Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Проверена была также служебная деятельность левого советника Фэн Тингу – согбенного старца, похожего на горбуна-истукана, своенравного и алчного; правителя Дунчана Сюй Суна, который, потворствуя отцу своей наложницы, не брезговал подкупами; дошел до того, что разражался разнузданной клеветой и поношениями в стенах общественного присутствия и присваивал себе поборы, которые вымогал у населения сверх установленных налогов, вследствие чего проклятия в его адрес раздаются у деревенских околиц.

Оба вышеназванных лица подлежат немедленному снятию со своих постов и разжалованию.

Далее проверке подверглась служебная деятельность секретаря трибунала левого крыла армии, начальника гарнизона Чжоу Сю – человека величавой осанки, строгих правил, недюжинного опыта, воплощенного идеала военачальника и полководца, стремящегося к исполнению воинского долга и повергающего разбойников в паническое бегство.

Цзичжоуский военный комендант, инспектор пехоты и конницы, Цзин Чжун. Из года в год закаливаются его силы и растет умение, совершенствуется опыт в обучении пехоты и конницы воинскому искусству. Его приказы, предельно строгие и четкие, всегда ясны и понятны каждому воину. Он показал себя непревзойденным знатоком военных наук, за что по праву называется просвещенным полководцем. Его блестящие тактические расчеты, благодаря которым он не знает поражений, доказывают, что ему можно не колеблясь доверить командование войсками; с его дальновидной стратегией, вполне можно поручиться, он сумеет отстоять честь родной Отчизны. Яньчжоуский военный комендант, командующий пехотой и конницей, Вэнь Си известен как выдающийся тактик и стратег старой школы, прекрасно владеющий стрельбою из лука и верховою ездой. Он умеет накапливать и приумножать силы воинов-кавалеристов, с тем чтобы они не знали поражений на поле брани в любых самых непредвиденных обстоятельствах; сооружать укрепления на стратегически опасных позициях, с тем чтобы разрушить любые самые хитроумные замыслы противника.

Вышеназванных верноподданных слуг Вашего Величества надлежало бы поощрить переводом на новые посты с повышением в чинах и званиях.

Тысяцкий уезда Цинхэ У Кай снискал себе репутацию человека опытного и разумного, овладевшего законами обороны страны и умеющего повести войска на разгром самого ядра ударных сил противника. Его атаки неотвратимы. Он неизменно печется о провианте, дабы ни один солдат не оставался голоден, и облагодетельствованные им воины, которым он отдает всю свою душу, готовы пожертвовать жизнью, но исполнить свой воинский долг. Он – оплот Империи во вверенной ему местности, надежный заслон на рубеже Отечества, а посему заслуживает особого повышения в чине и звании.

Если Вы, Ваше Величество, сочтете мнение Вашего верноподданного слуги справедливым и распорядитесь провести его в жизнь для вящего поощрения деяний верноподданнейших Ваших, то тем самым среди лиц чиновных и титулованных уменьшатся факты злоупотребления властью, возликуют подданные Ваши, обретя подлинных пастырей, и найдет опору мудрое правление Вашего Величества».

Удостоились получить Высочайшую Государеву волю:

«Довести до сведения соответствующих ведомств».

Исходя из представлений Ведомства Чинов и Военного Ведомства и принимая во внимание доклад Цензора Сун Цяоняня, возвысить соответственно одних чиновников гражданской и военной службы как преданных слуг Государевых и наказать других, коих пороки определены общественным мнением. Обследованием выявлено подлинное состояние дел на местах с целью споспешествовать мудрому правлению Вашего Величества.

Пав ниц, умоляем Ваше Величество, явите Высочайшую милость, даруйте право привести изложенное в исполнение. И тогда возликует от счастья вся Поднебесная, возликует живущий народ.

Удостоились получить Высочайшую волю:

«Действовать в соответствии с изложенным. Быть по сему!»

Обрадованный Симэнь пошел с выпуском «Столичных ведомостей» прямо к Юэнян.

– Доклад цензора утвержден, – начал он. – Твой брат возведен в чин квартального надзирателя и назначается на пост управляющего военным поселением.

Воевода Чжоу и комендант Цзин представлены к награде и возведены в ранг помощников военных советников. Надо будет шурина пригласить.

– Пошли слугу, а я велю накрыть стол, – поддержала его жена. – Брату в должность вступать, а денег у него нет. Вот что меня волнует.

– Не тужи! – говорил Симэнь. – Денег я ему дам.

Немного погодя явился шурин У Старший. Симэнь показал ему доклад. Шурин стал тотчас же поклонами благодарить Симэня и сестру.

– Сколько я доставил вам беспокойства, зятюшка и сестрица, – повторял он. – Я никогда не забуду вашей поддержки и щедро вас отблагодарю.

– Если тебе, шурин, будут нужны деньги на угощения, я дам тебе тысячу лянов серебра.

У Старший снова сложенными на груди руками благодарил Симэня. В покоях Юэнян был накрыт стол. За компанию с ними села и Юэнян. Симэнь велел Чэнь Цзинцзи списать сообщение из газеты для шурина, а Дайаня с визитными карточками и выпуском «Ведомостей» отослал к воеводе Чжоу и коменданту Цзину поведать радостные вести.

Да,

К чему стараться зря, гравировать на стелах.

Дороже встречного уста газеты целой.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ

У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ

Нам божества предскажут год счастливый:

До теплых дней узрим цветенье сливы,

Весенний ветерок затем повеет,

А ласковое солнце потеплеет.

Подсолнечник поднимется на диво!

У берега согнувшаяся ива

Дрожит в конце лютующей зимы

И дней весенних жаждет, как и мы.

Итак, в тот день Симэнь пропировал за компанию с шурином У Старшим до самого вечера.

На другой день утром к Симэню прискакал верхом комендант Цзин.

– Не выразить словами радость, какую принесло мне высочайшее решение, – говорил он. – Я обязан от всего сердца благодарить вас, сударь, за ваше радушие и хлопоты. Благодеяние ваше поистине незабываемо. Почтенный Фань состарился, а Чжан Цзюйсюань[1469] мечтал о повышении. Впрочем, пусть на своем посту остается, раз и пальцем не пошевелил.

После второй чашки чаю комендант Цзин стал откланиваться.

– Да! А когда ж господин Юнь на пир пригласит? – спросил он.

– На праздники, пожалуй, не сможет, – отвечал Симэнь. – В середине месяца, наверно.

Цзин у ворот вскочил на коня и ускакал.

Симэнь же приготовил свиную тушу, два жбана чжэцзянского вина, штуку ярко-красного бархата для парадного платья с изображением золотого однорогого оленя,[1470] штуку черного цветастого полотна, а также сотню пирожков с фруктовой начинкой и, передав их вместе с визитной карточкой Чуньхуну, отправил в подарок цензору Суну.

Привратник цензорской палаты доложил о прибывшем. Цензор распорядился провести слугу в обогреваемую жаровней комнату при дальней зале и угостить чаем. Сун тем временем составил ответ, запечатал в пакет и, наградив прибывшего тремя цянями серебра, отпустил.

Чуньхун вручил Симэню пакет. Симэнь распечатал его и стал читать:

«Начальнику Лейб-гвардии почтеннейшему господину Симэню.

Меня охватывает крайнее беспокойство при мысли, сколько хлопот и беспокойства причинил Вам, дважды нарушая покой Вашего роскошного дома-дворца. И опять с угрызениями совести принимаю Ваши щедрые дары, не ведая, как и чем мне Вас отблагодарить.

Надеюсь, сударь, Вам известно Высочайшее решение по моему докладу относительно назначения Вашего свойственника[1471] и господина Цзина. Все эти дни лелею надежду лицезреть Вас, дабы при личной встрече выразить Вам мою самую искреннюю благодарность.

С поклоном Ваш Сун Цяонянь».

Цензор Сун в ответ направил к Симэню посыльного с сотней календарей, сорока тысячами листов бумаги и свиной тушей.

Настал день, когда прибыли бумаги о вступлении шурина У Старшего в должность. Симэнь нанес шурину визит и вручил для подношений тридцать лянов серебра и четыре куска столичного атласа.

Двадцать четвертого по случаю предстоящих праздников Симэнь опечатал управу. Прибыв домой, он припас барана, вина, красные яблочки и праздничные свитки,[1472] пригласил родных и друзей. Когда же из управы воротился занявший новый пост шурин У Старший, Симэнь в его честь устроил большой пир.

Из Восточной столицы прибыла жена тысяцкого Хэ с домочадцами, и Симэнь от имени Юэнян послал ей в подарок чаю.

Двадцать шестого состоялась панихида по случаю сотого дня после кончины Ли Пинъэр. Ее служили на дому у Симэня двенадцать монахов из монастыря Нефритового Владыки во главе с настоятелем У. Торжественное пение при воскурении благовоний сопровождалось ударами в гонги и цимбалы. Родные и друзья принесли Симэню чаю и разделили с ним поминальную трапезу. Разошлись под вечер, но не о том пойдет речь.

Двадцать седьмого Симэнь разослал новогодние подарки. Ин Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе, приказчики Фу, Гань, Хань Даого, Бэнь Дичуань и Цуй Бэнь – каждый получил по полтуши свиньи и барана, по жбану вина, мешку риса и ляну серебра. Наряды из ханчжоуского шелка и по три ляна серебра Симэнь послал певицам Ли Гуйцзе, У Иньэр и Чжэн Айюэ.

У Юэнян, со своей стороны, желая, чтобы наставница Сюэ отслужила молебен с принесением жертв, направила к ней в обитель Лайаня с благовониями, маслом, рисом, лапшой и деньгами, но не о том пойдет речь.

Вот и настал конец года. В окна сквозь ветки цветущей зимней сливы заглядывал молодой месяц. Ветер сметал снег с карнизов. Повсюду во дворах и у ворот раздавался треск хлопушек. По случаю прихода весны стены домов были увешаны парными надписями и заклинательными дщицами из персикового дерева.[1473]

После сожжения жертвенных денег Симэнь снова проследовал в покои Ли Пинъэр, где почтил дщицу – обиталище души усопшей.

Потом Симэнь устроил в дальних покоях пир, на котором собралась вся семья – по обеим сторонам стола сидели У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и дочь Симэня с зятем Чэнь Цзинцзи.

Первыми поздравить хозяев земными поклонами подошли Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо, Ланьсян и Жуи. За ними последовали Сяоюй, Сючунь, Сяолуань, Юаньсяо, Чжунцю[1474] и Цюцзюй, а потом – жена Лайчжао – Хуэйцин по прозвищу Шпилька, жена Лайсина – Хуэйсю, жена Лайбао – Хуэйсян и жена Лайцзюэ – Хуэйюань. После женской прислуги вошли Ван Цзин, Чуньхун, Дайань, Пинъань, Лайань, Цитун, Циньтун, Хуатун, сын Лайчжао – Тегунь, сын Лайбао – Сэнбао и дочь Лайсина – Нянъэр. Симэнь и Юэнян одаривали подходивших к ним платками и головными повязками, а также серебром.

Вот и наступил первый день Нового года – первого года правления под девизом Двойной Гармонии.[1475]

Симэнь с утра облачился в ярко-красное парадное платье и шапку. После воскурения благовоний Небу и Земле и сожжения жертвенной бумаги он, отведав сладостей, отправился верхом поздравлять цензора Суна.

Юэнян и остальные жены тоже встали рано и занялись своими туалетами. Наложив пудру и румяна, украсив прически цветами и бирюзою, они одели парчовые юбки и расшитые цветами накидки, тонкие шелковые чулки и лучшие туфельки. Обворожительно красивые, блистающие нарядами, они проследовали в дальние покои к У Юэнян, чтобы поздравить с праздником хозяйку.

Пинъань с дежурившим у ворот солдатом принимал поздравительные карточки, заносил имена посетителей в особую книгу и провожал чередою шедших знатных чиновных визитеров.

Дайань с Ван Цзином тоже не отходили от ворот. Одетые во все новое, они то играли в волан или забавлялись хлопушками, то грызли тыквенные семечки и клали в рукава благовонные травы, то повязывали детям праздничные головные бантики.

Не перечесть приказчиков и счетоводов, всей прислуги и челяди, прибывавшей поздравить с Новым годом хозяев. Их в передней гостиной принимал Чэнь Цзинцзи.

Родных и друзей угощали в большой зале сзади, где стояли ломившиеся от снеди столы.

В крытой галерее в саду были повешены теплые шерстяные занавеси и расстелены узорные ковры. В жаровнях горел лучший уголь. Тут на десяти окруженных позолоченными ширмами столах красовались в корзинах ивовые ветви, убранные цветами, среди драгоценных украшений лежали грудами фрукты, в вазах стояли золотые цветы. Заставленные редчайшими яствами, эти столы предназначались исключительно для приема особо именитых и знатных господ.

После официальных визитов Симэнь вернулся из управы около полудня. Не успел он спешиться, как к нему явился сопровождаемый свитой из пяти человек Ван Третий, сын покойного полководца. Он проследовал в залу, где, поздравляя Симэня, приветствовал его восемью поклонами, после чего изъявил желание поклониться У Юэнян. Симэнь пригласил его в дальние покои. Когда Ван Третий воротился в залу, не успел он осушить кубка, как прибыл тысяцкий Хэ. Хозяин велел Чэнь Цзинцзи сесть вместе с Ваном, а сам принял сослуживца в крытой галерее.

Ван Третий вскоре откланялся, и Цзинцзи проводил его до ворот, где тот вскочил на коня и отбыл.

Немного погодя один за другим пожаловали комендант Цзин, квартальный Юнь и сват Цяо. Целый день принимал Симэнь посетителей и только к вечеру, когда все, наконец, разошлись, отправился почивать в покои Юэнян.

На другой день утром Симэнь продолжил объезд с визитами и воротился только вечером. Его уже поджидали свояк Хань, Ин Боцзюэ, Се Сида, Чан Шицзе и Хуа Цзыю. Их принимал в зале Чэнь Цзинцзи. Долго им пришлось ждать хозяина. После поздравлений был снова накрыт стол, появились вино, закуски и сладости.

Первыми отбыли жившие за городскими воротами свояк Хань и Хуа Цзыю, а Боцзюэ, Се Сида и Чан Шицзе будто приклеились к сиденьям – они уходить и не помышляли. Тем более тут пожаловал шурин У Второй. Поздравив Симэня, он направился к Юэнян, а потом тоже занял место за столом. Разошлись они уже при зажженных фонарях. Сильно опьяневший Симэнь проводил их до ворот. Тут он заметил Дайаня и сжал ему руку.

– Она одна, – шепнул Дайань, смекнув в чем дело.

Симэнь тотчас же направился к дому, где жила жена Бэнь Дичуаня. Она уже поджидала его у ворот и встретила с радостью. Они без лишних слов проследовали прямо в спальню. Она помогла Симэню распустить пояс и снять верхнюю одежду, затем легла на кан. Он снял с нее штаны, задрал ногу и приступил к делу, будучи оснащенным серебряной подпругой.

Надобно сказать, что бабенка любила сводить ноги вместе, а руками раскачивать мужчину. Она просила Симэня пронзать ее до самой глубины, в ответ на что испускала потоки горячей влаги, пропитывавшей всю постель. Черепашья головка у Симэня была умащена снадобьем. Держа обеими руками женщину за талию, он въезжал в нее и стремился только как можно теснее прижаться и глубже засадить свой веник, чтобы не торчало ни волоска.

– Батюшка, родной мой! – кричала жена Бэня, вытаращив глаза.

– Скажи мне, как твое детское имя? – спросил Симэнь.

– Я из рода Е, в семье пятая по счету.

– Е Пятая, – напористо бормотал Симэнь. – А в рот брать ты пробовала или нет, а?

Е Пятая, надобно сказать, чего только не пробовала! Еще будучи кормилицей, вступила в тайную связь с Бэнь Дичуанем. Потом они бежали, и он взял ее себе в жены. Была она небольшого роста с ястребиными глазками. Родилась же в год зайца, и ей шел тридцать второй год.[1476]

– Батюшка, родной мой! – все время повторяла она, и казалось, журчащий поток изливался у нее из уст.

Когда чувства обострились до предела, семя брызнуло потоком. Симэнь вынул свой веник и хотел было вытереть, но жена Бэня остановила его.

– Погоди я, беспутная, сама спущусь и все вылижу дочиста, – сказала она и, присев на корточки, взяла руками член и обсосала его до полного блеска, после чего завязала пояс на штанах хозяина.

Симэнь остался крайне доволен.

– Что-то самого до сих по нет, – проговорила она.

– И я его со дня на день жду. Должно быть, господин Ся не отпускает, – заметил Симэнь и протянул ей ляна три серебра на расходы. – Хотел подарить тебе наряды, да, думаю, муж бы не узнал – нехорошо получится. Лучше уж ты сама себе купи.

С этими словами Симэнь вышел. Дайань, уже поджидавший его в лавке, запер за ним ворота. Хозяин проследовал в дальние покои.

Дорогой читатель! Исстари ведется: коли покривится верхняя балка, за ней не удержится и нижняя – таков закон. Когда хозяин выходит за рамки допустимого, его примеру начинают подражать слуги. Распутная была жена Бэня. Сперва она завела шашни с Дайанем, потом увлекла Симэнь Цина. На сей раз, проводив хозяина, Дайань воспользовался отсутствием в лавке приказчика Фу, подговорил Пинъаня. Забрали они с собой два кувшина вина и направились к жене Бэня. Пировали до второй ночной стражи. Пинъань ушел потом ночевать в лавку, а Дайань остался с хозяйкой. Вот ведь какие дела творятся!

Да,

Ты не гадай о суженом

с продетою иглой[1477] –

Со временем проявится,

что ныне скрыто мглой.

Тому свидетельством стихи:

Отчего, опадая, цветы обращаются в прах –

У развязных, чей взор затуманен, узнать невозможно.

Не играй ты на лютне, не пой об утраченных днях,

А то птиц распугаешь, и будут кружиться тревожно.

– Как бы не узнала тетушка Хань, моя соседка, вот чего я опасаюсь, – призналась Дайаню жена Бэня в тот вечер. – Шепнет, чего доброго, в дальних покоях. Достанется мне тогда от матушки, как жене Хань Даого, стыда не оберешься. И на глаза не покажешься.

– У нас бояться тебе некого, разве что матушку Старшую и матушку Пятую, – успокоил ее Дайань. – Да и Старшая еще ничего, зато Пятой лучше не попадайся. Я бы вот что тебе посоветовал: пока праздники, купи гостинцев да почти матушку Старшую. Ее, само собой, ничем не удивишь. Но она любит паровые пирожки. Вот и купи ей на один цянь серебра пирожков с фруктовой начинкой да коробку тыквенных семечек. А девятого будет рождение матушки Пятой. И ей пошли подарочек, а я от себя передам ей коробку семечек. Как поздравишь, земными поклонами почтишь, сразу всем рты-то позатыкаешь.

Жена Бэня послушалась Дайаня. На другой же день, пока Симэня не было дома, Дайань купил ей коробку подарков, которую она и пошла поднести Юэнян.

– Это еще от кого? – спросила Юэнян.

– Тетушка Бэнь прислала вам, матушка, семечек и сладостей, – объяснил Дайань.

– Откуда ж она денег достала? У нее же муж в отъезде. Выходит, я ее в расходы ввела? – удивилась хозяйка и, приняв подношения, велела положить в коробку пампушек и фруктов.

– Большое тебе спасибо, – сказала она жене Бэня. – Весьма тронута твоим вниманием.

Когда Симэнь после визитов вернулся домой, его уже поджидал настоятель монастыря Нефритового Владыки, отец У. Симэнь принял его в зале и угостил вином. После ухода настоятеля Симэнь снял с себя парадные одеяния и крикнул Дайаня.

– Бери коня и скачи к тетушке Вэнь, – распорядился он. – Скажи, батюшка, мол, хотел бы нанести визит госпоже Линь. Интересно, что она на это скажет.

– Не извольте волноваться, батюшка, – заверил его Дайань. – Дело в том, что я видался нынче с тетушкой Вэнь, когда она проезжала у ворот на своем осле. От нее я узнал, что четвертого, стало быть завтра, господин Ван выезжает в столицу поздравлять его превосходительство Лу Хуана, и госпожа Линь высказали желание, чтобы вы, батюшка, побывали у них шестого. Госпожа Линь будут вас ждать.

– Так она и сказала? – перебил его Симэнь.

– Конечно! Неужели я решился бы вам лгать, батюшка!

Симэнь направился в дальние покои. Только он вошел к Юэнян, как явился Лайань.

– Шурин У Старший прибыли, – объявил он.

Шурин, в чиновничьей шапке, с золотым поясом, проследовал в дальние покои.

– Трудно мне, У Каю, найти слова для выражения моей глубокой вам благодарности, зятюшка, за рекомендации и поддержку, – начал он, обращаясь к Симэню. – Сердечное вам спасибо за щедрые дары. Простите, что ввел вас, зятюшка, в расходы. И извините, пожалуйста, за мое вчерашнее отсутствие – заставил вас напрасно утруждать прибытием. Спешу земно поклониться вам, зятюшка, и еще раз прошу меня простить за столь поздний визит.

С этими словами шурин склонился в земном поклоне. Симэнь поспешно ответил ему полупоклоном.

– Поздравляю вас, шурин! – говорил он. – Не будем считаться! Так и должно быть между своими.

Когда шурин отвесил Симэню положенные поклоны, вошла Юэнян, чтобы приветствовать брата земными поклонами. На ней были отделанная перьями зимородка шапочка из белого гофрированного крепа с золотой полоской поперек, отороченный каланом ободок в виде спящего кролика, белая шелковая кофта с застежкою, поверх которой была одета расшитая золотом безрукавка цвета алоэ и расклешенная юбка из бледно-зеленого шелка с бахромою по подолу. В ушах фениксы-шпильки. На груди под воротничком висела золотая брошь, состоящая из зубочистки, прочищалки для ушей и кропила, а у вытканного цветами пурпурного плетеного пояса – расшитый золотом пурпурный мешочек для ароматов с восемью кистями и разноцветные ключики. На ней были белые шелковые туфельки на толстой подошве. По-праздничному разряженная, с развивающимся узорным поясом, она словно колышущаяся на ветру цветущая ветка подпорхнула к брату и четырежды грациозно склонилась перед ним.

– Довольно и двух поклонов, сестра, – проговорил У Старший, тотчас же отвечая ей полупоклоном. – И я, твой брат, и моя жена, твоя невестка, прямо-таки, забыв всякие приличия, все время надоедаем, беспокоим и тебя и твоего супруга. Стар я стал, сестра, и мне дорога твоя забота.

– Да когда ты у нас был, брат! – воскликнула Юэнян. – Посидел бы немножко.

– Ну что ты говоришь, сестра! – продолжал У. – Мало ли я вам с зятюшкой надоедаю?!

После взаимных церемоний Симэнь уговорил шурина остаться.

– Шурин, ты, наверно, нынче не собираешься больше наносить визиты? – спрашивал Симэнь. – Тогда раздевайся и давай посидим.

В хозяйкиных покоях оказались Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь. Заслышав разговор, они тоже поторопились поклониться гостю. Они были в белых шелковых кофтах и бледно-зеленых с каймою юбках. На одной была расшитая золотом зеленая безрукавка, а на другой – пурпурная.[1478] Их высокие прически украшали сетки и стягивали отороченные каланом ободки в виде спящего кролика. У Юйлоу были серьги-кольца, а у Цзиньлянь – сапфировые подвески. У обеих виднелись изящные остроносые лотосы-ножки. Поклонившись шурину, они разошлись по своим покоям.

Симэнь усадил родственника в хозяйкиных покоя, пододвинул поближе жаровню и распорядился накрывать стол. Тут же появились весенние кушанья и фрукты, подали чашки с горячим рисом, огромные пампушки, сладости и суп с потрохами.

Поздравить шурина вышли горничные Сяоюй и Юйсяо. После супа и риса Юэнян поднесла брату позолоченную черепаховую чарку вина. Симэнь сел на место хозяина.

– И ты садись, сестра, – пригласил шурин.

– Я сейчас, – отозвалась Юэнян и удалилась во внутреннюю комнату.

Вскоре она подала к вину всевозможные фрукты и закуски. Были тут свежие бамбуковые ростки, серебристая рыба, крот, маринованная рыба, медуза, овощной салат, яблоки, богомолы, свежие апельсины, гранаты, водяные орехи, хуэйчжоуские груши и прочие деликатесы.

– Как у тебя со службой, шурин? Все уладил? – спросил во время пира Симэнь.

– Благодаря вашей поддержке, зятюшка, с нового года вступаю в должность, – отвечал шурин. – Начальство я в основном одарил. Правда, предстоит еще визит в налоговое управление военных поселений. И поскольку завтра день удачи, с утра думаю снять с управы печати, потом заеду домой, припасу подарки – и в управление. Там вручу документы, нанесу визиты гарнизонным и отдам распоряжения. Господин Дин, мой предшественник, все дела запустил, за что и был снят его превосходительством Хоу, военным губернатором. Меня на его пост и назначили. Надо будет все ревизские сказки поднять, всю перепись проверить. Велю гарнизонным навести полный порядок, чтобы не пропустили ни одной души. О результатах велю доложить. Тогда и осенний натуральный оброк и летний денежный налог куда легче будет собрать.

– И много ли земли занимают поселенцы? – поинтересовался Симэнь.

– Должен вам сказать, зятюшка, военные поселения были учреждены еще указом Государя Императора, основателя ныне царствующего дома.[1479] Поля эти избавляли от затрат на перевозки и служили источником пропитания солдат во время их обучения. Но впоследствии, когда министр Ван Аньши[1480] внедрил систему ссуд под посев, тогда-то и был введен летний налог. Сначала им облагались только военные поселенцы, а осенний оброк с них взимался более низкий, чем со всех остальных землепашцев. Сейчас, исключая пустыри, камышовые заросли и болота, в ведении управления военных поселений в Цзичжоу насчитывается до двадцати семи тысяч цинов[1481] земли. Осенний и летний налог с каждого цина составляет всего лишь один лян и восемь цяней серебра. Взимаемые налоги составляют, стало быть, не более пятидесяти тысяч лянов. Сумма эта, которую удается обычно собрать только к концу года, поступает в Дунпинское областное управление, а уже оттуда дается распоряжение о закупках провианта и фуража.

– Ну, а излишки-то от налогов перепадают? – опять спросил Симэнь.

– Отдельные незарегистрированные дворы, конечно, попадаются, – продолжал шурин, – но мужики ведь народ дошлый. Попробуй только взыщи построже – взвесь полновесной гирей или отмерь полной мерой, сразу молва поползет, такой ропот подымется …

– Ну, раз остаются излишки, значит, все в порядке, – заметил Симэнь. – Неужели так уж все сполна и сдавать! Лишь бы понемногу перепадало, а соберется – хватит на прожитье.

– Признаюсь, зятюшка, если править поселениями умеючи, сотню лянов в год заработать можно. Ну, а в конце года подарки подносят – каждый по достатку – кур, гусей, свиней, рис … Это уж не в счет. И за все это я должен благодарить вас, зятюшка.

– Раз ты обеспечен, шурин, и мне приятно. Значит, я что-то сделал.

Во время их разговора вошла Юэнян и села сбоку. Уже зажгли огни, а они все еще пировали. Когда шурин откланялся, Симэнь удалился на ночлег к Пань Цзиньлянь.

На другой день утром Симэнь отбыл в управу, чтобы снять печати и открыть присутствие. После положенной регистрации всех служащих управы началось разбирательство казенных дел.

Первым в тот день принесли пакет от Юнь Лишоу. Он приглашал Симэня и всех чиновников управы на пир по случаю вступления в должность.

На следующий день Юэнян поспешила на пир к госпоже Лань. Симэнь же, вырядившись в парадное облачение, прикрыв глаза пылезащитным флером, захватил с собою узел с подарками и верхом направился к дому покойного полководца Вана.

Его сопровождал Дайань и Циньтун. Ван Третий тем временем находился в отъезде. Симэнь вручил визитную карточку. Ее приняла тетушка Вэнь, пришедшая туда загодя, и тотчас же доложила госпоже Линь.

– Ступай пригласи господина во внутренние покои, – распорядилась хозяйка.

Симэнь миновал большую залу и, пройдя через внутренние ворота, очутился на женской половине. В небольшом помещении была поднята светлая дверная занавесь. В центре висел портрет досточтимого предка рода Ван Цзинчун, перед которым на двух столах были расставлены в изобилии жертвенные фрукты и вино. Ван Цзинчун восседал в покрытом тигровой шкурой ярко-красном кресле. Под ногами у него был разостлан дорогой узорный ковер, свисали красные пологи.

Немного погодя явилась госпожа Линь в карминовой накидке, богато расшитой вплоть до рукавов. Ее прическу щедро украшали жемчуг и бирюза. Напудренная и напомаженная, она обменялась с гостем приветствиями и пригласила присаживаться. Когда подали чай, хозяйка наказала слуге привязать коня сзади и задать сена. После чаю она предложила Симэню снять верхнее платье и пройти во внутренние покои.

– Сынок у меня позавчера выехал в столицу поздравлять дядю жены главнокомандующего Лу Хуана, – объясняла госпожа Линь. – Вернется, наверно, только после Праздника фонарей.

Тут Симэнь крикнул Дайаня. Слуга помог ему снять верхнее платье, под которым были одеты белая шелковая куртка и расшитый летающими рыбами халат. Обут он был в черные сапоги на белой подошве. Симэнь блистал в роскошном одеянии.

В покоях госпожи Линь стоял стол, звериные пасти четырех бронзовых жаровен исторгали пламя и тепло горящего угля. В обращенные на красную сторону окна светило солнце, и яркий свет заливал комнату. Немного погодя горничная подала вино и закуски. Стол ломился от обилия яств. Рядами стояли чарки и блюда. Золотом искрилось и пенилось вино. Чай заваривали с подснежниками. Госпожа Линь вырядилась в парчовую юбку и узорную накидку. С улыбкой, сверкавшей белизною зубов, она взяла нежной, как нефрит, рукою кубок и поднесла его гостю. Ее глаза горели желанием. За игрою на пальцах и в кости, то и дело прерываемой шутками и смехом, росло их подогреваемое весною желание и распалялась страсть. А ведь с вином все лукавее становится взор, все труднее сдержать сердечный пыл.

Солнце тем временем стало клониться к закату. Спускались сумерки. В серебряных подсвечниках загорелись высокие свечи.

Дайаня с Циньтуном в боковой пристройке угощала вином, закусками и сладостями тетушка Вэнь.