И девушка долгое время смотрела на него, и вновь и вновь на пего взглядывала, пока не удостоверилась, кто он, и не узнала его, и тогда она сказала, после того как подошла к нему: «Это место озарено и освящено тобой, о Шарр-Кан! Какова была твоя ночь, о богатырь, после того, как мы ушли и оставили тебя? Ложь для царей недостаток и порок, в особенности для царей великих, – продолжала она. – Ты Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана, не скрывай же твоей тайны и твоего положения и но Заставляй меня после этого ничего слушать, кроме правды, ибо ложь порождает ненависть и вражду. Стрела судьбы пронзила тебя, и тебе надлежит покориться и быть довольным».

И когда она сказала это, Шарр-Кан не мог отрицать и подтвердил правдивость её слов и сказал: «Я Шарр-Кан, сын Омара ибн ан-Нумана, которого подвергла пытке судьба и закинула в это моею; делай же теперь что хочешь».

И девушка опустила голову к земле на долгое время, а потом обратилась к Шарр-Кану и сказала: «Успокой свою душу и прохлади свои глаза, ты мой гость, и между тобою и нами есть хлеб и соль. Ты под моей защитой и покровительством, будь же спокоен! Клянусь мессией, если бы обитатели земли пожелали повредить тебе, они бы наверное не достигли до тебя раньше, чем изошёл бы из-за тебя мой дух! Ты под охраной мессии и моей охраной».

И она села возле него и стала с ним забавляться, пока его страх не рассеялся и он не понял, что если бы у неё было желание убить его, она бы наверное это сделала прошлой ночью. А потом она заговорила с одной из невольниц на языке румов, и та на некоторое время скрылась и потом пришла к ней, и с ней была чаша и столик с кушаньями. По Шарр-Кан медлил есть и подумал про себя: «Быть может, она что-нибудь положила в это кушанье». И девушка поняла его тайные мысли и сказала: «Клянусь мессией, это не так, и в этом кушанье нет ничего из того, что ты подозреваешь! И если бы у меня было желание тебя убить, я бы уже убила тебя к этому времени». И она подошла к столику и съела от каждого кушанья кусочек, и тогда Шарр-Кан стал есть, и девушка обрадовалась и ела с ним, пока они не насытились. И они вымыли руки, а вымыв руки, девушка поднялась и велела невольнице принести цветы и сосуды для питья, – золотые, серебряные и хрустальные, – и чтобы питьё было всевозможных и разнообразных видов и качеств, и невольница принесла ей все, что она потребовала. И девушка наполнила первый кубок и выпила его раньше ШаррКана, так сделала и с кушаньем, а затем она наполнила кубок вторично и подала Шарр-Кану, который его выпит, и сказала ему: «О мусульманин, посмотри, каково тебе в приятнейшей и сладостнейшей жизни». И она до тех пор пила с ним и поила его, пока его разумение не исчезло…» И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала сорок девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка до тех пор пила и поила Шарр-Кана, пока его разумение не исчезло от вина и от опьянения любовью к ней, а потом она сказала невольнице: „Марджана, подай нам какиенибудь музыкальные инструменты“. И невольница отвечала: „Слушаю и повинуюсь!“ – и, скрывшись на мгновение, принесла дамасскую лютню, персидскую арфу, татарскую флейту и египетский канун[101]. И девушка взяла лютню, настроила её и, натяну шли струны, запела под псе нежным голосом, мягче ветерка и слаще вод Таснима[102], идущим от здравого сердца, и произнесла такие стихи:

И потом каждая из невольниц поднялась со своим инструментом и стала говорить под него стихи на языке румов. И Шарр-Кан возликовал. А после этого девушка, их госпожа, тоже запела и спросила его: «О мусульманин, разве ты понял, что я говорю?» – и Шарр-Кан ответил: «Нет, по я пришёл в восторг лишь из-за красоты твоих пальцев», а девушка засмеялась и сказала: «Если я спою тебе по-арабски, что ты станешь делать?» – «Я не буду владеть моим умом!» – воскликнул Шарр-Кан, и она взяла лютню и, изменив напев, произнесла:

А окончив свои стихи, она посмотрела на Шарр-Кана и увидела, что Шарр-Кан исчез из бытия, и он некоторое гремя лежал между ними брошенный и вытянутый во всю длину, а потом очнулся и вспомнил о пенни и склонился от восторга. И они стали пить и играли и веселились до тех пор, пока день не повернул к закату и ночь не распустила крылья. И тогда она поднялась в свою опочивальню, и Шарр-Кан спросил о ней, и ему сказали: «Она ушла в опочивальню», а он воскликнул: «Храпи и оберегай её Аллах!»

А когда наступило утро, невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа зовёт тебя к себе». И Шарр-Кан поднялся и пошёл за нею, и когда он приблизился к помещению девушки, невольницы ввели его с бубнами и свирелями, и он дошёл до большой двери из слоновой кости, выложенной жемчугом и драгоценными камнями. И они вошли туда и увидели другое обширное помещение, в возвышенной части которого был большой портик, устланный всякими шелками, а вокруг портика шли открытые окна, выходившие на деревья и каналы, и в помещении были статуи, в которые входил воздух и внутри их двигались инструменты, так что смотрящему казалось, что они говорят. И девушка сидела и смотрела на них и, увидя Шарр-Кана, поднялась на ноги ему навстречу и, взяв его за руку, посадила его с собою рядом и спросила, как он провёл ночь, и Шарр-Кан поблагодарил её.

И они сидели разговаривая, и девушка спросила его: «Знаешь ли ты что-нибудь, относящееся к влюблённым, порабощённым любовью?» – «Да, я знаю некоторые стихи», – ответил Шарр-Кан, и девушка сказала: «Дай мне их послушать». И тогда Шарр-Кан произнёс:

И девушка, услышав это, сказала:

И говорят, что Азза была до крайности красива и прелестна, – добавила она и потом молвила:

И Шарр-Кан отвечал: «Да, я знаю их лучше всех, – и произнёс из стихов Джамиля такие стихи:

Услышав это, девушка воскликнула: «Ты отличился, царевич, и отличился Джамиль! Что хотела сделать с Джамилем Бусейна, когда он сказал это полустишие:

«О госпожа, – отвечал Шарр-Кан, – она хотела сделать с ним то же, что ты хочешь сделать со мной, хотя даже и это тебя не удовлетворяет». И она засмеялась, когда Шарр-Кан сказал ей эти слова, и они, не переставая, пили, пока день не повернул к закату и не приблизилась мрачная ночь. И тогда девушка встала и ушла в свою опочивальню и заснула, и Шарр-Кан проспал в своём месте, пока не настало утро. А когда он очнулся, к нему, как обычно, пришли невольницы с бубнами и музыкальным я инструментами и поцеловали землю меж его рук и сказали: «Во имя Аллаха! Пожалуй, наша госпожа призывает тебя явиться к ней».

И Шарр-Кан пошёл, окружённый невольницами, бившими в бубны и игравшими. И он вышел из этого покоя и вошёл в другой покой, больший, чем первый, и в нем были изображения и рисунки птиц и зверей, которых по описать.

И Шарр-Кан удивился, как искусно отделано это помещение, и произнёс:

И при виде Шарр-Кана девушка встала и, взяв его под руку, посадила с собою рядом и сказала: «Искусен ли ты, о сын царя Омара ибн ан-Нумана, в игре в шахматы?» И Шарр-Кан сказал: «Да, но не будь ты такова, как сказал поэт:

Затем она пододвинула ему шахматы и стала с ним играть. И Шарр-Кан, всякий раз, как он хотел посмотреть, как она ходит, смотрел на её лицо и ставил коня на место слона, а слона на место коня. И она засмеялась и сказала: «Если ты играешь так, то ты ничего не умоешь», а Шарр-Кан отвечал: «Это первая игра, не считай её!»

И когда она его обыграла, он снова расставил фигуры и стал с ней играть, и она обыграла его во второй раз и в третий раз, и в четвёртый, и в пятый, и повернулась к ному И сказала: «Ты во всем побеждён!» – «О господа, – отвечал Шарр-Кан, – тому, кто играет с тобой, как не быть побеждённым?» А затем она велела принести кушанье, и они поели и вымыли руки, и им подали вино, и они выпили, и после этого она взяла канун (а она была умелой в игре на кануне) и произнесла такие стихи:

И они продолжали так поступать, пока не подошла ночь, и в этот день было лучше, чем в первый день, а когда ночь приблизилась, девушка ушла в свою опочивальню. И возле Шарр-Кана остались только невольницы, и он бросился на землю и проспал до утра.

И невольницы, по обычаю, пришли к нему с бубнами и музыкальными инструментами, и, увидав их, Шарр-Кан поднялся и сел. А невольницы взяли его и пошли с ним и привели его к девушке. И при виде его она поднялась на ноги, взяла его за руку и посадила с собою рядом и спросила его о том, как он провёл ночь, и Шарр-Кан пожелал ей долгой жизни, а она взяла лютню и произнесла:

И когда они были в таком состоянии, они вдруг услышали шум и увидели мужей, теснившихся друг к другу, и патрициев, в руках которых блестели обнажённые мечи, и все говорили на языке румов: «Ты попался нам, о ШаррКан, будь же уверен в своей гибели!» И, услышав эти слова, Шарр-Кан подумал: «Клянусь Аллахом, эта девушка устроила хитрость и дала мне отсрочку до тех пор, пока пришли её люди, те витязи, которыми она меня устрашала. Но я сам ввергнул себя в гибель!»

И он обернулся к девушке, чтобы упрекнуть её, и увидел, что её лицо изменилось и побледнело, и она вскочила на ноги и крикнула им: «Кто вы?» И патриций, предводительствовавший ими, ответил ей: «О благородная царица и единственная жемчужина, разве не знаешь ты, кто подле тебя?» И девушка сказала: «Я не знаю его. Кто же он, этот человек?» – «Это разрушитель городов и господин витязей, это Шарр-Кан, сын царя Омара ибн анНумана. Это тот, кто завоевал крепости и завладел всеми неприступными местами, – отвечал предводитель. – Сведение о нем дошло до царя Хардуба, твоего отца, от старухи госпожи Зат-ад-Давахи. И царь, твой отец, убедился потом из рассказа старухи. И вот ты помогла войску румов, захватив этого зловещего льва!»

И, услышав слова патриция, девушка посмотрела на него и спросила: «Как твоё имя?» И он отвечал: «Моё имя Масура, сын твоего раба Маусуры ибн Кашарда, патриция среди патрициев». – «Как же ты вошёл ко мне Грёз позволения?» – спросила она. «О госпожа, – отвечал предводитель, – когда я достиг дверей, меня не задержали ни придворный, ни привратник, напротив – все привратники поднялись и пошли впереди нас, как это обычно бывает; когда же приходит кто-нибудь не из нас, они оставляют его стоять у дверей, пока не испросят ему разрешения войти. Но теперь не время затягивать разговор. Царь ждёт нашего возвращения с этим царём, в котором сила войск ислама, чтобы убить его, и тогда его войска уйдут в то место, откуда они пришли, и нам не придётся утомляться, сражаясь с пичи».

И, услышав эти слова, девушка воскликнула: «Поистине, эти речи нехороши, но солгала госпожа Зат-ад-Давахи и сказала ложные слова. Она не знает о нем истины! Я клянусь мессией, что тот, кто у меня, не Шарр-Кан и не пленный, но это человек, который к нам пришёл и явился и попросил нашего гостеприимства, и мы приняли его, как гостя. И если бы мы удостоверились, что это подлинно Шарр-Кан и твёрдо убедились бы, что это именно он без сомнения, то ему, но его благородству, не подобает моё покровительство. Не заставляйте же меня обманывать моего гостя и не позорьте меня среди людей. Но ты пойди к царю, моему отцу, облобызай перед ним землю и расскажи ему, что дело не таково, как говорила госпожа 3атад-Давахи». – «О Абриза, я не могу вернуться к царю иначе, как с его соперником, – отвечал патриций Масура, и девушка сказала ему гневно: „Горе тебе, вернись к нему с ответом, на тебе не будет упрёка!“ Но Масура отвечал: „Я вернусь только с ним“. И тогда цвет лица Абризы изменился, и она сказала ему: „Не будь многоречив и болтлив! Этот человек вошёл к нам, полагаясь на себя в том, что он может напасть один на сто всадников, и если бы я сказала ему: „Ты Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана“, – он ответил бы: „Да!“ Но я не дам нам напасть на него; если же вы на него нападёте, он не отойдёт от вас, не перебив всех, кто есть в этом месте. Вот он у меня, и вот я приведу ею к вам с его мечом и щитом“.

И патриций Масура ответил ей: «Если я в безопасности от твоего гнева, то я не в безопасности от гнева твоего отца. И когда я увижу Шарр-Кана, я дам знак витязям, и они возьмут его в плен, и мы его отведём к царю, униженного!» – «Не будет этого, – вскричала Абриза, – это образец глупости. Этот человек один, а вас сто. Если вы хотите схватиться с ним, то выходите на него один за другим, чтобы царю стало ясно, кто среди вас храбрец…»

И Шахразаду застигло утро, и сна О прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до пятидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна Абриза сказала патрицию: „Этот человек один, а вас сотня, и если вы хотите схватиться с ним, то показывайтесь ему один за одним, чтобы царю стало ясно, кто среди вас храбрец“. – „Клянусь мессией, – воскликнул патриций Масура, – ты сказала истину! Но никто не выйдет на него первым, кроме меня!“ – „Подожди, – сказала Абриза, – пока я пойду к нему и осведомлю его о ваших речах и посмотрю, каков будет его ответ. Если он согласится, это хорошо, а если откажется, то нет для вас к нему пут. И я, и мои девушки, и те, кто в монастыре, будут за него выкупом“.

И она пришла к Шарр-Кану и рассказала ему, что было, и он улыбнулся, поняв, что она никому не говорила о его деле и что весть о нем распространилась и дошла до царя не по её желанию. И он снова начал упрекать себя и подумал: «Как это я выкинул свою душу в страну румов!»

И, услышав слова девушки, он сказал ей: «Выходить на меня один за одним им непосильно. Отчего бы им не выйти на меня десяток за десятком?» – «Такая ловкость была бы обидой, – отвечала девушка, – пусть один выходит на одного». И когда Шарр-Кан услышал это, он вскочил на ноги и пошёл к ним, и с ним были его меч и военные доспехи.

И тут патриций вскочил и бросился на него, и ШаррКан встретил его, как лев, и ударил его в плечо, так что меч вышел, сверкая, из его спины и кишок. И когда девушка увидела это, значение Шарр-Кана увеличилось в её глазах, и она поняла, что, когда она его свалила, он был повергнут не её силой, а её прелестью и красотой. И девушка подошла к патрициям и сказала: «Отомстите за вашего товарища!» И тогда к Шарр-Кану вышел брат убитого, – а это был упорный великан, – и Шарр-Кан, не дав ему сроку, ударил его мечом в плечо, и меч вышел, сверкая, из его кишок. И девушка крикнула: «О рабы мессии, отомстите за вашего товарища!»

И они до тех пор выходили, один за другим, а ШаррКан играл с ними своим мечом, пока он не убил пятьдесят патрициев, а девушка смотрела на них. И Аллах закинул страх в душу тех из них, кто остался, и они отступили перед поединком и не дерзали выходить на Шарр-Кана, но бросились на него все сразу, и он тоже бросился на них с сердцем крепче камня и смолол их, как мелет молотилка, и похитил их умы и души. И девушка закричала своим невольницам и спросила их: «Кто ещё остался в монастыре?» И они ответили: «Не осталось никого, кроме привратников». И царевна пошла навстречу Шарр-Кану и взяла его в объятия, и Шарр-Кан отправился с нею во дворец после тою, как окончил схватку. А из патрициев немногие уцелели, спрятавшись в кельях монастыря. И когда девушка увидела этих немногих, она поднялась и ушла от Шарр-Кана, а затем вернулась, одетая в кольчугу из узких колец, с острым индийским мечом в руках, и сказала: «Клянусь мессией, я не пожалею самой себя для моего гостя и не оставлю его, даже если буду опорочена из-за этого в странах румов».

И, вглядевшись внимательно в витязей, она увидела, что Шарр-Кан убил из них восемьдесят, а убежало двадцать. Увидав, что он сделал с людьми, она воскликнула: «Подобным тебе похваляются витязи! Ты достоин Аллаха, о Шарр-Кан!» А он после этого встал и, вытирая с меча кровь убитых, произнёс такие стихи:

И когда он окончил свои стихи, девушка подошла, улыбаясь, и поцеловала ему руку и сняла кольчугу, бывшую на ней, а Шарр-Кан спросил её: «О госпожа моя, зачем ты надела эту кольчугу и обнажила свой меч?» – «Чтобы защитить тебя от этих злодеев», – ответила девушка. А затем она позвала привратников и спросила их: «Как вы дали приближённым царя войти в моё жилище без позволения?» – «О царевна, – ответили привратники, – обычно нам по нужно было спрашивать у тебя разрешения для послов царя, в особенности для великого патриция». А она отвечала: «Я думаю, вы хотели лишь опозорить меня и убить моего гостя!»

И она велела Шарр-Кану отрубить им головы, и он отрубил им головы, и тогда она сказала остальным своим слугам, что они заслуживают большего, чем это.

А затем она обратилась к Шарр-Кану и сказала ему: «Теперь тебе стало ясно то, что было скрыто. Сейчас я осведомлю тебя о моей истории. Знай, что я дочь царя румов Хардуба, и имя моё Абриза. А старуха, которую зовут Зат-ад-Давахи, – моя бабка, мать моего отца. Это она осведомила моего отца о тебе, и она непременно придумает хитрость, чтоб погубить меня, тем более что ты убил витязей моего отца, а про меня стало известно, что я отделилась и присоединилась к мусульманам. Правильней будет мне поскорей уехать отсюда, пока Зат-адДавахи не настигла меня. Но я хочу, чтобы ты мне оказал такую же милость, какую я оказала тебе: вражда между мною и моим отцом возникла из-за тебя, не пропусти же ничего из моих слов: все это произошло только из-за тебя».

И когда Шарр-Кан услышал эти слова, его ум улетел от радости, и его грудь расправилась, и он развеселился и воскликнул: «Клянусь Аллахом, никто до тебя не доберётся, пока в моей груди есть дух! Но можешь ли ты вытерпеть разлуку с отцом и с родными?» – «Да», – отвечала она.

И Шарр-Кан поклялся ей, и они дали обещание друг другу, и тогда она сказала: «Теперь моё сердце успокоилось, но для тебя осталось ещё одно условие». – «А какое?» – спросил он, и она ответила: «Ты вернёшься с войском в твою страну». И Шарр-Кан воскликнул: «О госпожа, мой отец Омар ибн ан-Нуман послал меня сражаться с твоим отцом из-за тех богатств, которые он захватил, а в числе их были три больших камня с многими благословенными свойствами». – «Успокой свою душу и прохлади глаза, – сказала девушка. – Я расскажу тебе эту историю и осведомлю тебя о причине пашей вражды с царём аль-Кустантыни. У нас бывает каждый год праздник, называемый праздником монастыря. Тогда здесь собираются со всех краёв цари и дочери вельмож и купцов и их жены и живут здесь семь дней. И я приезжаю в числе их. А когда между нами возникла вражда, мой отец запретил мне бывать на этом празднике в течение семи лет. И случилось так, что в каком-то году дочери вельмож всех стран приехали из своих дворцов и монастырь на этот праздник, следуя обычаю. И среди прибывших на праздник была дочь аль-Кустантынии, прекрасная девушка по имени Суфия. И они провели в монастыре шесть дней, а на седьмой день все уехали. И Суфия сказала: „Я вернусь в аль-Кустантынию только морем!“ И ей снарядили корабль, и она взошла на него со своими приближёнными, и распустили паруса и поплыли. И когда они плыли, вдруг поднялся ветер и сбил корабль с пути. А в этом месте, по предопределению судьбы, был корабль христиан с Камфарного острова, и на нем пятьсот вооружённых франков[105], и они уже находились в морс некоторое время. И когда христианам блеснули паруса корабля, где находилась Суфия и девушки, бывшие с ней, они поспешно бросились к нему. Не прошло и часу, как они подплыли к кораблю, накинули на него крючья и повлекли его, и, распустив паруса, направились к своему острову. Но они удалились не на много, и вдруг ветер изменился, и обернулся на них, и понёс их на мель. И ветер разорвал их паруса и насильно привлёк их к нам. И мы вышли на них и сочли их своей добычей и захватили их и перебили. Мы взяли все сокровища и редкости и сорок девушек, среди которых была Суфия, дочь царя. И мы захватили их и доставили девушек моему отцу, не зная, что среди них находится дочь паря Афридуня, царя аль-Кустантынии. И мой отец выбрал из них десять девушек и в числе их царевну, остальных раздал своим приближённым. Потом он отобрал пять девушек и меж ними царевну и послал их в подарок твоему отцу, Омару ибн ан-Нуману, и с ними немного сукна, шерстяных одежд и шёлковых румских материй. И отец твой принял подарки и выбрал из пяти невольниц Суфию, дочь царя Афридуна. И когда наступило начало этого года, отец Суфии написал письмо моему отцу словами, которых не подобает упоминать, и угрожал и бранил его, говоря: «Два года тому назад вы захватили у меня корабль, который был в руках разбойников и воров из одного франкского отряда и на корабле была моя дочь Суфия, и с нею около шестидесяти невольниц. И вы не осведомили меня и никого не прислали известить меня об этом. А я не могу объявить об этом деле, так как боюсь, что позор моей чести будет известен всем царям, ибо моя дочь обесчещена, и я скрывал это до сего года. Я написал некоторым разбойникам-франкам и спросил их, на островах какого паря она находится. И они ответили мне: „Клянёмся богом, мы не увозили её из твоей страны, но мы слышали, что её вырвал из рук каких-то разбойников царь Хардуб“. И они рассказали ему все дело. И Афридун говорил в письме, которое он написал моему отцу: „Если вы не хотите со мной враждовать и не намерены меня опозорить и обесчестить мою дочь, то в час прибытия моего письма к вам пришлите мою дочь ко мне! Если же вы пренебрежёте моим письмом и ослушаетесь моего повеления, я неминуемо воздам вам за ваши скверные поступки и Злые деяния“.

И это письмо пришло к моему отцу, и, когда он его прочитал и понял, в чем дело, ему стало тяжело. И он раскаялся, что по незнанию держал у себя Суфию, дочь царя Афридуна, среди тех девушек и не вернул её отцу. И он не знал, как ему поступить, так как он уже не МОР после такого большого срока послать к царю Омару ибн ан-Нуману и потребовать у него девушку, тем более что мы услышали, малое время тому назад, что царь был наделён детьми от своей невольницы, которую зовут Суфия, дочь царя Афридуна.

И, поразмыслив, мы поняли, что это письмо есть великая беда, и отец не мог ничего придумать кроме того, чтоб написать ответ царю Афридуну, извиняясь и принося ему клятвы, так как он не знал, что его дочь находилась среди девушек, бывших на том корабле. А затем он объяснил ему, что она послана царю Омару ибн ан-Нуману, которому достались от неё дети.

И когда послание моего отца дошло до Афридуна, царя аль-Кустантынии, он стал вставать и садиться, и ревел и пускал пену и кричал: «Как это он захватил мою дочь и она сделалась подобна невольнице и переходила из рук в руки и оказалась у царей, которые познали её без брачной записи! Клянусь мессией и истинной верой, я не отступлюсь, пока не отомщу и не сниму с себя позор. Поистине, я совершу дело, о котором будут рассказывать после меня рассказчики!»

И царь Афридун выжидал до тех пор, пока не придумал хитрость и не расставил великие козни: он послал послов к твоему отцу Омару ибн ан-Нуману и передал ему те речи, что ты сейчас слышал, с тем, чтобы твой отец снарядил тебя и войска, которые с тобою, и послал бы к нему, и он мог бы схватить тебя с твоими войсками. А что до трех камней, о которых он говорил твоему отцу в своём послании, то в этом нет правды: они были у Суфии, его дочери, и мой отец отобрал их у неё, когда она оказалась в его власти вместе с другими девушками, что были с ней, и подарил их мне, и сейчас они у меня. Отправляйся же к своим войскам и поверни их назад, прежде чем они углубятся и зайдут далеко в земли франков и румов! Если вы углубитесь в их страны, ваши пути станут тесны и вы не найдёте освобожденья из их рук до дня воздаяния и возмездия. Я знаю, что войска твои стоят на месте так, как ты приказал им стоять три дня назад, хотя они потеряли тебя в это время и не знают, что им делать».

И, услышав эти слова, Шарр-Кан на некоторое время исчез из мира, размышляя, а затем он поцеловал руку царевны Абризы и воскликнул: «Слава Аллаху, который послал мне тебя и сделал тебя причиной моего спасенья и спасенья тех, кто со мной! Но мне тяжело расстаться с тобой. Я не знаю, что с тобою случится, если я оставлю тебя». – «Отправляйся теперь к своему войску и возвращайся с ним назад, – сказала Абриза, – и если послы с войском, схвати их, пока дело выяснится. Вы вблизи от ваших земель, а через три дня я нагоню вас, и вы вступите в Багдад, и тогда мы все будем вместе».

И затем, когда Шарр-Кан хотел удалиться, она сказала ему: «И обет, который между нами, – не забудь ею», – и она встала, чтобы проститься с ним и обняться и погасить пламя тоски. И она просилась с ним и обняла его и заплакала сильным плачем и произнесла такие стихи:

А затем Шарр-Кан расстался с царевной Абризой и вышел из монастыря, и ему подвели его копя, и он сел и выехал, направляясь к мосту. И, достигнув его, он проехал по мосту и въехал в рощу, а когда он миновал её и проехал луг, он вдруг увидал трех всадников. И он насторожился, и обнажил меч, и осторожно стал продвигаться, но когда всадники приблизились к нему и они посмотрели друг на друга, они узнали Шарр-Кана, а он взглянул на них и вдруг видит: один из них – везирь Дандан и с ним два эмира. И когда они увидели ШаррКана и узнали его, они спешились и приветствовали его. И везирь спросил его о причине его отсутствия. Тогда Шарр-Кан рассказал им обо всем, что у него случилось с царевной Абризой с начала до конца, прославляя при этом Аллаха великого.

А после этого Шарр-Кан сказал: «Удалимся из этих стран; послы, которые прибыли с нами, ушли от нас сообщить своему царю о пашем прибытии. Быть может, за ними уже гонятся и сейчас схватят нас».

И Шарр-Кан велел прокричать среди войск об отъезде, и все тронулись, и двигались, не переставая, и ускоряли ход, пока не миновали долину. А послы отправились к своему царю и рассказали ему о прибытии Шарр-Кана. И царь снарядил войско, чтобы схватить его и тех, кто был с ним. Вот что было с послами и царём.