А. Дюма. Собрание сочинений ("Мир книги") - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

      – Ну вот, теперь моя мать защищает друга сердца моей жены! – простонал изнеженный Филипп, в порыве отчаяния, потрясшем его до слез.
      – Сын мой, сын мои, – прервала его Анна Австрийская – Это выражение недостойно вас У вашей жены нет друга сердца, а если бы такой и явился, им не будет герцог Бекингэм. Мужчины из его рода, повторяю вам, честны и скромны; они свято чтут законы гостеприимства.
      – Ах, матушка! – вскричал Филипп. – Бекингэм – англичанин, а разве англичане оберегают достояние французских принцев и королей?
      Анна опять покраснела и отвернулась, словно для того, чтобы вынуть перо из чернильницы, на самом же деле желая скрыть от сына свей румянец.
      – Право, Филипп, – поморщилась она, – вы употребляете выражения, которые смущают меня. Ваш гнев ослепляет вас, а меня путает. Ну подумайте, рассудите…
      – Мне нечего рассуждать, матушка, я вижу.
      – Что же вы видите?
      – Я вижу, что герцог Бекингэм не отходит от моей жены. Он осмеливается подносить ей подарки, и она решается их принимать. Вчера ока заговорила о фиалковом саше. Наши парфюмеры, – вы это знаете, матушка, так как сами безуспешно требовали от них сухих духов, наши французские парфюмеры не могли добиться этого аромата. А у герцога было с собой фиалковое саше. Значит, это он подарил моей жене саше.
      – Сын мой, – сказала Анна Австрийская, – вы строите пирамиды на остриях иголок. Берегитесь. Что тут дурного, спрашиваю я вас, если человек даст своей соотечественнице рецепт новых духов? Ваши странные понятия, клянусь вам, вызывают во мне тяжелые воспоминания о вашем отце, который часто причинял мне страдания своей несправедливостью.
      – Отец герцога Бекингэма, наверное, был сдержаннее и почтительнее сына, – усмехнулся Филипп, не замечая, что он грубо оскорбляет чувства матери.
      Королева побледнела и прижала к груди судорожно сжатую руку. Но она быстро овладела собой и спросила:
      – Одним словом, вы пришли сюда с каким-нибудь намерением?
      – Конечно.
      – Так говорите.
      – Я пришел сюда, матушка, с намерением пожаловаться вам и предупредить вас, что я не потерплю такого поведения стороны герцога Бекингэма.
      – Что же вы сделаете?
      – Я пожалуюсь королю.
      – Но что же вам может сказать король?
      – Тогда, – продолжил принц, с выражением жестокой решимости, странно противоречившей обычной мягкости его лица, – тогда я сам приму меры.
      – Что вы называете «принять меры»? – с испугом спросила Анна Австрийская.
      – Я хочу, чтобы герцог оставил в покое мою жену. Я хочу, чтобы он уехал из Франции, и выскажу ему свою волю.
      – Вы ничего не выскажете, Филипп, – сказала королева, – потому что, нарушив до такой степени законы гостеприимства, вы поступите дурно, и я попрошу короля отнестись к вам он всей строгостью.
      – Вы грозите мне, матушка! – удивился Филипп. – Вы грозите, когда я жалуюсь!
      – Нет, я не угрожаю вам, я просто хочу охладить вас. Я говорю вам, что, приняв против герцога Бекингэма или любого другого англичанина суровые меры, даже совершив простую невежливость, вы посеете между Францией и Англией весьма прискорбный раздор. Как! Принц, брат французского короля, не может скрыть обиды, даже если она обоснована, когда этого требует политическая необходимость!
      – Но, государыня, – воскликнул Филипп, всплеснув руками, – будьте же не королевой, а матерью, ведь я говорю с вами как сын. Моя беседа с Бекингэмом займет всего лишь несколько минут.
      – Я запрещаю вам заводить об этом речь с Бекингэмом, – ответила королева с прежней властностью. – Это недостойно вас.
      – Хорошо, я не выступлю открыто, но я объявлю свою волю принцессе.
      – О, – вздохнула Анна Австрийская, охваченная грустными воспоминаниями, – не мучьте своей жены, мой сын. Никогда не говорите с ней слишком властным тоном. Побежденная женщина не всегда бывает убеждена в своем поражении.
      – Что же тогда делать?.. Я с кем-нибудь посоветуюсь.
      – Да, с вашими лицемерными друзьями, с вашим де Лорреном или де Вардом?.. Предоставьте действовать мне, Филипп. Вы хотите, чтобы герцог Бекингэм уехал, не так ли?
      – Как можно скорее, матушка.
      – Тогда пришлите ко мне герцога, мой сын. Улыбайтесь ему, не показывайте виду ни жене, ни королю – никому. Спрашивайте совета только у меня. К сожалению, я знаю, чем становится семейная жизнь, когда ее смущают советчики.
      – Хорошо, матушка.
      – Вы будете довольны, Филипп. Отыщите герцога.
      – О, это сделать нетрудно.
      – Где же он, по вашему мнению?
      – Конечно, у дверей принцессы в ожидании ее выхода. В этом нет сомнений.
      – Хорошо, – спокойно произнесла Анна Австрийская. – Передайте, пожалуйста, герцогу, что я прошу его прийти ко мне.
      Филипп поцеловал руку матери и отправился на поиски герцога Бекингэма.

Глава 44.
FOR EVER!

      Повинуясь приглашению королевы-матери, лорд Бекингэм явился к ней через полчаса после ухода герцога Орлеанского.
      Когда лакей назвал его имя, королева, которая сидела, закрыв лицо руками, поднялась и ответила улыбкой на изящный и почтительный поклон герцога.
      Анна Австрийская была еще хороша собой. Всем известно, что в эти уже немолодые годы ее роскошные пепельные волосы, прекрасные руки и губы вызывали всеобщее восхищение. Теперь, во власти воспоминаний о прошлом, воскресших в ее сердце, она была столь же прекрасна, как в дни молодости, когда ее дворец был открыт для отца этого самого Бекингэма, молодого, страстного и несчастного человека, который жил ею и умер с ее именем на устах.
      Анна Австрийская остановила на Бекингэме ласковый взгляд, в котором можно было прочесть материнскую снисходительность и особенную нежность, похожую на кокетство возлюбленной.
      – Ваше величество, – почтительно спросил Бекингэм, – желали говорить со мной?
      – Да, герцог, – ответила по-английски королева. – Пожалуйста, сядьте.
      Такая милость Анны Австрийской и ласкающий звук родного языка, которого герцог не слыхал со времени своего приезда во Францию, глубоко тронули его. Он тотчас понял, что королева хотела о чем-то просить его.
      Отдав в первые минуты дань невольному, непреодолимому волнению, королева весело улыбнулась.
      – Как вы нашли Францию, герцог? – спросила она по-французски.
      – Это прекрасная страна, ваше величество, – поклонился он.
      – Вы бывали в ней раньше?
      – Да, один раз, ваше величество.
      – Но, конечно, как всякий добрый англичанин, вы предпочитаете Англию?
      – Я больше люблю мою родину, чем родину французов, – ответил герцог.
      – Однако если ваше величество спросит меня, где мне больше нравится жить, в Лондоне или Париже, я отвечу: в Париже.
      Анна Австрийская отметила пылкость, с которой были произнесены эти слова.
      – Мне говорили, милорд, что у вас есть прекрасные имения, роскошный старинный дворец?
      – Да, дворец моего отца, – подтвердил Бекингэм, опуская глаза.
      – Это не только богатство, но и дорогие воспоминания, – вздохнула королева, невольно обратившись мыслью к прошлому, с которым люди расстаются так неохотно.
      – В самом деле, – согласился герцог грустно, под влиянием такого вступления. – Прошлое, как и будущее, будит мечты у людей, способных чувствовать.
      – Правда, – тихо сказала королева. – Из этого следует, – прибавила она, – что вы, герцог, человек глубоко чувствующий… скоро уедете из Франции, вернетесь в свои владения, к своим реликвиям.
      Бекингэм поднял голову.
      – Я этого не думаю, ваше величество, – проговорил он.
      – Как?
      – Напротив, я собираюсь покинуть Англию и переселиться во Францию.
      Теперь пришла очередь Анны Австрийской выразить изумление.
      – Как? – сказала она. – Значит, вы в немилости у нового короля?
      – Нет, ваше величество, король оказывает мне безграничную благосклонность.
      – Значит, у вас есть какая-нибудь тайная причина, которая руководит вами?
      – Нет, ваше величество, – с живостью ответил Бекингэм. – В моем решении нет ничего тайного. Мне нравится жизнь во Франции; мне нравится двор, где во всем чувствуется вкус и любезность; наконец, я люблю, ваше величество, искренний характер ваших наслаждений, не свойственный моей нации.
      Анна Австрийская улыбнулась тонкой улыбкой.
      – Искренние наслаждения! – воскликнула она. – Хорошо ли вы подумали, герцог, об этой искренности?
      Бекингэм что-то пробормотал.
      – Не может быть такого искреннего наслаждения, – продолжала королева, – которое могло бы воспрепятствовать человеку вашего положения…
      – Ваше величество, – прервал ее герцог, – мне кажется, вы очень настаиваете на этом.
      – Вы находите, герцог?
      – Простите, ваше величество, но вы уже второй раз подчеркиваете привлекательность моей родной Англии, умаляя очарование Франции.
      Анна Австрийская подошла к молодому человеку, и, положив свою руку на его плечо, вздрогнувшее от этого прикосновения, сказала:
      – Поверьте, герцог, ничто не сравнится с жизнью на родине. Мне часто случалось вспоминать об Испании. Я прожила долгую жизнь, милорд, очень долгую для женщины, но, сознаюсь, не проходило ни одного года без того, чтобы я не пожалела об Испании.
      – Ни одного года, ваше величество? – холодно произнес молодой герцог.
      – Ни одного года из тех лет, когда вы были королевой красоты, какою остались и сейчас.
      – О, не надо лести, герцог, я могла бы быть вашей матерью.
      Она вложила в эти слова такую нежность, которая проникла в сердце Бекингэма.
      Да, – продолжила она, – я могла бы быть вашей матерью и потому даю вам добрый совет.
      – Совет вернуться в Лондон? – вскричал он.
      – Да, милорд.
      Герцог испуганно сжал руки, что не могло не произвести впечатления на женщину, которую дорогие ей воспоминания расположили к чувствительности.
      – Так надо, – прибавила королева.
      – Как? – воскликнул он. – Мне серьезно говорят, что я должен уехать, что я должен отправиться в изгнание?..
      – Вы сказали – отправиться в изгнание? Ах, герцог, можно подумать, что ваша родина Франция!
      – Ваше величество, родина любящих – страна тех, кого они любят.
      – Ни слова больше, милорд, – остановила его королева. – Вы забываете, с кем говорите!
      Бекингэм опустился на колени.
      – Ваше величество, вы источник ума, доброты, милосердия. Вы первая не только в этом королевстве и не только по вашему положению, вы первая во всем свете благодаря вашим высоким достоинствам. Я ничего не говорил.
      Разве я сказал что-нибудь, что заслуживало бы такого сурового ответа?
      Разве я выдал себя?
      – Вы себя выдали, – тихо сказала королева.
      – Не может быть! Я ничего не знаю!
      – Вы забыли, что говорили, вернее думали вслух, при женщине, и потом…
      – И потом, – быстро перебил он ее, – никто не знает о том, в чем я невольно сознался.
      – Напротив, знают все, герцог: вам свойственны и достоинства и недостатки молодости.
      – Меня предали, на меня донесли!
      – Кто?
      – Те, кто уже в Гавре с адской проницательностью читал в моем сердце, как в раскрытой книге.
      – Я не знаю, кого вы имеете в виду.
      – Например, виконта де Бражелона.
      – Я слышала это имя, но не знаю человека, который его носит. Нет, де Бражелон ничего не говорил.
      – Кто же тогда? О, ваше величество, если бы кто-нибудь осмелился увидеть во мне то, чего я сам не хочу в себе видеть…
      – Что сделали бы вы тогда, герцог?
      – Существуют тайны, убивающие тех, кто их знает.
      – Тот, кто проник в вашу тайну, безумец, еще не убит. Да вы и не убьете его. Он вооружен всеми правами. Это муж, это человек ревнивый, это второй дворянин Франции, это мой сын, Филипп Орлеанский.
      Герцог побледнел.
      – Как вы жестоки, ваше величество! – молвил он.
      – Бекингэм, – печально проговорила Анна Австрийская, – вы изведали все крайности и сражались с тенями, когда вам было так легко остаться в мире с самим собой.
      – Если мы воюем, ваше величество, то умираем на поле сражения, – тихо сказал молодой человек, впадая в глубокое уныние.
      Анна подошла к нему и взяла его за руку.
      – Виллье, – заговорила она по-английски с жаром, против которого никто не мог бы устоять, – о чем вы просите? Вы хотите, чтобы мать принесла вам в жертву сына, чтобы королева согласилась на бесчестие своего дома?
      Дитя, не думайте больше об этом. Как! Чтобы избавить вас от слез, я должна совершить два преступления, Виллье? Вы говорили об умерших. Умершие, по крайней мере, были почтительны и покорны; они склонились перед приказанием удалиться в изгнание; они унесли с собой свое отчаяние как богатство, скрытое в сердце, потому что отчаяние было даром любимой женщины, и бежавшая от них смерть казалась им счастьем, милостью.
      Бекингэм поднялся. Черты его лица исказились, он прижал руку к сердцу.
      – Вы правы, ваше величество, – сказал он, – но те, о ком вы говорите, получили приказание из любимых уст. Их не прогнали, их просили уехать; над ними не смеялись.
      – Нет, о них сохранили воспоминания, – с нежностью прошептала Анна Австрийская. – Но кто говорит вам, что вас изгоняют? Кто говорит, что о вашей преданности не будут помнить? Я действую не от лица кого-нибудь другого, Виллье, я говорю только от себя. Уезжайте, сделайте мне это одолжение, эту милость. Пусть и этим я буду обязана человеку, носящему имя Бекингэма.
      – Значит, это нужно вам, ваше величество?
      – Да, только мне.
      – Значит, за моей спиной не останется никого, кто будет смеяться? Ни один принц не скажет: «Я так хотел»?
      – Выслушайте меня, герцог.
      Величественное лицо королевы-матери приняло торжественное выражение.
      – Клянусь вам, что здесь приказываю только я.
      Клянусь вам, что не только никто не будет смеяться, не станет похваляться, но что никто не изменит тому почтению, какого требует ваше высокое положение… Полагайтесь на меня, герцог, как и я полагаюсь на вас.
      – Вы не даете мне объяснений, ваше величество! Я уязвлен, я в отчаянии… Как бы ни было сладко и полно утешение, оно не покажется мне достаточным.
      – ДРУГ мой, вы знали вашу мать? – спросила королева с ласковой улыбкой.
      – О, очень мало, ваше величество. Но я помню, что эта благородная женщина покрывала меня поцелуями и слезами, когда я плакал.
      – Виллье, – королева обняла рукой шею молодого человека, – я для вас мать, и, поверьте мне, никогда никто не заставит плакать моего сына.
      – Благодарю вас, ваше величество, благодарю, – растроганный молодой человек задыхался от волнения. – Я вижу, что мое сердце доступно для чувства более нежного, более благородного, чем любовь.
      Королева-мать посмотрела на него и пожала ему руку.
      – Идите, – сказала она.
      – Когда я должен уехать? Приказывайте.
      – Не торопитесь слишком с отъездом, – продолжала королева. – Вы уедете, но сами выберете день отъезда… Итак, вместо того чтобы ехать сегодня, как вам, без сомнения, хотелось бы, или завтра, как этого ждали, уезжайте послезавтра вечером. Но сегодня же объявите о вашем решении.
      – О моем решении… – повторил молодой человек.
      – Да, герцог.
      – И… я никогда не вернусь во Францию?
      Анна Австрийская задумалась; она вся погрузилась в свои печальные размышления.
      – Мне было бы приятно, – сказала королева, – чтобы вы вернулись в тот день, когда я усну вечным сном в Сен-Дени, подле короля, моего супруга.
      – Который заставил вас так страдать! – воскликнул Бекингэм.
      – Который был королем Франции, – возразила королева.
      – Ваше величество, вы полны доброты, вы процветаете, вы живете в радости, вам еще предстоит много лет жизни.
      – Что ж? В таком случае вы приедете очень не скоро, – произнесла Анна Австрийская, стараясь улыбнуться.
      – Я не вернусь, – грустно молвил Бекингэм, – хотя я и молод.
      – Сохрани вас бог…
      – Ваше величество, смерть не считается с возрастом; она неумолима: молодые умирают, а старики живут.
      – Герцог, оставьте мрачные мысли; я вас развеселю. Возвращайтесь через два года. По вашему очаровательному лицу я вижу, что мысли, которые наводят на вас сегодня такую тоску, рассеются меньше, чем через шесть месяцев. Они будут совсем мертвы и забыты через два года.
      – Мне кажется, недавно вы вернее судили обо мне, ваше величество, возразил молодой человек, – говоря, что на нас, Бекингэмов, время не действует.
      – Замолчите, замолчите, – сказала королева, целуя герцога в лоб с нежностью, которой не могла в себе подавить. – Уходите, не расстраивайте меня и не безумствуйте больше! Я королева, вы подданный короля Англии.
      Король Карл ждет вас. Прощайте, Виллье, farewell , Виллье!
      – For ever! – ответил молодой человек.
      И он быстро вышел, глотая слезы.
      Анна приложила руку ко лбу и, взглянув в зеркало, прошептала:
      – Что бы ни говорили, женщина всегда остается молодой; в каком-нибудь уголке сердца ей всегда двадцать лет.

Глава 45.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЛЮДОВИК ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ НАХОДИТ, «ЧТО ЛУИЗА ДЕ ЛАВАЛЬЕР НЕДОСТАТОЧНО БОГАТА И НЕДОСТАТОЧНО КРАСИВА ДЛЯ ТАКОГО ДВОРЯНИНА, КАК ВИКОНТ ДЕ БРАЖЕЛОН

      Рауль и граф де Ла Фер приехали в Париж вечером того дня, когда Бекингэм вел этот разговор с королевой-матерью. Граф тотчас по приезде попросил через Рауля аудиенции у короля.
      Утром король вместе с принцессой и придворными дамами рассматривал лионские ткани, которые он подарил своей невестке. Потом был обед. Затем игра в карты. По своему обыкновению, король, встав в восемь часов из-за карточного стола, прошел к себе в кабинет, чтобы работать с Кольбером и Фуке.
      Когда министры выходили от короля, Рауль был в передней, и король заметил его через полуоткрытую дверь.
      – Чего вы хотите, де Бражелон? – спросил Людовик.
      Молодой человек подошел.
      – Государь, – ответил он, – я прошу аудиенции для графа де Ла Фер, который приехал из Блуа и очень желает говорить с вашим величеством.
      – До игры и ужина у меня остается еще час, – сказал король. – Граф де Ла Фер здесь?
      – Граф внизу ждет распоряжений вашего величества.
      – Пусть поднимется.
      Через пять минут Атос вошел к Людовику XIV. Король принял его с приветливой благосклонностью, какую он проявлял с необычным для его возраста тактом по отношению к людям, не ценящим обыкновенных милостей.
      – Граф, – начал король, – позвольте мне надеяться, что вы пришли ко мне с какой-нибудь просьбой.
      – Не скрою от вашего величества, – ответил граф, – я действительно являюсь просителем.
      – Посмотрим, – весело улыбнулся король.
      – Я прошу не о себе, ваше величество.
      – Жаль. Во всяком случае, я сделаю для того, о ком вы просите, то, чего вы не позволяете мне сделать для вас.
      – Вы утешаете меня, ваше величество… Я пришел говорить с королем о виконте де Бражелоне.
      – Граф, это все равно что говорить о вас.
      – Не совсем, ваше величество… Того, о чем я хочу просить для него, я не могу желать для себя. Виконт хочет жениться.
      – Он еще молод, но все равно… Это человек, полный достоинств. Я найду ему жену.
      – Он уже нашел себе невесту, ваше величество, и только просит вашего согласия.
      – Ах, значит, нужно только подписать брачный контракт?
      Атос поклонился.
      – Он выбрал невесту богатую и занимающую такое положение, которое удовлетворяет вас?
      Граф колебался с минуту.
      – Невеста – фрейлина, – ответил он, – но она не богата.
      – Эту беду можно поправить.
      – Ваше величество преисполняет меня благодарностью. Однако позвольте мне сделать одно замечание.
      – Пожалуйста, граф.
      – Ваше величество, по-видимому, говорит о своем намерении дать этой девушке приданое?
      – Да, конечно.
      – И это было бы последствием моего приезда во дворец? Я был бы очень опечален этим, ваше величество.
      – Пожалуйста, без лишней щепетильности, граф. Как фамилия невесты?
      – Это, – холодно отвечал Атос, – фрейлина де Ла Бом Леблан де Лавальер.
      – Ах, – сказал король, стараясь припомнить это имя, – помню: маркиз де Лавальер…
      – Да, государь, это его дочь.
      – Он умер?
      – Да, ваше величество.
      – И его вдова вышла замуж вторым браком за господина де Сен-Реми, управляющего дворцом вдовствующей герцогини?
      – Ваше величество прекрасно осведомлены.
      – Помню, помню… Затем молодая девушка поступила в число фрейлин молодой герцогини.
      – Ваше величество лучше меня знает все.
      Король подумал еще и, посмотрев украдкой на озабоченное лицо Атоса, спросил:
      – Граф, мне кажется, она не очень хороша собой?
      – Я не ценитель, – ответил Атос.
      – Я ее видел: она не поразила меня красотой.
      – У нее кроткий и скромный вид, но красоты мало, ваше величество.
      – Все же прекрасные белокурые волосы…
      – Кажется, да.
      – Довольно выразительные голубые глаза…
      – Совершенно верно.
      – Итак, в смысле красоты ничего необыкновенного. Перейдем к денежной стороне дела.
      – От пятнадцати до двадцати тысяч ливров приданого, самое большее, ваше величество, но влюбленные бескорыстны. Я сам придаю мало значения деньгам.
      – Их избытку, хотите вы сказать; но необходимые средства – вещь важная. Без недвижимости женщина с пятнадцатью тысячами приданого не может оставаться при дворе. Мы пополним недостаток, я хочу сделать это для Бражелона.
      Атос поклонился. Король снова заметил его холодность.
      – Теперь от состояния перейдем к происхождению, – продолжал Людовик XIV. – Она дочь маркиза де Лавальер, это хорошо, но у нас имеется милейший Сен-Реми, который немного ухудшает дело… Правда, он только отчим, но все же это портит впечатление. А вы, граф, как мне кажется, очень дорожите чистотой вашего рода.
      – Государь, я дорожу только моей преданностью вашему величеству.
      Король опять умолк.
      – Знаете, граф, – сказал он, – с самого начала нашей беседы вы удивляете меня. Вы просите у меня согласия на брак и» должно быть, очень огорчены, что вынуждены обратиться с этой просьбой» О, несмотря на молодость, я редко ошибаюсь. Иногда на помощь моему разуму приходит дружба, а иногда – недоверие, которое удваивает проницательность. Повторяю, вы просите неохотно.
      – Да, ваше величество, это правда.
      – Тогда я вас не понимаю. Откажите.
      – Нет, ваше величество. Я люблю Бражелона всеми силами души; он влюблен в де Лавальер и рисует себе в будущем райские кущи. Я не из тех, кто охотно разбивает иллюзии молодости. Этот брак мне не нравится, но я умоляю ваше величество как можно скорее на него согласиться и таким образом создать счастье Рауля.
      – Скажите, граф, а она его любит?
      – Если вашему величеству угодно, чтобы я сказал правду, я не верю в любовь Луизы де Лавальер. Она молода, еще ребенок; она опьянена. Радость видеть двор, честь служить при особе герцогини перевесят ту долю нежности, которая, быть может, живет в ее сердце. Значит, это будет супружество, какое ваше величество часто видит при дворе. Но Бражелон хочет на ней жениться; пусть так и будет.
      – Но вы не похожи на податливых отцов, становящихся рабами своих детей, – заметил король.
      – Ваше величество, я обладаю твердостью воли при столкновении со злыми людьми; у меня нет сил бороться с людьми благородного сердца. Рауль страдает, он опечален; его обычно живой ум отяжелел и омрачился. Я не могу лишать ваше величество тех услуг, которые он может оказать вам.
      – Я вас понимаю граф, – промолвил король, – и, главное, понимаю ваше сердце.
      – Тогда, – продолжил граф, – мне незачем говорить вашему величеству, почему я стремлюсь составить счастье этих детей, или, вернее, моего сына.
      – Я тоже хочу счастья Бражелону.
      – Итак, я жду, государь, вашей подписи. Рауль будет иметь честь явиться к вам, чтобы получить ваше согласие.
      – Вы ошибаетесь, граф, – твердо ответил король. – Я только что сказал вам, что желаю счастья виконту, а потому сейчас не соглашаюсь на его брак.
      – Но, ваше величество, – воскликнул Атос, – вы обещали…
      – Не это, граф. Этого я вам не обещал, потому что это противоречит моим намерениям.
      – Я понимаю всю благосклонность и великодушие намерений вашего величества относительно меня; но я решаюсь напомнить вам, что я принял на себя обязательство выступить послом.
      – Посол часто просит, но не всегда получает просимое.
      – Ах, ваше величество, какой удар для Бражелона!
      – Я нанесу этот удар сам; я поговорю с виконтом.
      – Любовь, ваше величество, неодолимая сила!
      – Не беспокойтесь об этом. У меня есть виды на Бражелона. Я не говорю, что он не женится на мадемуазель де Лавальер. Мне только не хочется, чтобы он женился так рано. Я не желаю, чтобы он женился на ней прежде, чем она выдвинется, а он, со своей стороны, заслужит милости, какие я хочу ему оказать. Словом, граф, я хочу, чтобы они подождали.
      – Ваше величество, еще раз…
      – Граф, по вашим словам, вы пришли ко мне просить милости?
      – Да, конечно.
      – Хорошо, окажите же милость и мне: не будем больше говорить об этом.
      Вероятно, в скором времени я начну войну, и мне понадобятся холостые дворяне. Я не решусь отправить под пули и ядра человека женатого, отца семейства. Я не решусь, даже ради Бражелона, дать без оснований приданое неизвестной мне девушке: это вызвало бы зависть моих дворян.
      Атос молча поклонился.
      – Это все, чего вы хотели от меня? – прибавил Людовик XIV.
      – Все, ваше величество. Разрешите откланяться. Должен ли я предупредить Рауля?
      – Избавьте себя от этой неприятности. Скажите виконту, что завтра утром я приму его и поговорю с ним, а сегодня вечером, граф, вы составите мне партию за карточным столом.
      – Я одет по-дорожному, ваше величество.
      Выйдя из кабинета, Атос увидел Бражелона, который ждал его.
      – Ну что, граф? – спросил молодой человек.
      – Рауль, король благосклонен к нам, – может быть, не в том смысле, в каком вы думаете, но он добр к нашему роду.
      – Граф, у вас дурные вести! – вскрикнул молодой человек, бледнея.
      – Завтра утром король объяснит вам, что это но дурные вести.
      – Но, граф, король не подписал?
      – Король хочет сам составить ваш контракт, Рауль, и очень обстоятельно, на что сейчас у него нет времени. Упрекайте лучше собственное нетерпение, чем добрую волю короля.
      Рауль, зная откровенность графа и в то же время его находчивость, опечалился.
      – Вы не идете со мной? – сказал Атос.
      – Простите, граф, иду, – прошептал Бражелон.
      И Рауль спустился с лестницы вслед за Атосом.
      – О, раз я здесь, – вдруг заметил граф, – не могу ли я повидать д'Артаньяна?
      – Угодно вам, Чтобы я вас проводил в его помещение? – спросил Бражелон.
      – Да, конечно.
      – Это по другой лестнице.
      Они пошли в другую сторону. На площадке близ большой галереи Рауль увидел слугу в ливрее графа де Гиша; услышав голос Рауля, лакей подбежал к нему.
      – В чем дело? – остановился Рауль.
      – Записка, сударь. Граф узнал, что вы вернулись, и тотчас написал вам. Я целый час ищу вас.
      – Вы позволите, граф? – спросил Рауль, подходя к Атосу и собираясь распечатать письмо.
      – Читайте.
      «Дорогой Рауль, – писал граф де Гиш, – мне необходимо немедленно поговорить с вами о важном деле. Я знаю, что вы вернулись; приходите скорей».
      Едва он дочитал письмо, как лакей в ливрее Бекингэма вышел из галереи и, узнав Рауля, почтительно поспешил к нему.
      – От герцога, – произнес он.
      – О, – воскликнул Атос, – я вижу, Рауль, что ты поглощен делами, как полководец. Я пройду один к д'Артаньяну.
      – Извините меня, пожалуйста, – сказал Рауль.
      – Да, да, я тебя извиняю. До свиданья, Рауль. До завтрашнего дня я буду дома. Утром я, вероятно, уеду в Блуа, если не будет каких-нибудь приказаний.
      – Завтра я приеду засвидетельствовать вам свое почтение.
      Атос ушел. Рауль распечатал письмо Бекингэма.
      «Господин де Бражелон, – писал герцог, – из французов, которых я видел, вы мне нравитесь больше всех. Обращаюсь к вашей дружбе. Я получил записку, написанную прекрасным французским языком. Я англичанин и боюсь, что недостаточно хорошо понимаю ее. Письмо подписано знатным именем. Вот все, что я знаю. Не будете ли вы так добры прийти ко мне? Я узнал, что вы вернулись из Блуа.
      Преданный вам Виллье, герцог Бекингэм».
      – Я иду к твоему господину, – сказал Рауль слуге де Гиша, отпуская его. – Через час я буду у господина Бекингэма, – прибавил он, делая рукой знак посланному герцога.

ТОМ II

ЧАСТЬ III

Глава 1.
БЕСПОЛЕЗНЫЕ УСИЛИЯ

      Отправившись к де Гишу, Рауль застал у него де Варда и Маникана. После истории с дуэлью де Вард делал вид, что незнаком с Раулем.
      Де Гиш встал навстречу Раулю. Горячо пожимая руку друга, Рауль бросил беглый взгляд на его гостей, стараясь угадать, чем они озабочены.
      Де Вард был холоден и непроницаем. Маникан как будто весь был погружен в созерцание убранства комнаты.
      Де Гиш увел Рауля в соседний кабинет и усадил его.
      – Ты выглядишь молодцом! – сказал он ему.
      – Странно, – отвечал Рауль, – настроение у меня весьма неважное.
      – Так же как и у меня, Рауль. Любовные дела не ладятся.
      – Тем лучше, граф. Я был бы очень огорчен, если бы твои дела шли хорошо.
      – Так не огорчайся. Я очень несчастлив и вдобавок вижу кругом одних счастливцев.
      – Но понимаю, – отвечал Рауль. – Пожалуйста, друг мой, объяснись.
      – Сейчас поймешь. Я напрасно боролся со своим чувством; оно росло и постепенна захватывало меня целиком Я вспомнил твои советы, призывал на помощь все свои силы; я хорошо понимал, на что я иду. Это гибель, я знаю. Но пусть! Я все-таки пойду вперед.
      – Безумец! Ведь первый же шаг погубит тебя.