Сны чужие

      Он внезапно осознал, что толком не знает что собирается делать. Даже если селение еще не превратилось в одно большое кладбище, чем он может помочь ему в одиночку? Да и будь он хоть суперменом… сможет ли он убить кого-то? Не в мыслях - по-настоящему…
      Пока растерянный, смущенный разум неуверенно пытался протестовать, ноги все несли тело вперед, в обход густой древесной поросли, скрывающей деревенскую ограду. Происходящее чем-то напоминало сон, где ты живешь по странному, навязанному тебе подсознанием сценарию, делаешь что-то вовсе тебе не свойственное, ведешь себя так, как никогда в реальности себя бы не повел.
      И когда на дороге прямо перед ним появилась фигура в распахнутой на груди "клепаной" безрукавке, с мечом за спиной, он даже не удивился. И почти не испугался.
      Сознание Олега разделилось надвое. Привычная, земная, человеческая сущность удивленно взирала на все как бы со стороны, тщетно пытаясь вернуть контроль над телом, начавшим двигаться по велению чужого рассудка, заполнившего собой Олега… который в этот самый миг Олегом быть перестал…

* * *

      Он крепкий и сытый, этот кальир. Маслянисто-равнодушный взгляд окидывает стоящего перед ним незнакомца, будто прицеливается для броска смертельно ядовитая змея… и скрещивается со взглядом чужака. Видно, что-то он прочитал в голубых с прозеленью глазах, в напряженно застывших чертах лица, в угрюмом изгибе бровей, перечеркнутом прямо над левым глазом узким штрихом недавно зажившего шрама… Он что-то определенно прочитал там, крайне неприятное для себя, ибо взгляд кальира разом теряет равнодушие, становясь пронзительным и опасным. А рука его неторопливо тянется за спину - к ножнам!
      Окончательно потерявшее контроль над ситуацией человеческое естество мечется в панике, но тело… проклятое чужое тело, отказываясь повиноваться, уже само идет навстречу противнику. Правая рука столь же неторопливо ползет к левому плечу и даже лицо предает - кривится в брезгливо-презрительной ухмылке, а глаза, вместо страха и растерянности, поливают врага леденящей душу ненавистью…
      - Ш-ш-ш-ш! - приветствует чужой клинок легко выходящий из ножен Шрам. Пальцы устраиваются на шероховатом эфесе удобно… привычно…
      "Стой! Подожди!"
      Не родившийся крик рвет горло, будто пытаешься проглотить ком смятой наждачной бумаги. Глаза, помимо воли, оценивают положение кальира, его движения, оружие… У того к широкому сэй-горскому ардасану добавился длинный восьмигранный кинжал… Что ж, лишний клинок - еще не преимущество. Все решит мастерство бойца…
      "Господи, что я делаю?! Что я мыслю?! Чем оправдываю безумие своих поступков?! Господи, если ты существуешь…"
      Путаются мысли, бьются в истерике чувства… а ноги мягко ступают в изжелта-серую дорожную пыль и семьдесят сантиметров бритвенно заточенной стали слегка покачиваются в руке при каждом шаге…
      - Х-ха!
      Кальир бьет стремительно, на выдохе, норовя попасть острием меча под нижнюю челюсть. Чужое тело легко уворачивается, парирует выпад кинжалом в живот, приседает, пропуская свистящую сталь над головой… Тело действует само, без подсказки и вмешательства разума. Навыки и рефлексы, всосавшиеся в кровь, ставшие продолжением мышц и нервных окончаний, заставляют его работать стремительно и точно, как хорошо отлаженный механизм…
      Парировать… Уклониться… Нырнуть противнику за спину…
      Кальир снова бьет - кинжалом назад. Зная, что не промахнется - лезвие должно по самую гарду войти в бок самоуверенного юнца. Он никогда не промахивался с этим ударом. Не может оплошать и сейчас… И когда его безотказный выпад уходит в пустоту, он даже не удивляется, скорее ощущает что-то вроде растерянности…
      А Олег, будто бы со стороны, заворожено наблюдает, как его рука мягко обтекает чужое оружие, скользит дальше и выше, замирает на миг… и начинает падать вниз, чтобы пройти ровно между эфесом кинжала и локтем наемника… Вот сейчас отрубленная кисть, кувыркаясь, отлетит в сторону, противник закричит и, дурея от боли, подставит под удар свою незащищенную доспехом шею… и умрет …
      Тривиальный испуг мгновенно охватывает жаром все тело, жидким огнем растекается по позвоночнику, сотнями игл впивается в виски и затылок… И рука промахивается! В последний момент чуть вздрагивает, изгибается запястье и скользящий удар клинка лишь срезает клок плоти с чужой десницы, да выбивает кинжал…
      …тут же острая боль рвет левый бок, перехватывая дыхание. Перед глазами мелькает торжествующе-взбешенная физиономия кальира…
      …рефлексы срабатывают с точностью и резкостью пружины мышеловки: ноги выписывают в пыли затейливый танцевальный пируэт, родившееся в плече движение перетекает в руку и завершается хлестким, как взмах кнута, косым ударом…

* * *

      Боль…
      Воздух с хрипом проходит сквозь горящие легкие…
      Дышать…
      Нужно дышать…
      Дышать, чтобы жить…
      Жить, чтобы двигаться…
      Двигаться, чтобы… чтобы…

* * *

      Олег осознал, что стоит на одном колене, опираясь левой рукой в костяную твердь скрытой под слоем пушистой пыли дороги. Правая рука пребывала в положении "на весу", и чем дальше она в нем пребывала, тем упорнее тянуло ее что-то вниз. Несколько секунд он тупо разглядывал намертво стиснутый пальцами эфес шиссы, прежде чем сообразил что это такое. Еще совсем недавно гладкое и блестящее, сейчас лезвие по всей длине покрывали потеки ржавчины…
      Нет… не ржавчины… Ему достаточно было опустить взгляд ниже, чтобы понять происхождение "ржавых" пятен на клинке. Прямо перед ним, не более чем в полутора шагах от его колена, упирающегося в окаменевшую под солнцем глину, лежал кальир. Он раскинулся под палящими лучами Мирры вольно и обессилено, как раскидывается у подножия зеленого холма уставший путник… Смертельно уставший путник. "Ржавчина", красно-бурая, местами отдающая в алый, обильно покрывала его левую руку. И еще гуще - небрежно распахнутую на груди безрукавку под которой тускло серебрилась легкая пехотная кольчуга… И еще - она пузырилась у кальира на губах, мешалась с дорожной пылью и стекала из уголков рта вниз, вдоль запрокинутого подбородка…
      Олег стиснул зубы, чтобы не закричать, и медленно поднялся на ноги. Левый бок обожгло болью, но он все-таки сумел встать.
      "Рана неопасная, - показалось, шепнул внутри кто-то участливо, - вскользь прошло".
      Оторвав взгляд от распростертого у ног тела, он посмотрел на свой бок. Знакомая "ржавчина" пропитывала полы просеченной куртки чуть выше поясницы. Именно оттуда поднималась тягучими волнами боль.
      - Не впервой, - пробормотал Олег, - перетерплю.
      И подкравшаяся вплотную обессиливающая дурнота отступила назад, пока не торопясь убираться вовсе, но и не грозя больше внезапно вывернуть желудок наизнанку.
      А взгляд снова вернулся к убитому врагу. "Ну, вот, - тупо и тоскливо шевельнулось в голове. - Как это просто, оказывается. Один удар - и все. Один взмах - и чьи-то планы и желания перечеркнуты навсегда. Одно движение - и…"
      Он не выдержал и отвернулся…
      А через секунду не стало ничего - ни сомнений, ни жалости, ни мук совести… Только боль… Только гнев, мучительный и неудержимый, наполняющий голову оглушительным колокольным гулом, заволакивающий глаза багровой пеленой неконтролируемой ярости…
      Совсем рядом с обочиной, до сих пор скрытое от него широким древесным стволом, лежало на примятой десятками ног траве еще одно тело. Ему не требовалось подходить ближе, чтобы понять - это девушка. И того, что сотворили с ней, не заслуживает ни одно живое существо в обоих известных ему обитаемых мирах. И жалкая груда остывающей у его ног плоти наверняка была одним из тех, кто в этом участвовал…
      Вспомнились вдруг глаза приколотого к дверному косяку собственного дома старика; вспомнилось, что еще полтора десятка таких же как этот, теперь уже мертвый, кальир жестоко и кроваво развлекаются где-то в глубине опустошенной деревеньки…
      Сознание Олега, едва обретшее снова самоконтроль, вдруг провалилось само в себя, сжалось, укрылось за тесными стенками из страха и ярости. А из затаенных глубин его изувеченного раздробленного Я поднялся во весь рост Тот, Другой… Мститель… Эки-Ра…

* * *

      - Эй, Марох!
      Крик заставил его обернуться. От ворот к нему неторопливо шел еще один кальир, такой же плечистый и массивный как тот, которого он убил. Боевая секира с широким двусторонним лезвием покачивалась на перевязи в такт шагам. Мирра светила ему в глаза и он никак не мог четко разглядеть плывущую в дрожащем жарком мареве фигуру барска. Не видел он и лежащий в пыли труп настоящего Мароха.
      - Все никак не успокоишься?! - воин поднес ладонь к глазам, пытаясь прикрыть их от слепящего света. - Довольно шарить по зарослям, в деревне есть еще живые девки! Чем жариться здесь, лучше пойди и немного развлекись, а я подежурю вместо тебя! Эй, Марох, ты меня слышишь?! Мар…
      Кальир вдруг замер на месте. До него оставалось всего полтора десятка шагов и Эки отчетливо увидел, как расширились зрачки воина.
      - Ты не Марох?… - спросил тот удивленно.
      Эки сорвался с места, как пущенная из тугого лука стрела, и побежал ему навстречу, одним стремительным броском покрывая разделявшее их расстояние и уже отводя для удара правую руку с зажатым в ней Шрамом. Он видел, как фарсахар лихорадочно рванул из перевязи секиру, а та, запутавшись в переплетении кожаных лямок, никак не хотела выниматься… видел, как глаза кальира стали еще больше и страх выплеснулся из них почти материальной тяжелой волной… А потом он оказался совсем рядом, в уши ударил короткий крик боли и рука на секунду замедлила свое стремительное движение, встречая упругое сопротивление живой плоти…
      Он даже не обернулся, чтобы посмотреть, как валится навзничь разрубленное почти надвое тело врага. Его взгляд был устремлен на окружавший деревеньку тын из-за которого выбегали на дорогу еще двое карателей, привлеченные криком товарища. На сей раз - сэй-горов.
      Эти уже держали оружие наготове - шиссы и круглые чаши щитов. Они, наверное, считали себя опытными бойцами и даже, пожалуй, действительно были таковыми, но к встрече с наполненным холодной яростью учеником виша-рукх подготовиться никак не могли.
      Шисса взвизгнула, врезаясь к край обшитого бронзовыми пластинами кожаного щита, но клинок не увяз, он словно и не встретил препятствия вовсе. Кусок дерева и кожи просто полетел на дорогу, вместе с кистью скрывавшейся за ним руки. А Эки уже нырнул вниз, почти распластываясь над дорогой, пропустил над собой меч второго сэй-гора, полоснул его по ногам, резко выпрямился уже за спиной теряющего равновесие воина и хладнокровно ударил наискось, рассекая кольчугу и широкую, бугрящуюся мышцами спину от плеча до пояса. Первого бойца, выронившего меч и безуспешно пытающегося зажать здоровой правой рукой исходящий кровью обрубок левой, он резко, без замаха, двинул рукоятью Шрама в челюсть. Раненый, закатив глаза, осел в пыль. Добивать его Эки не стал - если выживет, пусть считает что повезло, а нет… он-то уж точно не заплачет по ублюдку… Почти рефлекторно подобрал упавшую шиссу сэй-гора - красивый и прочный клинок аркской работы. Где наемник сумел раздобыть себе такой меч хальгира не интересовало. Он шел убивать…
      За частоколом не оказалось никого, даже мертвых крестьян, как в той, первой деревне. Каратели, выставив обычное охранение у ворот поселения, шарили по домам, отыскивая уцелевших жителей. Даже на вышку никого не заставили влезть - поленились, видать. Слишком уж привыкли иметь дело с необученными, плохо вооруженными крестьянами, слишком уж редко встречали серьезное сопротивление.
      Откуда-то издалека прилетел отчаянный женский вопль. Эки побежал туда, держась в тени густого палисадника, и у первого же дома наткнулся на очередного фарсахара. Бочкообразный, на удивление криворукий и кривоногий воин даже не успел удивиться - Шрам выпил из толстяка жизнь так же быстро, как горячий песок впитывает в зной чашку воды.
      - Эгр мьяни велир, Бал…
      Показавшийся в дверях дома наемник на половине произносимой фразы получил страшной силы удар ногой в грудь и, влетев обратно в разоренное жилище, сбил с ног своего товарища-собеседника. Эки прыгнул на грохочущую и ругающуюся кучу-малу из рук, ног и доспехов, уперся коленом в грудь тому, кто оказался сверху и, мощно размахнувшись, всадил клинок ему в шею. Сэй-гор захрипел и обмяк. Внизу второй каратель пронзительно вскрикнул от боли, рванулся… и Эки ударил снова, насквозь прошив мечом грудь уже мертвого врага. Ему в лицо брызнула струя теплой крови, наемник внизу всхлипнул и затих.
      Эки поднялся на ноги. Нахлынувшее безумство схватки проходило, и он, глядя на залитые кровью тела, почувствовал, как к горлу снова подступает тошнота…
      А сам он уходит… уходит…

* * *

      "Нет! Еще не время!"
      Барск с трудом удержался на грани небытия. Человек был уже близко, он снова готовился занять место хозяина в их общем теле.
      "Подожди! Я еще не закончил!"
      Человек остановился рядом. Незримый, он огляделся по сторонам и барск явственно почувствовал его ужас и отвращение.
      Потом его взгляд… их взгляд уперся в тела хозяев этого дома. Мужчина и женщина валялись на дощатом полу в огромной луже крови, похожие на больших сломанных кукол. У женщины были начисто срублены пальцы на обеих руках. От сознания того, что он только что отомстил за них барску легче не стало, скорее наоборот…
      "Это каратели! - произнес он мысленно, чувствуя странную потребность оправдаться перед человеком. - Они недостойны жалости и сострадания! Они никому и никогда не причинили ничего, кроме боли! Мир без них станет чище!"
      "Ничто не исчезает бесследно, - возразил ему человек. - Помнишь - чтобы одно очистить, нужно другое запачкать…"
      "…Но можно запачкать все, ничего не очистив, - закончил барск. - Я помню все, что помнишь ты."
      "Ты уже по уши в грязи и крови. А сумел ли ты очистить хоть что-нибудь в этом мире?"
      - Не знаю, - прошептал он вслух. - Я ничего не знаю. Я, быть может, вовсе не умею отличать добро от зла. Уверен только в одном - оставаться в стороне не могу… Просто не могу!
      Барск повернулся и вышел из дома. Он, кажется, даже не испытывал сейчас к убийцам-карателям ненависти. Просто хотел доделать начатое. И человек, похоже, не собирался ему мешать…

* * *

      - Хэй, один здесь!
      Эки заметили, когда он перебегал через улицу. От ворот к нему бросились трое наемников, еще два бойца быстро приближались с противоположной стороны, держа оружие наготове. Пока они подходили, появились еще трое - выскочили из близлежащих домов. Мысленно он выругал себя за глупость… хотя виной тому, несомненно, стала обычная растерянность, столь невовремя затуманившая голову.
      Как бы то ни было, а бежать уже не имело смысла и барск просто остановился, наблюдая как пять сэй-горов и три кальира отрезают ему пути к отступлению. Им овладело поразительное, необычайное спокойствие. Он без всякого движения стоял посреди улицы, опустив меч, и смотрел на приближающихся фарсахаров. Наемники, наверное, приняли его спокойствие за неуверенность, и уже не спешили, подходили неторопливо, оглядывались по сторонам, будто чего-то ожидая. Эки даже удивился. "Чего они ждут? Что из-за забора выскочит десяток лучников?"
      - Эй, падаль! - крикнул ему коренастый, невероятно широкоплечий воин в массивном шлеме, полностью закрывающем голову. Глаза карателя злобно и настороженно сверкали на барска из узкой треугольной щели, а голос звучал глухо, как из глубины колодца.
      - Где другие?! Говори, пока мы не превратили тебя в мясо для червей!
      - Какие другие? - от удивления Эки задал вопрос вслух.
      - Твои друзья, ронтово отродье! - наемник изрыгнул заряд незнакомых хальгиру ругательств и для убедительности взмахнул мечом. - Не мог же ты один уложить четверых!
      - А вы подойдите и проверьте, - он не стал поднимать оружия, только внутренне собрался, готовясь к бою…
      Коренастый, казалось, заколебался… а потом снова взмахнул своим широким и прямым клинком:
      - Что толку тратить времени на эту падаль! Пристрели его, Кушт!
      Краем глаза Эки уловил движение на крыше одного из домов и повернулся раньше, чем стрела успела сорваться с тетивы. Метательный кинжал пробил горло стрелка, тот выронил лук и как мешок с песком рухнул в огород. Хальгир еще успел развернуться и сбить Шрамом в воздухе вторую стрелу, а потом острая режущая боль в правом бедре заставила его упасть на колено, выбивая на задний план сознания волю барска…

* * *

      Серое оперенное древко торчало точно под старым шрамом. Двое фарсахаров на соседней крыше медленно, как на стрельбище, натягивали луки.
      "Вот и все, - Олег подумал об этом почти равнодушно. Мысли в голове текли вяло, будто нехотя. - Недалеко же я прошагал по твоему пути, Эки-Ра, только до ближайшей пропасти… Боже мой, какой глупый конец! Ну хоть одного, напоследок…"
      Маленький стальной лепесток с едва слышным шипением вошел в горячий полуденный воздух чтобы завершить свой полет в левой глазнице наемника. Лучник покачнулся и осел на скат крыши. Второй с приглушенным проклятием спустил тетиву, но стрела ушла далеко в сторону, а сам стрелок повалился лицом вперед и исчез в кустах, которыми было обсажено крыльцо. Бесконечно долгие секунды все участники драмы пребывали в неподвижности, а затем из восьми глоток вырвался дружный вопль ярости и маленькое поле боя пришло в движение. Четверо карателей побежали обратно к воротам, где маячила одинокая фигурка натягивающего лук фэйюра, четверо других бросились добивать Олега…
      И на залитой кровью деревенской улочке закружился стремительный водоворот бешеной скоротечной схватки, центром которой стал оглушенный болью и ослепленный гневом человек, заключенный в гибкое мохнатое тело фэйюра. Он почти не осознавал того, что делает. Эки ушел, да и сам он едва держался, чтобы не впасть в беспамятство. За них обоих работали сейчас инстинкты, до поры дремавшие внутри этого тела, ставшего тесным прибежищем для двух душ.
      Он иногда снова видел себя и окружающее пространство как бы со стороны - мельничными лопастями взлетающие и падающие мечи, расплывающееся вокруг пробившей ногу стрелы алое пятно, еще два - на спине и левом боку, да еще брызги на груди, лице, руках… но это уже не его - это тех, кто корчится на земле, в облаках взбитой сапогами пыли… Один уже лежит, а второй вот-вот…
      Сталь режет перегретый воздух как теплое масло и так же легко, почти не встречая сопротивления, входит в плоть, высекая из нее фонтан жидких багряных искр…
      Чуть подальше он замечает другую сечу - там Антри рубится с двумя своими противниками… Почему двумя?… Ах да, вон и третий, стонет под забором, скрючившись как эмбрион в животе у матери, в брюхе глубоко засела стрела… Антри молодец, вовремя подоспел, бросил через пропасть небытия узкий, непрочный мостик… Не погиб бы теперь сам, вон как теснят, гады…
      А вон и еще один ублюдок - натягивает лук, целится в летящих к нему через площадь двух спиров… Кто это?… Помощь?… Откуда?… Стрелок спускает тетиву и один из всадников резко откидывается назад. Второй, испустив вопль ярости, налетает на карателя и с размаху опускает на его голову сверкающий в лучах Мирры акрам…
      - Х-ха!…
      На выдохе бьется легко. Лезвие с отвратительным скрипом вспарывает тусклую, плохо чищенную кольчужную сетку. В образовавшуюся прореху брызжет густая, почти черная кровь, сбегает на перерубленные металлические кольца, быстро пропитывает живой мех и ткань куртки. Кальир захлебывается стоном и выпадает из поля зрения, исчезает где-то внизу, среди пыли и трупов… Эй, а где ж еще один? Их же было четверо, черт возьми!…
      Олег чувствует, как подламывается (в который уже раз за два десятка долгих секунд этого боя) правая нога и втыкается рассаженным коленом в твердую как камень глину. Ногу мгновенно сводит от боли и он понимает что все, теперь уже не встать… Но, ронтова кровь, где же четвертый ублюдок?!… Повернувшись на быстро удаляющийся топот слева, Олег видит мелькающую в клубах пыли спину…
      - С-с-сволочь!…
      Клинок попадает убегающему точно между лопаток, сэй-гор неловко взмахивает руками, пробегает несколько шагов и падает лицом вниз… Все!… Теперь уж точно все…
      Светило в небе ярко вспыхивает, торжествуя победу, а потом медленно гаснет…

Глава шестая

      Очнувшись, он не сразу понял где находится. Желтовато-серые, неровно отесанные бревенчатые стены отвесно поднимаются к низкому, темному потолку. В дальнем (не таком уж и дальнем, право же) углу квадратной, плохо слепленной грудой громоздится печь. Узкое оконце над головой прикрывают деревянные ставни, сквозь щели в которых просачивался тусклый неровный свет. Незнакомая комната погружена в мягкий полумрак. Не считая печи, постель, на которой он лежал, была единственной деталью обстановки странного дома.
      Господи, куда же он попал? И что делает здесь?
      Вместе с воспоминанием к Олегу пришло спокойствие - он ранен и лежит, должно быть, в одном из деревенских домов. Поправляется…
      Или умирает…
      Последняя мысль показалась ему чудовищной. Почти кощунственной.
      "Умираю?! Как я могу умереть после всего пережитого?! После того, как помощь Антри и неожиданно вернувшихся Ножей вытащила меня из пасти Небытия?! Ну, нет! Я не могу умереть! Я еще молод! Я хочу жить! Жить! Жить!…"
      Он шевельнулся и попытался сесть. Волна острой боли прокатилась по всему телу, будто желая доказать, что смерть в его случае - не самый худший выход. Олег стиснул зубы, давясь невольным стоном.
      "Изувечили, гады! Избили, искромсали… но не убили. Руки у них коротки меня прикончить!… Были коротки…"
      Тело пульсировало болью, но повиновалось. Нехотя, скрипя зубами и "плохо смазанными" суставами, стеная и жалуясь на несчастную свою долю, оно двигалось. Сперва оно село, а потом, цепляясь пальцами за неровности бревенчатой стены, ухитрилось и встать, покачиваясь, как на палубе корабля в ветреную погоду, и норовя при первом же неловком движении рухнуть обратно.
      "Плохо же я о тебе забочусь, тело. Не жалею. Позволяю чужим рукам делать с тобой всякие скверные вещи. Мало кормлю. Много напрягаю… Прости меня, дурака, ладно?"
      Тело огрызнулось болью. На этот раз более конкретной, сосредоточенной в определенных местах. Болело правое бедро, на ладонь выше колена туго перехваченное чистой белой повязкой. Болело само колено, даже сквозь слой серого меха светившееся зеленью несвежего синяка. Болел левый бок, также скрывающийся под плотным слоем бинтов. Неприятно кололо в спине и ныли натруженные запястья.
      Полный набор "удовольствий" в одном, что называется, "флаконе".
      "Ладно, - с некоторым удовлетворением решил Олег, - непохоже, что я готовлюсь к переходу в мир иной. Все, вроде, двигается. Со скрипом, конечно, но двигается. Даже нога…"
      Он оперся на раненую ногу и зашипел от боли. Предательская слабость хлынула в живот, пытаясь согнуть тело пополам, заставить снова лечь.
      - Черта с два! - просипел он вслух, и собственный голос показался ему слабее мышиного писка. Но сдаваться он не собирался, благо поблизости обнаружились и оба его меча в ножнах. Они лежали у изголовья, положенные чьей-то заботливой рукой на стопку одежды…
      "Проклятье! Да я же голый совсем… не считая повязок!"
      Застонав от досады, Олег неловко присел, прислонился спиной к стене и попытался натянуть штаны. Действие сие оказалось делом непривычно затруднительным.
      "Интересно, кто меня раздевал? - промелькнула в голове шальная мысль, в то время как он совершал подвиг упорства, просовывая непослушные ноги в узкие голенища сапог. - Надеюсь, это был Антри, а не, скажем, Вирэль…"
      Странно, но только сейчас он всерьез подумал о вожаке Ножей, как о женщине. Даже тот интерес, с которым Олег разглядывал ее лицо, пытаясь понять, красива ли она по меркам жителей Долины, был не более чем праздным любопытством. А вот сейчас, при мысли о том, что Вэр могла видеть его обнаженным, он почувствовал, как кровь приливает к лицу. Человек на его месте, думается, уже был бы красным, как спелый помидор.
      Куртку он оставил лежать на полу, удовлетворившись тем, что одевалось "ниже пояса". Поднялся во второй раз, используя опробованный ранее метод - "по стеночке" и помогая себе спрятанным в ножны Шрамом. Этот подъем дался ему легче первого, несмотря на усилившееся головокружение и слабость. Олег заставил себя оторваться от надежной стены и, опираясь на меч, как на костыль, двинулся через комнату к двери.

* * *

      Четверо стояли посреди маленького, плохо ухоженного палисадника, обнесенного по периметру живой изгородью из колючего кустарника зарр. Сейчас было время его цветения и на густо переплетенных между собою уродливых черных ветвях вовсю алели пышные хрупкие соцветия. В неподвижном, по-вечернему теплом воздухе плыл тяжелый хмельной аромат.
      Четверо стояли в эпицентре этого душистого извержения. Стояли, погруженные в медленно темнеющую глубину маленького озерца запахов. Как деревья в полном безветрии. Как корабли во время штиля. Как… Неподвижно они стояли - вот как. Неподвижно и молча. Четыре неподвижных молчаливых человека со скорбно опущенными головами…
      Человека?
      Олег поймал себя на том, что хочет мысленно назвать их именно "людьми". Они сейчас и впрямь напоминали ему людей. Мягкий закатный сумрак скрадывал детали очертаний, оставляя глазам лишь сереющие в тени ограды силуэты. Совсем человеческие силуэты, надо признать.
      Ни один из четверых не обернулся при его появлении. Никто из них попросту не заметил этого появления. Они смотрели себе под ноги и сейчас для них не существовало ничего и никого, только тот, кто лежал перед ними. Между ними. В окружении образованной их ногами асимметричной причудливой колоннады.
      - Прощай, - отчетливо произнес чей-то смутно знакомый голос. - Я не знал тебя достаточно хорошо, а посему скажу лишь, что был ты храбр и могуч. А еще ты спас мне жизнь. И я этого не забуду.
      Говоривший умолк. Никто не шевелился. Потом над стоячим озерцом запахов и тишины поднялся другой голос. Еще один, смутно знакомый…
      - Прощай. Я знал тебя давно. Два года… нет, больше… Ты был славным товарищем. С тобой легко было делить последний кусок и биться, стоя спиной к спине. Твоя рука была смертью для врагов и надежной опорой для друзей… Я тебя не забуду.
      Силуэты слегка шевельнулись. Синхронно так шевельнулись. Слаженно… Нет. Показалось. Просто любопытный ветер заглянул во двор, провел легкой незримой ладонью по верхушке живой изгороди и тени в палисаднике зябко вздрогнули, породив несуществующее движение…
      - Прощай, - сказал кто-то еще, то ли знакомый, то ли нет. Этот новый голос произнес свое "прощай" тихо, словно нехотя. Потом подумал немного и добавил с печальной торжественностью:
      - Была на тебе большая вина… Да пускай простится она ныне. А и ты зла на нас не держи. Прости, коли было что…
      Тени снова дернулись, возмущенные не то любопытством ветра, не то словами говорившего. Дернулись и замерли в неподвижности оцепенения. Тишина снова стала полной и силуэты в палисаднике на мгновение показались статуями из потемневшей от времени бронзы. Они словно обособились от своих голосов, потеряли с ними какую-либо связь, стали чем-то отдельным, самостоятельным…
      - Прощай, Карз, - всплыл из глубины озерца голос Вирэль. Ее голос нельзя было спутать с чьим бы то ни было. Он ждал его и узнал сразу.
      - Прощай… - Голос Вэр предательски дрогнул, сорвался, и Олег больше угадал, нежели услышал:
      - И прости…
      Все. Четыре силуэта - четыре "прощай". Каждый из стоящих в палисаднике бросил лежащему меж ними по горсти слов, как привыкли бросать в могилу по горсти земли там, в бесконечном "где-то", на родине Олега. Он понял, что церемония подходит к концу. Больше слов не будет. Четверо еще немного постоят, а потом дружно возьмутся за края лохматой шкуры, на которой лежит тело. И вынесут его на опушку леса, чтобы возложить на высокий погребальный костер - последнее ложе Карзафа. Почему-то он был уверен, что это будет отдельное ложе. Синий Нож не станет делить его ни с одним из тех, кого уже ожидают близ деревни похожие скорбные постели. И это, пожалуй, будет правильно… Во всех смыслах.
      Он шагнул вперед. Покачнулся, едва не свалившись с низкого порожка. С трудом удержался на ногах, тяжело навалившись на ножны-"костыль". Облегченно перевел дух. И прошептал, еле слышно, с трудом ворочая распухшим чужим языком:
      - Прощай…
      Потом ему стало плохо. Слабость навалилась на плечи чудовищным, непосильным грузом. Раненая нога наконец-то отказалась держать бренное тело и подломилась в распухшем колене. Глаза заволокло зыбкой пеленой приближающегося беспамятства.
      Упасть ему не дали. Кто-то подхватил его под правую руку, кажется, верный Антри. Кто-то другой, похожий на Вэр, поддержал слева. Последнее, что он успел увидеть, было удивление и испуг, излучаемые четырьмя парами окруживших его глаз…

* * *

      …Небо над головой похоже на потрескавшийся от удара эмалированный поднос. В центре его, единственным глазом исполинского циклопа, - Солнце… Мутным, незрячим глазом, подернувшимся черной рябью…
      Бм-м-м-м!…
      Циклоп вздыхает. Тяжко вздыхает. Страшно…
      Земля судорожно вздрагивает под ногами. Болезненная вибрация стаей взбесившихся мурашек пробегает по телу, отдается в ушах тягучим мучительным звоном…
      Гул приближается, нарастает, гоня перед собой волну удушливого животного страха. Хочется бежать. Бежать, сломя голову и не разбирая дороги. Хочется, по примеру испуганной мыши, спрятаться в нору, забиться в щель, закрыть глаза и зажать покрепче уши…
      Бежать!!!
      Ноги будто вросли в дышащий жаром асфальт. Тело оцепенело. Глаза устремлены на заполнившее половину горизонта багровое зарево. Оно приближается вместе с гулом, дугой охватывая притихший в ожидании развязки мегаполис…