А. Дюма. Собрание сочинений ("Мир книги") - Виконт де Бражелон или десять лет спустя

      Графиня де Суасон прервала де Гиша.
      – Признайтесь, граф, – улыбнулась она, – что вы немножко приукрашиваете ваш рассказ.
      – Графиня, я, как попугай, передаю то, что сообщили мне англичане. К стыду своему должен признаться, что я точен, как копия.
      – Карл Второй умер бы, если б перенес все это.
      Людовик XIV поднял свою гордую голову.
      – Графиня, – сказал он серьезным голосом, в котором сквозила еще юношеская застенчивость, – кардинал может подтвердить, что во время моего несовершеннолетня дела Франции шли очень плохо… И если б в то время я был бы постарше и мог взяться за оружие, мне часто приходилось бы воевать, чтобы добыть себе ужин.
      – По счастью, – проговорил кардинал, первый раз нарушивший молчание, – вы преувеличиваете, ваше величество, и ужин всегда был готов вовремя для вас и для ваших слуг.
      Король покраснел.
      – О, – некстати вскричал Филипп со своего места, продолжая глядеться в зеркало, – я помню, что раз в Мелюне ни для кого не было ужина; король скушал две трети куска хлеба, а мне отдал остатки.
      Все гости, увидев, что Мазарини улыбнулся, засмеялись. Королям льстят так же напоминанием минувших бедствий, как и надеждою на будущее счастье.
      – И все же французская корона всегда крепко держалась на головах королей, – поспешно прибавила Анна Австрийская, – а английская корона упала с головы Карла Первого. И когда возмущение угрожало французскому трону, когда он колебался, – иногда ведь бывает, что трон колеблется, так же как случаются землетрясения, – всякий раз славная победа возвращала нам спокойствие.
      – С новыми лаврами для короны, – добавил Мазарини.
      Граф де Гиш умолк. Король принял равнодушный вид, а Мазарини обменялся взглядом с королевой Анной Австрийской, как бы благодаря ее за помощь.
      – Все равно, – сказал Филипп, приглаживая волосы, – мой кузен Карл не хорош лицом, но очень храбр и дрался, как немецкий рейтар. И если еще будет так же драться, то непременно выиграет сражение… как при Рокруа…
      – Но у него нет войска, – заметил шевалье де Лоррен.
      – Союзник его, король голландский, даст ему войско. О, я послал бы ему солдат, если бы был королем Франции.
      Людовик XIV вспыхнул. Мазарини притворился, что поглощен игрою.
      – Теперь, – продолжал граф де Гиш, – судьба несчастного принца свершилась. Он погиб, если Монк обманул его. Тюрьма, может быть смерть, довершит его несчастья, начавшиеся с изгнания, битв и лишений.
      Мазарини нахмурил брови.
      – Правда ли, что его величество Карл Второй покинул Гаагу? – спросил Людовик XIV.
      – Совершенная правда, ваше величество, – отвечал граф. – Отец мой получил письмо, в котором его уведомляют об этом отъезде со всеми подробностями. Известно даже, что король сошел на берег в Дувре. Рыбаки вилели, как он направился в порт. Но все дальнейшее – пока тайна.
      – Как бы я хотел знать, что было дальше! – с жаром вскричал Филипп Анжуйский. – Вы, верно, знаете, братец?
      Людовик XIV опять покраснел – в третий раз в продолжение часа.
      – Спросите у кардинала, – отвечал он таким голосом, что Мазарини, Анна Австрийская и все гости посмотрели на него.
      – Это значит, сын мой, – сказала Филиппу с улыбкой Анна Австрийская, – что король не любит говорить о государственных делах вне совета.
      Филипп покорно выслушал замечание и, улыбаясь, низко поклонился брату, потом матери.
      Но Мазарини заметил, что в дальнем углу комнаты составляется группа и что герцог Анжуйский, граф де Гиш и шевалье де Лоррен, лишенные возможности рассуждать громко, могут потихоньку сказать больше, чем нужно. Он бросал на них недоверчивые и беспокойные взгляды, намекая Анне Австрийской, что надо прервать это тайное совещание, как вдруг Бернуин вошел в дверь, за кроватью кардинала, и шепнул ему на ухо:
      – Посол от его величества английского короля.
      Мазарини не мог скрыть своего удивления, которое тотчас же заметил король. Не желая быть нескромным и в то же время показаться лишним, Людовик XIV немедленно встал и, подойдя к кардиналу, простился с ним.
      Гости поднялись; послышался шум отодвигаемых стульев и столов.
      – Устроите так, чтобы все постепенно разошлись, – сказал Мазарини тихо Людовику XIV, – и соблаговолите остаться у меня еще несколько минут.
      Я кончаю дело, о котором теперь же, сегодня вечером, желал бы переговорить с вашим величеством.
      – И с королевами? – спросил Людовик.
      – Да, и с герцогом, – отвечал кардинал.
      С этими словами он приподнялся на своей постели, и полог, спустившись, закрыл ее. Кардинал, однако, не забыл о заговорщиках, которые стояли в углу комнаты.
      – Граф де Гиш, – позвал он слабым голосом, в то время как за опущенным пологом Бернуин подавал ему халат.
      – Я здесь, – отвечал граф, подходя.
      – Сыграйте за меня, вы очень счастливы. Выиграйте мне побольше у этих господ.
      – Извольте, монсеньер.
      Молодой человек сел за столом, откуда король перешел к королевам и заговорил с ними.
      Между графом и несколькими придворными завязалась крупная игра.
      Филипп Анжуйский разговаривал о модах с шевалье де Лорреном, а за пологом кровати уже не было слышно шелеста шелковой одежды кардинала.
      Мазарини вслед за Бернуином вышел в соседнюю комнату

Глава 40.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО

      Перейдя в свой кабинет, кардинал увидел там графа де Ла Фер, который ждал его, внимательно рассматривая картину Рафаэля, висевшую над поставцом, украшенным серебром и золотом.
      Кардинал вошел легко и бесшумно, как тень, и тотчас взглянул на графа, желая, как всегда, по выражению лица собеседника угадать характер разговора.
      Но на этот раз он ошибся. Он ровно ничего не прочел на лице Атоса и не заметил даже того почтения, которое привык видеть всегда и у всех.
      Атос был одет в черное платье, скромно вышитое серебром. Он носил знаки Подвязки, Золотого Руна и Святого Духа – трех высших орденов; соединенные вместе, они бывали только у королей или у артистов на сцене.
      Мазарини долго, но безуспешно старался вспомнить, как зовут стоявшего перед ним человека.
      – Мне доложили, – вымолвил он наконец, – что ко мне приехал посол из Англии.
      Он сел, отпустив Бернуина и Бриенна, собиравшегося в качестве секретаря вести протокол.
      – Действительно, господин кардинал, я прислан его величеством королем английским.
      – Для англичанина вы говорите по-французски удивительно чисто, – приветливо сказал Мазарини, посматривая на ордена и стараясь поймать взгляд посла.
      – Я не англичанин, я француз, господин кардинал, – отвечал Атос.
      – Вот как! Английский король избирает французов в посланники? Это хорошее предзнаменование… Ваше имя, сударь?
      – Граф де Ла Фер, – отвечал Атос без того глубокого поклона, какого требовали и сан и гордость всемогущего министра.
      Мазарини пожал плечами, как бы говоря: «Не знаю этого имени». Потом спросил:
      – И вы приехали сказать мне?..
      – Я приехал от его величества короля английского объявить королю французскому…
      Мазарини нахмурил брови.
      – Объявить королю французскому, – невозмутимо продолжал Атос, – о счастливом возвращении его величества короля Карла Второго на отцовский престол.
      Эта деталь не ускользнула от хитрого кардинала. Мазарини слишком хорошо знал людей и увидел в холодной, почти высокомерной учтивости Атоса признак неприязни, редко встречающейся в атмосфере придворных теплиц.
      – У вас, верно, есть верительные грамоты? – спросил Мазарини сухо и с досадой.
      – Есть, монсеньер.
      Слово «монсеньер» с трудом слетело с уст Атоса; казалось, оно жгло его губы.
      – Покажите их.
      Атос достал депешу из вышитой бархатной сумки, висевшей у него на груди под камзолом.
      Мазарини протянул руку.
      – Извините, господин кардинал, – сказал Атос. – Депеша адресована королю.
      – Если вы француз, сударь, вы должны знать, что значит первый министр при французском дворе.
      Атос отвечал:
      – Да, были времена, когда я знал, что значит первые министры, но давно уже решил всегда обращаться прямо к королю.
      – В таком случае, – бросил Мазарини, начинавший сердиться, – вы не увидите ни министра, ни короля.
      И Мазарини встал. Атос положил депешу в сумку, сдержанно поклонился и направился к двери. Его хладнокровие взбесило Мазарини.
      – Какие странные дипломатические приемы! – вскричал он. – Неужели еще не кончились те времена, когда господин Кромвель присылал к нам своих молодчиков вместо поверенных в делах? Вам недостает, сударь, только круглой шляпы и Библии за поясом.
      – Сударь, – сухо возразил Атос, – мне никогда не случалось, подобно вам, вести переговоры с Кромвелем, я встречал его посланцев только со шпагой в руках. Поэтому я не знаю, как он сносился с первым министром.
      Скажу только о его величестве Карле Втором; когда он пишет его величеству королю Людовику Четырнадцатому, то это не значит, что он пишет его преосвященству кардиналу Мазарини. В этом различии я вовсе не вижу никакого дипломатического приема.
      – А! – воскликнул Мазарини, поднимая голову и ударяя себя рукой по лбу. – А! Вспомнил!
      Атос с удивлением посмотрел на него.
      – Да, да… – продолжал кардинал, рассматривая гостя. – Конечно… Я узнаю вас, сударь! Diavolo! Теперь я уже не удивляюсь!
      – Разумеется, – отвечал с улыбкой Атос. – Это я удивляюсь, что вы, при своей превосходной памяти, до сих пор не узнали меня.
      – Вы, по обыкновению, непокорны, строптивы… Как бишь вас зовут?
      Позвольте… название какой-то реки… Потамос… Нет, острова… Наксос… Нет, – per Jove , – название горы… Атос! Да, именно так!
      Очень рад, что вижу вас на этот раз не в Рюэйле, где вы с вашими проклятыми товарищами содрали с меня изрядный выкуп!.. Фронда!.. Все еще Фронда!.. Проклятая Фронда!.. Ну и закваска!.. Но скажите, почему ваша ненависть ко мне сохранилась дольше, чем моя к вам? Вам-то уж не на что пожаловаться: ведь вы не только вышли сухим из воды, но даже с лентою ордена Святого Духа на шее…
      – Господин кардинал, – возразил Атос, – позвольте мне не входить в рассуждения о подобных вещах… Мне дано поручение. Угодно вам помочь мне исполнить его?
      – Меня удивляет одно, – с насмешкой сказал Мазарини, радуясь, что все припомнил. – Как это вы, господин… Атос, вы, фрондер, приняли на себя поручение к Мазарини, как попросту называли меня прежде…
      И Мазарини рассмеялся. Но кашель мешал ему, и хохот его скоро перешел в хрип.
      – Я принял поручение к королю французскому, господин кардинал, – спокойно отвечал Атос (он считал, что все преимущества на его стороне, и был сдержан).
      – Во всяком случае, господин фрондер, – сказал Мазарини весело, после короля дело, за которое вы взялись…
      – Дело, которое мне поручили, господин кардинал.
      Я не ищу дел.
      – Допустим. Дело это, говорю я, все равно пройдет через мои руки…
      Не будем терять дорогого времени… Скажите мне условия.
      – Я имел честь сообщить вам, что мне неизвестно содержание письма, в котором изложена воля его величества короля Карла Второго.
      – Право, вы меня смешите своим бесстрастием, господин Атос… Видно, что вы водились с тамошними пуританами… Я знаю вашу тайну лучше вас, и вы напрасно не оказываете уважения человеку дряхлому и больному, который много поработал в жизни и храбро сражался за свои идеи, так же как вы за ваши… Вы ничего не хотите сказать мне? Хорошо! Не хотите отдать мне письма? Бесподобно!.. Пойдемте в мою спальню: там вы увидите короля, и при короле я… Но еще одно слово: кто пожаловал вам знаки Золотого Руна? Помню, что вы кавалер ордена Подвязки, но о Золотом Руне я не знал…
      – Недавно испанский король по случаю бракосочетания его величества Людовика Четырнадцатого прислал королю Карлу Второму патент на орден Золотого Руна. Карл Второй передал патент мне, вписав мое имя.
      Мазарини поднялся и, опираясь на руку Бернуина, прошел в свою спальню как раз в ту минуту, когда там доложили о приезде принца.
      Действительно, принц Конде, первый принц крови, победитель при Рокруа, Лане и Нордлингене, явился к монсеньеру Мазарини в сопровождении своих дворян. Он приветствовал короля, когда первый министр отодвинул полог своей кровати.
      Атос увидел Рауля, пожимавшего руку графу де Гишу, и ответил улыбкой на почтительный поклон сына.
      Он увидел также, как вспыхнуло от радости лицо кардинала, когда тот заметил на столе перед собой груду золота. Граф де Гиш выиграл эти деньги, играя за Мазарини по его просьбе.
      Кардинал забыл посла, посольство и принца; он думал только о деньгах.
      – Как! Это мой выигрыш? – вскричал он.
      – Да, почти пятьдесят тысяч экю, – ответил граф де Гиш, вставая. Вернуть ли вам карты или угодно, чтобы я продолжал?
      – Верните! Верните! Вы неосторожны. Пожалуй, еще проиграете весь мой выигрыш!
      – Господин кардинал! – сказал принц Конде, кланяясь.
      – Здравствуйте, ваше высочество, – отвечал министр небрежно. – Очень любезно, что приехали навестить больного друга.
      – Друга! – пробормотал про себя граф де Ла Фер, который не поверил своим ушам, услышав такое определение. – Друзья?! Мазарини и Конде?!
      Кардинал угадал мысли фрондера; он улыбнулся и прибавил, обращаясь к королю:
      – Имею честь представить вашему величеству графа де Ла Фер, посла его величества короля английского… Государственное дело, господа! – прибавил он, обращаясь к гостям, которые по его знаку вышли все, с принцем Конде во главе.
      Рауль, взглянув в последний раз на графа де Ла Фер, вышел вслед за принцем. Филипп Анжуйский и королева, казалось, совещались, остаться ли им.
      – Тут дело семейное, – вдруг сказал Мазарини, останавливая их. – Граф де Ла Фер привез королю послание, в котором Карл Второй, восстановленный на престоле, предлагает сочетать браком брата короля с принцессой Генриеттой, внучкой Генриха Четвертого… Не угодно ли вам, граф, вручить письмо его величеству?
      Атос стоял в изумлении. Каким образом министр мог знать содержание бумаги, с которой он ни на секунду не расставался?
      Но, вполне владея собою, Атос подал депешу молодому королю, который, покраснев, взял ее. Торжественное молчание воцарилось в спальне кардинала. Оно нарушалось только тихим звоном золота, которое Мазарини желтой, сухой рукой укладывал в ларчик, пока король читал письмо,

Глава 41.
РАССКАЗ

      Лукавый кардинал сообщил почти все, и послу ничего не оставалось прибавить. Однако весть о реставрации Карла II поразила короля. Он повернулся к графу, с которого не спускал глаз с самого его появления, и спросил:
      – Не откажите, сударь, рассказать нам подробности о положении дел в Англии. Вы приехали прямо оттуда, вы француз, и ордена на вашей груди показывают, что вы человек знатный и заслуженный.
      – Граф де Ла Фер – старинный слуга вашего величества, – сказал кардинал королеве-матери.
      Анна Австрийская была забывчива, как королева, видевшая много бурь и много ясных дней. Она взглянула на Мазарини, кривая улыбка которого не предвещала ничего хорошего; потом перевела вопросительный взгляд на Атоса.
      Кардинал продолжал:
      – Граф был мушкетером во времена Тревиля и служил покойному королю…
      Граф очень хорошо знает Англию, куда он ездил несколько раз в разное время… Вообще он замечательный человек…
      В словах кардинала таился намек на воспоминания, которых Анна Австрийская так боялась. Англия напоминала ей о ее ненависти к Ришелье и любви к Бекингэму; мушкетер эпохи Тревиля вызвал в ее памяти былые победы, волновавшие ее сердце в молодости, и опасности, чуть не стоившие ей трона.
      Слова эти произвели большое впечатление: члены королевской семьи замолкли, внимательно прислушиваясь. С различными чувствами думали они о тех таинственных временах; юноши уже не застали их, а старики считали их навсегда забытыми.
      – Говорите, граф, – произнес наконец Людовик XIV, который раньше других преодолел смущение, подозрительность и воспоминания, всеми овладевшие.
      – Да, говорите, – прибавил Мазарини, которому ядовитый выпад против Анны Австрийской возвратил бодрость и веселость.
      – Ваше величество, – сказал граф, – судьба короля Карла Второго изменилась, словно чудом. Чего не могли сделать люди, то свершил бог.
      Мазарини закашлялся и заворочался в своей постели.
      – Король Карл Второй, – продолжал Атос, – выехал из Гааги не как изгнанник или завоеватель, а как настоящий король, который вернулся из дальнего путешествия, встреченный всеобщими благословениями.
      – Это действительно чудо, – заметил Мазарини. – Если верить рассказам, Карл Второй, встреченный теперь благословениями, выехал из Англии под звуки выстрелов.
      Король промолчал. Герцог Филипп, который был моложе и легкомысленнее короля, не мог не улыбнуться. Мазарини был доволен этой улыбкой, показывавшей, что его шутку оценили.
      – В самом деле, это изумительно, – сказал король. – Но бог, когда он покровительствует королям, пользуется людьми для исполнения своих намерений. Кому же больше всего обязан Карл Второй возвращением престола?
      – Но, – перебил кардинал, не считаясь с самолюбием короля, – неужели вы не знаете, что он обязан генералу Монку?
      – Разумеется, знаю, – отвечал Людовик решительным голосом, – но я спрашиваю посла о причинах, побудивших генерала Монка изменить свое поведение.
      – Ваше величество, вы коснулись самого существенного вопроса, – отвечал Атос. – Если б не чудо, о котором я имел честь доложить вам, Монк, вероятно, остался бы непобедимым врагом короля Карла Второго. Бог вложил странную, дерзкую и остроумнейшую мысль в голову одного человека, а другую мысль, честную и смелую, – в голову другого. Соединившись, эти две мысли произвели такую перемену во взглядах генерала Монка, что из смертельного врага он стал другом низложенного короля.
      – Вот именно это я и хотел знать, – сказал король. – Но кто же эти два человека?
      – Два француза.
      – О, я очень рад.
      – А мысли? Меня больше интересуют мысли, чем люди, – прибавил Мазарини.
      – Правда, – прошептал король.
      – Вторая мысль, честная и смелая, по менее важная, заключалась в решении добыть миллион, спрятанный покойным королем Карлом Первым в Ньюкасле, и на это золото купить помощь Монка.
      – Ого! – пробормотал Мазарини, пораженный словом «миллион». – Но ведь Ньюкасл был занят Монком?
      – Именно так, господин кардинал, потому-то и я назвал эту идею смелой. Дело состояло вот в чем: надо было вступить в переговоры с Монком, а если он отвергнет предложения, которые будут ему сделаны, добыть для Карла Второго эту сумму, действуя на порядочность, а не на верноподданнические чувства генерала Монка… Так все и было, несмотря на некоторые препятствия; генерал оказался человеком честным и отдал золото.
      – Мне кажется, – сказал король нерешительно и задумчиво, – что король Карл Второй ничего не знал об этом миллионе, когда был в Париже.
      – А я думаю, – прибавил кардинал насмешливо, – что его величество король английский знал о существовании этих денег, но предпочитал иметь два миллиона вместо одного.
      – Ваше величество, – отвечал Атос твердо, – король Карл Второй находился в такой крайней бедности во Франции, что не мог нанять почтовых лошадей; в таком отчаянии, что несколько раз помышлял о смерти. Он и не подозревал, что золото спрятано в Ньюкасле, и если б один дворянин, подданный вашего величества, храни гель этой тайны, не рассказал ему о ней, Карл Второй жил бы до сих пор в самом жестоком забвении.
      – Перейдем к мысли, странной, дерзкой и остроумной, – перебил Мазарини, предчувствуя поражение. – Что это за мысль?
      – Вот она: генерал Монк был единственным препятствием к восстановлению Карла Второго на престоле, и один француз вздумал устранить это препятствие.
      – Ого! Да этот француз – просто злодей, – сказал Мазарини, – и мысль не настолько хитра, чтобы помешать повесить или колесовать его на Гревской площади по приговору парламента.
      – Вы ошибаетесь, монсеньер, – сухо заметил Атос. – Я не говорил, что этот француз намеревался убить генерала Монка, а только – что он хотел устранить его. Каждое слово во французском языке имеет определенное значение, и дворяне хорошо понимают его. Впрочем, была война, и того, кто служит королю против врагов его, судит не парламент, а бог. Французский дворянин задумал овладеть Монком и исполнил свое намерение.
      Король оживился, слушая рассказ о таких подвигах. Юный брат короля ударил кулаком по столу, воскликнув:
      – Вот молодец!
      – И Монка похитили? – спросил король. – Но генерал находился в своем лагере…
      – А француз был один.
      – Удивительно! – воскликнул Филипп.
      – Да, правда, удивительно! – повторил король.
      – Ну! Два львенка спущены с цепи! – прошептал Мазарини. И прибавил вслух, не думая скрывать своей досады:
      – Я не знал всех этих подробностей. Ручаетесь ли вы за их достоверность?
      – Разумеется, ручаюсь, господин кардинал, потому что сам был очевидцем этих событий.
      – Вы?
      – Да, монсеньер.
      Король невольно подошел к Атосу; герцог Филипп стал возле Атоса с другой стороны.
      – Рассказывайте, граф, рассказывайте! – воскликнули оба в один голос.
      – Ваше величество, француз похитил генерала Монка и привез к королю Карлу Второму в Голландию… Король освободил Монка, и генерал из чувства благодарности возвратил Карлу Второму престол, – за который столько храбрецов сражались без успеха.
      Герцог Филипп в восторге захлопал в ладоши. Людовик XIV, более осторожный, спросил:
      – И это все правда?
      – Совершеннейшая, ваше величество.
      – Один из моих дворян знал тайну о существовании миллиона и сохранил ее?
      – Да.
      – Кто он?
      – Ваш покорный слуга, – просто ответил Атос.
      Ропот восхищения был наградой Атосу. Даже сам Мазарини поднял руки к небу.
      – Сударь, – сказал король, – я постараюсь найти средства вознаградить вас.
      Атос вздрогнул.
      – Не за честность: награда за честность оскорбила бы вас. Я должен наградить вас за участие в восстановлении на престоле брата моего Карла Второго.
      – Разумеется, – подтвердил Мазарини.
      – Успех этого дела радует все наше семейство! – прибавила Анна Австрийская.
      – Позвольте, – сказал Людовик XIV. – Правда ли, что один человек пробрался к Монку в его лагерь и похитил его?
      – У этого человека было десять помощников, но это были лишь жалкие наемники.
      – И больше никого?
      – Никого.
      – Кто же он?
      – Господин д'Артаньян, отставной лейтенант мушкетеров вашего величества.
      Анна Австрийская покраснела. Мазарини пожелтел от стыда. Людовик XIV стал мрачен; пот выступил на его бледном лице.
      – Что за люди! – прошептал он.
      И он невольно бросил на кардинала взгляд, который испугал бы Мазарини, если б тот в это время не зарылся головой в подушку.
      – Сударь! – воскликнул молодой герцог Анжуйский, кладя свою белую, женственную руку на плечо Атосу. – Скажите этому храбрецу, прошу вас, что брат короля французского будет пить за его здоровье завтра с сотней лучших французских дворян.
      Сказав эти слова, юный герцог заметил, что в припадке восторга смял свою манжетку. Он с величайшим старанием расправил ее.
      – Поговорим о деле, ваше величество, – вмешался Мазарини, который никогда не приходил в восторг и не носил манжет.
      – Хорошо, – отвечал Людовик XIV. – Сообщите нам о цели вашего посольства, граф, – сказал он, обращаясь к Атосу.
      Атос торжественно предложил руку леди Генриетты Стюарт молодому принцу у брату короля.
      Совещание длилось час, после чего отворили дверь придворным. Они как ни в чем не бывало заняли прежние места, точно в этот вечер в их обычных занятиях не было никакого перерыва.
      Атос оказался около Рауля. Отец и сын пожали друг другу руки.

Глава 42.
МАЗАРИНИ СТАНОВИТСЯ МОТОМ

      Пока Мазарини старался оправиться от охватившей его внезапно тревоги, Атос и Рауль успели обменяться несколькими словами в углу комнаты.
      – Ты давно в Париже, Рауль? – спросил граф.
      – С тех пор, как вернулся принц.
      – Здесь я не могу говорить с тобой, за нами наблюдают. Но я сейчас еду домой и там жду тебя: приезжай, как только освободишься.
      Рауль поклонился.
      К ним подошел принц. У него был ясный и глубокий взгляд, как у благородных хищных птиц. Чертами лица он тоже напоминал птицу. Орлиный нос принца Конде был прямым продолжением его плоского лба; придворные насмешники, безжалостные даже к гению, уверяли, что у наследника знаменитого дома Конде не человеческий нос, а орлиный клюв.
      Его проницательный взгляд и повелительное выражение лица обыкновенно смущали тех, с кем он разговаривал, больше, чем величественная осанка или красота, если бы ими обладал победитель при Рокруа. Огонь так быстро вспыхивал в его выпуклых глазах, что всякое одушевление походило у него на гнев.
      Все при дворе уважали принца; многие трепетали перед ним.
      Людовик Конде подошел к Раулю и графу де Ла Фер с явным намерением заговорить с первым и получить поклон от второго.
      Никто не умел кланяться с таким благородным изяществом, как граф де Ла Фер. В его поклоне не было и следа угодливости, обычной в поклонах придворных. Зная себе цену, Атос кланялся принцам, как равным, искупая неизъяснимой приветливостью независимость манер, оскорбительную для их гордости.
      Принц хотел заговорить с Раулем. Атос опередил его.
      – Если бы виконт де Бражелон, – сказал он, – не был покорнейшим слугою вашего высочества, я просил бы его представить меня вам…
      – Я имею честь говорить с графом де Ла Фер? – спросил принц.
      – С моим отцом, – прибавил Рауль, покраснев.
      – Одним из честнейших людей Франции, – продолжал принц, – одним из первых дворян, нашего государства… Я так много слышал о вас хорошего, что часто желал видеть вас в числе своих друзей.
      – Такую честь, – отвечал Атос, – может оправдать лишь мое уважение и преданность вашему высочеству.
      – Виконт де Бражелон отличный офицер, – сказал принц. – Видно, что он прошел хорошую школу. Ах, граф, какие в ваше время у полководцев были солдаты!..
      – Ваше высочество совершенно правы, – но теперь солдаты могут похвастаться полководцами.
      Этот комплимент, не похожий на лесть, очень понравился человеку, которого вся Европа считала героем и который пресытился похвалами.
      – Очень жаль, граф, что вы оставили службу, – произнес принц Конде. Скоро королю придется вести войну с. Голландией или с Англией. Представится много случаев отличиться такому человеку, как вы, знающему Англию, как Францию.
      – Могу сказать вашему высочеству, что я, кажется, не ошибся, оставив службу, – отвечал Атос с улыбкой. – Франция и Англия будут отныне жить в мире, как две сестры, если верить моему предчувствию.
      – Вашему предчувствию?
      – Да, прислушайтесь к тому, о чем говорят за столом кардинала.
      В это время кардинал приподнялся на постели и подозвал знаком брата короля.
      – Ваше высочество, – сказал Мазарини, – прикажите взять это золото.
      И он указал на огромную кучу тусклых и блестящих монет, которую выиграл граф де Гиш.
      – Оно мое? – вскричал герцог Анжуйский.
      – Здесь пятьдесят тысяч экю… Они ваши…
      – Вы дарите их мне?
      – Я играл для вашего высочества, – отвечал кардинал все более и более слабеющим голосом, как будто усилие, которое он сделал, чтобы подарить деньги, истощило все его силы, телесные и умственные.
      – Боже мой! – прошептал Филипп вне себя от радости. – Какой счастливый день!
      Он проворно сгреб деньги со стола и положил в кармины… Более трети кучки осталось еще на столе.
      – Шевалье, – обратился Филипп к своему любимцу де Лоррену, – поди сюда.
      Тот подошел.
      – Возьми, – приказал герцог, указывая на оставшиеся деньги.
      Эту необычную сцену все присутствующие приняли как трогательный семейный праздник. Кардинал вел себя как отец французских принцев: оба принца выросли под его крылом. Никто не счел щедрости первого министра гордостью или даже дерзостью, как нашли бы в наше время.
      Придворные только завидовали… Король отвернулся.
      – Никогда еще не было у меня таких денег, – весело сказал Филипп, проходя со своим любимцем к выходу, чтобы уехать. – Никогда! Какие они тяжелые, эти сто пятьдесят тысяч ливров!
      – Но почему господин кардинал подарил вдруг герцогу столько денег? шепотом спросил принц Конде у графа де Ла Фер. – Верно, он очень болен?
      – Да, ваше высочество, болен. У него, как вы могли заметить, скверный вид.
      – Но ведь он умрет от этого! Сто пятьдесят тысяч ливров! Непостижимо!
      Скажите, граф, почему он их подарил? Найдите причину.
      – Прошу ваше высочество не спешить с выводами. Вот герцог Анжуйский идет к нам вместе с шевалье де Лорреном. Послушайте, о чем они говорят.
      Шевалье говорил герцогу вполголоса:
      – Неестественно, что кардинал подарил столько денег вашему высочеству… Осторожнее, ваше высочество, не растеряйте… Чего же хочет от вас кардинал?
      – Слышите? – сказал Атос на ухо принцу. – Вот ответ на ваш вопрос.
      – Скажите же, ваше высочество, – нетерпеливо спрашивал де Лоррен, стараясь угадать по тяжести денег, оттягивающих его карман, какая сумма досталась на его долю.
      – Это свадебный подарок, любезный шевалье!
      – Как?
      – Да, я женюсь, – продолжал герцог Анжуйский, не замечая, что он в эту минуту проходил мимо принца и Атоса, которые низко поклонились ему.
      Де Лоррен бросил на молодого герцога такой странный и полный ненависти взгляд, что граф де Ла Фер вздрогнул.
      – Вы женитесь? Вы! – повторил де Лоррен. – Это невозможно! Неужели вы решитесь на такую глупость?
      – Не я решаюсь на эту глупость, а меня принуждают к ней, – отвечал герцог Анжуйский. – Но пойдем скорей, повеселимся на эти деньги.
      Провожаемый поклонами придворных, он вышел со своим приятелем, радостно улыбаясь.