А. Дюма. Собрание сочинений ("Мир книги") - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

      Если бы не любовь, Маликорн был бы счастлив; но он невольно чувствовал эту любовь, хотя тщательно скрывал ее, убежденный, что при малейшей уступке своей непостоянной возлюбленной шалунья начнет его унижать и над ним смеяться.
      Он оскорблял возлюбленную своим пренебрежением. Тогда она, желая его испытать, шла навстречу его страсти, он был полон желаний, но напускал на себя холодность, уверенный, что, если он откроет ей объятия, она убежит и посмеется над ним.
      Со своей стороны, Монтале воображала, что не любит Маликорна, но на самом деле любила его. Маликорн так часто говорил ей о своем равнодушии, что время от времени она начинала верить этому, и тогда казалось, что она ненавидит молодого человека.
      Больше всего Маликорн привлекал Ору де Монтале тем, что всегда был начинен самыми свежими придворными и городскими новостями; он всегда привозил с собой в Блуа новую моду, тайну, духи. Он побеждал ее тем, что никогда не просил о свидании, а, наоборот, заставлял упрашивать себя, чтобы принять знаки благосклонности, которых он страстно желал.
      Монтале тоже не скупилась на рассказы. От нее Маликорн знал все, что делалось в доме овдовевшей герцогини, и, в свою очередь, создавал из этих сведений такие сказки для Маникана, что, слушая их, можно было умереть со смеху. Маникан передавал их де Гишу, а тот герцогу Филиппу.
      Вот в двух словах сеть мелких интересов и интриг, соединявшая Блуа с Орлеаном и Орлеан с Парижем; они должны были привести бедную Луизу де Лавальер в Париж, где ее появление вызвало такие крупные перемены; уходя из комнаты Оры под руку с матерью, она не подозревала, какая необычайная судьба ожидала ее.
      Что касается старичка Маликорна – мы имеем в виду орлеанского старшину, – то он разбирался в настоящем не лучше, чем иные в будущем. Когда он ежедневно прогуливался после обеда от трех до пяти часов на площади св. Екатерины, в своем сером платье, сшитом по моде времен Людовика XIII, и в суконных туфлях с большими бантами, ему и в голову не приходило, что это он оплачивал все взрывы смеха, все тайные поцелуи, перешептывания, все эти ленты и сокровенные планы, цепь которых тянулась на сорок пять лье от Блуаского замка до Пале-Рояля.

Глава 32.
МАНИКАН И МАЛИКОРН

      Как мы уже сказали, Маликорн отправился к своему другу Маникану, временно удалившемуся от света в город Орлеан. Тот как раз собирался продать последний приличный костюм, который у него остался.
      За две недели перед тем Маникан взял у графа де Гиша сто пистолей, совершенно необходимые ему, чтобы приготовиться к походу, то есть к путешествию в Гавр, навстречу принцессе. А три дня тому назад он выудил у Маликорна пятьдесят пистолей в виде вознаграждения за патент для Монтале.
      Он истратил все эти деньги, и никаких поступлений больше не предвиделось. Ему оставалось только продать свой прекрасный, восхищавший весь двор костюм из сукна и атласа, вышитый золотом, с золотыми галунами. Но чтобы продать этот костюм, Маникану пришлось лечь в постель.
      Вынужденный по меньшей мере целую неделю обходиться без танцев и игр, Маникан пребывал в унынии. Он ждал ростовщика, когда к нему вошел Маликорн.
      У Маникана вырвался крик отчаяния.
      – Как, – сказал он с непередаваемой тоской, – опять вы, милый друг?
      – О, вы весьма любезны, – ответил Маликорн.
      – Видите ли, я ждал денег, а вместо этого явились вы.
      – А что, если я принес вам деньги?
      – Тогда дело другое. Милости прошу, дорогой друг.
      И он протянул руку, но не Маликорну, а за его кошельком.
      Маликорн сделал вид, что не понял, и подал ему руку.
      – А деньги? – спросил Маникан.
      – Сначала, дорогой друг, заработайте их.
      – А как?
      – Нужно встать с постели и немедленно отправиться к графу де Гишу.
      – Встать? – удивился Маникан, потягиваясь на кровати. – Ну нет!
      – Значит, вы продали всю свою одежду?
      – У меня остался один камзол, и даже самый нарядный, но я жду покупателя.
      – А панталоны?
      – Они перед вами на стуле.
      – Ну раз у вас остались панталоны и камзол, надевайте их, велите седлать лошадь – ив путь.
      – И не подумаю.
      – Почему?
      – Но разве вы не знаете, что граф де Гиш в Этампе?
      – Нет, я думал, что он в Париже; значит, вместо тридцати лье вам придется проехать всего четырнадцать.
      – Вы неподражаемы! Если я проеду в этом платье четырнадцать лье, его уже нельзя будет потом надеть, и вместо того, чтобы продать костюм за тридцать пистолей, мне придется уступить его за пятнадцать.
      – Уступайте за какую угодно цену, но мне нужен второй патент на должность фрейлины.
      – Для кого? Или у Монтале есть двойник?
      – Как вы коварны! Это вы проматываете два состояния: мое и графа де Гиша.
      – Вернее, графа де Гиша и ваше.
      – Это правда, по месту и почет; но вернемся к патенту.
      – Друг мой, к принцессе назначат только двенадцать фрейлин. Я уже достал для вас то, что оспаривали около тысячи двухсот девиц, и для этого мне пришлось пустить в ход всю мою дипломатию…
      – Знаю, вы действовали геройски, милый друг.
      – Знаете, сколько было хлопот? – сказал Маникан.
      – О, мне об этом незачем говорить! Когда я буду королем, обещаю вам…
      – Что вы будете именоваться Маликорном Первым?
      – Нет, обещаю назначить вас суперинтендантом моих финансов, но сейчас не об этом идет речь.
      – К сожалению.
      – Мне нужно достать второе место фрейлины.
      – Если бы вы, мой друг, обещали мне небеса, я не двинулся бы с места.
      В кармане Маликорна зазвенели монеты.
      – Здесь у меня двадцать пистолей, – заметил Маликорн.
      – А что вы хотите с ними сделать?
      – Ах, – ответил немного раздосадованный Маликорн, – может быть, я хочу их прибавить к тем пятистам, которые вы уже должны мне.
      – Вы правы, – согласился Маникан и снова протянул руку, – если так, я могу их принять. Давайте!
      – Погодите же. Протянуть руку – этого мало. Скажите: получу я от вас патент за двадцать пистолей?
      – Конечно. Сегодня же.
      – О, берегитесь, господин Маникан, вы берете на себя слишком много, я не прошу у вас такой жертвы. Тридцать лье в один день – это слишком: вы убьете себя.
      – Для меня нет ничего невозможного, когда надо оказать дружескую услугу. Сколько лье до Этампа?
      – Четырнадцать.
      – Я предлагаю вам пари на двадцать пистолей.
      – Какого рода?
      – Вы говорите, что до Этампа четырнадцать лье, значит, туда и обратно двадцать восемь?
      – Без сомнения.
      – Положим четырнадцать часов на эти двадцать восемь лье, час на свидание с графом де Гишем и час на то, чтобы он написал принцу. Всего выходит шестнадцать часов.
      – Вы считаете, как Кольбер.
      – Сейчас полдень.
      – Половина первого.
      – Ого, у вас отличные часы.
      – Так что вы хотели сказать? – поинтересовался Маликорн, пряча часы в карман.
      – Да, правда. Я предлагаю вам пари на двадцать пистолей, что вы получите письмо графа де Гиша через восемь часов.
      – У вас, должно быть, крылатый конь?
      – Это мое дело. Хотите держать пари?
      – Я получу письмо графа через восемь часов?
      – Да.
      – С его собственноручной подписью?
      – Да.
      – Хорошо, согласен, – решил Маликорн, заинтересованный тем, как этот любитель продавать костюмы выйдет из положения.
      – Дайте мне бумагу, чернила и перо.
      – Вот.
      Маникан со вздохом поднялся и, опираясь на левую руку, старательно вывел:
      «Квитанция на место фрейлины герцогини Орлеанской, которое граф де Гиш постарается устроить немедленно.
      Де Маникан».
      Окончив эту трудную работу, Маникан лег и вытянулся.
      – Ну, – спросил Маликорн, – что все это значит?
      – Да то, что, если вы торопитесь получить письмо де Гиша к принцу, я выиграл пари.
      – Как?
      – Мне кажется, это ясно: вы берете эту бумагу и едете вместо меня.
      – Так.
      – Вы пускаете лошадь карьером, и через шесть часов вы в Этампе. Через семь – получаете письмо графа, и я выигрываю пари, не вставая с постели, что удобно и мне и вам.
      – Положительно, Маникан, вы великий человек.
      – Я знаю.
      – Итак, я еду в Этамп и передаю эту записку графу де Гишу?
      – Он дает вам такую же к принцу, и вы отправляетесь с нею в Париж.
      – Принц согласится?
      – Немедленно.
      – Значит, вы от графа де Гиша получаете все, что вам угодно, мой милый Маникан?
      – Все, кроме денег.
      – Гм, исключение неприятное! Что, если бы вместо денег вы попросили у него…
      – Что же?
      – Что, если бы один из ваших друзей попросил услуги?
      – Я ему не оказал бы ее или, по крайней мере, спросил, какую услугу он окажет мне взамен.
      – Отлично. Этот друг говорит с вами.
      – Вы, Маликорн? Значит, вы очень богаты?
      – У меня есть еще пятьдесят пистолей.
      – Именно нужная мне сумма. Где эти деньги?
      – Тут, – сказал Маликорн и хлопнул себя по карману.
      – Тогда говорите, мой милый, что вам нужно.
      Маликорн опять взял чернила, перо, бумагу и подал Маникану.
      – Пишите, – попросил он.
      – Диктуйте.
      – «Квитанция на должность при дворе герцога Орлеанского…»
      – О, – произнес Маникан, поднимая перо. – Должность при дворе герцога за пятьдесят пистолей?
      – Вы ослышались, мой дорогой: я сказал – пятьсот…
      – И эти пятьсот?..
      – Вот они.
      Маникан пожирал глазами стопку монет, но на этот раз Маликорн держал деньги далеко.
      – Так что же вы скажете? Пятьсот пистолей!
      – Я скажу, что это даром, – заметил Маникан и взялся за перо. – Скоро мое влияние кончится по вашей вине. Диктуйте.
      Маликорн продолжал:
      – «… которую мой друг граф де Гиш выхлопочет у герцога для моего друга Маликорна».
      – Готово, – поднял на пего глаза Маникан.
      – Простите, но вы забыли подписать свое имя.
      – Да, правда! Давайте пятьсот пистолей.
      – Вот двести пятьдесят.
      – А остальные двести пятьдесят?
      – Когда я получу место.
      Маникан поморщился.
      – В таком случае верните мне рекомендательное письмо.
      – Зачем?
      – Я хочу приписать одно слово: «спешное».
      Маликорн отдал письмо. Маникан сделал приписку.
      – Хорошо, – заметил Маликорн, взяв бумагу обратно.
      Маникан стал пересчитывать золото.
      – Тут не хватает двадцати пистолей, – сказал он.
      – Как?
      – Двадцати пистолей, которые я у вас выиграл.
      – Когда?
      – Когда я держал с вами пари, что через восемь часов вы получите письмо от графа де Гиша.
      – Верно.
      И Маликорн прибавил еще двадцать пистолей. Маникан собрал пригоршнями золото и дождем рассыпал его по постели.
      – Вот второе место, – прошептал Маликорн, стараясь высушить чернила на листке. – С первого взгляда кажется, будто оно стоит мне дороже первого, по…
      Он не договорил, взял перо и написал Монтале:
      «Прошу вас передать вашей подруге, что она вскоре получит патент. Я еду за подписью. Я проеду восемьдесят шесть лье из любви к вам».
      Потом с саркастической улыбкой закончил своп размышления: «С первого взгляда кажется, будто это место стоило мне дороже первого, но… выгода, я думаю, пропорциональна затратам. Мадемуазель де Лавальер принесет мне больше выгоды, чем Монтале, или… или я не Маликорн!»
      – До свиданья, Маникан.
      И он вышел.

Глава 33.
ДВОР ОСОБНЯКА ГРАММОНА

      Приехав в Этамп, Маликорн узнал, что граф отбыл в Париж.
      Маликорн отдохнул часа два, потом продолжал свой путь.
      В Париж он приехал ночью и направился в маленькую гостиницу, где всегда останавливался, когда наезжал в столицу, а на следующий день в восемь часов явился в дом маршала Граммона. Маликорн приехал как раз вовремя, ибо застал графа за последними сборами. Де Гиш готовился проститься с принцем перед поездкой в Гавр, где цвет французской знати собирался встретить английскую принцессу.
      Маликорн произнес имя Маникана, и его тотчас приняли.
      Граф де Гиш был во дворе дома и осматривал экипажи, которые доезжачие и конюхи показывали ему.
      – Маникан! – воскликнул он. – Пусть идет скорее, черт побери!
      И он сделал несколько шагов навстречу гостю.
      Маликорн проскользнул в полуоткрытые ворота и взглянул на де Гиша.
      Граф удивился, увидев вместо своего друга незнакомое лицо.
      – Простите, господин граф, – сказал Маликорн, – произошла ошибка: вам доложили о Маникане, а я только его посланный.
      – А, – разочарованно протянул де Гиш. – Что же вы мне привезли?
      – Письмо, господин граф.
      Маликорн передал первую записку, внимательно наблюдая за выражением лица де Гиша.
      Тот прочитал и рассмеялся.
      – Опять, – удивился он, – опять фрейлина! Да этот чудак Маникан покровительствует всем фрейлинам Франции.
      Маликорн поклонился.
      – А почему он сам не приехал?
      – Он лежит в постели.
      – Значит, он без денег? – Де Гиш пожал плечами. – Да что же он делает со своими деньгами?
      Маликорн сделал жест, говоривший, что об этом он знает не больше графа.
      – Так, значит, он не будет в Гавре?
      Новый жест Маликорна.
      – Это невозможно. Там будут все.
      – Надеюсь, господин граф, он не пропустит такого события.
      – Ему следовало уже быть в Париже.
      – Чтобы наверстать потерянное время, он может поехать прямым путем.
      – А где он?
      – В Орлеане.
      – Мне кажется, – сказал де Гиш с поклоном, – вы человек со вкусом.
      Маликорн был в платье Маникана. Он, в свою очередь, поклонился.
      – Вы оказываете мне большую честь, сударь.
      – С кем я имею удовольствие говорить?
      – Моя фамилия Маликорн, сударь.
      – Как вы находите, господин де Маликорн, эти пистолетные кобуры?
      Маликорн был неглуп и тотчас понял положение: частица «де» перед именем равняла его с собеседником.
      С видом знатока он посмотрел на кобуры и ответил без колебания:
      – Тяжеловаты, граф.
      – Видите, – обратился де Гиш к седельнику, – этот господин, человек со вкусом, находит их тяжелыми. Что я вам только что говорил?
      Седельник начал оправдываться.
      – А что вы скажете о той лошади? – спросил де Гиш. – Это тоже моя новая покупка.
      – На вид безупречный конь, господин граф. Но чтобы высказать мнение, следует поездить на нем.
      – Ну так садитесь, господин де Маликорн, и сделайте два-три круга.
      Маликорн свободно собрал поводья от узды и мундштука, взялся левой рукой за гриву, поставил ногу в стремя, поднялся и сел в седло. Сперва он объехал вокруг двора шагом. Потом рысью. Третий раз пустил копя галопом. Наконец Маликорн остановился подле графа, спрыгнул на землю и кинул поводья конюху.
      – Что же? – спросил граф. – Что выскажете, господин де Маликорн?
      – Граф, – отвечал Маликорн, – это лошадь меклепбургской породы. Когда я смотрел, хорошо ли пристегнут мундштук, я заметил, что ей седьмой год.
      В этом возрасте лошадь следует готовить к войне. Легка в поводу. Говорят, что лошадь с плоской головой никогда не бывает тугоуздой. Холка низковата. Круп заставляет меня сомневаться в чистоте немецкой породы. В ней должна быть английская кровь. Бабки прямые, но на рыси она засекает ноги. Обратите внимание на ковку: при вольтах и перемене ног – мягка.
      Вообще ею легко управлять.
      – Хорошее суждение, господин де Маликорн, – заметил граф. – Вы знаток. – Потом, повернувшись к нему, добавил:
      – У вас прекрасный костюм.
      Вероятно, он сшит не в провинции? С таким вкусом не шьют где-нибудь в Туре или Орлеане.
      – Нет, господин граф, это действительно парижский костюм.
      – Да, я вижу. Но вернемся к делу. Итак, Маникан хочет назначения еще одной фрейлины?
      – Вы прочли, что он вам пишет, господин граф.
      – А первая кто?
      Маликорн почувствовал, что краснеет.
      – Очаровательная девушка, граф, – быстро ответил он. – Ора де Монтале.
      – А! Вы ее знаете?
      – Да, она моя невеста или почти…
      – Тогда дело другого рода… Поздравляю, – усмехнулся де Гиш.
      У него на языке вертелась шутка в стиле придворных, но слово «невеста» напомнило ему об уважении к женщинам.
      – А для кого второй патент? – спросил де Гиш. – Не для невесты ли Маникана? В таком случае мне ее жаль, бедняжку. Плохой будет у нее муж.
      – Нет, граф… Второй патент для мадемуазель де Л а Бом Леблан де Лавальер.
      – Не знаю ее.
      – Да, господин граф, ее мало знают в свете, – сказал Маликорн с улыбкой.
      – Хорошо, я поговорю с принцем. Кстати, она дворянка?
      – Да, из очень хорошего рода и фрейлина вдовствующей герцогини.
      – Отлично. Не угодно ли проехать со мной к герцогу?
      – Если вы мне окажете такую честь, охотно.
      Смяв письмо Маникана, де Гиш сунул его в карман.
      – Граф, – застенчиво сказал Маликорн, – мне кажется, вы прочли не все.
      – Разве не все?
      – Да, в конверте лежало два письма.
      Граф снова открыл конверт.
      – А, – протянул он, – верно.
      И он развернул непрочитанную записку.
      – Я так и думал! Еще просьба о месте при дворе герцога Орлеанского.
      Ах, этот Маникан ненасытен! Злодей, он, должно быть, торгует должностями?
      – Нет, господин граф, он хочет сделать подарок.
      – Кому?
      – Мне, граф.
      – Почему вы мне не сказали этого сразу, господин де Мовезкорн?
      – Маликорн.
      – Простите, меня вечно путает латынь: ужасная привычка к этимологии.
      И зачем, черт побери, заставляют дворян учиться латыни. Mala – mauvaise – дурная. Маликорн и Мовезкорн – выходит одно и тоже. Вы извините меня, господин де Маликорн.
      – Ваша доброта меня трогает, сударь, и в то же время дает повод сообщить об одном обстоятельстве.
      – О каком же?
      – Я не дворянин. У меня есть сердце, немного ума, но мое имя Маликорн, без частицы «де».
      – О, – воскликнул де Гиш, глядя в лукавое лицо своего собеседника, вы, право, очень приятный человек. Ваше лицо мне нравится, господин Маликорн, и, вероятно, вы полны достоинств, раз этот эгоист Маникан полюбил вас. Скажите откровенно: вы не святой, спустившийся на землю?
      – Почему?
      – Черт побери! Потому что Маникан делает вам подарки. Вы ведь сказали, что он желает в виде дара доставить вам место при дворе принца?
      – Извините, господин граф, если я получу место, то не Маникан достанет мне его, а вы.
      – И потом, может быть, он не совсем даром согласился хлопотать за вас?
      – Господин граф…
      – Постойте, в Орлеане живет некий Маликорн, – ну да, конечно, который ссужает деньгами принца Конде.
      – Насколько мне известно, это мой отец.
      – Ага! У принца – отец, у ненасытного де Маникана – сын. Сударь, берегитесь, я его знаю: черт побери, он обглодает вас до костей.
      – Только я даю взаймы без процентов, господин граф, – с улыбкой заметил Маликорн.
      – Я же говорил, что вы святой или нечто в этом роде, господин Маликорн. Вы получите место, или я не де Гиш.
      – О господин граф, как я вам благодарен! – в восторге воскликнул Маликорн.
      – Едем к принцу, дорогой господин Маликорн, едем.
      И де Гиш направился к выходу, знаком приглашая Маликорна следовать за ним.
      У самых ворот с ними столкнулся молодой человек.
      Это был дворянин лет двадцати пяти, бледный, с тонкими губами, блестящими глазами, с темными волосами и бровями.
      – А, здравствуйте, – начал он, заставив де Гиша вернуться обратно во двор.
      – Ах, это вы, де Вард! Вы в сапогах, при шпорах, с хлыстом в руках!
      – Я в таком виде, какой подобает иметь человеку, уезжающему в Гавр.
      Завтра Париж совсем опустеет.
      Затем пришедший церемонно приветствовал Маликорна, которому нарядный костюм придавал вид вельможи.
      – Господин Маликорн, – сказал своему другу до Гиш. Де Вард поклонился.
      – Виконт де Вард, – сказал де Гиш Маликорну.
      Маликорн, в свою очередь, поклонился.
      – Сообщите нам, де Вард, – продолжал де Гиш, – вы ведь знаете такие вещи: какие должности еще свободны при дворе или, вернее сказать, в доме принца?
      – В доме принца? – повторил де Вард, стараясь вспомнить. – Погодите, кажется, обер-шталмейстера.
      – О, – воскликнул Маликорн, – не будем говорить о таких вещах; мое честолюбие не заходит так далеко.
      Де Вард был гораздо подозрительнее и проницательнее де Гиша: он тотчас же разгадал Маликорна.
      – Дело в том, – произнес он, окидывая его взглядом с ног до головы, что занимать место обер-шталмейстера может только герцог и пэр.
      – Я прошу лишь очень скромной должности, – проговорил Маликорн. – Я человек маленький и не такого высокого мнения о себе.
      – Господин Маликорн, – повернулся граф к де Варду – очаровательный человек; одна беда – он не дворянин. Но ведь, вы знаете, я не особенно ценю человека, когда он только дворянин, и не больше.
      – Верно, – согласился де Вард. – Но замечу вам, милый граф, что без титула нельзя надеяться поступить к герцогу.
      – Правда, – вздохнул граф, – этикет весьма строг. Черт возьми, мы и не подумали об этом!
      – Какое несчастье для меня, – слегка бледнея, заметил Маликорн.
      – Надеюсь, горю можно помочь, – ответил де Гиш.
      – Погодите, – воскликнул де Вард, – средство уже найдено! Вас сделают дворянином, дорогой господин Маликорн. Его святейшество кардинал Мазарини только и занимался этим с утра до вечера.
      – Полно, полно, де Вард, – остановил друга граф, – бросьте неуместные шутки: мы не должны шутить на подобные темы. Правда, теперь можно купить патент на дворянство, но это несчастье, и мы, дворяне, не должны смеяться над этим даже в своем кругу.
      – Ей богу, вы настоящий пуританин, как говорят англичане.
      – Господин виконт де Бражелон, – доложил лакей, словно они находились не во дворе, а в гостиной.
      – А, дорогой Рауль, иди скорей! Ты тоже в сапогах! При шпорах! Ты, значит, едешь?
      Бражелон подошел к молодым людям и поздоровался с ними с той мягкой серьезностью, которая была его отличительной чертой. Его поклон главным образом относился к незнакомому ему де Варду, лицо которого приняло холодное выражение при виде Рауля.
      – Друг мой, – сказал виконт де Гишу, – я явился за тобой; ведь мы едем в Гавр вместе!
      – Тем лучше. Это будет великолепное путешествие!
      Господин Маликорн, господин де Бражелон. Ах, де Вард, я тебя сейчас познакомлю.
      Молодые люди обменялись сдержанными поклонами.
      Казалось, эти два характера неминуемо должны были столкнуться. Де Вард был увертлив, хитер, скрытен. Рауль серьезен, прям, благороден.
      – Примири нас с де Вардом, Рауль.
      – О чем вы спорили?
      – О дворянстве.
      – Кто может быть лучшим судьей в этом вопросе, нежели один из Граммонов?
      – Я прошу у тебя не комплиментов, а твоего мнения.
      – Но мне нужно знать, в чем разногласие.
      – Де Вард уверяет, будто титулами злоупотребляют; я же говорю, что человеку титул не нужен.
      – И ты прав, – кивнул головой Рауль.
      – А я, виконт, – упрямо возразил де Вард, – считаю, что я прав.
      – А что вы говорили, сударь?
      – Что во Франции делают все возможное, чтобы унизить дворян.
      – Кто же это? – нахмурился Рауль.
      – Сам король. Он окружает себя людьми, которые не в состоянии доказать, что их род насчитывает хотя бы четыре поколения благородных предков.
      – Полно, – сказал де Гиш. – Не знаю, где ты это видел, де Вард.
      – Могу привести пример.
      И де Вард окинул Бражелона быстрым взглядом.
      – Говори.
      – Знаешь ли ты, кто назначен капитаном мушкетеров, кто получил должность, которая стоит выше пэрства, должность, которую можно считать выше звания маршала Франции?
      Рауль начал краснеть: он видел, к чему клонилась речь де Варда.
      – Нет, а кого назначили? – спросил де Гиш. – Во всяком случае, это назначение недавнее; еще неделю назад должность была свободна, и король отказал герцогу Орлеанскому, просившему ее для кого-то из своих.
      – Ну, так дна я, мой милый, король отказал герцогу, чтобы отдать эту должность д'Артаньяну, младшему сыну гасконского дворянчика, человеку, который лет тридцать таскал свою шпагу по передним.
      – Простите, сударь, если я вас прерву, – сказал Рауль, бросая строгий взгляд на де Варда, – но, право, мне кажется, вы не знаете человека, о котором говорите.
      – Я не знаю д'Артаньяна? О боже мой! Да кто же его не знает?
      – Все знающие его, сударь, – холодно и спокойно возразил Рауль, – говорят, что если он менее знатен, чем король (а это не его вина), то мужеством и честностью он стоит вровень со всеми королями мира. Вот мое мнение, сударь, а я, слава богу, с самого рождения знаю господина д'Артаньяна.
      Де Вард, собирался ответить, но де Гиш остановил его.

Глава 34.
ПОРТРЕТ ПРИНЦЕССЫ

      Спор готов был обостриться, и де Гиш понял это.
      Действительно, в глазах Бражелона загорелась инстинктивная враждебность. Во взгляде де Варда сквозило намерение больно задеть Рауля.
      – Господа, – сказал граф, – нам нужно расстаться. Я должен побывать у принца. Сговоримся, где встретиться. Де Вард отправится со мной в Лувр, а ты. Рауль, замени меня в доме. Ведь здесь без твоего совета ничего не делается. Брось последний взгляд на приготовления к отъезду.
      Рауль не избегал, но и не искал сам случаев для столкновений и дуэлей; он кивнул головой в знак согласия и сел на скамейку на солнце.
      – Если можно, – попросил де Гиш, – посиди здесь. Пусть тебе покажут двух лошадей, которых я только что приобрел. Я купил их только с тем условием, что ты одобришь мою покупку. Ах да, извини, я не успел узнать, как поживает граф де Ла Фер?
      Произнося эти слова, де Гиш повернулся к де Варду, стараясь увидеть, какое впечатление произведет на него имя отца Рауля.
      – Благодарю, – ответил Бражелон, – граф здоров.
      Молния ненависти блеснула в глазах де Варда.
      Де Гиш сделал вид, что не заметил этого мрачного блеска, подошел к Раулю и пожал ему руку:
      – Так решено, Бражелон, ты встретишь нас во дворе Пале-Рояля?
      Потом движением руки он пригласил с собой де Варда и сказал:
      – Мы уходим. Прошу, господин Маликорн.
      При этом имени Рауль вздрогнул.
      Ему показалось, что он уже слышал его однажды, но он никак не мог вспомнить где. Пока он, задумавшись, слегка раздраженный разговором с де Вардом, старался воскресить в памяти, когда ему довелось слышать имя Маликорна, трое молодых людей направились к Пале-Роялю, где жил Филипп Орлеанский.
      Маликорн понял, во-первых, что приятелям хотелось поговорить, во-вторых, что он не должен идти рядом с ними.
      Он пошел сзади.
      – Ну не безумие ли? – спросил де Гиш своего спутника, когда они отошли от дома Граммонов. – Вы нападаете на д'Артаньяна, и это при Рауле!
      – Разве запрещено нападать на д'Артаньяна?
      – Да разве вы не знаете, что д'Артаньян представляет собой четвертую часть того славного и грозного целого, которое называлось мушкетерами?
      – Знаю, но не вижу, почему это может мешать мне ненавидеть д'Артаньяна.
      – Что же он вам сделал?
      – О, мне? Ничего.
      – Так за что же вы его ненавидите?
      – Спросите об этом у тени моего отца.
      – Право, дорогой де Вард, вы меня удивляете.
      Д'Артаньян не принадлежит к числу людей, которые, возбудив ненависть к себе, уклоняются от сведения счетов; ваш отец, как мне говорили, тоже не любил оставаться в долгу. А ведь не существует таких обид, которые не смывались бы кровью после честного, хорошего удара шпаги.
      – Что делать, мой дорогой? Между моим отцом и д'Артаньяном существовала вражда. Мне, еще ребенку, отец говорил об этой ненависти и завещал ее мне вместе с остальным наследством.
      – И эта ненависть относилась только к д'Артаньяну?
      – О, Д'Артаньян слишком был связан со своими тремя друзьями; поэтому доля ненависти, конечно, приходится и на них.
      Де Гиш, не спускавший глаз с де Варда, внутренне содрогнулся, увидев улыбку молодого человека. Что-то похожее на предчувствие проникло в его сознание, и он мысленно сказал себе, что прошло время открытых поединков между дворянами, но ненависть, гнездясь в глубине души и не выливаясь наружу, тем не менее остается ненавистью; словом, что после отцов, которые страстно ненавидели друг друга и сражались на шпагах, явились сыновья, тоже ненавидящие друг друга, но избравшие оружием интригу и предательство.
      Не Рауля, конечно, подозревал в предательстве и интригах де Гиш: он содрогнулся от страха за Рауля. Эти тяжелые мысли омрачили лицо де Гиша, между тем как де Вард вполне овладел собой.
      – Впрочем, – добавил он, – я ничего не имею лично против де Бражелона; я его совсем не знаю.
      – Во всяком случае, де Вард, – заметил де Гиш довольно суровым тоном, – не забудьте одного: Рауль – мой лучший друг.
      Де Вард поклонился.
      Они вскоре очутились у Пале-Рояля, окруженного толпой любопытных.
      Приближенные Филиппа Орлеанского дожидались его приказаний, чтобы сесть на коней и составить свиту послов, которым было поручено привезти в Париж принцессу.
      Де Гиш оставил де Варда и Маликорна около большой лестницы и поднялся к принцу. Он пользовался такой же благосклонностью принца, как и шевалье де Лоррен, который терпеть не мог де Гиша, хоть и улыбался ему.
      Молодой принц сидел перед зеркалом и румянил щеки. В углу кабинета на подушках разлегся шевалье де Лоррен; его длинные белокурые волосы только что завили, и теперь он играл своими локонами.
      Принц обернулся на шум и увидел графа.
      – А, это ты, Гиш, – сказал он, – пожалуйста, подойди к нам и скажи мне правду.
      – Ваше высочество знает, что это мой недостаток.
      – Представь себе, Гиш, противный Лоррен огорчает меня.
      Де Лоррен пожал плечами.