Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5

      

        
спал.
      – Ну! – говорил Захар, – дитятко! уродится же эдакой!

      

        
ах ты, головушка! что лежишь как колода! ведь на тебя смотреть тошно!

      

        
Толщина-то, толщина-то… [тьфу] поглядите, добрые люди… Тьфу! Вставайте, вставайте!! – вдруг испуганным голосом закричал

      

        
‹Захар›, – Илья Ил‹ьич›, посмотрите-ка, что вокруг вас делается.
      [ – Оставь] Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег.

      

        
‹л. 53 об.›
      – Оставь меня в покое, – сказал он,

      

        
– я велел тебе будить меня, а теперь отменяю приказание, слышишь ли? так поди же прочь…

      

        

      Илья Ил‹ьич› начал было опять укладываться попокойнее.

      

        

      – Нет, Илья Ил‹ьич›,

      

        
– это всякий раз вы так говорите, а после меня бранить, зачем не бужу…

      

        

      Всё это действительно была правда.

      

        

      – Нет, извольте-ка вставать, Илья Ильич, а Илья Ильич! вставать извольте!

      

        

      Он [взял его за] начал сильно трясти его за плечи…
      – Вставайте, вставайте,

      

        
пора, пора, гости сейчас придут…
      180
      – Прочь, говорю тебе! – [кри‹чал›] закричал Илья Ил‹ьич›, стараясь попасть в него ногой, – вот подойди, подойди только: я нацелюсь да ногой-то и одолжу тебя: ты и будешь знать… экая ведь бестия какая: лысый черт…
       [Илья Ильич хотел было ложиться, а Захар приготовлялся вновь будить его, как сзади

      

        
раздался звонкий и веселый хохот, [которого Захар] заставивший Обломова в одну минуту отрезвиться от сна.
      – Да вот встанете же! – твердил Захар и потянул барина за ногу.
      Обломов не вытерпел и, мгновенно вскочив на ноги, ринулся с бешенством на Захара, а Захар бросился прочь.
      [ – Стой! Стой! с ног сшибете, – раздался им навстречу чей-то голос, который] ]
      Иногда Захар так и отстанет, сказавши: «Ну дрыхни, черт с тобой!», а в другой раз так настоит на своем, и теперь настоял.
      – Вставайте, вставайте! – во всё горло заголосил он и схватил Обломова [за] обеими руками за полу и за рукав.
      Обломов вдруг неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара.
      – Постой же, вот я тебя выучу, как тревожить меня,

      

        
– говорил он.
      Захар со всех ног бросился от него. Но на первом шаге Обломов очнулся

      

        
совсем от сна и начал потягиваться.

      

        

      Захар тоже успокоился и хотел поправить постель,

      

        
как ‹л. 54›

      

        
вдруг из угла комнаты раздался чей-то веселый и звонкий хохот. [Захар не]
      Обломов остолбенел среди потягиванья, Захар, хотевший было высморкаться, замер

      

        
на месте, придерживаясь рукой за нос.
      181
      – Андрей! – наконец с радостным изумлением произнес Обломов.

      

        

      – Андрей Павлыч! – с удивлением сказал Захар.
      Новое лицо продолжало заливисто хохотать.
      – Да полно тебе хохотать, – говорил Обл‹омов›, – дай обнять себя.
      – Ох, погоди, не могу [и опять зали‹лся›], – говорил гость и опять залился хохотом.
      Наконец они дружески, с жаром обнялись и расцеловались.

      

        

      Захар нагнулся к руке новопришедшего, но тот отнял.

      

        

      – Да откуда, да как, – спрашивал Обл‹омов›, усаживая гостя, – [ – Да так] как это мы не видали тебя?
      – Да так: дверь не заперта.

      

        
Я вошел тихонько

      

        
и был свидетелем всей сцены: ну, нечего сказать, и как счастливо попал.

      

        
Долго не видал я ничего родного; [одна сцена вдруг] а ты [вдруг] с Захаром перенес меня внутрь, в сердце России.

      

        

      – Да откуда ты теперь, как это ты вдруг?
      182
      – Я прямо из-за границы, сейчас из дилижанса.

      

        
Захар! Возьми, пожалуйста, там внизу у извозчика мои вещи, чемодан и проч.

      

        

      – А Штольц? разве вы не вместе приехали? – спросил Обломов.
      – Нет, он остался в Германии. Он купил себе там землю и заводит ферму.
      – Так он не будет сюда?
      – Будет приезжать по делам.
      – Где ж ты был, что ты делал? как проводил время, говори,

      

        
– спрашивал Обломов, с любовью глядя на приезжего.

      

        
– Такой сюрприз! [Да как ж‹е›] И не написал ничего. Ах! Андрей, Андрей! как я счастлив, как доволен…

      

        
– говорил Обломов.
      – Спасибо, верю.
      – Ну, говори же, говори: где был, что делал?
      – Погоди: всё расскажу, успею. А теперь ты расскажи, как

      

        
поживал здесь? Не ездил ли куда, в деревню?
      – Нет, всё здесь, вот еще сбираюсь…
      – Да ты уж пятнадцать лет собираешься…
      – Всё никак нельзя…
      – Ну, здоров ли ты? – спрашивал Почаев. ‹л. 54 об.›
      – Ох,

      

        
какое здоровье.

      

        

      – Что ж с тобой? – заботливо спросил Почаев.
      – Ячмени совсем одолели.
      Почаев улыбнулся и пожал плечами.

      

        

      – Да, тебе смешно, видишь, ты какой свежий да здоровый, а тут

      

        
что неделя, то ячмень: с одного глаза сходит, на другой садится… просто жить нельзя.
      183
      – Еще бы ты сидел взаперти да с места не двигался.

      

        
Да что это?

      

        
никак у тебя окна не выставлены? – спросил Почаев.
      – Да, [не выстав‹ляли›] я не велел: знаешь, кричат, братец, на дворе, спать мне мешают.

      

        

      – Мешают?

      

        
я видел, как тебе не спится! не спится, бедный! Ах, Обломов, Илья, Илья Обломов! А ты, я всё вижу, тот же, не переменился…

      

        

      – Ох, плохо, брат Андрей…
      – А что? не случилось ли чего?
      – Ах! братец, случилось,

      

        
– горестно сказал Обломов.
      – Что ж такое?
      – Два несчастья: не знаю, как быть. Как я рад, что ты приехал… ты поможешь мне выпутаться из беды…
      – Что ж такое? – [с испугом] спросил Поч‹аев›, – ты меня пугаешь.
      – Да вот с квартиры надо съезжать…
      Почаев опять залился смехом.
      – Тебе всё смешно, – сказал Облом‹ов›, – [ты привык] самому-то не сидится на месте.

      

        

      – Ну, это первое несчастье; какое же другое? – спросил Почаев.
      184
      – А вот ты прочти, что староста пишет. Где письмо-то, Захар? Захар! куда ты дел письмо от старосты? отыщи.

      

        
Да садись, Андрей,

      

        
чего ты хочешь? чаю, кофе, вина или обедать? Может быть, не съездишь ли ты с дороги в баню: не хочешь ли полежать?
      – [Нельзя] Ну еще чего не выдумаешь ли? Кофе и чай я пил в свое время, в бане никогда не чувствую нужды,

      

        
полежать успею ночью, а обедать другое дело – вели давать: [теперь] пора!

      

        
Ну а ты всё по-прежнему? Ужинаешь регулярно, спишь после обеда и… ничего не делаешь.
      – Как не так, – возразил Обломов, – спишь, ничего не делаешь! Ужинать-то я точно ужинаю и после обеда всегда усну

      

        
[вот только сегодня очень утомился [утром], так заснул до обеда ].
      – И до обеда, [сколько я могу судить] как кажется… – перебил Почаев.
      – Это только сегодня: утром я очень утомился – а то, брат Андрей, остальное время я…
      – [Что] Лежишь, вероятно.
      – Да, но на боку, ей-богу, на боку: на спине очень редко, когда только кончу работать и захочу отдохнуть. ‹л. 55›
      – Что же ты делаешь на боку?

      

        

      – Всё работаю, всё

      

        
ломаю голову над планом-то [знаешь]…
      – А уж много у тебя готово?
      – Да почти весь…

      

        

      185
      – На днях прочти мне: вместе обсудим, потом за дело…
      [Обломов] У Обломова недоставало духа сказать, что читать нечего, что план [ещё] созрел только в голове, и он поспешил замять этот разговор, дав себе слово поскорей изложить [на бума‹ге›] свои намерения на бумаге, а до тех пор поискуснее увернуться от чтения.
      – Ну, теперь скажи, пожалуйста, что мои дела? – [всё ли] спросил Почаев,

      

        
– исполнил ли ты мои маленькие поручения, что я дал тебе перед отъездом?

      

        

      – [Да] Как же, как же, – торопливо заговорил Обломов, – [всё исполнил] всё как следует…
      – Что, акционеры наши по-прежнему собираются по вторникам?…
      – Да… вероятно, – сказал Обломов.
      – А когда раздавали дивиденд?
      – [Да] Разве… раздавали его? – спросил Обломов.
      – Он меня спрашивает? ведь [в газетах] об этом объявляют в газетах? Где газеты у тебя?
      – Захар, Захар! – закричал Обломов, – подай газеты…

      

        

      [ – Вот газеты.]
      Захар снял газету с этажерки и хлопнул по ней пальцем: пыль облаком поднялась с листка и почти вся села

      

        
на его бакенбарды.
      – Да это третьегодняшняя: это еще я подписывался; а где же новые? – спросил Почаев, взглянув на Обломова.

      

        

      – Где новые-то [спросил]? дай новые, – сказал Илья Ильич Захару.
      – Какие новые? Окромя вот этой нет больше.
      – Ты и не подписывался? Как же это без газет жить?
      186
      – Из ума вон! – сказал Обломов,

      

        
– а ты и не напомнишь, Захар.

      

        
На что ты годишься? вон [гов‹орят›] посмотри: рубашку

      

        
надел, говорят, наизнанку, чулки дал разные, [лето‹м›] на газеты не подписался… что ты за человек?
      – Помилуй, да ты как забыл? – сказал Почаев, – а я еще просил следить. Ну, по крайней мере, отослал письмо в Москву, что я прислал из-за границы?
      – Письмо! какое же это письмо? ты относил ведь, кажется, какое-то письмо, – спросил Илья Ил‹ьич› у Захара.
      – Что-то не помню, должно быть, не относил… – [сказал] отвечал Захар. [ – Мы ведь] [вы]
      – Ты забыл: я помню, что я давал тебе какое-то письмо-то. Вот как теперь помню, большое такое…‹л. 55 об.› Ну, помнишь?
      – Нет, что-то не помню! – говорил Захар. – Вы тут писем никаких не посылали: хотели к [старосте] в деревню писать, да никак и не написали…
      – А вот же и написал…
      – Нет, не писали…
      – Ну как не писал? еще об деньгах писали.
      – Нет, нету… – говорил Захар.
      – Ну, пошел вон: ты всё врешь.

      

        

      – А из гражданской палаты был запрос? – [спросил] начал опять Почаев.
      – Какой запрос? – с испугом сказал Обломов, – никакого запроса не было.
      – Не может быть, чтоб не было,

      

        
[уж] еще в январе надо было ожидать. Я писал тогда тебе из-за границы, напоминал…
      187
      Обломов глядел во все глаза на [Шт‹ольца›] Почаева, стараясь припомнить, наконец глаза его получили

      

        
определенное выражение, но он всё еще молчал [как будто].
      – Ах, Боже мой,

      

        
ведь точно приходили из полиции с какой-то повесткой, а я всё думал до сих пор, что я это во сне видел!.. представь себе…
      – Ну что же ты? – спросил Почаев.
      – Что, бишь, я?.. дай вспомнить…

      

        
да… ничего…
      – Как ничего? ты что сказал?
      – Сказал… что… я сказал, дай Бог памяти?

      

        
Вот Захара надо спросить, он тут был,

      

        
– да! я сказал, что ты… за границей, [от меня] а я, дескать, без него ничего не знаю: так и отстали…

      

        

      – Ну как же можно [это] делать так: разве дела эдак делаются!

      

        

      – Как же мне было… ведь я не…

      

        
– робко начал оправдываться Обломов.
      – Как не мог? А я тебе дал доверенность отвечать за себя.
      [ – А! ты] [Так ты доверенность дал.]
      Почаев опять озадачил Обломова.
      – Доверенность! – глубокомысленно повторил Илья Ильич.
      – [Да] [Тебе] Ты должен был [выслушать] сделать отзыв на запрос…
      – Ах, брат Андрей, ведь я не умею писать казенных бумаг, [ведь ты] [я бумаг] как же бы я… ты знал это: зачем же ты давал доверенность?

      

        

      – Конечно, знал, оттого я тебе и черновую оставил, как и что писать, стало быть.

      

        

      188
      – Черновую? – с недоумением воскликнул Обломов, с изумлением выслушавший еще новость.

      

        
‹л. 56›
      – Да где

      

        
это у тебя всё, [черновая] доверенность и черновая? – с некоторым нетерпением сказал Почаев.
      Обломов глубоко задумался.
      Через минуту [лицо] вдруг лицо у него прояснилось.
      – Теперь вспомнил,

      

        
вспомнил, – сказал он. – [Я хот‹ел›] Я ведь оттого и не отвечал, что черновой не нашли, – вот, вот отчего. [Ну] А всё по милости Захара: только положи что-нибудь на стол – как раз запропастит: или трубку подаст раскурить, или к себе затащит, [и поминай как] или просто тут же где-нибудь положит, да так что и не отроешь: такого неряхи, я тебе говорю, и свет не производил.

      

        

      Но Почаев не слушал.

      

        
[Всё это до того] [Он внутренне бесился на Обломова, но сам еще не знал на кого] [Он расположен был внутренне взбеситься, но сам еще не знал хорошенько на кого: на себя или на Обломова.] Он внутренне бесился и на себя, и на Обломова. [На что] [На Обломова за [то, что исп‹олнение?›] [бесполезность] то, что жил] [ – Как можно так жить на свете? – сказал он.] На Обломова за неисполнение поручений, на себя за то, что, зная характер Обломова, положился на него.
      – Ну по крайней мере надеюсь, что ты принял мои деньги от Любимова?

      

        

      Обломов с новым испугом [задумался над] оцепенел на минуту, но потом вдруг [опомнился] очнулся.
      – Ах это, помню, знаю! – с радостью проговорил он.

      

        
– Как же, [привозил] приказчик привозил деньги с книгой…
      – Ну, что же ты?..

      

        
– спросил Почаев.
      189
      Обломов оробел:
      – Ну вот, я не взял… их.

      

        

      – Как не взял? отчего? каким образом? – сказал

      

        
Почаев.
      – Да вот, видишь ты, тут какое обстоятельство вышло: вытащил он кучу денег,

      

        
смотрю, куча огромная, ассигнаций множество старых, некоторые даже [вставлены в бумагу, потому что разор‹ваны›] разорваны надвое и вставлены в бумагу… долго ли до беды?

      

        
Посмотрел в лицо приказчику: [плут, думаю, должен быть] [глаза] рябой, глаза серые так и бегают, борода маленькая, жидовская; считает пальцами так живо,

      

        
как мигает,

      

        
и глазами-то не поспеешь за ним – тут, плут, думаю, должен быть: подсунет старых ассигнаций, еще, пожалуй, и фальшивых… долго ли до беды? да и где мне сосчитать вдруг такую кучу, еще при чужом человеке… [А мне] Мне пятнадцать-то тысяч часа ‹л. 56 об.› три надо считать, да и то одному, а тут посторонний человек в глаза смотрит, не смигнет с тебя: у меня и руки затряслись. Я взял да и…
      – И что же? – спросил Почаев.
      – И отдал ему назад.
      – Как назад отдал?
      – Ей-богу, отдал, я ведь, Андрей, очень осторожен.
      – Что же ты сказал?
      – Я сказал, чтобы подождали тебя, что ты сам примешь, а я, дескать, ответственности на себя принять не могу…
      – «О дружба! это ты!» – сказал Почаев, – ну, что же он?
      – Он сказал только: очень хорошо-с, слушаем-с! потом подхватил книгу под мышку и как точно бес в секунду пропал с глаз долой… [Как]
      Почаев сжал губы и начал ходить

      

        
по комнате.
      190
      – Как можно так

      

        
жить на свете! – сказал он,

      

        
остановившись перед Обломовым. – Положим, эти деньги верные, не пропадут…
      – Да ты посуди сам, Андрей, – говорил Обломов таким голосом, как будто просил прощения, – ну если б он меня обсчитал или подсунул фальшивых ассигнаций? тогда что? Да и куда бы мне было деть такую кучу денег? Пожалуй, обокрали бы…
      – А в банк положить? ведь я только и просил в письме взять да и положить

      

        
в кредитное заведение

      

        
[за что ты] [я проценты]… Положим, это деньги верные, не пропадут; да за что же я теряю проценты?
      – То-то вот письмо-то затерялось, а то, если б я знал, что ты велел в банк положить, я бы…
      – Эх, Илья, Илья, – со вздохом сказал Почаев.

      

        

      – Ну, виноват, Андрей! ты сердишься, – сказал он.
      – Нет, успокойся: к чему бы это повело?

      

        
Так, это минутная досада… на самого себя. Вот уж она и прошла.
      И в самом деле у Почаева на лице уж не было и тени беспокойства.
      – Ну, скажи, пожалуй, что ты еще делал кроме плана? читал? посещал знакомых, бывал за городом?
      – Да, да… как же? и читал… и знакомых посещал…
      – Все ли ты книги прочел, что я подарил тебе?
      – Нет еще… не все… [немного осталось]. ‹л. 57›
      – Что же ты читаешь теперь? Я думаю, романы…
      – Нет, какие романы; я принялся теперь за серьезное: читаю Карамзина «Историю».
      – Да ты это, кажется, еще при мне начал. Ну, очень рад. Ах да, дай мне почтовой бумаги: два слова написать по делу… – сказал Почаев.
      191
      – Да отдохни

      

        
с дороги прежде, – заметил Обломов, – не успел приехать, уж и писать.
      – Нужно: всего два слова. Где у тебя бумага?
      Почаев сел к столу.
      – Захар, Захар! – закричал Обломов, – дай почтовую бумагу!

      

        

      – Где она: ее нет, – сказал Захар.
      – Ну всё равно, простой, – сказал Почаев.
      – Да и простой-то нет.
      – Ну, клочок серой.
      – Никакой нету.
      [Почаев залился своим смехом.]
      – На чем же ты писал свой план? – спросил он Обломова.
      – Да тогда… была. Это недавно вышла…
      – Ну, клочок картона, что-нибудь: [это к] два слова написать к коротко знакомому человеку: он в двух шагах отсюда…
      – Нет, нету…
      – Нет ли

      

        
визитной карточки: я бы на обороте написал…
      – [Ведь] Я визитов уж лет пять не делаю, так карточки-то нет…
      [ – Боже мой!] Почаев пожал плечами.
      – Вот как живут на белом свете,

      

        
– сказал он и залился своим смехом… – Ну, брат Илья! я вижу, ты всё тот же.
      [ – Илья ‹Ильич›] [ – Подавать, что ли, кушать?] В это время раздался сильный звонок у дверей.
      – Вот Тарантьев пришел,

      

        
давай обедать, – закричал Илья Ильич.

      

        

      [Тарантьев поздоровался с] ‹л. 57 об.›
      192
 

Первоначальная редакция главы IV части второй
 
(Т. 4, с. 172-185)

 
      [Они у‹ехали›] Несмотря на поздний час, они успели заехать [к какому-то] к деловому человеку,