Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тысяча и одна ночь

ModernLib.Net / Древневосточная литература / без автора / Тысяча и одна ночь - Чтение (стр. 73)
Автор: без автора
Жанры: Древневосточная литература,
Сказки

 

 


И я увидел, что он сидит на скамеечке, разгневанный на меня. „О Исхак, ты выходишь из повиновения?“ – молвил он. И я сказал: „Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!“ И он спросил: „Какова же твоя история? Расскажи мне правду“. – „Хорошо, но только наедине“, – отвечал я. И аль-Мамун кивнул тем, кто стоял перед ним, и они отошли в сторону, и тогда я рассказал ему всю историю и сказал: „Я обещал ей, что ты придёшь“. И аль-Мамун отвечал; «Ты хорошо сделал“.

А потом мы провели в наслаждениях весь день, и сердце аль-Мамуна привязалось к той девушке. И нам не верилось, что пришло время, и мы отправились, и я наставлял аль-Мамуна и говорил ему: «Воздерживайся называть меня перед ней по имени – в её присутствии я твой провожатый».

И мы условились об этом и шли, пока не достигли того места, где была корзина, и нашли там две корзины, и сели в них, и их подняли с нами в уже знакомое место. И девушка подошла и приветствовала нас, и, увидав её, альМамун впал в замешательство из-за её красоты и прелести. И девушка принялась рассказывать ему предания и говорить стихи, а затем принесла вино, и мы стали пить, и девушка была приветлива с аль-Мамуном и радовалась ему, и он тоже был с нею приветлив и радовался ей.

Девушка взяла лютню и пропела песню, а потом спросила меня: «И твой двоюродный брат тоже из купцов?» – указав на аль-Мамуна. «Да», – ответил я, и она сказала: «Поистине, вы близки друг к другу по сходству!» И я отвечал ей: «Да!»

А когда аль-Мамун выпил три ритля[317], в него вошли радость и восторг, и он воскликнул и сказал: «О Исхак!» И я ответил ему: «Я здесь, о повелитель правоверных!» – «Спой эту песню!» – сказал аль-Мамун.

И когда девушка узнала, что это халиф, она направилась в одну из комнат и вошла туда. А когда я кончил петь, халиф сказал мне: «Посмотри, кто хозяин этого дома». И какая-то старуха поспешила ответить и молвила: «Он принадлежит аль-Хасану ибн Сахлю»[318]. – «Ко мне его!» – воскликнул халиф, и старуха на минуту скрылась, и вдруг явился аль-Хасан. И аль-Мамун спросил его: «Есть у тебя дочь?» – «Да, её зовут Хадиджа», – отвечал аль-Хасан. «Она замужем?» – спросил аль-Мамун, и аль-Хасан ответил: «Нет, клянусь Аллахом!» И аль-Мамун сказал: «Тогда я сватаю её у тебя».

«Она твоя невольница, и власть над нею принадлежит тебе, о повелитель правоверных», – ответил аль-Хасан. И халиф молвил: «Я женюсь на ней за приданое в тридцать тысяч динаров наличными деньгами, которые отнесут к тебе сегодня под утро, И, когда ты получишь деньги, доставь нам твою дочь к вечеру». И ибн Сахль отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом мы вышли, и халиф сказал мне: «О Исхак, не рассказывай никому эту историю!» И я скрывал её, пока аль-Мамун не умер. И ни над кем не соединилось столько, сколько соединилось надо мной в эти четыре дня, – я сидел с аль-Мамуном днём и сидел с Хадиджей ночью, и, клянусь Аллахом, я не видел среди мужей человека, подобного аль-Мамуну, и не знавал среди женщин девушки, подобной Хадидже, – нет, даже близкой к Хадидже по сообразительности, разуму и речам, а Аллах знает лучше!»

Рассказ о чистильщике и женщине (ночи 282—285)

Рассказывают также, что было время паломничества, и люди совершали обход, и когда народ толпился на дороге, вдруг один человек уцепился за покровы Каабы[319] и стал говорить из глубины сердца: «Прошу тебя, Аллах, чтобы она рассердилась на своего мужа и я познал бы её!»

И его услышало множество паломников и его схватили и привели к начальнику паломничества, после того как досыта накормили его ударами, сказали: «О эмир, мы нашли этого в почитаемых местах, и он говорил то-то и то-то!»

И начальник паломничества велел его повесить и сказал: «О эмир, ради посланника Аллаха, – да благословит его Аллах и да приветствует! – выслушай мою историю и мой рассказ, а после этого делай со мной что хочешь», – «Рассказывай!» – молвил эмир. И человек сказал: «Знай, о эмир, что я человек из чистильщиков и работаю на скотобойне и вывожу кровь и грязь на свалки. И случилось мне в один день из дней идти с моим ослом, который был нагружен, и я увидел, что люди бегут, и один из них мне сказал: „Зайди в этот переулок, чтобы тебя не убили“. И я спросил: „Что это люди бегут?“ И кто-то из слуг сказал мне: „Это гарем какого-то вельможи, и евнухи отгоняют с дороги и бьют всех подряд, без разбора“. И я зашёл с ослом в переулок…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят третья ночь

Когда же настала двести восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: „И я вошёл с ослом в переулок и стоял, ожидая, пока разойдётся толпа. И я увидел евнухов с палками в руках и с ними около тридцати женщин, среди которых была одна, подобная ветви ивы или жаждущей газели, и она была совершенна по красоте, изяществу и изнеженности, и все ей прислуживали. И, дойдя до ворот того переулка, где я стоял, эта женщина взглянула направо и налево, а затем позвала одного евнуха. И когда тот предстал перед ней, сказала ему что-то на ухо, и вдруг евнух подошёл ко мне и схватил меня, и люди разбежались. И вдруг другой евнух взял моего осла и увёл его, а потом евнух подошёл и связал меня верёвкой и потащил меня за собою, и я не знал, в чем дело, а люди, что стояли за нами, кричали и говорили: „Аллах этого не позволяет! Это чистильщик, бедняк, почему его связали верёвками?“ И они говорили евнухам: „Пожалейте его, пожалеет вас Аллах, и отпустите его!“ А я говорил про себя: «Евнухи схватили меня только потому, что их госпожа почувствовала запах грязи и ей стало противно, или она беременная, или ей сделалось нехорошо. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!“

И я до тех пор шёл за ними, пока они не достигли ворот большого дома, и они вошли туда, а я за ними, и меня вели до тех пор, пока я не пришёл в большую комнату, – не знаю, как описать её красоту, – и она была устлана великолепными коврами. И затем женщины вошли в эту комнату (а я был около евнуха, связанный), и я сказал себе: «Они непременно будут меня пытать в этом доме, пока я не помру. И не узнает о моей смерти никто!»

И потом меня отвели в прекрасную баню внутри дома, и когда я был в бане, вдруг вошли три невольницы и сели вокруг меня и сказали: «Сними твои тряпки». И я снял бывшие на мне лохмотья, и одна из девушек стала растирать мне ноги, а другая мыла мне голову, и третья разминала тело. А покончив с этим, они положили передо мной узел с одеждой и сказали: «Надень это!» И я воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не знаю, как надеть!» И девушки подошли ко мне и одели меня, смеясь надо мною. А затем они принесли кувшины, полные розовой воды, и побрызгали на меня и я вышел с ними в другую комнату, и, клянусь Аллахом, я не знаю, как её описать, так много было в ней ценных украшений и ковров. А войдя в эту комнату, я увидел женщину, сидевшую на бамбуковом ложе…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят четвёртая ночь

Когда же настала двести восемьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: «А войдя в эту комнату, я увидел женщину, сидевшую на бамбуковом ложе (а ножки его были из слоновой кости), и перед нею было множество невольниц. И, увидав меня, она поднялась и позвала меня, и я подошёл к ней, и она велела мне сесть, и я сел с нею рядом. И она приказала невольницам подать кушанья, и они мне подали роскошные кушанья всяких сортов, и я не знаю, как они называются и в жизни не знавал ничего подобного. И я насытился вдоволь, а после того как убрали миски и вымыли руки, женщина велела принести плоды, и они тотчас же появились перед нею, и она приказала мне есть, и я поел, а когда мы кончили есть, она велела нескольким невольницам принести бутыли с вином. И они принесли вина разных сортов и затем разожгли в курильницах всевозможные курения. И одна невольница, подобная месяцу, стала поить нас под напевы струн, и я опьянел вместе с той госпожой, которая сидела, и все это происходило, а я думал, что это грёзы и будто я во сне. А потом женщина сделала знак нескольким невольницам, чтобы нам постлали в одной из комнат, и нам постлали в том месте, где она велела. И женщина поднялась и, взяв меня за руку, отвела туда, где было постлано, и легла, и я пролежал с нею до утра, и всякий раз, как я прижимал её к груди, я чувствовал запах мускуса и благовоний, и думал, что я не иначе как в раю и что я грежу во сне.

А наутро женщина спросила меня, где моё жилище, и я отвечал: «В таком-то месте». И она велела мне уходить и дала мне платок, обшитый золотом и серебром, и к нему было что-то привязано: «Ходи на это в баню», – сказала она мне, и я обрадовался и сказал про себя: «Если в нем пять фельсов, то это мой обед на сегодняшний день».

И я вышел от этой женщины, как будто выходил из рая, и, придя в свой чулан, я развязал платок и нашёл там пятьдесят мискалей золота. И я зарыл их, и сел у ворот, купив сначала на два фельса хлеба и приправы. Пообедав, я стал размышлять о своём деле, и просидел так до вечерней поры, и вдруг пришла невольница и сказала мне: «Моя госпожа тебя требует!»

И я пошёл с невольницей к воротам того дома, и она спросила для меня позволения, и я вошёл и поцеловал землю меж рук той женщины, а она приказала мне сесть и велела принести кушанье и напитки, как обыкновенно, и затем я проспал с нею, согласно обычаю, установившемуся с прошлой ночи. А утром она дала мне второй платок с пятьюдесятью мискалями золота, и я взял его и вышел и, придя в чулан, зарыл золото. И я жил таким образом в течение восьми дней, приходя к ней каждый день вечером и выходя от неё в начале дня.

И когда я спал у неё восьмую ночь, вдруг вбежала бегом невольница и сказала мне: «Вставай, поднимись в эту комнату!» И я поднялся в комнату и увидел, что она выходит на самую дорогу. И я сидел, и вдруг послышался большой шум и топот коней в переулке; а в комнате было окно, возвышавшееся над воротами, и, посмотрев в него, я увидел юношу, подобного восходящему месяцу в ночь полтаоты, верхом на коне и перед ним были невольники и солдаты, которые шли, служа ему. И он подъехал к воротам и спешился и, войдя в комнату, увидел ту женщину сидящей на ложе, и поцеловал перед нею землю, а затем он подошёл к ней и поцеловал ей руки, но она не заговорила с ним. И юноша не переставал перед нею унижаться, пока не помирился, и он проспал подле неё эту ночь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят пятая ночь

Когда же настала двести восемьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: „Когда муж той женщины помирился с ней, он проспал подле неё ночь, а когда настало утро, пришли к нему солдаты, и он выехал из ворот. И женщина поднялась ко мне и спросила: „Видел ли ты этого?“ И я отвечал: „Да!“ И она сказала: „Это мой муж. Но я расскажу тебе, что у меня с ним произошло. Случилось, что мы сидели с ним однажды в садике внутри дома, и вдруг он ушёл от меня и отсутствовал долгое время. И я заждалась его и подумала: „Быть может, он в доме уединения“. И пошла в дом уединения, но не нашла его. И я вошла в кухню и увидала невольницу и спросила её о нем, и она показала мне на него, а он лежал с девушкой из кухонной прислуги. И тут я поклялась великой клятвой, что непременно совершу блуд с грязнейшим и нечистоплотнейшим из людей. И в тот день, когда евнух схватил тебя, было четыре дня как я искала по городу кого-нибудь, кто бы был таков, и не нашла никого грязней в нечистоплотней тебя. И я позвала тебя, и было то, что было по приговору Аллаха над нами, и я освободилась от клятвы, которую дала“. И потом она сказала мне: «А когда мой муж ещё раз падёт на девушку и будет лежать с нею, я снова призову тебя для того, что у тебя со мной было“.

И когда я услышал от неё эти речи и она метнула мне в сердце стрелы своих глаз» мои слезы так потекли, что поранили мне очи. И я произнёс слова поэта:

«Поцелуев мне десять дай с руки левой —

И над правой узнай её превосходство:

Ближе знает ведь левая место срама,

Обмывая всю грязь с него ежедневно».

И после этого она велела мне уходить от неё, и мне досталось от неё четыреста мискалей золота, и я расходую их. И я пришёл сюда помолиться Аллаху – слава ему и величие! – чтобы её муж ещё раз вернулся к невольнице – быть может, и я вернусь тогда к тому, что было».

И, услышав рассказ этого человека, начальник паломничества отпустил его и сказал присутствующим; «Ради Аллаха, молитесь за него – ему простительно».

Рассказ о лже-халифе (ночи 285—294)

Рассказывают также, что халиф Харун ар-Рашид почувствовал в одну ночь из ночей сильное беспокойство и позвал своего везиря Джафара Бармакида и сказал ему: «Моя грудь стеснилась, и я хочу сегодня ночью прогуляться по улицам Багдада и посмотреть на дела рабов Аллаха, с условием, что мы перерядимся в одежду купцов, чтобы не узнал нас никто из людей. И везирь отвечал ему: „Слушаю и повинуюсь!“ И они поднялись в тот же час и минуту и, сняв бывшую на них роскошную одежду, надели одежду купцов, а было их трое: халиф, Джафар и Масрур, меченосец.

И они ходили с места на место, пока не достигли Тигра. И увидели они старика, сидевшего в челноке, и подошли и приветствовали его и сказали: «О старец, мы хотим от твоей милости и доброты, чтобы ты покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят шестая ночь

Когда же настала двести восемьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что они сказали старцу: „Мы хотим, чтобы ты покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар“. И старец ответил: „Кто это может кататься, когда халиф ар-Рашид выезжает каждый вечер на реку Тигр на маленьком судне, и с ним глашатай, который кричит: „О собравшиеся люди, все поголовно – большие и малые, избранные и простые, дети и юноши, – всякому, кто выедет на лодке и поедет по Тигру, я отрублю голову или повешу на мачте!“ И, кажется, вы его сейчас увидите, его судно приближается“.

И халиф с Джафаром сказали: «О старец, возьми эти два динара и сведи нас в беседку из этих беседок на то время, пока не проедет лодка халифа!» И старец отвечал: «Давайте золото и положитесь на Аллаха великого».

И он взял золото и проплыл с ними немного, как вдруг приблизилась с середины Тигра лодка, и свечи и факелы в ней сияли. «Не говорил ли я вам, что халиф проезжает Здесь каждый вечер? – сказал старец и начал восклицать: – О покровитель, не снимай покровов!» И он ввёл этих троих в беседку и накинул на них чёрный плащ, и они стали смотреть из-под плаща и увидали на носу лодки человека, у которого в руках был факел из червонного золота, и он жёг на нем какуллийское алоэ. И на этом человеке был плащ из красного атласа, и на плече жёлтые вышивки, а на голове у него был мосульский тюрбан и на другом плече – мешок из зеленого шелка, полный какуллийского алоэ, которым он разжигал факел вместо дерева. А на корме лодки халиф увидел другого человека, одетого, как тот, и в руках у него был факел, как у того человека. И они увидели в лодке двести невольников, которые стояли справа и слева, и увидели поставленный там престол из червонного золота и прекрасного юношу, который сидел на нем, подобный месяцу, и одет он был в чёрную одежду с вышивками из жёлтого золота. И подле него был человек, подобный везирю Джафару, а рядом с ним стоял евнух, похожий на Масрура, и в руках у него был обнажённый меч. И ещё халиф увидел двадцать сотрапезников.

И, увидя все это, халиф сказал: «Джафар!» И Джафар ответил: «Я здесь, о повелитель правоверных!» – «Может быть, это один из моих сыновей – аль-Мамун или аль-Амин?» – сказал халиф. И затем он стал всматриваться в юношу, сидевшего на престоле, и увидел, что он совершенен по красоте, прелести, стройности и соразмерности. И, вглядевшись в него, халиф обернулся к везирю и сказал: «О везирь!» И везирь ответил: «Я здесь!» А халиф молвил: «Клянусь Аллахом, этот, что сидит, не забыл ничего в облике халифа, и тот, кто перед ним, подобен тебе, о Джафар, и евнух, что стоит с ним рядом, похож на Масрура, а эти сотрапезники – точно мои сотрапезники, и мой разум смущён этим делом…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят седьмая ночь

Когда же настала двести восемьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф, увидав такое дело, смутился умом и воскликнул: „Клянусь Аллахом, я удивляюсь этому делу, о Джафар!“

И Джафар ответил: «И я, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!»

И затем челнок уехал и скрылся из глаз, и тогда старец выехал на своём челноке и воскликнул: «Слава Аллаху За благополучие, раз никто нас не встретил!» И халиф спросил его: «О старец, а халиф каждый вечер выезжает на Тигр?» – «Да, о господин, и он так делает уже целый год», – ответил старец. «О старец, – сказал халиф, – мы хотим от твоей милости, чтобы ты постоял здесь для нас в следующую ночь, и мы дадим тебе пять динаров золотом. Мы чужеземцы и ищем развлечения, а живём мы в аль-Халдаке»[320]. – «С любовью и охотой!» – молвил старец. И потом халиф, Джафар и Масрур ушли от старца во дворец и сняли бывшие на них одежды купцов и надели царственное одеяние, и каждый из них сел на своё место, и стали входить эмиры, везири, царедворцы и наместники, и зал наполнился народом.

А когда окончился день, и разошлись люди разных сословий, и каждый ушёл своей дорогой, халиф Харун альРашид сказал: «О Джафар, пойдём посмотреть на второго халифа». И Джафар с Масруром засмеялись и надели одежду купцов и вышли и пошли, крайне весёлые, а вышли они через потайную дверь. И, достигнув Тигра, они увидели, что тот старик, владелец челнока, сидит и ожидает их. И они сошли к нему в лодку, и не успели они прождать с ним и часа, как подъехала лодка второго халифа и приблизилась к ним. И они обернулись, и стали внимательно рассматривать лодку, и увидели в ней двести невольников, кроме прежних, и факелоносцы кричали, как всегда. «О везирь, – оказал халиф, – это такая вещь, что если бы я услышал об этом, я бы не поверил, но я увидал это воочию!»

И потом халиф сказал владельцу того челнока, в котором они сидели: «Возьми, о старец, эти десять динаров и поезжай рядом с ними. Они освещены, а мы в тени, и мы их увидим и посмотрим на них, а они нас не увидят».

И старец взял десять динаров, и поплыл в своём челноке рядом с ними, и оказался под тенью их лодки…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят восьмая ночь

Когда же настала двести восемьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф Харун ар-Рашид сказал старцу: „Возьми эти десять динаров и поезжай рядом с ними“. И старец отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“

А затем он взял динары и поехал, и они ехали в тени до садов. А достигнув садов, они увидели огороженную поляну, и лодка пристала у этой поляны. И вдруг оказалось: там стоят слуги и с ними мул, осёдланный и взнузданный. И второй халиф вышел и сел на мула и поехал среди своих сотрапезников. И факелоносцы закричали, и слуги занялись делами второго халифа, а Харун ар Рашид с Джафаром и Масруром вышли на сушу и прошли среди невольпиков и пошли впереди них. И факелоносцы бросили взгляд и увидали троих людей, одетых в одежды купцов и пришедших из чужих земель, и заподозрили их и мигнули на них, и их привели ко второму халифу. И, увидев их, тот спросил: «Как вы достигли этого места и что привело вас в такое время?» И они ответили: «О владыка, мы – люди из купцов и чужеземцы, и прибыли сегодняшний день, и вышли вечером пройтись, и вдруг вы подъехали, и пришли эти люди и схватили нас и поставили перед тобой, и вот наша история». – «С вами не будет беды, так как вы – чужеземцы, а если бы вы были из Багдада, я бы отрубил вам головы, – молвил второй халиф. И затем он обратился к своему везирю и сказал ему: – Возьми этих людей с собою: они наши гости сегодня вечером». – «Слушаю и повинуюсь, о владыка наш!» – сказал везирь. И затем он пошёл с ними, и они достигли высокого, великолепного замка, крепко построенного, каким не обладал султан: он вздымался из праха и цеплялся за крылья облаков, и ворота его были из текового дерева[321], украшенного рдеющим золотом. И входящий проникал через них в зал с водоёмом и фонтаном, и были там ковры и подушки и парчовые циновки и длинные матрасы. И там были опущенные занавески и подстилки, ошеломляющие ум и ослабляющие тех, кто говорит, и на двери были написаны такие два стиха:

Вот дворец стоит, с ним да будет мир и радость!

Наградили дни красотой его своею.

В нем и редкости и диковины всевозможные,

И не знают, как описать его, каламы.

И второй халиф вошёл, и с ним его люди, я сел на престол из золота, украшенный драгоценными камнями (а на престоле был молитвенный коврик из жёлтого шелка), и сели его сотрапезники, а меченосец мести встал перед ним. И накрыли стол, и поели, и убрали посуду, и вымыли руки, и подали приборы для вина, и выстроились кувшины и чаши, и пошли вкруговую, и достигли халифа Харуна ар-Рашида, но тот отказался пить.

И второй халиф спросил Джафара: «Что это твой товарищ не пьёт?» И Джафар ответил: «О владыка, он уже давно не пил этого». – «У меня есть другое питьё, подходящее для твоего товарища, – это яблочный напиток», – сказал второй халиф, и затем он велел принести его, и его тотчас же принесли, и второй халиф подошёл к Харуну ар-Рашиду и сказал ему: «Всякий раз, как очередь дойдёт до тебя, пей это питьё».

И они не переставая веселились и пили вино, пока напиток не овладел их головами и не взял власть над их разумом…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят девятая ночь

Когда же настала двести восемьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что второй халиф и те, кто сидел с ним, не переставая пили, пока напиток не овладел их головами и не взял власть над их разумом. И халиф Харун ар-Рашид сказал своему везирю: „О Джафар, клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы я знал, каково дело этого юноши!“

И когда они потихоньку разговаривали, юноша вдруг бросил взгляд и увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: «Говорить шёпотом – грубость». – «Тут пет грубости, – отвечал Джафар, – но только мой товарищ говорит мне: „Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: «Питьё без музыки нередко причиняет головную боль“.

И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него в руках была тростинка, и он ударил ею по круглей подушке, и вдруг распахнулась дверь, и из неё вышел евнух, который нёс скамеечку из слоновой кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла девушка редкая по красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку, и девушка села на неё, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в руке у неё была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила её на колени и склонилась над нею, как склоняется мать над ребёнком, и запела под неё, сначала заиграв и пройдясь на двадцать четыре лада, так что ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла такие стихи:

«И в сердце моем язык любви говорит тебе,

Вещает он про меня, что я влюблена в тебя,

Свидетели есть со мной-то дух мой измученный,

И веки горящие, и слезы бегущие.

И раньше любви к тебе не ведала я любви,

Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями».

И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола. И перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и он надел её и сел как раньше. И когда кубок дошёл до него, он ударил тростинкой по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из неё евнух, который нёс золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она села на скамеечку, а в руках у неё была лютня, огорчающая сердце завистника. И пропела она под лютню такие два стиха:

«О, «как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе,

И слезы из глаз моих – потоп, что течёт всегда!

Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне,

И как же быть радостной душе, где тоска царит?»

И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, и он надел её, и сел прямо, и вернулся к прежнему состоянию и стал весело разговаривать. Когда же до него дошёл кубок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого шла девушка лучше той, что была прежде неё, и у евнуха была скамеечка. И девушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:

«Сократите разлуку вы и суровость,

Клянусь вами, что сердце вас не забудет!

Пожалейте печального и худого, —

Страстно любит, в любви ума он лишился,

Изнурён он болезнями, страстью крайней,

И от бога желает он вашей ласки.

О те луны, кому в душе моей место, —

Как избрать мне других, не вас, среди тварей?»

И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и разорвал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему другую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал сидеть с сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошёл до юноши, тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со скамеечкой, сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и девушка села и, взяв лютню, настроила её и пропела под неё такие стихи:

«Когда уйдёт разлука эта и ненависть?

И когда вернётся прошедшее опять ко мне?

Ведь вчера ещё одно жилище скрывало нас

С нашей радостью, и небрежны были завистники»

Обманул нас рок, и разрушил он единение,

И жилище наше в пустыню он превратил сперва.

Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их,

Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей.

Прекрати упрёки, оставь меня с моей страстию —

Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним.

Господа, обет вы нарушили, изменили вы,

Но не думайте, что утешится после вас душа».

И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он закричал великим криком и разодрал то, что на нем было…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести девяностая ночь

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот девяноста, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда второй халиф услышал стихотворение девушки, он закричал великим криком и разодрал на себе одежды и упал без памяти. И перед ним хотели опустить занавеску, как обычно, но верёвки застряли, и Харун ар-Рашид бросил взгляд на юношу и увидел у него на теле следы ударов плетьми. И ар-Рашид сказал, посмотрев и уверившись: „О Джафар, клянусь Аллахом, это красивый юноша, но только он скверный вор!“

И Джафар спросил его: «Откуда ты узнал это, о повелитель правоверных?» И халиф молвил: «Разве не видел ты, какие у него на боках следы от бичей?»[322] А потом перед юношей опустили занавеску и принесли ему одежду – не ту, что была на нем, – и он надел её и сел прямо, и сидел, как прежде, с сотрапезниками. И он бросил взгляд и увидел, что халиф и Джафар тихонько разговаривают, и спросил их: «О чем речь, молодцы?» И Джафар молвил: «О владыка, все хорошо, но только от тебя не скрыто, что этот мой товарищ – из купцов, и он путешествовал по всем областям и землям и вёл дружбу с вельможами и лучшими людьми, и он говорит мне: „Поистине, то, что проявил наш владыка халиф этой ночью, – великая расточительность, и я не видел во всех странах никого, кто бы совершил дела, подобные его делам: он ведь разорвал столько-то и столько-то одежд, каждая одежда в тысячу динаров, и это чрезмерная расточительность“. – „Эй ты, – сказал второй халиф, – деньги – мои деньги и материя – моя материя, и это – часть моей милости слугам и челяди. Каждая одежда, которую я разорвал, достанется кому-нибудь из сотрапезников, присутствующих здесь, и я назначил им, вместе со всякой одеждой, по пятьсот динаров“.

И везирь Джафар сказал: «Прекрасно то, что ты сделал, о владыка!»

И затем он произнёс такие два стиха:

«На руке твоей дом построили все достоинства,

И дозволил людям твои ты тратить деньги.

И когда ворота достоинств всех будут заперты,

Рука твоя для замков ключом послужит».

Услышав эти стихи от везиря Джафара, юноша велел дать ему тысячу динаров и одежду, а затем кубки пошли между ними вкруговую, и вино было им приятно. И ар-Рашид сказал: «О Джафар, спроси его про удары, следы от которых у него на боках; посмотрим, что он тебе скажет в ответ». – «Не торопись, о владыка, и побереги себя; терпеть лучше», – молвил Джафар. Но халиф воскликнул: «Клянусь моей головой и могилой аль-Аббаса, если ты его не спросишь, я потушу твоё дыхание!»

И тут юноша обернулся к везирю и спросил его: «Что это вы с товарищем разговариваете потихоньку? Расскажи мне о вашем деле! – „Все хорошо“, – ответил Джафар. Но юноша воскликнул: „Прошу тебя, ради Аллаха, расскажите мне вашу историю и не скрывайте от меня ничего!“ И тогда Джафар сказал: „О владыка, он увидал у тебя на боках удары и следы бичей и плетей и удивился этому до крайних пределов и сказал: „Как это можно бить халифа!“ И он хочет узнать, в чем причина этого“.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 123, 124, 125, 126, 127, 128, 129, 130, 131, 132, 133, 134, 135, 136, 137, 138, 139, 140, 141, 142, 143, 144, 145, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 159, 160, 161, 162, 163, 164, 165, 166, 167, 168, 169, 170, 171, 172, 173, 174, 175, 176, 177, 178, 179, 180, 181, 182, 183, 184, 185, 186, 187, 188, 189, 190, 191, 192, 193, 194, 195, 196, 197, 198, 199, 200, 201, 202, 203, 204, 205