Та-Ро

      -Входите.
      Пошел впереди остолоп доверчивый, дорогу показывать.
      -Посидим на летней кухне, чтоб не будить никого, господин.
      -Зови меня просто по имени. Хорошо?
      Обернулся, дурень лопоухий, даже рот приоткрыл от удивления. Кивнул радостно. Даниил вздохнул. Всевышнему, если он есть, эта ночь удалась на славу. Бриллиантовые булавки звезд на бархатном занавесе южного неба сияли необыкновенно ярко. Мохнатые бабочки сновали над белыми чашами лилий, раскрывающихся в полночь, и благоухающих почти до рассвета. Из куста в глубине двора доносилось пение цикад. Марк зажег огонь в маленькой печи, поставил медный чайник греться. Тонкие стены, сплетенные из тростника, соединялись наверху, оставляя небольшое отверстие для выхода дыма. Две низкие скамеечки, сундук для посуды, он же стол - вот и вся обстановка. Марк тряхнул рыжей головой.
      -Я тут часто сижу по ночам, думаю.
      По его грубому крестьянскому лицу скользнула неуверенная, дрожащая улыбка. Каков ты, родственник Дани? Не станешь ли насмехаться?
      -Слышал, что ты поэт.
      Марк покачал головой. Поднял в знак доказательства и продемонстрировал громадные ладони.
      -Разве у поэтов такие руки? Балуюсь понемножку, иногда.
      Даниил откинулся к стене и продекламировал. Презираемая учеными мужами вульгарная латынь ожила и засверкала в стихах хлебопека.
      -Из ниоткуда в никуда.
      По битым стеклам, босиком
      Мой грустный ангел шел пешком.
      По белым крыльям не вода -
      Струилась кровь. И ангел мой
      Шел с непокрытой головой...
 
      Помощник пекаря зажмурился. Тяжело вздохнул.
      -Старые стишки.
      -Прочти мне новые. А я передам то, что тебе прислал друг.
      -Чайник закипает.
      Невпопад ответил парень, отвернулся, возиться с ним и чашками. Они долго сидели в тишине. Потом Даниллин поблагодарил.
      -Отличный чай. Спасибо. Даня сказал, что ты не обидишься на его подарок. Он сам найдет тебя позже, как сможет.
      -Как у него дела?
      -Лучше и быть не может. Держи.
      -Что это.
      -Твоя свобода. Теперь, Марк, сможешь уйти, купить комнату, учиться, ходить в библиотеку.
      -У Дани не было таких денег!
      -Он получил очень большое наследство.
      Кожаный туго набитый кошель лежал на крышке сундука между ними.
      -Здесь хватит на пару лет скромной жизни.
      Марк щелкнул застежкой, посмотрел на тусклые золотые монеты.
      -Слишком много.
      -Не показывай никому, не хвастай. Чтоб не убили, не ограбили. Даня учил тебя писать, не забыл как это делается?
      -Нет.
      После короткой паузы рыжий верзила брякнул.
      -Дани больше нет?
      -Почему ты так подумал?
      -Дани нет?
      Ну, вот. Теперь еще и успокаивать. Такой громадный, кажется должен иметь шкуру потолще... Хотя, когда это у поэтов были стальные нервы? У самураев если только, в далеком Синто...
      -Марк. Поверь, все нормально. Даня жив, просто очень занят. Он вполне счастлив и желает того же тебе.
      Насилу убедил. Целый час соловьем заливался. Вот уж развлекся - так развлекся. Истину глаголют древние книги насчет того куда ведут, вымощенные благими намерениями дороги. Уходил - обернулся. Поэт стоял в воротах, смотрел хмуро, кошель держал в руке. Настроение испортилось напрочь. Даже затошнило слегка. Зачем полез со своей помощью, благодетель хренов?! Никто ведь не просил! Пора бы уж поумнеть, не мальчик...
      В обед заказал ювелиру брошь.

* * *

      Спать не ложился. Не хотел, сам не зная почему, чтобы приснилась лохматая девочка в дорогой батистовой рубашке. Устроился за столом с философским трактатом, купленным в букинистической лавочке. Толстенная книга в кожаном переплете. Готический шрифт. Буквы плясали перед глазами, отказываясь складываться в осмысленные фразы. Что с ним такое? Захлопнул тяжеленный том, отодвинул прочь от себя, резко. Трактат едва не бухнулся на пол, задержался на самом краешке стола. Распахнулся. Выделенная красным цветом строчка резанула по сознанию.
      -Защити, ибо сие во власти твоей, Повелитель.
      ОН вскочил. Зло фыркнул, как большая камышовая кошка. Бесшумно прошелся по комнате. Туда-сюда. Подумал немножко о разных вещах. Встряхнулся. Провел руками по лицу сверху вниз, вспыхнули и растаяли седые редкие волосы, на плечи упала черная глянцевая волна. Крупноватый нос с горбинкой и миндалевидные глаза юного восточного воина. Нежная смуглая кожа. Тонкая, как у стройной девушки талия. Один из самых любимых обликов Даниллина. Этот мальчик упругий и быстрый, часто путешествовал по наиболее опасным окраинам бывшей империи. Его уважали в Степи, и на арамском Востоке. Смешливый и дерзкий, знающий толк в оружии, прекрасный всадник, бесподобный стрелок, умеющий быть безжалостным и милосердным.
      Даниллин опустился на пол, скрестив ноги, прислонился к стене. Натянутая, как у знаменитого танцовщика спина, высокомерно приподнятый подбородок. У медитации и сна много общего... Стоило только представить себе, даже имя произнести не успел, а гостья тут, как тут.
      -Привет! О, какой ты красивый...
      Она стояла, раскачиваясь на носках, длинные локоны текли по груди и животу. Маленькие кулачки упираются в бока, на поцарапанной щеке - синий пластырь. Обе коленки забинтованы.
      -Что с тобой, Ли?
      -Пони взбесился. Понесся через мост, взбрыкивая. Я едва удержалась в седле. А на другом берегу, таки слетела. На полном ходу, на камни. Лекарь сказал, хорошо, что моя голова не треснула, как орех.
      Она улыбнулась, приподняла волосы, демонстрируя кровоподтек.
      -Через какой мост?
      Тихо спросил собеседник.
      -Сегодня ведь суббота, мы всей семьей ездили в храм на острове.
      Даниллин хорошо помнил узкую каменную стрелу над острыми скалами. И кипящие далеко внизу буруны.
      -Твоего пони вел слуга?
      -Лютик такой славный, послушный. Я всегда справляюсь сама.
      Конечно, подумал Даниллин. Зачем подстраховывать наследницу? Пусть носится, может нечаянно голову свернет и грех на душу брать не придется. Или чья-нибудь заботливая рука вогнала колючку в круп ни в чем не повинному животному?
      -А что с твоим Лютиком?
      Девочка помрачнела. Присела рядом, на пол, бок к боку с черноволосым красавцем.
      -У него из горла полилась розовая пена. Потом упал, забил ногами. И умер. Жалко. Он у меня уже два года. Андриан подарил на день рождения.
      -Андриан? Кто это?
      -Старший брат.
      Даниллин решил, что слышал достаточно и переменил тему.
      -Что ты любишь, малышка? Расскажи мне.
      Она заметно повеселела, повернулась лицом к Даниллину, кокетливо поправила локоны, заложив за слегка оттопыренные миленькие ушки, пригладила ладонью (извечный жест желающей понравиться особы). Оказалось, что на бледных щечках есть крошечные ямочки. А мелкие острые зубки делали улыбку еще прелестней. Но узкие и длинные глаза, крупноватый нос с горбинкой - лишали принцессу возможности претендовать на звание красотки. Даниллин вспомнил даже самые льстивые портреты ее венценосной бабушки в старости. Никаких пресловутых следов былой превлекательности. Высокая худая дама, с хищным и умным выражением некрасивого лица. Внучка была гораздо изящнее, но несомненно той самой королевской пробы.
      Ли перечисляла свои предпочтения непоследовательно сваливая в кучу редкие кушанья, украшения, цветы, животных, спорт и искусство.
      -А еще я любила сказки. Няня знала их так много. Целую тысячу! Или две. Правда-правда. Отец сказал, что только маленькие девочки плачут из-за того, что пора взрослеть. Мне было очень грустно, когда Айрин уехала домой. Она обещала писать, но не прислала ни одного письма. Как ты думаешь, Даниллин, няня забыла меня? Жалко. Няню мне выбирала бабушка. Айрин показывала ее подарки. Там были два необыкновенных перстня, и миниатюра с надписью. Бабушка совсем не такая, как на других портретах. В боевых доспехах, представляешь? В черно-белом шлеме, в цвет Тинэль. С мечом в руке. Ты меня не слушаешь?
      Вместо ответа ОН непочтительно щелкнул принцессу по кончику носа. Быстро повторил описание миниатюры. Поинтересовался.
      -А когда уехала твоя няня?
      -Весной.
      Даниллин почувствовал острый приступ дурноты. От девочки убрали последнего преданного ей защитника. Няня, которой доверяла королева-мать, была совершенно не к месту теперь, когда пришло время избавиться от ребенка.
      -Ли, тебе нравится жить во дворце?
      Она встала и вдруг бросилась на шею Даниллину, прижалась всем телом, забралась к НЕМУ на колени, поджала ноги, съежилась.
      -Мне страшно. Мне так страшно. Ты меня не бросишь?
      Что ОН мог ответить вздрагивающему ребенку? Осторожно положил ладонь на пушистую макушку. В простом и сдержанном жесте ощущалось главное. То для чего выдумано много слов, не отражающих сути. Стремление успокоить, утешить, желание защитить. И десяток иных вполне противоречивых устремлений. Она вздохнула, перевернулась, потерлась щекой об ЕГО ладонь. Раньше Даниллин никогда и никому ничего не обещал - это было неизменным принципом.
      -Ли.
      -Что?
      -Они тебя не получат.
      -Правда?
      -...
      Вместо ожидаемых слов ОН потянулся, поцеловал ее висок. Ли умиротворенно расслабилась в руках Того, кого вполне искренне считала, если не Богом, так ангелом, сошедшим с небес на землю.
 

* * *

 
      Деньги не были для Даниллина проблемой. Это очень просто - берешь в руку горсть песка, вникаешь в него, вес, структура и переделываешь по своему разумению. Оп. Бриллиант. Или новенькая золотая монета с профилем королевы-матери. Если бы собственные желания поддавались корректировке с подобной легкостью.
      Но помимо денег надо еще и голову на плечах иметь. Стащить принцессу... Она, конечно, девочка более чем необыкновенная, но растаять и воплотиться заново в нужном месте не сумеет. Другие варианты?
      ОН размышлял над проблемой два дня. Между делом забрал у ювелира брошь, как и обещал - расплатился по-царски. Господин Фабер остался в смятении. Даже не попросил приходить еще. Не каждый день после того, как ты произносишь цену, которую сам, вполне искренне считаешь грабительской, не каждый день после этого, флегматичный просто одетый дворянин, спокойно вываливает на стол сумму вдвое большую.
      -Это премия.
      И удаляется, мерзавец. Запаникуешь тут пожалуй, или озадачишься. Чудны дела твои, о Господи!
 

* * *

 
      Лохматое чудо с фиолетовыми глазами, по недоразумению родившееся принцессой. Ей бы в дочки к знаменитому книжнику, или тому же горбуну Фаберу. Где, кстати, его дивное изделие?
      -Держи, малышка.
      Ли развеселилась.
      -Глупый, ой, глупый. Я же не совсем здесь. Я сплю.
      Прекрасная эмалевая брошь блестела на детской ладони.
      -Не смогу забрать ее. Разве не понимаешь? Но...
      Она примолкла, внимательно рассматривая безделушку.
      -Очень тонко, очень здорово. Чья работа? Фабер? Говорят, бабушка любила его броши и кольца... Даня!
      -Что, малышка?
      Она фамильярно расположилась рядом, прижавшись к стальному бедру красавчика-воина. Сброшенные на пол покрывала, тихий треск поленьев в камине.
      -Даня! Ты женишься на мне?
      ОН бы упал, но не пришлось. И так лежал на животе, опираясь подбородком на переплетенные пальцы. Ли трепала ЕГО шикарный черный хвост, стянутый на затылке кожаным шнурком. Чтобы выиграть время, Даниллин отшутился.
      -Девушки не должны делать предложения. Это очень неприлично.
      -Вот и нет. Бабушка сама выбрала дедушку. Как его... консорта.
      -Спасибо, Ли. Мне не нравится такая роль.
      -Можешь стать королем, если хочешь.
      Воистину нет ничего невозможного для смышленого ребенка.
      -Шутница.
      -Почему нет? Потому, что ты не человек?
      -Ли.
      Даниллин поймал ее руки, отцепил от хвоста.
      -Ты портишь мне прическу.
      -Я придумала! Я придумала!
      Захлопала в ладоши. Подобрала с покрывала брошь, полюбовалась благородной игрой камней. И с размаху приложила эмалевый цветок к левому плечу Даниллина.
      -Нарекаю вас, сударь, своим женихом и защитником. Ставлю печать в знак, в знак...
      -Свершившегося.
      Тактично подсказал воин.
      -Да. И... Если не захочешь, сто раз успеешь отказаться, времени у тебя много!
      Улыбалась, немного смущенно, немного робко. Притворялась, что считает шутку удачной. Но пальцы дрожали и застежка впилась в плечо Даниллина, оцарапав его до крови.
      -Ой.
      -Вот тебе и ой.
      Даниллин потянулся, отцепить брошь. Провел рукой по горящей коже, ее немилосердно щипало, точно исхлестали крапивой, да еще и втерли соль в свежие пузырьки. Обычное развлечение у мальчиков в степи. Узор держится несколько недель.
      -Ой.
      Девочка очень натурально притворялась удивленной.
      -Даня. Даня. Этого не может быть. Тинэль не любит мужчин!
      -По-твоему я женщина?
      Полу сердито, полу возмущенно ОН перевернулся на бок. Брошь исчезла. А на плече сиял знаменитый символ династии. Красочно исполненный, совсем как живой.
      -???
      -Не знаю. Это не я. Я так не умею!
      -???
      -Она сама!
      -И что значит сие... непотребство?
      Фиолетовые глаза стали почти черными.
      -Она выбрала тебя. Не только я. Понимаешь?
      -Бред. Или магия. Твои проделки?
      Упала, прижалась личиком к ЕГО спине, заговорила сбивчиво и жарко.
      -Няня говорила мне, что Тинэль не просто символ. Видишь, все правда. Так что придется тебе быть моим королем. Понял?
      -Ли, я здесь не навсегда. Я не человек. Не принимай меня всерьез.
      -Тогда ответь.
      -Спрашивай.
      Она не задала вопрос. Потребовала.
      -Кто ты?!
      Строгая и решительная.
      -...
      -Молчишь. Знаешь, как это больно? Быть совсем одной. Совсем! Все лгут. И думают только о еде и деньгах. Почти все.
      Поправилась она.
      -Мне десять лет. Но я прожила уже вдвое больше. Мои сны - вторая реальность. Ты знаешь. Я прочитала всю бабушкину библиотеку. Не маленькую, между прочим. Я могу растягивать ночь насколько захочу. Ты видишь перед собой ребенка. И это тоже правда. Но не вся. Я знаю больше иных профессоров. Честно. Думаю. Думаю. Думаю. Мне не с кем поговорить об этом. Ты читал Пророчества Дамуса Ностра? Он утверждал, что Повелители нас предали. Что ОНИ выбрали путь знаний вместо любви и жизни и ушли на небо. И обрекли этот мир на гибель. Потому, что он придуман для НИХ. И только для НИХ. А ИМ стало все равно. И я вижу впереди, как все исчезает в красной вспышке. Все! Я редко ошибаюсь. Это близко. Очень. Может, я и не успею вырасти. Не волнуйся. Тогда и жениться не придется. Просто будешь вспоминать все, как очередное приключение. Так? Я вижу впереди пустоту. Мрак. Ты думаешь, кто я? Кто?
      Она вскочила, прищурилась и велела огню.
      -Погасни. Ну.
      Пламя умерло.
      -Я же сплю. Лежу в своей постельке. Даня! Я искала и не нашла никого. Никого больше. Лежала, смотрела в потолок, думала. А потом, однажды, услышала, как мир вздрогнул и... прогнулся. Когда ты приходишь, что-то сдвигается, меняется. Я чувствую это. Днем я ничего не могу. Почти. Только понять, здесь ты, или нет. Ну, самую малость еще. Позвать птицу. Успокоить злую собаку. Найти потерянную вещь. А ночью... Ночью я... Вот, смотри. Хочешь, уроню звезду? Какую?
      Даниллин вздрогнул, перехватил узкое запястье.
      -Не надо. Я верю. А звезды... Они живые. Не убивай их.
      Свернулась клубочком под боком. Тихо попросила.
      -Не бросай меня.
      -Не брошу.
      -Правда?
      -Ты для этого затеяла всю эту... чушь?
      -Ага.
      -И что мне теперь с цветочком делать? Сотри, что ли.
      Она с великолепным пренебрежением пожала худыми плечами.
      -Ни за что.
      -Отшлепать тебя хорошенько.
      Перевел взгляд с лохматого затылка на остывающий камин. Вот попал в переплет. Угораздило. Час от часу не легче. Звезды она гасить умеет. От нечего делать. Вдруг пришел холод. Звезды? Звезды. Может ли человеческий ребенок быть угрозой для НИХ? И если эта тайна известна не только ЕМУ? Варианты? Вспомнилась ночная тварь, едва не убившая ЕГО, недавно. Даниллин облизнул пересохшие губы.

* * *

      Когда хочется выпить, лучше заняться этим в компании приятного тебе человека. Не с чужими же людьми надираться. Последнее дело. Даниллин вернулся в образ пожилого ветерана и отправился искать Марка. Булочник нагло врал, что ведать не ведает нового адреса своего бывшего работника. Окунаться в замусоренное, жирное сознание не хотелось, а иначе мысли не прочтешь. Впрочем, можно узнать правду иным путем. Всего то и хлопот - взять булочника за нос, немного подергать, потом встряхнуть хорошенько. Очень помогает память освежить.
      Марк, не пустился во все тяжкие, как бывает с людьми, хапнувшими легких денег, не поселился в дорогой гостинице, снял скромную комнатку у небогатой вдовы, воспитывающей целую кучу детей, заплатил за год вперед, накупил книг. Даниллин ожидал скорее бурного загула и быстрой траты "стипендии". Обнаруженный им за чтением классического трактата о стихосложении, в своей прежней скромной одежде, юноша буквально потряс знатока человеческой породы. Каковым Даниллин себя давненько считал.
      -Молодец. Хвалю.
      -Чай будете?
      -Давай.
      ОН засиделся у без пяти минут школяра. Марк сетовал.
      -Рановато мне в студенты. Читаю с трудом. Буду науки попроще штудировать. Арифметику. Письмо.
      -А сие?
      Даниллин невежливо схватил и подбросил на ладони трактат для начинающих поэтов.
      -Купил из любопытства. Поспешил. Ничего не могу разобрать. Уж больно мудреная книга. Еще чаю?
      -Хватит. Лопну.
      -Это вы то?
      Дело кончилось тем, что Даниллин увлекся и начал читать свои собственные вирши столетней давности.
      -Глухой скрипач опять порвал струну.
      Моя судьба - вот черная лошадка.
      И книжному капризному уму
      Сплошное горе. Рассмеюсь украдкой.
      Какая разница? Раз вечность лишь песок,
      Стекающий в часах на этажерке.
      Когда-нибудь проломит мне висок
      Снежинка или розы лепесток.
      Когда-нибудь, когда наступит срок,
      Мне искрой стать в прощальном фейерверке.
 
      -Странные стихи. Чьи?
      -Забыл.
      Марк не поверил, покачал рыжей головой, вышел к хозяйке, попросить ужин на двоих. Пока его не было, Даниллин рассеянно перелистал руководство по рифмоплетству. Вернее редкий перевод оного на латыньский. (Даниллин и не подозревал, что появились серьезные книги - доступные разумению любого грамотного человека. Не так давно, лет пятьдесят назад, латыньскую письменность всерьез обзывали купеческой. То есть для грубых торговых записей исключительно, пригодной.)
      Не таким уж вздорным оказалось сочинение неведомого ему Ди Марио Стрика. Автор цитировал и комментировал разные разности. Перечислял виды размеров, рифм. Ничему, собственно, не учил. Вернее, не поучал. Чем-то он восхищался, что-то поругивал. Приводил массу примеров. А в итоге неожиданно резюмировал: "Стихотворчество - бесполезная, никчемная наука. Пустяшное ремесло, не потребное для жизни. Суета сует. Сладостное занятие для бездельников. И для чего сие человеку дадено? Не мне судить. Поскольку заражен этим ядом. И от оного нетрезв. Прощай, читатель. Да хранит тебя Бог!"
      -Однако.
      Восхитился Даниллин.
      -Вот это финт!
      Давно почивший в бозе Ди Стрик показался родной душой: мятущейся, но счастливой.
      -Что вы сказали?
      Вернулся громадный, легко краснеющий юноша, и в комнате стало теснее. Он заполнил собой пространство. Даниллин взмахнул ладонью.
      -Так, размышлял вслух. Ничего особенного.
      Вскоре старший сын хозяйки принес поднос с двумя тарелками постной каши, яблочным пирогом и кувшином молока. Все оказалось умопомрачительно вкусным. Посему исчезло во мгновение ока.
      -Она добрая женщина, умеет и любит готовить.
      Просто сказал Марк, когда поднос опустел. Потом наклонился к самому уху позднего гостя - за окном давно стемнело - прошептал вкрадчиво.
      -Это ты. Я узнал. Ничего не объясняй, не надо. Твои глаза, жесты. Ты даже пахнешь по-прежнему.
      Даниллин привстал. Еще чего не хватало! Уйти немедленно. Теплая громадная ладонь легла на ЕГО плечо.
      -Даня. Это ты. Я не знаю, почему у тебя другой облик. Может ты колдун. Или... сын бога. Мне не важно. Я могу помочь тебе?
      -С чего ты взял, что мне нужна помощь?!
      -Твоя тень дрожит. Тебе больно.
      Даниллин шлепнулся обратно. на скамью. Нить, соединяющая ЕГО с основой, зазвенела. По ней проскочили мириады искр.
      -Глупый мальчишка.
      -Это ты обо мне?
      -Унюхал, говоришь?
      Марк развел руками. С видом покаянным и дружелюбным. Он, действительно, ни капли не боялся.
      -А вдруг я демон? Что тогда?
      Верзила неловко усмехнулся. Пожал мощными плечами. Потом ответил.
      -Да, нет, не похож. Ты полон света.
      За последние несколько дней Даниллину сообщали об этом в два раза чаще, чем за предыдущие столетия.
      -Любишь колокола нашего храма. Ешь серебряной ложкой. И...
      Даниллин ощерился, отрастил вершковые клыки, выпустил когти. Взлетел над скамьей. Прошипел в самое лицо Марку.
      -А теперь, что скажешь теперь?
      -Напугал! До смерти.
      Он капельку побледнел, веснушки ярче проступили на простецкой физиономии. Попросил жалобно скривившись.
      -Уймись. Войдет пацан за подносом, ополоумеет ведь. Еще писаться начнет со страху. Наделаешь дел с такой то рожей.
      Из Даниллина точно воздух выпустили. ОН тяжело опустился на скамью. Повел плечом, сбросил облик старого ветерана, повернулся к другу молодым лицом. Ожидая чего угодно, только не счастливой улыбки. Надо же! Марк теребил в громадной лапе льняную салфетку. Сиял от восторга. Вдруг завопил.
      -О, Боже! Как ужасно я соскучился. Ужасно!
      Кинулся на шею, обниматься. Дурень доверчивый. Засопел. Сжал в мощной медвежьей хватке. Чуть пополам не переломил от радости. Даниллин дождался затишься. Не без труда освободился. Отодвинулся на скамье. Мужские поцелуи его никогда не прельщали. Не та концентрация гормонов? Не те запахи? Не тот энергообмен? Впрочем, впрочем, кто его поймет поэта? Был эротизм в моменте или не был? Проверять Даниллин не рискнул. Зарыл, так сказать голову в песок.
      -Как я счастлив!
      Причитал этот впечатлительный гигант, будущая звезда мировой словесности.
      -Как я счастлив!
      -Почему?
      Невежливо перебил Даниллин. Снижая эротичность момента, закашлялся, и вовсе заговорил о другом.
      -Почему ты веришь мне, Марк? Ведь не из-за денег же.
      -Как дам по морде за такие слова. Не посмотрю, что перевертываться умеешь. У меня кулак тяжелый. Мало не покажется, коли схлопочешь.
      На губах Даниллина вздрогнула грустная улыбка.
      -Спасибо, дружище. Мне пора.
      -В окно вылетишь, или выйдешь по-людски?
      Марк пытался шутить. И, кажется, слегка трусил. Думал, а вернется ли еще странный приятель?
      -У тебя святых в роду не было? Бесстрашный ты мой?
      Поинтересовался Даниллин сварливо, поправляя выбившуюся из-под ремня куртку. Марк ответил серьезно.
      -Трое.
      -На самом деле?
      Даниллин даже опешил. Плюхнулся обратно на скамью с которой уже начал вставать. Посмотрел в глаза друга. Тот подтвердил.
      -Ага. Честно.
      -Кто именно, прости?
      -Дед и отец с матерью.
      -Я серьезно.
      -И я.
      -То есть?
      -В нынешнем году к сонму причислены. Святой Георгий, Святые Екатерина и Павел. Покровители Моски.
      -Что?
      -Разве не слышал о них?
      Даниллин возмутился было.
      -Издеваешься?
      -Вот еще.
      -Ну?
      -Десять лет назад свеи напали на Рось, помнишь?
      -Тьма тем на железных судах из-за моря.
      -Точно. Дед мой давно уж в монахи ушел. Сразу как я родился. Обет такой дал. Меня долго ждали. Никак в мир приходить не хотел.
      Даниллин понимал, что парень не врет. Обмануть его было невозможно. Ложь он видел. По-настоящему, в виде грязно-бурых лент, стекающих с губ, или льющихся из глаз. Парень говорил абсолютную правду. Но эта правда ни в какие ворота не пролезала.
      -На самом то деле меня Богданом зовут. Это позже, когда я деру дал из родных краев, пришлось и имя сменить, от греха подальше.
      -Свеи то причем?
      -Напали. Пожгли предместья. Окружили город. Эх, кабы был цел Владимир! Старый князь. Сын то его грех жаловаться, боец что надо. Но народом править, большими торговыми городами - непросто. А уж от такого врага, как свеи отбиваться... Все получилось, как при деде моем, молодом еще. Он рассказывал, про старое, изредка. В точности. Тогда князь умер, как и Владимир за неделю до нашествия. Тоже с несколько месяцев болел. Сильно мучился. Точно проклял кто Моску! Но Владимир, когда без отца остался - смог отбиться. Хоть и совсем щенком был. А Дмитрий. Жаль его. Простоват. Бояре на шею сели. Чуть не вместо него правят. Прости, отвлекся. Явились, значит свеи. Очень вовремя. Обложили Моску. Стали зажигательными, хитрыми горшками, мастера они на такие пакости, через стены крыши забрасывать. Город то наш, почти целиком деревянный! Вообщем, беда! Тут мой дед, чтимый всеми старец, и вылез из своей кельи. Сказал, что ему явилась Матерь Божья. Велела спасти Моску. А он болел, ноги плохо слушались. Как ему дойти до свеевского вожака?
      -И твои родители?
      -Оставили меня соседке. Велели не реветь. По привычке, точно малышу. А я уж за девками приударять начал. Какие тут слезы? Родители мои переоделись во все белое, взяли деда под руки и пошли. Их выпустили из калитки в главных воротах. В полдень.
      Марк понизил голос. Потом и вовсе замолчал на несколько минут.
      -Свеи посчитали их посланцами, которые идут условия сдачи города обговаривать. Окружили. И проводили к самому главному. Князь не князь, царь не царь. Тоже молодой, вроде нашего Дмитрия. Но цепкий, хищный. А переводчик при нем, из перебежчиков. Купец один. Ну, слушаю мол, говорите. Что и как. Дед и отвечает: "Явилась мне Матерь Божья. Велела передать тебе свою волю. Чтобы снял ты осаду." Свей в смех. Решил, что дед тронулся умом. Сначала собрался отпустить. Потом передумал. Велел всех троих, из луков, на виду у горожан, казнить.
      -И?
      -Врыли в землю три столба. Привязали родителей и деда. Купец бухнулся на колени. Мол, старик известный всей Моске монах Георгий. Почти святой. Умолял, чтоб не делали этого. Землю грыз. Выл. Подполз к ногам деда. Стал кричать о прощении. Дед сказал, что на то воля не его, а Божья. Но он о прощении для изменника молитву вознесет. И вознес. Купец встал с колен, подошел к царю и плюнул ему в лицо. Не попал. Скрутили охранники. Тут же еще один столб вкопали и привязали купца.
      -А он?
      -Псалмы громко распевал. Уверял, что видит лик Божьей Матери, что прощен. В его голосе была такая убежденность, такая вера, что это подействовало даже на некоторых свеев. Двое лучников, которым приказали стрелять в купца и моего деда - отказались. Представляешь? Опустили руки, и это на глазах у собственного царя. Сказали, что нельзя убивать святых, а старик - свят! И что женщина, моя мать, тоже святая. А у свеев странная вера, они поклоняются земле, ее чреву, ее могуществу. Ну эти двое воинов и заявили громко, перед всеми, что Земля будет не довольна. Что те, кого привязали к столбам ее любимые дети. У этих отступников, немедленно отобрали все оружие. А луки переломили над их головами. Такой публичный позор по свейским понятиям.
      -Что было дальше?
      -Вызвали двух следующих воинов. Они исправно сделали палаческую работу. Пристрелили и купца, и деда. Затем главный свей лично убил моего отца. Хотел помиловать маму, если она попросит об этом. Она промолчала. Тут налетела ужасная буря. Таких не бывает в наших краях. Моска река хоть и очень полноводная, а все ж таки не океан. Верно? Буря многие свейские корабли расшвыряла. Многие потопила. Ни следа от столбов не осталось, холм насыпало на этом месте. Утром остатки очень поредевшего войска отступили от стен. Те два лучника, первых, что уверовали в святость моих родичей, были живы. Видно их просто не успели казнить, уцелели они и в буре, не ушли со своими. Встали на колени перед холмом. Горожане их не тронули. Они себе соорудили нечто вроде землянки рядом. Так и живут там. Теперь. Приняли нашу веру. Молятся.
      -Почему ты убежал из Моски?
      -Может и расскажу как-нибудь, позже.
      Он выглядел измученным. И грустным.
      -Дед мне часто снится.
      -Никто не знает - чей ты внук и сын?
      -Почему же никто. Ты, мой странный друг.
      Теперь Даниллин совсем иначе смотрел на рыжего поэта. Марк это почувствовал. Некоторое время они молчали. Потом взгляды встретились. Обоим показалось, что любые слова будут лишними. Да уж. Выдался вечерок откровений! Хорошо самого исповедоваться не заставили. Даниллин коротко обнял поэта, прижался лбом ко лбу, точно боднуть хотел. А через мгновение отпустил и вышел. В наполненную теплым дождем ночь.
      Перевернулся обратно в облик пожилого воина. Каким заказал номер, заплатил, таким извольте, господин хороший в гостиницу являться. Меньше слухов, больше спокойствия. Хотя? Когда ОН прозябал тихо-мирно? Во сне разве? Да и то случайно. Не за мирной жизнью гнался, за чувствами, за эмоциями, адреналином, будь он неладен. За новым опытом. Вот и получил. А понравилось ли?
      Шлепал по блестящим в свете газовых фонарей, лужам, едва не подвывая от едкого, плеснувшего в глубину души - стыда. Ведь о существовании парня случайно вспомнил, песенка с языка сорвалась. И помочь решил по минутному капризу. А ЕГО, оказывается, в любом обличии узнают, ЕМУ скотине забывчивой - верят. Боль ЕГО и тревога и то, незамеченными не остались. А ведь ОН их не выпячивал, как истеричная примадонна, требующая сочувствия своим горестям. Нет. ОН их вполне умело прятал. О, Господи!
      До гостиницы оставалось совсем недолго. Минут несколько быстрого хода. Сущий пустяк. Скоро нужно позвать Ли. Задать ей несколько вопросов. По существу. Пора вытаскивать девочку из гадюшника. Раз уж решил не оставаться в стороне. Дурак. В герои захотел? Делать больше нечего?