А. Дюма. Собрание сочинений ("Мир книги") - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

      Фуке, взяв руку Гурвиля в свою, произнес:
      – Друг мой, все уже заранее предрешено; вспомним пословицу: «Кто первое, тот и правее». Впрочем, Кольбер, надо думать, не имеет желания обогнать меня. Он человек в высшей степени осторожный, этот Кольбер.
      Он оказался прав. Обе габары шли до самого Нанта, наблюдая одна за другой. Когда лодка Фуке подходила к пристани, Гурвиль все еще продолжал надеяться, что ему удастся тотчас же найти в Нанте убежище для Фуке и подготовить подставы на случай, если придется бежать.
      Но у самого причала второе судно нагнало, и Кольбер, сойдя на берег, подошел к Фуке и поклонился ему с величайшим почтением. Этот поклон был настолько приметным и изъявления почтения настолько подчеркнуто, что вокруг них на набережной сразу же собралась толпа.
      Фуке полностью сохранял власть над собой; он понимал, что и в последние минуты его величия у него есть обязанности по отношению к себе самому и что ему по подобает забыть о своем достоинстве. Он считал, что если ему суждено упасть, то он должен упасть с такой высоты, чтобы его падение раздавило хоть кого-нибудь из врагов. Если рядом с ним г-н Кольбер, тем хуже для г-на Кольбера.
      Подойдя к нему, суперинтендант спросил, презрительно сощурив глаза:
      – Так это вы, господин Кольбер?
      – Чтобы приветствовать вас, монсеньер.
      – Вы были в этой габаре?
      И он указал на пресловутое двенадцативесельное речное судно.
      – Да, монсеньер.
      – С двенадцатью гребцами? Какая роскошь, господин Кольбер. Некоторое время я склонен был думать, что эта королева-мать или сам король.
      – Монсеньер… – пробормотал Кольбер, лицо которого покрылось густой краской.
      – Это путешествие недешево обойдется тем, кто за него платит, господин интендант, – продолжал Фуке. – Но в конце концов вы здесь, и это важнее всего. Вы видите, впрочем, что, несмотря на то что у меня было только восемь гребцов, я все же прибыл чуть раньше.
      И он повернулся к нему спиной, оставив его в сомнении, заметила ли первая габара все увертки второй или нет. По крайней мере, он не доставил Кольберу удовлетворения, какое мог бы доставить, если бы показал, что боится его.
      Кольбер, на которого было вылито столько презрения, тем не менее не смутился.
      – Я прибыл несколько позже, чем вы, монсеньер, – продолжал он, – потому что останавливался всякий раз, как вы останавливались.
      – Почему же, господин Кольбер? – воскликнул Фуко, разгневанный такой дерзостью. – Почему же, ведь у вас было больше людей, почему вы не догнали и не перегнали меня?
      – Из почтительности, – сказал интендант и поклонился до самой земли.
      Фуке сел в карету, которую неизвестно как и почему ему выслал город, и направился в нантскую ратушу в сопровождении большой толпы, уже несколько дней волновавшейся в ожидании открытия штатов. Как только Фуке устроился в ратуше, Гурвиль вышел в город с намерением приготовить лошадей по дороге в Пуатье и Ванн и лодку в Пембефе. Он вложил в эти приготовления столько старания и благородства и окружил их такой непроницаемой тайной, что никогда Фуке, мучимый приступом лихорадки, не был так близок к спасению, как в эти чаек, и ему помешал лишь великий разрушитель человеческих планов – случай.
      Ночью по городу распространился слух, будто король едет на почтовых лошадях, и притом очень быстро, и прибудет уже через десять или двенадцать часов. Собравшиеся в ожидании короля народ приветствовал громкими криками мушкетеров, только что прибывших со своим командиром г-ном д'Артаньяном и расставленных на всех постах в качестве почетного караула.
      Будучи человеком отменно учтивым, д'Артаньян около десяти часов утра явился к Фуке, чтобы засвидетельствовать суперинтенданту свое почтение.
      Хотя министр страдал от приступа лихорадки и был весь в поту, он все же пожелал принять д'Артаньяна, который был очарован этой оказанной ему честью, как увидит читатель, ознакомившись с разговором, который произошел между ними.

Глава 19.
ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ

      Подойдя к кровати, где лежал измученный лихорадкой Фуке, д'Артаньян увидел человека, цепляющегося за уходящую жизнь и старательно оберегающего тонкую ткань бытия, такую непрочную и чувствительную к ударам и острым углам этого мира. Заметив д'Артаньяна в дверях, суперинтендант сердечно приветствовал его.
      – Здравствуйте, монсеньер, – ответил д'Артаньян. – Как изволите себя чувствовать после поездки?
      – Довольно хорошо, благодарю вас.
      – А как лихорадка?
      – Довольно плохо. Как видите, я беспрерывно пью. Сейчас же по прибытии в Нант я наложил на местное население контрибуцию в виде травяного отвара.
      – Прежде всего надо выспаться, монсеньер.
      – Черт возьми, дорогой господин д'Артаньян, я охотно поспал бы…
      – Кто же мешает?
      – Прежде всего вы, капитан.
      – Я! Ах, монсеньер!..
      – Разумеется. Или, быть может, и в Нанте вы являетесь ко мне так же, как явились в Париже, не по повелению короля?
      – Ради бога, оставьте, монсеньер, короля в покое! В тот день, когда я приду по повелению короля для того, о чем вы сейчас говорите, обещаю не заставлять вас томиться в догадках. Я положу руку на шпагу, как полагается по артикулу, и скажу вам самым торжественным током: «Монсеньер, именем короля арестую вас!»
      Фуке против воли вздрогнул: до того голос темпераментного гасконца был естествен и могуч. Инсценировка события была почти столь же страшна, как само событие.
      – Вы обещаете быть по отношению ко мне до такой степени искренним?
      – Моя честь порукою! Но поверьте, мы еще далеки от этого.
      – Почему вы так считаете, господин д'Артаньян? Что до меня, то я думаю совершенно обратное.
      – Я ни о чем подобном не слышал.
      – Что вы, что вы! – произнес Фуке.
      – Да нет же, вы очень приятный человек, несмотря на треплющую вас лихорадку. И король не может, не должен позволить, чтобы ему помешали испытывать к вам чувство глубокой любви.
      Фуке поморщился:
      – А господин Кольбер тоже любит меня, и так же, как вы говорите?
      – Я но говорю о господине Кольбере. Это – человек исключительный. Он вас не любит – возможно; но, черт возьми, белка может спастись от ужа, пожелай она этого.
      – Честное слово, вы разговариваете со мною как друг, и, клянусь жизнью, я никогда не встречал человека вашего ума и вашего сердца!
      – Вы слишком добры. И вы ждали сегодняшнею утра, чтобы удостоить меня таким комплиментом?
      – До чего же мы бываем слепы! – пробормотал Фуке.
      – Ваш голос становится хриплым. Выпойте, монсеньер, выпейте.
      И он с искренним дружелюбием протянул ему чашку с отваром; Фуке принял ее у него из рук и поблагодарив ласковою улыбкой.
      – Такие вещи случаются только со мной, – сказал мушкетер. – Я провел у вас на глазах долгие десять лет, и притом это были те годы, когда вы ворочали грудами золота. Вы выплачивали по четыре миллиона в год одних пенсий и никогда не замечали меня. И вот теперь вы обнаруживаете, что я существую на свете, обнаруживаете это в момент…
      – Моего падения, – перебил Фуке. – Это верно, дорогой господин д'Артаньян.
      – Я не говорю этого.
      – Но вы так думаете, и это важнее. Если я паду, верьте мне, не пройдет ни одного дня, чтобы я не бился головой о стену и не твердил себе по много раз на день: «Безумец, безумец! Слепое ничтожество! У тебя под рукой был господин д'Артаньян, и ты не воспользовался его дружбой! И ты не обогатил его!»
      – Вы преувеличиваете мои достоинства, и я в восторге от вас.
      – Вот еще один человек, который не придерживается мнения господина Кольбера.
      – Дался же вам этот Кольбер! Это похуже, чем приступы лихорадки.
      – Ах, у меня есть на это причины. Посудите-ка сами.
      И Фуке рассказал ему о гонке габар и о лицемерном поведении интенданта финансов.
      – Разве это не вернейший знак моей гибели?
      Д'Артаньян стал серьезен.
      – Это верно, – сказал он. – И дурно попахивает, как говаривал господин де Тревиль.
      И он устремил на Фуке свой умный и выразительный взгляд.
      – Разве не правда, господин д'Артаньян, что я обречен? Разве не верно, что король привез меня в Нант, чтобы удалить из Парижа, где столько людей, обязанных мне, и для того, чтобы взять Бель-Иль?
      – Где находится господин д'Эрбле, – добавил капитан мушкетеров.
      Фуке поднял голову.
      – Что касается меня, монсеньер, – заметил д'Артаньян, – то могу вас уверить, что в моем присутствии королем не было сказано ни одного слова, враждебного вам.
      – Это правда?
      – Правда. Но правда и то, что король, посылая меня сюда, велел ничего не говорить об этом господину де Жевру.
      – Моему другу.
      – Да, монсеньер, господину де Жевру, – продолжал мушкетер, глаза которого говорили вовсе не то, что произносили уста. – Еще король велел мне взять с собой бригаду моих мушкетеров, что, по всей видимости, излишне, поскольку страна совершенно спокойна.
      – Бригаду? – переспросил Фуке, поднимаясь на локте.
      – Девяносто шесть всадников, монсеньер, то же количество, которое было взято, чтобы арестовать господина де Шале, де Сен-Мара и Монморанси.
      – А еще? – спросил насторожившийся Фуке.
      – Еще он отдал целый ряд незначительных приказаний, вроде следующих:
      «Охранять замок, охранять каждое помещение, не допускать ни одного из гвардейцев господина де Жевра нести караульную службу». Господина де Жевра, вашего друга!
      – А относительно меня, – воскликнул Фуке, – каковы его приказания?
      – Относительно вас, монсеньер, ни словечка.
      – Господин д'Артаньян, речь идет о спасении моей чести, а быть может, и жизни. Вы меня не обманываете?
      – Я?.. С какой целью? Разве вам что-нибудь угрожает? Погодите… есть еще приказ относительно карет и относительно лодок… но он не может коснуться вас. Простая полицейская мера.
      – Какая же, капитан, какая?
      – Приказ не выпускать из Нанта ни лошадей, ни лодок без пропуска, подписанного самим королем.
      – Боже мой! Но…
      Д'Артаньян засмеялся.
      – Этот приказ войдет в силу лишь после прибытия короля; таким образом, вы видите, монсеньер, что приказ не имеет к вам ни малейшего отношения.
      Фуке задумался; д'Артаньян сделал вид, что не замечает его озабоченности.
      – Из того, что я сообщаю вам содержание полученных мною приказов, следует с очевидностью, что я расположен к вам и стремлюсь убедить вас в следующем: ни один из них не направлен непосредственно против вас.
      – Разумеется, – рассеянно произнес Фуке.
      – Итак, давайте повторим, – сказал капитан, смотря в упор на Фуке, специальная и строгая охрана замка, в котором вы будете помещаться, не так ли? Знаете ли вы этот замок?.. Ах, монсеньер, это самая что ни на есть тюрьма! Полное отстранение господина де Жевра, который имеет честь быть вашим другом… Заставы у городских ворот и на реке, но только после прибытия короля… Знаете ли вы, господин Фуке, что если бы вместо вас, одного из первых сановников королевства, я разговаривал с человеком, у которого не так уж спокойна совесть, я бы скомпрометировал себя навсегда и навеки? Прекрасный случай для всякого желающего бежать! Ни полиции, ни охраны, ни каких-либо особых приказов; свободная река, открытый на все четыре стороны путь, и к тому же господин д'Артаньян, обязанный предоставить своих лошадей, если их потребуют у него! Все это должно успокоить вас, дорогой господин Фуке; ведь король не дал бы мне подобной свободы, если б у него были дурные намерения. Серьезно, господин Фуке, требуйте от меня все, что может доставить вам удовольствие: я в вашем распоряжении. Только если вы согласитесь на это, окажите мне одну-единственную услугу – передайте привет Арамису и Портосу в случае, если вы отправитесь на Бель-Иль. Ведь вы имеете возможность сделать это безотлагательно, немедленно, не снимая халата, который сейчас на вас.
      Произнеся эти слова и сопроводив их низким поклоном, мушкетер, глаза которого продолжали выражать благожелательность и сочувствие, вышел из комнаты и исчез.
      Но дошел он еще до прихожей, как Фуке, вне себя от волнения, дернул звонок и приказал:
      – Лошадей! Габару!
      Никто не ответил. Суперинтендант оделся без посторонней помощи в первое оказавшееся под рукой платье.
      – Гурвиль!.. Гурвиль!.. – звал он, опуская в карман часы.
      И, все снова и снова тряся колокольчиком, Фуке повторял:
      – Гурвиль!.. Гурвиль!..
      Показался бледный и запыхавшийся Гурвиль.
      – Едем! Едем сейчас же! – крикнул суперинтендант, увидев его.
      – Слишком поздно! – произнес этот преданный друг несчастного суперинтенданта.
      – Слишком поздно! Но почему?
      – Слушайте.
      На площади перед замком послышались фанфары и барабанная дробь.
      – Что это означает, Гурвиль?
      – Прибытие короля, монсеньер.
      – Короля?
      – Короля, который летел без отдыха, который загнал множество лошадей и прибывает на восемь часов раньше, чем вы ожидали.
      – Мы погибли! – прошептал Фуке. – Добрый д'Артаньян, ты слишком поздно предупредил меня!
      И действительно, король въезжал в город; вскоре с укреплений прогремел пушечный выстрел, и ему ответил другой с корабля, стоявшего на реке.
      Фуке нахмурился, вызвал своих лакеев и велел одевать себя в парадное платье.
      Из своего окна он, стоя за опущенными портьерами, видел народные толпы и движение большого воинского отряда, который непостижимым образом сразу же появился вслед за своим государем. Короля с большой торжественностью проводили до замка, и Фуке заметил, как он сошел с коня у рогатки перед воротами и сказал что-то на ухо д'Артаньяну, державшему стремя.
      Когда король скрылся под сводом ворот, д'Артаньян направился к дому Фуке, но так медленно и столько раз останавливаясь, чтобы перекинуться словечком-другим с мушкетерами, стоявшими шпалерами у стен замка, что можно было подумать, будто он считает шаги и секунды, прежде чем выполнить возложенное на него поручение.
      Фуке отворил окно, желая обратиться к нему, пока он еще во дворе.
      – Ах! – воскликнул, увидев его, д'Артаньян. – Вы еще у себя, монсеньер?
      И это еще наглядно показало Фуке, сколько поучений и полезных советов заключало в себе первое посещение мушкетера.
      Суперинтендант только вздохнул и ответил:
      – Да, сударь, приезд короля помешал исполнению некоторых моих планов.
      – Значит, вы знаете, что король только что прибыл?
      – Я его видел, сударь; на этот раз вы приходите от его имени?..
      – Узнать, монсеньер, о вашем здоровье и, если вы но очень больны, просить вас пожаловать в замок.
      – Немедленно, господин д'Артаньян, немедленно буду.
      – Что же поделаешь, – сказал капитан, – теперь, когда король уже здесь, нет больше ни прогулок, ни свободного выбора; теперь все мы подвластны приказу – и ты так же, как я, я так же, как вы.
      Фуке еще раз вздохнул, сел в карету – до того он был слаб, и отправился в замок в сопровождении д'Артаньяна, учтивость которого была теперь столь же страшна, несколько еще так недавно она была непринужденна и утешительна.

Глава 20.
КАК КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XIV СЫГРАЛ СВОЮ НЕЗАВИДНУЮ РОЛЬ

      Когда Фуке выходил из кареты, чтобы проследовать в Нантский замок, к нему подошел неизвестный ему простолюдин и со знаком глубокой почтительности отдал в его руки письмо.
      Д'Артаньян хотел помешать разговору этого человека с Фуке и отогнал его прочь, но послание все же было передано по назначению. Фуке распечатал письмо и прочел его; сразу же на лице его изобразился испуг, не ускользнувший от д'Артаньяна. Фуке положил бумагу в портфель, бывший при нем, и продолжил свой путь к апартаментам короля.
      Через маленькие окошечки, пробитые во всех этажах башни, д'Артаньян, поднимавшийся вслед за Фуке, заметил, что человек, передавший письмо, осмотрелся на площади по сторонам и подал знак нескольким людям, которые исчезли в прилегающих улицах, повторив знак, сделанный им уже упомянутым нами таинственным незнакомцем.
      Фуке было предложено подождать на террасе, с которой небольшой коридор вел в кабинет короля.
      Д'Артаньян опередил суперинтенданта, за которым он до этих пор почтительно следовал, и первым переступил порог королевского кабинета.
      – Исполнили? – обратился к нему Людовик XIV, который, увидев мушкетера, прикрыл заваленный бумагами стол большим куском ткани зеленого цвета.
      – Приказ выполнен, ваше величество!
      – И господин Фуке?
      – Господин суперинтендант идет следом за мной.
      – Через десять минут введите его сюда, – проговорил король, жестом отпуская д'Артаньяна.
      Капитан вышел, но не успел он сделать и шага по коридору, в конце которого его дожидался Фуке, как был вызван обратно колокольчиком короля.
      – Он не удивился? – спросил король.
      – Кто, ваше величество?
      – Фуке, – повторил король, не добавляя к этому имени «господин». Эта деталь убедила капитана в правоте его подозрений.
      – Нет, ваше величество, – ответил он.
      – Хорошо.
      И Людовик во второй раз отпустил д'Артаньяна.
      Фуке не покинул террасы, на которой был оставлен своим провожатым. Он снова прочел записку. В ней заключалось следующее:
 
       «Что-то замышляется против вас. Быть может, не решатся на это в замке; в таком случае это случится, когда вы вернетесь к себе. Дом уже окружен мушкетерами. Не входите; белый конь ожидает вас за эспланадой».
 
      Фуке узнал почерк и рвение преданного Гурвиля. Опасаясь, как бы эта записка, если с ним случится несчастье, не выдала его верного друга, суперинтендант старательно разорвал ее на множество мелких клочков и выбросил их через балюстраду террасы.
      Д'Артаньян застал его в тот момент, когда он наблюдав за полетом последних обрывков, уносимых движением воздуха.
      – Сударь, – сказал он, – король ожидает вас.
      Фуке решительным шагом направился в коридор, в котором работали де Бриенн и Роз, в то время как де Сент-Эньян, сидя тут же на низком кресле, казалось, ждал приказаний и зевал в лихорадочном нетерпении, со шпагою между ног.
      Фуке показалось странным, что де Бриенн, Роз и до Сент-Эньян, обычно столь внимательные к нему и даже угодливые, едва отодвинулись, когда он, суперинтендант, проходил мимо них. Но разве мог бы найти у придворных иное отношение тот, кого король называл просто Фуке?
      Он поднял голову и, твердо решив но склоняться ни перед тем, вошел к королю, после того как колокольчик возвестил ему, что его вызывают.
      Король, не вставая, кивнул ему головой и живо спросил:
      – Как поживаете, господин Фуке?
      – У меня сейчас лихорадка, но я весь к услугам моего короля.
      – Хорошо. Завтра собираются штаты. Готова ли у вас речь?
      Фуке удивленно посмотрел в глаза королю:
      – Нет, ваше величество; но я скажу речь и без предварительной подготовки. Я настолько основательно знал дела, что мне это будет нетрудно. У меня есть к вам вопрос, ваше величество. Разрешите ли обратиться с ним?
      – Обращайтесь!
      – Почему ваше величество не соизволили предупредить об этой речи вашего первого министра еще в Париже?
      – Вы были больны; я не хотел утомлять вас.
      – Никогда никакая работа, никакие объяснения не утомляют меня, ваше величество, и раз для меня наступил момент попросить их у моего короля…
      – О господин Фуке! Каких объяснений вы от меня хотите?
      – Относительно намерений вашего величества, касающихся лично меня.
      Король покраснел.
      – Меня оклеветали, – продолжал Фуке, – и я должен обратиться к правосудию короля для расследования возводимых на меня обвинений.
      – Вы говорите об этом, господин Фуке, совершенно напрасно; я знаю то, что я знаю.
      – Ваше величество может знать только то, что вам рассказали другие, а так как я ровно ничего не сказал, в то время как другие беседовали с вашим величеством великое множество раз…
      – О чем это вы? – сказал король, торопившийся поскорее покончить с этим чрезвычайно неприятным ему разговором.
      – Я перехожу прямо к фактам, ваше величество; я обвиняю некое лицо в том, что оно чернит меня в ваших глазах.
      – Никто, господин Фуке, вас не чернит. И я не люблю, когда обвиняют других.
      – Но если на меня возводят ложное обвинение…
      – Мы слишком много говорим с вами об этом.
      – Ваше величество не желаете предоставить мне возможность оправдаться?
      – Повторяю еще раз, я вас ни в чем не виню.
      Фуке отошел на шаг и сделал полупоклон.
      «Несомненно, – подумал он, – король уже принял решение. Только тот проявляет такое упорство, кому нельзя отступить. Не видеть сейчас опасности мог бы только слепой, не постараться избегнуть ее – только глупец».
      И он снова обратился к королю:
      – Ваше величество потребовали меня, чтобы поручить мне какую-нибудь работу?
      – Нет, господин Фуке, – для того, чтобы подать вам совет.
      – Я почтительно слушаю ваше величество.
      – Отдохните, господин Фуке, поберегите силы: сессия штатов будет непродолжительной, и, когда мои секретари закроют ее, я хочу, чтобы в течение двух недель никто во всей Франции не говорил о делах.
      – Королю нечего сообщить относительно этого собрания штатов?
      – Нет, господин Фуке.
      – Мне, суперинтенданту финансов?
      – Отдохните, пожалуйста. Вот и все, что я хотел вам сказать, господин Фуке.
      Фуке закусил губу и опустил голову. Видимо, он обдумывал какую-то мысль, которая его беспокоила. Это беспокойство передалось королю.
      – Может быть, вы недовольны предстоящим вам отдыхом, господин Фуке? спросил он.
      – Да, ваше величество, я не привык отдыхать.
      – Но вы больны, вам надо лечиться.
      – Ваше величество говорили о речи, которую мне предстоит завтра произнести?
      Король не ответил; этот внезапный вопрос привел ею в замешательство.
      «Если я выкажу страх, – подумал Фуке, – я погиб. Если его первое слово будет суровым, если он рассердится или хотя бы сделает вид, что сердится, как я из этого выпутаюсь? Будем действовать мягко. Гурвиль был, разумеется, прав».
      – Ваше величество, раз вы так милостивы ко мне, что заботитесь о моем здоровье и даже освобождаете от всякой работы, освободите меня также и от завтрашнего совета. Я воспользуюсь этим днем, чтоб полежать в постели, и попрошу ваше величество предоставить мне завтра собственного врача, дабы испытать действие еще одного лекарства в надежде побороть эту проклятую лихорадку.
      – Пусть будет по-вашему, господин Фуке. На завтра вы получите отпуск, к вам будет направлен врач, и ваше здоровье поправится.
      – Благодарю вас, ваше величество, – поклонился Фуке. Затем, решившись, он снова заговорил:
      – Не буду ли я иметь счастье повезти короля к себе на Бель-Иль?
      И он прямо взглянул на Людовика, чтобы судить о эффекте, произведенном его предложением. Лицо короля снова покрылось краской.
      – Вы заметили, – ответил он, пытаясь выдавить улыбку, – что вы сказали: к себе на Бель-Иль?
      – Это правда, ваше величество.
      – А вы забыли, – продолжал король тем же шутливым тоном, – что Бель-Иль вы отдали мне?
      – И это правда, ваше величество. Поскольку в свое время вы не приняли моего дара, мы и отправимся туда с тем, чтобы ввести вас во владение.
      – Согласен.
      – Это в такой же мере отвечало бы вашим намерениям, сколько моим, и я не сумел бы высказать вам, ваше величество, насколько я был счастлив и горд, увидев, что все войска короля прибыли сюда из Парижа, чтобы принять участие в этом вводе вашего величества во владение.
      Король пробормотал, что он взял с собой своих мушкетеров не только для этого.
      – О, я в этом уверен, – живо сказал Фуке. – Ваше величество слишком хорошо знаете, что король может войти туда совершенно один с тросточкой в руках, и укрепления Бель-Иля тотчас же падут.
      – Черт возьми! Я по хочу, чтобы падали эти прекрасные укрепления, которые так дорого обошлись. Нет, пусть они послужат против голландцев и англичан. Но вы ночью не сможете угадать, что именно я хочу повидать Бель-Иле, господин Фуке. Я хочу повидать красивых крестьянок, женщин и девушек, которые так хорошо пляшут и так соблазнительны в своих алых юбках! Мне очень хвалили ваших вассалов женского пола, господин суперинтендант, и вы мне покажете их.
      – Когда только вам будет угодно, ваше величество.
      – Есть ли у вас какие-нибудь средства передвижения? Это можно было бы сделать хоть завтра, если бы вы пожелали.
      Суперинтендант почувствовал в этих словах ловушку, которая была, однако, не из числа ловко подстроенных, и ответил:
      – Нет, ваше величество, я не знал о вашем желании и, уж конечно, о том, что вы так торопитесь побывать на Бель-Иле; вот почему я ничем не запасся.
      – Однако вы располагаете судном?
      – У меня их пять, но одно в Порте, другие в Пембофе, и, чтобы добраться до них или привести их в Наш, нужно по крайней море двадцать четыре часа. Надо ли мне посылать за ними курьера?
      – Погодите, дайте пройти мучающей вас лихорадке, подождите до завтра.
      – Это верно… Кто знает, не возникнет ли завтра у пас тысяча новых планов, – отвечал уже не сомневавшийся в своей участи и сильно побледневший Фуке.
      Король вздрогнул и протянул уже руку, чтобы взяться за колокольчик, но Фуке не дал ему осуществить это намерение.
      – Ваше величество, – сказал он, – у меня жар, я весь дрожу. Если я пробуду здесь несколько лишних минут, я могу потерять сознание. Разрешите мне удалиться, чтобы улечься в постель.
      – Действительно, у вас сильный озноб; это очень грустное зрелище.
      Идите, господин Фуке, идите к себе. Я пошлю узнать о вашем здоровье.
      – Ваше величество слишком добры. Через час я буду чувствовать себя лучше.
      – Я хочу, чтобы кто-нибудь проводил вас, сударь, – заметил король.
      – Как будет угодно вашему величеству, я охотно обопрусь о чью-нибудь руку.
      – Господин д'Артаньян! – крикнул король, позвонив в колокольчик.
      – О ваше величество, – перебил Фуке, рассмеявшись, и притом с таким видом, что королю стало не по себе. – Вы хотите, чтобы меня проводил капитан мушкетеров? Это двусмысленная честь, государь. Прошу вас, дайте мне простого лакея.
      – Почему, господин Фуке? Ведь господин д'Артаньян провожает, случается, и меня.
      – Да; по когда он сопровождает вас, ваше величество, он делает это по вашему приказанию, тогда как сопровождая меня…
      – Ну?
      – Если я возвращусь домой вместе с командиром мушкетеров его величества, повсюду начнут говорить, что вы велели арестовать меня.
      – Арестовать? – повторил король, еще более бледный, чем сам Фуке. Арестовать? О!..
      – Чего только не болтают! – продолжал Фуке, все так же смеясь. – И я ручаюсь, что найдется достаточно злобных людей, которые станут потешаться над этим.
      Эта шутка смутила монарха, и он отступил перед внешней стороной того дела, которое было задумано им.
      Когда д'Артаньян вошел, он получил приказание найти мушкетера, который проводил бы суперинтенданта до дому.
      – Это бесполезно, – сказал Фуке, – одна шпага стоит другой, и я предпочитаю, чтоб меня проводил Гурвиль, который ожидает внизу. Но это не помешает мне насладиться обществом господина д'Артаньяна. Я буду очень доволен, если он повидает Бель-Иль и его укрепления, ведь он так сведущ в фортификации.
      Д'Артаньян поклонился, ничего не понимая во всей этой сцене.
      Фуке еще раз откланялся и вышел, стараясь идти спокойно и неторопливо, как человек, который прогуливается. Но, выйдя из замка, он сказал про себя:
      «Я спасен! О да, ты увидишь Бель-Иль, бесчестный король, но тогда, когда меня там больше не будет».
      И он исчез.
      Д'Артаньян остался наедине с королем.
      – Капитан, – приказал Людовик XIV, – вы последуете за господином Фуке на расстоянии ста шагов.
      – Да, ваше величество.
      – Сейчас он по дороге к себе. Вы пойдете к нему, арестуете его моим именем и поместите в карету.
      – В карету? Хорошо.
      – Вы сделаете это таким образом, чтобы он не мог по пути ни говорить с кем бы то ни было, ни бросать записок тем, кого вы встретите по дороге.
      – Это трудно, ваше величество. Простите, но не могу же я задушить господина Фуке, если он пожелает подышать воздухом, помешать ему в этом, опуская стекла и занавески. Он сможет кричать и бросать записки, какие только захочет.
      – Этот случай предусмотрен заранее, господин д'Артаньян; карета с решетками предотвратит неудобства, о которых вы говорите.
      – Карета с решетками! – вскричал д'Артаньян. – Но нельзя же в полчаса изготовить решетки, чтобы снабдить ими карету, а ваше величество приказываете тотчас же идти к господину Фуке.
      – Но такая карета уже изготовлена.
      – Это меняет дело. Если карета есть, что ж, превосходно. Нужно только распорядиться, чтобы она была подана.
      – Карета уже заложена.
      – А!
      – И кучер с форейторами ждет во внутреннем дворе замка.
      Д'Артаньян поклонился.
      – Мне остается лишь спросить короля, куда надлежит отвезти господина Фуке.
      – Сначала в Анжерский замок. А в дальнейшем посмотрим.
      – Хорошо, ваше величество.
      – Господин Д'Артаньян, еще одно слово: от вас, конечно, не ускользнуло, что для ареста господина Фуке я не пользуюсь моими гвардейцами, и господин де Жевр будет от этого в бешенстве.
      – Ваше величество не пользуетесь своими гвардейцами, – сказал задетый словами короля капитан, – потому что ваше величество не доверяете господину де Жевру.
      – Но это означает тем самым, что вы, напротив, пользуетесь моим полным доверием.
      – Я это знаю, ваше величество, и напрасно вы это подчеркиваете.
      – Я говорю об этом лишь для того, чтобы начиная с этой минуты, если господину Фуке по какой-нибудь необыкновенной случайности удастся бежать… а такие случайности, сударь, бывали…
      – Очень часто, ваше величество, по не со мной.
      – Почему же не с вами?
      – Потому что было такое мгновение, когда я хотел спасти господина Фукс.