Постижение России; Опыт историософского анализа

      В итоге мало того, что русская нация загоняется в положение вечного должника перед всеми, но еще и резервируется возможность строить отношения с ней по произвольной логике, но логике "младшего, балованного дитя истории". Так понятая дружба народов превращается в тюрьму для "старшего брата", который становится пленником комплексов своего особого положения в России, вся "особость" которого в этой связи сводится к бесконечному пролонгированию возможности ставить русскую нацию в неравное положение по отношению ко всем остальным и извлекать из этого неравенства все причитающиеся в таком случае преимущества. Вывод очевиден: дружба народов в России впредь не должна покупаться неравенством положения русской нации в России в указанных смыслах, она не может впредь служить основанием для отказа от проявления и утверждения русских национальных интересов в истории в качестве национальных.
      Есть еще одна интерпретационная тенденция в понимании феномена дружбы народов: превратить ее в средство слома основ национальной идентичности вообще и русской нации прежде всего. Утверждается нечто совершенно неожиданное: если все люди - братья, а все нации равны между собой, то это якобы достаточное основание для того, чтобы отказаться от нации как исторической реальности и тех проблем, которые за ней стоят. Дружба народов - достаточное основание для того, чтобы только с ней связывать свою национальную идентичность. Однако дружба народов как одно из оснований межнационального общения - это одно, а как основание для национальной идентичности - совершенно другое.
      Нельзя национально идентифицировать себя с дружбой народов, это не основание для национальной идентификации. Именно в этом случае дружба народов как раз и превращается в средство слома основ национальной идентичности в истории, ибо предполагается подчинить основы своей идентичности не тому, что находится в основании бытия наций, а тому, что находится между ними. Из того бесспорного факта, что все люди братья, а нации равны между собой по своей сущности, еще не следует, что ради достижения вожделенного всеобщего братства необходимо жертвовать основами своей национальной идентичности в истории.
      Равным образом необходимо отказаться от иллюзии, что единство России зависит от степени забвения собственно русских национальных интересов. От того, что в России рядом с русскими живут представители и других наций, из этого еще не следует, что для того, чтобы сохранять гармонию в межнациональных отношениях, необходимо жертвовать и основами своей национальной идентичности, и национальными интересами. История доказала: Россию нельзя объединить за счет забвения ее русско-российских основ бытия в истории. Сохранить национальное единство в России и, следовательно, единство самой России нельзя за счет преодоления национальных начал русской нации в истории. Это путь, ведущий в никуда. Это путь преодоления русских в России и России в мировой истории, преодоления самых оснований единства в России, которые, как их ни трактовать, остаются национальными, русско-российскими. Все, что объединяет русских в России, объединяет и саму Россию, и все, что разрушает единство русских, разрушает и саму Россию.
      Это стоит подчеркнуть особо, так как мы живем в специфических исторических условиях, созданных как раз решением, начиная с Октября 1917-го, задач по растворению русских как нации в истории. В итоге к концу ХХ столетия необычайную остроту приобрела другая задача: сохранения русской нации в истории. Такова цена, которую платит современность за национальное безумие, охватившее нацию и страну в начале века, за инерцию вненационального развития, набранной за XX столетие и продолжающей разрушать и постсоветскую Россию. В таких условиях всякая попытка посредством абсолютизации национальной терпимости русских довести эту терпимость до национального безразличия, а национальное безразличие до абсолютизированных форм национального нигилизма, до создания условий для окончательного преодоления собственных национальных начал в истории значило бы уже нечто большее и худшее, чем стать на тропу национальной невменяемости, это значило бы стать на тропу уже и национального предательства.
      Миф тринадцатый. Он касается не формы, а сути национально-государственн ого размежевания на территории России, доставшегося ей в наследство от СССР, интерпретаций противоречий тех реальностей, которые сложились для русской нации в результате такого размежевания, усугубленного безответственным призывом брать суверенитета столько, сколько заблагорассудится. Ведь он прозвучал в условиях чрезвычайной национальной смешанности населения всех национально-государственных образований России, в условиях, когда административно-территориальные границы автономий, как правило, не совпадают с национальными, больше того, когда численное соотношение между титульной и не титульной нациями нередко вообще складывается не в пользу титульной, когда, следовательно, национальный суверенитет никак не может совпадать с государственным, а государственный по отношению к России вообще теряет всякий смысл.
      Все это спровоцировало ситуацию, в которой встали вопросы о границах национальной государственности русских, о национальной субъектности власти в автономиях, о ее этнизации и представленности русских в органах власти автономий, особенно в тех, в которых они составляют значительную часть населения, о равенстве субъектов Российской Федерации, о природе государственной и культурно-национальной автономии. Как известно, главным принципом национального устройства и размежевания после Октября 1917-го стало право наций на самоопределение, вплоть до образования самостоятельного государства. Оно предполагало отказ от чисто территориального принципа административного устройства государства, при котором национальное самоопределение неизбежно принимает форму культурно-национальной автономии, культурного суверенитета.
      В основании административного устройства государства был положен другой принцип - государственного суверенитета наций, предполагавший придание государственных форм организации жизни чуть ли не каждой нации по принципу - каждой нации по государству. В данном случае нет необходимости обсуждать то, насколько целесообразно с точки зрения сохранения геополитического и цивилизационного единства российской Евразии было бы сохранение культурно-национальной автономии как принципа национального устройства России взамен национально-государственного. Хотя очевидно, идея губернизации России, в частности, укрупнения некоторых регионов, не лишена смысла: несколько упростилось бы не только национально-государственное устройство России, но и характер межнациональных отношений.
      Как доказала историческая практика, принцип культурного, а не государственного суверенитета, развивая основы национального существования нации в истории, одновременно с этим объективно ближе к целям и задачам государственного и цивилизационного единства России. Он создает иные условия равенства наций, не сопряженные с их особыми правами на землю и власть на определенной территории, исторически связанной с их происхождением, существованием и развитием. Это усиливает свойство экстерриториальности российских наций, когда они оказываются объективно больше и глубже связаны с Россией-государством, Россией-цивилизацией - с Идеей России, чем с частью той территории, на которую исторически у них, безусловно, есть особые права.
      Но история распорядилась иначе, она не знает сослагательного наклонения, а потому мы имеем ту историческую реальность, которую имеем. И именно поэтому ревизия принципов национальной организации этой реальности дело в современных условиях весьма болезненное и весьма сомнительное, особенно с точки зрения сохранения основ национального согласия. И все-таки, некоторые акценты необходимо расставить, тем более что сложившаяся национальная реальность не лишена проблемности и не в последнюю очередь как раз благодаря тому, что в свое время возобладал принцип государственной, а не культурной суверенизации наций.
      Прежде всего, в чем принципиальное отличие принципа культурно-национальной автономии нации от государственной? В том, что, создавая условия для сохранения основ национальной идентичности, для развития национальной культуры и духовности - для сохранения нации как нации, принцип культурно-национальной автономии не претендует на признание за нацией геополитического статуса. Нация на базе культурно-национальной автономии - это одно, а на базе национальной государственности - совершенно другое. Она становится субъектом истории уже другого уровня и порядка, у нее возникают совершенно другие исторические перспективы - геополитические, в определенных исторических условиях способные взорвать историческую ситуацию претензиями на что угодно в истории.
      Кроме того, национальная государственность сопряжена с процессами этнизации властной элиты и органов власти, а культурно-национальная автономия апеллирует к профессионализму как к главному критерию отбора в органы власти, тем самым оказываясь ближе к принципам национального равенства. Это особенно актуально для России с чрезвычайно смешанным национальным составом ее автономий. В этой связи целесообразно обратить внимание на то, как распределяется нерусское население по России, и прежде всего по ее национальным автономиям.
      36% нерусского населения России принадлежит к нациям из других республик бывшего СССР (украинцы, армяне, азербайджанцы...), либо вообще из других стран (немцы, греки, поляки). Вполне очевидно, по отношению к ним вопрос об их государственности на территории России не может стоять точно так же, как он стоит для автохтонных российских этносов. Так, в США живут 5 млн. немцев, в России - 500 тысяч. Но в США не ставится вопрос о государственном суверенитете немцев. А в России почему-то ставится. Ведь вопрос о государственном суверенитете - это не просто вопрос о сохранении нации, основ ее идентичности и создании условий для ее развития как нации. Это еще и вопрос о собственности, прежде всего на землю, и вопрос о власти. Это другой круг вопросов и даже другой уровень их постановки. Зачем же вопрос о сохранении нации, основ ее идентичности, о создании условий для развития ее культуры и духовности, то есть о ее развитии как нации подчинять вопросам о превращении нации в фактор геополитики.
      Это совершенно иной уровень и аспект национального вопроса: одно дело нация-культура, другое - нация-государство; одно дело национальный суверенитет, который каждая нация носит в себе, в своей культуре и сознании, а другое дело государственный суверенитет, связанный с этнизацией институтов власти и собственности, с другим, более зримым экономическим, социальным и политическим национальным размежеванием. В последнем случае речь идет о национальном самоопределении наций на уровне геополитических реальностей, о превращении наций в субъект геополитических отношений, а не только национальных. А это путь, ведущий к иному типу межнациональных отношений. И развал СССР показал к какому.
      Вполне очевидно и другое: национальный вопрос в США и России - это совершенно два разных вопроса. США - это эмигрантская нация. США - это территория, на которой все равны независимо от своего этнического происхождения, у них равные права на эту землю. В России нации не приехали из-за океана, они автохтонны суть, а потому у них особые права на землю и на свою историю на этой земле. Это особый тип отношений, отсутствующий у эмигрантских наций. Они не могут регулироваться только на основе прав человека. В России есть еще и права наций, есть фундаментальный субъект-носитель прав собственности и власти, которого нет в США и который имеет особые права на свою землю и свою историю, культуру, духовность как на национальные на этой земле. Сочетание прав наций и прав человека в России имеет другую, более сложную и противоречивую природу, определяемую автохтонностью российских наций, их исторической укорененностью в России. А потому отношения между правами наций и правами человека в России - это отношение сочетания прав, а не их взаимоисключения или доминирования одной системы прав над другой. Противоречивость их сочетания необычайно усиливается национальной смешанностью населения России.
      Так, 28,5% нерусского населения (татары, башкиры, мордва и т.д.) живут не в своих национальных образованиях. И только 35,5% не русских, живущих в России, живут в своих национальных образованиях. А это всего 6,6% от общей численности населения. При этом только 6 из множества российских народов численно преобладают в своих республиках. Это чуваши - 69 %, тувинцы - 64 %, коми-пермяки - 60%, чеченцы - 58% (довоенные данные), буряты Агинского Бурятского АО - 55%, осетины - 53%. По всей вероятности, именно эти автономные образования вправе наиболее гармонично совместить административно-территориальные границы с национальными. В остальных республиках России коренное население (титульная нация) составляет в среднем 32%, а в автономных округах - 10,5%. Разделить столь смешанное по национальному признаку население на какие-то изолированные государственные образования просто невозможно. О каком государственном суверенитете, то есть независимости от России может идти речь той автономии, где русские составляют 50% населения. Русские уж точно не могут быть независимы от России. Это абсурд. Русские не могут быть независимы от России и в других случаях, когда они составляют и меньше 50% населения автономии.
      О чем это говорит? Прежде всего, о том, что национальным государством русских является вся Россия. В России не может быть нечто, что не является Россией и, соответственно, не является государством русских. Всякое посягательство на государственный суверенитет русских в России есть посягательство на суверенитет России. Это миф, что может быть что-то в России, не отмеченное русско-российской государственностью. Может, но тогда это будет мятежная Чечня, геноцид свыше 40% не чеченского, по преимуществу русского населения, кровь и война, страдания самого чеченского народа. Русские являются главным субъектом государства, больше того, локальной цивилизации, которая имеет название Россия. А потому вся Россия пространство русского национального суверенитета. Если оно не будет таковым, оно перестанет быть российским. При этом, и это стоит подчеркнуть особо, оно остается национальным и для любого другого этноса России, ассоциирующего себя с Россией и русской нацией. Вся Россия является пространством национального суверенитета всех.
      Это предполагает принципиальное уравнивание всех субъектов федерации в правах. Национальные образования не должны обладать никакими привилегиями по сравнению с русскими областями. Принадлежность к той или иной нации не должна давать никаких преимуществ. А это значит, следует ограничить практику формирования властной элиты в автономиях по этническому принципу, тем более в тех, где титульная нация не преобладает численно в структуре населения. Незыблемым принципом межнациональных отношений должен стать принцип равенства всех наций перед Россией. Это, в частности, предполагает соблюдение прав национальных меньшинств, в сущности, одного и главного права - права на культурно-национальную автономию, обеспечивающую нации сохранение основ ее идентичности и условия достаточности для развития своей культуры и духовности. В принципе, речь идет о национальном, а не государственном суверенитете, а потому никаких особых прав на "особое равенство" у национальных меньшинств нет. Принадлежность к национальному меньшинству не дает права на национальный беспредел.
      И в заключение не о мифах, а о реальностях национальных отношений. А они таковы, что позволяют более адекватно понять конечные причины небывалого их обострения на евразийских просторах России. У них глубокие цивилизационные корни. Нации находится в поиске основ своей идентичности, хаотизированных, а в ряде случаев и утерянных в результате цивилизационной катастрофы Октября 1917-го и цивилизационного переворота Августа 1991-го. Те основы национальной и цивилизационной идентичности, которые были предложены в Октябре 1917-го - вненациональные и в Августе 1991-го инонациональные, оказались нежизнеспособными, их отвергла и отвергает сама история. В этой ситуации - ситуации слома основ национальной, исторической и цивилизационной идентичности и, тем более, в условиях демократии и свободы выбора поиск основ этой идентичности пошел в естественноисторическом направлении восстановления исконных и подлинных основ идентичности, связанных и определяемых базовыми архетипами национальной истории, культуры и духовности.
      В этой связи и обнаружилось, что основы у многих наций разные. И эти различия стали базовым источником, подпитывающим национальные противоречия, саму тенденцию доведения национальной идентичности до политического самоопределения наций, до парада национальных суверенитетов, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств. В большинстве случаев это оказалось крайностями, но это крайности реальных процессов современной истории, которые бессмысленно замалчивать или пытаться преодолевать с помощью простых словесных заклинаний о дружбе народов. Речь идет о естественноисторических, глубоко объективных и закономерных процессах возвращения наций к истокам своей национальной идентичности и, если они идентифицируют себя еще и с Россией, к общим национальным истокам российской идентичности, насквозь пропитанным русскостью.
      В этой связи всякая попытка идентифицировать себя с Россией превращается в акт глубоко национальной идентификации. Россия - это не вненациональный, а глубоко национальный феномен, объединяющий на русско-российской основе всех, кто способен воспринимать их как часть своих собственных национальных основ бытия в истории. Россия - это не проходной двор истории, не пространство для действия анонимных и вненациональных сил истории, а пространство сохранения национального своеобразия всех и каждого и одновременно с этим его объединения на русско-российской основе. Вот почему всякая новая попытка связать основы цивилизационной идентичности России с вненациональными станет новым преступлением против России.
      Вот почему восстановление подлинно национальных основ цивилизационной и исторической идентичности России есть главная задача переживаемого момента истории. Без этого никакие реформы не пойдут, формационная модернизация России просто не будет иметь истинных целей и смыслов. А они были и остаются одними и теми же: не великие потрясения, а Великая Россия наш последний и вечный исповедальный символ национальной Веры. За ним уже ничего нет. Да ничего и не надо!
      Кризис национальной идентичности в России и, следовательно, самой России своими корнями уходит в национальную реальность СССР, является продолжением действовавших там тенденций и, как системный феномен, проявляется на двух уровнях: персоналистическом и этническом. Первый, персоналистический, определяется наличием в России массы индивидов, не укорененных в национальной и исторической реальности России, не идентифицирующих себя с ней и на этой основе обнаруживающих широкий спектр отношения к России - от безразличия к ее исторической судьбе до нескрываемой ненависти к самим национальным устоям ее бытия в истории. Все это было бы личным делом каждого, если бы не носило достаточно массового характера и, главное, если бы персоналистические носители идеологии русского национального нигилизма не столь близко и не столь густо стояли к элитным слоям российского общества, отвечающим за власть, собственность, судьбы культуры и духовности в России, за историческую судьбу России - за сохранение и развитие ценностей идентичности России и в ней русской нации.
      В итоге на уровне уже элитных слоев российского общества ситуация, близкая к аксиологическому вакууму, к полной ценностно-смысловой анархии, которая становится источником анархии всего общества. Это поразительно, но это именно так: основным источником деградационных процессов в российском обществе оказались элитные или около них стоящие слои. Те, кто должен был стать гарантом стабильности и идентичности страны и нации, стали источником слома идентичности и дестабилизации страны и нации. В таких условиях персоналистическая неидентичность национальной и исторической России перестает быть личным делом каждого, ибо она начинает сказываться на личных судьбах всех и каждого в России и самой России, которая просто перестает быть Россией.
      Второй уровень национальной неидентичности в России захватывает уже целые этносы. После распада Советского Союза следует признать факт выхода из союзных отношений с русской нацией ряда наций бывшего СССР. Чеченские события стали весьма болезненным индикатором того, что аналогичные процессы имеют место уже и в самой России. Уже в самой России есть тенденции к этнической хаотизации, когда один этнос находит основы своей идентичности западнее, другой южнее, а третий восточнее России, но не в самой России. Это становится общей основой для обострения межнациональных отношений. Они усугубляются еще и в той связи, в какой под основание национальной неидентичности России подводится экономическая и политическая составляющие - власть и собственность.
      Происходит массовая этнизация субъектов собственности и власти. Складываются целые этнические группировки, контролирующие те или иные сферы человеческой деятельности. А любая монополизация любой сферы человеческой деятельности какой-то одной этнической группой тотчас же взрывает ситуацию, вызывая реакцию недовольства и протеста против "этнического сговора". Тем более, если основной вектор монополизации устремляется не в сферу производства, а в сферу обмена и распределения, что усиливает эффект этнического сговора "этническим паразитизмом". Само по себе все это уже проблема, но у нее есть еще одна составляющая, которая до сих пор в полной мере не замечается: субъектами собственности и власти в России становятся этносы, имеющие свою государственность за пределами России. Отношения приобретают оттенок отношений между коренными и некоренными этносами России.
      В целом можно констатировать, что в составе всех векторов в межнациональной напряженности современной России есть два, занимающих исключительное место по той остроте, с которой они переживаются обществом: это вектор русско-кавказских и русско-еврейских отношений. Первый не очень удачно выражен, так как Кавказ необычайно многолик и есть своя специфика в каждом конкретном случае отношений с конкретным этносом. Ибо одно дело, к примеру, русско-армянские отношения, другое - русско-азербайджанские или русско-грузинские, третье - русско-чеченские..., отношения с северо-кавказскими и закавказскими этносами, христианами и мусульманами.... В каждом случае возникают свои проблемы, совершенно непохожие на все остальные.
      Так, одно дело отношения с мусульманами-чеченцами, но совершенно другое дело отношения с мусульманами-аварцами или даргинцами. Но проблемы есть в каждом случае, и это закономерно: есть отношения - есть и проблемы, нет отношений - нет и проблем. Все дело в другом - каков их характер. Дело не в том, что это отношения с кавказцами, а в том, какое место они занимают в России, как относятся к России и русским. Вот в чем суть русско-кавказских отношений. Это проблема неидентичности кавказских диаспор исторической и национальной России, которая одновременно с этим сочетается с их претензиями на собственность и власть в России, на роль российской элиты.
      Для того чтобы понять специфически российскую составляющую межнациональных отношений с Кавказом, целесообразно сравнить ее с реальностью таковых на Западе. И там есть противоречия с пришлыми национальными меньшинствами, между коренной и некоренной национальностью. Но ни турки в Германии, ни арабы и африканцы во Франции, ни народы бывшей Британской империи в Англии не претендуют на ключевую роль в обществе. Они в массе своей бедны, а представители коренной нации богаты. Они лишены влияния, а коренные народы располагают им. В тех же случаях, когда представители национальных меньшинств, получив деньги и положение в обществе, начинают претендовать на нечто большее, чем на равные права, моментально включается механизм защиты национальной идентичности, когда возможность дальнейшего возрастания влияния оказывается в прямой зависимости от степени их идентичности исторической, цивилизационной и национальной специфике страны. Никто не позволит ни во Франции, ни в Германии, ни в Англии не считаться с тем, что есть Франция, Германия и Англия в своей подлинной исторической, культурной и национальной сути. Никто не позволит меньшинству, тем более исторически не укорененному, навязывать большинству инаковые ценности, цели, средства, способы и смыслы существования в истории. В России наблюдается совершенно иная картина.
      Русские в своей основной массе бедны, национально разобщены, их электорат растащен по двум десяткам политических партий. Политическая элита в своей основной массе продолжает оставаться национально невменяемой, суетливо мечущейся между "своим" и "чужим" в истории, культуре, духовности, взламывающей базовые структуры идентичности собственной нации, расталкивая единую нацию в лучших традициях большевизма по политическим баррикадам. Кавказцы богаты и этнически сплочены и продолжают усиленно группироваться по этническому признаку, противопоставляя его всем остальным формам общности и интеграции в обществе. Усиливают свою экономическую экспансию в России, густо замешанной на уже нескрываемом криминале, придавая и так далеко стоящей от здоровых норм экономической жизни России выраженный этнокриминальный оттенок. На острие экономической экспансии осуществляется демографическая, которая в сочетании с исторической, культурной и духовной неукорененностью в России привносит в отношение к ней и русским непомерную агрессивность, густо замешанную на нескрываемом отчуждении от всего, что олицетворяет собой идея российскости и русскости в России. Она воспринимается не просто как чужая, но именно как чуждая. И все это происходит не где-нибудь, а в пространстве исторического бытия и развития самой России, в тенденции приобретая массовый, а не исключительный характер.
      Все это становится проблемой Кавказа в России с его непомерными претензиями на особое положение и влияние в России, когда и то и другое приобретает мощную экономическую подпитку, и источники которой находятся не где-нибудь, а в самой России, в ее эксплуатации. Кавказ хочет адаптировать не себя к России, а Россию к себе, превратив ее геополитическое пространство для действия сил, одержимых только одной идеей - идеей экономического обогащения за счет России, обогащения любой ценой и любыми средствами. Это не единственная составляющая в структуре ментальности русско-кавказских отношений, но она занимает, увы, далеко не последнее место. И самое печальное: все это осуществляется в условиях, когда в России, вышедшей из коммунистического угара, начисто отсутствуют механизмы защиты и развития базовых структур национальной идентичности, как в государственных структурах, так и в структурах гражданского общества. В России, по существу, некому защищать Россию, ибо то, что в настоящее время понимается под названием "русская нация", находится в руинах. Это население, потерявшее многое из того, что делало его нацией.
      Другой вектор особого межнационального напряжения образуют русско-еврейские отношения. Этот вопрос оброс своей мифологией как с той, так и с другой стороны, взаимными претензиями и обидами, часть из которых имеет под собой реальные основания в реальных противоречиях русско-еврейских отношений. При этом ни одна из сторон не является до конца правой или до конца неправой стороной, тем более, что основной рациональный вектор национальной напряженности в русском отношении к евреям, строго говоря, связан не со всем еврейством, а только с его определенным типом, который Л.П. Карсавин назвал "типом ассимилирующегося еврея".
      Наряду с тем, что в российском еврействе есть, собственно, национальный тип еврея, целиком и полностью идентифицирующий себя с архетипами еврейской культуры и духовности, заданными иудаизмом, а также тип русифицированного и россиизированного еврея, с достаточной глубиной и искренностью определяющий свое бытие в России русско-российской сущностью ее истории, культуры и духовности, в российском еврействе есть промежуточный тип еврея с маргинальными основами идентичности, и, соответственно, с маргинальным поведением и отношением к России, нередко сочетающий в себе все три вышеуказанных типа идентичности в совершенно умопомрачительных соотношениях.
      Этот тип "определяется идеологией абстрактного космополитизма или интернационализма, индивидуалистическими тенденциями в сфере политических и социальных проблем..., активностью, направленною на абстрактные и предельные идеалы и не знающие границ, т.е. утопизмом и революционностью, а потому нигилистическою разрушительностью. Все эти черты, характерные, и даже часто в указанном сочетании характерные не только для еврея, у еврея специфически окрашены и индивидуализированы его "прошлым" - его происхождением и "промежуточностью". Ибо он уже не еврей и еще "не еврей", а некое промежуточное существо, "культурная амфибия", почему его одинаково обижает и то, когда его называют евреем, и то, когда его евреем не считают.... Это тип является врагом всякой национальной органической культуры.... Этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действен. Но лишь только культура начинает заболевать или разлагаться, как он быстро просачивается в образовавшиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, ускоряет темп процесса, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью"63.
      Таким образом, можно говорить, по крайней мере, о трех главенствующих причинах, превращающих отношения между евреями и Россией в проблему евреев в России: она обусловлена тем особым положением в интеллектуально нагруженных сферах человеческой деятельности, которое заняли евреи после Октября 1917-го и, соответственно, тем особым влиянием, которое они на этой основе приобрели в России и на судьбы России; их особой ролью в каждый кризисный период России ХХ века; наконец, и это самое главное, их неидентичностью исторической и национальной России. Только в своем единстве эти действующие причины в русско-еврейских отношениях и образуют то, что рациональным образом можно вычленить в сущности так называемого еврейского вопроса в России, что создает его и как вопрос, и как еврейский.