Тысяча и одна ночь

Он тот, с кем случились из-за тебя сполна все бедствия, и я хочу, чтобы ты окинула его всего взором». И Бади-аль-Джемаль сказала, рассмеявшись: «А кто верен обетам, чтобы был им верен этот юноша? У людей ведь нет любви». И Сейф-аль-Мулук воскликнул: «О царевна, отсутствия верности не будет у меня никогда, и не все твари одинаковы». И потом он заплакал перед нею и произнёс такие стихи:

«О дивно прекрасная, над грустным ты смилуйся,

Печален он, изнурён, и глаз его бодрствует,

Во имя тех прелестен, что лик твой собрал в себе —

И бел и румян ведь он, как цвет анемона, —

Не мсти наказанием разлуки больному ты, —

От долгой разлуки плоть моя погибает.

Желание кот моё, и в этом предел надежд,

И сблизиться я хочу насколько возможно».

И потом он заплакал горьким плачем, и любовь и страсть овладели им, и он приветствовал Бади-аль-Джемаль такими стихами:

«Привет от влюблённого, что страстью порабощён, —

Ведь вес благородные добры к благородным.

Привет вам! Да не лишусь я вашего призрака

И пусть не лишатся вас дома и покои!

Ревнуя, не называю вашего имени —

Влюблённый к любимому всегда ведь стремится.

Не надо же прерывать к влюблённому милостей,

Ведь губит его печаль, и тяжко он болен.

Блестящие звезды я пасу, и боюсь я их,

А ночь моя от любви продлилась чрезмерной.

Терпения уже нет, и нет уже хитрости —

Какие слова скажу в ответ на вопросы?

Привет от Аллаха вам в минуту суровости,

Привет от влюблённого – влюблённый вынослив!»

А потом, от великого волненья и страсти, он произнёс ещё такие стихи:

«Когда б к другим стремился, о владыки, я,

Желанного от вас я не добился бы.

О, кто красоты все присвоил, кроме вас,

Так что в них стоит воскресенья день предо мной теперь?

Не бывать тому, чтоб утешился я в любви моей,

Ведь за вас я отдал и сердца кровь и последний вздох».

А окончив свои стихи, он горько заплакал, и Бади-альДжемаль сказала ому: «О царевич, я боюсь, что, если я обращусь к тебе полностью, я не найду у тебя любви и дружбы. В людях нередко бывает добра мало, а вероломства много, и знай, что господин наш Сулейман, сын Дауда, – мир с ними обоими! – взял Билькис по любви, а когда увидел другую женщину, лучше неё, отвернулся от неё к той другой». – «О моё око, о моя душа, – воскликнул Сейф-аль-Мулук, – не создал Аллах всех людей одинаковыми, и я, если захочет Аллах, буду верен обету и умру под твоими ногами! Ты скоро увидишь, что я сделаю, в согласии с тем, что я говорю, и Аллах за то, что я говорю, поручитель». И Бади-аль-Джемаль сказала ему: «Садись и успокойся и поклянись мне достоинством твоей веры, и дадим обет, что мы не будем друг друга обманывать. Кто обманет своего друга, тому отомстит великий Аллах!»

И, услышав от неё эти слова, Сейф-аль-Мулук сел, и каждый из них вложил руку в руку другого, и оба поклялись, что не изберут, кроме любимого, никого из людей или джиннов. И они просидели некоторое время, обнявшись и плача от сильной радости, и одолело Сейф-альМулука волнение; и он произнёс такие стихи:

«Заплакал я от любви, тоски и волнения

О той, кого полюбил душою и сердцем я.

Давно я покинул вас, и сильно страдаю я.

Но все же бессилен я к любимой приблизиться.

И горесть моя о той, кого не могу забыть,

Хулителям знать даёт о части беды моей.

Стеснилось, поистине, когда-то просторное

Терпенья ристалище – нет силы и мочи нет!

Узнать бы, соединит ли снова Аллах с тобой,

Минуют ли горести и боль и страдания!»

А после того как Бади-аль-Джемаль и Сейф-аль-Мулук поклялись друг другу, Сейф-аль-Мулук поднялся и пошёл, и Бади-аль-Джемаль тоже пошла, и с нею была невольница, которая несла кое-какую еду и кувшины, наполненные вином. И Бади-аль-Джемаль села, и невольница поставила перед ней кушанье и вино, и они просидели не более минуты, и вдруг подошёл Сейф-аль-Мулук. И Бади-аль-Джемаль встретила его приветствием, и они обнялись и сели…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят шестая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Бади-аль-Джемаль принесла кушанье и вино и пришёл Сейф-аль-Мулук, она встретила его приветствием, и они просидели некоторое время за едой и питьём. А потом Бади-аль-Джемаль сказала: „О царевич, когда ты войдёшь в сад Ирема, ты увидишь, что там поставлен большой шатёр из красного атласа с зеленой шёлковой подкладкой. Войди в этот шатёр и укрепи своё сердце – ты увидишь старуху, которая сидит на ложе из червонного золота, украшенном жемчугом и драгоценностями. А когда войдёшь, пожелай ей мира, чинно и пристойно, и посмотри в сторону ложа: ты увидишь под ним сандалии, затканные золотыми нитками и украшенные дорогими металлами. Возьми эти сандалии, поцелуй их и приложи к голове, а потом положи их под мышку правой руки и стой перед старухой молча, опустив голову. А когда она тебя спросит и скажет тебе: „Откуда ты пришёл, как ты сюда добрался, кто указал тебе это место и для чего ты взял эти сандалии?“ – молчи, пока не придёт вот эта невольница. Она поговорит со старухой и смягчит её к тебе и умилостивит её словами, и, может быть, Аллах великий смягчит к тебе её сердце, и она согласится на то, что ты хочешь“.

И потом Бади-аль-Джемаль позвала эту невольницу (а имя её было Марджана) и сказала ей: «Во имя любви ко мне исполни это дело сегодня и не будь небрежна при исполнении его. Если ты исполнишь его в сегодняшний день, ты свободна, ради лика Аллаха великого, и будет тебе уважение, и не найдётся у меня никого тебя дороже, и я никому не открою своих тайн, кроме тебя». – «О госпожа моя и свет моего глаза, скажи мне, каково твоё приказание, чтобы я его тебе исполнила на голове и па глазах!» – сказала Марджана. И Бади-аль-Джемаль молвила: «Спеси этого человека на плечах и доставь его в сад Ирема, к моей бабке, матери моего отца. Доставь его к её шатру и оберегай его, и когда вы войдёте с ним в шатёр, ты увидишь, что он возьмёт сандалии и поклонится моей бабке, и та скажет ему: „Откуда ты, какой дорогой ты пришёл, кто привёл тебя к этому месту, для чего ты взял эти сандалии и что у тебя за нужда, может быть, я тебе её исполню?“ И тогда войди поскорее и пожелай моей бабке мира и скажи ей: „О госпожа, это я его сюда привела. Он сын пара Египта, и это он отправился в Высоким Дворец и убил сына Синего царя и освободил царевну Девлет-Хатун и доставил её к отцу невредимой. Его послали со мной, и я доставила его к тебе, чтобы он все тебе рассказал и обрадовал тебя вестью об её спасении и ты бы его наградила“. А потом спроси её: „Заклинаю тебя Аллахом, разве этот юноша не красив, о госпожа?“ И она тебе скажет: „Да красив“, тогда скажи ей: „О госпожа, он совершенен по чести, благородству и доблести, он правитель Египта и его царь и собрал в себе все похвальные качества“. И когда она тебя спросит: „Какова же его нужда?“ – скажи ей: „Моя госпожа тебя приветствует и спрашивает тебя: „Доколе будет она сидеть в доме незамужняя, без замужества? Время затянулось над нею, и чего вы хотите, не выдавая её замуж? Почему бы тебе не выдать её, пока жива ты и жива её мать, как делают с другими девушками?“ И когда она тебе скажет: „Как же нам сделать, чтобы выдать её замуж? Если бы она когонибудь знала или кто-нибудь запал бы ей в сердце, она бы рассказала нам, и мы бы трудились для неё в том, что она хочет, до пределов возможного“, – скажи ей: «О госпожа, твоя дочь говорит тебе: «Вы хотели выдать меня замуж за Сулеймана, – мир с ним! – и нарисовали ему мой образ на кафтане, но не было ему во мне доли, и он послал кафтан царю Египта, а тот отдал его своему сыну, и царевич увидал мой образ, на нем нарисованный, и полюбил меня и оставил царство своего отца и своей матери и отвернулся от земной жизни с тем, что в ней есть, и пошёл наобум блуждать по свету и испытал из-за меня величайшие беды и ужасы“.

И невольница подошла к Сейф-аль-Мулуку и сказала ему: «Зажмурь глаза!» И когда он сделал это, она взяла его и полетела с ним по воздуху, а через некоторое время сказала. «О царевич, открой глаза!» И Сейф-аль-Мулук открыл глаза и увидел сад (а это был сад Ирема), а невольница Марджана сказала ему: «Войди, о Сейф-аль-Мулук, в этот шатёр». И помянул Сейф-аль-Мулук Аллаха и вошёл и напряг зрение, всматриваясь в сад, и увидел он, что старуха сидит на ложе и ей прислуживают невольницы. И он подошёл к старухе, чинно и пристойно, и, взяв сандалии, поцеловал их и сделал то, что говорила ему Бади-аль-Джемаль. И тогда старуха спросила его: «Кто ты, откуда ты пришёл, из какой ты страны, кто привёл тебя в это место и почему ты взял сандалии и поцеловал их? Когда ты мне говорил о какой-нибудь нужде, и я её тебе не исполнила?»

И тут вошла невольница Марджана и приветствовала старуху, чинно и пристойно, и произнесла слова Бади-аль-Джемаль, которые та ей сказала. И, услышав эти слова, старуха закричала на неё и рассердилась и воскликнула: «Откуда будет между людьми и джиннами согласие?..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят седьмая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, услышав от невольницы такие слова, разгневалась сильным гневом и воскликнула: „Откуда между людьми и джиннами согласие?“ И Сейф-аль-Мулук сказал: „Я буду жить с тобою в согласии и стану твоим слугой и умру в любви к тебе и буду соблюдать обет и не стану смотреть па другую, и ты увидишь мою правдивость и отсутствие лжи и моё прекрасное благородство, если захочет великий Аллах“.

И старуха подумала некоторое время, опустив голову, а затем она подняла голову и сказала: «О прекрасный юноша, будешь ли ты соблюдать обет и клятву?» И Сейфаль-Мулук ответил: «Да, клянусь тем, кто вознёс небеса и простёр землю над водою, я буду соблюдать обет». И тогда старуха молвила: «Я исполню твою просьбу, если захочет Аллах великий. Но ступай сейчас же в сад, погуляй там и поешь плодов, которым нет равных и не существует на свете им подобных, а я пошлю за моим сыном Шахьялем. И когда он придёт, поговорю с ним, и но будет ничего, кроме блага, если захочет великий Аллах, так как он не станет мне прекословить и не выйдет изпод моей власти, и я женю тебя на его дочери Бади-альДжемаль. Успокой же твою душу – царевна будет тебе женой, о Сейф-аль-Мулук».

И, услышав от неё эти слова, Сейф-аль-Мулук поблагодарил её и поцеловал ей руки и ноги и вышел от неё, направляясь в сад. А что касается старухи, то она обратилась к той невольнице и сказала ей: «Выйди поищи моего сына Шахьяля и посмотри, в каком он краю и месте, и приведи его ко мне». И невольница пошла и стала искать царя Шахьяля и встретилась с ним и привела его к его матери.

Вот что было с нею. Что же касается Сейф-аль-Мулука, то он стал гулять по саду, и вдруг пять джиннов (а они были из приближённых Синего царя) увидели его и сказали: «Откуда этот юноша и кто привёл его в это место? Может быть, это он убил сына Синего царя». И потом они сказали друг другу: «Мы устроим с ним хитрость и спросим его и все у него выспросим». И они стали подходить, понемногу, и подошли к Сейф-аль-Мулуку на краю сада и сели подле него и сказали: «О прекрасный юноша, ты не оплошал, убивая сына Синего царя и освободив Девлет-Хатун, – это был вероломный пёс, и он схитрил с нею, и если бы Аллах не послал тебя к ней, она бы никогда не освободилась. Но как ты его убил?» И Сейф-аль-Мулук посмотрел на них и сказал: «Я убил его этим перстнем, который у меня на пальце».

И тогда джинны уверились, что это он убил сына их царя, и двое схватили Сейф-аль-Мулука за руки и двое за ноги, а нос задний зажал ему рот, чтобы он не закричал и его бы не услышали люди царя Шахьяля и не спасли бы его из их рук. И потом они понесли его и полетели с ним и летели не переставая, пока не спустились подле их царя. И они поставили Сейф-аль-Мулука перед царём и сказали: «О царь времени, мы принесли тебе убийцу твоего сына». – «Где он?» – спросил царь, и джинны ответили: «Вот!» И Синий царь сказал: «Ты ли убил моего сына, последний вздох моего сердца и свет моего взора, без права на это и без греха, который он с тобой совершил?» – «Да, – ответил Сейф-аль-Мулук, – я убил его, но сделал это за его притеснения и враждебность, так как он хватал царских детей и уносил их к Заброшенному Колодцу, в Высокий Дворец и разлучал их с родными и развратничал с ними. Я убил ею этим перстнем, который у меня на пальце, и поспешил Аллах отправить его дух в огонь (а скверное это обиталище!)».

И уверился Синий царь, что это и есть убийца его сына, без сомнения, и тогда он позвал своего везиря и сказал ему: «Вот убийца моего сыча, наверное и без сомнения: что же ты мне посоветуешь с ним сделать? Убить ли мне его самым скверным убиением, – или пытать его тягчайшим мучением, или что мне ещё сделать?» И великий везирь сказал: «Отрежь ему какой-нибудь член»; а другой сказал: «Бей его каждый день сильным боем»; а третий сказал: «Разрежь его посредине»; а четвёртый сказал: «Отрежьте ему все пальцы и сожгите их огнём»; а пятый сказал: «Распните его»; и каждый стал говорить соответственно своему мнению.

А у Синего царя был старый эмир, обладавший опытностью в делах и знанием обстоятельств тогдашних времён, и он молвил: «О царь времени, я скажу тебе слово, а ты решишь, слушать ли то, что я тебе посоветую». А этот везирь был советником ею царства и главарём его правления, и царь слушал его слова и поступал согласно его мнению и не прекословил ему ни в чем. И везирь поднялся на ноги и поцеловал землю меж его рук и сказал: «О царь времени, если я дам тебе совет в этом деле, последуешь ли ты ему и дашь ли ты мне пощаду?» – «Высказывай твой совет, и тебе будет пощада», – ответил царь. И везирь сказал: «О царь времени, если ты убьёшь этого человека и не примешь моего совета и не уразумеешь моих слов, убиение его в это время будет неправильно. Он в твоих руках, под твоей охраной и твой пленник, и когда ты его потреблешь, nы найдёшь его и сделаешь с ним что захочешь. Потерпи же, о царь времени, этот человек вошёл в сад Ирема и женился на Бади-альДжемаль, дочери царя Шахьяля, и стал одним из них. А твои приближённые схватили его и привели к тебе, и он не скрывал своих обстоятельств ни от них, ни от тебя. И если ты его убьёшь, царь Шахьяль будет искать за него мести и станет враждовать с тобой и придёт к тебе с войском из-за своей дочери, а у тебя нет силы против его войска, и тебе с ним не справиться».

И царь послушался в этом везиря и велел заточить царевича, и вот что случилось с Сейф-аль-Мулуком. Что же касается госпожи, бабки Бади-аль-Джемаль, то, встретившись со своим сыном Шахьялем, она послала невольницу искать Сейф-аль-Мулука. И та не нашла его и вернулась к своей госпоже и сказала: «Я не нашла его в саду и послала за рабочими в сад и спросила их про Сейф-альМулука, и они сказали: „Мы видели, как он сидел под деревом, и вдруг пять человек из людей Синего царя сели подле него и стали с ним разговаривать, а потом они подняли его и заткнули ему рот и полетели с ним и исчезли“. И когда госпожа, бабка Бади-аль-Джемаль, услышала от невольницы эти слова, они не показались ей ничтожными, и она развевалась великим гневом и поднялась на ноги и сказала своему сыну, царю Шахьялю: „Как это – ты царь, а люди Синего варя приходят к нам в сад, хватают нашего гостя и уносят его невредимые, а ты жив“.

И мать Шахьяля стала подстрекать его, говоря: «Не подобает, чтобы кто-нибудь преступал против нас меру, когда ты жив». И Шахьяль молвил: «О матушка, этот человек убил сына Синего царя (а он джинн), и Аллах бросил его в руки его отца. Как же я пойду к нему и стану с ним враждовать из-за этого человека?» – «Пойди к нему и потребуй от него нашего гостя, и если он в живых и Синий царь отдаст его тебе, бери его и приходи, – сказала госпожа. – А если он его убил, захвати Синего царя живым, вместе с его детьми и харимом и всеми, кто ищет у него убежища из его приближённых, и приведи их ко мне живыми, чтобы я их зарезала своей рукой и разорила бы его земли. А если ты этого не сделаешь, я не сочту, что ты отплатил мне за моё молоко, и воспитание, которым я воспитала тебя, будет запретно…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят восьмая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала «Дошло до меня, о счастливый царь, бабка Бади-аль-Джемаль сказала своему сыну Шахьялю: „Пойди к Синему царю и посмотри, что с Сейф-аль-Мулуком. А если ты не пойдёшь к Синему царю и не сделаешь того, что я тебе приказала, я не сочту, что ты отплатил мне за моё молоко, и твоё воспитание будет запретно“.

И царь Шахьяль поднялся и приказал своим войскам выступать и отправился к Синему царю из уважения к своей матери, чтобы сделать угодное её душе и ради её любимых и из-за того, что было предопределено в безначальности. И Шахьяль пошёл со своим войском, и они шли не останавливаясь, пока не пришли к Синему царю, и оба войска встретились и начали сражаться, и был разбит Синий царь со своим войском, и схватили его детей, и больших и малых, и вельмож его правления и знатных людей, и связали их и привели к парю Шахьялю. И тот сказал: «О Синий, где Сейф-аль-Мулук, этот человек – мой господин. Синий царь ответил „О Шахьяль, ты джинн и я джинн, и неужели ради человека, который убил моего сына, ты делаешь такие дела? Он убил моего сына, последний вздох моею сердца и отдых моей души, и как ты совершил все эти поступки и пролил кровь стольких то и стольких-то тысяч джиннов?“ – „Оставь эти речи, – сказал ему царь Шахьяль. – Если он жив, приведи его, и я отпущу тебя и отпущу всех, кого я захватил из твоих детей, а если ты его убил, я тебя зарежу вместе с твоими детьми“. – „О царь, разве он тебе дороже моего сына?“ – спросил Синий царь. И царь Шахьяль воскликнул: „Твой сын быт притеснитель, так как он похищал детей людей и царских дочерей и сажал их в Высокий Дворец у Заброшенного Колодца и развратничал с ними“. – „Он у меня, но помири пас с ним“, – сказал Синий царь.

И царь Шахьяль помирил их и наградил и написал между Синим царём и Сейф-аль-Мулуком свидетельство относительно убиения его сына, и царь Шахьяль принял юношу. И он угостил людей Синего царя хорошим угощением, и Синий царь провёл у него со своими воинами три дня. А потом Шахьяль взял Сейф-аль-Мулука и привёл его к своей матери, и та сильно ему обрадовалась, а Шахьяль удивился красоте Сейф-аль-Мулука и его прелести и совершенству. И Сейф-аль-Мулук рассказал ему свою историю, с начала до конца, и рассказал о том, что у него произошло с Бади-аль-Джемаль, и потом царь Шахьяль сказал: «О матушка, раз ты на это согласна – вниманье и повиновенье во всяком деле, которое угодно тебе! Возьми его, отправляйся с ним в Серендиб и устрой там торжество великое, – это красивый юноша, и он испытал ужасы из-за моей дочери».

И бабка Бади-аль-Джемаль выехала со своими невольницами, и они достигли Серендиба и вошли в сад, принадлежащий матери Девдет-Хатун, и Бади-аль-Джемадь увидела Сейф-аль-Мулука после того, как они отправились в шатёр и встретились. И старуха рассказала им о том, что у него случилось с Синим царём и как он приблизился к смерти в тюрьме Синего царя, – а в повторении нет пользы.

И потом царь Тадж-аль-Мулук, отец Девлет-Хатун, собрал вельмож своего царства и заключил договор Бадиаль-Джемаль с Сейф-аль-Мулуком и стал награждать роскошными одеждами и поставил людям кушанья. И тут Сейф-аль-Мулук поднялся и поцеловал землю перед Таджаль-Мулуком и сказал: «О царь, прощенье! Я попрошу тебя об одном деле и боюсь, что ты воротишь мне мою просьбу». – «Клянусь Аллахом, – ответил Тадж-аль-Мулук, – если бы ты потребовал моей души, я не отказал бы тебе ради того добра, которое ты сделал». – «Я хочу, – сказал Сейф-аль-Мулук, чтобы ты выдал царевну Девлет-Хатун за моего брата Сайда, и мы все стали бы твоими слугами». И Тадж-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» – а затем вторично собрал вельмож царства и заключил договор своей дочери Девлет-Хатун с Саидом, я кадии написали запись.

А когда кончили писать запись, рассыпали золото и серебро, и царь велел украшать город, а потом устроили торжество. И Сейф-аль-Мулук вошёл к Бади-аль-Джемаль, и Сайд вошёл к Девлет-Хатун в одну и ту же ночь. И Сейф-аль-Мулук оставался наедине с Бади-аль-Джемаль сорок дней, и в какой-то день она сказала ему: «О царевич, осталась ли у тебя в сердце печаль о чем-нибудь?» – «Аллах спаси! – воскликнул Сейф-аль-Мулук. – Я исполнил мою мечту, и не осталось у меня в сердце никакой печали, но я хочу встретиться с моим отцом и с моей матерью в земле Египта и посмотрев, остались ли они здоровыми, или нет».

И Бади-аль-Джемаль приказала нескольким своим слугам доставить его с Саидом в землю Египта, и Сейф-альМулук встретился со своим отцом и с матерью, и Сайд тоже, и они провели с ними неделю. А потом каждый из них простился с отцом и с матерью, и они отправились в город Серендиб. И всякий раз, как их охватывала тоска по родным, они ездили к ним и возвращались. И Сейфаль-Мулук жил с Бади-аль-Джемаль наилучшей и приятнейшей жизнью, и Сайд с Девлет-Хатун так же, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.

Да будет же слава живому, который не умирает, он сотворил тварей и определил им смерть, он первый без начала и последний без конца! Вот конец того, что дошло до нас из рассказа о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль, а Аллах лучше знает правду и истину».

Сказка о Хасане басрийском (ночи 778—831)

Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и столетия один купец среди купцов, пребывавший в земле Басры, и было у этого купца двое детей мужского пола, и обладал он большими деньгами. И определил Аллах всеслышащий и премудрый, чтобы преставился этот купец к милости великого Аллаха и оставил свои богатства, и принялись сыновья обряжать его и похоронили. А после того они разделили деньги между собою поровну, и каждый из них взял свою долю, и они открыли себе две лавки – один стал медником, а другой – ювелиром.

И ювелир, в один из дней, сидел у себя в лавке и вдруг видит – идёт на рынке, среди людей, человек персиянин. И он прошёл мимо лавки юноши-ювелира и взглянул на его изделия и осмотрел их с пониманием, и они ему понравились. А имя юноши-ювелира было Хасан. И персиянин покачал головой и сказал: «Клянусь Аллахом, ты хороший ювелир!» – и стал смотреть, как юноша работает. А тот стал смотреть в старую книгу, которая была у него в руке, и он всегда так поступал, когда люди любовались его красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью.

А когда настало время послеполуденной молитвы, лавка очистилась от людей, персиянин обратился к Хасану и сказал ему: «О дитя моё, ты красивый юноша! Что это за книга? У тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот семьдесят девятая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин обратился к Хасануювелиру и сказал ему: „О дитя моё, ты красивый юноша, и у тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете. Много народу из людей просило меня научить их, но я не соглашался, а теперь моя душа согласна, чтобы я научил тебя этому ремеслу и сделал тебя моим сыном. И я поставлю между тобою и бедностью преграду, и ты отдохнёшь от работы с молотком, углём и огнём“. – „О господин мой, а когда ты меня научишь?“ – спросил Хасан. И персиянин ответил: „Завтра я к тебе приду и сделаю тебе из меди чистое золото, в твоём присутствии“.

И Хасан обрадовался и простился с персиянином и пошёл к своей матери. Он вошёл и поздоровался и поел с нею и рассказал ей историю с персиянином, ошеломлённый, потеряв ум и разумение. И мать его сказала: «Что с тобой, о дитя моё? Берегись слушать слова людей, особенно персиян, и не будь им ни в чем послушен. Это великие обманщики, которые знают искусство алхимии и устраивают с людьми штуки и берут их деньги и съедают их всякой ложью». – «О матушка, – ответил Хасан, – мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин – старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне». И мать Хасана умолкла, затаив гнев. А сердце её сына было занято, и сон не брал его в эту ночь, так сильно он радовался тому, что сказал ему персиянин.

А когда наступило утро, он взял ключи и отпер лавку, и вдруг подошёл к нему тот персиянин. И Хасан поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не дал ему и не согласился на это и сказал: «О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи». И Хасан сделал то, что велел ему персиянин, и зажёг угли. И тогда персиянин спросил его: «О дитя моё, есть у тебя медь?» – «У меня есть сломанное блюдо», – ответил Хасан. И персиянин велел ему сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И Хасан сделал так, как сказал ему старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрбану и вынул из него свёрнутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего-то, и это было что-то похожее на жёлтую сурьму. И он велел Хасану дуть на жидкость мехами, и Хасан делал так, как он ему велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.

И когда Хасан увидел это, он оторопел, и его ум смутился от охватившей его радости. И он взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И его ум улетел, и он был ошеломлён от сильной радости и склонился к руке персиянина, чтобы её поцеловать, но тот не дал ему и сказал: «Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай». И Хасан пошёл на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потёр и увидел, что это чистое Золото. И ворота пены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и Хасан получил его цену. И он пошёл домой и рассказал матери обо всем, что сделал, и сказал: «О матушка, я научился этому искусству».

И мать стала над ним смеяться и воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир рассказал своей матери о том, что сделал персиянин, и сказал: „Я научился этому искусству“, его мать воскликнула: „Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!“ – и умолкла, затаив досаду.

А Хасан взял по своей глупости ступку и пошёл с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил её перед ним. И персиянин спросил его: «О дитя моё, что ты хочешь делать с этой ступкой?» – «Мы положим её в огонь и сделаем из неё золотые слитки», – сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя моё, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, – этого хватит тебе от года до года». – «Ты прав, о господин мой», – сказал Хасан и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь. И персиянин спросил его: «О дитя моё, что ты хочешь?» – «Научи меня этому искусству», – сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто-нибудь в жизни учится этому искусству на перекрёстке дороги или на рынках? Если мы займёмся им в этом месте, люди скажут на нас: „Они делают алхимию“. И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя моё, научиться этому искусству, пойдём со мной ко мне в дом».

И Хасан поднялся и запер лавку и отправился с персиянином, и когда он шёл по дороге, он вдруг вспомнил слова своей матери и стал строить в душе тысячу расчётов. И он остановился и склонил голову к земле на некоторое время, и персиянин обернулся и, увидев, что Хасан стоит, засмеялся и воскликнул: «Бесноватый ты, что ли? Я затаил для тебя в сердце благо, а ты считаешь, что я буду тебе вредить! – А потом сказал ему: – Если ты боишься пойти со мной в мой дом, я пойду с тобою к тебе домой и научу тебя там». – «Хорошо, о дядюшка», – ответил Хасан. И персиянин сказал: «Иди впереди меня!»

И Хасан пошёл впереди него, а персиянин шёл сзади, пока юноша не дошёл до своего жилища. И Хасан вошёл в дом и нашёл свою мать, и рассказал о приходе персиянина (а персиянин стоял у ворот), и она убрала для них дом и привела его в порядок и, покончив с этим дедом, ушла. И тогда Хасан позволил персиянину войти, и тот вошёл, а Хасан взял в руку блюдо и пошёл с ним на рынок, чтобы принести в нем чего-нибудь поесть. И он вышел и принёс еду и, поставив её перед персиянином, сказал: «Ешь, о господин мой, чтобы были между нами хлеб и соль. Аллах великий отомстит тому, кто обманывает хлеб и соль». И персиянин ответил: «Ты прав, о сын мой! – А затем улыбнулся и сказал: – О дитя моё, кто знает цену хлеба и соли?» И потом персиянин подошёл, и они с Хасаном ели, пока не насытились, а затем персиянин сказал: «О сын мой Хасан, принеси нам чего-нибудь сладкого». И Хасан пошёл на рынок и принёс десять чашек сладкого, и он был рад тому, что сказал персиянин. И когда он подал ему сладкое, персиянин поел его, и Хасан поел с ним, и потом персиянин сказал Хасану: «Да воздаст тебе Аллах благом, о дитя моё! С подобным тебе водят люди дружбу, открывают свои тайны и учат тому, что полезно! О Хасан, принеси инструменты», – сказал он потом.

И Хасан не верил этим словам, и он побежал, точно жеребёнок, несущийся по весеннему лугу, и пришёл в лавку и взял инструменты и вернулся и положил их перед персиянином.