Рассказ о трех яблоках (ночи 19—20)

Шахразада сказала: «Говорят, о царь времени и владыка веков и столетий, что халиф Харун арРашид призвал однажды ночью своего везиря Джафара и сказал ему: „Я хочу спуститься в город и расспросить народ о поведении властвующих правителей, и всякого, на кого пожалуются, мы отставим, а кого похвалят, того наградим“. – „Слушаю и повинуюсь!“ – ответил Джафар, и халиф с Джафаром и Масруром спустились и прошли через весь город и стали ходить по улицам и по рынкам. Они проходили по какому-то переулку и увидели глубокого старика, на голове которого были сеть и корзина, а в руках – палка. И он шёл не торопясь и говорил такие стихи:

Услышав эти стихи, халиф сказал Джафару: «Посмотри на этого бедного человека и послушай его стихи! Они указывают, что он нуждается».

И халиф подошёл к нему и спросил: «О старец, каково твоё ремесло?» И старец ответил: «О господин мой, я рыбак, и у меня есть семья, и я вышел из дому в полдень, и до этого времени Аллах не уделил мне ничего на пропитание моей семьи. И я почувствовал отвращение к самому себе и пожелал смерти». – «Не хочешь ли возвратиться с нами к реке? – спросил халиф. – Встань на берегу Тигра и закинь твою сеть на моё счастье, и что ни вытянешь, я куплю это у тебя за сто динаров».

И рыбак обрадовался, услышав эти слова, и воскликнул: «Повинуюсь! Я вернусь с вами!»

И он возвратился с ними к реке и закинул сеть и подождал, а потом он потянул за верёвку и вытащил сеть, и в сети оказался запертый сундук, тяжёлый весом. И халиф, увидав сундук, потрогал его и нашёл его тяжёлым и дал рыбаку сто динаров, и тот ушёл, а Масрур с везирем взяли сундук и принесли его во дворец. И они зажгли свечи (а сундук стоял перед халифом), и Джафар с Масруром подошли и взломали сундук, и в нем оказалась корзина из пальмовых листьев, зашитая красными шерстяными нитками. И они разрезали корзину и увидели в ней кусок ковра, а когда ковёр подняли, под ним нашли изар, а в изаре молодую женщину, подобную слитку серебра, убитую и разрубленную.

И когда халиф увидел её, он опечалился, и слезы потекли по его щекам, и он сказал, обратившись к Джафару: «О собака среди везирей! Людей убивают в моё время и бросают в реку, и это будет на моей ответственности в день воскресения. Я непременно возьму должное с того, кто убил эту женщину, и умерщвлю его зловещей смертью!» И продолжал: «Клянусь связью моего рода с халифами из сыновей аль-Аббаса, если ты не приведёшь мне того, кто её убил, чтобы я мог справедливо воздать ему за это, я непременно тебя повешу на воротах моего дворца, – тебя и сорок твоих родственников!»

И халиф сильно разгневался, а Джафар вышел и спустился в город, печальный, и говорил про себя: «Откуда мне узнать, кто убил эту женщину, чтобы привести убийцу к халифу? А если я приведу другого, это будет на моей ответственности. Не знаю, что мне и делать!»

И Джафар просидел у себя в доме три дня, а на четвёртый день халиф прислал к нему одного из придворных, требуя его; и Джафар пошёл к халифу, и тот спросил его: «Где убийца женщины?» – «О повелитель правоверных, не надсмотрщик я за убитыми, чтобы мне знать её убийцу», – сказал Джафар. И халиф рассердился и приказал повесить его у своего дворца, а глашатаю он велел кричать на улицах Багдада: «Кто хочет посмотреть, как будут вешать Джафара Бармакида, везиря халифа, и сорок Бармакидов из его родственников на воротах халифского дворца, тот пусть выйдет и посмотрит!»

И из всех улиц вышли люди посмотреть на казнь Джафара и его родных, и они не знали, за что их вешают. И построили виселицу и поставили их под нею, чтобы их повесить, и стали ждать разрешения халифа (а знаком был взмах платка халифа), и люди плакали по Джафару и его родственникам.

И в это время вдруг появился юноша, прекрасный видом и чисто одетый, с лицом как месяц и глазами словно у гурии, с сияющим лбом и румяными щеками, с молодым пушком и родинкой, словно кружок амбры, и он до тех пор расталкивал народ, пока не оказался перед Джафаром.

«Да будешь ты спасён от того, чтобы стоять здесь, о господин эмиров и убежище бедных! – воскликнул он. – Я тот, кто убил ту, которую мёртвой вы нашли в сундуке! Повесь же меня за неё и возьми с меня должное!»

И Джафар, услышав речь юноши и сказанные им слова, обрадовался своему освобождению и опечалился За юношу; и пока они разговаривали, вдруг видят – дряхлый старец, далеко зашедший в годах, расталкивает людей и проходит сквозь толпу. Он подошёл к Джафару и юноше и приветствовал их и (казал: «О везирь и высокий господин, не верь словам, которые говорит этот юноша! Поистине, никто не убил этой женщины, кроме меня! Воздай же мне за неё должное, или я потребую у тебя ответа перед лицом Аллаха великого, если ты этого не сделаешь!» Но тут юноша сказал: «О везирь, это дряхлый старец, выживший из ума, он не знает, что говорит. Я её убил! Возьми с меня за неё должное». – «О дитя моё, – сказал старец, – ты молод и жаждешь благ жизни, а я старик и утомлён жизнью. Я выкуплю тебя своей душой и выкуплю везиря и его родных. Никто не убивал эту женщину, кроме меня! Заклинаю тебя Аллахом, поторопись меня повесить! Для меня нет жизни после неё!»

И везирь, услышав это, изумился и, взяв с собою юношу и старика, поднялся с ними к халифу и поцеловал перед ним землю и сказал: «О повелитель правоверных, мы привели убийцу женщины». – «Где же он?» – спросил халиф. И Джафар ответил: «Этот юноша говорит, что он и есть убийца, а этот старик уверяет, что юноша лжёт, и говорит, что убил он. Вот они оба перед тобою».

И халиф посмотрел на юношу и старца и спросил: «Кто из вас убил женщину?» – «Я», – ответил юноша. Но старец вскричал: «Никто не убил её, кроме меня!» «Возьми их обоих и повесь», – сказал тогда халиф Джафару, но тот возразил: «Если убил один из них, то повесить другого будет несправедливо». – «Клянусь тебе тем, кто возвысил небеса и простёр землю, – я убил эту женщину», – сказал юноша и изложил обстоятельства убийства и описал то, что нашёл халиф в корзине, и халифу стало ясно, что именно юноша убил женщину.

И он удивился истории этих двоих и сказал: «По какой причине ты убил эту женщину, не имея права, и почему ты признался в убийстве, хотя тебя не били, и сам пришёл сюда и сказал: „Воздайте мне за неё должное!“?» – «Знай, о повелитель правоверных, – сказал юноша, что эта женщина – моя жена и дочь моего дяди, а этот старик – её отец, и он мой дядя. Я женился на ней, когда она была невинна, и Аллах наделил меня от неё тремя детьми мужского пола, и она любила меня и ходила за мной, и я не видал от неё дурного и тоже любил её великой любовью. И когда пришло начало этого месяца, она сильно заболела, и я призвал к ней врачей, и здоровье стало понемногу к ней возвращаться; и я захотел свести её в баню, но она сказала: „Мне чего-то хочется перед баней, и я очень этого хочу“. – „Слушаю и повинуюсь, – сказал я, – что же это такое?“ – „Мне хочется яблока, – сказала она, – я понюхаю его и откушу от него кусочек“.

И я тотчас же пошёл в город и стал искать яблок, но не нашёл их, и если бы штука стоила целый динар, я бы, наверное, купил. Это было для меня тягостно, и я пошёл домой и сказал моей жене: «О дочь моего дяди, клянусь Аллахом, я не нашёл ничего». И она расстроилась, будучи больна, и её болезнь в этот вечер очень усилилась.

И я провёл эту ночь в размышлениях, а когда настало утро, я вышел из дому и стал обходить сады один за другим, но не нашёл яблок. Мне повстречался старый садовник, и я спросил его о яблоках, и он сказал мне: «О дитя моё, это теперь редко найдёшь, и яблок нету. Их можно найти только в саду повелителя правоверных, что находится в Басре, и они у садовника, который бережёт их для халифа».

И я пошёл домой, и моя любовь и привязанность побудили меня собраться в путь, и я пропутешествовал туда и назад пятнадцать суток, ночью и днём, и принёс ей три яблока, которые я купил у басрийского садовника за три динара. И я вошёл и подал их жене, и она обрадовалась и оставила их около себя, и её болезнь и лихорадка усилились, и она все время хворала, пока не прошло десять дней, и после этого она выздоровела.

И я вышел из дому и отправился к себе в лавку и сидел за продажей и покупкой; и когда я сидел так, в полдень вдруг проходит мимо меня чёрный раб, а в руках у него яблоко из тех трех яблок, и он им играет. «О добрый раб, – спросил я его, – скажи, откуда ты взял это яблоко, чтобы и я мог достать такое же?» И раб засмеялся и ответил: «Я взял его у моей возлюбленной. Я отсутствовал и приехал и нашёл её больной, и у неё было три яблока, и она сказала мне: „Мой муж, этот рогатый, ездил ради них в Басру и купил их за три динара“. И я взял у неё это яблоко».

И когда я услышал слова раба, о повелитель правоверных, мир стал чёрен в моих глазах. И я встал, запер лавку и пришёл домой, лишившись рассудка от сильной ярости, и посмотрел на яблоки и нашёл только пару и спросил жену: «Где третье?» И она ответила: «Не знаю и не ведаю!» И тогда я убедился в истинности слов раба, и взял нож и – подошёл к моей жене сзади, не заговаривая с нею, и сел ей на грудь и перерезал ей ножом горло. И я отделил её голову от тела и поспешно положил её в корзину и покрыл изаром, а потом я зашил корзину и, накрыв её куском ковра, положил её в сундук и увёз её на своём муле и своей рукой бросил её в Тигр.

Заклинаю тебя Аллахом, о повелитель правоверных, поторопись повесить меня, – я боюсь, что она потребует от меня огвета в день воскресенья. И когда я бросил её в реку Тигр (а никто не узнал об этом), я увидел, что мой старший сын плачет (а он не знал, что я сделал с его матерью). «Что ты плачешь, дитя моё?» – спросил я его, и он сказал: «Я взял одно яблоко из тех, что были у матери, и пошёл с ним в переулок поиграть с братьями, и вдруг высокий чёрный раб выхватил его у меня и спросил: „Эго откуда к тебе попало?“ „За ним ездил мой отец, – сказал я, – и привёз его из Басры для моей матери, которая больна, и он купил ей три яблока за три динара“. И раб взял яблоко и не обратил на меня внимания, а я повторил эти слова во второй раз и в третий, но раб не стал на меня смотреть и побил меня и унёс яблоко; и я испугался, что мать побьёт меня из-за яблока, и ушёл с братьями за город от страха, и нас застиг вечер, и я боюсь её. Заклинаю тебя Аллахом, батюшка, не говори ей ничего, – она станет ещё слабее, чем раньше».

И, услышав слова ребёнка, я понял, что этот раб выдумал ложь на дочь моего дяди, и убедился в том, что она убита безвинно. И я принялся горько плакать, и вдруг подошёл этот старец, мой дядя и её отец, и я рассказал ему о том, что случилось, и он сел со мной рядом и заплакал. И мы плакали до полуночи и принимали соболезнования пять дней, и по сегодняшний день мы печалимся о том, что я убил её безвинно. И все это произошло из-за раба, и вот почему она убита. Во имя твоих предков, поспеши убить меня, – для меня нет после неё жизни. Возьми же с меня за неё должное».

И халиф, услыхав слова юноши, изумился и воскликнул: «Клянусь Аллахом, я никого не повешу, кроме этого проклятого раба, и я непременно совершу дело, которое исцелит страждущего и удовлетворит великого владыку…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф поклялся никого не вешать, кроме раба, так как юноша заслуживал оправдания, а потом халиф обратился к Джафару и сказал: „Приведи ко мне того проклятого раба, из-за которого совершилось это дело, а если не приведёшь, то будешь на его месте!“

И Джафар спустился в город, плача и говоря себе: «Мне явились две смерти, и не всякий раз останется целый кувшин! В этом деле никак не изловчишься, но тот, кто меня спас в первый раз, спасёт меня и во второй раз! Клянусь Аллахом, я не буду выходить из дому три дня, а истинный бог сотворит, что пожелает!»

И Джафар провёл дома три дня, а на четвёртый день он призвал судей и свидетелей и простился, плача, со своими детьми; и вдруг пришёл к нему посланный от халифа и сказал: «Повелитель правоверных в сильнейшем гневе и послал за тобой. Он поклялся, что не пройдёт этот день, как ты будешь повешен».

И, услышав эти слова, Джафар заплакал, и его дети и рабы со всеми, кто был в доме, тоже заплакали, а покончив с прощанием, Джафар подошёл к своей младшей дочери, чтобы проститься с нею, так как он любил её больше всех других детей, и прижал её к груди и поцеловал её и заплакал о разлуке с нею.

И вдруг он почувствовал у неё за пазухой что-то круглое.

«Что это у тебя за пазухой?» – спросил он дочь. «О батюшка, – ответила она, – это яблоко, на котором написано имя господина нашего халифа. Его принёс наш раб Рейхан, и оно у меня уже четыре дня, и он отдал мне его, только взяв с меня два динара». И, услышав про этого раба и про яблоко, Джафар обрадовался и, сунув руку за пазуху своей дочери, вынул яблоко и узнал его и воскликнул: «Боже, о близкий помощник!»

И он велел привести раба, и тот явился, и Джафар сказал ему: «Горе тебе, Рейхан, откуда у тебя это яблоко?» – «Клянусь Аллахом, о господин мок, – отвечал раб, – если ложь спасает, то правда спасает и ещё раз спасает! Это яблоко я не украл ни из твоего замка, ни из замка его величества, ни из сада повелителя правоверных. Пять дней тому назад я проходил в городе по какому-то переулку и увидел малышей, которые играли, и у одного из них было это яблоко. Я выхватил его и побил ребёнка, а он расплакался и сказал: „О молодец, это яблоко моей матери; она больна и попросила у моего отца это яблоко, и он поехал за ним в Басру и привёз ей три яблока за три динара; и я украл у неё одно, чтобы поиграть с ним“. И он заплакал, но я не посмотрел на него и взял яблоко и пришёл сюда, и моя маленькая госпожа взяла его у меня за два динара золотом. Вот мой рассказ».

Услышав эту историю, Джафар удивился тому, что смятение и убийство женщины произошли из-за его раба, и опечалился, что раб имеет к нему отношение, но он был рад, что сам спасся, и произнёс такие стихи:

«И если в слуге тебя поразит несчастье, То сделай его за душу твою ты жертвой.

Ведь можешь найти ты слуг для себя немало, Души же другой найти для себя не можешь».

И он взял раба за руку и привёл его к халифу и рассказал ему его историю с начала до конца, и халиф пришёл в полное удивление и смеялся, пока не упал навзничь.

Он велел записать эту историю и пустить её в народ, и Джафар сказал ему: «Не дивись, о повелитель правоверных, этому рассказу, – он не удивительнее повести о везире Нур-ад-дине Али египетском и Шамс-ад-дине Мухаммеде, его брате». – «Подавайте – воскликнул халиф. – Какой рассказ удивительнее этого?» – «О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – я расскажу её только с условием, что ты избавишь моего раба от казни». – «Если это будет удивительнее того, что случилось с нами, я подарю тебе его кровь, а если не будет удивительнее, я убью твоего раба», – молвил халиф.

Рассказ о везире Нур-ад-дине и его брате (ночи 20—24)

Знай, о повелитель правоверных, – начал Джафар, – что в минувшие времена был в земле египетской султан, справедливый и верный, который любил бедняков и проводил время с учёными; и у него был везирь, умный и опытный, сведущий в делах и управлении. Он был дряхлый старик и имел двух детей, подобных двум лунам, которым не было равных по красоте и прелести; и имя старшего было Шамс-ад-дин Мухаммед, а младшего звали Нур-ад-дин Али. И младший больше старшего выделялся красотою и прелестью, так что даже в некоторых странах прослышали о нем и приезжали в земли этого султана, чтобы посмотреть на его красоту.

И случилось так, что отец их умер, и султан опечалился о нем и обратил внимание на его детей, и приблизил их к себе, и наградил их, и сказал им: «Вы на месте вашего отца, пусть же не смущается душа ваша». И они обрадовались и поцеловали перед ним землю и принимали соболезнования по отцу до истечения месяца, а потом вступили в должность везиря, и власть оказалась в их руках, как была в руках их отца, и когда султан хотел путешествовать, один из них уезжал с ним.

И случилось в одну ночь из ночей (а ехать с султаном надо было старшему), что они разговаривали, и вот старший сказал младшему: «О брат мой, я хочу, чтобы мы с тобой женились в один вечер». – «Делай, что хочешь, о брат мой, я согласен с тем, что ты говоришь», – отвечал младший, и они согласились на этом, а потом старший сказал своему брату: «Если определит так Аллах, мы возьмём в жены двух девушек и войдём к ним в одну и ту же ночь, и они родят в один день, и если Аллах пожелает, твоя жена принесёт мальчика, а моя – девочку, и мы поженим их друге другом, и они станут мужем и женой». – «О брат мой, – спросил тогда Нур-ад-дин, – что ты возьмёшь от моего сына в приданое за твою дочь?» И Шамсад-дин отвечал: «Я возьму за мою дочь у твоего сына три тысячи динаров, три сада и три деревни, и если юноша составит брачную запись без этого – не будет хорошо». – «Что это за условие для приданого моего сына? – воскликнул Нур-ад-дин, услышав эти слова. – Не знаешь ты, что ли, что мы братья и что мы оба, по милости Аллаха, везири и занимаем одно и то же место? Тебе бы следовало предложить твою дочь моему сыну без приданого, а если уже приданое необходимо, назначить скольконибудь, напоказ людям. Ты же знаешь, что мужской пол достойней женского, а моё дитя мужского пола, и нас будут вспоминать из-за него в противоположность твоей дочери». – «А что же в ней плохого?» – спросил Шамс-аддин. И Нур-ад-дин сказал: «Нас не будут поминать ради неё среди эмиров. Но ты хочешь поступить со мной так же, как кто-то поступил с другим. Говорят, что кто-то пришёл к одному своему другу и обратился к нему с просьбой, и тот сказал: „Во имя Аллаха, мы удовлетворим твою просьбу, но только завтра“. И тогда просивший в ответ произнёс:

«Я вижу, ты дуришь и превозносишь своего сына над моей дочерью, – сказал ему Шамс-ад-дин. – Без сомнения, ты скудоумен и нет в тебе учтивости. Ты упоминаешь о разделении везирства, но я допустил тебя быть со мной везирем только из жалости к тебе, чтобы ты мне помогал и был мне пособником и чтобы не огорчить тебя. И раз ты говоришь подобные слова, клянусь Аллахом, я не отдам свою дочь за твоего сына, хотя бы ты дал столько золота, сколько она весит».

И Нур-ад-дин, услышав слова своего брата, рассердился и воскликнул: «Я тоже не женю своего сына на твоей дочери». Шамс-ад-дин сказал: «Я не соглашусь, чтобы он был её мужем! Если бы мне не надо уезжать, я бы проучил тебя как следует, но когда я вернусь из поездки, смотри! Я покажу тебе, чего требует моё достоинство!»

Услышав слова своего брата, Нур-ад-дин исполнился ярости, и все в мире исчезло для него, но он скрыл, что с ним происходит, и каждый из них провёл ночь в отдалении от другого. А когда настало утро, султан выступил в путь и поехал в Гизе[40] направляясь к пирамидам, и везирь Шамс-ад-дин сопутствовал ему.

Что же касается до его брата Нур-ад-дина, то он провёл эту ночь в наисильнейшем гневе, а когда наступило утро, он встал, совершил утреннюю молитву и отправился в свою сокровищницу и взял оттуда маленький мешок, который наполнил золотом. И он вспомнил слова своего брата и своё унижение перед ним и произнёс такие стихи:

А окончив эти стихи, Нур-ад-дин приказал одному из своих слуг оседлать нубийского мула стёганым седлом (а это был мул пегий, со спиной высокой, словно возведённый купол, с золотым седлом и стременами из индийской стали и с попоной, достойной Хосроев; и он походил на невесту, с которой сняли покрывало) и приказал положить на него шёлковый чепрак и молитвенный коврик, а мешок он подвесил под коврик; и потом он сказал слугам и рабам: «Я хочу прогуляться за городом и поеду в сторону аль-Кальюбии;[41] я проведу три ночи вне дома, и пусть никто из вас не следует за мною, у меня стеснение в груди». И он поспешно сел на мула, захватив с собою немного пищи, и выехал из Каира, направляясь в пустыню; и не настал ещё полдень, как он уже приехал в город Бельбейс. И он сошёл с мула и отдохнул и дал передохнуть мулу, и добыв в Бельбейсе немного пищи, съел её, а потом захватил из Бельбейса еды и корма для мула и направился в пустыню.

И когда наступила ночь, он уже въехал в город, называемый ас-Саидия[42], и остался там на ночь и поел немного еды, а потом он положил под голову мешок, расстелил ковёр и лёг спать в помещении почтовой станции, и его одолевал гнев.

И он провёл ночь в этом месте, а когда настало утро, он сел на мула и погонял его, пока не прибыл в город Халеб[43], и остановился на каком-то постоялом дворе. И он провёл там три дня и отдохнул и дал отдых мулу и погулял, а потом решил ехать дальше и сел на мула и выехал, не зная, куда направиться. И он ехал до тех пор, пока но достиг города Басры, сам того не зная, и остановился на постоялом дворе. И он снял с мула мешок и расстелил ковёр и отдал мула в сбруе привратнику, чтобы он поводил его. И привратник взял мула и стал его водить.

И случилось так, что везирь Басры сидел у окна своего дворца и увидел мула и пенную сбрую, которая была на нем, и решил, что это мул из свиты султана, на каких ездят везири или цари. И он стал думать об этом и пришёл в недоумение и сказал кому-то из своих слуг: «Приведи ко мне этого привратника».