И когда всадник упадёт с коня, твой сын умрёт, через пятьдесят дней после этого, убийца его будет тот, кто собьёт всадника: это царь, и зовут его Аджиб ибн Хадыб».

И мой отец сильно огорчился. И он воспитывал меня наилучшим образом, пока я не достиг пятнадцати лет, а десять дней тому назад до него дошла весть, что всадник упал в море и что того, кто его сбросил, зовут Аджиб, сын царя Хадьтба, и мой отец испугался, что я буду убит, и перевёз меня в это место. Вот моя история и причина моего одиночества».

И, услышав эту историю, я изумился и сказал про себя: «Это все я сделал! Но клянусь Аллахом, я никогда его не убью». – «О господин мой, – сказал я, – да избавишься ты от болезни и гибели! Если захочет Аллах великий, ты не увидишь заботы, огорчения и расстройства. Я буду жить у тебя и прислуживать тебе и потом возвращусь своей дорогой, после того как пробуду с тобой эти дни».

И я просидел, беседуя с ним, до ночи, а потом я встал, зажёг большую свечу и заправил светильник, и мы сидели, поставив сначала кое-какую еду. И мы поели, и я встал и поставил сладости, и мы лакомились и сидели, беседуя друг с другом, пока не прошла большая часть ночи. И юноша лёг, и я укрыл его и тоже лёг, а наутро я поднялся и нагрел немного воды и осторожно разбудил юношу, и когда он проснулся, я принёс ему горячую воду, и он вымыл лицо и сказал: «Да воздаётся тебе за это благом, о юноша! Клянусь Аллахом, когда я спасусь от того, что со мной, и от того, чьё имя Аджиб ибн Хадыб, я заставлю моего отца вознаградить тебя. Если же я умру, мир тебе от меня».

«Да не наступит день, когда тебя поразит зло, и да назначит Аллах мой день раньше твоего дня!» – ответил я, а затем я подал кое-какой еды, и мы поели, и я зажёг ему куренья, и он надушился, а после этого я сделал для него триктрак, и мы стали с ним играть. Потом мы поели сладкого и играли до ночи, и я зажёг свечи и подал ему и сидел, беседуя с ним, пока от ночи осталось мало, и юноша лёг, и я укрыл его и тоже лёг. И так продолжалось, о господин мой, дни и ночи, и в моем сердце возникла любовь к юноше, и я забыл свою заботу и сказал в душе: «Солгали звездочёты! Клянусь Аллахом, я не убью его».

И я служил юноше и разделял его трапезы и беседовал с ним до истечения тридцати девяти дней, а в ночь на сороковой день юноша обрадовался и сказал: «О брат мой, слава Аллаху, который спас меня от смерти, и это случилось по твоему благовонию и по благословению твоего прихода. Я прошу Аллаха, чтобы он вознаградил тебя и твою землю. Но я хочу, о брат мой, чтобы ты нагрел мне воды, я умоюсь и вымою себе тело». – «С любовью и охотой», – ответил я и нагрел ему воду в большом количестве и внёс её к юноше и хорошо вымыл ему тело мукой волчьих бобов и натёр его и прислуживал ему и переменил ему одежду и постлал для него высокую постель. И юноша подошёл и кинулся на постель и прилёг после бани и сказал: «О брат мой, отрежь нам арбуза и полей его соком сахарного тростника».

И я вошёл в кладовую и нашёл хороший арбуз, который лежал на блюде. И я заговорил с юношей и сказал ему: «О господин мой, нет ли у тебя ножа?»

«Вот он, над моей головой, на той верхней полке», – ответил юноша. И я встал, торопясь, и взял нож, схватив его за конец, и стал спускаться назад, и моя нога споткнулась, к я свалился на юношу с ножом в руке. И немедленно нож, сообразно тому, как было написано в безначальности, вонзился юноше в сердце, и он тотчас же умер.

И когда он закончил свой срок и я понял, что убил его, я испустил громкий крик, стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежду и воскликнул: «Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! О мусульмане, этому юноше осталось до истечения опасного срока в сорок дней, о котором говорили звездочёты и мудрецы, только одна ночь, и предел жизни этого красавца должен был наступить от моей руки! О, если бы мне не резать этого арбуза! Это поистине бедствие и печаль. Но пусть Аллах свершает дело, которое решено!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала шестнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Аджиб говорил женщине: „И, убедившись, что я убил его, я встал и поднялся по лестнице и насыпал обратно землю и окинул глазами море и увидел корабль, рассекавший море и направлявшийся к берегу. Я испугался и сказал: «Сейчас они придут и найдут их дитя убитым и узнают, что я убил его, и убьют меня несомненно!“ И, подойдя к высокому дереву, я влез на него и закрылся его листьями, и не успел я усесться на верхушке дерева, как появились рабы, и с ними появился тот дряхлый старик, отец юноши. И они подошли к тому месту и, сняв землю, нашли дверь и спустились и увидели, что юноша лежит и его лицо сияет после бани, и одет он в чистое платье и нож воткнут ему в грудь. И они закричали и заплакали и стали бить себя по лицу и взывать о горе и бедствии, и старец на долгий час лишился сознания, и рабы подумали, что после своего сына он не будет жить.

И они завернули юношу в его одежды и накинули на него шёлковый плащ и вышли к кораблю, и старец вышел позади них. И, увидав своего сына лежащим, он упал на землю и посыпал голову прахом и бил себя по лицу и вырвал себе бороду. И он подумал о смерти своего сына и заплакал ещё сильнее и лишился чувств, и тогда один из рабов поднялся и принёс кусок шёлковой материи, и старика положили на скамью и сели у него в головах, и все это время я был на дереве над их головой и смотрел, что происходит, и моё сердце поседело прежде, чем стала седою моя голова, из-за забот и печалей, перенесённых мною. И я произнёс:

О госпожа моя, старец все был без сознания, пока не приблизился закат, а потом он очнулся, и, увидев своего сына, с которым случилось то, чего он боялся, он стал бить себя по липу и по голове и произнёс: «Разлукой с любимыми все сердце истерзано, И слезы из глаз моих струятся потоками.

Он издал крик, от которого дух его расстался с телом, и рабы закричали: «Увы, наш господин!» – и посыпали себе головы землёй и ещё сильнее заплакали. И они положили своего господина на корабле рядом с сыном и, распустив на судне паруса, скрылись с моих глаз, и тогда я слез с дерева и спустился в подземелье и стал думать о юноше. И я увидел некоторые из его вещей и произнёс такое стихотворение:

Потом, о госпожа моя, я вышел из подземелья, и днём я ходил по острову, а ночью спускался в помещение, И я провёл таким образом месяц, глядя на тот конец острова, что лежал к западу. И всякий раз, как проходил день, море становилось мельче, пока на западной стороне не стало мало воды и прилив её не прекратился. Когда же месяц прошёл до конца, море с тон стороны высохло, и я обрадовался и убедился в спасении. И войдя в оставшуюся воду, я вышел на берег материка и нашёл там кучи песку, в котором ноги верблюда погрузились бы по колено, и, укрепив свою душу, я пересёк эти пески и вдруг увидел огонь, блестевший издалека и пылавшие ярким пламенем. И к направился к огню, надеясь найти облегчение, и произнёс:

Я пошёл на огонь и, подойдя к нему, вдруг увидел, что это дворец, и ворота его из жёлтой меди, и когда над ними засияло солнце, дворец засветился издали, и казалось, что это огонь. И я обрадовался, увидя его, и сел напротив ворот; и не успел я усесться, как появилось десять юношей, одетых в роскошные платья, и с ними глубокий старик, но только юноши были кривые на правый глаз. Я подивился их виду и тому, что они одинаково кривы, а юноши, увидя меня, пожелали мне мира и спросили меня, что со мной и какова моя история. И я рассказал им, что мне выпало и какие бедствия исполнились надо мной, и они изумились моему рассказу и взяли меня и привели во дворец. Я увидел вокруг дворца десять лож, и на каждом из них и постель и одеяло были голубые, а посреди них стояло небольшое ложе, на котором, подобно остальным, все тоже было голубое. И когда мы вошли, юноши поднялись на свои ложа, а старец взошёл на то маленькое, стоявшее посредине, и сказал: «О юноша, живи в этом дворце и не спрашивай о том, что с нами и об отсутствии у нас глаза». Потом старец поднялся и подал каждому еду в особом сосуде и питьё в отдельном кубке и мне также подал, а после этого они сидели и расспрашивали меня о моем положении, о том, что со мной случилось, и я им рассказывал, пока не прошла большая часть ночи.

И тогда юноши сказали: «О старец, не принесёшь ли ты то, что нам назначено? Время уже пришло». – «С любовью и охотой», – отвечал старец и, поднявшись, вышел в кладовую во дворце и скрылся, и возвратился, неся на голове десять блюд, каждое из которых было накрыто голубым покрывалом. И он подал каждому из юношей блюдо, затем зажёг десять свечей и поставил на каждое блюдо по свечке, а после этого он снял покрывала, и под ними оказался пепел, толчёный уголь и сажа от котлов. И все юноши обнажили руки и заплакали и застонали и вычернили себе лица и разорвали на себе одежду и стали бить себя по лицу и ударять себя в грудь, говоря: «Мы сидели развалившись, но болтливость нам навредила!» И они продолжали это, пока не приблизилось утро, и тогда старец поднялся и нагрел им воды, и они вымыли себе лица и надели другие одежды, чем прежде.

И когда я увидел это, о госпожа моя, мой ум пропал, и мысли мои смутились, и моё сердце обеспокоилось, и я Забыл о том, что со мной случилось, и не был в состоянии молчать, а заговорил с ними и спросил их: «Зачем это, после того как мы веселились и устали? Вы, слава великому Аллаху, в полном уме, а такие дела творят только одержимые. Заклинаю вас самым дорогим для вас, не расскажете ли вы мне, что с вами и почему вы потеряли глаза и черните себе лица пеплом и сажей?» Но они обернулись и сказали: «О юноша, пусть не обманывает тебя твоя молодость! Откажись от твоего вопроса». После этого они поднялись, и я поднялся с ними, и старец подал кое-какой еды, и когда мы поели и блюда были убраны, они просидели, разговаривая, пока не приблизилась ночь.

И тогда старец поднялся и зажёг свечи и светильники, и подана была еда и питьё, и, окончив есть, мы просидели За разговорами и застольной беседой до полуночи, и юноши сказали старцу: «Подай то, что нам назначено, – пришло время спать». И старец поднялся и принёс подносы с чёрным песком, и они сделали то же, что сделали в первую ночь.

И я прожил у них таким образом в течение месяца, и каждую ночь они чернили себе лица пеплом и мыли их и меняли одежду, и я дивился этому, и моё беспокойство до того увеличилось, что я отказался от еды и питья. И я сказал им: «О юноши, неужели вы не прекратите моей заботы и не расскажете, почему черните себе лица?» Но они ответили: «Сокрытие нашей тайны правильней». И я остался в недоуменье о их делах и отказывался от питья и пищи.

«Вы непременно должны мне рассказать о причине этого», – сказал я им, но они ответили: «В этом будет для тебя горе, так как ты станешь подобен нам». – «Это неизбежно должно быть, – сказал я, – а не то пустите меня, я уеду от вас к моим родным и не стану смотреть на это. Ведь пословица говорит: „Быть вдали от вас лучше мне и прекрасней – не видит глаз, не печалится сердце“.

Тогда они пошли и зарезали барана и ободрали его и сказали мне: «Возьми эту шкуру с собой, залезь в неё и зашей её на себе. К тебе прилетит птица, которую называют Рухх, и поднимет тебя и положит на гору, а ты порви шкуру и выйди из пёс, и тогда птица тебя испугается и улетит и оставит тебя. Пройди полдня, и увидишь перед собою дворец, диковинный видом; войди в него, и ты достиг того, чего хочешь, ибо потому, что мы вошли в этот дворец, мы и черним себе лица и потеряли глаз. А если мы станем тебе рассказывать, наш сказ затянется, так как с каждым из нас случилась странная история, из-за которой был вырван правый глаз».

Я обрадовался этому, и они сделали со мной так, как сказали, и птица понесла меня и опустилась со мной на гору, и я вышел из шкуры и шёл, пока не вошёл во дворец, и вдруг вижу – в нем сорок невольниц, подобных лунам, смотрящий на которые не насытится. И, увидав меня, все они сказали: «Приют тебе и уют! Добро пожаловать, о владыка наш, мы уже целый месяц ожидаем тебя! Слава же Аллаху, который привёл к нам того, кто достоин нас и кого мы достойны». Потом они посадили меня на высокое седалище и сказали: «От сего дня ты наш господин и судья над нами, а мы твои невольницы и послушны тебе, приказывай нам по твоему усмотрению».

И я удивился всему этому, а девушки принесли мне еды, и я поел с ними, и они подали вино и собрались вокруг меня. И пятеро из них встали и постлали циновку и расставили вокруг неё много цветов и плодов и закусок и принесли к этому вино, и мы сели пить, и девушки взяли лютню и стали петь под неё, и чаша и блюда заходили между нами. И меня охватила такая радость, что я забыл о заботах жизни земной и воскликнул: «Вот она, настоящая жизнь!»

И я пробыл с ними, пока не пришло время сна, и они сказали мне: «Возьми, кого выберешь из нас, чтобы спать возле тебя». И я взял одну из них, красивую лицом, с насурьмлёнными глазами и чёрными волосами и слегка раскрытыми устами и сходящимися бровями, и она была совершенна по красоте и походила на нежную ветвь или стебель базилики и ошеломляла и смущала ум, подобно тому, как поэт сказал о ней:

И я повторил ей слова сказавшего:

И я проспал с нею ночь, лучше которой не видел, а утром они меня свели в баню и вымыли меня и одели в лучшие одежды и подали нам еду и напитки, и мы поели и попили, и чаши ходили между нами до ночи. А потом и выбрал одну из них, красивую чертами и с нежными боками, как сказал о ней поэт, говоря:

И я проспал с нею прекраснейшую ночь до утра, и, говоря кратко, о госпожа моя, я провёл у них в приятнейшей жизни целый год. А в начале следующего года они сказали мне: «О, если бы мы тебя не знали! Если ты вас послушаешь, в этом будет твоё благополучие». И они принялись плакать, а я удивился и спросил их: «Что случилось?» И они ответили: «Мы дочери царей, и мы здесь живём вместе уже много лет. Мы отлучаемся на сорок дней и проводим год за едой, питьём, наслаждениями и удовольствиями, а потом снова отлучаемся. Таков наш обычай, и мы опасаемся, что, когда нас не будет, если ослушаешься нашего приказания. Вот мы отдаём тебе ключи от дворца: в нем сорок сокровищниц; открой тридцать девять дверей, но берегись открыть сороковую дверь, – тогда ты расстанешься с нами». – «Я не открою её, если в этом разлука с вами», – ответил я.

Тогда одна из девушек подошла и обняла меня и заплакала и произнесла:

И произнесла ещё:

И, увидев, что она плачет, я воскликнул: «Клянусь Аллахом, я ни за что не открою дверь!» – и простился с нею, и они вышли и улетели, и я остался сидеть во дворце один.

Когда же подошёл вечер, я открыл первый покой и вошёл в него и увидал там помещение, подобное раю, и в нем был сад с зеленеющими деревьями и спелыми плодами, и птицы в нем перекликались и воды разливались. И моё сердце возвеселилось, и я стал ходить между деревьями и вдыхать запах цветов и слушать пение птиц, прославлявших единого, могучего; и я увидел яблока всех оттенков, от алеющих до желтоватых, как сказал поэт:

И я взглянул на айву и вдохнул её аромат, издевающийся над запахом мускуса и амбры, и она была такова, как сказал поэт:

Потом я посмотрел на абрикос, подобный отшлифованному яхонту, красота которого восхищает взор, а после того я вышел из этого покоя и запер дверь сокровищницы, как было. А назавтра я открыл другую сокровищницу и, войдя в неё, увидел обширную площадь, где были большие пальмы и бежал поток, по краям которого стлались кусты роз, жасмина, майорана, душистого шиповника, нарцисса и гвоздики. И ветры веяли над этими цветами, и благоухание их разносилось направо и налево, и меня охватило полное блаженство.

Потом я вышел оттуда и запер дверь сокровищницы, как было, и после этого я открыл дверь третьей сокровищницы и увидел там большую залу, выстланною разноцветным мрамором, драгоценными самоцветами и роскошными камнями, и в ней были клетки из райского дерева и сандала, в которых пели птицы: соловьи, голуби, дрозды, горлицы и певчие нубийки. И моё сердце возвеселилось от этого, и забота моя рассеялась, и я проспал в этом месте до утра.

А потом я открыл дверь четвёртой сокровищницы и очутился в большом помещении, где было сорок кладовых с открытыми дверьми. И я вошёл туда и увидел жемчуга, яхонты, топазы, изумруды и драгоценные камни, которых не описать языком, и мой ум был ошеломлён, и я воскликнул: «Я думаю, что таких вещей не найти и в казне какого-нибудь царя!» И тогда моё сердце возрадовалось, и забота моя прекратилась, и я воскликнул: «Теперь я царь своего века, и эти богатства, по милости Аллаха, у меня, и под моей властью сорок девушек, у которых пет, кроме меня, никого».

И я не переставал ходить из помещения в помещение, пока не прошло тридцать девять дней, и за это время я открыл все сокровищницы, кроме той, куда мне запретили открывать дверь.

А моё сердце, о госпожа, было занято этой сокровищницей, которая была последней из сорока, и сатана, на моё несчастье, судил мне её открыть, и у меня недостало терпения удержаться от этого (а до условного срока оставался лишь один день). И я подошёл к упомянутой сокровищнице и открыл дверь в неё и вошёл и почувствовал благоухание, подобного которому никогда не вдыхал. И этот запах опьянил мой ум, и я упал и пролежал в обмороке с час, а потом я укрепил своё сердце и вошёл в сокровищницу и увидел, что пол в ней усыпан шафраном, и нашёл там золотые светильники и цветы, распространяющие запах мускуса и амбры и пылавшие светом. И я увидел две большие курильницы, каждая из которых была наполнена алоэ и амброй с мёдом, так что помещение пропиталось их ароматом; и ещё я увидел, о госпожа, вороного коня, подобного мраку ночи, когда она стемнеет, и перед ним была кормушка из белого хрусталя с очищенным кунжутом и другая, такая же, полная розовой воды с мускусом. И конь был осёдлан и взнуздан, и седло его было из червонного золота. И, увидя коня, я подивился ему и сказал про себя: «За этим непременно должно быть скрыто великое дело!»

И сатана сбил меня с пути, и я вывел коня и сел на него, но он не тронулся с места, и я толкнул его ногой, но он не двинулся, и тогда я взял плеть и ударил ею коня, и конь, почувствовав удар, заржал и издал крик, подобный грохочущему грому, и, распахнув два крыла, полетел со мной и скрылся на некоторое время от взоров в выси небес. Потом он опустился со мною на крышу и сбросил меня и, хлестнув меня по лицу своим хвостом, выбил мой правый глаз, который вытек мне на щеку.

И конь улетел от меня, а я спустился с крыши и нашёл тех десять кривых юношей, и они сказали мне: «Ни простора тебе, ни уюта!» И я ответил им: «Вот и я стал таким же, как вы; я хочу, чтобы вы дали мне блюдо с сажей и я мог бы вычернить себе лицо, и позволили бы мне сидеть с вами».

«Клянёмся Аллахом, ты не будешь сидеть у нас, – уходи отсюда!» – отвечали они, и когда они меня прогнали, моё положение стеснилось, и я стал размышлять о том, что протекло над моей головой.

И я вышел от них с печальным сердцем и плачущими глазами и говорил украдкой: «Я сидел развалившись, но болтливость мне повредила!» И я обрил себе бороду и усы и пустился бродить по землям Аллаха, и Аллах предначертал мне благополучие, пока я не прибыл в Багдад, в сегодняшний вечер.

И я нашёл этих двух, стоявших в недоумении, и поздоровался с ними и сказал: «Я чужеземец!» И они ответили: «Мы тоже чужеземцы!» И нас сошлось трое календеров, кривых на правый глаз. Вот, о госпожа, причина, почему я обрил подбородок и потерял глаз».

«Пригладь свою голову и уходи!» – сказала женщина, но календер воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказа вот этих!» И после этого женщина обратилась к халифу, Джафару и Масруру и сказала им: «Расскажите нам вашу историю!»

И Джафар выступил вперёд и повторил ей ту историю, которую рассказал привратнице у входа, и, услышав его рассказ» женщина сказала: «Я дарю вас друг другу».

И все вышли, и когда они оказались в переулке, халиф спросил календеров: «О люди, куда вы теперь направитесь, когда заря ещё не заблистала?»

«Клянёмся Аллахом, о господин наш, мы не знаем, куда пойти», – отвечали они, и халиф сказал: «Идите переночуйте у нас!» И он сказал Джафару: «Возьми их и приведи ко мне завтра – мы запишем то, что случилось». И Джафар последовал приказанию халифа, а халиф поднялся к себе во дворец, но сон не брал его в эту ночь, и когда наступило утро, он сел на престол власти и, после того как явились вельможи царства, обратился к Джафару и сказал: «Приведи мне этих трех женщин, и сук, и календеров».

И Джафар встал и привёл их пред лицо халифа, и женщины зашли за занавеску, и Джафар обратился к ним и сказал: «Мы простили вас за милость, которую вы оказали нам раньше, не зная нас, но теперь я вас осведомлю.

Вы перед лицом пятого халифа из потомков аль-Аббаса[36], Харуна ар-Рашида, брата Мусы-аль-Хади, сына аль-Махди-Мухаммеда, сына Абу-Джафара-аль-Мансура, сына Мухаммеда, и брата Ас-Саффаха, сына Мухаммеда. Рассказывайте же ему одну только правду!»