А. Дюма. Собрание сочинений ("Мир книги") - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

Мне пришлось в Туре отдохнуть; оттуда я ехал в карете полуживой. Мой экипаж едва не опрокинулся; иногда я лежал на его сиденье, иногда на стенке, а четверка лошадей шла карьером. Наконец я здесь, совершив путь на четыре часа быстрее, чем Портос. Но д'Артаньян не весит трехсот фунтов, как Портос; у него нет подагры и камней в почках, как у меня; это не наездник, а кентавр. Видите ли, он уехал в Бель-Иль, когда я отправился в Париж, и несмотря на то, что я опередил его на десять часов, д'Артаньян приедет через два часа после меня.
      – Но ему может помешать какая-нибудь случайность.
      – Для него не существует случайностей.
      – А если не хватит лошадей?
      – Он побежит быстрее самой быстрой лошади.
      – Что за человек!
      – Да, этого человека я люблю и восхищаюсь им.
      Я люблю его, потому что он добр, благороден, честен; восхищаюсь им, так как для меня он воплощение человеческого могущества. Но, любя его, преклоняясь перед ним, я его боюсь и остерегаюсь. Итак, сударь, вот какой вывод: через два часа д'Артаньян будет здесь. Опередите его, поезжайте в Лувр, повидайтесь с королем раньше, чем к нему явится д'Артаньян.
      – Что сказать королю?
      – Ничего. Подарите ему Бель-Иль.
      – О, д'Эрбле, д'Эрбле! Сколько планов рушится! – воскликнул Фуке. – И так внезапно!
      – После неудавшегося плана всегда можно задумать и выполнить другой.
      Никогда не следует приходить в отчаяние. Поезжайте, поезжайте, сударь, скорее.
      – А наш отборный гарнизон? Король тотчас же сменит его.
      – Когда этот гарнизон вступил в Бель-Иль, он был предан королю; теперь он ваш. То же будет со всяким другим через две недели. Не упреждайте событий. Неужели вы предпочитаете удержать два-три полка вместо того, чтобы через год подчинить себе целую армию? Разве вы не понимаете, что ваш теперешний гарнизон создаст вам сторонников в Ла-Рошели, в Нанте, в Бордо, в Тулузе, всюду, куда его пошлют? Поезжайте к королю, господин Фуке, поезжайте. Время идет, и пока мы его теряем, д'Артаньян летит по дороге как стрела.
      – Вы знаете, господин д'Эрбле, что каждое ваше слово – семя, которое в моем уме прорастает и приносит плоды. Я еду в Лувр.
      – Помните, д'Артаньяну не нужно ехать через Сен-Манде. Он прямо отправится в Лувр; нужно вычесть этот час из того времени, которое есть у нас в запасе.
      – Может быть, у д'Артаньяна есть все, но у него нет моих английских лошадей. Через двадцать пять минут я буду в Лувре.
      И, не теряя ни секунды, Фуке приказал подать лошадей. Арамис успел сказать ему:
      – Возвращайтесь так же быстро, как поедете туда; буду ждать вас с нетерпением.
      Через пять минут министр летел к Парижу.
      Между тем Арамис попросил указать ему комнату, где отдыхал Портос.
      На кровати лежал Портос. Его лицо покраснело, лучше сказать – полиловело, глаза опухли, рот был открыт. От храпа, который вырывался из глубин его груди, дрожали оконные стекла. Глядя на вздувшиеся мышцы его лица, на спутанные и прилипшие ко лбу волосы, на сильное движение поднимавшегося подбородка и плеч, нельзя было не почувствовать своего рода восхищения: сила, доходящая до такой степени, почти божественна.
      По приказанию Пелисона слуга разрезал сапоги Портоса, потому что просто снять их не было ни малейшей возможности. Четверо лакеев тщетно пробовали стянуть их. Им даже не удалось разбудить Портоса.
      Сапоги сняли, разрезав их на ремешки, и ноги исполина упали на кровать. С него срезали все остальное платье; отнесли в ванну и целый час продержали в теплой воде; надели на него чистое белье; уложили в согретую грелкой постель. Все это стоило большого труда. Усилия слуг пробудили бы мертвого, но Портос даже не открыл глаз, ни на секунду не прервал своего могучего храпа.
      Арамис, худощавый и нервный, собрав все свое мужество, хотел превозмочь усталость и поработать с Гурвилем и Пелисоном, но, внезапно лишившись чувств, повалился на стул и не смог подняться. Его отнесли в соседнюю комнату. Вскоре отдых в удобной кровати успокоил его возбужденный мозг.

Глава 27.
ФУКЕ ДЕЙСТВУЕТ

      Тем временем Фуке мчался к Лувру на своих английских лошадях.
      Король работал с Кольбером.
      Вдруг Людовик задумался. Два смертных приговора, которые он подписал, вступая на трон, время от времени вспоминались ему. Когда он сидел с отрытыми глазами, они вставали перед ним, как два траурных пятна. Когда он опускал веки, ему представлялись два пятна крови.
      – Господин Кольбер, – внезапно повернулся он к интенданту, – мне иногда кажется, что люди, которых я осудил по вашему совету, не были так уж виновны.
      – Ваше величество, они были выбраны из стаи откупщиков, чтобы покарать их в пример другим.
      – Кто выбрал их?
      – Необходимость, государь, – холодно ответил Кольбер.
      – Необходимость! Великое слово! – прошептал молодой король.
      – Великая богиня, ваше величество.
      – Не правда ли, это были преданные друзья суперинтенданта финансов?
      – Да, ваше величество, это были его друзья, которые за него отдали бы жизнь.
      – Они ее и отдали, – заметил король.
      – Правда, но, к счастью, без всякой пользы, а это не входило в их намерения.
      – Сколько денег присвоили эти люди?
      – Около десяти миллионов, причем шесть были конфискованы у них.
      – И эти деньги у меня в казне? – спросил король с чувством отвращения.
      – Да, ваше величество; но эта конфискация, которая должна была бы разорить Фуке, не достигла своей цели.
      – Какой из этого вывод, господин Кольбер?
      – Я считаю, что, если Фуке поднял против вашего величества толпу мятежников для того, чтобы спасти от казни своих друзей, он поднимет целую армию, когда самому понадобится избегнуть кары.
      – Удивляюсь, – сказал король, – что, думая так о Фуке, вы давно не дали мне совета.
      – Какого совета, ваше величество?
      – Сначала скажите мне ясно и определенно, что вы думаете о Фуке.
      – Я думаю, государь, что Фуке не довольствуется тем, что приобретает деньги, как кардинал Мазарини, отнимая таким путем у вашего величества часть вашего могущества, но и привлекает к себе всех любителей веселой, роскошной жизни, поклонников того, что бездельники называют поэзией, а политики – испорченностью; что, поднимая против вас, государь, подданных вашего величества, он наносит ущерб королевским правам, и если так будет продолжаться, он сделает из вашего величества слабого и незначительного короля.
      – А как называют такие замыслы, господин Кольбер?
      – Государственным преступлением.
      – И что делают с такими преступниками?
      – Их арестовывают, судят и карают.
      – А вы уверены, что Фуке задумал совершить то преступление, которое вы ему приписываете?
      – Более того, государь. Он уже приступил к исполнению своего замысла.
      Есть очевидное, осязательное, вещественное доказательство его измены.
      – Какое?
      – Я узнал, что Фуке укрепляет Бель-Иль.
      – С какой целью?
      – С целью со временем защищаться от короля.
      – Но если это верно, господин Кольбер, – Людовик, – необходимо немедленно же поступить как вы говорили: нужно арестовать Фуке!
      – Невозможно!
      – Я уже, кажется, говорил вам, что этого слова не должны произносить те, кто мне служит.
      – Слуги вашего величества не могут помешать Фуке быть суперинтендантом.
      – Так что же из того?
      – Благодаря этой должности за него весь парламент, так же как и вся армия – благодаря его щедрости, все писатели – благодаря его любезности, все дворянство – благодаря его подаркам.
      – Значит, другими словами, я бессилен против Фуке?
      – Да, по крайней мере, в настоящую минуту, ваше величество.
      – Вы плохой советчик, господин Кольбер.
      – О нет, ваше величество, я не ограничиваюсь простым указанием на опасность.
      – Полно. Как можно подкопаться под этого колосса?
      И король с горечью засмеялся.
      – Он поднялся благодаря деньгам, убейте его деньгами же, ваше величество.
      – Лишить его должности?
      – Это плохое средство.
      – Укажите хорошее.
      – Разорите его.
      – Как?
      – Воспользуйтесь любым удобным случаем.
      – Каким?
      – Вот, например, его королевское высочество будет венчаться. Свадьба должна быть великолепна. Это прекрасный повод потребовать у него миллион. Фуке, который охотно платит двадцать тысяч, когда он должен всего пять, конечно, без труда найдет миллион для вашего величества.
      – Хорошо, – согласился Людовик XIV.
      – Если вашему величеству угодно подписать ордер, я сам пошлю за деньгами.
      И, подвинув королю бумагу, Кольбер подал ему перо.
      В эту минуту дверь приоткрылась, и лакей доложил о приходе суперинтенданта финансов.
      Людовик побледнел. Кольбер уронил перо и отошел от короля, которого он словно осенял черными крыльями, как злой ангел.
      Фуке вошел и, как опытный царедворец, с первого же взгляда понял положение вещей. Положение было неутешительным для него, хотя он и сознавал свою силу. Маленькие черные, глаза Кольбера, расширенные завистью, и светлый, горевший гневом взгляд Людовика XIV не предвещали ничего хорошего.
      Молчание, встретившее Фуке, сразу предупредило его о грозившей ему опасности.
      Король молчал, пока Фуке дошел до середины комнаты. Юношеская застенчивость Людовика заставляла его сдерживаться. Фуке воспользовался удобным случаем.
      – Государь, – сказал он, – я с нетерпением ждал возможности увидеть ваше величество.
      – Почему? – заговорил король.
      – Потому что хотел сообщить вашему величеству хорошую новость.
      Не обладая великодушием и благородством Фуке, Кольбер во многих отношениях походил на него, не уступая ему в проницательности и знании людей. Кроме того, у него была способность владеть собой, которая лицемерам время обдумать и приготовиться, чтобы сильнее нанести удар.
      Он угадал, что Фуке идет навстречу удару, который хотел нанести он, Кольбер. Его глаза блеснули.
      – Какую совесть? – спросил король.
      Фуке положил на стол свиток бумаги.
      – Прошу ваше величество соблаговолить взглянуть на эту работу, – произнес он.
      Король медленно развернул свиток.
      – Планы? – удивился он. – Чего?
      – Новой крепости, государь.
      – А, – сказал король, – значит, вы занимаетесь тактикой и стратегией, господин Фуке?
      – Я занимаюсь всем, что может принести пользу правлению вашего величества, – ответил Фуке.
      – Прекрасные чертежи, – кивнул ему король.
      – Без сомнения, ваше величество разбирается в этом плане? – проговорил Фуке, наклоняясь над бумагой. – Вот – пояс стен; тут – форты, передовые укрепления.
      – А что кругом?
      – Море.
      – Что же это за место?
      – Бель-Иль, – негромко произнес Фуке.
      Услыхав это название, Кольбер сделал такое заметное движение, что король оглянулся, призывая его к сдержанности.
      Суперинтенданта, видимо, нисколько не смутили на движение Кольбера, ни предупреждающий взгляд короля.
      – Значит, господин Фуке, вы велели укрепить Бель-Иль?
      – Да, государь, и я привез планы и счета вашему величеству, – ответил Фуке. – На это дело я истратил миллион шестьсот тысяч ливров.
      – А для чего это? – холодно спросил Людовик, подстрекаемый полным ненависти взглядом Кольбера.
      – Мою цель легко понять, – ответил Фуке. – У вашего величества были натянутые отношения с Великобританией.
      – Да, но с момента реставрации короля Карла Второго я заключил с ней союз.
      – Это случилось месяц тому назад, ваше величество. А укрепления Бель-Иля начаты шесть месяцев назад.
      – Значит, они стали бесполезны.
      – Крепость никогда не бывает бесполезна, ваше величество: я укреплял Бель-Иль против Монка, Ламберта и граждан Лондона, которые играли в солдатики. Теперь Бель-Иль будет крепостью против Голландии, с которой либо ваше величество, либо Англия неминуемо начнете войну.
      Король опять взглянул на Кольбера.
      – Кажется, Бель-Иль принадлежит вам, господин Фуке? – спросил Людовик.
      – Нет, государь.
      – Кому же?
      – Вашему величеству.
      Кольбер почувствовал такой ужас, точно под его ногами разверзлась бездна.
      Людовик вздрогнул от восхищения гениальностью или преданностью Фуке.
      – Объяснитесь, сударь, – попросил он.
      – Дело очень просто, ваше величество. Бель-Иль мое имение, и я укрепил его на свои средства. Но так как никто в мире не может запретить смиренному подданному сделать скромный подарок своему королю, то я и подношу вашему величеству Бель-Иль. Всякая крепость должна принадлежать королю. Отныне ваше величество может держать там надежный гарнизон.
      Кольбер чуть не покатился по скользкому паркету; чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за колонку в резной обшивке стен.
      – Вы проявили большие военные способности, господин Фуке, – заметил Людовик XIV.
      – Ваше величество, первая мысль явилась не у меня; некоторые офицеры внушили мне ее. И самые планы начерчены одним из талантливейших наших инженеров.
      – Его имя?
      – Дю Баллон.
      – Дю Баллон? Я его не знаю, – сказал Людовик и прибавил:
      – Очень жаль, господин Кольбер, что мне неизвестен даровитый человек, делающий честь моему царствованию.
      Говоря это, король повернулся к Кольберу.
      Кольбер был раздавлен всем происшедшим. Пот струился по его лицу; он не мог вымолвить ни слова. Он переживал невыразимые муки.
      – Запомните это имя! – бросил. Людовик XIV.
      Кольбер поклонился. Он был белее своих манжет из фламандского кружева.
      Фуке продолжал:
      – Каменная кладка сделана на римской мастике; архитекторы составили мне ее по описаниям древних.
      – А пушки? – спросил Людовик.
      – О, ваше величество, это уж ваша забота. Мне не подобает ставить пушки, пока ваше величество не объявите, что в Бель-Иле вы у себя дома.
      Людовик колебался между ненавистью, которую ему внушал этот могущественный человек, и жалостью к другому, такому подавленному и казавшемуся неудачной подделкой первого.
      Но сознание королевского долга пересилило в нем человеческие чувства.
      Он указал пальцем на бумагу.
      – Работы, вероятно, дорого обошлись вам? – посмотрел он в лицо Фуке.
      – Мне кажется, я имел честь назвать вашему величеству сумму?
      – Повторите, я забыл.
      – Миллион шестьсот тысяч ливров.
      – Миллион шестьсот тысяч? Вы чудовищно богаты, господин Фуке!
      – Это вы, ваше величество, богаты, – ответил суперинтендант, – так как Бель-Иль принадлежит вам, государь.
      – Да, благодарю; но как бы я ни был богат, господин Фуке… – начал король.
      – Что такое, ваше величество? – спросил Фуке.
      – Я предвижу момент, когда у меня недостанет денег.
      – У вас, государь?
      – Да, у меня.
      – Когда же?
      – Например – завтра.
      – Может быть, ваше величество, вы окажете мне честь и объясните, в чем дело?
      – Мой брат женится на английской принцессе.
      – Так что же, ваше величество?
      – И я должен принять молодую принцессу, как подобает встретить внучку Генриха Четвертого.
      – Это вполне справедливо, ваше величество.
      – Итак, мне понадобится много денег.
      – Без сомнения.
      – Завтра же мне нужно…
      Людовик остановился. Он собирался спросить как раз ту сумму, в которой некогда должен был отказать Карлу II.
      Король повернулся к Кольберу, чтобы тот нанес удар.
      – Завтра же мне нужно… – повторил он, глядя на Кольбера.
      – Миллион, – вдруг выкрикнул тот в восторге, что может отомстить.
      Фуке стоял по-прежнему спиной к Кольберу, желая слушать только короля, и король повторил, вернее, прошептал:
      – Миллион.
      – О, государь! – пренебрежительно ответил Фуке. – Один миллион! Что ваше величество сделает на один миллион!
      – Однако, мне кажется… – начал Людовик.
      – Такая сумма тратится на свадьбах мелких немецких князей.
      – Господин Фуке!
      – Вашему величеству нужно, по крайней мере, два миллиона. Я буду иметь честь прислать сегодня вечером вашему величеству миллион шестьсот тысяч ливров.
      – Как? – произнес король. – Миллион шестьсот тысяч ливров?
      – Позвольте, государь, – ответил Фуке, даже не оборачиваясь к Кольберу, – я знаю: не хватает четырехсот тысяч ливров. Но вот у этого господина из управления финансами (и он через плечо указал большим пальцем на сильно побледневшего Кольбера) лежат в кассе девятьсот тысяч ливров, принадлежащих мне.
      Король обернулся и посмотрел на Кольбера.
      – Но… – заговорил было тот.
      – Этот господин, – продолжал Фуке, не называя даже Кольбера по имени, – неделю тому назад получил миллион шестьсот тысяч ливров. Триста тысяч он заплатил страже, семьдесят пять – отдал госпиталям, двадцать пять швейцарцам, двести – уплатил за съестные припасы, девяносто тысяч – за оружие, десять – на разные мелочи. Значит, я не ошибаюсь, считая, что там осталось девятьсот тысяч.
      И, слегка повернувшись к Кольберу, как высокомерный начальник к подчиненному, он сказал:
      – Позаботьтесь, сударь, чтобы сегодня вечером эти девятьсот тысяч были вручены золотом его величеству.
      – Но, – заметил король, – ведь это составит два миллиона пятьсот тысяч ливров!
      – Государь, лишние пятьсот тысяч послужат карманными деньгами его высочеству. Вы слышите, господин Кольбер? Сегодня же вечером, до восьми часов…
      И, отвесив почтительный поклон королю, суперинтендант финансов попятился к двери, не удостоив взглядом завистника, которого он оставил в самом глупом положении.
      В припадке злобы Кольбер разорвал свои фламандские кружева и до крови искусал губы.
      Не успел еще Фуке дойти до двери, как слуга, проскользнув мимо него, возвестил:
      – Курьер из Бретани к его величеству.
      – Д'Эрбле был прав, – прошептал Фуке, вынув часы, – без пяти два.
      Следовало торопиться.

Глава 28.
Д'АРТАНЬЯН ПОЛУЧАЕТ ПАТЕНТ НА ДОЛЖНОСТЬ КАПИТАНА

      Читатель уже понял, о каком гонце из Бретани доложил лакей. Гонца легко было узнать.
      Д'Артаньян, запыленный, с раскрасневшимся лицом, влажными от пота волосами и онемевшими от усталости ногами, с трудом поднимался по ступенькам, звеня окровавленными шпорами.
      На пороге он столкнулся с Фуке. Министр поклонился и улыбнулся человеку, который, приехав на час раньше, мог оказаться причиной его разорения или смерти.
      Д'Артаньян вспомнил о приветливом приеме, оказанном ему этим человеком, и тоже поклонился ему, но больше из расположения и сострадания, чем из уважения. У него на языке вертелось слово, которое столько раз повторяли герцогу де Гизу: «Бегите!» Однако, произнеся это слово, он изменил бы своему долгу; а сделав это у входа в кабинет короля, при лакее, он погубил бы себя, не успев спасти другого.
      Итак, д'Артаньян лишь молча поклонился Фуке и прошел к королю.
      В это мгновение Людовик колебался между изумлением, вызванным последними словами Фуке, и удовольствием при виде возвратившегося д'Артаньяна.
      Не будучи придворным, д'Артаньян, однако, обладал наблюдательностью настоящего придворного. Войдя, он прочел на лице Кольбера, что его унизили и что ярость терзает его.
      Он даже уловил слова короля, обращенные к интенданту:
      – А, господин Кольбер, значит, у вас в управлении девятьсот тысяч ливров?
      Кольбер только молча поклонился; он задыхался.
      Вся эта сцена сразу запечатлелась в мозгу д'Артаньяна.
      Точно желая подчеркнуть разницу в обращении, Людовик XIV ласково поздоровался с д'Артаньяном. Затем тотчас отпустил Кольбера.
      Тот, весь бледный, пошатываясь, вышел из королевского кабинета.
      Д'Артаньян закрутил усы.
      – Мне приятно встретить одного из моих слуг в таком виде, – сказал король, любуясь воинственной физиономией д'Артаньяна, его измятым запыленным платьем.
      – Действительно, ваше величество, – поклонился мушкетер, – я считал мое присутствие в Лувре столь необходимым, что решился явиться в таком виде перед государем.
      – Значит, вы привезли мне важные вести? – с улыбкой спросил король.
      – Скажу все в двух словах. Бель-Иль укреплен превосходно. Двойные стены, цитадель, два форта; в гавани три капера, береговые батареи ждут только пушек.
      – Я все это знаю, – медленно проговорил король.
      – Как, ваше величество уже знает?! – с изумлением произнес мушкетер.
      – План этих укреплений у меня.
      – У вашего величества план?
      – Вот он.
      – Да, ваше величество, именно этот план. Я видел на месте точно такой же.
      Лицо д'Артаньяна омрачилось.
      – Понимаю, ваше величество, вы не доверились мне одному и послали еще кого-то, – с упреком сказал он.
      – Не все ли равно, как я узнал? – возразил король.
      – Возможно, – ответил мушкетер, не пытаясь скрыть свое неудовольствие. – Но позволю себе сказать вашему величеству, что не стоило так торопить меня, заставляя двадцать раз рисковать своими костями, чтобы встретить по возвращении таким известием. Ваше величество, когда людям не доверяют или считают их неспособными, им не дают подобных поручений.
      И д'Артаньян по-военному, звякнул шпорами, стряхивая на пол окровавленную пыль.
      Король смотрел на него, втайне радуясь своей первой победе.
      – Господин д'Артаньян, – добавил он через секунду, – я не только знаю, что делается в Бель-Иле, но могу сказать, что Бель-Иль теперь мой.
      – Прекрасно, ваше величество, я ничего больше на спрашиваю, – ответил д'Артаньян. – Прошу отставки!
      – Как отставки?
      – Конечно! Я слишком горд, чтобы есть хлеб короля, не заслужив его или, вернее, заслужив плохо. Прошу, ваше величество, отставки.
      – Ого!
      – Прошу отставки, ваше величество, или я сам уйду!
      – Вы сердитесь, сударь?
      – Еще бы! Черт побери! Я тридцать два часа не схожу с седла, скачу день и ночь, совершаю чудеса быстроты: приезжаю, одеревенев как повешенный, и узнаю, что меня обогнали. Я глупец! Отставку, государь!
      – Господин д'Артаньян, – остановил его Людовик XIV, кладя свою белую руку на плечо мушкетера, – то, что я вам сказал, ничуть не помешает мне исполнить данное обещание. Раз слово дано, оно должно быть сдержано.
      Молодой король подошел к столу и, открыв ящик, вынул сложенную вчетверо бумагу.
      – Вот ваш патент на должность капитана мушкетеров: вы его вполне заслужили, господин д'Артаньян.
      Д'Артаньян поспешно развернул бумагу и два раза перечел ее. Он не верил своим глазам.
      – И этот патент, – продолжал король, – дается вам не только за вашу поездку в Бель-Иль, но и за храброе вмешательство в дело на Гревской площади. Там вы поистине мужественно послужили мне.
      – А, – произнес д'Артаньян, у которого при всем его самообладании краска проступила на щеках. – Вам и это известно, ваше величество?
      – Да. И это.
      – Ваше величество, я хотел сказать, что мне было бы гораздо приятнее получить звание капитана мушкетеров в награду за храбрую атаку во главе своей роты, за уничтожение неприятельской батареи или за взятие города, чем за содействие повешению двух несчастных.
      – Вы говорите правду?
      – Почему ваше величество подозревает меня во лжи?
      – Потому что, насколько я вас знаю, вы не можете раскаиваться в том, что обнажили ради меня шпагу.
      – Вот тут-то ваше величество ошибается, и очень сильно. Да, я раскаиваюсь, что обнажил шпагу, раскаиваюсь из-за тех последствий, к которым это привело. Бедные погибшие люди не были ни вашими врагами, ни моими. И они не защищались.
      Король помолчал.
      – А ваш товарищ тоже раскаивается?
      – Мой товарищ?
      – Да. Вы, кажется, были не один?
      – Не один? Где?
      – На Гревской площади.
      – Нет, ваше величество, нет, – заторопился мушкетер, краснея при мысли, что король мог заподозрить, будто он, д'Артаньян, хотел присвоить славу, которая приходилась на долю Рауля. – Нет, черт побери, не один: как вы сказали, государь, у меня был товарищ, и очень хороший.
      – Молодой человек?
      – Да, ваше величество. Но поздравляю вас: относительно происходящего вне дворца ваше величество осведомлены так же хорошо, как и о внутренней жизни Пале-Рояля. Все эти точные известия доставляет вам господин Кольбер?
      – Господин Кольбер всегда с похвалой говорил мне о вас, и плохо бы ему пришлось, если бы он стал говорить иначе.
      – О, это прекрасно!
      – Но он также хвалил этого молодого человека.
      – И вполне справедливо, – сказал мушкетер.
      – По-видимому, этот молодой человек храбрец, – прибавил Людовик XIV, желая обострить чувство досады, которое он подозревал у д'Артаньяна.
      – Да, ваше величество, храбрец! – повторил мушкетер.
      Он был в восторге, что может обратить внимание короля на Рауля.
      – Вы с ним знакомы?
      – Да, лет двадцать пять, ваше величество.
      – Но ему едва исполнилось двадцать пять лет! – воскликнул король.
      – Ваше величество, я его знаю со дня его рождения.
      – Правда?
      – Ваше величество, – смутился д'Артаньян, – вы спрашиваете меня с недоверием, в котором я вижу постороннее влияние. Господин Кольбер, сообщив вам такие подробные сведения, вероятно, забыл сказать, что этот молодой человек сын моего близкого друга.
      – Виконт де Бражелон?
      – Да, ваше величество. Отец виконта де Бражелона – граф де Ла Фер, который так удачно содействовал реставрации Карла Второго. О, Бражелон из рода храбрецов!
      – Значит, он сын того вельможи, который приехал ко мне или, вернее, к Мазарини от имени короля Карла Второго с предложением заключить с ним союз?
      – Совершенно верно.
      – И этот граф де Ла Фер – храбрец?
      – Государь, этот человек обнажал оружие за вашего отца большее количество раз, чем можно насчитать дней в жизни вашего величества.
      Теперь Людовик XIV закусил губу.
      – Хорошо, господин д'Артаньян, хорошо! И граф де Ла Фер ваш друг?
      – Уже сорок лет, государь. Ваше величество видит, что все это началось не вчера.
      – Вы хотели бы встретить этого молодого человека, господин д'Артаньян?
      – Буду в восторге, ваше величество.
      Король позвонил. Появился лакей.
      – Позовите виконта де Бражелона, – приказал король.
      – Как, он здесь? – спросил д'Артаньян.
      – Он сегодня дежурит в Лувре с отрядом дворян принца Конде.
      Едва успел король договорить, как вошел Рауль.
      Увидев д'Артаньяна, он улыбнулся ему очаровательной улыбкой, свойственной только молодости.
      – Ну, Рауль, – встретил его д'Артаньян, – король позволяет тебе поцеловать меня. Только раньше поблагодари его.
      Рауль поклонился с такой грацией, что король, ценивший все чужие достоинства, если только они не затмевали его собственных, залюбовался красотой, статностью и скромностью Бражелона.
      – Виконт, – обратился к нему Людовик, – я просил принца Конде уступить мне вас и получил его согласие. Итак, с сегодняшнего утра вы сострите при моем дворе. Принц Конде был добрым господином, но, я надеюсь, вы ничего не потеряете от перемены.
      – Да, будь спокоен, Рауль: служить королю неплохо, – заметил д'Артаньян, который, поняв характер Людовика, ловко играл на его самолюбии, конечно, соблюдая меру и приличие; он умел льстить даже под видом насмешки.
      – Ваше величество, – сказал Бражелон тихим мелодичным голосом, стой свободой и непринужденностью, которую он унаследовал от отца, – я не с сегодняшнего дня служу вашему величеству.
      – О да! Вы хотите напомнить мне о происшествии на Гревской площади. В тот день вы действительно хорошо за меня постояли.
      – Ваше величество, я говорю не об этом. Как я могу напоминать о столь ничтожной услуге в присутствии такого человека, как господин д'Артаньян!
      Мне хотелось напомнить о случае, который был в моей жизни важным событием и побудил меня с шестнадцати лет посвятить свою жизнь службе вашему величеству.
      – А что же это за случай? – спросил король. – Скажите.
      – Когда я отправился в свой первый поход и должен был присоединиться к армии принца Конде, граф де Ла Фер провожал меня до Сен-Дени, где покоятся останки короля Людовика Тринадцатого, ожидая преемника, которого, надеюсь, бог не пошлет ему еще долгие годы. Тогда граф предложил мне поклясться прахом наших властителей в том, что я буду служить королевской власти, олицетворенной в вас, государь, буду ей верен и в мыслях, и в словах, и в действиях. Я поклялся, и клятву мою услыхали бог и усопшие короли. За десять лет мне представилось гораздо меньше случаев, чем мне бы хотелось, сдержать свою клятву. Но я всегда был не более как солдат вашего величества и, переходя на службу к вам, меняю не господина, а только гарнизон.
      Рауль умолк, поклонившись.
      Он кончил, но Людовик XIV молчал, задумавшись.
      – Клянусь богом, – вскричал д'Артаньян, – отлично сказано; не правда ли, ваше величество? Как хорошо, как благородно!
      – Да, – прошептал растроганный король, сдерживая свое волнение, не имевшее другой причины, кроме общения с такой возвышенной, благородной натурой, как Рауль. – Да, вы говорите правду, всюду вы служите королю.
      Но, переменив гарнизон, вы получите повышение, которого вполне заслуживаете.
      Рауль понял, что король ничего не хочет прибавить, и потому с присущим ему тактом поклонился и вышел.
      – Вы собираетесь сообщить мне еще что-нибудь, сударь? – спросил король, оставшись опять наедине с д'Артаньяном.
      – Да, ваше величество, это известие я отложил на конец, потому что оно печально и облечет в траур королевские дворы Европы.
      – Что вы хотите сказать?
      – Ваше величество, проезжая через Блуа, я услышал печальную весть.
      – Право, вы меня пугаете, господин д'Артаньян.
      – Мне ее сообщил доезжачий, у которого на рукаве был черный креп.
      – Может быть, мой дядя Гастон Орлеанский…
      – Ваше величество, он скончался.
      – И никто меня не предупредил! – воскликнул король, оскорбленный тем, что ему не сообщили о смерти дяди.