Тысяча и одна ночь

«О ты, кто небрежен был к превратности случая

И близости с милыми достигнуть бессилен был»

Ты хочешь обманутый, достигнуть Медведицы,

Но светлого месяца не мог ты достичь ещё,

Так как же надеешься и хочешь быть близок к нам

И жаждешь счастливым быть, сжимая наш тонкий стаи?

Забудь же ты эту цель, страшась моей ярости

В день мрачный, когда глава седою становится».

Потом она свернула письмо и подала его старухе, а старуха взяла его и пошла к Тадж-аль-Мулуку. И юноша, увидев её, поднялся на ноги и воскликнул: «Да не лишит меня Аллах благословения твоего прихода!» – «Возьми ответ на твоё письмо», – сказала старуха. И юноша взял листок и, прочитав его, горько заплакал и воскликнул: «Я хотел бы, чтобы кто-нибудь убил меня теперь, и я бы отдохнул! Поистине, смерть для меня легче, чем то, что теперь со мною!» И он взял чернильницу, калам и бумагу и написал письмо, где вывел такие стихи:

«Желанная! Не стремись далёкой и грубой быть!

Приди же к любимому, в любви утонувшему.

Не думай, что жить могу, когда ты сурова так,

И дух мой с любимыми покинуть готов меня».

Потом юноша свернул письмо и отдал его старухе и сказал ей: «Не взыщи с меня, – я утомил тебя без пользы». И он велел Азизу дать старухе тысячу динаров и молвил: «О матушка, за этим письмом последует или полное сближение, или полный разрыв». А старуха ответила: «О дитя моё, я хочу для тебя только добра и желаю, чтобы она была у тебя, ибо ты месяц, сияющий ярким светом, а она восходящее солнце. Если я не соединю вас, нет пользы от моей жизни. Я провела жизнь в коварстве и обмане и достигла девяноста лет. Так неужели же не хватит у меня сил свести двоих для запретною дела?» И она попрощалась с ним, успокоив его сердце, и ушла, и шла до тех пор, пока не пришла к Ситт Дунья, а листок она спрятала в волосах. И усевшись подле неё, она почесала голову и сказала: «О госпожа, может быть, ты поищешь у меня в волосах, я давно не ходила в баню». И Ситт Дунья обнажила руки до локтей, распустила волосы старухи и принялась искать у неё в голове, и листок выпал из её волос. И Ситт Дунья увидела его и спросила: «Что это за листок?», и старуха ответила: «Наверное, когда я сидела в лавке того купца, эта бумажка прицепилась ко мне. Дай мне её, я её отнесу ему: может быть, там счёт, который ему нужен». И Ситт Дунья развернула листок, и прочла его и поняла его содержание, и сказала старухе: «Это хитрость из твоих хитростей. Если бы ты не была моей воспитательницей, я бы сейчас ударила тебя. Аллах наслал на меня этого купца, и все, что со мной случилось, из твоей головы. Не знаю, из каких земель пришёл к нам этот купец, но никто, кроме него, не может отважиться на такое. Я боюсь, что моё дело раскроется, тем более что это человек не моей породы и не ровня мне». И старуха приблизилась к ней и сказала: «Никто не может говорить такие слова из страха перед твоей яростью и уважения к твоему отцу. Не будет беды, если ты ему ответишь». – «О нянюшка, – воскликнула царевна, – как осмелился этот сатана на такие речи, не боясь ярости султана? Не знаю, что с ним делать: если я прикажу его убить – это будет несправедливо, а если я оставлю его – он сделается ещё более дерзким». – «Напиши ему письмо, может быть, он отступится», – сказала старуха. И тогда царевна потребовала листок бумаги, чернильницу и калам и написала такие стихи:

«Продлился упрёков ряд, и дурь тебя гонит,

И долго ль рукой своей в стихах запрещать мне?

Запретил желание твоё лишь усилили,

И будешь доволен ты, коль тайну я скрою.

Скрывай же любовь свою, открыть не дерзай её,

А слово промолвишь ты, я слушать не буду.

А если вернёшься ты ко прежним речам своим,

То птица-разлучница, найдёт тебя с криком.

И смерть к тебе ринется уж скоро, жестокая;

Приют под землёй тогда найдёшь ты навеки.

И близких оставил ты, обманутый, в горести,

В разлуке с тобой они весь век свой проплачут».

Потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла к Тадж-аль-Мулуку и отдала ему письмо. И юноша, прочтя письмо, понял, что у царевны жестокое сердце и что он не достигнет её. И он пожаловался на это везирю и потребовал от него хорошего плана, и везирь сказал ему: «Знай, что тебе будет полезно с нею только одно: напиши ей письмо и призови на неё гнев Аллаха». – «О брат мой, о Азиз, напиши ей за меня, как ты знаешь», – сказал юноша. И Азиз взял листок и написал такие стихи:

«Господь! – пятью старцами молю я – спаси меня

И ту, кем испытан я, заставь горевать по мне!

Ты знаешь, что пламенем весь воздух мне кажется, —

Любимый жесток ко мне, не знающий жалости.

Доколь буду нежен с ней в моем испытании?

Довольно терзать меня дано ей, бессильного?

Блуждаю в мученьях я, конца тем мученьям нет,

Не вижу помощника; господь, ты поможешь мне

Доколе стараться мне забыть, что люблю её,

И как мне забыть её, раз стойкость ушла в любви?

О ты, что мешаешь мне усладу познать в любви,

Тебе не опасна ли беда и превратности?

Ведь радостна жизнь твоя, а я за тобой ушёл

От близких и родины и ныне в краю чужом».

Потом Азиз свернул письмо и подал его Тадж-аль-Мулуку, и когда тот прочёл письмо, оно ему понравилось, и он отдал его старухе, а та пошла с ним и, войдя к Ситт Дунья, подала ей письмо. И царевна, прочтя письмо и поняв содержание, сильно разгневалась и воскликнула: «Все, что случилось со мной, вышло из головы этой скверной старухи!» И она кликнула невольниц и евнухов и сказала им: «Схватите эту проклятую, коварную старуху и побейте её сандалиями!» И они били её сандалиями, пока она не обеспамятела, а когда старуха очнулась, царевна сказала ей: «О скверная старуха, если бы я не боялась Аллаха великого, я бы, право, убила тебя! Побейте её ещё раз», – сказала она потом, и старуху били, пока она не лишилась чувств, а затем царевна велела тащить её по земле и выбросить за ворота. И старуху поволокли, лицом вниз, и бросили перед воротами, а очнувшись, она пошла, то идя, то садясь, и дошла до своего жилища.

И она подождала до утра, а потом поднялась и пошла к Тадж-аль-Мулуку и рассказала ему обо всем, что случилось с нею, и царевич, которому стало тяжко от этого, сказал ей: «Нам тягостно, о матушка, то, что случилось с тобою, но все суждено и предопределено». А старуха молвила: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Я не перестану стараться, пока не сведу тебя с ней и не приведу тебя к этой распутнице, которая сожгла меня побоями». – «Расскажите мне, почему она ненавидит мужчин», – сказал Тадж-аль-Мулук. «Потому что она видела сон, который вызвал эту ненависть», – ответила старуха. «А какой это сон?» – спросил Тадж-аль-Мулук. И старуха сказала: «Как-то ночью она спала и увидела, что охотник поставил на земле сети и насыпал вокруг них пшеницы, а сам сел поблизости, и не осталось птицы, которая бы не подлетела к этим сетям. А среди этих птиц она увидела двух голубков, самца и самку. И царевна смотри г на сети и видит, что нога самца завязла в сетях, и он начал биться, и все птицы разлетелись от него и умчались, по его жена вернулась к нему, покружилась над ним, опустилась и подошла к сети (а охотник не замечал её). И она стала клевать то колечко, в котором завязла нога самца, и тянула его клювом, пока не освободила ногу голубка из сетей, и они оба улетели. И после этого пришёл охотник и исправил сети и сел поодаль. И прошло не более часа, как птицы прилетели, и в сетях завязла самка. И все птицы улетели от неё, и среди них самец, и он не вернулся к своей самке, и пришёл охотник и захватил самку и зарезал её. И царевна пробудилась от сна, испуганная, и воскликнула: „Все самцы таковы, как этот: в них нет добра – и во всех мужчинах нет добра для женщин!“

И когда она кончила рассказывать, Тадж-аль-Мулук сказал ей: «О матушка, я хочу на неё посмотреть один разок, хотя бы была мне от этого смерть! Придумай же хитрость, чтобы мне увидеть её». – «Знай, – сказала старуха, – что у неё есть сад, под дворцом, для её прогулок, и она выходит туда один раз каждый месяц, из потайной двери. Через десять дней настанет ей время выйти на прогулку. И когда она захочет выйти, я приду и уведомлю тебя, чтобы ты пошёл и встретился с нею. Постарайся не покидать сада: может быть, когда она увидит твою красоту и прелесть, к её сердцу привяжется любовь к тебе. Ведь любовь-главная причина единения». И Тадж-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он, вместе с Азизом, поднялся и вышел из лавки, и взял с собой старуху, и они пошли к своему жилищу и показали его старухе. И Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, нет мне надобности в лавке! То, что мне было от неё нужно, уже сделано, и я дарю тебе её со всем, что есть в ней, так как ты ушёл со мною на чужбину и оставил твою страну». И Азиз принял от него это. А потом они сидели и разговаривали, и Тадж-аль-Мулук стал расспрашивать Азиза о его диковинном положении и о том, что случилось с ним. И Азиз рассказывал, что ему довелось испытать, а затем они пришли к везирю и сообщили ему, что решил Тадж-аль-Мулук. «Как поступить?» – спросили они его, и он сказал: «Идёмте в сад», – и тогда каждый из них надел лучшее, что у него было, и они вышли, а сзади них шли три невольника, и они отправились в сад и увидели, что там много деревьев и полноводные каналы, и увидали садовника, который сидел у ворот. И они приветствовали садовника, и тот ответил на их приветствие, и тогда везирь протянул ему сто динаров и сказал: «Я хочу, чтобы ты взял это на расходы и купил нам чего-нибудь поесть. Мы чужеземцы, и со мной эти юноши, и мне захотелось с ними прогуляться». Садовник взял деньги и сказал: «Входите и гуляйте – сад весь ваше владение. Посидите, пока я вам принесу чего-нибудь поесть».

Потом он отправился на рынок, а везирь с Тадж-альМулуком и Азизом, когда садовник ушёл на рынок, вошли внутрь сада, и через часок садовник вернулся с жареным ягнёнком и хлебом, точно хлопок, и сложил это перед ними, и они поели и попили, а затем садовник принёс им сладостей, и они полакомились и вымыли руки и сидели, разговаривая. «Расскажи мне про этот сад: твои ли он, или ты его нанимаешь?» – спросил везирь. «Он не мой, он принадлежит царской дочери, Ситт Дунья», – ответил старик. «А сколько тебе платят каждый месяц?» – спросил везирь, и садовник отвечал: «Один динар, не больше». И везирь оглядел сад и увидел там высокий дворец, но только он был ветхий. «О старец, – сказал он, – я хочу сделать здесь добро, за которое ты будешь меня вспоминать». – «А какое ты хочешь сделать добро?» – спросил старик, и везирь, сказал: «Возьми эти триста динаров». И, услышав упоминанье о золоте, садовник воскликнул: «О господин, что хочешь, то и делай, а везирь дал ему денег и сказал: „Если захочет Аллах великий, мы сделаем добро в этом месте“. И затем они вышли от него и пришли в своё жилище и проспали эту ночь, а назавтра везирь призвал белильщика и рисовальщика и хорошего золотых дел мастера, принёс им все, какие было нужно, инструменты и, приведя их в сад, приказал им выбелить этот дворец и разукрасить его всякими рисунками. А затем он велел принести золота и лазури и сказал рисовальщику: „Нарисуй посредине этой стены образ человека-охотника, и как будто он расставил сети и туда попали птицы и голубка, которая завязла клювом в сетях“.

И когда рисовальщик разрисовал одну сторону и кончил рисовать, везирь сказал ему: «Сделай на другой стороне то же, что на этой, и нарисуй образ одной только голубки в сетях и охотника, который взял её и приложил нож к её шее, а с другой стороны нарисуй большую хищную птицу, которая поймала самца-голубя и вонзила в него когти». И рисовальщик сделал это, и когда они покончили со всем тем, о чем упоминал везирь, тот отдал им плату, и они ушли, а везирь и те, кто был с ним, тоже удалились, и, попрощавшись с садовником, отправились в своё жилище. И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть моя грудь расправится и покинут меня эти думы и охладеет пламя огня в моем сердце». И тогда Азиз затянул напев и произнёс такие стихи:

«Все то, что влюблённые сказали о горестях,

Я все испытал один, и стойкость слаба моя.

А если слезой моей захочешь напиться ты, —

Обильны моря тех слез для жаждой томящихся.

Когда же захочешь ты взглянуть, что наделала

С влюблённым рука любви, на тело взгляни моё».

Потом он пролил слезы и произнёс такие стихи:

«Кто гибких не любит шей и глаз поражающих,

И мнит, что знал радости он в жизни, – ошибся тот.

В любви заключается смысл высший, и знать его

Средь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь.

Аллах не сними с души любви ко любимому

И век не лиши моих бессонницы сладостной!»

А после он затянул напев и произнёс:

«Говорит в „Основах“ Ибн Сина нам, что влюблённые

Исцеление обретут себе в напевах

И во близости с тем, кто милым равен и близок к ним,

И помочь должны и плоды, и сад, и вина.

Попытался раз исцеление я с другим найти,

Помогали мне и судьба моя и случай,

Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает нас

И лечение, что Ибн Сина дал, – лишь бредни».

А когда Азиз окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук удивился, как он красноречиво и хорошо их произнёс, и воскликнул: «Ты рассеял часть моей заботы!» А везирь сказал: «Древним выпадало на долю то, что изумляет слушающих». – «Если тебе пришло на ум что-нибудь в таком роде, дай мне услышать, что помнишь, из этих нежных стихов, и продли беседу», – сказал Тадж-аль-Мулук. И везирь затянул напев и произнёс:

«Раньше думал я, что любовь твоя покупается

Иль подарками, иль красою лиц прекрасных.

И считал, глупец, что любовь твою мне легко добыть,

Хоть не мало душ извела она высоких,

Но увидел я, что любимого одаряешь ты,

Раз избрав его, драгоценными дарами.

И узнал тогда, что уловками не добыть тебя,

И накрыл главу я крылом своим уныло.

И гнездо любви для жилья с тех пор я избрал себе,

А наутро там и под вечер там я вечно».

Вот что было с этими, а что до старухи, то она уединилась в своём доме. И царевне захотелось прогуляться в саду (а она выходила только со старухой), и, послав за нею, она помирилась с ней и успокоила её и сказала: «Я хочу выйти в сад и взглянуть на деревья и плоды, чтобы моя грудь расширилась от запаха цветов». И старуха ответила: «Слушаю и повинуюсь! Но я хочу пойти домой и надеть одежду, а потом приду к тебе». – «Иди домой и не мешкай», – отвечала царевна. И старуха вышла от неё и направилась к Тадж-аль-Мулуку и сказала: «Собирайся, надень твои лучшие одежды и ступай в сад. Иди к садовнику, поздоровайся с ним и спрячься в саду». – «Слушаю и повинуюсь!» – сказал царевич, и старуха условилась с ним, какой она подаст ему знак.

Потом она пошла к Ситт Дунья, и после её ухода, везирь и Азиз одели Тадж-аль-Мулука в платье из роскошнейших царских одежд, стоившее пять тысяч динаров, и повязали ему стан золотым поясом, украшенным дорогими камнями и драгоценностями, а потом они пошли в сад, и, придя к воротам, увидели, что садовник сидит там. И, увидя царевича, садовник встал на ноги и встретил его с уважением и почётом и, открыв ему ворота, сказал: «Войди, погуляй в саду». Но не знал он, что царская дочь придёт в этот день в сад.

И Тадж-аль-Мулук вошёл в сад и провёл там не больше часа; и вдруг он услышал шум, и не успел он очнуться, как евнухи и невольницы вышли из потайной двери. И садовник, увидя их, пошёл к Тадж-аль-Мулуку и сообщил ему о приходе царевны и сказал: «О владыка, как быть? Пришла царевна, Ситт Дунья». – «С тобой не будет беды, я спрячусь где-нибудь в саду», – ответил царевич. И садовник посоветовал ему спрятаться как можно лучше. А потом он оставил его и ушёл. И когда царевна с невольницами и старухой вошла в сад, старуха сказала себе: «Пока евнухи с нами, мы не достигнем цели!» «О госпожа, – обратилась она к царевне, – я скажу тебе что-то, в чем будет отдых для твоего сердца». – «Говори, что у тебя есть», – отвечала царевна, и старуха сказала: «О, госпожа, эти евнухи сейчас тебе не нужны, и твоя грудь не расправится, пока они будут с нами. Отошли их от нас». – «Твоя правда», – ответила Ситт Дунья и отослала евнухов. А спустя немного она пошла по саду, и Тадж-аль-Мулук стал смотреть на неё и на её красоту и прелесть, а она не знала об этом. И, взглядывая на неё, он всякий раз терял сознание при виде её редкой красоты, а старуха потихоньку уводила царевну, беседуя с ней, пока не привела её ко дворцу, который везирь велел разрисовать. И царевна подошла к дворцу и поглядела на рисунки и, увидев птиц, охотника и голубей, воскликнула: «Слава Аллаху! Это как раз то, что я видела во сне!» И она стала рассматривать изображения птиц, охотника и сетей, дивясь им, и сказала: «О нянюшка, я порицала мужчин и питала к ним ненависть, но посмотри, как охотник зарезал самку, а самец освободился и хотел вернуться к ней и выручить её, но ему повстречался хищник и растерзал его». А старуха прикидывалась незнающей и отвлекала царевну разговором, пока они не приблизились к тому месту, где спрятался Тадж-аль-Мулук. И тогда она показала ему знаком, чтобы он вышел под окна дворца. А Ситт Дунья в это время бросила взгляд и заметила юношу и увидела его красоту и стройность стана. «О нянюшка, – воскликнула она, – откуда этот прекрасный юноша?» И старуха ответила: «Не знаю, но только я думаю, что это сын великого царя, так как он достиг пределов красоты и обладает крайнею прелестью».

И Ситт Дунья обезумела от любви к нему, и распались цепи сковывавших её чар, и ум её был ошеломлён красотой и прелестью юноши и стройностью его стана. И зашевелилась в ней страсть, и она сказала старухе: «О нянюшка, право, этот юноша красив!» И старуха ответила: «Твоя правда, госпожа!» И потом старуха сделала знак царевичу, чтобы он шёл домой. А в нем уже запылал огонь страсти, и охватили его любовь и безумие. И он шёл, не останавливаясь, и, простившись с садовником, отправился домой, и стремленье к любимой взволновалось в нем, но он не стал перечить приказу старухи. Он рассказал везирю и Азизу, что старуха сделала ему знак идти домой, и оба стали уговаривать его потерпеть и говорили: «Если бы старуха не знала, что от твоего возвращения будет благо, она не указала бы тебе так сделать».

Вот что было с Тадж-аль-Мулуком, везирем и Азизом. Что же касается царской дочери, Ситт Дунья, то её одолела страсть, и велики стали её любовь и безумие, и она сказала старухе: «Я знаю, что свести меня с этим юношей можешь только ты». – «К Аллаху прибегаю от сатаны, побитого камнями!» – воскликнула старуха. «Ты не хотела мужчин, так как же постигло тебя бедствие от любви к нему? Но клянусь Аллахом, никто не годится для твоей юности, кроме него». – «О нянюшка, – сказала Ситт Дунья, – пособи мне и помоги сойтись с ним, и у меня будет для тебя тысяча динаров, и одежда в тысячу динаров, а если ты не поможешь мне сблизиться с ним, я умру несомненно». – «Иди к себе во дворец, а я постараюсь свести вас и пожертвую своей душою, чтобы вас удовлетворить», – сказала старуха. И тогда Ситт Дунья пошла во дворец, а старуха отправилась к Таджаль-Мулуку, и царевич, увидя её, поднялся и встретил её с уважением и почётом. Он посадил старуху с собою рядом, и она сказала ему: «Хитрость удалась!» И поведала, что произошло у неё с Ситт Дунья.

«Когда же будет встреча?» – спросил царевич, и она отвечала: «Завтра», – и Тадж-аль-Мулук дал ей тысячу динаров и одежду в тысячу динаров, и она взяла это и ушла.

И она шла, пока не пришла к Ситт Дунья, и царевна спросила: «О нянюшка, какие у тебя вести о любимом?» И старуха сказала ей: «Я узнала, где он живёт, и завтра я буду с ним у тебя». И Ситт Дунья обрадовалась и дала ей тысячу динаров и платье в тысячу динаров, и старуха взяла их и ушла к себе домой и проспала там до утра. А потом она вышла и, направившись к Тадж-аль-Мулуку, одела его в женскую одежду и сказала: «Ступай за мной и шагай покачиваясь, но иди не торопясь и не оборачивайся к тем, кто будет с тобою говорить». И, дав Таджаль-Мулуку такое наставление, старуха вышла, и он вышел за нею, одетый, как женщина, и она стала его учить и подбадривать его в дороге, чтобы он не боялся. И она шла, а царевич за нею, пока они не пришли к воротам. И тут старуха вошла, а царевич за ней, и прошли они через двери и проходы, пока не миновали семь дверей. А подойдя к седьмой двери, она сказала Тадж-аль-Мулуку: «Укрепи своё сердце, и когда я крикну тебя и скажу: „Эй, девушка, проходи!“ – иди, не медля, и поторопись, а как войдёшь в проход, посмотри налево – и увидишь помещение со множеством дверей. Отсчитай пять дверей и войди в шестую: то, что ты желаешь, находится там». – «А ты куда идёшь?» – спросил Тадж-аль-Мулук, и старуха сказала: «Я никуда не иду, но, может быть, я опоздаю к тебе, и меня задержит старший евнух, и я заговорю с ним».

И она пошла, а царевич за нею, и достигла тех дверей, у которых сидел старший евнух. И евнух увидел со старухой Тадж-аль-Мулука в образе невольницы и спросил её: «Что это за невольница с тобою?» – «Это невольница, про которую Ситт Дунья слышала, что она знает всякую работу, и царевна хочет купить её», – отвечала старуха. Но евнух воскликнул: «Я не знаю ни невольницы, ни кого другого, и никто не войдёт раньше, чем я обыщу его, как велел мне царь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать пятая ночь

Когда же настала сто тридцать девяя ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух сказал старухе: „Я не знаю ни невольницы, ни кого другого, и никто не войдёт раньше, чем я обыщу его, как велел мне царь“. И старуха воскликнула с гневным видом: „Я знаю, что ты умный и воспитанный, а если ты теперь переменился, я сообщу царевне, что ты не пускал её невольницу“. И потом она крикнула Тадж-аль-Мулуку: „Проходи, девушка!“ И царевич прошёл внутрь прохода, как она ему велела, а евнух промолчал и ничего не сказал.

А затем Тадж-аль-Мулук отсчитал пять дверей и, войдя в шестую, увидел Ситт Дунья, которая стояла и ждала его. И царевна, увидев Тадж-аль-Мулука, узнала его и прижала юношу к груди, и он прижал её к своей груди, а потом к ним вошла старуха и нашла способ отослать невольниц, боясь срама. «Будь ты привратницей», – сказала Ситт Дунья старухе, и потом она уединилась с Тадж-аль-Мулуком, и они, не переставая, обнимались, прижимались и сплетали ноги с ногами до самой зари. А когда приблизилось утро, Ситт Дунья вышла и заперла за собою дверь, а сама вошла в другую комнату и села там, как всегда. И невольницы пришли к пей, и она исполнила их просьбы и поговорила с ними, а потом сказала им: «Выйдите теперь от меня – я хочу развлечься одна». И невольницы вышли, а царевна пошла к Тадж-аль-Мулуку, а после пришла к ним старуха с коекакой едой, и они поели и ласкались до самой зари, а старуха заперла к ним дверь, как и в первый день, и они не прекращали этого в течение месяца.

Вот что было с Тадж-аль-Мулуком и Ситт Дунья. Что же касается везиря и Азиза, то, когда Тадж-аль-Мулук отправился во дворец царской дочери и провёл там столько времени, они поняли, что он не выйдет оттуда и погибнет несомненно. «О родитель мой, что ты будешь делать?» – спросил Азиз везиря, и тот сказал: «О дитя моё, это дело трудное, и если мы не воротимся к его отцу и не уведомим его об этом, он будет упрекать нас».

И они в тот же час и минуту собрались и направились к Земной земле и стране Двух Столбов, где была столица царя Сулейман-шаха, и пересекали долины ночью и днём, пока не вошли к царю Сулейман-шаху и не рассказали ему, что случилось с его сыном: с тех пор, как он вошёл в замок царской дочери, они не имели вестей о нем. И тогда перед царём предстал судный день и его охватило сильное раскаяние, и он велел кликнуть в своём царстве клич о войне, и войска выступили в окрестности города, и для них поставили палатки, и царь сидел в своём шатре, пока войска не собрались со всех областей. А подданные любили его за великую справедливость и милости, и он выступил во главе войска, которое застлало горизонт, и отправился на поиски своего сына Тадж-аль-Мулука.

Вот что было с этими. Что же касается Тадж-аль-Мулука и Ситт Дунья, то они провели так полгода, каждый день все сильнее любя друг друга, и Тадж-аль-Мулука охватила столь великая страсть, безумие, любовь и волнение, что он изъяснил ей затаённое и сказал: «Знай, о возлюбленная сердца и души: чем дольше я остаюсь у тебя, тем сильнее моё безумие, любовь и страсть, так как я не достиг желаемого полностью». – «А чего ты желаешь, о свет моего глаза и плод моей души? – спросила она. – Если ты хочешь не только обниматься и прижиматься и обвивать ноги ногами – сделай то, что тебе угодно, – ведь нет у Аллаха для нас сотоварищей». – «Не этого я хочу, – сказал Тадж-аль-Мулук. – Я желаю рассказать тебе, кто я в действительности. Знай, что я не купец, – нет, я царь, сын царя, и имя моего отца – великий царь Сулейман-шах, который послал везиря послов к твоему отцу, чтобы посватать тебя за меня, а когда весть об этом дошла до тебя, ты не согласилась».

И он поведал ей свою повесть с начала до конца, – а в повторении нет пользы, – и сказал: «А теперь я хочу отправиться к моему отцу, чтобы он послал посланного к твоему родителю и посватал тебя у него, и тогда мы успокоимся».

Услышав эти речи, Ситт Дунья сильно обрадовалась, так как это сходилось с её желанием, и они заснули, согласившись на этом. И случилось, по предопределённому велению, что в эту ночь, в отличие от других ночей, сон одолел их, и они проспали, пока не взошло солнце.

А в это самое время царь Шахраман сидел на престоле своего царства, и эмиры его правления были перед ним, как вдруг вошёл к нему староста ювелиров с большою шкатулкою в руках. Он подошёл и раскрыл шкатулку перед царём и вынул из неё маленький ларчик, стоивший сто тысяч динаров – столько было в нем жемчуга, яхонтов и смарагдов, которых не мог иметь ни один царь в какой-нибудь стране. И царь, увидев шкатулку, подивился её красоте и, обернувшись к старшему евнуху, у которого случилось со старухою то, что случилось, сказал ему: «Эй, Кафур, возьми этот ларчик и отнеси его Ситт Дунья!» И евнух взял его и ушёл. И он достиг комнаты царевны и увидел, что дверь её заперта и старуха спит на пороге. «До такого часа вы ещё спите!» – воскликнул евнух, и старуха, услышав его слова, пробудилась от сна и испугалась. «Постой, я принесу тебе ключ», – сказала она и выбежала куда глаза глядят, убегая от евнуха, и вот все, что было с нею.

Что же касается евнуха, то он понял, что старуха смутилась, и, сорвав дверь, вошёл в комнату и увидел Ситт Дунья в объятиях Тадж-аль-Мулука, и оба они спали. Увидев это, евнух не знал, что делать, и собирался вернуться к царю, но тут Ситт Дунья проснулась и увидела его. И она изменилась в лице, побледнела и воскликнула: «О Кафур, покрой то, что покрыл Аллах!», а евнух ответил: «Я не могу ничего скрывать от царя!»

Потом он запер к ним дверь и вернулся к царю, и царь спросил его: «Отдал ли ты ларчик твоей госпоже?» – а евнух ответил: «Возьми ларец, вот он! Я не могу ничего от тебя скрыть! Знай, что я увидел подле Ситт Дунья красивого юношу, который спал с нею в одной постели, и они были обнявшись».

И царь велел привести обоих, и когда они явились к нему, крикнул: «Что это за дела?» И его охватил сильный гнев, и, взяв плеть, он собирался ударить ею Тадж-альМулука, но Ситт Дунья бросилась к нему и сказала своему отцу: «Убей меня раньше его». И царь выбранил девушку и велел отвести её в её комнату, а потом он обратился к Тадж-аль-Мулуку и спросил его: «Горе тебе, откуда ты и кто твой отец и как ты дерзнул посягнуть на мою дочь?» – «Знай, о царь, – ответил Тадж-аль-Мулук, – если ты убьёшь меня, то погибнешь, и раскаетесь и ты и жители твоего царства». И царь спросил: «А почему это?» И юноша отвечал: «Знай, что я сын паря Сулейман-шаха, и ты не узнаешь, как он уже подойдёт к тебе с конными и пешими». Услышав эти слова, царь Шахраман захотел отложить убийство юноши и посадил его в тюрьму, чтобы посмотреть, правильны ли его слова. Но везирь сказал ему: «О царь нашего времени, по-моему следует поспешить с убийством этого мерзавца, – он ведь осмелился посягнуть на царских дочерей».

И тогда царь крикнул палачу: «Отруби ему голову, он обманщик!» И палач взял Тадж-аль-Мулука, затянул на нем верёвки и поднял руки, спрашивая разрешения эмиров, один и другой раз, так как он хотел, чтобы случилось промедление. И царь закричал на него: «До каких пор ты будешь спрашивать? Если ты ещё раз спросишь, я отрублю тебе голову!» И палач поднял руку, так что стали видны волосы у него под мышкой, и хотел отсечь голову юноше…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать шестая ночь

Когда же настала сто тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что палач поднял руку, так что стали видны волосы у него под мышкой, и хотел отсечь голову юноше, но вдруг раздались громкие крики, и люди стали закрывать лавки. „Не спеши!“ – сказал тогда царь палачу и послал выяснить, в чем дело. И посланный ушёл и, вернувшись, сказал: „Я видел войска, подобные ревущему морю, где бьются волны, и конница скачет так, что трясётся земля, и я не знаю, что это такое“. И царь оторопел и испугался, что у него отнимут его царство, и, обратившись к своему везирю, спросил его: „Разве никто из наших воинов не выступил против этого войска?“ – и не успел он закончить своих слов, как его царедворцы вошли к нему и с ними послы приближавшегося царя, среди которых был везирь. И везирь первый приветствовал царя, а тот поднялся перед прибывшими на ноги и приблизил их к себе и спросил, за каким делом они прибыли. И везирь поднялся и, подойдя к царю, сказал ему: „Знай, тот, кто вступил к твою землю, – царь, не похожий на предшествующих царей и на прежде бывших султанов“. – „Кто же он?“ – спросил царь, и везирь ответил: „Этот царь справедливый и прямодушный, о чьих высоких помышлениях распространяют весть путешественники, это – султан Сулейманшах, властитель Зеленной Земли и Двух Столбов и Гор Испаханских.