Постижение России; Опыт историософского анализа

Властная элита вместо реализации потенциала собственного исторического развития, выстраданного собственной национальной почвой, вступает на путь исторической кентавристики, эклектического соединения в историческом пространстве России российских исторический реалий с произвольными социальными технологиями, заимствованными из опыта исторического развития иных цивилизаций и культур, на этой основе окончательно запутывая модернизационные процессы в России.
      А они потому и запутываются, что параллельно им, если даже не в их основании, происходят разрушительные мутации в духовных основах национального бытия. Попытки насильственного внедрения идей, не укорененных в национальной почве, провоцируют не только естественную реакцию сопротивления духовному насилию, приходящему из вне, со стороны чуждых начал духовного бытия, органично не вырастающих из национальной и исторической почвы и среди них, в первую очередь, против таких, которые отмечены печатью откровенного снижения свойств высокой духовности человеческого бытия. Такие попытки чреваты ответной реакцией и пассивной стороны русского характера: когда отрицание того, что представляется не своим, формальным, чуждым, перерастает в циничное отторжение любых идеалов, в правовой и нравственный беспредел - в отрицание всяких норм, ценностей и смыслов.
      Насилие над основами национального духа не проходит бесследно. Именно оно рождает бездуховность - самый опасный продукт деградационных процессов в национальной истории, опасный в той степени, в какой вслед за потерей духовных ценностей и смыслов бытия национальная история теряет свой национальный характер и вслед за этим всякую модернизационную перспективу. Ведь историческая модернизация - это не нечто рядоположенное с национальным духом, а закономерный результат его объективации в истории. Модернизационный прорыв в истории - это всегда прорыв человеческого духа, он с него начинается, к нему стремится и в нем воплощается.
      В данном же случае важно другое - тенденция к запаздыванию модернизационных исторических процессов и ее последствия, неэффективность самих процессов модернизации порождают массовую и вполне оправданную волну недовольства сложившимися социально-экономическими и политическими реальностями. И это закономерно, но парадокс заключается в другом: недовольство сложившимися формационными реальностями перерастает формационный масштаб, превращаясь в цивилизационное. И это больше чем парадоксально, это преступно, так как одно дело недовольство тем, что есть в России, а другое дело недовольство самой Россией, желание на волне исторической модернизации преодолеть саму национальную и историческую Россию. Определяющую роль в такой переориентации исторической модернизации с формационных целей на цивилизационные и, даже сверх того, на цели цивилизационного переворота играет вненациональная Россия. Но следует считаться и с другой стороной вопроса, с особенностями исторической модернизации в России и с логикой поведения в модернизационнных процессах ее властной элиты, создающей благоприятный климат для вызревания самой идеологии бегства от России и связанного с ней вненационального субъекта.
      И, наконец, последнее - событие, предопределившее судьбу России и при этом в той самой мере, в какой раскололо и закрепило раскол субъектной базы России на национальную и вненациональную Россию - Октябрь 1917-го. Он занимает в истории России совершенно особое место, ибо до него феномен вненациональной России не был институализирован в истории России, не мог обрести статус господствующего исторического субъекта. Октябрь 1917-го, совместив социальную революцию, самый радикальный за всю историю человечества формационный переход с еще более радикальным цивилизационным переворотом, ставшим для России полномасштабной цивилизационной катастрофой, в итоге цивилизационно расколол российское общество на национальную и вненациональную Россию: на ту, для которой Россия - это абсолютный максимум исторического существования, всего, что существует или может существовать в истории, и на ту, для которой Россия - это недоношенное, больное дитя истории или, даже хуже того, вообще историческая аномалия, которую, как аномалию, следует преодолеть, и чем быстрее, тем лучше. Такой раскол был неизбежен, так как России навязали историческое самоопределение не на основе цивилизационной и национальной идентичности, а на основе их преодоления.
      Россия - цивилизационно, а потому национально не объединенный социум. Это расколотая цивилизация, так и настолько, что мы до сих пор не можем преодолеть гражданское противостояние в обществе, всякий раз при обострении системных противоречий в России грозящих перерасти в полномасштабную гражданскую войну. Мы расколоты прежде всего своим комплексом нациобоязни быть русскими в своей собственной истории и творить ее как русско-российскую.
      При этом сами противоречия в России, как системные, постоянно подпитываются цивилизационным расколом России. Всякое противоречие в России быстро приобретает масштаб системного именно потому, что в России есть субъект, вненациональный, не идентифицирующий себя с Россией, с локальностью ее цивилизации, с системой ее архетипов социальности, культуры, духовности, вся буйная и исторически безответственная активность которого направлена на объективацию и опредмечивание своей неидентичности, в итоге и, по сути, на преодоление России как России. Вот почему всякое изменение в России легко доводится до системного и превращается в системное, так как всякое изменение в России стремятся превратить в изменения самой России, в слом основ ее цивилизационной идентичности. Вненациональная Россия свою неидентичность исторической и национальной России хочет навязать всей России и при этом источник своей неидентичности видит в самой России, в ее мнимой исторической, культурной и духовной неполноценности, которая и служит для нее оправданием не только собственного существования, но и всех форм ее активности в России, любых насилий над ней.
      Таким образом, между цивилизационным расколом России, господством в ней вненационального субъекта и существованием России в режиме постоянных исторических потрясений есть прямая зависимость. Есть просто субъект, который несет особую историческую ответственность за все исторические потрясения России в XX веке, за втягивание России в системные противоречия, за кризис идентичности, за навязывание России вместо логики исторической модернизации логики цивилизационного переворота. Это - вненациональная Россия. Она именно вненациональная и именно Россия. И этот парадокс нуждается в объяснении.
      Раскол России на национальную и вненациональную - это цивилизационный раскол. Он отличается от формационного тем, что это не классовый раскол, а потому инициируется не противоречиями в отношениях к собственности и власти, а противоречиями в отношениях к генетическому коду истории, к системе архетипов социальности, культуры, духовности, к самому способу их проживания в истории. Это раскол на тех, кто себя идентифицирует с ними, и на тех, кто дистанцируется от них, на тех, для кого они святыни, и на тех, кто хотел бы преодолеть их в себе или, в крайнем варианте, вообще их не имеет в себе и именно поэтому не хочет их терпеть и около себя. Это не расовый и даже не этнический раскол, хотя этническая составляющая, как участвующая в нациообразовании, и имеет отношение к цивилизационному расколу. Но она не определяет его сути, ибо до конца не определяет принадлежность к нации и, тем более, к локальности цивилизации. И это имеет принципиально важное значение.
      В самом деле, человек может принадлежать к одному этносу, а идентифицировать себя с другой нацией. И это не должно удивлять. Этническое - это предельно объективное в человеке, в конечном счете, это состояние его тела, вся совокупность его антропологических особенностей, большей частью передаваемых по наследству. Этничность - это наследуемый признак. Человек не свободен в том, чтобы быть представителем того или иного этноса, в этом он зависим от генов, от своих родителей, с этничностью которых он себя и идентифицирует. Нация же - это состояние души, совокупность социокультурных особенностей, которые человек осваивает прижизненно методами научения. Национальность - это признак благоприобретенный. Вот почему человек свободен в том, чтобы быть представителем той, а не иной нации, к которой он должен был бы принадлежать этнически, свободен национально самоопределиться в зависимости от того, с какой историей, культурой и духовностью он себя идентифицирует.
      Национальность - это подчеркнуто идентификационный признак, менее объективный, чем этничность, более субъективный, а потому во многом персоналистический, связанный с тем, как в личности переживается история, культура, духовность данной нации, что они значат для нее, чем они стали в ее душе - святынями или нечто близким к ничто. А потому степень национальности не зависит от степени этничности, она зависит от степени идентичности, идентификации себя с национальными святынями в истории, культуре, духовности. Так что, к примеру, можно быть русским этнически, но не русским национально и, наоборот, русским национально, но не русским этнически. Но в любом случае, в отличие от национальности, этнически нельзя не быть, ибо человек уже рождается с определенным набором генов этничности.
      Таким образом, вслед за различением этноса и нации следует различать этническое сознание и самосознание и национальное. Между ними существует как единство, так и различие и, соответственно, отношения между ними могут строиться по-разному. Классический случай - случай совпадения этнического и национального сознания и самосознания, когда этнические корни субъекта объективно совпадают с основами его национальной идентичности. Все остальные случаи - случаи несовпадения этнического и национального в индивиде, обычно связанные с практикой межэтнических и межнациональных браков, относятся к случаям неклассическим, а потому и отношения между этническим и национальным сознанием могут строиться и строятся не по логике совпадения этнического с национальным.
      И вместе с тем этническое может стать основой национальной идентификации, притянуть к своим основам основы национального сознания и самосознания и, наоборот, национальное превращается в основу этнической идентификации и уже, в свою очередь, притягивает к себе, к своим основам основы этнического сознания и самосознания. Но в практике жизни они, как правило, сосуществуют друг с другом, порождая самые необычные симбиотические формы сосуществования национального с этническим в каждом отдельном индивиде.
      Однако сказанное, разумеется, не означает абсолютного произвола в национальном самоопределении, так как в практике жизни и, тем более, не в персоналистическом, а социально-историческом аспекте этническое всегда коррелирует с национальным и наоборот. Нация не может не иметь этнической основы, а она, в свою очередь, не может не воплотиться в нации как в высшей форме своего саморазвития. Это сообщающиеся сосуды истории, в которых общность крови завершается общностью души. При этом нации всегда больше, чем этноса. Во-первых, как правило, нация слагается из нескольких этносов и есть этнический синтез. Эти синтезы составляют характерную черту уже самого этногенеза, и он становится движением к нации в той мере, в какой становится синтезом многих этносов.
      Во-вторых, нация - это этнокультурная общность, единство не только на основе крови, но и на основе души, общность, которая достигается и развивается за счет усиления форм единства на социокультурной основе, на основе общности души. Этническое многообразие становится национальным единством по мере того, как становится социо-культурным единством, единством на основе единства души. И что показательно, нация может слагаться и слагается из множества этносов, но никогда из множества наций. Нация этнически плюралистична, ибо впитывает в себя множество кровей, но национально монистична, ибо в основе своей имеет одну историю, одну культуру, одну духовность, одни архетипы, одну душу. Нация не может иметь множество душ, более того, она не переносит даже раскола в душе. Там, где имеет место раскол в душе, имеет место кризис идентичности, там начинаются процессы денационализации, превращения нации в этнографический материал истории.
      Таким образом, этничность имеет отношение к цивилизационному расколу в истории: в той связи, в какой имеет отношение к нации и в той мере, в какой определяет национальную принадлежность. Но, не определяя ее до конца, этничность не определяет до конца и сущность цивилизационного раскола в истории. Он есть раскол в душе, а не в теле, в основах идентичности истории, в архетипах социальности, культуры, духовности, в самом способе их проживания в истории и самой истории. А потому это не столько этнический, сколько национальный раскол, раскол не только между нациями, но и в самой нации, то есть применительно к России это не только раскол на русских и нерусских, но и в самих русских, в цивилизационнообразующей Россию нации. Сами русские являются частью этого раскола, и это, пожалуй, самая трагическая и трудно преодолимая часть цивилизационного раскола России, составляющая саму его суть.
      Ибо очевидно, если бы русские, как нация, не были расколотой нацией, расколотой не по классовым, формационным, а цивилизационнообразующим признакам - в своем понимании и отношении к России, а значит и в самих себе и в своем отношении к самим себе, то мы имели бы другую историческую реальность, чем ту, которую имеем, - Великую Россию, а не рассыпающиеся ее осколки. В России оставался бы исторический субъект, национальная Россия, который бы всего этого просто не допустил. Но история распорядилась иначе. В результате тотальной большевизации и советизации России в ней возобладал иной, вненациональный субъект, вненациональная Россия - результат и действующий субъект цивилизационного раскола России и национального раскола русской нации, субъект, самым радикальным образом дезориентирующий процессы национальной и цивилизационной идентификации русских и России в современном мире, в сообществе мировых цивилизаций и культур.
      Вместе с тем вненациональная Россия, будучи вненациональной, одновременно с этим остается Россией, ее неотъемлемой частью, но только основательно заблудившейся в собственной истории, в основах собственной исторической и национальной идентичности, а в ряде случаев и открыто предавшая их. Но при всем при этом это не с неба свалившаяся часть собственной нации, а результат ее собственного исторического развития, далеко зашедшего процесса денационализации. При этом вненациональная Россия подпитывается не только за счет национальной дезориентации русской нации, но и за счет инонациональной России, другими нациями, не идентифицирующими или не до конца идентифицирующими себя с Россией, а потому стремящихся преодолеть ее в себе. В этом суть великой идентификационной трагедии России: она разрывается тем, что в пределах ее исторически сложившегося геополитического пространства существуют нации, цивилизационно в разной степени связанные с основами локальности русско-российской цивилизации. Они и втягивают ее в кризис идентичности, в хаос цивилизационных потрясений. Но это не значит, что инонациональная Россия всегда только составная часть вненациональной России. И это принципиально важно.
      Раскол России на национальную и вненациональную Россию не есть только раскол в самих русских или только на русских и нерусских, но это еще и раскол в самих нерусских - по типу их отношения к России и степени идентификации с ней. В России есть нации, которые, не идентифицируя себя с русской, вместе с тем идентифицируют себя с Россией. В этом смысле национальная Россия состоит не из одних только русских, но и из нерусских, ибо они неотъемлемая часть русско-российской цивилизации. Для них нет иных форм цивилизационного бытия в истории, кроме тех, которые связаны с основами локальности российской, генетическим кодом ее истории. Для них, как и для этнически русских, Россия - предельное основание исторической и цивилизационной идентичности в истории, а потому есть то, что составляет не просто неотъемлемую часть их души, но сами ее основы. Они не просто рождаются в России, но и готовы умереть за нее. Она для них - святыня. И это не парадоксально, это естественно, ибо речь идет о России. Но в этом и сложность России, процессов национальной и цивилизационной идентификации в ней, национального состава самой национальной России. Она складывается из русской и нерусских наций, национально и не идентифицирующих себя с русской, но цивилизационно идентифицирующих себя с Россией, с основами локальности ее цивилизации. Это противоречиво, но это противоречие, которым живет многонациональная Россия, и которая от этого не перестает быть Россией.
      Россия - это абсолютный максимум истории, который объединяет всех поверх их всех национальных различий, придавая этому единству подлинно национальный характер. Отношение к России и, тем более, отношение идентификации с ней - это глубоко национальное отношение, которое и формирует феномен национальной России.
      Жить в России, Россией и для России - это уже национальность, выражающая суть вечной экзистенциальной триады русского существования в мире. А посему всякое существование в России, Россией и для России независимо от своей национальной специфики превращается из просто существования в глубоко национальное. Его стержень - русскость. И это закономерно: нельзя быть Россией и по сути своей не быть русским.
      Это естественное соотношение, а потому всякое иное соотношение между русскостью и Россией чревато кризисом идентичности, который всякий раз имеет место там и постольку, где и поскольку России навязывают самоопределение в истории вне русских национальных основ, а русским вне России. Вот почему, чем больше я отношусь к России как к России, тем больше мое отношение к ней становится русским, а я - русским. Моя цивилизационная идентичность, чем больше перерастает в национальную, тем больше становится аутентичнее своей русско-российской цивилизационной сущности. В этом единстве суть логики достижения идентичности в истории - цивилизационной и национальной. Они не противостоят друг другу, так как едины суть.
      Таким образом, всякое национальное отношение к России тяготеет к русскому. И это никого не должно настораживать, потому что это просто закономерно, потому что всякое иное отношение к ней является источником кризиса идентичности в России, а значит, и самой России. Всякое иное отношение к России становится источником цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию и в итоге национального раскола самой русской нации. И это уже больше, чем исторически парадоксально, исторически это просто противоестественно, если даже не хуже того - преступно. Для убедительности сравним национальный раскол общества с классовым.
      Классовое деление общества есть социально-экономическое деление внутри любой нации. Обусловленное разным отношением разных слоев общества к экономическим и политическим классообразующим основаниям - собственности и власти, оно исторически естественно, так же как и деление человечества на этнокультурные общности, прежде всего нации, которое корнями уходит в кровнородственное единство родовой общины и исторически вырастает из него. Этнокультурная общность сложилась задолго до классового раскола общества, как форма его социально-экономического, культурного и духовного единства. Поэтому, если классовое деление есть то, что объективно раскалывает общество, то национальное, напротив, есть то, что, несмотря на это, объективно объединяет его на базе таких фундаментальных факторов общности людей, как общность экономической жизни, территории, языка, истории и исторической судьбы, культуры, духовности, национального сознания и самосознания, особенностей национальной психологии. И классовый раскол общества, и его национальное единство - объективный факт истории, они естественноисторические феномены, в отличие от раскола нации на национальную и вненациональную части. Такой раскол с позиции любой логики истории - исторически противоестественный феномен.
      Действительно, ведь речь должна идти о том, что часть нации находится в оппозиции к другой и как раз по всем тем признакам, которые объединяют в нацию и благодаря которым она есть нация. Часть нации должна находиться в оппозиции к своему языку, истории, культуре, духовности. Она не идентифицирует себя в своем сознании и самосознании со всей остальной частью нации, находится в оппозиции к ее территориальному единству, общности ее экономической жизни и интересов, в частности, готова продать и предать ее экономические интересы. Более абсурдную ситуацию просто трудно представить. Но именно с таким расколом в тех или иных его исторических формах имели дело русская нация и Россия на протяжении всего XX столетия. В начале века классовый раскол общества был превращен в национальный. На его основе вненациональная часть России стала противопоставлять себя национальной с классовых позиций пролетариата, с позиций пролетарского интернационализма.
      В конце века ситуация не намного изменилась к лучшему вненациональная Россия начала противопоставлять себя национальной с позиций всего человечества, с позиций не классовых, а общечеловеческих ценностей. Но и в том и в другом случае единство нации раскалывается с вненациональных позиций; и в том и в другом случае Россия раскалывается на национальную и вненациональную; и в том и в другом случае это становится источником колоссальной исторической дестабилизации России, потери ею своих национальных приоритетов и ориентиров в истории в основных сферах жизнедеятельности общества и человека; и в том и в другом случае России навязывается цивилизационный переворот, который создает ситуацию цивилизационного хаоса, сопровождаемого разрушением национальной иерархии ценностей и духовной дезориентацией; и в том и в другом случае все это завершается великими историческими потрясениями России, гражданским противостоянием и непомерными страданиями и жертвами.
      Итак, вненациональная Россия - это историческая реальность, извращенная, но реальность и такая, которая самым радикальным образом разрушает реальность самой России. Это парадоксально, но это именно так: это та часть России, которая самым беззастенчивым образом взламывает основы национальной и цивилизационной идентичности России, хуже и больше того, свою неидентичность исторической и национальной России возводит в абсолют, в основное свое историческое достоинство и пытается навязать ее всей России. Это та часть России, которая отрицание существующего общественно-экономического строя и политического режима доводит до отрицания России, которая формационные изменения превращает в цивилизационные, историческую модернизацию в цивилизационный переворот.
      И это несмотря на то, что недовольство сложившимися социально-экономическими и политическими реальностями еще не основание для того, чтобы быть недовольным архетипами социальности, культуры, духовности, самим способом их проживания в истории - генетическим кодом собственной истории, ее основами. Есть принципиальные различия между недовольством тем, что есть в России, и тем, что есть сама Россия, между тем, чтобы изменять ее как Россию, и тем, чтобы ее вовсе преодолеть, преодолеть как Россию, всякое изменение в России довести до изменения основ исторической и национальной идентичности, до кризиса идентичности России. Вненациональная Россия ко всем этим различиям принципиально невосприимчива, ибо она принципиально невосприимчива к исторической и национальной России. Для нее это несуществующая сущность или такая, которую как раз и следует в первую очередь преодолеть.
      Пора со всей исторической ответственностью осознать: в России существует и активно действует исторический субъект, который не является национальным, а потому не принадлежит России, находится в постоянной оппозиции к ней как России. Вненациональная Россия настолько отчуждена от России, хуже того, настолько ненавидит ее в себе и вне себя, что любит уже только свое отрицание ее как России. И в этом своем качестве она является носителем еще целого ряда болезненных симптомов, являющихся проявлением одной и той же исторической и духовной патологии субъектной основы России, особенно ее элитных слоев - синдрома вненациональности:
      - полное или, по крайней мере, несовместимое с гармоничным национальным развитием пренебрежение к сложившимся историческим, культурным и духовным реальностям, к самой их национальной специфике, стремление преодолеть и эти реальности, и эту специфику во всех порах экономики, социальности, политики;
      - грубое, а в ряде случаев и просто хамское столкновение в историческом и ценностном пространстве России национальных ценностей, выстраданных всей историей России, с инонациональными и вненациональными, именно столкновение, ибо речь идет не об обогащении одних ценностей другими, а о замене национальных на инонациональные и вненациональные просто о преодолении самого национального духа и души России;
      - буквально культивирование постоянного чувства неудовлетворенности, если не всем, то почти всем, что есть в России и что есть сама Россия. Источник, постоянно подпитывающий это постоянство, отторжение вненациональной России от национальной почвы, питающих корней исторической и национальной России, от самих основ национальной идентичности. Преодолевая их в себе и навязывая свою неидентичность России всей остальной России, вненациональная Россия во всем этом, прежде всего, в своей неидентичности России винит саму Россию. И это отчасти верно. Россия сама виновата в том, что допустила кризис собственной идентичности, и виновата в той самой мере, в какой до сих пор терпит саму реальность вненациональной России в субъектной базе своей истории. При этом вненациональной России действительно плохо в России, но только потому, что она и не является Россией. Ей плохо в России не потому, что плоха Россия, а потому, что в России может быть хорошо лишь тому субъекту, который принадлежит России который любит Россию в себе, а не себя в России. Вечное недовольство Россией имеет выраженный цивилизационный оттенок: она не просто плохая, но и просто чужая, чужая для вненациональной России;
      - именно вненациональная Россия плодит мифы об исторической несостоятельности и духовной неполноте России и ищет обоснование этому в особенностях национальной истории и национального духа. В связи с этим идет на чудовищные подлоги в интерпретации собственной истории и культуры с позиций их радикальной неполноценности, когда всякое историческое и национальное своеобразие России до предела демонизируется и превращается в основной источник мнимой исторической и духовной несостоятельности России. Складывается ситуация весьма агрессивного абсурда: Россия будет оставаться проблемой в истории и для истории до тех пор, пока будет оставаться Россией;
      - отсюда вечное, по сути, иррациональное стремление вненациональной России к преодолению самой России, страстное желание вообще не жить национальным в истории, а потому и в национальной истории. Это неизбежно завершается желанием вообще жить вне истории, так как история остается историей до тех пор, пока остается национальной, историей определенной этнокультурной общности. Как только нарастают процессы преодоления национальной истории как национальной, история устремляется в пространство хаоса и разрушения, ибо становится пространством разрушения ее цивилизационнообразующего субъекта - этнокультурной общности, субъектной базы истории вообще. Именно в этих процессах происходит утрата исторической непрерывности, подлинной историчности и, как следствие, исторической идентичности и самой истории.
      Вот далеко не полный перечень проявлений синдрома вненациональности, лежащего в основе патологии основных форм и направлений исторической активности вненациональной России - главного субъекта-разрушителя исторической и национальной России. Будучи результатом цивилизационного раскола России, вненациональная Россия, в свою очередь, постоянно инициирует процессы размывания основ исторической и национальной идентичности, навязывая России вместо исторической модернизации разрушение основ локальности собственной цивилизации. Именно вненациональная Россия и есть тот исторический субъект России, который, поставив себя на грань вненационального и антинационального бытия в истории, разрушает Россию, начиная с ее архетипических глубин, с глубин генетического кода ее истории. Этот субъект - результат глубокой патологии цивилизационного исторического развития России, попытки преодоления Россией основ локальности собственной цивилизации и он же - субъектный источник этой патологии, многое объясняющий в истоках исторической парадоксальности феномена России. Они имеют преимущественно цивилизационное, а не формационное происхождение, коренятся в цивилизационной логике истории, в логике цивилизационного переворота, навязанного России логикой поведения в истории вненациональной России.
      В самом деле, где конечные истоки непомерного влияния на исторические судьбы России XX века утопии и утопического сознания? Почему именно Россия, ее историческое пространство превратилось в пространство воплощения утопических исторических проектов осчастливливания всего человечества в масштабах, разрушительных для самих основ национального существования в истории? Откуда такая тяга к модернизационным историческим проектам, не укорененным в национальной истории, прямо и непосредственно не вырастающим из ее внутренней цивилизационной логики развития? Где истоки маниакального стремления превратить национальное историческое развитие во вненациональное, которое становится утопичным как раз по мере того, как становится вненациональным?
      Если говорить о субъектном источнике утопического сознания в России, то он очевиден - это вненациональная Россия. Не укорененная в национальной истории, которая для нее является как бы не ее историей, вненациональная Россия стремится объективировать в России то, что ею, Россией не является. Она стремится превратить всякое национальное в историческом развитии России во вненациональное, а значит, и во внеисторическое, придать самому историческому развитию России вненациональный характер и смысл. Но истинная история всегда национальна: она национальна настолько, насколько исторична и исторична настолько, насколько национальна. Попытка выйти за пределы такой взаимосвязи есть не что иное, как попытка выхода за пределы истории вообще, в частности, в пространство ничем не обусловленного и ничем не контролируемого, а потому и утопического исторического развития.