И потом Хасан сказал царице: «Клянусь Аллахом, ты не моя жена, но ты самый похожий на неё человек!» И царица Нур-аль-Худа так засмеялась, что упала навзничь и склонилась на бок и сказала: «О любимый, дай себе отсрочку и рассмотри меня и ответь мне на то, о чем я тебя спрошу. Оставь безумие, смущение и смятение, – приблизилось к тебе облегчение». – «О госпожа царей и прибежище всех богатых и нищих, увидав тебя, я стал бесноватым, потому что ты либо моя жена, либо самый похожий на неё человек. А теперь спрашивай меня о чем хочешь», – сказал Хасан. И царица спросила его: «Что в твоей жене на меня похоже?» – «О госпожа моя, – ответил Хасан, – все, что есть в тебе красивого, прекрасного, изящного и изнеженного – стройность твоего стана и нежность твоих речей, румянец твоих щёк, и выпуклость грудей и все прочее, – на неё похожи».

И царица тогда обратилась к Шавахи, Умм-ад-Давахи, и сказала ей: «О матушка, отведи его обратно на то место, где он у тебя был, и прислуживай ему сама, а я обдумаю его дело. И если он человек благородный и храни г дружбу, приязнь и любовь, нам надлежит помочь ему, особенно потому, что он пришёл в нашу землю и ел нашу пищу и перенёс тяготы путешествия и борьбу с ужасами опасностей. Но когда ты доставишь его в свой дом, поручи его твоим слугам и возвращайся ко мне поскорее, и если захочет великий Аллах, будет одно только благо». И старуха вышла и взяла Хасана и пошла с ним в своё жилище и велела своим невольницам, слугам и прислужникам ему служить и приказала принести ему все, что ему нужно, не упуская ничего из должного.

А потом она поспешно вернулась к царице, и та велела ей надеть оружие и взять с собой тысячу всадников из доблестных. И старуха Шавахи послушалась её приказаний и надела свои доспехи и призвала тысячу всадников, и, когда она встала меж руками царицы и сообщила ей о прибытии тысячи всадников, царица велела ей отправиться в город царя величайшего, её отца, и остановиться у его дочери Манар-ас-Сана, её младшей сестры, и сказать ей: «Одень твоих детей в рубахи, которые я для них сделала, и пошли их к её тётке, она стосковалась по ним».

И потом царица сказала старухе: «Я наказываю тебе, о матушка, скрывать дело Хасана, и когда ты возьмёшь у неё детей, скажи ей: „Твоя сестра приглашает тебя её посетить“. И она отдаст тебе детей и выедет ко мне, желая меня посетить. Ты возвращайся с ними поскорее, а она пусть едет не торопясь, и иди не по той дороге, по которой поедет она. Пусть твой путь продолжается ночью и днём, и остерегайся, чтобы хоть кто-нибудь один не узнал об этом деле. И затем, я клянусь всеми клятвами, если моя сестра окажется его женой и станет ясно, что её дети – его дети, я не помешаю ему взять её и её отъезду с ним и с детьми…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица сказала старухе: „Я клянусь Аллахом и подтверждаю всеми клятвами, что если она окажется его женой, я не помешаю ему её взять и помогу ему взять её и уехать с нею в его страну“. И старуха поверила её словам и не знала она, что задумала в душе царица, а эта распутница задумала в душе, что если её сестра не жена Хасана и её дети на него не похожи, она убьёт его.

И потом царица сказала старухе: «О матушка, если правду говорит моё опасение, его женой окажется моя сестра Манар-ас-Сана, а Аллах знает лучше! Эти качества – её качества, и все достоинства, которые он упомянул: превосходная красота и дивная прелесть не найдутся ни у кого, кроме моих сестёр – в особенности, у младшей».

И старуха поцеловала ей руки и вернулась к Хасану и осведомила его о том, что сказала царица, и у Хасана улетел от радости ум, и он подошёл к старухе и поцеловал её в голову, и она сказала ему: «О дитя моё, не целуй меня в голову, а поцелуй в рот и считай это наградой За благополучие. Успокой душу и прохлади глаза, и пусть твоя грудь будет всегда расправлена, и не брезгай поцеловать меня в рот – я виновница твоей встречи с нею. Успокой же твоё сердце и ум, и пусть будет твоя грудь всегда расправлена и глаз прохлажден и душа спокойна». И затем она простилась с ним и ушла, а Хасан произнёс такие два стиха:

И потом он произнёс ещё такие два стиха:

А старуха надела оружие и взяла с собою тысячу всадников и отправилась на тот остров, где находилась сестра царицы, и ехала до тех пор, пока не приехала к сестре царицы, а между городом Нур-аль-Худа и городом её сестры было три дня пути. И когда Шавахи достигла города, она вошла к сестре царицы, Манар-ас-Сана, и приветствовала её и передала ей приветствие её сестры Нур-аль-Худа и рассказала ей, что царица стосковалась по ней и по её детям, и сообщила ей, что царица Нур-альХуда на неё гневается за то, что она её не посещает. И царица Манар-ас-Сана ответила: «Право против меня и за мою сестру. И я сделала упущение, не посетив её, но я посещу её теперь».

И она велела вынести свои палатки за город и захватила для сестры подходящие подарки и редкости. А царь, её отец, посмотрел из окна дворца и увидел, что выставлены палатки, и спросил об этом, и ему сказали: «Царевна Манар-ас-Сана поставила свои палатки на этой дороге, потому что она хочет посетить свою сестру Нураль-Худа». И, услышав об этом, царь снарядил для неё войско, чтобы доставить её к её сестре, и вынул из своей казны богатства, кушанья, напитки, редкости и драгоценности, для которых бессильны описания. А семь дочерей царя были родные сестры – от одного отца и одной матери, кроме младшей. И старшую звали Нур-альХуда, вторую – Наджм-ас-Сабах, третью – Шамс-ад-Духа, четвёртую – Шаджарат-ад-Дурр, пятую – Кут-аль-Кулуб, шестую – Шараф-аль-Банат, и седьмую – Манар-асСана, и это была младшая из сестёр и жена Хасана, и была она им сестрой только по отцу.

И потом старуха подошла и поцеловала землю меж рук Манар-ас-Сана, и Манар-ас-Сана спросила её: «У тебя есть ещё просьба, о матушка?» И старуха сказала: «Царица Нур-аль-Худа, твоя сестра, приказывает тебе переодеть твоих детей и одеть их в рубашки, которые она им сшила, и послать их к ней со мною. И я возьму их и поеду с ними вперёд и буду вестницей твоего прихода к ней». И когда Манар-ас-Сана услышала слова старухи, она склонила голову к земле, и цвет её лица изменился, и она просидела понурившись долгое время, а потом покачала головой и подняла её к старухе и сказала: «О матушка, моя душа встревожилась и затрепетало моё сердце, когда ты упомянула о моих детях. Ведь со времени их рождения никто не видел их лица из джиннов и людей – ни женщины, ни мужчины, и я ревную их к ветерку, когда он пролетает». И старуха воскликнула: «Что это за слова, о госпожа! Или ты боишься для них зла от твоей сестры…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот тринадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала госпоже Манар-ас-Сана: „Что это за слова, о госпожа! Разве ты боишься для них зла от твоей сестры? Да сохранит Аллах твой разум! Если ты хочешь ослушаться царицы в этом деле, то ослушание для тебя невозможно – она будет на тебя гневаться. Но твои дети – маленькие, о госпожа, и тебе простительно за них бояться, и любящий склонён к подозрениям. Но ты знаешь, о дочка, мою заботливость и любовь к тебе и к твоим детям, и я воспитала вас раньше их. Я приму их от тебя и возьму их и постелю для них свои щеки и открою сердце и положу их внутрь его, и мне не нужно наставлений о них в подобном этому деле. Будь же спокойна душою и прохлади глаза и отошли их к ней. Я опережу тебя самое большее на день или на два“.

И старуха до тех пор приставала к Манар-ас-Сана, пока её бок не умягчился, и она побоялась гнева своей сестры и не знала, что скрыто для неё в неведомом. И она согласилась послать детей со старухой и позвала их и выкупала и приготовила и, переодев их, надела на них те рубашки, и отдала их старухе, а та взяла их и помчалась с ними, как птица, не по той дороге, по какой шла их мать, как наказывала ей Нур-аль-Худа. И старуха непрестанно ускоряла ход, боясь за детей, пока не приехала с ними в город царицы Нуp-аль-Худа, и она переправилась с ними через реку и вошла в город и пошла с детьми к царице Нур-аль-Худа, их тётке.

И, увидев детей, царица обрадовалась и обняла их и прижала к груди и посадила одного мальчика на правую ногу, а другого – на левую ногу, а потом она обратилась к старухе и сказала ей: «Приведи теперь Хасана! Я дала ему покровительство и защитила его от моего меча. Он укрепился в моем доме и поселился со мною в соседстве после того, как перенёс страхи и бедствия и пришёл путями смерти, ужасы которых все возражали. Но при этом он до сих пор не спасён от испития смертной чаши…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот четырнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа велела старухе привести Хасана и сказала: „Он испытал страхи и бедствия и прошёл путями смерти, ужасы которых все возрастали, по при этом он до сих пор не спасён от испития смертной чаши“. – „Когда я приведу его к тебе, сведёшь ли ты его с ними и, если выяснится, что это не его дети, простишь ли ты его и возвратишь ли и его страну?“ – спросила старуха.

И, услышав её слова, царица разгневалась великим гневом и воскликнула: «Горе тебе, о злосчастная старуха! До каких пор продлятся твои уловки из-за этого чужеземца, который посягнул на нас и поднял нашу завесу и узнал о наших обстоятельствах? Разве он думает, что пришёл в нашу землю, увидел наши лица и замарал нашу честь и вернётся в свои земли невредимым? Он разгласит о наших обстоятельствах в своих землях и среди своих родных, и дойдут о нас вести до всех царей в областях земли, и разъедутся купцы с рассказами о нас но все стороны и станут говорить: „Человек вошёл на острова Вак и прошёл страны колдунов и кудесников и вступил в Землю Джиннов и в Землю Зверей и Птиц и вернулся невредимым“. Этого не будет никогда! Клянусь тем, кто сотворил небеса и их построил и простёр землю и протянул её, и создал тварей и исчислил их! Если это будут не его дети, я непременно убью его, и сама отрублю ему голову своей рукой!» И она закричала на старуху так, что та со страху упала, и натравила на неё привратника и двадцать рабов и сказала им: «Пойдите с этой старухой и приведите ко мне скорее того юношу, который находится у неё в доме».

И старуха вышла, влекомая привратником и рабом, и цвет её лица пожелтел, и у неё дрожали поджилки, и пошла к себе домой и вошла к Хасану. И когда она вошла, Хасан поднялся и поцеловал ей руки и поздоровался с нею, но старуха не поздоровалась с ним и сказала: «Иди поговори с царицей! Не говорила ли я тебе: „Возвращайся в твою страну“. И не удерживала ли тебя от всего этого, но ты не послушался моих слов? Я говорила: „Я дам тебе то, чего никто не может иметь, и возвращайся в твою страну поскорее“, но ты мне не повиновался и не послушался меня, а напротив, сделал мне наперекор и избрал для себя и для меня гибель. Вот перед тобою то, что ты выбрал, и смерть близка. Иди поговори с Этой развратной распутницей, своевольной обидчицей».

И Хасан поднялся с разбитым сердцем, печальной душой и испуганный, говоря: «О хранитель, сохрани! О боже, будь милостив ко мне в том, что ты определил мне из испытаний, и покрой меня, о милостивейший из милостивых». И он отчаялся в жизни и пошёл с теми двадцатью рабами, привратником и старухой. И они ввели Хасана к царице, и он увидел своих детей, Насира и Мансура, которые сидели у царицы на коленях, и она играла с ними и забавляла их. И когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством, так сильно он обрадовался своим детям…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот пятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством. А очнувшись, он узнал своих детей, и они узнали его, и взволновала их врождённая любовь, и они высвободились из объятий царицы и встали возле велик он и славен! – внушил им слова: „О батюшка наш!“

И заплакали старуха и присутствующие из жалости и сочувствия к ним и сказали: «Хвала Аллаху, который соединил вас с вашим отцом!» А Хасан, очнувшись от обморока, обнял своих детей и так заплакал, что его покрыло беспамятство. И, очнувшись от обморока, он произнёс такие стихи:

И когда царица убедилась, что малютки – дети Хасана и что её сестра, госпожа Манар-ас-Сана, – его жена, в поисках которой он пришёл, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот шестнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-альХуда убедилась, что малютки – дети Хасана и что её сестра, Манар-ас-Сана, – его жена, в поисках которой он пришёл, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает, и закричала в лицо Хасану, и тот упал без чувств. А очнувшись от обморока, он произнёс такие стихи:

А окончив свои стихи, Хасан упал, покрытый беспамятством. И, очнувшись, он увидел, что его вытащили, волоча лицом вниз, и поднялся и пошёл, путаясь в полах платья, и не верил он в спасение от того, что перенёс от царицы. И это показалось тяжким старухе Шавахи, но она не могла заговорить с царицей о Хасане из-за её сильного гнева.

И когда Хасан вышел из дворца, он был растеряй и не знал, куда деваться, куда пойти и куда направиться, и стала для него тесна земля при её просторе, и не находил он никого, кто бы с ним поговорил и развлёк бы его и утешил, и не у кого было ему спросить совета и не к кому направиться и не у кого приютиться. И он убедился, что погибнет, так как не мог уехать и не знал, с кем поехать, и не знал дороги и не мог пройти через Долину Джиннов и Землю Зверей и Острова Птиц, и потерял он надежду жить. И он заплакал о самом себе, и покрыло его беспамятство, а очнувшись, он стал думать о своих детях и жене и о прибытии её к сестре и размышлять о том, что случится у неё с её сестрой.

А потом он начал раскаиваться, что пришёл в эти земли и что он не слушал ничьих слов, и произнёс такие стихи:

А окончив свои стихи, Хасан продолжал идти, пока не вышел за город, и он увидел реку и пошёл по берегу, не зная, куда направиться, и вот то, что было с Хасаном.

Что же касается его жены, Манар-ас-Сана, то она пожелала выехать на следующий день после того дня, когда выехала старуха. И когда она собиралась выезжать, вдруг вошёл к ней придворный царя, её отца, и поцеловал землю меж её руками…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Манар-ас-Сана собиралась выезжать, вдруг вошёл к ней придворный царя, её отца, и поцеловал землю меж её руками и сказал: „О царевна, твой отец, царь величайший, приветствует тебя и зовёт тебя к себе“. И царевна поднялась и пошла с придворным к отцу, чтобы посмотреть, что ему нужно. И когда отец царевны увидал её, он посадил её с собой рядом на престол и сказал: „О дочка, знай, что я видел сегодня ночью сон, и я боюсь из-за него за тебя и боюсь, что постигнет тебя из-за этой поездки долгая забота“. – „Почему, о батюшка, и что ты видел во сне?“ – спросила царевна.

И её отец ответил: «Я видел, будто я вошёл в сокровищницу и увидел там большие богатства и много драгоценностей и яхонтов, и будто понравились мне во всей сокровищнице среди всех этих драгоценностей только семь зёрен, и были они лучшими в сокровищнице. И я выбрал из этих семи камней один – самый маленький из них, но самый красивый и сильнее всех сиявший. И как будто» я взял его в руку, когда мне понравилась его красота, и вышел с ним из сокровищницы. И, выйдя из её дверей, я разжал руку, радуясь, и стал поворачивать камень, и вдруг прилетела диковинная птица из далёких стран, которая не из птиц нашей страны, и низринулась на меня с неба и, выхватив камешек у меня из руки, положила его обратно на то место, откуда я его принёс. И охватила меня забота, грусть и тоска, и я испугался великим испугом, который пробудил меня от сна, и проснулся, печальный, горюя об этом камне. И, пробудившись от сна, я позвал толкователей и разъяснителей и рассказал им мой сон, и они мне сказали: «У тебя семь дочерей, и ты потеряешь младшую и её отнимут у тебя силой, без твоего согласия». А ты, о дочка, младшая из моих дочерей и самая мне дорогая и драгоценная. И вот ты уезжаешь к твоей сестре, и я не знаю, что у тебя с ней случится. Не уезжай и вернись к себе во дворец».

И когда Манар-ас-Сана услышала слова своего отца, её сердце затрепетало, и она испугалась за своих детей и склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову к отцу и сказала: «О царь, царица Нур-аль-Худа приготовила для меня угощение, и она ждёт моего прибытия с часу на час. Она уже четыре года меня не видала, и если я отложу моё посещение, она на меня рассердится. Самое большее я пробуду у неё месяц времени и вернусь к тебе. Да и кто ступит на нашу землю и достигнет островов Вак и кто может добраться до Белой Земли и до Чёрной Горы и достигнуть Камфарной Горы и Крепости Птиц? Как он пересечёт Долину Птиц, а за ней Долину Зверей, а за ней Долины Джиннов, вступит на наши острова? Если бы вступил на них иноземец, он наверное бы погиб в морях гибели. Успокойся же душою и прохлади глаза о моем путешествии, никто не имеет власти вступить на нашу землю». И она до тех пор старалась смягчить своего отца, пока тот не пожаловал ей разрешения ехать…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Манар-ас-Сана до тех пор старалась смягчить своего отца, пока он не пожаловал ей разрешения ехать, и потом он приказал тысяче всадников отправиться с нею и довести её до реки, а затей оставаться на месте, пока она не достигнет города своей сестры и не войдёт в её дворец. И он велел им оставаться с нею и взять её и привести к её отцу и наказал Манар-ас-Сана побыть у сестры два дня и быстро возвращаться. И царевна ответила: „Слушаю и повинуюсь!“ – и поднялась и вышла, и отец её вышел и простился с нею.

А слова отца оставили след в её сердце, и она испугалась за своих детей, но нет пользы укрепляться осторожностью против нападения судьбы. И Манар-ас-Сана ускоряла ход в течение трех дней с их ночами и доехала до реки и поставила свои шатры на берегу. А потом она переправилась через реку, вместе с несколькими слугами, приближёнными и везирями и, достигнув города царицы Нур-аль-Худа, поднялась во дворец и вошла к ней и увидела, что её дети плачут около неё и кричат: «Отец наш!» И слезы потекли у нёс из глаз, и она заплакала и прижала своих детей к груди и сказала: «Разве вы видели вашего отца? Пусть бы не было той минуты, когда я его покинула, и если бы я знала, что он в обители жизни, я бы вас к нему присела».

И потом она стала плакать о себе и о своём муже, и о том, что её дети плачут, и произнесла такие стихи:

И когда царевна увидела, что её сестра обняла своих детей и сказала: «Я сама сделала это с собою и с детьми к разрушила мой дом», – Нур-аль-Худа не пожелала ей мира, но сказала ей: «О распутница, откуда у тебя эти дети? Разве ты вышла замуж без ведома твоего отца или совершила блуд? Если ты совершила блуд, тебя следует наказать, а если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в паши страны?..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа сказала своей сестре Манар-ас-Сана: „А если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в наши страны и спрятала от нас твоих детей? Разве ты думаешь, что мы этого не знаем? Великий Аллах, знающий сокровенное, обнаружил нам твоё дело, открыл твоё состояние и показал твои слабые места!“

И потом, после этого, она велела своим приближённым взять Манар-ас-Сана, и её схватили, и Нур-аль-Худа связала ей руки и заковала её в железные цепи и побила её болезненным боем, так что растерзала ей тело, и привязала её за волосы к крестовине и посадила её в тюрьму.

И она написала письмо своему отцу, царю величайшему, чтобы осведомить его об этом деле, и писала ему: «В нашей стране появился мужчина из людей, и моя сестра Манар-ас-Сана утверждает, что она вышла за него Замуж по закону и принесла от него двух детей, но скрыла их от нас и от тебя и не объявляла о себе ничего, пока не пришёл к нам этот мужчина, который из людей, а зовут его Хасан. И он рассказал нам, что женился на ней и что она прожила с ним долгий срок времени, а потом взяла своих детей и ушла без его ведома. И она осведомила, уходя, его мать и сказала ей: „Скажи твоему сыну, если охватит его тоска, пусть приходит ко мне на острова Вак“. И мы задержали этого человека у нас, и я послала к ней старуху Шавахи, чтобы она привела её к нам, вместе с её детьми, и она собралась и приехала. А я приказала старухе Шавахи принести мне её детей раньше и прийти ко мне с ними, прежде чем она явится, и старуха принесла детей раньше, чем пришла их мать. И я послала за человеком, который утверждал, что она его жена, и, войдя ко мне и увидев детей, он узнал их, и они его узнали, и я удостоверилась, что эти дети – его дети, и что она – его жена, и узнала, что слова этого человека правильны и что на нем нет позора и дурного, и увидела, что мерзость и позор – на моей сестре. И я испугалась, что наша честь будет посрамлена перед жителями наших островов, и когда эта распутная обманщица вошла ко мне, я на неё разгневалась и побила её болезненным боем и привязала её к кресту за волосы. Вот я осведомила тебя об её истории и приказ – твой приказ – что ты нам прикажешь, мы сделаем. Ты знаешь, что в этом деле для нас срам, и позор нам и тебе, и, может быть, услышат об этом жители островов, и станем мы между ними притчей, и надлежит тебе дать нам быстрый ответ».

И потом она отдала письмо посланцу, и тот пошёл с ним к царю. И когда царь величайший прочитал его, он разгневался великим гневом на свою дочь Манар-ас-Сана и написал своей дочери Нур-аль-Худа письмо, в котором говорил: «Я вручаю её дело тебе и назначаю тебя судьёй над её кровью. Если дело таково, как ты говоришь, убей её и не советуйся о ней со мною».

И когда письмо её отца дошло до царицы, она прочитала его и послала за Манар-ас-Сана и призвала её к себе, а Манар-ас-Сана утопала в крови, была связана своими волосами и закована в тяжёлые железные цепи, и была на ней волосяная одежда. И её поставили перед царицей, и она стояла, униженная и презренная, и, увидев себя в столь большом позоре и великом унижении, она вспомнила о своём бывшем величии и заплакала сильным плачем и произнесла такие два стиха:

И затем она заплакала сильным плачем и упала, покрытая беспамятством, а очнувшись, она произнесла такие два стиха:

И ещё произнесла такие два стиха:

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот двадцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-аль-Худа велела привести свою сестру, царевну Манар-ас-Сана, её поставили перед нею, связанную, и она произнесла предыдущие стихи. И её сестра принесла деревянную лестницу и положила на неё Манар-ас-Сана и велела слугам привязать её спиной к лестнице и вытянула ей руки и привязала их верёвками, а затем она обнажила ей голову и обвила её волосы вокруг деревянной лестницы, и жалость к сестре исчезла из её сердца.

И когда Манар-ас-Сана увидела себя в таком позорном и унизительном положении, она начала кричать и плакать, но никто не пришёл ей на помощь. И она сказала: «О сестрица, как ожесточилось ко мне твоё сердце и ты не жалеешь меня и не жалеешь этих маленьких детей?» И, услышав эти слова, Нур-аль-Худа стала ещё более жестокой и начала её ругать и воскликнула: «О любовница, о распутница, пусть не помилует Аллах того, кто тебя помилует! Как я тебя пожалею, о обманщица?» И Манар-ас-Сана сказала ей (а она лежала вытянутая)» «Я ищу от тебя защиты у господа неба в том, за что ты меня ругаешь, и в чем я невиновна! Клянусь Аллахом, я не совершала блуда, а вышла за него замуж по закону, и мой господь знает, правда мои слова или нет. Моё сердце разгневалось на тебя из за жестокости твоего сердца ко мне – как ты упрекаешь меня в блуде, ничего не зная! Но мой господь освободит меня от тебя, и если твои упрёки за блуд правильны, Аллах накажет меня за это».

И её сестра подумала, услышав её слова, и сказала ей: «Как ты можешь обращаться ко мне с такими словами!» А потом она поднялась и стала бить Манар-асСана, и её покрыло беспамятство. И ей брызгали в лицо водой, пока она не очнулась, и изменились прелести её от жестоких побоев и крепких уз и от постигшего её великого унижения, и она произнесла такие два стиха:

И, услышав её стихи. Нур-аль-Худа разгневалась сильным гневом и воскликнула: «Ты говоришь передо мной стихами, о распутница, и ищешь прощения великих грехов, которые ты совершила! У меня было желание воротить тебя к твоему мужу и посмотреть на твоё распутство и силу твоего глаза, так как ты похваляешься совершёнными тобой распутствами, мерзостями и великими грехами».