Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Кто это? – спросили они потихоньку Дайаня, когда тот появился в спальне.

– Батюшкина свояченица, – уклончиво проговорил Дайань. – Пришла на фонари полюбоваться.

Певицы подошли к Ван Шестой.

– Не осудите нас, матушка, – обратились к ней певицы, отвешивая земные поклоны. – Мы не знали, что вы доводитесь батюшке свояченицей, и не приветствовали вас должным образом.

Ван Шестая поспешно поклонилась им в ответ, а когда подали отвар, присоединилась к трапезе. Певицы взяли в руки инструменты и начали петь для Ван Шестой.

Между тем Ин Боцзюэ закончил партию и спустился по нужде вниз. Услыхав в спальне пение, он поманил Дайаня.

– Скажи, кому они там поют? – спросил он слугу.

Дайань молча усмехнулся.

– Вы, почтенный, вроде сыщика, – заметил он, наконец. – Все-то вам надо знать. А не все ль равно кому?

– Ах ты, болтушка негодный! – заругался Боцзюэ. – Не скажешь? Думаешь, я не знаю?

– А раз знаете, зачем спрашиваете? – сказал Дайань и удалился.

Ин Боцзюэ поднялся наверх. Симэнь и Се Сида играли третью партию в двойную шестерку. Появились певцы Ли Мин и У Хуэй и отвесили земные поклоны.

– Прекрасно! – воскликнул Ин Боцзюэ. – Кстати пришли! Откуда вы? Кто вам сказал, что мы тут пируем, а?

Стоявший на коленях Ли Мин, прикрывая рот, объяснял:

– Мы с ним к батюшке пошли, а нам сказали, что батюшка здесь пирует. Вот мы и пришли вас усладить.

– Чудесно! – сказал Симэнь. – Дайань! Ступай дядю Ханя пригласи.

Вскоре явился Хань Даого и, раскланявшись, сел.

Накрыли столы. Повар принес новогодние блюда и вино. Циньтун из медного кувшина наполнял кубки. На почетных местах для гостей уселись Ин Боцзюэ и Се Сида, Симэнь занял место хозяина, а Хань Даого устроился сбоку. Когда налили вино, велели Дайаню приглашать певиц. Вскоре плавной походкой, не спеша поднялись наверх Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр и склонились в земном поклоне с полуоборотом к гостям.

– Кого, думаю, позвали, а это, оказывается, вас, потаскушек, – заругался Боцзюэ. – Я же вас звал. Почему не явились? Ишь, возгордились! Проучить вас надо как следует. Не то совсем от рук отобьетесь.

– Нас, брат, не испугают никакие ваши бесовские проделки! – засмеялась Дун Цзяоэр.

– Любимая наложница, говорят, себя стеной из звериных голов обнесла, – сказала Хань Юйчуань. – Все зло отогнать хотела, да урода и выродила.

– Куда ты, брат, их назвал? – спрашивал Ин Боцзюэ. – Нам У Хуэй с Ли Мином споют. А эти потаскухи зачем явились? Гони их в шею! Они в такой праздник заработают. Выпроваживай скорей! А то гостей упустят, без гроша останутся.

– Что-то уж больно ты тут распоряжаешься! – оборвала его Хань Юйчуань. – Не ты нас звал и не к тебе пришли. Разорался. И не стыдно?

– Ишь, какая задира! – не унимался Боцзюэ. – Кому ж ты петь собираешься, а?

– Тебя, брат, должно быть, в бочку с уксусом сажали, вот тебя и забирает, – говорила Хань Юйчуань.

– Это тебя забирает, потаскуха проклятая. Погоди выйдем, я тебе покажу. От меня не уйдешь. Не так, так этак возьму.

– Это каким же манером? – полюбопытствовала Дун Цзяоэр.

– А вот каким. Околоточному донесу, чтобы вас забрал за хождение по ночам. А на другой день господину Чжоу письмецо отправлю. Пальчики велю в тисках подержать. Несладко придется! Или вашим носильщикам паланкинов на три фэня поднесу. Напою вдрызг, и домой, потаскухи, не попадете. А средь ночи без гроша заявитесь, вам мамаша всыплет, будь здоров. Тогда посмотрим.

– Поздно будет, домой не пойдем, у батюшки заночуем, – сказала Хань Юйчуань. – А то батюшку попросим, чтоб с посыльным проводил. У мамаши сотня медяков найдется. Так что ничего у тебя не выйдет, как ни брюзжи, раб никудышный!

– Да, я раб! В дураках оставили. Что сбывал, то и получил, – признался Боцзюэ.

Все рассмеялись. Потом певицы запели романсы о весне, а пирующие приступили к отвару.

– Дядя Чжу идет! – объявил Дайань.

Все смолкли. Появился Чжу Жинянь.

– Ну и хороши друзья! – увидев сидевших за столом Боцзюэ и Сида, сказал Жинянь. – Сами пируют, а мне ни слова. Брат Се, ты, знать, и приглашение получил, что ж от меня скрывал? Я тебя в толпе обыскался.

– Да я здесь тоже случайно, – отвечал Сида. – Смотрю, наверху играют, ну и пошел. Брат меня и оставил.

Симэнь позвал Дайаня.

– Ступай брату Чжу стул принеси, – распорядился он. – Внизу поставишь.

Чжу Жинянь занял место ниже остальных. Ему дали чарку и палочки. Повар подал отвар с рисом, и все принялись за еду. Симэнь съел пирожок, пропустил ложку отвару и подвинул кушанья стоявшему рядом Ли Мину. Тот взял их и удалился.

Между тем Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь и Хань Даого навернули за присест по внушительной чашке супу с потрохами, каждый уписал по солидному пирогу с начинкой и по пирожному с кремом. Вскоре на столе ради приличия был оставлен несъеденным один-единственный пирожок.

Посуду убрали и подали вино.

– Так где ж ты его бросил? – спрашивал Жиняня любопытный Сида. – Кто тебе сказал, что я здесь?

– Да, видишь ли, я все тебя искал, – рассказывал Жинянь. – Потом мы с Ваном Третьим к Суню пошли. До того как у Сквалыги Сюя серебро просить, надо, думаем, Суня Молчуна отыскать. Пусть нам долговое обязательство составит. Язык у него, сам знаешь, ловко подвешен. А он не то написал…

– Только меня, пожалуйста, не указывайте, – перебил его Сида. – Если хотите, сами с Сунем и поручайтесь. И мзду за посредничество себе берите. Мое дело – сторона. Так как же он написал?

– Составь, говорю, уж как-нибудь половчее, – продолжал Жинянь. – А на случай возврата три условия поставь. Нет, не послушал моего совета. Пришлось самому заново писать.

– Ну, а ты как же составил? Прочти! – попросил Сида.

– Я бы так написал: «Составитель сего долгового обязательства Ван Цай, отпрыск полководца Вана…» Я не стал бы говорить «из-за нужды в средствах», а сказал бы проще – «нуждаясь в деньгах» и далее – «в присутствии Сунь Тяньхуа и Чжу Жиняня в качестве поручителей взял в долг у Сюя Сквалыги…» Тут я бы уточнил «– серебром триста лянов», не распространялся бы о процентах, а написал бы «на покупку цветов мэй пятьсот медяков с обязательством вернуть в будущем году…» Нет, «в будущем году», по-моему, оговаривать не стоит. Лучше будет выразиться так: «вернуть лишь при нижеследующих условиях: во-первых, в случае, если в бурю колодезным воротом убьет одинокого гуся в небе, во-вторых, если пересохнет река и рыбы будут биться на прибрежном песке, и в-третьих, когда размякнут подводные камни». А он сдуру написал «когда крыльцо начнет кланяться». А что, говорю, будем делать, ежели оно вдруг и в самом деле покосится, как в поклоне согнется? Устранил я такую оплошность и написал так: «Если не удастся найти должника и исчезнут поручители, считать сей документ необоснованным и утратившим силу». Потом добавил: «На сем обязательство и заканчивается».

– Ловко написал, ничего не скажешь! – заметил Се Сида. – Растают камни, не докажешь, были они когда-нибудь или нет.

– Легко сказать! – воскликнул Чжу Жинянь. – А вдруг засуха случится, реки пересохнут. Распорядится тогда двор реки очистить. Пойдут камень из рек на стройки вывозить, кирками бить. Так-то легко и в порошок раздробить, а что тогда? Долг возвращать придется.

Все расхохотались.

Вечерело. Зажгли фонари. Под стрехой висел затейливый фонарь-бараний рог с колокольчиками.

Юэнян велела Цитуну с солдатами отнести Симэню четыре короба яств, сладостей и фруктов. Были тут золотистые абрикосы, огненно-красные гранаты, аппетитные оливы, сочные яблоки, ароматные и медовые груши, засахаренные финики, а также хрустящие жареные пирожки долголетия, кунжутные «слоновые глазки», поджаренные «фишки», медовые крендели, конфеты и пастила. Словом, редкостные яства.

Симэнь позвал Цитуна.

– Сударыни разошлись? – спросил он. – Кто тебя прислал?

– Матушка Старшая велела отнести, – отвечал слуга. – Пир еще не кончился. Актеры четыре действия сыграли. Матушка Старшая в большой зале устроила угощение. Оттуда и потешные огни смотрели.

– А много народу было?

– Полна улица.

– Я ж наказывал Пинъаню поставить солдат у ворот, чтобы не пускали посторонних.

– Батюшка, а никакого беспорядка не было, – сказал Цитун. – Солдаты сдерживали толпу, мы с Пинъанем потешные огни зажигали. Потом, когда гостьи насмотрелись вдоволь, матушка меня к вам послала.

Симэнь велел убрать со стола посуду и расставить яства. Повар принес новогодние пирожки с фруктовой начинкой. Певицы стали обносить пирующих вином, а Цитуна хозяин отпустил домой. Когда кубки наполнили подогретым вином, опять сели за стол.

Ли Мин и У Хуэй запели романсы о празднике фонарей на мотив «Вешние воды»:

Столица в праздник фонарей:

созвездиям цветных огней

смиренно звёзды вторят сверху.

Полна полночная луна,

напевами напоена

и брызжет радость фейерверком.

На мотив «Веслом плеснули по реке»:

Всё в новогодней россыпи

фонариков цветных.

В верху, на звёздной простыне

кругла луна весны.

Как звёздная пародия

в каменьях балдахин.

Под тосты плодородия

бокалу быть сухим.

И шёлковыми гроздьями

девичьи пояса.

О, сколько вёсен пройдено

под птичьи голоса!

На мотив «Седьмого брата»:

Все актёры играют искусно,

лицедейство наполнено чувством.

Номера остроумны, со вкусом,

рассмешат и серьезных, и грустных.

На мотив «Настойка на лепестках сливы»:

Номер закончил разбойник-страшила,

Пляска прислужниц-девиц закружила,

Духов изменчивых дьявольский смех,

Мигом красотки сменили их всех.

Бой барабанный толпу зазывает,

Комик смешит – на ходулях шагает,

Все сообща веселятся, шумят,

Мускуса пряный влечёт аромат.

Кто-то стихи декламирует плавно,

Все осушают бокалы исправно.

На мотив «Ликует Южноречье»:

Пусть в многолюдьи жизни,

я буду пьян и сыт,

Пусть яшмовые кисти

ласкают струны цитр.

Пусть фонари и звёзды,

пусть лица и луна,

Пока еще не поздно

себя испить до дна.

После пения романсов пирующие принялись за сладкие новогодние пирожки-юаньсяо.[625] Первым откланялся Хань Даого. Симэнь велел Лайчжао открыть нижние комнаты, повесить занавески и выносить раму с потешными огнями. Симэнь с гостями любовался зрелищем сверху, а Ван Шестая с певицами и женой Лайчжао, Шпилькой, смотрели внизу.

Дайань с Лайчжао вынесли раму на середину улицы и подожгли огни. Зевак собралось неисчислимое множество.

– Это начальник Симэнь огнями потешается, – шептали в толпе.

Да и кто не придет поглазеть! И в самом деле, только взгляните, что это было за прекрасное зрелище!

Букет огромный в полторы сажени. Под ним толпа ликует и шумит. На верхушке сидит журавль-отшельник. В клюве держит он «Багряное послание».[626] Вот загорелась ветка. Послышался напев «Заросших гор». Луч холодного света тотчас достиг созвездий Ковша и Волопаса. Потом в самом зените взорвалась арбуз-хлопушка, светом озарив стоявшую внизу толпу. Казалось, тысячи раскатов громов землю потрясли. Вот лодки сборщиц лотосов вдогонки понеслись, своею яркостью с луною споря. Как будто золотой фонарь рассеял по небесной сини мириады звезд. Винограда синего бесчисленные гроздья как черный жемчуг гирляндами висят на хрустальной занавеске. Свистит повсюду «гегемона плеть». Вот «полевая мышь» забралась гуляющему в халат. На карусель нефритовых светильников как любо поглядеть, от бабочек серебряных и гусениц золотых глаз не оторвешь. Восемь бессмертных,[627] прославленных и дальновидных, даруют долгоденствие. Семь святых карают нечисть, и демоны огнем объяты. Огни зеленые и желтые в воздухе кружатся. Эфир окутал землю, зарницы полыхают. Искрометные лотосы словно парчовый ковер. Тут хризантема рядом с орхидеей, горящие цветы и персиков опавших лепестки весну торопят. Палаты, терема, из-за которых не видно стало горных круч. А тут барабанщиков целый отряд. Он заглушил ликующей толпы восторг многоголосый. Вот «коробейник» весь в огнях и «разбойник» с разбитою вдребезги колесницей. Вот «судьи-демоны», их лица обожжены и грозен вид. А вот «засада-ловушка». Мчатся кони, бегут люди. Не разберешь, кто одержал победу, кто пораженье потерпел. Переживаний столько, что ждешь, когда же огни погаснут, хлопушки догорят.

Бег времени, не торопись, замри!

Пусть фонари – до самого рассвета,

Пусть плачут пёстрые марионетки,

А мы смеемся и не ждём зари.

Ин Боцзюэ заметил, что Симэнь порядком выпил, а потому, поглядев потешные огни, спустился вниз. Там он увидел Ван Шестую и дал знать Се Сида и Чжу Жиняню. Они ушли, не простившись с хозяином.

– Куда ж вы, дядя? – окликнул Ина Дайань.

– Вот недогадливый какой! – зашептал на ухо слуге Ин. – Я ж тебе раньше говорил, в чем тут дело. Если я останусь, и другие будут сидеть, а что хорошего? Если батюшка спросит, скажи, мы ушли.

Симэнь посмотрел на потешные огни и спросил, где Боцзюэ и остальные гости.

– Дядя Ин с дядей Се ушли, – отвечал Дайань. – Я хотел было их удержать, а они велели вас поблагодарить и удалились.

Симэнь ничего ему не сказал и позвал Ли Мина с У Хуэем.

– Я вас сейчас не награждаю, – сказал он певцам, поднося каждому по большому кубку вина. – Шестнадцатого приходите. Будут дядя Ин, приказчики и служащие.

– Позвольте вам сказать, батюшка, – опускаясь на колени, начал Ли Мин. – Шестнадцатого нас с У Хуэем, Цзо Шунем и Чжэн Фэном звали к новому правителю Дунпина его сиятельству господину Ху. У вас, батюшка, мы сможем быть только к вечеру.

– Ничего, мы как раз вечером и собираемся пировать, – отвечал Симэнь. – Только не задерживайтесь.

– Что вы, батюшка! – заверили его певцы и, стоя на коленях, осушили свои кубки, потом раскланялись и ушли.

– Завтра будут дамы пировать, – сказал Симэнь. – Гуйцзе и Иньэр петь будут. И вы приходите.

Они с певицами вышли от Симэня, но не о том пойдет речь. Симэнь наказал Лайчжао, Дайаню и Циньтуну убрать со стола и погасить фонари, а сам отправился в дальние покои.

Тем временем сын Лайчжао, Тегунь, играл во дворе и любовался огнями. Когда же Симэнь ушел, он вбежал наверх, где его отец убирал со стола поднос с мясом, кувшин вина и сладкие пирожки. Тегунь схватил со стола засахаренные орехи и бросился к матери. Шпилька дала ему затрещину и не пустила во двор.

Из комнаты донесся смех. Тегунь решил, что там певицы, но дверь была заперта. Тогда Тегунь заглянул в щелку. Комнату освещал фонарь. Симэнь с Ван Шестой предавались утехам. Симэнь был навеселе. Уложив Ван на постель, он снял с нее штаны и, приладив подпругу, начал охоту за цветком с заднего дворика. Не одну сотню раз, гремя доспехами, нападал он, тяжело дыша. Казалось, вот-вот сломается кровать, так громко она скрипела.

Пока малыш наблюдал это сражение, к двери подошла Шпилька. Увидев его притаившимся под дверью, она дала ему оплеуху.

– Вот горе мое! – заругалась она. – Хочешь, чтобы тебя, негодник, опять до полусмерти избили, а? Где тебя носит?

Шпилька протянула сыну новогодних пирожков и больше не пускала из дому. Испуганный Тегунь лег спать.

А Симэнь долго еще сражался с Ван Шестой. Тем временем Дайань покормил носильщиков паланкина. Потом, проводив Ван Шестую до дому и вернувшись на Львиную, он и Циньтун с фонарями сопроводили домой хозяина.

Да,

Ты не досадуй по утру, что вновь зашла луна,

Ведь аромат неведомый успел испить сполна.

Тому свидетельством стихи:

Семью он оставил, отдался во власть наслаждений,

Без бурных утех сластолюбцу и ночь не нужна.

А время бежит чередою коротких мгновений…

Хмельному и ласки вкусить не удастся сполна.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

ИЗ-ЗА ПРОПАЖИ ЗОЛОТОГО БРАСЛЕТА СИМЭНЬ ЦИН РУГАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ

ПОСЛЕ ПОМОЛВКИ ЮЭНЯН ВСТРЕЧАЕТСЯ С ГОСПОЖОЙ ЦЯО

В жизни нынешней и прошлой

много горя накопилось.

И у знатных, и у бедных

участь – лечь в сырую землю.

А куда же подевались

Ханьского У-ди красотки?

Смыл поток воды в ущельях

груды золота Ши Чуна.

Чуть рассвет пришел на землю,

а уж снова близок вечер,

Расцвели весной деревья,

чтобы к осени увянуть.

Не стоит на месте время,

и сменяются волненья –

Не отправиться ль в селенье

к выпивохам беспечальным!

Симэнь Цин вернулся домой только в третью ночную стражу. Юэнян еще не спала. Она вела беседу с женой У Старшего и остальными гостьями. Пинъэр поднесла Симэню чарку вина. При появлении хозяина старшая невестка У удалилась в соседнюю комнату. Юэнян помогла подвыпившему мужу раздеться, а Пинъэр велела приветствовать его земным поклоном.

Когда все сели, Симэнь поинтересовался, как пировали. Юйсяо подала чай. Поскольку госпожа У осталась в комнатах Юэнян, Симэнь пошел ночевать к Юйлоу.

Рано утром пришли повара и начали готовиться к пиру. Симэнь отправился в управу на торжественный обряд поклонения Сыну Неба.[628] На церемонии его увидел надзиратель Ся.

– Благодарю сердечно за гостеприимство, какое было оказано вчера моей жене, – сказал он, обращаясь к Симэню.

– Прошу прощения за скромный прием, – отвечал Симэнь.

Когда он вернулся домой, то застал там тетушку Кун, которая принесла от госпожи Цяо Пятой жбан южного вина и всевозможные яства. Симэнь принял подарки и угостил прибывших с ними слуг. Тетушка Кун расположилась в покоях Юэнян. Первой прибыла в паланкине жена У Шуньчэня, Чжэн Третья, и приветствовала хозяйку поклоном. Жены пили чай с тетушкой Кун.

Тем временем Ли Чжи и Хуан Четвертый выручили на поставках благовоний и воска тысячу лянов. Доставить серебро из Дунпина им помогал Бэнь Дичуань. Как только о приезде подрядчиков прослышал Ин Боцзюэ, он тотчас же явился к Симэню. Хозяин велел Чэнь Цзинцзи принести весы. Серебро тщательно взвесили и передали Симэню. За подрядчиками осталось пятьсот лянов долгу и проценты, составлявшие сто пятьдесят лянов. Хуан Четвертый достал четыре золотых браслета. Они потянули тридцать лянов, что в обмен на серебро равнялось ста пятидесяти лянам. Подрядчики предложили составить новый контракт.

– Приходите после праздника, тогда и потолкуем, – сказал Симэнь. – Некогда мне сейчас.

Прежде чем уйти, Ли Чжи и Хуан Четвертый долго благодарили Симэня, величая «почтенным батюшкой». Что же касается Ин Боцзюэ, то его занимал только магарыч. Решив, что настал подходящий момент сорвать обещанное, он направился было вслед за подрядчиками, но его удержал Симэнь.

– Что это вы вчера ни с того ни сего ушли? – спросил он. – Даже мне не сказались. Я за вами слугу посылал, а вас и след простыл.

– Да мы и так, верно, надоели тебе вчера, – отвечал Ин Боцзюэ. – И мы лишнего хватили, и ты был навеселе. А тебе, брат, сегодня еще в дамском обществе пировать предстоит. До коих же пор, думаю, нам сидеть! Ты уж в управу нынче, конечно, не пойдешь? Как ты только выдерживаешь!

– Я вчера в третью ночную стражу домой заявился, – объяснил Симэнь. – А нынче уже на торжестве поклонения Сыну Неба в управе присутствовал, дела разбирал. Теперь вот распорядиться надо насчет пира: скоро гостьи начнут съезжаться. А до этого в даосском монастыре на новогоднем молебне[629] отстоял. Мне еще у Чжоу Цзюйсюаня пировать. Даже не знаю, когда и домой ворочусь.

– Твоя неутомимость меня поражает! – воскликнул Боцзюэ. – Не хочу тебе льстить, но со своей деловитостью, брат, ты не знаешь себе равных. Выпадает же человеку редкое счастье!

После разговора Симэнь предложил Боцзюэ остаться и отобедать с ним.

– Благодарю, брат, но мне пора, – отказался Боцзюэ.

– А что ж твоя жена не приходит? – поинтересовался Симэнь.

– Паланкин наняли, и она вот-вот прибудет.

Ин Боцзюэ поднял руку и, распростившись с хозяином, бросился к Ли Чжи и Хуану Четвертому.

Да,

За деньгами – хоть на тучи,

словно на коней.

Виндевеет в лед трескучий,

словно в мех саней.

Проводив Ин Боцзюэ, Симэнь достал браслеты. С наслаждением щупал он золото. Оно приятно согревало ему руки. «Сестрица Ли родила мне сына, – размышлял он. – Твердо я теперь стою. Только появился наследник, я вдруг чином обзавелся, с богатым Цяо породнился, а тут и денег подвалило…»

Симэнь спрятал в рукав браслеты и пошел не в дальние покои, а в сад, к Ли Пинъэр. У садовой калитки ему навстречу вышла Цзиньлянь.

– Чего это у тебя в рукаве? – спросила она. – Ну-ка, покажи.

– Приду, тогда посмотришь, – отозвался Симэнь и продолжал путь к Пинъэр.

– Напугал, проклятый! Несется, ног под собой не чуя! – заругалась Цзиньлянь, задетая таким невниманием со стороны Симэня. – Чтоб тебе ноги поломать у нее на пороге, насильник трехвершковый!

Когда Симэнь вошел к Пинъэр, она была занята утренним туалетом. У кормилицы на коленях играл Гуаньгэ. Симэнь сразу дал малышу потрогать золотые браслеты.

– Это откуда? – спросила Пинъэр. – Смотри, как бы ручонки не застудил.

– Ли Чжи с Хуаном Четвертым долг принесли, – объяснил Симэнь. – А это золото я на процентах заработал.

Чтобы не простудить сына, Пинъэр обернула браслеты цветастым платком и протянула ему.

Вошел Дайань.

– Приказчик Юнь лошадей привел, – доложил Дайань. – Просит вас выйти.

– Откуда у него лошади? – удивился Симэнь.

– Старший брат командир Юнь, говорит, с границы прислал, – отвечал слуга. – Так расхваливает. Отличные, говорит, кони. Тут полюбоваться на Гуаньгэ в комнату вошли госпожа У с невесткой Чжэн Третьей. Их сопровождали Ли Цзяоэр и Мэн Юйлоу. Симэнь оставил браслеты и вышел к воротам посмотреть лошадей. Пинъэр приветствовала вошедших и попросила присаживаться.

Предоставленный самому себе Гуаньгэ продолжал играть браслетами.

– Матушка, вы случайно не брали браслет? – обратилась вдруг к Пинъэр кормилица Жуи. – Тут только три. Где ж четвертый?

– Я не брала, – ответила Пинъэр. – Я их только завернула в платок.

– И платок на полу валяется, – сказала Жуи. – И куда только он мог подеваться?

В комнате начался настоящий переполох. Жуи спрашивала с Инчунь, та допытывалась у старой Фэн.

– Помилуйте! – причитала Фэн. – Какой такой браслет? Ослепнуть мне на этом месте! Я его и в глаза-то не видала. Который год в вашем доме, разве я посмею что-нибудь взять? Вот матушку спросите, она вам скажет. А золото мне, старухе, и вовсе ни к чему. Больше бы за младенцем глядели, чем зря на старого человека поклеп возводить.

– Ишь как разошлась, старая! – говорила шутя Пинъэр. – Но потеряли ведь не что-нибудь, а золото! – Она обернулась к Инчунь: – А ты что шум подымаешь, вонючка проклятая?! Придет батюшка, спросим. Может, он убрал.

– О каком золоте разговор? – спросила Юйлоу.

– Да батюшка ребенку поиграть принес, – отвечала Пинъэр. – Кто его знает, откуда.

Между тем Симэнь, окруженный приказчиками и слугами, осматривал лошадей, потом велел молодым слугам проехаться верхом.

– Лошадки хоть и с Востока, да статью не взяли, – заметил Симэнь. – И поступь не та. Так, для прогулки, еще сойдут. – Он обратился к Юнь Лишоу: – За сколько ж твой брат собирается их отдать?

– Всего-навсего семьдесят лянов за обоих, – отвечал Юнь Лишоу.

– Цена подходящая, да рысаки плоховаты, – проговорил Симэнь. – Нет, этих лучше уведи. Будут хорошие, серебра не пожалею.

Симэнь пошел в дом.

– Вас матушка Шестая просит, – доложил повстречавшийся ему Циньтун.

Симэнь направился к Пинъэр.

– Ты не брал браслет? – спросила его Пинъэр. – Тут только три почему-то.

– Я все четыре оставил, – отвечал Симэнь. – Кто ж его взял?

– А я думала, ты убрал, – протянула Пинъэр. – Мы прямо обыскались. Нигде нет. Кормилица старую Фэн подозревала, а та плачет и клянется, не знаю, мол, никакого браслета.

– Ну так кто ж его взял? Поищите как следует. Зачем волноваться?

– Тут жена У Старшего с невесткой пришли, мы и убрать не успели, – объяснила Пинъэр. – Занялись с ними, про браслеты совсем забыли. Я думала, ты убрал… Бросились искать, они сразу ушли.

Она передала Симэню три браслета.

В это самое время Бэнь Дичуань принес и вручил хозяину сто лянов. Симэнь понес серебро в дальние покои.

Между тем шум в покоях Пинъэр донесся и до ушей Цзиньлянь. Едва ей стало известно, что пропал золотой браслет, она не преминула подлить масла в огонь и тотчас же поспешила к Юэнян.

– Сестрица! Подумай только, – обратилась она к хозяйке дома, – какими фокусами занимается наш негодник! Как бы богат ты не был, к чему золото ребенку давать? Разве это игрушка?!

– Мне уж доложили, – сказала Юэнян. – У нее там целый переполох. Какой-то браслет потерялся. Откуда он взялся?

– А кто знает, откуда. Он его из передних построек в рукаве пронес. Гляжу, идет, будто варвар с подношением трону. «Что это у тебя? – спрашиваю. – Дай-ка поглядеть». Так он даже головы не повернул. К ней спешит – ног под собой не чует. А немного погодя такой шум поднялся. «Золотой браслет пропал!» – кричат. Вот, думаю, что ты тащил! А он, негодник, знаешь, что сказал? «Поищите, – говорит, – как следует. К чему волноваться?» Такое Ван Миллионщик себе не позволит. И то сказать – браслет золотой! В таком весу, небось, с десяток лянов – с полсотни лянов серебра стоит. А ему хоть бы хны! Точно игрушка потерялась. Ведь все свои кругом. Кто же это мог у нее стащить, а?

Пока говорила Цзиньлянь, вошел Симэнь. Он велел Юэнян убрать сто лянов, которые принес Бэнь Дичуань, и три браслета.

– Это Ли Чжи с Хуаном Четвертым вернули, – сказал он. – Было четыре, да я дал сыну поиграть. Один куда-то запропастился. Вызови служанок и как следует допроси каждую. Не отыщется, бить буду.

– И вовсе ни к чему было ребенку золото давать, – заметила Юэнян. – Студить только. Такой тяжестью, того и гляди, ножку еще себе отдавит.

– Зачем ты ему давал играть, а? – вмешалась Цзиньлянь. – Как тебе не терпелось к ней добраться! Я ж тебя окликнула, а ты и ухом не повел. Несется, глаза кровью налились – настоящий разбойник. Хотел, чтоб никто не знал. Только не вышло по-твоему. Кого же теперь винить будешь в пропаже? Теперь у тебя хватает совести сестрицу просить? Заставлять служанок обыскивать, по их комнатам шарить? Да они после этого не только язык тебе начнут показывать, но и жопу. Смеяться над тобой будут.

Симэнь не выдержал, толкнул Цзиньлянь, отчего она упала прямо на кровать Юэнян.

– Выведешь ты меня из терпенья, заноза! – закричал он, размахивая кулаками. – Так бы и убил на этом месте, да разговоры пойдут. Ну чего ты со своим языком-то везде лезешь? Твое ли тут дело?!

– Знаю, в твоих руках власть и сила. – Цзиньлянь то ярилась, то вдруг заливалась слезами. – Богатство – вот что для тебя важнее всего! Потому-то ты и буйствуешь, на мне зло срываешь. Тебе, конечно, ничего не стоит и убить меня. Никто не остановит. Ну, на, бей беззащитную! Бей до последнего издыхания. А моя почтенная матушка за тебя возьмется. К суду привлечет – и не поглядит, что ты богатый и всесильный. Скажешь: чего мне бояться? Я, мол, тысяцкий, в управе служу. Да кто ты такой есть?! Мелкая сошка, должник – рваная шапка! Вот кто! Посадить человека ты можешь, а убивать его – сам государь император сперва подумает.

Симэнь расхохотался.

– Вот заноза, кривая кость! – ругался он. – Что у тебя за язык такой! Мелкой сошкой называешь? Рваная шапка, говоришь? А ну, пусть шапку принесут. Найдешь хоть одну дырку? А какой я должник? В Цинхэ любого спроси. Кому я задолжал?

– А ты почему меня кривой костью обзываешь? – Цзиньлянь повертела ножкой. – Где ж это она кривая?

– Ну, нашла коса на камень, – засмеялась Юэнян. – Злодей со смирным расправится, а на злодея нарвется, растеряется. Исстари повелось: кто на язык остер, за тем и верх. Скажи спасибо, сестрица, что язык тебя выручает.

Симэнь понял, что не переговорить ему Цзиньлянь, и, одевшись, вышел.

– Господин Чжоу посыльного с приглашением прислал, – сказал ему Дайань. – Лошадь готова. Батюшка, вы сперва в монастырь собираетесь или к господину Чжоу?

– Пусть зять за меня в монастырь съездит, – распорядился Симэнь, – а после принесения жертв поскорее домой возвращается. Может, коней приведут. Я к Чжоу поеду. – Он обратился к Шутуну: – Ступай парадную шапку с поясом принеси.

Только Симэнь приладил пояс, от императорской родни Вана прибыли два актера с труппой и поклоном приветствовали хозяина. Симэнь велел Шутуну накормить их.

– Уж вы постарайтесь! Как следует усладите сударынь, – обратился он к актерам. – Щедро одарю. А за платьем наверх не ходите.

– Как же нам не стараться, – пав на колени, говорили актеры. – Тогда мы не посмели бы надеяться на вознаграждение.

– Они в другой раз приходят, – обратился Симэнь к Шутуну. – Отвесь пять лянов за труды.

– Хорошо! – отозвался слуга.

Симэнь сел на коня и отправился на пир к начальнику гарнизона Чжоу.