(ПЕРВЫЕ СУТКИ)

      – Уиш Салоник?.. – произнес лысый стражник и внимательно посмотрел на меня. Я кивнул, соглашаясь с этим заявлением.
      – Осужден на три месяца за бродяжничество… Выглядит на двадцать пять – двадцать семь годков… Рост – один и две трети… – Разглядывая его лысину, ярко блестевшую в косых солнечных лучах, что падали сквозь зарешеченное окошко, я качнулся с носков на пятки и обратно.
      – Так… волосы светло-рыжие… нос свернут влево… глаза серые… –Хмыкнув, я взъерошил свою изрядно отросшую за эти месяцы шевелюру, потер дважды сломанную переносицу и моргнул.
      – Руки за спину! – рявкнул второй стражник – долговязый усатый брюнет с мордой, которой не позавидовал бы и западно-ливийский болотный ящер, известный в народе под знаменательным прозвищем заточник.
      – Лицо круглое… так… веснушки… – последовал очередной взгляд на мою персону. – Уши обычной формы, маленькие… – меня в последний раз осмотрели с ног до головы, и наконец лысый вынес вердикт:
      – Он!
      – Он, – подтвердил усатый.
      – Я, – согласился я.
      – Поди сюда, бродяга!
      Пока я подходил, лысый извлек из стеллажа у стены длинный деревянный ящик, достал оттуда холщовый мешочек и бросил на стол.
      – Ну-ка, ну-ка… мы тут имеем… – он стал читать по пергаменту, шевеля губами. – Ремешок коричневый… – на стол лег широкий потертый кожаный ремень с массивной пряжкой… – кисет из-под табака… – за ремнем последовал еще один холщовый мешочек с перетянутой шнурком горловиной… – деревянная фляжка, пустая… монета серебряная, достоинством в один мерцал…
      Когда три месяца назад я попал сюда, кисет был наполовину заполнен табаком, а монет насчитывалось шесть…
      – Что-нибудь не так, бродяга? – осведомился наблюдавший за мной усач.
      Ловить тут было нечего, но я все же решился протестующе вякнуть:
      – Монет было шесть!
      – Шесть? – удивился лысый. – Ты уверен? А вот здесь… – палец с заскорузлым ногтем ткнулся в пергамент… – Здесь вот фиолетовым по желтому написано: «одна мерцальная монета»…
      Оба они выжидающе уставились на меня.
      Было большой удачей, что я попал сюда всего лишь на три месяца и только по обвинению в бродяжничестве, но я все же рискнул еще раз вылезти с заявлением:
      – Несправедливо, начальник!
      – Справедливость? – еще больше удивился лысый. – Ты запамятовал, где находишься, бродяга? Протри свои зеленые лупалки. Это – западно-ливийский острог под протекторатом нашего нежного как новобрачная в первую ночь Его Пресвятейшества. Здесь кто-нибудь что-нибудь когда-нибудь бакланил о справедливости?
      – А знаешь, Притч… – подал голос усатый. – Был тут у нас такой случай… Посадили это одного красавца тоже на треху и тоже за бродяжничество, а он давай в камере буянить, говорить лозунги об этой самой справедливости и вообще вести себя вызывающе… помнится, устроил раз шестичасовую голодовку… Мол у нас ущемляют его бродяжное достоинство и как-то даже принижают его сводобо… сволото… сво-бо-до-любивую личность…
      – Ну?! – поразился лысый. – Это в нашей-то образцово-показательной тюряге? Которая заняла аж почетной шестое место на последнем ежеквартальном смотре Его Пресвятейшества?
      – Во-во… Ну, короче, выпускают его через три месяца… он еще здесь, внизу, успел нахамить всем, кого увидел… – а через час патруль приводит его обратно. Оказывается у него, у достойного, в мотне портков была зашита бутылочка с соком безумной травы… ну а в Западном Ливии этим делом может торговать, сам знаешь, только церковь Деметриусов Ливийских во главе с нашим преисполненным благодати, как соты – медом, дорогим Его Пресвятейшеством… Ну, этого малого, значит, опять к нам, уже на восемь месяцев, за наркоту… Ума не приложу, как эту бутылочку не нашли при первом обыске! Только ничему он не научился, а попытался сколотить профессиональный союз свободных уркаганов. И даже требования выдвинул: чтобы, значит, раз в неделю бесплатно девок приводили, чтоб отбой не раньше полуночи, а подъем не раньше девяти, чтоб разрешили карточные игры, чтоб обязательный послеобеденный мертвый час, чтоб охрана обращалась на «вы», а в баланду клали поболе мяса. Слыхал когда-нибудь о такой ерунде, а, Притч? Как будто можно сделать так, чтобы стало побольше того, чего отродясь и не было. Енто же просто какой-то гадский п а-р а-д о к с, извини, Притч, за ругательное слово.
      Ладно, выпускают его во второй раз. Он, понятно, все свои обноски обнюхал, ничего не нашел, а через час – трамтарарам! – тот же патруль его опять тащит. Выясняется, что у нашего красавца в каблуке правого ботинка выдолблена хитрая ямочка, а в ямочке заныкана бутылочка с безумным соком, причем – ха-ха-ха! – кажись, та же самая! Хотя у него ее при втором обыске конфисковали! Вот штука-то, а? Ну и получил он уже полтора годика, сам понимаешь, как за повторную поимку с наркотой. Отсидел он, непокорный, годок и отправили его на перековку в Экхазский промысел. Не знаю, что с ним теперь, но оттудава редко возвращаются… А все потому, что ему показалось, что когда его в порядке воспитания несильно стукают по загривку дубиночкой или для профилактики легонько пихают с размаху носком кованого сапожка под тощий его зад, то это как-то принижает его сволодо… свотоло… короче, его сволочную занюханную личность!
      По окончании этой многозначительной истории оба стражника некоторое время пялились на меня. Поскольку я безмолвствовал, лысый произнес:
      – Ну что, бродяга? Есть какие-нибудь предложения? Пожелания? Претензии?
      У меня была куча предложений, множество пожеланий и еще больше претензий, но я промолчал.
      – Тады забери манатки и черкни закорючку.
      Я подпоясался, сунул в карман флягу, кисет и тонкой угольной палочкой поставил в соответствующем месте пергамента жирный кривой крест.
      – Четверть века прожил, бродяга, а писать не выучился, – проворчал усатый.
      Презрительно покосившись на него, я отошел назад.
      – А монета? – спросил лысый.
      – Один мерцал стоит хороший ужин в приличном кабаке. Дайте мне курева, чего-нибудь поесть и оставьте его себе.
      Лысый молча полез в ящик, высыпал на стол горку табака, положил обрывок папиросного пергамента, кусок хлеба, ломоть вяленого мяса и большой плод маулицы. Не поблагодарив, я ссыпал табак в кисет, а все остальное рассовал по карманам широченных грязно-серых полотняных штанов, нижняя часть которых давно превратилась в бахрому.
      – Теперь гуляй-топай, бродяга… – усатый постучал в массивную, с пятью запорами, дверь, крикнул: «Все нормаль, Скоп, выпускай гаврика!» – и отпер ее.
      Снаружи лязгнуло, дежуривший на внешнем посту стражник открыл дверь, я сделал несколько шагов и почувствовал легкое головокружение оттого, что под босыми ногами трава, а не булыжники внутреннего двора, оттого, что легкий ветерок непривычно холодит кожу, оттого, что лучи солнца падают на землю не через квад-раты решеток… в общем, от ощущения свободы.

***

      За три месяца до этих событий мои планы нарушил молодой хорошо одетый подвыпивший хлыщ, который в общем зале трактира «Пивоглот» вел себя вызывающе, оскорблял хозяина, задевал двух обслуживающих посетителей девиц и вообще давал всем окружающим по-нять, что он – пуп Западного Ливия. Я таких не люблю, да и с деньга-ми тогда было туговато. Поздней ночью я пробрался в отведенную хлыщу комнату, сунул ему в рот кляп, привязал к кровати и обчистил. Денег оказалось не так уж и много, всего семь мерцалов, но одежда могла пригодиться. Спрятав свернутые шмотки под своей широкой рубахой, я расплатился с хозяином и ушел. Трактир стоял на полдороге между городишкой Базикой и восточным побережьем, в лиге от которого находилось селение с романтичным названием Беляны. В этом селении жил один мой старый знакомец по имени Хуансло Хит. Таких, как он, называют «скупщиками». Хита интересовали небольшие и редкостные вещицы. Последнюю пару лет он покупал у меня то, что разнообразными путями попадало ко мне, а в последний раз он взял некоторые предметы, которые я под покровом ночи забрал из Храма Благоденствия в Неготране, столице Центрального Ливия. Это было, что называется, «громкое дело», но ночной сторож Храма успел тогда заметить меня, и именно поэтому время я теперь опасался стражников Его Пресвятейшества более обычного. Что инетересно – эти предметы из Храма ни олин другой знакомый мне перекупщик брать не согласился. Слишком уж заметными они были, и перекупщики резонно опасались, что их не удастся перепродать никому на просторах Ливия. Однако, Хуансло Хит дал хорошую цену. Скорее всего, у него был выход на кого-то из приплывающих из-за океана торговцев. Вряд ли он шибко обрадовался бы мне, но, так или иначе, я намеревался нанести ему визит. Мне надо было отсидеться.
      После «Пивоглота» переодеваться сразу я не стал, а, доверившись обычно редко подводившему меня чутью, свернул с дороги и спрятал похищенные шмотки на берегу маленького лесного озера. У меня были существенные причины для того, чтобы сначала пробраться в селение и разузнать, как там поживает Хуансло, не по-казываясь при этом ему на глаза. Шум после ограбления Храма был большой, ищейки Его Пресвятейшества могли выйти на Хита. И только я вновь вышел на дорогу, как был схвачен патрулем Его Пресвятейшейства.
      Выяснилось, что молодой хлыщ приходился кем-то вроде внучатого пле-мянника градоначальнику Базики. Одежды при мне не было, шесть мерцалов не могли послужить доказательством вины, так что получалось – слово хлыща против моего. Его, конечно же, перевесило бы, но обиженный на хамское поеведение хлыща хозяин трактира подтвердил, что я ушел до того времени, когда, по словам хлыща, его ограбили, что свертка никакого у меня не было, так что меня лишь осудили за бродяжничество, и только.
      С чем мне действительно повезло, так это с расположением ближайшего острога, – совсем недалеко от места поимки, – так что, выйдя за массивную дверь, я совсем не на долго поддался чувствам, и как можно быстрее припустил по дороге, изредка при этом оглядываясь – внучатый племянник мог узнать время освобождения и подстеречь со товарищами, ежели, конечно, таковые имелись у подобного болвана.
      Никто меня не поджидал. Перейдя дорогу, я быстро сориентировал-ся на местности, немного попетлял и вышел к берегу лесного озера, как раз неподалеку от дерева с приметно искривленным стволом, в корнях кото-рого три месяца назад спрятал украденную одежду. Существовала возможность, что какой-нибудь бродяга вроде меня наткнется на них, но хорошо свернутый и завязанный мешок оказался на месте. Сбросив свою одежду, я разбежался и прыгнул с невысокого берега.
      Вода в озерце потемнела. Когда почти вся скопившаяся на разных частях моего тела грязь смылась, я, чувствуя себя лучше, вылез и наскоро перекусил. Стало еще лучше. Я почистил зубы тростником, свернул самокрутку, достал огниво из полотняного мешочка, принадлежавшего когда-то городско-му хлыщу, и закурил. Вновь закружилась голова и мне стало совсем хорошо – до того, что даже захотелось спать, хотя сей-час позволить себе это я не мог. Докурив, я скомкал старую одежду, поджег ее и, пока она медленно и вонюче истлевала, стал пе-реодеваться. Хлыщ не отличался особо крупными размерами – как и я – так что все пришлось почти впору. Вскоре на берегу лесно-го озера стоял уже не бродяга в обносках, но молодой горожанин в узких брюках, цве-тастой свободного покроя рубахе, зеленой куртке из плотной шерстяной материи, и в шикарных остроносых рыжих сапогах сафьяновой кожи, заблестевших под лучами солнца после того, как я протер их листьями. Гребень был в одном кармане куртки, бритвенный ножик в другом. Я причесался и кое-как побрился. На спине между лопаток находился еще один потайной карман, в котором когда-то хранились деньги, а теперь, к сожалению, пустой…
      Можно было идти. Я засыпал песком истлевающий ворох старых обносков и, чувствуя себя заново родившимся, скорым шагом двинулся в сторону селения Беляны.

***

      Селение стояло на берегу впадающей в океан реки и когда-то считалось процветающим, но после того, как река Длина обмелела, превра-тившись в неприспособленную для судоходства цепь болот, делать в Белянах стало особо нечего. Большая часть трудоспособного населения подалась в Базику и в портовые города, оставив множество брошенных домов.
      Беляны встретили меня тишиной. Местные словно вымерли, нигде не было видно ни одного человека. Я неспеша шел по середине улицы, и солнце отражалось в моих фешенебельных рыжих сапогах. Потом слева что-то зашевелилось, и я вдруг ура-зумел, что тюк серого тряпья на лавке в тени дерева на самом деле – ветхая старуха. Я приблизился и, широко улыбнувшись, произнес:
      – День добрый, мамуля. А где народ?
      Старуха сидела, поджав под лавку ноги и чуть покачиваясь. Из-под шерстяного платка торчал крючковатый нос, глаза были тусклые и бес-смысленные, между пальцами сжатой в кулак руки что-то белело, и воздухе вился сизый дымок.
      – Маманя! – позвал я, наклоняясь. – Слышь, что ли?
      Она дернулась, подняв руку, будто собираясь ударить меня в подбородок, и я отпрянул, но тут оказалось, что между пальцами у нее зажата толстая, похожая на сигару самокрутка. Старуха судорожно, со всхлипом, затянулась и выпустила мне в лицо клуб пряного дыма. Ее и без того замутненные глаза подернулись пе-леной. Я принюхался. Это были молотые стебли безумной травы, смешан-ные с обычным табаком.
      – Понял, маманя! – сказал я и пошел дальше.
      Через некоторое время впереди на пригорке показался небольшой храм и толпа, что-то оживленно обсуждающая. Я насторожился, но стражи нигде видно не было. Может быть, какое-нибудь религиозное собрание, решил я и, приблизившись, дернул за рукав ближайшего селянина. Здоровенный детина с копной волос цвета соло-мы, из которых действительно торчала солома, медленно поворотился ко мне.
      – День добрый! – негромко произнес я. – Не подскажешь, где жи-вет Хуансло Хит?
      Детина помолчал, хмуро разглядывая меня, и спросил:
      – А ты кто такой?
      – Уиш Салоник, – представился я, широко улыбаясь. – Его, э… родственник. Близкий. Может, он расска-зывал обо мне?
      Детина оказался не грубияном – просто тугодумом. Когда наконец до него дошло, кто я и о чем говорю, он с энтузиазмом принялся трясти мою руку и забасил так, что стоящие рядом начали оглядываться:
      – Родственник? Старика Хита, да? Внук видать, да?
      – Внук, – подтвердил я, высвобождая руку. – Внучек. Уишем зовусь. Ты потише, дорогой.
      – Я – Дерт! – представился он. – Дерт, сын Дарта!.. – вслед за мной детина широко улыбнулся, и тут же стал похож на зевающую лошадь.
      – В гости, да? Погостить, то есть? К старику Хиту?
      Люди оглядывались.
      – Во-во, – подтвердил я. – К нему. Говорю – потише!
      Он замолчал, продолжая лыбиться.
      – Зубы-то спрячь, дорогой, – посоветовал я. – Неровен час, откусишь чего-нибудь. Так где, говоришь, живет Хит?
      – А тамось… – Дерт, сын Дарта махнул в том направлении, откуда я пришел. – До управы, а за управой налево. Дом на самом краю, за пригорком, такой каменный, с башней, не ошибесси…
      – Ну, спасибо, – поблагодарил я, поворачиваясь, и тут детина брякнул:
      – А у нас труп убег.
      – Чего? – не уразумел я. – Как убег?
      – Как – не ведаю. Меня там не было, когда он деру-то дал. Небось, на своих, на двоих. Это я шуткую… Оно, конечно, вряд ли, что он сам убег. Вряд ли. Скорее всего его ктой-то по-тихому унес. Но про-пал мертвяк – точно.
      – Какой мертвяк? – я все еще не понимал.
      – Да вот, кузнец наш, Метелин Герм… – Дерт, сын Дарта ухватил меня за рукав и потянул сквозь толпу. – Вчерась, значит, с утречка тяпнул он рассолу, опосля, значит, позавчерашнего, пришел в кузню, огонь раздул, взял молот, замахнулся и – трах!.. – детина тряхнул рукой перед моим носом… – с копыт долой! Баба его прибегла, голо-сит, как оглашенная. Ну ладно, успокоили ее, его самого обмыли, в чистое одели, плотник гроб справил, уложили в церкви, свечу поста-вили – все честь по чести. Утром отец Витольд приходит… это поп нашенский… замок вроде висит… он внутрь вошел… гроб на месте, свеча на полу валяется, а кузнеца-то и нету! Вдова как узнала, сра-зу сознанье утеряла, до сих пор лежит… – мы наконец протиснулись через толпу… – У отца Витольда… он и раньше-то хлипок был… ра-зуменье от такого конфузу совсем уехало… с утра молится и по вре-менам лбом об пол стукается… одна плита уже, того, треснула… а голова наш со старейшиной нашли на замке какие-то царапины, вроде замок ночью вскрывали… да вот кому мертвяк мог понадобиться, пугало, что ли, из него сделать?.. Это я шуткую… Никому мертвяк ни для каких делов не нужен…– говоря все это, Дерт, сын Дарта, с энтузиазмом показывал…
      …Внутри храма был виден пустой гроб, а рядом – коленопреклоненная фигура попа в черной рясе.
      …На траве слева возлежала очень дородная женщина в черном домотканом платье, ее лицо было спокойным, глаза мечтательно закати-лись.
      …Возле широко распахнутых церковных дверей стоял кривоногий старикашка с хитрым востроносым лицом.
      – Это дед Заяц, наш старейшина, – пояснил Дерт, сын Дарта. – А голова уже в управу пошел, объяснительную писульку в город стряпать. Токмо че он там толкового напишет? Ни шиша!
      Меня вся эта оказия по большому счету не касалась, вот только, не ровен час, из города могли нагрянуть стражники для разбирательства. Хотя к исчезновению тела я никакого отношения не имел, они все же могли за-интересоваться моей персоной, а это сейчас было совсем ни к чему. Впрочем, поживем – увидим…
      Похлопав по плечу Дерта, сына Дарта, который вновь радостно оска-лился, я кое-как протиснулся сквозь толпу и, ощущая устремленные вслед любопытные взгляды, не слишком быстро, сдерживая шаг, пошел по пригорку. Слышно было, как позади Дерт, сын Дарта, косноязычно разъясняет общественности, кто я такой и чего мне здесь надо.
      Над дверью управы – деревянного одноэтажного дома с закрытой дверью и раскрытым окном – черной краской было коряво написано: уПРАвА. За окном виднелся стол и склонившийся над ним бородатый мужик. Я свернул влево, прошел еще немного, миновал пригорок и вскоре увидел каменное здание с круглой башенкой, подхо-дящее под описание отпрыска Дарта. В старом саду перед домом стояла беседка и колодезный сруб. Подойдя к двери, я посту-чал и обнаружил, что она не заперта. Я вошел и крикнул:
      – Эй, Хит! Хуансло Хит! Где вы… дедуля?
      Никакого ответа. Я двинулся по коридору, одну за другой толкая двери и заглядывая в них. Половицы скрипели под ногами.
      Спальня – кровать, шифоньер и нес-колько стульев, затем – кладовая, где обнаружились три подвешенные к потолку колбасы, бочонок с квашеной капустой, большая корзина с яблоками и на полке – десяток накрепко закрытых железными крышками баночек из какого-то очень легкого и тонкого стекла. Баночки были доверху наполнены желто-зеленой вязкой жидкостью, похожей на рассол, но слишком для оного густой. В жидкости плавало нечто бесформенно-продолговатое и, приглядевшись, я понял, что это морские устрицы без раковин. Я брезгливо поморщился и, взяв из корзины яблоко, покинул кладовую.
      Дальше располагались кухня и горница, или как там в сельских до-мах называются эти простор-ные помещения с обеденным столом и длинными лавками… Ничего необычного. Я уже было собрался продолжить осмотр, но тут слева раздалось кряхтение и, шагнув внутрь, я посмотрел.
      На стене возле двери висели массивные, я бы даже сказал – мо-нументальные ходики, выполненные в виде замковой башни, с бойницами, подъемным мостом, овальным циферблатом и вычурными стрелками. Как раз наступило три часа, и часы закряхтели громче. Мост медленно опустился, из него появилась деревянная драконья голова. Миниатюр-ная пасть разинулась на невидимых шарнирах, между клыками проско-чила голубая искра. «ГХХРА!» – сипло прокашлялся дракон, а потом еще два раза: «ГХХРА! ГХХРА!» – и еще две искры блеснули в пасти, после чего голова задвинулась назад, и мост рывками поднялся.
      Качая головой я вышел из горницы. Это было довольно неожиданно. Часы и сами по себе диковинные, ну а искры наводили на мысль об электри-честве – совсем недавно изобретенной штуковиной, сути которой я реши-тельно не понимал, но про которую знал, что она иногда дает свет, а иногда убивает людей. Откуда ему взяться здесь, в старом сельском доме на самом краю Западного Ливия? Даже в крупных городах не всякий богач мог позволить себя освещать дом с его помощью… Нет, решил я, скорее в пасти дракона спрятано какое-то устройство наподобие огнива.
      Дальше была короткая винтовая лестница, веду-щая в круглую башню. Я стал подниматься по ней, и тут наверху, за дверью, отчетливо скрипнула половица.
      – Хуансло Хит! – воззвал я, ускоряя шаг и толкая дверь. – Встре-чайте родственника!
      Но и здесь никого не было. В круглой комнате находился круглый грибообразный стол на тумбочке с ящиками, пара стульев, массивный шкаф, да на стене висело панно. На этом панно было высокоху-дожественно изображено стоящее на фоне гигантской стеклянной пирамиды голое волосатое существо ростом с человека, с одним единственным совершенно безумным глазом посреди бугристого лба. Внимательно рассмотрев его, я еще раз огляделся – и уронил огрызок яблока.
      Из узкого пространства между столом и стеной торчали обтянутые серыми домоткаными штанами ноги. Я сделал осто-рожный шаг и заглянул. Под столом, глядя в потолок остекленевшими глазами, лежал Хуансло Хит.
      Я помедлил, осознавая происшедшее и одновременно со-ображая, что мне теперь делать, а затем, уразумев, что к чему, ринулся вниз по лестнице, в спальню.

      Лекарь сразу же отправился в башню. Появившиеся одновременно с ним ста-рейшина, гробовщик и Дерт, сын Дарта, смотрели на меня с явным подозрением и близко старались не подходить. Мы проследовали на кухню, где под низким сто-лом тускло поблескивала целая батарея бутылей, и гробовщик предложил немедленно выпить. Я достал одну из бутылей, нашел стаканы, до половины наполнил их, пробормотал: «Закусить бы…» – и шагнул к двери, но старейшина окликнул меня дребезжащим голосом:
      – Ты куда?
      – В кладовую, – пояснил я, останавливаясь. – Там яблоки есть и…
      – Я принесу, – вызвался Дерт, сын Дарта, и приволок все корзину.
      Мы подняли стаканы.
      – Что ж… – молвил старейшина. – За упокой… Чтоб ему… земля пухом…
      Не чокаясь, мы выпили, после этого дыхание мое перехватило, и я поспешно вгрызся в яблоко. Когда ступор прошел, я смахнул с глаз сле-зы и наконец обрел возможность видеть. Стаканы гостей были пусты, они си-дели, настороженно глядя на меня.
      – Ну, так… – произнес я, откладывая огрызок. – Кажись, вы думаете себе, не этот ли невесть откуда взявшийся родственничек прибил старика, чтобы получить его наследство? Ась?
      – Вылазь! – передразнил старейшина. – А что еще, по-твоему, ми-лок, мы должны себе думать?
      Гробовщик промолчал, а Дерт, сын Дарта, согласно кивнул.
      – Ну, хочу сказать, что тут того наследства – кот напикал. Я еще не осматривался, но, кажись, таких пустых домов в округе полно, выбирай любой и живи. А из-за мебелишки, посуды и бочонка с капустой убивать никого не станешь…
      Старейшина покачал головой.
      – Это ешо неведомо. Неведомо, чего у Хита в подполье да под перинами схоронено. Он был хитрющим стариканом и себе на уме. Мы-то этого не знаем, а ты, може, чего и прознал…
      – Ничего не прознал. Я вообще тут впервой и родственника видел всего пару раз, давным-давно.
      – То ты так говоришь…
      – Ну, а потом…
      Дверь открылась и появился лекарь – кучерявый вислоусый дядька неопределенного возраста. Взоры присутствующих обратились к нему.
      – Так что? – спросил старейшина.
      Лекарь медленно сел, почесал затылок и с непонятной интонацией произнес, потупив глаза и нервно теребя мундштук слухательной трубки:
      – Никаких внешних повреждений.
      – А шо ето значит? – осведомился гробовщик.
      – Это значит, что его никто не бил, не колол, не резал, не кусал, не колотил головой и другими частями тела об стены и даже не царапал…
      – Ага… А чего ж он тады того… навернулся-то?
      – Смерть от сердечного удара.
      – Тоже от сердца? – удивился Дерт, сын Дарта. – Как и кузнец?
      – Как и кузнец, – подтвердил лекарь.
      – То есть ты точно можешь сказать, что вот этот парниша… – ста-рейшина повел в мою сторону тонким носом… – никакого касательства к евонной смерти не имеет?
      Лекарь покосился на меня.
      – Могу.
      – Никакого? – уточнил старейшина.
      – Ну, ежели только Хит не помер от радости, когда его увидал.
      Все как-то сразу расслабились, а Дерт, сын Дарта, заулыбался и даже подмигнул, давая понять, что с самого начала не сомневался во мне.
      – Так я пойду, – сказал лекарь, вставая. – Делов еще…
      – Стой! – позвал старейшина, внимательно наблюдавший за ним. – Чего это с тобой, Мицу?
      – Со мной? – лекарь растерянно поковырял в ухе мундштуком. – Да нет, ничего.
      – Так «да» или так «нет»? Я не думаю, что этот вот парниша мог тебя подкупить – я тебя знаю, да и не было у него на это времени. Значит, что-то другое. Выкладывай, чего такой смурной?
      Лекарь повел плечами, еще раз ковырнулся в ухе и наконец спросил:
      – Сколько, по-вашему, этому Хиту было годов?
      Старейшина развел руками.
      – Скоко годов? Ну, не знаю…
      – Годов восемьдесят… – вставил гробовщик.
      – Да, може около того. Постарше меня, значит.
      – Ну вот. А организм у него, как все равно у сорокалетнего дядьки.
      Я насторожился, внимательно вслушиваясь в разговор. Это стано-вилось интересным.
      – То есть как? – не понял Дерт, сын Дарта. – Ты че несешь, Мицу?
      – "Че-че"! Ниче! – осерчал лекарь. – Че есть, то и несу! Я, конечно, только снаружи ошшупал, без вскрытия трудно определить, но все ж таки… Не могут быть у восьмидесятилетнего старикана… даже у семидесятилетне-го старикана такие… сохранившиеся внутрешние органы. Я вообще-то его плохо знал, да и видел редко… Он пил?
      – Пил! – подтвердил гробовщик, почему-то заметно возбуждаясь. – Пил, так шо с того? А кто щас не пьет, кто не пьет? Жизня такая пошла… вредная. Я сам, редко правда…
      – Нишкни! – приказал старейшина, и гробовщик, сопя сгреб со стола бутыль и разлил самогон по стаканам. Лекарь продолжал:
      – Значит, пил и тем вред организму приносил. Должен был выглядеть еще старшее своих годов… А он… Ну, неизъяснимый для на-учного знахарства факт! Не понимаю!.. – махнув рукой, лекарь встал и покинул кухню.
      – Какую-то ерунду Мицу гутарит, – высказался Дерт, сын Дарта.
      – Ну, лады…– старейшина взял стакан, и это послужило сигналом – мы все, презрев слова лекаря о вреде питья для внутрешних органов с точки зрения научного знахарства, выпили. – Значит он сам помер. А почему мы должны верить, что ты его родич?
      – Договорить не дали… – проворчал я, вытаскивая из нагрудного кармана сложенный вдвое лист пергамента. – Нате, читайте!
      Старейшина извлек очки в проволочной оправе с толстыми линзами, водрузил их на нос и принялся читать вслух:
      "Внук мой, Уиш Салоник!
      Надеюсь, письмо сие найдет тебя в городе Чеппле, где ты, как я знаю, проживаешь. Пишет тебе дедушка твой, урожденный Хуансло Хит. Обитаю я сейчас в селении Беляны, что на восточном берегу океана Сапфо, близ речки (ныне – болота) Длины, неподалеку от города Базика. Поселился тут давнень-ко и владею каменным домом с прилегающим к нему садом, а также кое-каким капитальцем. Люди тут хорошие, не злые, а особо выделяются благородством душ тутошнее на-чальство, старейшина и голова.
      Чувствую я, Уиш, что здоровье мое ослабло, сердце побаливает, голова кружится иногда, верно, грядет мой смертный час. Других родичей у меня окромя тебя нет, так что приезжай, поживи со стариком, по-радуй меня на склоне лет, а как придет неминуемая кончи-на, так и вступишь во владение каменным домом с прилега-ющим к нему садом, а также кое-каким моим капитальцем.
      Ты уж уважь старика, приедь.
      Твой премноголюбящий X. X."
      Ниже стояли число и подпись. Старейшина бросил пергамент на стол и глянул на меня поверх очков. В этих очках, линзы которых почти достигали размера блюдец, вид у него был потешный.
      – А ты, значит, и есть Уиш Салоник?
      Я протянул ему другой пергамент, где, как в давешнем тюремном свитке, который читали стражники, сухим конторским языком была описана моя яркая натура, а дальше говорилось, что имеющий оную натуру и податель сего дей-ствительно является Уишем Слоники, – и все это было скреплено гербовой печаткой городской конторы Его Пресвятейшества. Описание ста-рейшина тоже прочел вслух, все время поглядывая на меня поверх очков.
      – Ну что, теперь поверили? – спросил я. Оба пергамента взял сначала гробовщик а затем Дерт, сын Дарта, причем последний рассматривал их с умным видом, держа вверх тормашками.
      Старейшина осведомился:
      – И давно ты письмо получил?
      – Да уж месяца два будет.
      – Ну? – старейшина забрал пергамент и внимательно осмотрел его. – Интересно… число над подписью старое старое, но чего ж тады…
      Я быстро глянул на него – глаза старейшины за толстыми линзами были хитрющими и проницательными. Гробовщик и Дерт, сын Дарта, явно ничего не поняли, а он… неужто догадался, старый хрыч?
      Впрочем, так или иначе, старейшина решил не распространяться о своих впечатлениях. Он протянул руку и сказал:
      – Что ж, познакомимся, Уиш…
      Пожав сухую ладошку, я спросил:
      – А вас как величать?
      – Как… Все кличут дедом Зайцем. И ты так зови. Выпьем за знаком-ство!
      Мы выпили, и я почувствовал первую волну опьянения. Отрезая от яблока маленькие дольки и осто-рожно пережевывая их беззубыми деснами, старейшина поинтересовался:
      – Что ж, Уиш думаешь здесь остаться?
      – Для того и приехал.
      – И как раз в день смерти деда… редкое совпадение… Нет, это я так, безо всякого намека. Значит, вступишь во владение наследством.
      Гробовщик, все это время о чем-то тяжко размышлявший и ухвативший наконец ускользающую мысль за хвост, вдруг разродился:
      – А етот… пощерк! Пощерк-то на писульке старика Хита али нет?
      Дед Заяц покосился на него, затем на меня (я хранил безмятежное спокойствие) и сказал:
      – Ну чего же, давайте проверим. Ежели Хит был грамотен, то где-то издесь должно быть хоть что-нибудь им написанное. Где, Уиш?
      Ожидая от него именно этого довольно провокационного вопроса, я отвтил равнодушно:
      – Еще не осматривался. Но, может, в спальне? Или наверху, в башне…
      – Года мои не те, чтобы по лестницам зазря шастать. Глянем в спальне…
      Мы прошли в спальню и раскрыли шифоньер. После недолгих поисков там, помимо полупустой фарфоровой чернильницы, нескольких перьев и сломанных угольных палочек, обнаружился смятый лист пергамента, на котором крупным почерком – таким же, как и в письме – было выведено:
      "Устрицы океанские, консерв. – 7 банок (10 девр./б.)
      коренья маулицы сушен. – 10 шт. (2 девр./шт.)
      рыба суккубия, вялен. – 4 шт./1 кг. (5 девр./шт.)
      Всего – 114 девр."
      – А че такое «девр»? – удивился Дерт, сын Дарта.
      – Пощерк тот же, – констатировал старейшина. – Так что, выходит, и письмо Хит писал. Уиш… – он хитро и с некоторым озорством глянул на меня, – Официяльно признаю тебя наследником покойного. Документ мы с головой потом справим… – придвинувшись ближе, дед Заяц тихо добавил: – Опосля отблагодаришь… А пока я вот чего думаю. Яма на кладбище выкопана, гроб есть, у вдовы Герма для поминок все гото-во… токмо сам покойный спарился. Так что схороним старика за место его. Надо будет надпись на камне замазать и выбить другую… – гро-бовщик кивнул… – Пусть снедь из дома вдовы к тебе перенесут. Ну, а про деньги за похороны и поминки с ей сам договорисси. Найдешь этот самый капиталец и тады отдашь. Верно я грю?
      – Верно, – согласился я.

***

      Похороны, что называется, не сложились.
      Общее впечатление портил отец Витольд, не вполне оправившийся после конфуза с исчезновением тела. Он путался, несколько раз обозвал Хуансло Хита Метелином Гермом и не смог даже толком прочесть отходную. Не добавила толку и вдова кузнеца, которая поначалу мирно себе всхлипывала, а затем протиснулась ко мне и вцепилась как клещ, имея в виду вытянуть по-больше денег. Мы тихо проторговались почти всю церемонию, с трудом сошлись на десяти мерцалах, после чего вдова потеряла ко мне интерес и вновь принялась реветь. Когда отец Витольд с гре-хом пополам закруглился, к могиле выбрался старейшина и продребезжал что-то о всеобщей скорби и потоке слез. Мы все поскорбели и смахнули слезы. Потом я, повинуясь жесту деда Зайца, продефилировал вперед и изрек несколько проникновенных фраз. Все с интересом рассматривали новое лицо и оценивали городскую одежду, а в задних рядах несколько мужиков затеяли спор о примерной стоимости рыжих сапог. Чувствовал я себя донельзя глупо и поскорее нырнул обратно в толпу.
      – Поминки ввечеру, в доме Хуансло Хита, – объявил старейшина, и мы с облегчением, чтоб не сказать – с радостью, разошлись.
      Я собирался в тихом одиночестве хорошенько осмотреть дом и заодно поискать «капиталец», но тщетно – то и дело появлялись се-ляне, якобы для того, чтобы принести свои никому не нужные соболезно-вания, а на самом деле чтобы попялиться на меня и, если представится такая возможность, прихватить на память о покойном что-нибудь интерес-ное. Возможности такой я, впрочем, никому не предоставил. Потом из вечерней прохлады сада возникла монументальная фигура скорбной вдовы, наде-явшейся выторговать пару-тройку мерцалов… и не выторговала. Всплакнув для порядка, она позвала на подмогу нескольких женщин принялась вместе с ними переноситьиз своего дома посуду с едой и бутыли с напитками.
      Вслед за похоронами не сложились и поминки.
      Не сложились главным образом потому, что все, включая и меня, напились. Вернее будет сказать – все, во главе со мной. Я оказался в этом смысле застрельщиком главным образом потому, что после трехмесячного вынужденного воздержания поддался опьянению удручающе быстро, несмотря на обильную закуску.
      К вечеру горница была битком набита селянами. За уставленным посудой длинным столом они сидели чуть ли не на коленях друг у друга. Стол имел достаточную ширину для того, чтобы во главе умести-лись двое, так что двое туда и если – я и старейшина. На противопо-ложном конце расположился лекарь, место рядом с ним пустовало в ожидании все еще корпевшего над своей писулькой головы, или, если хотите, управа. По левую руку от меня устроился сияющий неуместной сейчас улыбкой Дерт, сын Дарта, по правую от старейшины – сосредеточенно-насупленный гробовщик.
      Когда все расселись, дед Заяц поднялся и загнул очень прочувственную речугу за упокой души «всеми нами почитаемого, доро-гого Хуансло Хита». Народ затих, я скорчил скорбную мину, мы выпили… Заскрипели лавки, зазвенела посуда и общих тостов больше уже никто не произносил. Вскоре о дорогом покойном как-то подза-были – атмосфера стала непринужденнее, голоса громче, и мрачные мысли, обычно сопровождающие такое мероприятие как поминки, отпусти-ли собравшихся. Я, чувствуя, что быстро пьянею, налегал на закуски, но это не очень-то помогало.
      Старейшина, попыхивая трубкой, к дыму которой слабо, но вполне явственно примешивался пряный аромат безумной травы, придвинулся ко мне:
      – Да, странным был твой старикан, – задумчиво продребезжал он. – Странным и скрытным.
      – Во-во, – подтвердил Дерт, сын Дарта, навалившись на стол с дру-гой стороны.
      – Ты-то сам его хорошо знал? – осведомился дед Заяц.
      – Не, не очень. Так, встречались несколько раз, да и то давно. А в чем проявлялась эта его… странность?
      – Ну вот, к примеру, с чего он жил? Сад садом, а на земле не работал никогда, ничего не выращивал, ни по кузнецкой части, ни по плотницкой, ни по скорняжной или какой другой мастаком не был, а однако ж на что-то жил и деньжищи у него не пере-водились… Вот токмо что в разных штучках-дрючках механических ку-мекал…
      Я примерно представлял себе, с чего именно жил Хит, но распространяться об этом не стал.
      – Что за штучки-дрючки?
      – Да хоть бы часы эти, из которых змий вылазит и искрой щелкает. Ты городской человек. Скажи, видал, чтоб где-нибудь в городе торговали такими ходиками?
      – Не видал, – согласился я.
      – Ну вот. И однако ж где-то он их взял или сам сделал. Он и кузнецу покойному новые меха соорудил, а из старых железок дитям мелкие само-движущиеся повозки мастерил. Такие, что повернешь ключик, они зажуж-жат и поедут. А мне как-то рычаг с вертелкой к колодцу приспособил, так что теперь ежели ведро с водой подымешь, то оно вдвое легшее ка-жется… – дед Заяц полуприкрыл глаза и медленно, со вкусом повторил: – «…особо выделяются благородством душ местное начальство, старейшина и голова»… Ведь не «голова и старейшина», а именно «ста-рейшина и голова»… Понимал старик!
      – Выпьем за это! – вклинился Дерт, сын Дарта, и мы выпили.
      Голоса вокруг меня звучали все громче, краски становились ярче и в тоже время трудноопределимей.
      – Ну кумекал дед в мех… механике, – промямлил я. – Что ж тут странного?
      – Да вот еще гости его…
      – Точно, были гости, – подтвердил Дерт, сын Дарта.
      Я заинтересовался.
      – Какие гости?
      – Все странные людищи, в одеже городской, но не такой, как у те-бя, а чудной, невиданной… Бывало, вроде нет у него никого, а потом вдруг утром вываливают… или наоборот – несколько человек приходят, шасть в дом – а назад и не выходят. И вечером не выходят, и на следующий день не выходят и вообще не выходят…
      Много у Хита было поставщиков вроде меня, решил я, а вслух предположил:
      – Да может они ночью уходили. Под утро. Дом-то на отшибе стоит, за пригорком, из селения не видать… Или кто специально наблюдал?
      Старейшина махнул рукой и пыхнул дурманным дымком.
      – Нет, конешно. Кому оно надо, наблюдать? Но тады почему нощью? От кого прятались и зачем? А ранее с ним еще какой-то мужичок жил – сам здоровый брунет, хмурый, ни с кем не водился… Для такого бошку кому-нибудь снести – тьфу и растереть. После исчез… Не, че ни говори, чудным был твой старик. И почему, спрашивается, аккурат в ночь перед его смертью исчезло тело кузнеца?
      Я возразил:
      – Ну уж это вы загнули, дед Заяц. Кузнеца приплели! Спору нет, случай невиданный, но одно к другому совсем не лепится.
      – Вот я и размышляю…
      – Нечаво! – высказался Дерт, сын Дарта. – Хит, може, и смурной старичок был, а Уиш свой паренек. Так шо выпьем по этому случаю!
      – Може, еще кто из его знакомцев заявится, – резюмировал старей-шина. – Так что будь осторожен, Уиш.
      – А я всегда осторожен.
      – За то и выпьем!
      После этого меня окончательно развезло. Смутно за-помнилось то надвигающееся, то отступающее лицо деда Зайца, что-то долдонящего мне на ухо, Дерт, сын Дарта, вначале поддакивающий ему, а потом впавший в прострацию, вьющийся вокруг пряный запашок безум-ной травы…
      Потом откуда ни возьмись появилась молодая селянка, ви-димо, плененная моей городской одеждой и светскими манерами, и стала приставать, но я, один Деметриус знает почему, принял ее за вдову и все повторял: «Уйдите, тетка, нет у меня сейчас десяти монет!». «Какая я тебе тетка? – говорила она. – Я ж моложее тебя буду. И денег мне не надо». Так и не добившись от меня толку, селянка исчезла, а на ее месте вновь возник Дерт, сын Дарта, с прилипшим к губе стручком квашеной капусты, кото-рый он безуспешно пытался слизнуть. Вслед за этим откуда-то выплыл лекарь. Размахивая слухательной трубкой, он кричал: «Хоть ты меня расчлени, а не было ему восьмидесяти! Ему и шестидесяти, если хошь, не было!» Потом из продымленного воздуха оформилась фигура обозленного на весь свет управа, так и не закончившего со своей писулькой в связи с общей туманностью и трудноописуемостью случившегося. Дерт, сын Дарта, поднес ему полный стакан, управ опрокинул его одним махом, и отпрыск Дарта полез к нему целоваться, но управ с размаху залепил ему в ухо здоровенным кулачищем. Дерт, сын Дарта, скрылся под столом и прилег там передохнуть; кто-то закричал, заколотил по лавке, кто-то запел, но этого я уже почти не слышал, потому что пение и голоса слились в однообраный гул, горница вместе с мебелью и людьми закружилась, огни свечей замерцали, краски смазались в тошнотворном водовороте, и все исчезло.

***

      Я проснулся в темноте от жажды и ощущения того, что язык прилип к небу, губы спеклись, а гортань превратилась в обильно посыпанный су-хим песком жестяной желоб.
      Проснулся и, как водится, не сразу сообра-зил, где нахожусь.
      Поскрипывали половицы, что-то тикало, а в целом – тишина и темнота, хоть глаза выколи.
      Это часы тикают, сообразил я. Часы тут же закряхтели, засипели, и в темноте вспыхнули голубые искры. Невидимая мне голова дракона прокашлялась два раза и скрылась в таинственных недрах часового механизма. Два часа ночи, проница-тельно подумал я и осторожно сел. В голове противно зазвенело и стало подташнивать.
      Темнота вокруг начинала словно периодически куда-то плыть. Вскоре в ней обнаружилось чуть более светлое пятно, я осторожно встал с лавки и на подгибающихся ногах пошел в сторону пятна.
      Тусклый свет звезд лился через окно. Я приник лбом к холодному стеклу и увидел колодец. Это придало моим действи-ям целенаправленность – шаря перед собой руками, я пошел в том направ-лении, где должна была быть дверь, и тут же ударился об угол стола тем местом, которым ударяться хотелось бы менее всего. От боли затошнило сильнее.
      – …..! – высказался я, скрипнув зубами. На столе звякнуло, и, опус-тив руку, я нащупал предмет вполне определенной формы. Я поднял его и на несколько секунд приник спекшимися губами. Звон в голове стал стихать. Поставив бутыль, я, двигаясь уже более уверенно, отыскал дверь и вышел из дома.
      Одно ведро я вылил на голову, а чуть ли не половину второго выпил – никогда еще обычная вода не казалась мне такой вкусной.
      Я вернулся в дом, натыкаясь на мебель, отыскал свечу, зажег ее, для порядка еще раз приложился к бутылке и сел на лавку. Так, уже лучше… Можно было ожидать, что кто-нибудь из перепившихся беляновцев без приглашения расположится на ночлег, но нет, в горнице, да, наверное, и во всем доме, никого, кроме меня, не было.
      «Скрр… скрр…» – поскрипывали где-то за стеной половицы. Взяв со стола яблоко, я задумчиво откусил. Итак, Хуансло Хит умер от сердечного удара, как и кузнец за день до него. Что-то в этом бы-ло, но я пока не мог сообразить, что именно. Случай с кузнецом вообще был непонятен и не лез ни в какие ворота. Ну кому, Великий Ливий, могло понадобиться его тело? И зачем? Ясно дело, одно связано с другим, вот и старейшина что-то подозревает… А дед Заяц хитрющий старикан, не чета пням гробовщику и Дерту, сыну Дарта. Заметил неувязочку с письмом, да виду не подал… Нет ему в том никакой выгоды, да и рас-считывает наверняка позже что-нибудь с меня поиметь. Ладно-ладно, подумал я, со старым хрычом мы еще разберемся. Надо будет завтра, то есть уже сегодня, хорошенько пошарить в доме. А вообще, по большому счету, у меня свои заботы и вся эта местная суета мне до фени. Хуансло Хит помер от удара – так не я ведь тому причина, тело кузнеца из церкви исчезло – но не я ж его спер, организм у старика оказался какой-то чудной – что ж мне теперь, удавиться?
      Под окном застрекотало какое-то насекомое. Половицы скрипели, часы тикали. Я еще раз приложился к бутылке и закусил яблоком. Эх, поку-рить бы. Интересно, есть здесь где-нибудь табак? Надо поискать… Я не успел додумать мысль и вскочил с лавки, одновременно судорожно нашаривая в кармане рукоять бритвенного ножика.
      Дом был очень старый и, в соответствие с природой всех старых домов, он оседал, медленно, но неуклонно. Так что деревянным рамам в окнах было положено время от времени потрескивать, а деревянным по-ловицам – скрипеть, но дело было в том, что половицы скрипели только в одном месте, где-то за стеной в глубине коридора, и скрипели очень уж равномерно, как будто там кто-то медленно ходил.
      В темном доме на окраине селения Беляны кроме меня был кто-то еще.

      За одно мгновение я успел подумать об исчезнувшем теле кузнеца, теперь вот самостоятельно пришедшем сюда – неизвестно зачем…
      Об умершем старике, выползшем из гроба и вернувшемся – непо-нятно для чего…
      Просто о грабителе, забравшемся в дом, чтобы украсть… один Деметриус ведает, что.
      Тут я вспомнил: селяне счи-тают, что у Хита припрятаны деньги… Наверное, кто-то решил утащить «капиталец», пока новоявленный наследник валяется пьяный. Точно, так и есть! И никаких выползающих из гробов мертвецов и бродячих трупов.
      Страх исчез, вытесненный злостью и решимостью по-мешать непрошеному претенденту. Сжимая одной рукой ножик, другой я взял свечу, на цыпочках подкрался к двери и приложил к ней ухо.
      «Скрр… скрр…» – половицы скрипели где-то в другом конце коридора. Чуть помедлив, я плечом распахнул дверь и вывалился из горницы, вытя-нув перед собой руку с ножом.
      Коридор был пуст. Огонь свечи колебался, моя тень то удлинялась, то съеживалась на полу. Затаив дыхание, я прислушался.
      «Скрр… скрр…» – звук, как казалось теперь, доносился сверху, из круглой комнаты в башне. Что ж, кто бы он ни был, оттуда никуда не де-нется…
      Свеча уже почти догорела, и, достигнув лестницы, я задул огонь, положил свечу на пол и стал подниматься, очень осторожно ступая в темноте.
      Скрип стал громче, но затем, когда я преодолел уже почти всю лестни-цу, смолк. Я замер. Раздался звук, как будто кто-то приоткрыл ящик, потом приглушенное звяканье. Я перенес вес тела вперед, на последнюю ступень. Опять тот же звук – ящик закрыли – затем «скрр… скрр…» – и тихое бормотание.
      Под ногой громко и протяжно затрещала ступень.
      «СКРР! СКРР! СКРР!» – раздалось из комнаты, а затем послышался еще какой-то звук непонятной природы.
      Я рванулся вперед, ударился грудью о дверной косяк, охнул, нащупал ручку, рванул ее и ввалился в комнату, разма-хивая ножом.
      Сквозь эркеры струился тусклый звездный свет, он озарял уже знако-мую обстановку – круглый стол, стулья и огромный шкаф.
      И никого здесь не было.
      Тяжело дыша, я заглянул за стол, потом за шкаф. Пусто.
      Половицы тоже больше не скрипели.

***

      Я сидел на полу, скрестив ноги, и пытался отыскать в ящиках стола ключ от шкафа, который, как оказалось, был заперт. В ящиках обнаружились разные вещи, но ключа там не было.
      Его мог заменить длинный ржавый гвоздь, но он даже не влез в замочную скважину, хотя, судя по толщине, должен был влезть. Когда я попытался вставить его, в шкафу что-то еле слышно прожужжало… или мне показалось? Я уже не верил своим ушам. Но поло-вицы точно скрипели, я же слышал… или все же показалось? Куда делся тот, кто был причиной скрипа? Через эркеры он выпрыгнуть не мог, ни один из них не открывался, я проверил. Никаких таких скрытых люков и потайных дверей здесь не было. Или это – призрак, внезапно испугавшийся бритвенного ножика и саморассосавшийся в эфире за мгновение до моего появления? Но, во-первых, я не верил в нечисть, во-вторых, призрак ничем не мог скрипеть просто в силу своей потусторонней природы.
      Спустившись вниз, я перелил содержимое одной из бутылей во флягу, прихватил огниво, огарок свечи, вернулся и сел возле стола так, чтобы находиться спиной к двери. Содержимое ящиков оказалось любопытным.
      Перво-наперво обращала на себя внимание массивная пепельница из дымчатого стекла, выполненная в виде галеры. Между прочим, даже с уключинами, в одной из которых лежала на половину выкуренная толстая как сарделька сигара с тремя золотыми колечками посередине. Инте-ресно, где это в Западном Ливии делают такие сигары? Отхлебнув из фляги, я прикурил и осто-рожно затянулся. У дыма был чуть сладковатый незнакомый привкус, но без признака какого-нибудь дурмана.
      Еще здесь лежало несколько деревянных палочек с заточенными концами, наз-начения которых я не понял, и маленькая коробочка из плотного негнущегося пергамента. Две более узкие стороны коробочки покрыты шершавым коричневым налетом, на одной из широких сторон изображена та же стеклянная пирамида, что и на панно, но без одноглазого чудища. Открыв ее, я обнаружил внутри спички, непривычно тонкие и с очень маленькими коричневыми го-ловками. Достав одну, я чиркнул о подошву сапога… и ничего не прои-зошло. Чиркнул еще раз – и опять ничего, только головка раскрошилась. Я достал вторую спичку, повертел в руках коробочку, подумал и чиркнул об одну из коричневых сторон. Спичка загорелась, но как-то непривычно – без шипения, без запаха серы, почти без дыма, ровным красным огоньком. Когда спичка догорела до середины, я уронил ее в пе-пельницу и проверил два оставшихся ящика.
      В одном лежал скомканный лист пергамента… нет, не пергамента, а чего-то очень похожего на пергамент, но более тонкого с виду и белого цвета. Он, кажется, был вырван из какой-то книги, потому что вверху на нем стояли цифры –235, а под ними шел текст, начинав-шийся с отдельно выделенных слов: «издательство „ТОШИ ЗЕТ“. Иеронимус Шейляни, „КРУПНЕЙШИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ВЕКА“, Том – I.» Шрифт был вычурный и фразы составлены как-то непривычно, но все буквы знакомы, Я прочитал:
      "РАЗДЕЛ СЕДЬМОЙ. ПОЧТИ ИДЕАЛЬНОЕ ОГРАБЛЕНИЕ.
      Но самым знаменитым за последние сто условных декад стало, несомненно, ограбление спецфургона, перевозившего часть казны Эгиды, т. н. «Дело ГМК» (Гленсус-Маклер-Кралевски).
      Их было трое и каждый стоил двух других. Ниже мы приводим отрыв-ки из соответствующих досье оперативного отдела…
      «Свен Гленсус, сорок два года, уроженец Трансара, потомок из-вестной фамилии Гленсингов дин Трансаров, наследник крупного состоя-ния. Инсайдер второй ступени доверия, занимает пост начальника отде-ла технического обеспечения при Администрации Финансов».
      «Мак Маклер, тридцать шесть лет, уроженец Дестреи, сын ремеслен-ника средней руки. Автор семнадцати запатентованных изобретений.»
      «Ван Кралевски, возраст, предположительно, двадцать семь – тридцать лет, уроженец, предположительно, Фактории. В юности член известной банды, где сделал стремительную карьеру от рядового ис-полнителя до личного поручена главаря. Актерский талант, звериная хитрость, беспринципность, самомнение, способность идти на пролом ради достижения своих целей (прозвище – Таран). Специализировался на крупных ограблениях и контрабандных операциях.»
      Известно, что практически любое спланированное ограбление делит-ся на четыре основных этапа: составление плана и подготовка; соб-ственно процесс ограбления; отход и заметание следов; использование награбленного…"
      Я перечитал текст. Какие-то экзотические назва-ния – Трансар, Дестрея, Фактория… Мне это ни о чем не говорило, но мало ли в Большом Ливии неизвестных мне мест?
      Я раскрыл самый нижний ящик. Тут обнаружилась толстая пластина из тяжелого темного стекла… вернее, это мне в начале показалось, что пластина стеклянная. Разглядев ее, я недоуменно нахмурился.
      На одной стороне пластины было изображено лицо какого-то незна-комого мужика… нет, не так, лицо находилось в стекле, и оно было объемным, как будто внутри пластины пространство невероятным обра-зом расширялось. Я повертел пластину. Голова незнакомца вроде как поворачивалась в «стекле», так что его глаза продолжали смот-реть на меня и казалось, что если заглянуть внутрь, то можно увидеть его плечи, торс и ноги. Вот страсти-то! В изумлении я постучал ногтем по гладкой поверхности, потом глянул с другой стороны, но там по-верхность была непрозрачной. Бросив пластину в ящик, я вытянул но-ги, привалился спиной к стене, глотнул из фляги и затянулся сигарой.
      Свеча погасла, догорев. В шкафу иногда начинало еле слышно жуж-жать, хотя, возможно, это жужжало мое перенапрягшееся воображение. Одноглазый чудик с панно глядел на меня, и казалось, что его глаз мерцает алым светом. Я еще раз приложился к фляге, чувствуя, что опять начинаю пьянеть.
      У Хуансло Хит были интересные знакомые. Потому что нигде – нигде! – в Западном Ливии не было ни таких сигар, ни спичек, ни уж тем более таких диковинных объем-ных картинок. Тоже, кстати, относилось и к часам. С другой сторо-ны, за океаном были другие страны и, хотя я встречался с иноземцами и никогда не замечал в них ничего особо необычного, но кто его знает, что уме-ют делать в далеких землях… Да, это, пожалуй, было самым естес-твенным объяснением того, откуда все эти диковинные вещицы взялись в доме старика. Когда-то целый год я обу-чался в церковном пансионе Зарустры Ливийского, пока не ограбил пансионную кассу и не смылся от-туда. Более всего мне нравилась тамошняя библиотека, именно после того, как я осилил не один десяток библиотечных книг, меня стали принимать за образованного человека. А еще за этот год я успел нахвататься разных ученых словечек. Так вот, один из учителей естественных наук – его потом вытурили за пренебрежение к концепции Божественных Братьев, как единоначаль-ников всего сущего, и некоторые острые высказывания в адрес Его Пресвятейшества, – любил повторять, что не следует умножать сущности сверх необходимого. Иными словами, не стоит придумывать нечто фантастическое для объяснения непонятных явлений, а лучше вначале попытаться объяснить их при помощи чего-то уже известного. И посему остановимся на самой простой идее: старик приобретал странные вещицы у тех, кому сбагривал то, что ему приносил я и другие личности вроде меня.
      Решив, что так будет лучше для всех, я в последний раз приложился к фляге, завинтил колпачок и сунул ее в карман. Все, хватит на сегодня. Надо пойти поспать, чтоб с утра подняться и наконец обыскать дом. С этим моим делом надо покончить в кратчайшие сроки. Я еще раз окинул взглядом комнату…
      …И, облившись холодным потом, вскочил. Мне не показалось – глаз волосатого страшилы на панно действительно мерцал зловещим алым светом.

***

      Одноглазый пялился на меня алым оком и не шевелился, я, не ше-велясь, пялился на него. После объемной головы незнакомца в стекле я бы уже не удивился, если бы монстр сошел с панно и предстал пе-редо мной в натуральном виде.
      Возникло смутное ощущение, что за мной наблюдает кто-то незримый и внимательно-настороженный. Вот это было уже совсем некстати. В шкафу зажужжало громче, потом смолкло. Глаз мигнул. Я отодвинулся от стены и сделал осторожный шаг. Глаз чуть качнулся – вверх, вниз. Это еще ничего не значило. Как говаривал учитель естест-венных наук – «просто оптическая обманка». Я медленно обошел стол и, приблизившись к панно, внимательно рассмотрел его.
      Глаз не был нарисован. В панно имелось продолговатое отверстие, в котором находилась сферическая стекляшка, а за ней горел алый огонек… лампочка? Неужели все-таки электричество? Я коснулся «глаза» пальцем. Стекляшка была гладкой, чуть тепловатой и немного выступала над по-верхностью панно. Я нажал на нее и опустил руку. Такая несусветная чепуха была уже точно выше моего понимания. Если существование часов с драконом, спичек, окольцованной сигары, картинки в стекле еще можно было как-то понять, то – Святой Зарустра! – для чего кому-то могла понадобиться вот эта вот светящаяся лупалка? Спички, сигара, объемны портрет – просто диковинные иноземные вещицы, предназначенные для обычных, понятных целей. Часы… ну хорошо, они были ориги-нальные, но, в конце концов, они показывали время. Но какая польза могла быть от этой малиновой стекляшки? Не в силах ничего понять, я с досадой щелкнул по стекляшке ногтем и, только было начал отворачиваться, как природа алого света изменилась – он сначала потускнел, а потом замерцал в убыстряющемся темпе.
      Из-под пола донеслось глухое, но явственное гудение.
      Подскочив от неожиданности, я метнулся к двери, потом зачем-то к столу, потом, окончательно потеряв голову, обернулся и увидел, что комната озарилась новым светом. Ощущение присутствия незримого наблю-дателя не исчезало. Стеклянная пирамида за спиной страшилы на панно мерцала, зеленые блики перемещались по ней в сложном ритме и складывались в слова:
      ВНИМАНИЕ!
      ДО СТАРТА – 20… 19… 18… 17…
      Не понимая, я уставился на светящиеся цифры. В шкафу защелкало, затарахтело и зажужжало. Надпись изменилась:
      КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА: СТАНЦИЯ РД (Б-1) 16… 15… 14… 13…
      Гудение под полом усилилось.
      ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ОСТАНОВКА: «НА ГОРЕ». 12… 11… 10… 9…
      Сверху раздался звук, как будто над потолком что-то разъехалось, разошлось в стороны…
      РАБОТАЕТ АВТОПИЛОТ. 8… 7… 6… 5…
      Пол начал вибрировать, мерцающий свет резал глаза. Как заворожен-ный, я смотрел на цифры. Пол дрожал.
      ПРИМИТЕ УДОБНОЕ (УСТОЙЧИВОЕ) ПОЛОЖЕНИЕ. 4… З… 2… I…
      СТАРТ!
      Вслед за этим пол на мгновение перестал трястись, затем дернулся особенно сильно, встал на дыбы и рванулся вверх.

      Я лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в потолок. Ныл ушибленный затылок и в горле опять пересохло. Меня бил озноб и не оставляло идиотское ощущение, что я до сих пор в остроге и все это – лишь маразматический предутренний сон. Там, на твердых нарах, когда почти просыпаешься всякий раз переворачиваясь на другой бок, а ворочаешься целую ночь в связи с твердостью и грубостью поверхности, на которой вынужден почивать, постоянно пребываешь в состоянии полуяви, и поэтому сны снятся очень яркие и сумасбродные.
      Слышалось гудение, пол уже не трясся, но зато пока-чивался. В шкафу тихо щелкало. Я сел и потер затылок.
      Глаз волосатого чудика погас, буквы, цифры и мерцание стерлись с пирамиды. Я начал было подниматься, но тут пол качнулся сильнее, так что я предпочел встать на четвереньки и таким манером подобраться к эркеру.
      Сначала я не понял, что вижу.
      Внизу было темное пространство без зримых границ, в кото-ром изредка вспыхивали и гасли огоньки, а иногда появлялись и пропол-зали назад размытые пятна тусклого света. Слышен был приглушенный свист, словно от сильного ветра. Неужто, пока я лежал, начался ураган? Наконец я осознал, ЧТО ИМЕННО ВИЖУ и, встав на колени, уперся ладонями в стекло эркера.
      В один момент хмель слетел с меня. Башня летела!
      Потрясенный, я поднял глаза.
      Небо немного посветлело и словно приблизилось вместе со звездами, свет которых то и дело гасили проносящиеся тучи. Я смотрел долго, не в силах осознать все это, но невероятное событие требовало какой-то реакции, а накопившиеся чувства – разрядки. Я вско-чил, рискуя упасть на качавшемся полу подбежал к шкафу и с размаху саданул по нему ногой. Внутри приглушенно застрекотало.
      – Вылезай! – заорал я в ярости. – Ты был здесь, я слышал, как ты хо-дишь! Теперь ты в шкафу! Что это все значит?! Вылезай!!!
      Я еще раз ударил по шкафу и прислушался. Теперь внутри было тихо, как в гробу. Вцепившись в верхний край дверцы, я изо всех сил потянул, но шкаф не поддавался. Я поднатужился, пальцы соскользнули, и я опрокинулся на пол, опять ударившись затылком.
      Из глаз посыпались искры. Охнув, я перевернулся на живот, подполз к эркеру и вперил взгляд в темное пространство. Кажется, мы двигались вдоль океанского побережья на юг, в сторону Эльханского кряжа – един-ственных больших гор в Западном Ливии. Мне стало совсем плохо и затошнило. Я перевернулся и лег, осторожно прижавшись шишкой на затылке к холодному полу.
      Не было никаких сомнений – мы летели. Хотя этого не могло быть… ну просто потому, что не могло быть в принципе! Машины для полетов, называемые летунами, появились совсем недавно. Управляемые одинокими вдохновен-ными безумцами, они падали и разбивались вдребодан едва ли не прежде, чем успевали взлететь. И вообще, сама идея крайне не поощрялась адеп-тами Его Пресвятейшества, как провокационная и ставящая под сомнение таинство вознесения Братьев Деметриусов к небесным аркадам. И уж конечно, ни о каком настолько сложном приспособлении, которое позволи-ло бы взлететь столь громоздкому сооружению, как эта башня – лишь нес-колько позже я сообразил, что взлетела не вся башня, а лишь комната «выстрелилась» из нее, как ядро из пушки – не могло быть и речи.
      Я сел, достал фляжку, дрожащими пальцами отвинтил колпачок и на-долго приложился к ней. Перевел дух, вытер губы рукавом и приложился еще раз. Так, теперь лучше. Попытаемся свыкнуться с мыслью о том, что мы летим.
      Попытался – и не свыкся.
      Лады, тогда по-другому. Попытаемся понять, что нам в связи со всем этим делать.
      Хоть зарежься, а что делать неясно. Хотя, этот шкаф… Что-то или кто-то в нем определенно есть. Но данный предмет меблировки сделан как будто из литого железа, хоть с виду и кажется деревянным. Все-таки следует заняться шкафом, тем более, что кроме него мне заняться решительно нечем… Тут в комнату проникли световые отблески, и я вновь приник к эркеру.
      Впереди по направлению нашего полета висело какое-то светящееся тело пирамидальной формы. Башня стреми-тельно приближалась, ОНО увеличивалось в размерах, и вскоре я смог различить, что это круглая площадка с перилами, в центре которой высится массивная башня желто-зеленого цвета – такого, какой бывает у клыков болотного ящера заточника в старости.
      Мы замедлили ход и полетели по окружности, так что мне стали видны подробности.
      От верхушки башни к перилам тянулись провода с многочисленными разноцветными лампочками, озаряющими столы и пару десятков сидящих между ними людей разных полов… во всяком случае, мне показалось, что это были именно люди, хотя в тот момент я бы уже ничему не уди-вился. В нижней части башни были двери, от этих дверей к сто-лам и обратно ходили несколько мужиков в черных костюмах с подносами в руках. В одном месте, свободном от мебели, танцевали. Порыв ветра донес до меня звуки чудной музыки, голоса, звон и всплески хохота.
      – Святой Деметриус! – хрипло прошептал я, прижимаясь горячим лбом к холодному стеклу. – Если ты есть здесь, на небесах, то… Гля! Да это ж кабак!

***

      Штуковина, в которой я летел, замедлила ход, развернулась вокруг оси и очень медленно приблизилась к желто-зеленой башне. В шкафу застре-котало, глаз страшилы ярко мигнул, пол дрогнул, и мы стали. На пирамиде зажглись и погасли зеленые буквы: "ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ОСТАНОВКА: «НА ГОРЕ».
      Голоса и звон доносились теперь снизу громко и отчетливо. Я стоял, ожидая, что будет дальше. За дверью, которая вначале вела на винтовую лестницу, потом – в пустоту, а теперь, насколько я мог по-нять, была обращена к башне, раздались шаги. На всякий случай я отступил к стене. Дверь открылась, в проеме возникла массивная фигура со странной конусообразной головой, держащая в руке нечто длинное, с круглым утолщением на конце.
      – Эй, Хлор! – произнес низкий голос. – Привез устрицы? Пять банок или десять? Сколько достал? Хлор! – он вошел внутрь, поворачивая голову. Оказалось, что это очень толстый мужик в колпаке, тапочках, белых штанах и фартуке на голое тело, с половником в руке. Теперь через проем стал виден коридор, перила и ведущая вниз лестница.
      – А маулицу? – продолжал повар. – И что-то я не чувствую запаха суккубии! Ты что, ничего не привез? Что случилось. Хлор? – он опять по-вернул голову и наконец заметил меня. Мы уставились друг на друга и некоторое время молчали, а затем он сообщил: – Так ты ж не Хлор Халай!
      – А кто это? – осторожно уточнил я.
      Повар, нахмурившись, медленно пошел на меня. Я продолжал стоять у стены. Он вдруг рявкнул:
      – Убил Хлора?! Угнал его прайтер?!
      – Чего… – начал было я, но тут он, подскочив, быстро поставил свой половник у стены и припер меня к ней габаритным пузом.
      – Вени! – завопил он, сжимая одной лапищей кисть моей руки, а второй вцепляясь в мою шею. – Вени, сюда!
      – Ты че, батя? – я безуспешно попытался высвободиться.
      У дверей возник коротышка в синем костюме с желтыми пуговицами и синих полусапогах с желтыми пряжками.
      – Ну? – спросил он.
      – Вени, это ж прайтер Хлора?
      – Ну… – подтвердил коротышка.
      – И он должен был как раз прилететь, помнишь, я еще заказывал устри-цы и суккубию к рыбному дню… Захожу, Хлора нет, а вместо него этот… убийца! Выходит, он замочил Хлора, угнал его прайтер…
      – Ну! – удивился коротышка.
      – Наверное, какой-нибудь опасный маньяк из местных… Кликни по-быстрее Мармадука!
      – Щас! – коротышка повернулся и ускакал.
      Повар вперил в меня тяжелый взгляд. Я свободной рукой изо всех сил колотил по боку – но без особого успеха.
      – Не знал, что прайтер на автопилоте? Занесло тебя сюда…
      – Послушай, ты ничего не понимаешь, – попытался объяснить я. – Я, правда, тоже ничего не понимаю…
      Снизу раздался звон и громкий голос:
      – За Эгиду! Пей-до-дна!
      Лицо повара скривилось, и он поднажал пузом. Охнув, я опустил руки – у меня сперло дыхание. Пальцы наткнулись на рукоять стоявшего у стены половника.
      – Инсайдеры веселятся, – проворчал повар. – Ничего, и от них бывает польза. Сейчас наш вышибала с тобой разберется, и мы тебя им сдадим.
      Я заскреб пальцами, подтягивая половник. Он тихо звякнул о стену, но шум снизу и то, что в комнате было полутемно, не дали повару услы-шать звук и заметить мое движение. В дальнем конце коридора над пери-лами лестницы показались две головы. Подтянув половник и крепко пере-хватив рукоятку, я сделал круговое движение рукой и сильно стукнул по-вара по макушке. Половник был тяжелый, кажется, чугунный, так что в голове у толстяка должны были зазвенеть праздничные колокола. Отпустив мою шею, он отшатнулся. В коридоре тем вре-менем появились две фигуры – коротышка Вени и вторая, напоминавшая страшилу с панно, но двуглазая. Этот Мармадук оказался таким же воло-сатым, длинноруким и коротконогим, а одет лишь в длинные, до ко-лен, синие обтягивающие трусы. Размахнувшись, я ударил еще разок, метя в лоб. Повар сделал неверный шаг назад и стал медленно оседать, одновременно поворачиваясь. Бросив половник, я метнулся к пан-но и буквально вонзил указательный палец в стекляшку. Она замерцала алым светом, на пирамиде возникли слова: ВНИМАНИЕ! ДО СТАРТА 20… 19… 18… 17…
      Коротышка и волосатый в изумлении разинули рты. Я бросился назад, к повару, который все еще оседал, и, схватившись одной рукой за фар-тук, а второй за ремень его штанов, с трудом развернул грузное тело головой к двери.
      16… 15… 14…
      Оттолкнув коротышку, волосатый ринулся вперед с впечатляющей скоростью.
      13… 12…
      Изо всех сил, на которые был способен в этот момент, я пнул повара подошвой сапога в обширное основание.
      11… 10…
      Они вошли в соприкосновение как раз на уровне дверного проема и вступили там в скоротечное противоборство. Скорость Мармадука была много выше скорости моего подопечного, но зато вес последнего на-много превышал вес вышибалы. Победил в результате вес.
      9… 8…
      Повар завалил вышибалу и прижал его животом к полу, как давеча меня – к стене.
      7… 6…
      Я поднял глаза. Из коридора набегал коротышка, шарящий рукой за пазухой синей форменной куртки. Я решил не узнавать, что у него там спрятано, и, схватив с пола половник, швырнул его.
      5… 4 …
      В лоб, как хотелось, я конечно не попал, но деревянная рукоять угодила Вени куда-то в район кадыка. Хрюкнув, он уселся на пол.
      3… 2…
      Пол ощутимо вибрировал, на пирамиде горела надпись:
      ПРИМИТЕ УДОБНОЕ (УСТОЙЧИВОЕ) ПОЛОЖЕНИЕ!
      Волосатый выбирался из-под повара и уже почти выбрался.
      1… С Т А Р Т!
      Я схватился за дверной косяк, когда пол качнулся. Желто-зеленая башня с освещенным проемом, к которому мы были пришвартованы, начала отдаляться, и в этот момент Мармадук, высвободив ногу, совершил акробатический трюк, сложный не столько по технике исполнения, сколько из-за величины приложенных усилий. Он прыгнул. Я бы так не смог.
      Пальцы Мармадука вцепились в нижнюю планку дверного косяка. Пальцы были длин-ные, темно-серые, с острыми костяшками и плоскими коротко подстриженными ногтями.
      Наклонившись, я глянул на него, он, задрав голову и подтягиваясь – на меня. Наши глаза встретились. Он оскалился, обнажив два подпиленных клыка. Я кивнул ему.
      Потом подпрыгнул и впечатал каблуки своих шикарных рыжих сапог в острые костяшки его пальцев.
      Он заурчал и разжал руки. Пальцы выскользнули из-под подошв, волосатое тело унеслось вниз, и со звоном и треском рухнуло на один из столов.
      Подняв глаза, я увидел, что из казавшегося уже небольшим освещенного проема в башне на меня смотрят Вени с поваром. Я сжал левую руку в кулак, согнул ее в локте так, чтобы кулак оказался на высоте моего носа и сильно хлопнул по бицепсу ладонью правой. Потом развернулся и захлопнул дверь.

***

      Как всегда после драки чуть дрожали руки. Сидя на полу возле эркера, я несколько раз глубоко вздохнул, успока-иваясь, и достал флягу. Обдумывать произошедшие события не было уже никаких сил, я устал удив-ляться и потому просто смотрел наружу.
      Воздушный кабак был виден теперь лишь как пятнышко света, но вскоре исчезло и оно. Мы все еще летели над черным пространством с из-редка проплывающими размытыми светлыми пятнами – я наконец-то догадался, что это крупные города, в которых по ночам горели газовые уличные светильники. Впереди, на фоне чуть более светлого не-ба уже обозначились темные контуры гор. Большая часть расстояния между Белянами и Эльханским кряжем осталась позади. Великий Ливий, с какой же скоростью мы летели, если для того, чтобы преодолеть тоже расстояние, скажем, в запряженной повозке, надо было потратить больше месяца!
      Несколько позже размытые пятна стали появляться все реже, а за-тем и вовсе исчезли Сей факт, как я понял, означал, что под нами теперь тянулись предгорья, где никто, кроме совсем уж диких горцев, не подчинявшихся даже власти Его Пресвятейшества, не жил. Горы быстро увеличивались, переставая смахивать на вырезанные из чер-ного бархата плоские конусы, приобретая объем и рельеф. Башня устремилась вперед по огромной дуге так, что меня прижало к эркеру. Горы нависли со всех сторон, стали смутно видны поросшие редким кустарником склоны и снег на вершинах. Я потерял всякое понятие о направлении – башня стала петлять, двигаясь по ей одной известному маршруту, и мы очутились в настоящем горном лабирин-те, темном, загадочном и мрачном. Мы пролетели над узким ущельем, в глубине которого выл и стонал ветер, преодолели вереницу пологих вер-шин и спустились в еще одно ущелье, на дне ко-торого шумел горный поток.
      Башня полетела между двумя отвесными склонами, и если бы я мог открыть эркер, то при желании дотянулся бы до них рукой. Так мы двигались не-которое время, а потом в одном из склонов появился прямоугольный пор-тал, слишком правильной формы для того, чтобы возникнуть по естественным причинам. Внутри портала было совершенно темно, и я вдруг понял, что его размеры лишь чуть больше размеров башни. А она повернулась вокруг оси, так что портал исчез из виду, и медленно вле-тела в него. По крыше застучали мелкие камешки. Портал, в ко-тором, как в окне, был виден противоположный склон, постепенно уменьшался и вскоре исчез. Стало совершенно темно, но тут зажегся алый глаз. Башня остановилась, пирамида на панно замерцала, появи-лись слова: КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА. СТАНЦИЯ РД (Б-1). Особенно громкое стрекотание донеслось из шкафа – и смолкло.
      В зеленом свете я подошел к двери, открыл ее и шагнул наружу. Вновь стало совершенно темно, но темнота длилась недолго.
      Вспыхнул яркий белый свет.
      Я зажмурил глаза, немного по-дождал и открыл их.
      * * *
      Я стоял в круглом помещении с гладкими белыми стенами и невысоким, тоже белым, потолком. На потолке висели светильники – длинные белые трубки. Пол под ногами был таким же, как и все остальное – гладким и белым. Прямо передо мной находилась дверь с круглой ручкой. Я оглянулся. Видимый в проеме участок стены летающей башни, темно-корич-невый, в трещинах, со все еще раскрытой деревянной дверью, казался здесь совершенно чужеродным предметом. Стояла тишина, лишь светильники монотонно и очень тихо жужжали.
      Я подошел к двери, рассматривая ее. Помимо круглой ручки тут была еще небольшая решетка с такими узкими ячейками, что через них ничего нельзя было рассмотреть.
      Не знаю, так это или нет, но вообще-то я мог бы сей-час вернуться и нажать на алую стекляшку, результатом чего стали бы, наверное, вспыхнувшие слова «КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА: БЕЛЯНЫ» или что-нибудь в этом роде, после чего башня вернула бы меня обратно. Но на деле… Обилие чудес притупила способность удивляться. Я уже ничему не удивлялся, но испытывал теперь жгучее любопытство, смешанное с мыслями типа «чем здесь можно поживиться?». Башня, в конце концов, нику-да не денется…
      Я потянул за круглую ручку, и тут из решетки на двери донесся булькающий, с каким-то металлическим призвоном голос.
      – Добрый вечер, смотритель Халай. Напоминаю…
      Я отпрянул и ошарашено перебил его:
      – Ух! Это кто говорит?!
      – Говорит охранный люм станции РД (Б-1) «ПОРХИ-ВС, ТРИ». На-поминаю…
      – Порхи? – опять перебил я. – Порхи Вэс Третий? Тебя так зовут? А чего ты сидишь в двери?
      Пауза.
      – Вопрос не кодируется. Говорит охранный люм станции РД (Б-1) «ПОРХИ-ВС, ТРИ». Напоминаю, что сегодня ночь ежеквартальной ревизии. Визит инсайдера можно ожидать в промежутке между двадцатью пятью и двадцатью шестью часами сопредельного времени. Кроме того, подошел срок смены базового кода доступа. Какое сочетание символов вы предложите?
      – Чего это? – не понял я.
      – Базовый код доступа принят, – монотонно пробулькал он и замолк.
      Я подождал немного, затем спросил:
      – Ну, и что дальше?
      Голос откликнулся после паузы:
      – Добрый вечер, смотритель Халай. Говорит…
      – Я понял, кто говорит. Привет, Порхи. Мы, кажется, уже здоровались. Я спрашиваю, что дальше?
      – Вопрос не кодируется.
      – Ну ты… кодировщик! Мне можно войти?
      – Электрозамки внешнего тамбура дезактивированы.
      Я еще немного подождал и, решив принять последнюю тарабарщину за разрешение, потянул ручку. Очень легко, без скрипа, дверь открылась, и я перешагнул через порог. Мгновенно над головой вспыхнули трубчатые светильники – наверное, их включал тот, кто сидел в двери – озарив длинный, изгибающийся влево белый коридор. Я осмотрел дверь. Она была широкой, но все же человек, который смог поместиться в ней, должен был голодать с раннего детства.
      – Эй, Вэс Третий! – позвал я.
      – Добрый вечер, смотритель Халай, – задолдонил он опять.
      – Ты кажись очень вежливый. Слушай, не тяжко стоять там внутри?
      Пауза.
      – Вопрос не кодируется.
      – Ладно, ладно. Скажи, здесь, в этой «эр-дэ» есть кроме ме-ня и тебя еще кто-нибудь?
      – На станции присутствует одна высокоорганизованная разумная особь.
      – Это кто же такой будет? Я что ли? Я впрямь высокоорганизован, но вряд ли разумен, раз забрел сюда… А ты?
      – Вопрос не кодируется.
      – Да ну тебя! – рассердился я. – Все, Третий, сиди себе тут дальше, а я пошел!
      Он промолчал – обиделся наверное. Я осторожно прикрыл дверь и двинулся по белому коридору, на всякий случай грея в ладони рукоять бритвенного ножика. За поворотом обнаружилась прикрепленная к потолку светящаяся вывеска с красными буквами, которые гласили:
      ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДРУГ (ПОДРУГА)!
      ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛЕГАЛЬНОЙ РД-СТАНЦИЕЙ ПОД ПРОТЕКТОРАТОМ ЭГИДЫ – ВСЕ РАВНО ЧТО СПАТЬ С ЗАКОННОЙ (НЫМ) ЖЕНОЙ (МУЖЕМ) – ПРИЯТНО И НЕ ПРЕДОСУДИТЕЛЬНО!
      СТАНЦИЯ-1 В ТВОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ.
      ЛИЦЕНЗИЯ ЭГИДЫ Љ 315/21-7: ГВ-5.
      ОСТЕРЕГАЙСЯ НЕЛЕГАЛЬНОЙ ДЕФОРМАЦИИ!
      Прочтя это, я пожал плечами и зашагал дальше. Коридор круто повернул вправо, впереди раздалось жужжание. Я остановился. Жужжание усилилось, из-за поворота выкатился блестящий ящик на колесиках, в верхней части ко-торого торчала "Г"-образная трубка со стекляшкой на конце. Трубка по-вернулась ко мне. Я попятился к стене, выставив перед собой ножик. Ящик подкатил ближе и встал.
      – Пшел! – сказал я и неуверенно толкнул его ногой. В передней части ящика открылось отверстие, оттуда появилась клешня и схватила за носок. Из другого отверстия вылез гибкий шланг и, окатив сапог струйкой чего-то густого и желтого, убрался назад. Возникла щетка на гибком пруте и принялась чистить. Всего за нес-колько секунд с этим было покончено, клешня разжалась, и я поспешно отдернул ногу. Сапог блистал. Ящик продолжал стоять на месте, выжидающе жужжа. Я поднял другую ногу. Операция повторилась, после че-го ящик последовал дальше по коридору, а я – в другую сторону, поскри-пывая сияющими сапогами и стараясь вообще ни о чем не думать.
      Впереди коридор разветвлялся натрое; один «рукав» вел прямо, а два других изгибались вверх и вниз, и была видно, что они заканчивается лестницами. Висели светящиеся вывески: «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД. ПРИ НАВОДНЕНИИ» и «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД. ПРИ ПОЖАРЕ», а на том, что вел прямо: «СТАНЦИЯ РД (Б-1) – ДАЛЬШЕ».
      Я пошел прямо и вскоре очутился перед белой дверью, такой же, как и первая. Уже без всяких переговоров с Порхием Третим я толкнул ее и вошел. Как и раньше вверху вспыхнули светильники и, оглядевшись, я понял, что наконец попал на эту самую таинственную «эр-дэ, бэ-один».

***

      Помещение было тоже круглым, тоже белым, но несколько больших раз-меров. Ближе к двери находилась мебель: два столика, несколько стульев, кресла, диванчик и какой-то стоящий торчком белый железный ящик. Но го-раздо большее внимание привлекали два аппарата посередине комнаты.
      Когда-то, пребывая еще в стенах пансиона, я видел микроскоп – шту-ковину, с помощью которой, если смотреть в его верхний окуляр, можно разглядеть всякие мелкие финтифлюшки, находящиеся под нижней линзой, и в обычных обстоятельствах неразличимые. Так вот, один из аппа-ратов, стоящих в этой комнате, сильно смахивал на тот самый микроскоп, только значительно больших размеров, метра полтора высотой. На «панели управления» – так, по-моему, это называлось – располагались кнопки, какие-то кругляшки, квадратные пипочки, рычаги и стеклянные оконца с цифрами, а под линзой, в том месте, куда у миниатюрного аналога всовывалось стекло с мелкими финтифлюшками, стояла железная койка на колесиках. Вместо линзы было стеклянное полушарие молочно-белого цвета. Я дотронулся до него костяшками пальцев, почувство-вал колкий укус и отдернул руку.
      Второе устройство напоминало воздушный кабак, где я повстречался с недружелюбной троицей, но наоборот, в уменьшенном варианте: метал-лическая круглая площадка, с перильцами по краю и вертикальной штангой в центре. От верхнего конца штанги к периль-цам тянулись провисающие провода. А еще…
      Я присмотрелся внимательнее. На верхнем конце штанги, в напоминавшем цветок гнезде лежал серебристый многогранный кристалл. Чувства типа «чем здесь можно поживиться?» немедленно взыграли во мне. Камень или кристалл был здоровенный, я таких не видел, и если он драгоценный…
      С интересом разглядывая его, я обошел круглую площадку. По дру-гую сторону, от перилец к стоявшему поодаль зеленому металлическо-му кубу тянулись разноцветные переплетающиеся провода. На кубе были такие же кнопки-кругляшки и оконца с цифрами, как и на панели управ-ления «микроскопом», но пока я оставил все это без внимания, сосре-доточившись на камне-кристалле. С площадки мне его не достать… А если забраться по штанге? Она железная, должна выдер-жать… Хотя, конечно, удобнее поставить стул… Точно, так и сде-лаем… Интересно, как закреплен этот камушек? И крепко ли?..
      Одновременно погасли все светильники, и я услышал мягкие шаги в темноте у себя за спиной.

***

      Жизнь моя всегда была веселая, с приключениями, и внезапно слыша шаги за спиной, я обычно реагировал на это нервно и быстро.
      Шарахнувшись в сторону, я перевалился через перильца и упал на круглую площадку. Раздался громкий лязг, площадка дрогнула – что-то железное с силой ударило по перильцам. Лихорадочно нашаривая в кар-мане бритвенный ножик, я пополз по-пластунски. В темноте позади раздался хриплый возглас досады. Нащупав рукоять ножика, я выдернул его из кармана, вскочил, перепрыгнул через перильца и развернулся.
      Темнота была кромешная, но судя по быстрому звуку кто-то ко мне приближался. Я взмахнул ножиком, вновь раздался возглас, и над самой моей головой, задев волосы, что-то про-неслось. Я еще раз взмахнул ножиком – на этот раз безрезультатно – отпрыгнул в сторону, упал на пол, перекувыркнулся, опять встал на ноги и истошно завопил:
      – Порхи!!!
      – Добрый вечер, смотритель Халай, – донесся со стороны невидимой двери приглушенный булькающий голос.
      Я почувствовал, как на мой голос кто-то почти бесшумно бежит в темноте, и вновь прыгнул, но крайне неудачно: врезался во что-то плечом и головой, да так, что лязгнули зубы.
      – Включи здесь свет, Порхи! – заорал я, поднимаясь на ноги. Ря-дом со мной загудело и вдруг прямо в воздухе замигали красные буквы:
      I. ЛЕГАЛИЗАЦИЯ ПОКРОВОВ.
      Опять в темноте раздались быстро приближающиеся шаги.
      – Включи свет на станции!!! – мой голос сорвался на визг.
      Гудение продолжалось, красные буквы исчезли, сменившись другими:
      II. ДИЛЕГАЛИЗАЦИЯ ПОКРОВОВ.
      Шаги замерли где-то совсем рядом.
      Вспыхнули белые светильники, и я ослеп – но лишь на мгновение.
      Я стоял возле гудящего «микроскопа», который, кажется, ненароком включил в момент удара. Красные буквы горели в светящемся стеклянном прямоугольнике на панели управления. Я выглянул из-за аппарата.
      По другую его сторону, совсем рядом, полусогнувшись, сжимая в длинной руке толстый металлический стержень, стоял лысый, безбровый мужик с низким лбом, от-топыренными мясистыми ушами и совершенно безумными выпученными крас-ными глазами. Одет он был лишь в широкие штаны. Его левую щеку пересекала оставленная бритвенным ножи-ком неглубокая рана, из которой сочилась густо-вишневая кровь, какой не могло быть у обычного человека.
      Незнакомец поднял голову, и красные глаза встретились с моими. Оскалившись, он ринулся в обход «микроскопа», но именно этого я и ожидал, а потому вовремя ударил ногой по койке на колесиках. Она въехала ему прямо в пах и перевернулась. Заурчав, он согнулся. Я прыгнул вслед за койкой, занося ножик над его головой, но он вдруг резко выпрямился, попав макушкой мне в подбородок. Я прикусил язык и отшатнулся. Мужик обхватил меня за торс, а стержнем, хоть и не слишком сильно – из такого положения невозмож-но было нанести сильный удар – вмазал по плечу. Оно мгновенно оне-мело и пальцы разжались сами собой, выпустив ножик.
      Противник замахнулся второй раз, я, выставив назад ногу, присел и крутанулся, опрокидывая его через свое колено.
      Мужик рухнул на спину, я повалился на него, но он с обезьяньей ловкостью откатился, так что я с размаху ударился об пол. Ноги пронзила молния судороги, я взвыл и на четвереньках пополз к нему. Он уже успел встать на колени, замахиваясь стержнем, когда я вцепился одной рукой в его кисть, а другой уперся в грудь и нажал, пытаясь опрокинуть его на спину. Некоторое время мы стояли так, поедая друг друга глазами, а потом он резко подался назад, одновременно по-ворачиваясь. Мы оба упали, и я ударился о пол тем же плечом, ко-торое он навернул стержнем. Оно, впрочем, уже и так онемело, так что ничего особо нового я не ощутил. Противник громко кряхтел, изгибаясь и пытаясь вывернуться из моих дружеских объятий. Неожиданно его от-топыренное мясистое ухо оказалось в опасной близости от моего лица. Я немедленно и ожесточенно вцепился в него зубами. Раздался хруст, во рту возник соленый привкус крови, и какой-то тугой комочек появил-ся на языке. Отдернув голову, я с омерзением выплюнул его, и тут обнаружил, что откусил ему мочку – начисто.
      Он завизжал, оттолкнул меня и попытался вскочить, но стукнулся затылком о выступающую часть «микроскопа». Боль в ухе и этот удар на пару секунд отключили его, и я смог, уложив противника на спину, при-жать его руку со стержнем к полу и вцепиться в его горло. Краем гла-за я заметил, что стеклянная полусфера в аппарате пульсирует бледным светом, и от этого на полу периодически возникает световой круг. Тут мужик попытался ударить меня коленом, я быстро уселся на него верхом, он, мучительно скривившись, стал извиваться, и в результате его голова на мгновение попала в круг.
      Я продолжал сжимать его горло. Глаза противника выпучились, ли-цо налилось венозной кровью, он широко разинул рот, пытаясь вдохнуть, и, чувствуя, что скоро он вырубится окончательно, я усилил хватку, но вдруг увидел какие-то пока еще едва уловимые изменения в его лице. Я уже упомянул, что оно побагровело, но теперь начало происходить что-то другое… Я вгляделся, и волосы на моей голове зашевелились.
      Кожа его лица погрубела, на ней, как гейзеры, стали появляться прыщи, оспины и лиловые пятна, – а затем кожа стекла подобно расплав-ленному воску; ноздри расширились, из них полезли желтые волосы; на лысом черепе, как змеи, зашевелились коричневые быстро растущие пря-ди, из щек, из подбородка, отовсюду полезли клоки шерсти… Я чуть не выпустил руку со стержнем, монстр дернулся подо мной, стараясь высвободиться, и тут произошло самое жуткое.
      Глаза его, до того остававшиеся без изменений, сузились, скрылись за складками кожи, потом кожа срослась над ними – какое-то время я оторопело смотрел в невероятную безглазую образину, – а затем вдруг на бугристом лбу точно посередине прорезалась щель, быстро расшири-лась, и на меня уставился круглый безумный глаз с покрытым сеточкой красных прожилок белком и вытянутым кошачьим зрачком.
      Это был тот самый одноглазый урод, изображение которого я видел на панно в летающей башне.
      Я отшатнулся, выпустив лапу монстра, лапа эта немедленно взметну-лась вверх, стержень блеснул, в моей голове что-то взвизгнуло, стены круглой комнаты качнулись и исчезли.

      – По-бу-да-борку… пой-бу-на-дорку… – невнятно декламировал голос где-то рядом. Я отстраненно рассматривал бледно-фиолетовые пятна, плавающие под веками, слушал гул, царящий в голове, и голос, прорывающийся сквозь этот гул.
      Гудели колокола, звенели литавры, пароходная сирена то и дело изда-вала какой-то неведомый сигнал, а над всем этим звучал мощный, не на секунду не прерывающийся низкий органный звук. Орган стоял в колонном зале пансиона Зарустры Ливийского, а органист, брат пансионного ста-росты, был вечно пьян и безбожно фальшивил. Наверное, опять подгулял, решил я. Впрочем, органа-то никакого нет, это я сам подгулял. Хотя и это не так, я был подгулямши раньше, а потом, кажется, успел про-трезветь – или не успел? – но тут меня трахнули железным стержнем по башке, и гульба пошла заново…
      – Пой-ду-ба-нагру… най-ду-па-дагру… – бубнил голос.
      …И ударил меня мужик с мясистыми ушами и густой кровью… Или не мужик? У обычных мужиков, как правило, не бывает единственного глаза во лбу… Я припомнил, как кожа стекала с его лица, и у меня вновь возникло ощущение, что я все еще нахожусь в камере и лежу на твердых деревянных нарах… И правда, где это я? И который сейчас час?.. Час сейчас?.. Надо вставать – вон, кажется, светает уже… Впрочем, это не рассвет, это горят трубчатые светильники на потолке …
      – Пойду на Горку, – отчетливо произнес голос где-то совсем рядом. – Развеюсь. Нет ничего лучше в этой дыре, чем ресторан «На Горе»! Ха, каламбур!
      «БУР… БУР… БУР…» – отозвалось эхом в моей голове, и я открыл глаза.
      Я лежал на круглом столике, лицом вверх, свесив ноги. Голова болела.
      – Оклемался, парень? – произнес тот же голос. – Кто это тебя так?
      Я еще немного полежал и медленно сел. Тут же начало тошнить.
      Трясущимися руками я полез в карман, достал флягу и после минутной борьбы с крышкой вылил половину содержимого в рот. По мере того, как огненная жидкость стекала по пищеводу в желудок, из затылка медленно вытягивался раскаленный металлический прут. Я застонал – прут был очень длинным.
      – Вот это правильно! – сказал голос. – Это по-нашенскому! Лучшее средство против любых недомоганий… не считая, конечно, патенто-ванной присыпки «. Ага… дай-ка и°»ТУБЕРКУЛЕЗНАЯ ПАЛОЧКА – II" фирмы "МАКОЙ, СТАФИЛО-КОКК и К мне хлебнуть!
      Прут наконец закончился, и раскаленная до вулканических темпера-тур пульсирующая болью дыра в затылке начала медленно затягиваться. Боль не прошла, но притупилась, а вот тошнить стало сильнее. Сдержи-вая спазмы, я повернулся и наконец увидел говорившего.
      В кресле передо мной сидел человек как человек. Не низкий, не вы-сокий, не толстый, не худой, не лысый, но и не слишком-то волосатый, – и скорее светло, чем темноволосый, хотя блондином я бы его тоже не назвал, – одетый в мышиного цвета пиджак с перламутровыми пуговица-ми, белую рубаху, черные, несколько коротковатые, мятые брюки, из-под которых виднелись белые носки и черные остроносые штиб-леты на высоких каблуках. Лицо его показалось мне как будто знакомым.
      Я протянул флягу, незнакомец взял ее, поднес горлышко к бледным губам и отхлебнул.
      – Це два аш пять о аш? – непонятно спросил он. – Пополам с обычной аш два о? И еще, наверное, какие-нибудь пикантные примеси вроде токсинов и смол? Нормально! Люблю я эти «це» и эти «аш»! – он задвигал бровями, будто говоря: «Что уж тут! Так уж вот!». – Единственное, что есть хорошего во всей Бьянке!
      Он еще раз хлебнул и протянул мне флягу. Я попытался взять ее – раз, второй, и оба раза промахнулся.
      – Э, да у тебя сотрясение, – сочувственно сказал незнакомец. – Мозгов я имею ввиду. Радуйся, значит, было чему сотрясаться. Но ско-рее всего слабое, потому как ежели было б сильное, то ты даже не смог бы встать. Тошнит?
      Я кивнул.
      – Ну, не беда. Попробуй, пройдись…
      Я слез со стола и медленно обошел его, шатаясь и придерживаясь рукой.
      – А где старая перечница Халай?
      – Я дне… на… не жнаю… жнаю, гдо такой Ха-Халай… Я… уф-ф! – расстроено махнув рукой, я присел на край стола.
      – С трудом формулируешь свои мысли в связную речь? – прокомментировал незнакомец. – Бывает. Без всякой энцефалограммы могу определить, что ты стукнулся правой половинкой своего мозга. Знаешь, почему это я так быстро определил? Потому что левая половина отвечает за фантазию, абстрактное мышление и разную другую дребедень, а правая – за координацию и речь. Координация у тебя сейчас, прямо скажем, паршивая, а от речи осталась одна невнятная слышимость. Вот так-то. Логично?
      – Ло… ично… – пробормотал я, силясь понять, о чем он говорит.
      Обрадованный этой поддержкой с моей стороны, незнакомец задалдонил:
      – А я вообще от природы логичный, как не знаю кто. Если хочешь знать, все разумные существа… – тут он подмигнул… – нашего, во всяком случае, с тобой пола сподобились по возможности мыслить и действовать логично. Это их, разумных существ… – последовало второе подмигивание… – нашего с тобой пола привилегия. Я бы очень удивился, если бы какое-нибудь существо, разумное существо мужского пола, вздумало вдруг мыслить алогично. «Пфе! – сказал бы я обязательно ему. – Что же это ты, браток? Какое же ты после этого мужское существо?». Постой, а я не перепутал? Действительно, правая половина за… а левая за… или наоборот?.. – он раздумчиво покрутил пальцем у виска, вспоминая. – Впрочем, не суть важно. Коль скоро у тебя лишь слабое сотрясение, то и пройти оно должно быстро. Выпей еще – полегчает.
      Я наконец смог взять у него флягу и выпил. Полегчало действительно настолько, что я даже перебрался в кресло и сумел спросить:
      – Гдо… ты дакой?
      Незнакомец вскочил, схватил мою безвольную руку, потряс ее, снова сел и представился:
      – Мун Макой. Совладелец, торговец, коммивояжер и куча другого-всякого. На Бьянке по торговым делам.
      – Где бо… делам? – не понял я.
      – Здесь, на Бьянке. А ты кто, парень?
      – У… ух! – сказал я и, сосредоточившись, поправился: – У-иш… Салоник…
      – Салоник? У-иш? Поразительное имя! Что ж, замечательно…
      Мы помолчали, искоса разглядывая друг друга. Его голова двоилась перед моими глазами.
      – Так где же все-таки Хлор? – поинтересовался Мун Макой.
      Я глубоко вздохнул.
      – О к-каком это Х-хлоре вы в-все по… постоянно т-толкуете?
      – Ну как же, Хлор Халай, смотритель этой РД-станции! Ты, У-иш, разве не знаком с ним?
      – Уиш, – поправил я. – М-может быть, Х-хуансло Хит?
      – Хуансло? А, да-да, здесь он, кажется, звался именно так. Хуансло Хит, точно.
      – Т-так он умер, – я говорил уже почти нормально.
      – Умер? – изумился Макой. – Как умер? Ты его убил?
      – Б-безумной травы вы все пообкуривались, ч-что ли? – рассердился я. – Н-ни разу в жизни н-никого не убивал, х-хотя кое-кого и н-надо было бы! Он умер, п-понимаешь? Со-своей смертью!
      – Ну и ну! – Мун Макой откинулся в кресле и изумленно почесал нос. – И давно?
      – В-вчера были похороны.
      – Надо же! А кто эти «все», обвиняющие тебя в убийстве?
      – К-кроме тебя – му… мужик с половником и еще два кретина, один маленький, а д-другой во-олосатый как обезьяна, в голубых – ха! – трусах.
      Макой, воспринявший смерть Хита, кажется, довольно легко, хохотнул.
      – Интересные у тебя знакомцы!
      – Н-ни какие они м-мне не знакомцы. Му-у… Мун, если ты действительно знал Хита, то объяснишь мне одну вещь?
      – Какую? – с готовностью откликнулся он.
      Я набрал в свою ослабевшую грудь побольше воздуха и что было сил заорал:
      – КАКОГО-РАЗТАКОГО БЕСА ЗДЕСЬ ВООБЩЕ ПРОИСХО-ДИТ?!!
      – Говори громче, – нахмурился Макой. – А то я в последнее время что-то стал туговат на среднее ухо. Что здесь происходит? Здесь… – Он огляделся… – вроде бы, все нормально. За исключением, конечно, того, что Хлор внезапно скопытился. Что конкретно тебя волнует?
      – Конкретно? Конкретно… Я, ну… – Меня волновало настольно многое, что трудно было что-то выделить. – Ну, например… да хотя бы этот… кабак!
      – Кабак?
      – Ну, я так понял, что это кабак. Он висел в воздухе…
      – Ты имеешь в виду «На горе»? Это кабак, вернее, ресторан, и я… – Тут он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – «Мужик с половником, маленький, волосатый в трусах»… Ну конечно, как я сразу не догадался! Это ведь повар Жогль, администратор Вени Шилд и охранник Мармадук. Они что, побили тебя? Ну-ка, расскажи все по порядку, а я потом отвечу на твои вопросы….
      – Рассказать? – переспросил я.
      – Конечно, расскажи все. Давай с самого начала.
      – Вообще-то, я их побил, всех троих. И я рассчитывал, что это ты мне что-нибудь расскажешь… ну ладно, могу первый. Так вот, слушай… – я стал рассказывать.
      Бегло коснувшись обстоятельств моего ареста и трехмесячного заключения, я продемонстрировал одежду и сапоги, вполне одобренные Макоем за фасон и качество кожи, объяснил, что намеревеался встретиться со своим скупщиком, рассказа об исчезновении тела кузнеца, о том, как обнаружил труп Хуансло Хита, сиречь Хлора Халая, о мерцающем глазе волосатого чудика на панно и о том, как нажатие на этот глаз привело к тому, что башня взлетела. Затем я описал краткую остановку в воздушном кабаке, потасовку с его персоналом…
      – Стоп! – перебил Макой. – Я так и не понял, ты обучен грамоте или нет?
      – Конечно обучен, – обиделся я. – Что ж я, по-твоему, совсем болван? То письмо от Хуансло Хита на самом деле я и написал, когда увидел, что он мертв. Нашел обрывок пергамента с его почерком и подделал… мне не впервой. Надо же было как-то объяснить мое появление в Белянах и подтвердить, что мы родственники. Никто ничего не понял, кроме старейшины. Он-то заметил, что пергамент совсем новый, даже на сгибах не потерт, а я-то говорил, что получил письмо месяца за два до того… Но старейшина вида не подал… ладно, сейчас это уже не важно… – Я продолжил рассказывать про остановку летающей башни, про коридор и про сидящего в двери Порхи…
      – Погоди! – опять перебил Макой. – Что это за сидящий в двери Порхи?
      – Он сначала был в наружной двери, а потом как-то очутился в другой, вот в этой. Он и сейчас, наверное, там. Это парень по имени Люм…
      – Парень по име… – Он непонимающе уставился на меня, а потом вдруг громко и радостно захохотал.
      – Чему мы обязаны этим бурным проявлением восторга? – сухо осведомился я. – У тебя внезапно скончалась любимая, но богатая бабушка?
      Мун Макой утер слезы.
      – Плоская шутка… Извини, Уиш. Люблю посмеяться, если есть повод – полезно для организма. Надо же было такое ляпнуть! Это просто «ПОРХИ» серии ВС, третьего поколения. Охранный люм.
      – Тоже мне охранник! – фыркнул я. – Он же слепой как крот!
      – Конечно, в этой модификации отсутствуют визуальные рецепторы, но зато есть датчик контроля регистрационного поля прайтера. Не понимаешь? Это просто машина, умная говорящая машина, созданная людьми, а «люм» – не имя, а наименование всего класса подобных машин. Как, допустим, паровозы, корабли и тому подобное. И он не сидит в стене, решетка из которой ты слышал голос – динамик.
      – Говорящая машина? – с сомнением повторил я. Идея созданного людьми устройства, которое могло бы самостоятельно говорить, была абсолютно неожиданна. Как и летающая башня, оказавшаяся теперь «прайтером», подобный аппарат не мог быть сконструирован в Ливии. Конечно, пару раз я видел фонограф, используемый во время церковных служб в пансионе, но это ведь совсем другое дело: громоздкий агрегат, внутри которого крутился валик с зазубринами, выдавал что-то шипящее и отдаленно напоминавшее органную музыку, но ни о каком связном отвечании на вопросы и речи не шло.
      – Умная говорящая машина? – Тут я, как мне показалось, нашел веское возражение. – Ха, умная! Почему же он тогда не смог отличить меня от Хуансло или, по-твоему, Халая?
      – По тембру голоса он не ориентируется, а ты прибыл на прайтере смотрителя. Я же говорил, что у модификации «Порхи» есть внешний контрольный датчик. Кроме того, ты видимо, назвал базовый код доступа…
      – А, это… Ну, он сказал, что сегодня как раз время смены кода и попросил назвать новый.
      – Видишь! Тем более, ты вышел из личного прайтера Хлора… Датчик определил регистрационное поле прайтера смотрителя, и люм принял тебя за него… Вполне понятно, продолжай…
      – Еще была эта зверская штуковина, которая схватила меня за сапог и…
      – Просто механический чистильщик обуви, – отмахнулся Макой. – Все для удобства клиентов, понимаешь ли. Дальше…
      – Я зашел сюда, стал осматриваться, и тут на меня напал мужик в штанах…
      – Какой мужик в штанах?
      – Если бы знать, какой… Но он не представился.
      – Ты видел его раньше?
      – Ни разу.
      – И он вдруг напал на тебя…
      – Точно.
      – Как, интересно, он очутился здесь?
      Я немного подумал над этим и сказал:
      – Знаешь, теперь мне кажется, что он был в шкафу.
      – В шкафу?
      – Да, здоровенный шкаф в комнате, которая взлетела… в этом, в прайтере. Ведь именно там находится управление? Правда, я ничем не управлял, но ведь такая штука должна как-то управляться…
      – Правильно. На прайтере Халая консоль управления была спрятана от любопытных в шкафу.
      – Так вот, этот самый шкаф был заперт, и я не смог его открыть, в замочную скважину не пролазил даже тонкий гвоздь, хотя должен был бы пролезть. А еще раньше, до того, как башня взлетела, мне показалось, что в ней кто-то ходит… Наверное, это был тот самый мужик! Но подо мной скрипнула ступень, он услышал и заперся в шкафу, оставив ключ в скважине, чтобы нельзя было отпереть. Значит весь полет он находился совсем рядом! Святой Деметриус! А где он взял ключ?
      – По-моему, Хлор обычно хранил его в ящике стола. Просто этот человек наткнулся на него раньше тебя. И тут, значит, он напал?..
      – Да, он напал неожиданно…
      – И ты дал ему огреть себя…
      – Я его повалил, я сидел на нем и уже почти придушил, но тут его рожа попала под луч вот этой штуки… – Я показал на «микроскоп»… – А еще раньше, при ударе, я случайно включил ее… Так вот, его кожа вдруг будто стекла с лица, и он превратился в настоящее чудище, такое же, что изображено на панно в башне… Это было так неожиданно, что я на секунду растерялся, и он успел треснуть меня.
      – Эта, как ты выражаешься, «штука» – зрительный камуфляжец «HAMELEON-ZET» консорциума «ELEKTRIKYM MAGIC». Стандартное оборудование любой РД-станции. Когда я появился здесь, ты лежал на полу в отключке, а камуфляжец работал в режиме дилегализации покровов. Я перетащил тебя на стол, а его выключил. Жаль, если бы не выключил, то на контрольном мониторе зафиксировалось бы изображение легализованных и дилегализованных покровов последнего объекта. Ну да ладно, и как натурально выглядел этот хитрый агрессивный мужик в штанах?
      – У него была коричневая бугристая кожа в прыщах, куча волос… И, Мун… – я понизил голос до шепота. – Мун, у него был один глаз! Вот здесь, на лбу!
      Секунду Макой смотрел на меня, а затем вдруг рявкнул:
      – Циклоп!
      Я вздрогнул.
      – Большой Конгломерат! – воскликнул он. – Серьезней, гораздо серьезней! – он нахмурился и задумчиво ухватил себя за кончик носа. – Если циклопы смогли выбраться из Вне Закона… И что, интересно, ему понадобилось на Бьянке? Плохо дело…
      «Бьянка», «электрическая магия», «дилегализация покровов», «камуфляжец», «циклопы» – я не понимал почти ничего из того, что говорил Мун Макой. Мне хотелось схватить его за шиворот и потрясти, но, сдержавшись, я хлебнул из фляги и спросил:
      – Так что же, в конце концов, все это означает?
      – А? – задумчиво откликнулся Макой. – Н-да, веселенькое у тебя вышло приключение, ничего не скажешь. Но особо не волнуйся. Просто ты по недоразумению попал на прайтер Халая и случайно включил его, прикоснувшись к сенсорной плоскости, замаскированной под глаз циклопа на панно. Что ты там еще хотел узнать? Насчет ресторана? Пожалуйста, я разъясню тебе. Хлор подрабатывал разными способами. Перепродавал гостям местные безделушки, которые ты и другие вроде тебя приносили ему. А еще по совместительству работал поставщиком – привозил в «На Горе» кое-какие продукты… разные местные деликатесы ценятся у гостей-гурманов, знаешь ли… И чтобы каждый раз не управлять прайтером вручную, он запрограммировал автопилот на остановку возле ресторана, благо тот находится как раз по пути к РД-станции. И когда Жогль увидел тебя в личном прайтере Хлора, он резонно решил, что ты угнал машину, быть может, прибив перед этим старика… Его можно понять, я бы, наверное, и сам так решил. Что еще? Ты спросил, «что за кабак, который висит в воздухе», так? Понятия не имею, как он висит. Что они за принцип там используют, реактивный, или направленную антигравитацию, или что-нибудь еще… Не знаю, да и какая разница? Для защиты от ветра и дождя лучше всего подходят накладывающиеся магнитные поля…
      Я размахнулся и с силой запустил пустую флягу в стену над головой Макоя – она отскочила и со стуком упала где-то позади кресла.
      – Автопилот? – возопил я. – Камуфляжец?! Накладывающиеся магнитные поля?!! Антигравитация?!!! Я НЕ ПОНИМАЮ НИ ОДНОГО ДЕРЬМОВОГО СЛОВА ИЗ ВСЕЙ ТОЙ ВОНЮЧЕЙ РЕЧИ, КОТОРУЮ ТЫ МНЕ СЕЙЧАС ПРОБУЛЬКАЛ!!!
      Мун Макой уставился на меня, и на его лице медленно стало появляться понимание. Он открыл рот, потом закрыл его, потом опять открыл и наконец произнес в крайнем изумлении:
      – Слушай, Уиш, мне только что пришло в голову… Да ведь ты, кажется, даже не знаешь о сопредельных реальностях? Ты вообще когда-нибудь что-нибудь слышал о Конгломерате?

***

      – Перекуси, Уиш, перекуси, – повторил Макой. – И выпей. Это помогает в трудную минуту. Я тоже перекушу вместе с тобой. Да и выпью, пожалуй…
      Мы расположились в креслах, а на столе между нами стояли три бутылки с незнакомыми этикетками и несколько круглых железных баночек. В бутылках было вино, а в баночках – какие-то разноцветные пахучие смеси, довольно приятные, хоть и необычные на вкус. Все это Макой извлек из белого железного ящика, внутри которого, к моему вящему удивлению, было холодно. Я привык к тому, что некие устройства, именуемые в просторечье печами или паровыми котлами, вырабатывают тепло, но чтобы могло существовать нечто, производящее холод… Это оказалось совершенно неожиданным поворотом, и я пристал к Макою, а он назвал ящик «холодильником» и принялся объяснять насчет «фрионов», но потом плюнул, так как, судя по всему, и сам был не слишком-то компетентен в этом вопросе, и предложил мне просто пить и есть, не вдаваясь в подробности.
      – Это запасы старика, – заявил он, разливая вино по мягким и очень легким белым стаканчикам. – Он хранил их для себя и для гостей. Ему-то они теперь не нужны, а мы ведь и есть гости. Это, прошу заметить, не цинизм, а здравый смысл. Ну, за упокой…
      Он выпил густую красную жидкость и шумно вздохнул.
      – Может быть, мне больше не стоит … – с сомнением произнес я. – Сегодня я выпил уже столько…
      Он перебил:
      – Пей, пей… А я пока начну посвящать тебя в таинства деформации реальности…
      Я выпил и занялся содержимым одной из банок.
      – С чего бы начать? – стал вслух размышлять Мун. – Сам-то все это знаешь с детства и считаешь элементарным, но если объяснять несведущему человеку… да… Ну вот – что такое, по-твоему, реальность?
      – Реальность? – переспросил я с набитым ртом, вспоминая пансионные уроки. – Какое-то это… абстрактное понятие.
      Он усмехнулся.
      – Так что, мы сейчас находимся в абстрактном понятии? Реальность это, если хочешь, мир, пространство… Вот эта Бьянка – твой мир, твоя родная реальность.
      – Бьянка? Мы называем ее Ливий.
      – Неважно. Бьянкой называем ее мы, все остальные. Так вот, ты не подавишься при известии о том, что таких реальностей – миров, пространств, измерений, как хочешь – множество? Великое множество! Как тебе это?
      – Множество? – я медленно, чтоб не подавиться, прожевал, проглотил и запил вином. – Что значит множество?
      – То и значит. Их очень много, и почти во всех обитают разумные и неразумные твари. Свыкнись с этим, и тогда я продолжу.
      Но свыкнуться с подобным было тяжело, и потому я возразил:
      – Много, да? Почему ж тогда никто в моей… реальности не знает об этом?
      Мун поднял указательный палец.
      – Вот! Ты на удивление просто справился с этим. Гибкое практическое мышление… Тут мы подходим ко второму вопросу – классификация. Есть два основных пункта, по которым классифицируется реальности, и около дюжины вспомогательных. Вспомогательные нам сейчас не важны, а вот два основных запомни. Параметр первый именуется ОСВа, второй – ПРОНом. Осведомленность и проницаемость. Разъясняю…
      ОСВа – количество жителей данной реальности, знающих, либо подозревающих о наличии множества других реальностей.
      ПРОН – степень легкости либо сложности прохода в данную реальность из окружающих или выхода из нее в окружающие.
      ОСВу принято обозначать цветами, которые варьируются от белого до черного. Всего есть пять степеней: белый, светло-серый, серый, темно-серый и черный. Белая реальность, это такая, в которой практически все аборигены осведомлены о наличии других реальностей. Черная – в которой о них не знает никто, либо знают единицы из миллионов.
      ПРОН определяется математическими знаками в двух положениях. Первый – знак выхода, второй – входа. Например так – +/+, значит доступная для прохода в обе стороны реальность. А вот так – –/+, значит, реальность, из которой сложно выйти, но в которую легко проникнуть. Все это взаимосвязано и, как правило, два первых пункта градации совпадают. То есть, например, если реальность «+/+», то она и белая, а если «-/-», то, обычно, черная. Если вход-выход легки, то туристы, торговцы, эмигранты и тому подобные появляются сплошь и рядом, население волей-неволей свыкается с мыслью о множественности реальностей, ОСВа увеличивается, и сама реальность белеет. С другой стороны, сложности с ПРОНом приводят к уменьшению ОСВы и реальность чернеет. Моя родная реальность Дестрея, к примеру, снежно-белая, самая что ни на есть +/+. Теоретически существуют идеально белые плюсовые миры, выход из которых может осуществить любое существо в любое мгновение и с приближающимися к нулю затратами энергии, и идеально черные, полностью минусовые, переход в которые и из которых абсолютно невозможен. Но на первые пока еще никто не натыкался, а вторые, если они и есть, находятся вне пределов досягаемости.
      – Ладно? – сказал я. – Хорошо! Отлично! Не буду возражать – поверю тебе на слово! Тем более, у меня нет выбора, верно? А Бьян… я хотел сказать, мой родной Ливий, какой он?
      – Бьянка – редкое исключение. Она «плюс-плюс», но темно-серая, почти черная.
      – Растолкуй еще раз, что это означает?
      Макой отправил под стол пустую бутылку, откупорил вторую и разлил вино по стаканчикам.
      – Это значит, что вход-выход достаточно легки, но почти никто из аборигенов не осведомлен о наличии иных реальностей. Такое случается довольно редко, а причины…. неблагоприятные социальные условия, религиозные табу и догмы, до много может быть причин… Я плохо знаком с местной политикой, но все, что я слышал о яркой личности Его Пресвятейшества и бурной деятельности адептов этих ваших Деметриусов Ливийских… ну, все это говорит о существовании мощных религиозных догматов и сильного аппарата подавления. Поэтому-то жители сопредельных реальностей не спешат посещать Бьянку, те же, кто все-таки очутился здесь, маскируются под местных, а немногие владеющие ОСВой аборигены не афишируют этого. Мало кого прельщает аутодафе…
      – Очень ты умно говоришь, Мун, – заметил я. – А как происходит этот твой вход-выход? Что-то вроде колдовства?
      – Пфе! Какая разница… Рожу хоть мордашкой назови, смотреться будет все равно убого. Нет, там, кажется, было про цветок… Короче, реальности связаны паутиной тахионных потоков. Тахионы, это такие мельчайшие частицы… вернее, античастицы… потому что они движутся во времени в обратном направлении… в общем, это очень сложно и тебе ни к чему. Ну и какая разница, как назвать накопление энергии в кристалле ДЕФ-машины, «стягивание» двух реальностей с помощью потока тахионов, кольцеобразную волну деформации и переход материального тела, находящегося в ее эпицентре, из одного горизонта событий в другой? Хоть колдовство, хоть наука, хоть метастаз прямой кишки, разницы-то никакой. Я называю это наукой, да и большинство гумов тоже, но что с того? Есть реальности, где деформацию объясняют инфернальной ерундой, где аборигены танцуют в полночь голыми вокруг костров под руководством какого-нибудь доходяги-шамана. В таком мире скромного торговца вроде меня примут за демона и побыстрее проткнут копьем с серебреным наконечником. Для таких случаев и существуют камуфляжцы.
      – Ты хочешь сказать, что не везде разумные выглядят как люди?
      – Ну, большинство являются гуманоидами – имеют две ноги, две руки и одну голову, но ты же видел циклопа…
      Я заинтересовался.
      – Тебе ведь тоже приходится камуфля… камуфли… пользоваться камуфляжцем? А сейчас ты имеешь свой натуральный вид?
      Он отпил вина и промолчал.
      – Мун Макой! – повысил я голос. – Как ты выглядишь на самом деле?
      – Н-ну… ничего необычного для твоих глаз.
      – А точнее? Как бы ты ее не называ, но я хочу знать, рожа у тебя в действительности или мордашка. В смысле, морда или рожица. Сними покровы…
      – Это с твоей-то ксенофобией!
      – Не знаю, кто такие эта Ксена и этот Фоб, но было бы неплохо, если бы ты показался мне в своем натуральном виде.
      – Ксенофобия, грубо говоря, страх перед разумом в принципиально по иному выглядящем теле. Ты испугался даже натуральной внешности циклопа, хотя он всего лишь одноглазый и волосатый, значит ты – ксенофоб.
      – Плохой пример. Тогда это произошло неожиданно, а теперь я подготовлен всем нашим разговором. Просто интересно знать, как в действительности выглядит тот, с кем я сижу и пью уже столько времени.
      – Кстати, давай выпьем, – вспомнил Макой, и после того как мы выпили, заявил: – Не может быть и речи о том, чтобы я сейчас занялся дилегализацией своих покровов. Это, положим, сделать легко, но накладывать их потом самому, без оператора, дело довольно кропотливое и тонкое. Я не собираюсь тратить на это кучу времени только из-за твоей прихоти. Тем более, что я уже, гм, слегка опьянел.
      Я был вынужден признать, что тоже уже опьянел – и не слегка.
      – А хмель так же действует и на тебя?
      – Конечно. Атмосфера во всех реальностях схожа, основные процессы… ну там фотосинтез, оплодотворение, опыление – тоже, так что метаболизм живых существ одинаков.
      Я не понял, что он сказал, и вновь был вынужден поверить ему на слово.
      – А речь? Ты говоришь с каким-то акцентом, и многие слова я не понимаю, но все же мы используем один язык. Как такое может быть?
      – Это действительно загадка, над которой до сих пор ломают головы лингвисты. В каждой реальности существует множество различных языков, но как правило каждый из них имеет аналог с каким-нибудь языком другой реальности… И, главное, самые распространенные языки схожи… Вот ты, как считаешь, на каком языке говоришь?
      – Среднеливийский городской диалект, – уверенно заявил я. – Основной язык Центрального Ливия. Ну, лично я еще, в натуре, немного по фене ботаю…
      – А вот и неправда. Это слегка искаженный провинциальный а г л о м е р а т н ы й п а н л и н г. Существует множество теорий, а самая популярная объясняет это тем, что якобы заселение Конгломерата пошло от нескольких пра-рас, неизвестно откуда взявшихся и куда подевавшихся. Каждая из этих рас вроде как разговаривала на своем языке, каждая освоила некоторое количество реальностей, а потомки их в разных мирах до сих пор используют примерно одинаковые наречия. Эта теория имеет свои огрехи, но почему бы и нет? Тебя лично этот вопрос сильно волнует?
      – Нисколько, – заверил я.
      – …Ну что, еще по чуть-чуть? – спросил Мун Макой несколько позже и, не дожидаясь ответа, разлил остатки вина. Мы выпили и откинулись в креслах. Моя головная боль почти прошла, тошнота тоже, и я чувствовал, что неудержимо пьянею вот уже в третий раз за эту длинную-длинную ночь.
      – А ресторан? – вспомнил я. – Причем тут ресторан?
      – "На Горе"? Да просто ресторан для путешественников вроде меня. Что тебя удивляет?
      – Но почему он висит в воздухе?
      – А почему бы и нет? Во-первых, эта лучшая маскировка в вашей реальности, где авиация находится в зачаточном состоянии, во-вторых, для экзотики. Очень популярное местечко, там сходятся большинство гостей-гуманоидов. Я тоже туда заглядываю почти всякий раз, как попадаю на Бьянку.
      – Да, понял, – сказал я. – Теперь понял. Ну а Хуансло Хит… Хлор Халай, мой покойный родственник, как во все это затесался он?
      – Он был смотрителем РД-станции, только и всего.
      – РД-станции?
      – Ну, станции реальностной деформации. «Б-1» значит Бьянка, первая. Таких станций здесь мало, в этой реальности особенно не развернешься – так, мелкие операции.
      – И мы, значит, сидим на этой станции?
      – Точно. В самой ее нутре… Здесь… – он махнул рукой в сторону аппаратов и чуть не сбил со стола бутылку, – находится деформационная машина, основное устройство…
      – Но почему же тогда Хуансло Хит поселился за тридевять земель от станции?
      – Что ж, прикажешь ему жить в горах и есть камни? Он же был цивилизованным гуманоидом, в конце концов. Какой-нибудь город для его целей не подходил, слишком людно, сующая нос не в свое дело стража, любопытные соседи… в общем, слишком много шансов на то, что тебя обнаружат. У вас тут, конечно, не инквизиция, но ребята Его Пресвятейшества тоже не промах… Селение типа Белянов – промежуточный вариант, самый подходящий. Бывал я там пару раз. С одной стороны, дом на отшибе и ночью все дрыхнут, а с другой, есть все же с кем перемолвиться словечком и при случае опрокинуть стаканчик-другой-третий.
      – Но расстояние? Зачем селиться на таком огромном расстоянии от станции?
      – Брось, Уиш, какое значение это имеет, если в твоем распоряжении скоростной прайтер? В доме у Хлора есть сигнализатор на радиосвязи, закамуфлированный под настенные часы. Каждый раз, когда на Бьянке кто-то появлялся, автоматика включала деф-машину и посылала СОП – «сигнал-о-прибытии», а приемник сигнализатора вылавливал его из эфира. Таким образом Хлор узнавал о появлении очередного клиента. По правилам, установленным Эгидой, вход-выход в серых, темно-серых и черных реальностях может осуществляться только в ночное время суток, дабы не привлекать излишнего внимания аборигенов. Так что Хлор, ничем не рискуя, активизировал прайтер и летел сюда, чтобы взять плату за пользование оборудованием и надлежащим образом зарегистрировать вновь прибывшего… – Мун Макой замолчал и уставился на меня.
      – Великий Конгломерат! – произнес он после паузы. – А ведь Хлор помер, да? Кто же теперь меня зарегистрирует?

      Под столом лежали три пустые бутылки, а мы сидели, развалившись в креслах, и курили сигары Муна.
      – Еще немного – и попадем в Шелуху, – пробормотал он. – Прямиком туда.
      – Шел… Шелуха? – спросил я. – Это еще что такое?
      – Оболочка реальности другими словами. Ученые называют ее Клипатом. У всякой реальности она есть. Выполняет функцию отхожего места и одновременно защищает реальность от разрушительного влияния внешних необитаемых полостей Конгломерата. Этакое полупространство, как яблочная кожура, окружающее любой мир. И такое же, как кожура, тонкое.
      – И мы, значит, попадем туда?
      – Я пошутил. Я вообще люблю пошутить, знаешь ли. Такой уж я человек, то есть гуманоид. А вообще-то там можно очутиться без всяких тахионных потоков и энергетических затрат, просто воздействуя на мозг определенными веществами…
      – Вином, что ли?
      – И вином тоже, хотя при помощи спиртного проделать такое тяжело. Надо напиваться каждый божий день до умопомрачения, пока извилины не переплетутся. Скорее подойдут разные галюциногенные наркотики, природные и химические.
      – Скажи, Мун, а к этим галуцаго… короче, к этим наркотикам относятся перемолотые стебли безумной травы или отвар из ядовитых грибов чакчу?
      – Никогда о такой дряни не слышал. Это что, местное эл-эс-дэ?
      – Эл-эс-кто?
      – Неважно. Наркотиками можно довести свой мозг до такого помутнения, что вообще никогда уже не выберешься из Шелухи. Заметь, я не осуждаю этого – у каждого своя дорога. Будет казаться, что путешествуешь ты по неведомым землям, встречаешь фантастических тварей и переживаешь экзотические приключения, а на самом деле – пролежишь всю оставшуюся жизнь в психушке, кушая бульон через трубочку.
      – Психушка – это бедлам, что ли?
      – Бедлам?
      – Ну, дом для умалишенных.
      – Точно, для лишенных ума… В Клипате нельзя жить, невозможно. Это недопространство, полуреальность… Там обитают лишь с у щ н о с т и, эфемерные продукты мыследеятельности, отходы разума, так сказать… Смутные тени неосознанных стремлений и подавленных желаний разумных существ из реальностей.
      – Вроде малиновых ящериц и фиолетовых крыс?
      – Местный фольклор? Да, что-то вроде того.
      Не знаю, почему именно после этих слов, но я вдруг вспомнил:
      – Эй, Мун, я наконец сообразил, где раньше видел твою… твое лицо!
      Если бы я был менее пьян, то придал бы значение тому, как он напрягся, быстро глянул на меня и спросил:
      – Где?
      – Я рылся в столе Хуансло, искал ключ от шкафа. И, кроме всего прочего, нашел там стеклянную пластину с изображением… твоим изображением. Объемным.
      – А, это… – Он заметно расслабился. – Это всего лишь голограмма. Ну, объемное изображение в стекле. Я сам как-то подарил ее Хлору. Где она сейчас?
      – Надо полагать, там же, в столе.
      – При случае заберу.
      Мы помолчали, и я спросил:
      – А ты не мог бы показать мне, как работают эти штуковины?
      – Камуфляжец – нет. Не потому что не хочу, а потому что сейчас просто не смогу. А РД-машина – запросто.
      Поднявшись, он нетвердым шагом приблизились к аппарату и поманил меня.
      – Смотри… – Макой стал показывать, то и дело сбиваясь и путая кнопки управления. По мере сил я пытался запомнить, что он говорит и делает, но запомнил мало. Выяснилось, что круглая площадка со штангами и есть то место, от которого расходится деформация и на которое надо встать, чтобы переместиться в другую реальность, а куб из зеленого металла является тахионным уловителем. Мне показалось, что включается машина довольно просто, но, скорее всего, мне это только показалось.
      – Датчик, – говорил Мун, – инициируется, если кто-то извне хочет воспользоваться твоей станцией. Импульс проходит через радиомаяк, который отправляет «сигнал-о-прибытии», улавливаемый приемником в часах, а затем достигает автомодуля, который через внутренний контур самостоятельно активизирует автоматику. Вообще, это – сложная стационарная машина большой мощности, но существуют еще малогабаритные деформаторы типа «ПАКЕТБУК», рассчитанные на три-четыре перемещения. Сейчас появились даже микроустройства, одноразовые «дефзонды». Машину надо, конечно, уметь ремонтировать, если там вдруг что-то сломается, но, по-моему, там никогда ничего не ломается. Так что можешь теперь считать себя профессиональным смотрителем, – на этой оптимистической ноте мы вернулись в кресла.
      – Что же все-таки делать с регистрацией? – произнес Макой уже совершенно пьяным голосом. – Пока найдется новый смотритель, пока все оформят… А дела мои стоять не могут.
      – Зачем тебе нужна эта регистрация? – спросил я. Мой голос, кажется, тоже отнюдь не был голосом человека трезвого.
      – Мне-то она на фиг не нужна. Но за этим очень ревностно следит Эгида. Если ненароком выяснится, что я вышел за территорию РД-станции не зарегистрировавшись, меня могут лишить лицензии и наложить такой штраф, что кричи «караул».
      – Эгида? Я краем уха слышал о ней там, в ресторане. Что это еще за беда такая?
      – Ее не любят, но, как ни крути, она нужна. Это контора, следящая за порядком реальностных деформаций и контролирующая все легальные РД-станции. Ее главные отделы расположены в мире Зенит, который считается как бы центральной реальностью Конгломерата… это, конечно, условно. Зенит еще называют Красными Песками. Слушай, Уиш, а кем тебе вообще приходился Халай?.. – произнеся последнюю фразу он посмотрел на меня очень внимательно. – Фамилии-то у вас разные.
      – Да ни кем. Я ж говорил – просто мой скупщик.
      – Но ты выдал себя за его родственника?
      – Ну да.
      – Ага… и как у тебя сейчас с финансами?
      – Фи… с чем?
      – Деньги, я имею в виду, у тебя есть?
      – Ни медяка.
      – А предвидятся?
      – Я вообще-то надеялся на это наследство. А кроме него…
      – Вряд ли Хлор много оставил. Я бы на это не рассчитывал.
      – Так мне больше не на что рассчитывать.
      Он подумал и провозгласил:
      – Уиш, я знаю, как решить твои финансовые затруднения! Тебе надо стать смотрителем РД-станции на Бьянке!
      – Как это? – удивился я. – Что ты? Мне – смотрителем?
      – А почему нет? Очень приличная должность. Ты ведь получил в наследство дом, землю и личный прайтер Хлора. Правда, ты ничего не знал о прайтере, но ведь это лишь потому, что старик внезапно помер, не успев дождаться твоего появления и ввести в курс дела. Для чего еще он вызывал тебя к се… Да, я забыл, ты же сам написал то письмо… Не важно, в общем теперь ты получаешь в наследство станцию. Во всем Конгломерате никто, кроме тебя и меня, не знает, что на самом деле ты не его родственник. Что с тобой? Тебе плохо?
      Не, мне хорошо…-
      Я сидел, развалившись в кресле, и смотрел на Макоя одним глазом, потому как уже понял, что если смотреть двумя, то собеседник начинает раздваиваться и уплывать куда-то. Мысли путались.
      – Но… но ведь эта станция не была собственностью Хуансло Хита, – возразил я.
      Ничего не значит. Прайтер твой, автопилот запрограммирован на полет к– на регистрационное поле прайтера, как-станции и обратно, датчик люма обращаться с машиной, я тебе показал… ну, потом еще подучу… Кому же, как не тебе становиться новым смотрителем?
      – Не знаю, не знаю… – промямлил я. – А какие здесь заработки?
      – Вот это правильный вопрос, Уиш. Деньги – пусть, по мнению некоторых ханжей, и низменный, но – главный лейтмотив всей жизни. За каждое использование т в о е й станцией клиент платит, понимаешь? Величина оплаты зависит от того, сколько энергии затрачивается на конкретную деформацию. У каждой реальности, видишь ли, своя сила поверхностного натяжения событийной сферы, да и расстояние между реальностями разные… ну, насчет расстояний, это, конечно, условно. Но в общем деньги сами потекут к тебе…
      – А налоги?
      – Их мало и они слишком обременительны. Вот если бы Бьянка была белая, местные власти изымали бы свои пошлины, а так… Амортизация оборудования – два процента, пенсионный фонд тоже. Больше всего забирает Эгида – десять процентов, и кроме того, маленький налог на бездетность… У тебя ведь нет детей?
      – Откуда я знаю?
      – И… э… не важно. И кроме того, если хочешь, можешь стать членом профсоюза смотрителей, они помогают своим, а берут немного, всего полтора процента. Да, еще считается хорошим тоном отстегивать иногда небольшие пожертвования в какие-нибудь благотворительные организации… ну там, к примеру, закрытый мужской клуб поддержки молодых девиц из неимущих семей, или что-нибудь в этом роде…
      – Довольно внушительный список, – заметил я.
      – Да нет, это все чепуха. Ты будешь уверенно преуспевать. Так что, согласен?
      – Не знаю, Мун, не знаю… Что-то все это кажется слишком неожиданным. Лучше я пока повременю, осмотрюсь…
      Но ему явно требовалось, чтобы его кто-нибудь зарегистрировал, и Макой принялся убеждать. Он был очень красноречив, и выпитое вино только усилило его красноречие, расцветив его неожиданными метафорами, смелыми сравнениями и яркими аналогиями, вся лиричность которых сводилась к тому, что я просто не могу стать смотрителем. Я же, как-то подзабыв, для чего собственно ему это требовалось, и ощущая, как голова начинает кружиться, мысли путаются все больше, и я медленно погружаюсь в какое-то вязкое словесное болото, в конце концов дал себя уговорить.
      – Стой, Мун! – выдохнул я на третьей минуте его проникновенной речи. – Стой, Заратустра тебя побери! Беззаботная жизнь до самой старости? Полные карманы денег? Вкусная еда и изысканные вина? Толпы красоток со всего Конгломерата? Лучшие курорты? Уважение и почет? Ты не преувеличиваешь, Мун? Должность смотрителя станции даст мне ВСЕ ЭТО?
      – У… уверен, – пробормотал Макой, слегка ошалевший от собственной трепотни. – На все сто!
      – Ну тогда я согласен!
      – Молодец, Уиш! Так и надо принимать судьбоносные решения в своей жизни – быстро и без оглядки. Сейчас подпишем бумаги и вступишь в новую должность.
      Он достал из-за кресла вместительный баул коричневой кожи, который я раньше не замечал. На стол легла голубая папка и несколько листов тонкого белого пергамента, похожего на тот, что я видел у Хуансло Хита. Из внутреннего кармана пиджака появился тонкий белый стержень, и с некоторым удивлением я догадался, что это пишущее перо. Я оглядел стол, ища чернильницу, но Мун уже принялся писать. Чернила каким-то образом сами появлялись на пергаменте, как будто вытекая из пера.
      – Самопишущая ручка, – пояснил Макой, заметив мой недоуменный взгляд. – Сейчас быстренько составлю документ о переходе к тебе всех прав на аренду… Я по долгу службы имел много дел со всякими бумагами и знаю, как… Вот… Распишитесь здесь и здесь… А я подпишусь в качестве свидетеля…
      – А разве не следует это как-то заверять в Эгиде? – сделал я последнюю попытку.
      – Следует, но мы заверим после. Пустая формальность. Смотри, я подписываюсь… – он черкнул под текстом что-то неразборчивое, подтолкнул ко мне пергамент и передал перо. – Теперь ты…
      Самопишущая ручка плохо держалась в моих пальцах, а буквы на тонком белом пергаменте с каким-то гербом в правом верхнем углу расплывались. В Ливии бытовала поговорка: «Не прыгай с камня в озеро, если не уверен, что камень – не скала, а озеро – не лужа», и я как раз припомнил эту поговорку, но тут Мун Макой резко произнес:
      – Пиши!
      Самопишущее перо в руке дрогнуло, и я расписался.
      – Правильный выбор, – одобрил он, пряча ручку в карман. – Декадевроны сами будут складываться в пачки и прыгать в твой кожаный бумажник.
      – У меня нет кожаного бумажника.
      – Так скоро будет.
      – И что такое дека… декадевроны?
      – Денежная единица, распространенная в Конгломерате. Тут у Хлора где-то валялась тарифная сетка, по которой определяется сумма оплаты за каждую деформацию… после найдем.
      Это повернуло мои мысли в новом направлении, и я сказал:
      – Слушай, Мун… Значит, клиенты должны платить за пользование… моим оборудованием?
      – Натурально, – подтвердил он.
      – Ты-то клиент…
      Он поспешно сказал:
      – Я какое-то время назад заплатил Хлору за несколько перемещений вперед.
      – Да?
      – Конечно! Стал бы я врать?! Я, знаешь ли, никогда не вру! Такой уж я!
      – Нет таких людей.
      – Пфе! А кто тебе сказал, что я человек? Ну, мне пора идти, – внезапно заторопился он, вставая.
      – Куда это?
      – По делам. Вот здесь у меня… – он похлопал по баулу. – Здесь у меня партия отличных С о в е т ч и к о в. Первый уровень сложности, двойная защита, сверхбыстрые синапсы, лингвистическая адаптация, визуальный рецептор, микросхема эмоционального проецирования, контур личной ЭГО-структуры и совсем небольшая цена.. Не хочешь стать дистрибью… да, я забыл, ты ведь, наверное, не знаешь, что такое Советчик.
      – Слушай, Мун… – я помотал головой. – Я… я, кажется, хотел у тебя еще спросить… Что?.. Ты совсем задурил мне голову своим бухтением… Что же я хотел спросить? Не помню…
      – Спросишь, когда я вернусь.
      – А когда ты вернешься?
      Он посмотрел на круглые часы с белым циферблатом и длинными черными стрелками, висящие на стене.
      – Скоро рассвет, – заметил он. – Я быстро вернусь, особенно если ты позволишь мне воспользоваться мо… твоим прайтером.
      – Ладно, – согласился я.
      – И, кстати, какой новый код?
      – Код?
      – Ну, базовый код доступа на станцию, который ты ввел в люм.
      – Чего это?
      – Ты совсем окосел. Я спрашиваю, какой код…
      – "Чего это"! – перебил я. – В смысле не «чего это?» – а «чего это», понимаешь? Такие два слова…
      – "Чего это"? Ты, наверное, придумал этот код в порыве вдохновения. Очень оригинально! Ну, я побежал…
      – А мне что делать?
      – Поспи пока.
      – Ладно, – согласился я, тем более, что это совпадало с моими собственными желаниями. – Посплю.
      – Главное, никуда не уходи со станции, пока не появлюсь я или… в общем, до встречи! – произнес Мун Макой и ушел.
      Некоторое время эхо доносило затихающий звук его шагов, а потом стукнула дверь, и на станцию РД (Б-1) опустилась тишина, только что-то сухое потрескивало в тахионном уловителе, да еле слышное гудение издавал мигающий сигнализатор автомодуля деформационной машины.
      Я сидел, уперев подбородок в ладони, и тупо смотрел на пергамент, который подписал – оказывается Мун Макой не убрал его в свой баул, а оставил на столе. Но ведь он так и не зарегистрировался, вяло подумал я. Впрочем, мне-то какая разница? Что ж я все-таки забыл у него спросить?.. Ведь что-то важное… Мысли путались и разбегались, голова наливалась свинцовой тяжестью. Самодельная водка и крепленое вино плескались в моих венах. Скоро рассвет… Великий Ливий, какая длинная ночь! Что же я забыл спросить?..
      Моя голова упала на стол, и я погрузился в темноту, так и не вспомнив, что не узнал у Макоя, откуда взялся одноглазый циклоп, что ему понадобилось в доме Хуансло Хита и на РД-станции, и куда он подевался после.

***

      С самого начала было ясно, что выспаться по-настоящему в эту суматошную ночь мне не удастся, но в этот раз я поспал уж совсем мало.
      Разбудил меня незнакомец, бродивший вокруг площадки деформационной машины, на которой он только что возник.
      – Серость, одна сплошная серость… – бормотал он. – Ведь говорил им: реальность Бьянки не для РД. И где, наконец, смотритель?
      Я с огромным трудом разлепил веки, на которые будто вылили целую банку мучного клея, несколько раз моргнул и посмотрел на вновь прибывшего. Одет он был весьма странно – в перехваченную черным ремнем голубую тогу, голубые рейтузы, круглую голубую шапочку с козырьком и голубые ботинки на шнурках.
      – Пьяный гуманоид на территории… – произнес он, покосившись в мою сторону, и вдруг рявкнул: – Вы ведь не Хлор Халай?
      В его руке было зажато некое прямоугольное устройство с многочисленными кнопками, рычажками, переключателями и двумя свисающими проводками.
      – Нет, – сказал я. – Меня зовут Уиш Салоник. А вы кто такой?
      – Инсайдер пятой ступени Дури Глауп, – представился он не слишком вежливым тоном. – Знаете, какое наказание положено за незаконным проникновением на территорию РД-станции?
      – Понятие не имею, – нахально ответил я. Мне уже до смерти надоели всякие неизвестно откуда возникающие чудные личности. – Чего это вы так расфуфырились?
      – Расфу… что? – удивился он. – Обычная форма пятиступенчатого инсайдера Эгиды.
      Я выпрямился в кресле и стал усиленно тереть глаза.
      – Так вы из Эгиды?
      – Вот именно. Прибыл сюда для проведения ежеквартальной ревизии. Итак, вы не Хлор Халай… может быть вы клиент?
      – Сами вы клиент!
      – Ага! Вы не работник этой станции и вы не клиент, но тем не менее вы находитесь здесь без допуска… И от вас доносится явственный запах спиртного, а под столом я наблюдаю три стеклянные емкости, пустые, и ЧТО находилось раньше в этих емкостях, и ГДЕ теперь то, что находилось в них раньше, и о чем это я говорю?.. да! Я вынужден констатировать нарушение установленных правил довольно высокой степени злостности, призываю вас к порядку и определяю наказание… Штраф в размере тридцати декадевронов, либо десятидневные принудительные работы в карьере реальности Зенит. Что вы предпочтете?
      – Предпочту поспать, – сварливо ответил я. – Нет у меня этих ваших девронов-марлонов. И даже не надейтесь, что я стану махать лопатой – или чем там надо махать – в этих ваших карьерах-мальерах. Ясно вам?
      Инсайдер пятой ступени Дури Глауп довольно кивнул.
      – Неповиновение официальному представителю Эгиды… Так и запишем… – тут я заприметил на его ремне широкую голубую сумку. Он достал из этой сумки самопишущую ручку, блокнот и действительно что-то записал в нем, предварительно спрятав прямоугольное устройство с проводками.
      – Я констатирую нарушение правил крайней степени злостности. Срок принудительных работ увеличивается теперь до двадцати дней. Я даже думаю, что мы сможем организовать показательный общественный суд. Очень хорошо!.. То есть, что я говорю, очень плохо!
      Дури Глауп важно прошелся по комнате и задал вопрос:
      – Так где же все-таки смотритель Хлор Халай? Он несет ответственность за беспорядок и тоже должен подвергнуться взысканию!
      Я сказал:
      – А он умер.
      Инсайдер отскочил в сторону от меня.
      – Умер?!. Как умер?! Вы его убили?
      – Вот заело у людей! – проворчал я, закатывая глаза. – Великий Ливий, что вы все несете? С какой радости я должен был его убивать? Он умер, просто умер! Это иногда случается… Своей смертью!
      Глауп с сомнением и недовольством поджал губы.
      – Умер своей смертью? И это прямо перед квартальной ревизией? Мне требуется срочно пересмотреть весь план действий. Ревизию придется отложить, а сейчас я обязан спешно уведомить руководство о внезапной кончине смотрителя подведомственной станции. Станция РД не может функционировать без смотрителя!
      Тут я его поддержал.
      – Валяйте, сообщайте. В смысле, валите… От цвета вашего балахона болят глаза, да и весь вы какой-то неказистый. К тому же мне надо поспать до утра, а лучше до вечера…
      – Вы отправитесь со мной, – перебил он.
      – Чего это вдруг?
      – Но ведь я уже определил смысл сложившейся ситуации. Вы нарушили установленные правила. А за сим обязательно должно воспоследовать определенное законом наказание… Кроме того, неясны еще обстоятельства смерти…
      – Ну да, как же! Вос-пос-последовать… ха! Вы всерьез? Действительно надеетесь затащить меня в эти ваши Красные Пески?
      – Фи! Красные Пески – некрасивое жаргонное название. Реальность именуется Зенит и…
      – Да мне начхать! Хоть Надир, хоть Задир!
      – …И я, конечно же, переправлю вас туда.
      – Ну конечно! – я кивнул и поморщился. – Как вас там… Дурик Глуп. Может быть, мне и плохо с бодуна, может у меня трещит голова и дрожат пальцы, но давайте, попробуйте затащить меня в эту штуковину… – я махнул рукой в сторону круглой площадки… – Нет, действительно, просто попробуйте сделать что-нибудь такое… Ну, святой Деметриус, я посмотрю, как у вас это получится! А, может быть, и подсоблю в случае чего!
      Инсайдер удивился не на шутку.
      – Затащить вас на «эту штуковину»? Что вы, молодой человек, инсайдеры Эгиды никогда не используют, скажем так, силу мускулов для подобных целей.
      – Потому что мускулов-то нет… – заметил я, оглядывая его хлипкую фигуру. – Что же вы тогда используете? Силу убеждения?
      – В подобных ситуациях нам предписано пользоваться вот этим… – он быстро извлек из сумки очередной предмет – почти плоскую коробочку с длинной, блестящей иглой.
      Вид этой иглы мне совсем не понравился. Я спросил:
      – Это чего?
      – РПП. Малогабаритный ручной парализатор-принудитель типа «Безвольный Джок». Его использование официально разрешено отделом безопасности Эгиды и контролерами Братства Оружейников.
      Дури Глауп направил иглу на меня, нажал на что-то и что-то повернул. По игле пробежал голубой огонек, и я вдруг почувствовал, что теряю контроль над своим телом.
      Пальцы инсайдера забегали по кнопкам устройства, и я с ужасом ощутил, что наклоняюсь вперед. Ноги согнулись, и я медленно встал из кресла. Еще несколько нажатий, и левая, а затем правая нога стали двигаться в сторону круглой площадки.
      Единственное, что я еще мог контролировать, был язык, и потому я заорал что есть мочи:
      – Стойте! Это незаконно!
      – Вполне законно, – заверил он.
      – Вы допускаете ошибку!
      – Не вижу, в чем суть этой ошибки.
      Краем глаза я приметил на столе лист тонкого белого пергамента.
      – Я смотритель этой станции! – взвизгнул я. – Выключите немедленно свою штуковину!
      Штуковину он не выключил, но нажал на что-то, и мои ноги перестали двигаться сами собой.
      – Врете? – подозрительно спросил Глауп.
      – Ничего не вру. Спросите у Муна Макоя, он подтвердит.
      – Мун Макой? Что-то знакомое, но сейчас не припомню…
      – Он совладелец, торговец и этот… комик-вояжер. Очень уважаемая личность.
      – Из какой реальности?
      – Понятия не имею. Знаю только, что она белая и плюс-плюс.
      – Его регистрационный номер?
      – Что такое регистрационный номер?
      – Нет, так не пойдет, – обиделся он. – Как это вы можете быть смотрителем? Смотритель РД-станции в реальности Бьянка – урожденный Хлор Халай. Вы сами сказали, что вас зовут… – он сверился с блокнотом… – Уши Салоник. К тому же, по вашим же словам, Хлор Халай умер. Так как же вы можете быть смотрителем?
      – Я – родственник Халая. Внук. Он оставил станцию мне в наследство.
      – Ерунда! РД-станции не передаются по наследству!
      – Не знаю, что вы там лепечете, а только я являюсь смотрителем данной конкретной станции. Могу доказать.
      – Ладно, докажите. Но только без фокусов, – согласился Дури Глауп и в очередной раз нажал на что-то. Голубой огонек скользнул по игле в обратном направлении, и я почувствовал сильную слабость во всем теле. Колени задрожали, ноги подогнулись. Шатаясь, я с трудом добрался до кресла, тяжело повалился в него и протянул Глаупу пергамент.
      – Читайте, если умеете.
      Он принялся читать, близоруко щурясь, и по мере чтения на его лице усиливалось выражение крайнего неудовольствия и неодобрения.
      – Действительно, – произнес наконец инсайдер. – Здесь так и написано. Да! И это кажется мне крайне возмутительным!
      – Чего это вы опять бормочете? – осведомился я.
      – Как столь несведущий человек занял должность смотрителя!
      – Почему я несведущий? Я даже очень сведущий! Вот этот ящик – машина реальной дефло… реальностной деформации, а тот здоровый микроскоп – кому-фляжер, нет, комуфляжец, предназначенный для… короче, для покровов. И еще я знаю все о налогах. И обязуюсь вносить деньги в этот… как его!.. сходняк… ну, клуб любителей молодых девиц. Чего еще вам надо?
      – Просто возмутительно! – повторил инсайдер, пропуская мои слова мимо ушей. – Без ученического срока, без прослушивания курса лекций по межреальностной этике у специалистов Эгиды, без прав на вождение прайтера! Какая глупость! – он швырнул пергамент на стол. – То есть полная ересь! Хорошо еще, что вы не успели причинить ущерба станции! – он повернулся и широким взмахом руки окинул аппараты. – Все это сложное, легко выходящее из строя и чрезвычайно дорогостоящее оборудование, которое требует ухода и… – он внезапно умолк, глядя куда-то выпученными глазами.
      Я проследил за его взглядом. Инсайдер смотрел поверх огороженной перилами площадки на верхушку железной штанги.
      Я пригляделся и разинул рот.
      Сразу же после того, как я пришел в сознание на столе, у меня возникло и более уже не покидало ощущение того, что на РД-станции что-то изменилось, как будто в одном из аппаратов чего-то недоставало, чего-то значительного и важного, но я никак не мог понять, чего именно, из-за опьянения и массы сведений, вываленной на мою голову Муном Макоем. И вот теперь я понял.
      Большой серебристый кристалл в гнезде на верхушке штанги исчез.
      – Ответственность! – прошептал Глауп. – Его цена… Ох! Десять лет принудительных работ без права амнистии.
      – О чем это вы? – испуганно спросил я.
      – Кто украл КРЭН?
      – Какой КРЭН?
      – Кристалл-энергонакопитель!
      – Э… циклоп.
      – Циклоп?
      – Ну да, циклоп… Такой чудик с одним глазом во лбу…
      Глаза инсайдера округлились, рот открылся, он переступил с ноги на ногу и прохрипел:
      – Абориген Вне Закона?
      – Чего?
      – Если КРЭН попал в Ссылку… – опять забормотал инсайдер. – Катастрофа! Угроза всему Конгломерату! Крах! И ответственность за пропажу накопителя лежит на смотрителе станции!
      – Так смотритель-то умер, – напомнил я.
      Дури Глауп подошел ближе. Он внимательно посмотрел на меня, я – на него.
      Потом, одновременно, я привстал в кресле и потянулся к столу, а он наклонился, вытягивая руку.
      Но я все еще был пьян, к тому же ощущал напряженность в мышцах после действия «Безвольного Джока».
      Мы чуть не столкнулись лбами, и за мгновение до того, как мои пальцы легли на лист тонкого белого пергамента, Дури Глауп успел схватить его.
      С победным видом он отскочил, спрятал пергамент в сумку и достал РПП.
      – Только не включайте его опять! – завопил я.
      – Смотритель станции РД (Б-1) Уиш Салоник! – произнес инсайдер почти торжественно. – Вы обвиняетесь в преступной халатности и несете ответственность за то, что с территории подчиненной вам станции при невыясненных пока обстоятельствах исчез ценный прибор. Вам надлежит в моем сопровождении отправиться в реальность Зенит для предварительного дознания, следствия и суда!
      – И чего теперь? – спросил я.
      – Теперь мы отправляемся в Средоточие Пространств! – ответил он. – На суд Эгиды!

      Всего одно чудесное мгновение, наполненное светом тысяч солнц и грохотом сотен тысяч вулканов, и Ливий канул в никуда. Деформационная волна утопила нас в круговороте красок, белые стены РД-станции подернулись рябью и растаяли… Волна схлынула и стены возникли вновь, вот только помещение теперь было меньших размеров и напоминало скорее кабину, чем комнату.
      Для разнообразия я решил не пререкаться и последовал за инсайдером без принуждения посредством «Безвольного Джока».
      Это было длинное тусклое освещенное здание со множеством кабинок, в одной из которых мы и возникли. Людей было мало, шаги гулко разносились под высоким сводчатым потолком.
      – Идите впереди меня, – приказал Дури Глауп. – Не делайте резких движений и не выкидывайте фокусов.
      – У меня нет лишних фокусов, чтобы их выкидывать, – плоско сострил я.
      – Сюда! – Глауп подтолкнул меня к конторке, одной из множества других, установленных вдоль стены. – Инсайдер пятой ступени Дури Глауп, – представился он сидящему за конторкой чиновнику. – А это смотритель РД-станции в реальности Бьянка Уши Слоники, арестованный.
      – Ну-ну, – безо всякого энтузиазма отозвался чиновник. Он был одет точно так же, как и Глауп, но его тога была фиолетового цвета. Как я вскоре понял, тоги являлись стандартной униформой служащих Эгиды, а цвета определялись важностью занимаемой должности.
      – Дело чрезвычайное! – повысил голос инсайдер. – По всей вероятности, касающееся Вне Закона!
      – Ух ты! – оживился чиновник и посмотрел на меня. – Этот гум… он что, шпион?
      – Пока не установлено. Оповестите кого-нибудь из судебной администрации.
      – Сейчас как раз на месте судья Суспензорий, – чиновник не отрывал от меня любопытного взгляда. – Пройдите в пятисот семнадцатую комнату. Пятый ярус, леса номер двести двадцать семь. Я предупрежу…
      – Идемте! – Глауп опять подтолкнул меня.
      – Вы не пихайтесь! – огрызнулся я и пошел.
      – Вам нужна охрана? – крикнул вслед фиолетовый.
      Не оборачиваясь, Глауп помотал головой, и мы покинули здание.
      Воздух Красных Песков был еще более горяч, чем летний воздух Западного Ливия. И гораздо суше. Солнце плавилось в безоблачном небе, заливая землю океаном света. Мы шли по извилистой узкой дорожке в сторону циклопического пирамидального сооружения с гигантским ветряком вверху. Ветряк медленно вращался.
      – А для чего эта мельница? – спросил я.
      – Она дает электричество, – сказал Глауп.
      – Как дает? Ладно, не важно…
      Сооружение состояло в основном из стекла, или, во всяком случае, из чего-то очень напоминающего стекло. И оно сверкало на солнце как заснеженная горная вершина. От ветряка доносился тяжелый гул. Справа торчали одинаковые серые домики-коробки с плоскими горизонтальными крышами – наверное, тут никогда не бывало дождей – и запыленными, покрытыми решетками узкими окнами, больше похожими на бойницы. По левую сторону тянулась местами провалившаяся, провисшая на столбах металлическая сетка, за ней был выкопан глубокий ров, на дне которого копошились полуголые люди с лопатами и кирками. Над рвом висел без движения небольшой, похожий на блюдце прайтер, в котором, свесив с борта ноги, полулежал одетый в зеленую тогу человек – видимо, охранник. На плече его виднелось нечто, напоминающее оружие, а в руках он держал флягу.
      – Это осужденные? – спросил я.
      – Да, – ответил инсайдер сзади. – Карьер легкого режима, куда бы вы попали, если бы не пропажа КРЭНа.
      – Хрен вам я бы туда попал. И по-вашему, это легкий режим? Почему вы не используете свои хитрые машины для таких работ?
      – Зачем? – искренне удивился он. – Что ж тогда делать с осужденными?
      – Да просто рассадите их по камерам.
      – В чем же тогда смысл наказания? Большинство из них с радостью согласятся провести свой срок в хорошо проветриваемых помещениях с визорами, бесплатным питьем и едой. Зато физический труд, причем достаточно бессмысленный – это совсем не то, чего им хочется. Машины здесь ни к чему.
      – Ущербная логика, – проворчал я.
      Циклопическое сооружение вырастало на глазах, но все же я успел вспотеть и запыхаться, прежде чем мы достигли его. Вблизи оно выглядело еще поразительнее, особенно здоровенная арка входа, с двумя какими-то голыми курчавыми мраморными мужиками, которые, подняв над головой руки, якобы поддерживали верхнюю ее часть. Туфта чистой воды.
      Возле входа чиновники шныряли, как муравьи в муравейнике, даже в глазах зарябило от разноцветных тог. Мне пришло на ум, что в такой толпе можно будет скрыться от Глаупа, но он, видимо, подумал о том же, потому что поравнялся со мной и крепко взял за локоть.
      – Это и есть Эгида? – спросил я.
      – Это? – он явно не сразу понял. – А! Нет, это – корпус судебной администрации. Весь комплекс состоит из ста семнадцати таких зданий, они располагаются по всему Зениту, а еще восемьдесят три филиала – в других реальностях.
      Мы вошли внутрь, и я остановился, пораженный размерами помещения.
      Сквозь купол падали, рассеиваясь, солнечные лучи, озаряющие огромных размеров зал с мраморным полом, по которому одновременно топало множество ног, и сверкающими стенами, среди которых звучало одновременно множество голосов, сливающихся в неровный гул. Вверху, под далеким голубым куполом, были протянуты веревочные лестницы, канаты, висячие мостики и изгибающиеся трубы. На моих глазах двое чиновников в голубых тогах, несшиеся по канатам вниз, столкнулись и рухнули в толпу с небольшой высоты.
      – Сумасшедший дом! – прокричал я Глаупу в ухо. – Называется Бедламом! Тоже мне, организация, взявшая на себя… как это…. контроль за реальностными деформациями! Вы все – кодла разноцветных придурков, не способных взять на себя контроль даже за собственными дефекациями! Да я не доверил бы вам и чистку клеток в обезьяннике!
      Инсайдер тащил меня через толпу, расталкивая чиновников свободной рукой, и вскоре подвел к квадратной платформе возле стены. Мы встали на нее. Глауп нажал что-то, и платформа довольно быстро начала подниматься вдоль металлической вертикальной рельсы, за минуту достигнув приблизительно середины высоты здания. Переплетение канатов и лестниц почти скрыло от нас толпу чиновников внизу. Платформа остановилась, мы сошли с нее, и она немедленно отправилась обратно. Теперь мы стояли на узком карнизе без перил, который тянулся по периметру всего зала. Может быть, чиновники Эгиды и привыкли к этому, но мне такая высота совсем не понравилась. Я прижался спиной к стене, всеми силами стараясь слиться с ней и унять головокружение.
      Глауп повернулся к тонкому канату, прикрепленному к стене посредством железного крюка. Рядом с крюком красной краской были выведены три цифры.
      – Какой он назвал номер лесы? – забормотал инсайдер. – Двести… двести двадцать семь! Точно, она…
      Я уже понял, что в его сумке могут находится самые неожиданные вещи, и поэтому не удивился, когда он извлек лакированную деревянную крестовину с тремя веревочными петлями, две – поменьше, одна – побольше. На большей петле была скоба. Надевая ее на канат, он озабоченно спросил:
      – Сколько вы весите?
      – Где-то семьдесят, – ответил я, наблюдая за его действиями.
      Он с сомнением посмотрел на меня.
      – Семьдесят чего? Неважно, с виду все равно меньше… Наверное, вы ширококостный. Дайте сообразить… У лес с таким разрядом номеров… предельная нагрузка до ста пятидесяти… а у нас… Да, сойдет… – заключил он и приказал, подводя ко мне крестовину: – Сядьте и возьмитесь за эти петли.
      – Что мы теперь будем делать? – подозрительно спросил я, усаживаясь.
      – Мы отправляемся в триста пятнадцатую комнату, к судье Суспензорию.
      – Отправляемся? Каким это образом мы отправляемся?
      – По лесе.
      – Ни за что не стану носиться по этому вашему сопливому шнурку! – заявил я. – И вообще, катитесь-ка вы… – тут он сильно толкнул меня в спину. Я уперся ступнями в карниз, но они соскользнули, и я полетел вниз. Несколько мгновений я падал, а затем петля натянулась, и падение перешло в стремительное скольжение. В копчик мне уперлись колени инсайдера, который каким-то невероятным образом удерживался на крестовине позади.
      Сплетение канатов и мостков рванулось нам навстречу. Я, кажется, заорал, когда мне показалось, что сейчас моя голова будет размозжена об узкий висячий коридорчик, протянувшийся горизонтально от одной стены к другой. Но канат не был натянут и провис под нашим весом, так что мы благополучно пронеслись под препятствием.
      Стало видно, что канат исчезает в круглом отверстии в противоположной стене. Перед самым отверстием мы чуть не столкнулись с чиновником в синей тоге, летящим наискосок, но пронеслись впереди за мгновение до него.
      – Скорость очень велика, – пробормотал Глауп над моим ухом.
      – Вообще-то я, кажется, вешу семьдесят пять, – крикнул я.
      Теперь мы неслись по узкому наклонному коридору. Скорость постепенно гасла за счет трения и того, что канат уже значительно провис, но была еще слишком велика.
      – Осторожно! – сказал Глауп. – Там амортизационная сеть!
      Я хотел спросить, что такое «амортизационная», но не успел.
      Коридор кончился и мы влетели в небольшую светлую комнату.
      Мгновение я видел двух людей – один сидел за широким письменным столом, другой стоял рядом – большой шкаф с разноцветными папками, кресло, стулья и сетку, натянутую почти вертикально в том месте, где канат заканчивался, а потом мы врезались в эту сетку так, что она затрещала, и повалилась вниз, на квадратный матрац, причем я упал на живот, сильно ударившись подбородком, а Дури Глауп рухнул рядом со мной.
      Прямо перед моими глазами оказался его худосочный торс с голубой сумкой на ремне. Сумка была приоткрыта, из нее торчала блестящая часть некоего устройства…
      Хоть челюсти мои и свело, а из глаз сыпались искры, я быстро протянул руку, вытащил это устройство из сумки и сунул его под квадратный матрац.

***

      – Итак? – сухо произнес сидящий за столом человек. – Что происходит?
      Он был довольно стар, с лысой макушкой, и одет в серебристую тогу – такого цвета я здесь еще не видел. Второй, стоящий у стола, был молод, может быть, даже моложе меня, и имел чрезвычайно оттопыренные уши, сквозь которые просвечивалось солнце. Тога на нем была распространенного малинового цвета.
      – Инсайдер-ревизор пятой ступени Дури Глауп, – представился мой конвоир, вставая с матраца.
      – А это?..
      – Смотритель РД-станции реальности Бьянка… РД(Б-1).
      – Какой, к бесу, смотритель… – начал было я, но старик перебил:
      – Я – судья Генерилья Суспензорий, как вы знаете, а это мой секретарь. Вы явились сюда без доклада и предварительной договоренности, инсайдер Глауп. Надеюсь ваше дело действительно важно…
      – Оно чрезвычайно важно, судья Суспензорий, – в тон ответил инсайдер. – Суть его в том, что при проверке – плановой ежеквартальной проверке на станции РД(Б-1) – мною была обнаружена пропажа кристалла-накопителя. Согласно инструкции, я немедленно доставил смотрителя сюда.
      – Дайте мне его дело! – приказал судья.
      Секретарь порылся в шкафу и извлек тонкую желтую папку.
      – Читайте, что там…
      – Смотритель станции РД(Б-1) Хлор Халай, уроженец реальности Постегомус. Принят на работу пять условных декад назад, после проведения обычной проверки личности. Закончил курсы межреальностной этики… Имеет права на вождение прайтера категории АЛЬФА, БЕТА, ЗЕТ… Заключен стандартный договор на бессрочную аренду станции… Жалоб не поступало… Во время плановых проверок каких-то особых нарушений не фиксировалось… Налоги выплачивались не вполне регулярно, но сполна… Все.
      – Что известно о прошлой его жизни?
      – Тут ничего нет. Он появился в филиале Эгиды в реальности Дестерия, представил свидетельство о высшем техническом образовании… Училище Машинерии Балаклеи, а также сумму, необходимую для аренды станции. На Бьянке как раз была вакансия, и у них отсутствовали причины для отказа.
      – Это все администрация лицензирования и кадров, – проворчал судья. – Дают аренду кому попало.
      На протяжении диалога он сидел и пялился на меня, развалившись на стуле и нахмурив седые кустистые брови, а теперь спросил:
      – Расскажите, как пропал КРЭН.
      Я переспросил:
      – КРЭН? Я не знаю этих ваших КРЭНов.
      Седые брови поднялись.
      – Вы не знаете, что такое КРЭН? Вы уверены, что закончили Училище Машинерии? Или вас сбивает с толку аббревиатура? КРЭН! Кристалл-энергонакопитель!
      – А, это! Ну, его попер циклоп…
      – Циклоп? Какой циклоп?
      – Да, циклоп. Во всяком случае, Мун Макой назвал его циклопом.
      – Кто такой Мун Макой?
      – Корешь Хуанс… то есть Хлора Халая.
      – В смысле – ваш ко… друг, – уточнил судья. Тут Дури Глауп попытался что-то сказать, но Суспензорий властным движением руки остановил его. – Продолжайте…
      – Мун совсем мне не друг… так, знакомец. А циклоп – это, знаете ли, такая волосатая зверюга с одним глазом во лбу…
      Судья задвигал бровями, вспоминая. Секретарь склонился к нему и что-то прошептал.
      – Абориген Вне Закона! – охнул Суспензорий.
      – Не знаю я эту вашу Внезакону, – проворчал я.
      На побагровевшем лице судьи возникло такое изумление, как будто я на его глазах сам превратился в циклопа без всякой помощи камуфляжца.
      – Вы над нами издеваетесь! – провозгласил он.
      – Над вами уже поиздевался творец, когда создавал вас, – буркнул я.
      – Как это вы не могли слышать о Ссылке? У вас что, прогрессирующая амнезия? Вы псих?
      Я открыл было рот, чтобы достойно ответить ему, но тут вмешался Дури Глауп, которому явно не терпелось – он все время покашливал и переминался с ноги на ногу.
      – Дело в том, что этот молодой гум не есть…
      Его прервал свист и глухой звук удара. В комнату по канату влетел коренастый темноволосый бородач в желтой тоге. Шмякнувшись о сетку, он ловко упал ступнями на матрац, крякнул и заявил:
      – Вам надо сменить эту лесу. Трение – ни к черту.
      – Что такое… – начал судья, но бородач окинул нашу четверку быстрым взглядом, мгновенно что-то для себя смекнул, шагнул ко мне, мощной рукой обнял за плечи и доверительно, но так, чтобы слышали остальные, поведал:
      – Все в порядке, сынок. Этим бюрократам не удастся навредить тебе. Теперь ты под нашей защитой, все позади, расслабься.
      – Что такое?! – завопил Суспензорий. – Почему вы врываетесь сюда во время судебного разбирательства?! Вон!!!
      – Не кричите. Это вредно для голосовых связок… – тут бородач вдруг сам завопил так, что я от неожиданности вздрогнул: – Преграды свободным профсоюзам, да?! Я никуда отсюда не уйду, пока не вытащу этого достойного молодого гума из ваших грязных лап!
      – Профсоюзник… – процедил судья презрительно.
      – Представитель профсоюза свободных смотрителей! – с достоинством поправил бородач. – Только что нам сообщили, что сюда был доставлен наш старый член. Все обвинение, выдвинутые против него – полнейшая чушь! Что бы вы там не выдвигали!
      – Но мы еще не выдвигали никаких обвинений, – указал судья.
      – Виляете? Хитрите? Интригуете? – загремел представитель. – Попираете права? Наклеиваете ярлыки? Чем хуже – тем лучше! А мы станем стеной и ни в какую! Ни вверх, ни вниз! Во как!.. – внезапно он заговорил совершенно обычным, спокойным и даже ласковым голосом. – Короче, я увожу этого молодого гума. Пойдем, сынок, выпьем пива, побеседуем…
      Тут принялся орать судья – может быть, и не с таким вдохновением, как бородач, но тоже достаточно громко:
      – Какое пиво?!! Никуда вы его не уведете! Идет предварительное дознание! Вы мешаете его проводить! Этот гум! Этот Хлор Халай! Да будь он хоть трижды членом вашего дрянного профсоюзика! …
      Бородач в продолжении краткого спича судьи молча качавший головой, воспрянул и зловеще процедил:
      – Дрянного профсоюзика? Я запомню эти слова! О, вы еще пожалеете! Вы тяжко обидели мою организацию! Сынок, ты слышишь? Будешь свидетелем! А теперь мы уходим. Вы должны подать официальное прошение, его рассмотрят на коллегии, заседание которой будет через цикл, потом на совете, заседание которого будет через два цикла, и тогда, быть может, цикла через четыре…
      Судья побагровел и начал брызгать слюной.
      – И вы смеете называть нас бюрократами? Исчез КРЭН! И скорее всего, к этому имеет отношение Ссылка!
      Пока длился сей обмен мнениями, секретарь растеряно крутил головой и хлопал ушами, а Дури Глауп переминался с ноги на ногу, порываясь что-то сказать, и теперь наконец подал голос:
      – Ведь все дело в том… позвольте мне объяснить…
      – Похищен КРЭН? – зычно гремел между тем бородач. – Значит вы причастны к похищению КРЭНа? Я запомню и это! Может быть, среди вас даже есть шпионы Вне Закона? В какую зловещую клоаку мы попали, сынок! Идем, я расскажу тебе на эту тему прикольный анекдот…
      – Шпионы среди нас?! – судья дико огляделся, хватаясь за сердце. – Это наглая бесстыдная инсинуация, которую могли исторгнуть лишь грязные уста забывшего о чести и достоинстве хама…
      – Но послушайте! – голос инсайдера едва прорывался сквозь крики. – Все дело в том, что этот гум не есть гум, которого зовут Хлор Халай!
      – Может быть, вы уже пытали его? Он что-то очень бледен! Сынок, признайся мне как на духу, они мучили те… Что?
      В комнате внезапно стало тихо, и три головы повернулись к инсайдеру-ревизору.
      – Этот гум не Хлор Халай, – повторил Глауп, доставая платок и отирая лоб. – И никогда им не был. Смотритель РД-станции в Бьянке недавно умер. А это Уиш Салонии, как он представился мне. Заступил на должность смотрителя несколько часов назад.
      Минуту в комнате царила кладбищенская тишина, только представитель сопел над ухом.
      – Так ты не член профсоюза, парень? – наконец осведомился он, убирая руку с моего плеча.
      – Что такое профсоюз? – спросил я.

***

      – Не Хлор Халай? – произнес Суспензорий растеряно. – Не он?
      – М-да… Я решительно извиняюсь… – сказал бородач без тени смущения в голосе. – И я немедленно удаляюсь…
      С этими словами он скрылся в коридоре, из которого возник, и был таков.
      – Ну-у… – протянул судья. – Г-гм… но.. Ага! Значит смотритель Хлор Халай умер?
      – Да, скончался. Так, во всяком случае, утверждает этот гум, – ответил Глауп.
      – От сердечного удара, – подтвердил я. – И похоронен в Ли… в Бьянке, на кладбище в селении Беляны.
      – Ага! – еще раз повторил судья и на какое-то время призадумался. – А какое отношение имеете ко всему этому вы?
      – Да, вообще-то, знаете ли, никакого, – доверительно поделился я. – Смешно даже… Я просто дальний родственник Хуанс… в смысле Хлора Халая, ко мне перешло его наследство. В его доме я случайно… как это… активировал прайтер и попал на эту вашу РД-станцию. Откуда я мог знать, что не должен заходить туда и что это называется «незаконное проникновение»? Я тогда просто ничего не понимал! Люм Порхи впустил меня – вот я и вошел. Люм, это такая говорящая хреновина, вы, наверное, в курсе… Потом еще другая хреновина почистила мне сапоги… – я поднял одну ногу, затем вторую, демонстрируя сверкающую рыжую кожу. Судья с секретарем тупо посмотрели на сапоги. – Но никто не сказал, что это какая-то рэ-дэ-станция, и что находиться там посторонним запрещено!
      – Ничего не понимаю! – сказал судья. – В таком случае, инсайдер, для чего вы его сюда притащили?
      Дури Глауп покосился на меня, шагнул к судье и стал что-то горячо шептать, изредка делая жесты неопределенного свойства. Секретарь подступил к ним и склонился, подрагивая ушами. Чувствуя, что обо мне на время забыли, я выпил теплой воды из стеклянного кувшина, стоящего на круглом столике, и выглянул в широкое, на полстены, окно.
      С этой высоты была видна, наверное, добрая половина реальности Красных Песков. За окном действительно была прорва песка, и он был вот именно красным!
      Слева ломаной полосой тянулся карьер, в котором копошились фигурки осужденных, справа стояли запорошенные красной пылью кубики бараков. Вдалеке виднелись купола гигантских зданий, принадлежащих, видимо, другим отделам Эгиды, а вокруг простиралась сверкающая в лучах солнца всеми оттенками красного, пурпурного, бордового и алого пустыня. В ослепительно-голубом, без единого облачка, небе парило несколько точек-прайтеров, над песчаным морем струилось жаркое марево. От одного вида этого ландшафта пересыхало в рту.
      – Ответственность!.. – донеслось от стола. – Кто же тогда?.. А если… Но ведь смотритель… Да, покойник… Какой от него теперь прок?.. Ну а этот… Так вот документ…
      Я резко обернулся и рявкнул:
      – Эй вы, о чем шепчетесь?
      Они выпрямились, причем судья накрыл ладонью тот пергамент, который я подписал на РД-станции.
      – Когда, наконец, вы меня отпустите? – раздраженно спросил я. – От вашего Зенита у меня начинается испарина.
      Инсайдер поджал губы, секретарь почесал ухо, а судья прокашлялся и объявил:
      – Уши Салоник, рассмотрев обстоятельства дела и тщательно проанализировав факты, мы пришли к выводу, что вы виновны.
      – Чего это? – удивился я.
      – Будучи смотрителем РД-станции в реальности Бьянка, вы допустили…
      – Каким смотрителем? Я не смотритель!
      – Этот документ… – судья похлопал по пергаменту… – свидетельствует о том, что вы заменили покойного Хлора Халая на посту после его кончины.
      – Так это ж чепуха, шутка. Никчемный листок, годный только для того, чтобы… я потом расскажу, для чего он годен… Муну просто надо было, чтобы кто-то его зарегистрировал… хотя я его так и не зарегистрировал… Да на ней даже нет ни одной печати!
      Судья открыл ящик стола, достал оттуда какой-то кругляш, подышал на него, приложил к пергаменту и сказал:
      – На нем есть печать.
      – Ах ты старая сволочь! – обозлился я – Пятиминутное шушуканье это «рассмотрение всех обстоятельств дела» и «тщательное анализирование фактов»?! Вот он… – я указал на инсайдера… – сам говорил, для того, чтобы стать смотрителем, надо пройти курс каких-то там лекций, предварительную подготовку, научиться водить прайтер… И еще он сказал, что РД-станция не передается по наследству! И назвал все это ересью!
      – Так ведь это было до того, как я увидел, что КРЭН исчез… – заговорил Глауп, но судья бросил на него предостерегающий взгляд, и инсайдер умолк.
      – И кроме того, этот чудо-камень исчез до того, как я подписался на пергаменте, – провозгласил я. – Ясно? Мун Макой подтвердит!
      – Где он живет? – деловито уточнил секретарь.
      – Понятие не имею.
      – Какой его идентификационный код?
      – Что такое, Заратустра меня разрази, идентификационный код?!
      – Ну, хотя бы, где сейчас этого Муна Макоя можно отыскать?
      – Да откуда я знаю?
      – Дайте мне досье, – приказал судья.
      Секретарь порылся в шкафу, но нужной папки не нашел.
      – Документы отсутствуют, – сообщил он.
      – Угу… угу… Мун Макой… – протянул судья. – Мун Макой, значит… Это имя напоминает мне что-то, но сейчас я не могу вспомнить… Говорите, он друг Хлора Халая? Его нет в наших архивах… Мы не можем принимать во внимание свидетельства подобных личностей.
      – Но вы его не искали в своих архивах!
      – Это… – он указал на шкаф с папками… – и есть наши архивы.
      – Да? Неслабые у вас архивы! Ну ладно, как в таком случае вы можете верить его подписи на пергаменте? Ведь эта самая «личность» – единственный свидетель!
      – Тут другое дело…
      – Не вижу разницы.
      – Потому что вы некомпетентны. Прения закончены.
      – Вами, но не мной! Вы хотите свалить на меня исчезновение камня и прикрыть этим свою – свою, а не мою! – безалаберность и эту самую некомпетентность! Вы, шайка психованных имбицилов, половозрелых недоносков, вы…
      – Прения закончены! – громко повторил судья. – Может быть, вы хотите ознакомиться с действием парализатора-принудителя?
      – Он уже знаком, – сказал Глауп.
      Это замечание несколько усмирило мой пыл, и я замолчал, глядя на них бешенными глазами. Уши секретаря порозовели от смущения, Дури тоже явно чувствовал себя неловко, но судья хранил поистине судейское спокойствие.
      – Итак, вы виноваты и понесете наказание, – констатировал он. – Восемь лет принудительных работ в песчаном карьере реальности Зенит с правом переписки, но без права амнистии. Приговор вступает в силу с сегодняшнего дня. Позовите охрану… – обратился он к секретарю.
      Вместо того, чтобы сделать это, секретарь подумал и, наклонившись к судье, что-то зашептал ему. Суспензорий слушал, подняв брови. Затем отрицательно покачал головой. Секретарь не отступился и зашептал с большим пристрастием. Судья произнес:
      – Да смысла-то нет.
      – Ну почему же? – возразил секретарь.
      – Да ведь он ничего там не сможет сделать.
      – Но все-таки какой-то шанс есть. Тем более, сейчас это стало нашей обычной практикой.
      – Да, но по отношению к осужденным, хоть что-то знающим о сопредельных реальностях.
      – Вот он о них кое-что и узнает. Что нам важнее – посадить его или вернуть КРЭН из столь опасного места?
      – Вообще-то, нам сейчас важнее всего самим отмаза… Ну ладно. Объясните ему.
      Секретарь выпрямился и обратился ко мне:
      – Вы сможете избавиться от наказания, если найдете КРЭН.
      – Как это? – не понял я.
      – Найдите кристалл-накопитель, доставьте его сюда, и наказание кассируется.
      Я взял со столика кувшин, глотнул и сказал:
      – Что-то около трех часов назад я узнал о том, что кроме Ливия существуют другие реальности, и всего лишь час прошел с тех пор, как я смог переварить эту новость.
      – Тут уж мы вам ничем помочь не можем, – возразил секретарь.
      – Либо КРЭН, либо карьер, – добавил судья. – И найти кристалл вы должны немедленно.
      – Но где же мне его искать?
      – Скорее всего он находится во Вне Закона.
      Мне вдруг стало все равно. Последние часы события наваливались с такой быстротой, и сама сущность этих событий была настолько невероятна… Я устал нервничать. Вспышка ярости, произошедшая после того, как я понял, что они подставляют меня, была последней.
      – Ну и ладно, – равнодушно сказал я. – Ну и хрен с вами. Пойду и найду этот ваш камень.
      – Можно подумать, он делает нам одолжение, – проворчал судья.
      Секретарь сказал:
      – Шансов на то, что вы найдете энергонакопитель немного… – и после этого я подумал, что, даже если не найду его, шансы на то, что они смогут вернуть меня в Зенит и засадить в песчаный карьер, и вовсе отсутствуют.
      – Итак, вы согласны?
      – Согласен, согласен. Только как мне попасть в эту самую Ссылку? Вы меня туда отправите?
      – Процедура давно разработана. Мы вернем вас туда, где произошел арест, на РД-станцию Бьянки. Дальше будете действовать сами, по обстоятельствам.
      – Но тогда это все не имеет смысла. Ведь со станции украли камень, как же я смогу переправиться куда-нибудь оттуда?
      – Даже после отключения кристалла мощности тахионного уловителя хватит еще на два-три перемещения.
      – Хорошо, а куда мог подеваться циклоп?
      – Принимая во внимание все обстоятельства, можно предположить, что он скорее всего вернулся в Ссылку. Так или иначе, это можно проверить по аппаратуре деформационной машины. И наконец, последнее… – секретарь вопросительно повернулся к судье. Суспензорий медленно встал, открыл вмонтированную в стену дверцу и извлек два предмета, напоминающие пистолеты с короткими дулами – одно круглое, другое овальное. Секретарь взял их и спросил, направляясь ко мне:
      – В вашем теле есть кибер-фрагменты?
      – О чем вы?
      – Значит нет. Тогда подойдет и такая модификация зонда… Снимите куртку.
      – Чего это? – настороженно спросил я, раздеваясь.
      – Пистолеты.
      – Да неужто?
      – Для введения в ваше тело зонда и контрольного таймера.
      – Что-то мне не хочется вводить в свое тело ни зонда, ни таймера.
      – Во-первых, это абсолютно безвредно и сопряжено лишь с минимальными неудобствами. Во-вторых, зонд – обязательное условие.
      – Условие чего?
      Секретарь принялся объяснять:
      – Это ДЕЗ или дефзонд одноразового использования, предназначенный для объектов массой не более ста единиц. Недавно изобретенное устройство. Он настраивается на определенное время, а затем срабатывает. Таймер же нужен исключительно для вашего удобства, чтобы вы в любой момент знали, сколько времени осталось до активизации дефзонда. Мы настроим их… – секретарь глянул на судью.
      – Десять часов, – буркнул тот.
      – Но ведь он совершенно несведущ в подобных делах, – возразил секретарь.
      – Его проблемы…
      – Но судья, раз уж вы согласились на эту акцию… – к моему удивлению подал голос Дури Глауп. – Она ведь просто теряет смысл, если отвести на поиски кристалла такой короткий срок.
      – Ладно, шестнадцать.
      – А то время, которое ему придется провести в Бьянке и которое, собственно, не уйдет на поиски КРЭНа, будет, так сказать, подготовительным? – спросил секретарь.
      Судья заворчал:
      – Вы далеко пойдете со своей настырностью. Хорошо! Семнадцать часов – и ни минутой больше!
      Секретарь кивнул и что-то повернул в пистолетах. В это время Глауп закатал рукав моей рубахи до самого плеча.
      – Сядьте! – приказал он, придвигая ногой стул.
      Я сел.
      Секретарь приставил дула пистолетов к моей коже: овальное – к кисти, круглое – к предплечью, и нажал на спусковые крючки.
      Я почувствовал два одновременных болезненных укола, сопровождаемых приглушенными хлопками, и поморщился. С кистью было еще так сяк, но в районе плеча возникло противное ощущение того, что под кожу ввели какое-то постороннее, чрезвычайно чужеродное тело.
      – Быстро рассосется, – заверил секретарь, имея ввиду красную шишку, вздувшуюся на моем плече. – Гляньте сюда…
      Я глянул и обнаружил, что на тыльной стороне кисти появилось овальное зеленоватое окошко, вокруг которого тянулась розовая кайма припухшей кожи.
      – Ни фига себе! – высказался я. – А это, часом, не вредно?
      – Нисколько, – заверил секретарь. – Семнадцать часов!
      В плече защекотало. Овальное окошко таймера осветилось, в нем медленно проступили цифры: 17 00 00. Раздалось тонкое очень тихое пиканье с интервалом в секунду. Цифры изменились: 16 59 59, затем – 16 59 58…
      – Ну и зачем все это? – спросил я.
      – Я же объяснил – таймер и деформационный зонд. Он связан отдельной тахионной цепочкой с анкером, принайтованным в рукояти… – секретарь щелкнул пальцем по пистолету с круглым дулом. – Мы определим его… ну, скажем, сюда… – он отошел и осторожно положил пистолет на страховочный матрац. – И все это настроено на…
      – Я понял, понял! Но что произойдет через семнадцать часов? Меня разнесет на куски?
      – Ну что вы! – испугался секретарь.
      Судья Генерилья Суспензорий внушительно произнес:
      – Ровно через семнадцать часов ДЕЗ включится и анкер по тахионной цепочке притянет вас через реальности сюда, в Зенит… И, с кристаллом или без, мы будем ждать вас.

      – Провалится мне прямо на месте! Вот именно на этом! Дела принимают весьма странный и неожиданный оборот! У меня к тебе два вопроса. Вернее, даже три…
      – Три вопроса? – переспросил я, валясь в кресло. – Так мало? Давай, спрашивай…
      – Во-первых, куда ты подевал КРЭН? Неужели нашел кого-то здесь, в горах, кому его можно загнать? Тогда тебе надо сматываться, да поживее. Камень, знаешь ли, стоит больше, чем вся РД-станция вместе с оборудованием и твоим прайтером вместе взятыми. Во-вторых, куда пропал документ со стола? В-третьих, я торчу здесь уже полчаса… где ты был?
      Я сказал устало:
      – По порядку. Никуда не девал. Пергамент забрал инсайдер пятой ступени Дури Глауп. В Красных Песках, в корпусе судебной администрации Эгиды. И, между прочим, ты втравил меня в эту историю!
      Мун Макой произнес после паузы:
      – Все это кажется мне немного запутанным. У тебя неприятности, Уиш?
      Я возвел очи горе.
      – И какие!
      Он переступил через свой баул, сел в кресло против меня, привычным движением потянулся к бутылкам и, обнаружив, что все три пусты, сказал:
      – Выкладывай мне все. В конце концов, это, кажется, твоя единственная возможность поделиться с кем-нибудь… Может я чего и посоветую…
      – Не знаю, что ты сможешь посоветовать, Мун. Камень спер тот циклоп, с которым я дрался, помнишь? Мы напились и потому не заметили пропажу. После того, как ты ушел, здесь появился ревизор… инсайдер из Эгиды. Оказывается, как раз подошло время квартальной ревизии. Порхи, помнится, что-то булькал об этом, но я тогда не обратил внимания. Сначала он начал вопить, что документ, который мы с тобой подписали, недействителен, но потом увидел, что камень пропал, выхватил пергамент у меня из-под руки и заставил отправиться вместе с ним в Красные Пески. Там судья по имени Генерилья Суспензорий очень быстро решил, что во всем виноват я, и назначил наказание – восемь лет в песчаных карьерах Зенита.
      Мун Макой некоторое время переваривал информацию, а затем сказал:
      – Я, конечно, пока мало тебя знаю, Уиш, но у меня все-таки уже успело сложиться впечатление, что трудно кому-нибудь заставить тебя отправиться куда-то без твоего согласия.
      – Этот Глауп использовал штуковину, которую называл «Безвольным Джоком», чтобы убедить меня.
      – Да? А почему ты не сказал им, что кристалл пропал до того, как мы подписали документ?
      – Я сказал, но им было начхать на это. Они решали свои проблемы, а не мои. Назначили наказание, но потом секретарю судьи пришло в голову, что я каким-то образом смогу вернуть камень, и они разрешили мне заниматься этим… в течении семнадцати часов.
      Мун Макой кивнул.
      – Это стало практикой Эгиды после изобретения дефзондов. Преступнику, к примеру, грабителю, дают возможность вернуть награбленное в течении определенного времени. Если ты вернешь КРЭН, то отделаешься штрафом, но если нет… Интересное нововведение в уголовном деле. Ну и влип ты, Уиш! Они использовали ДЕЗ?
      – Да. И еще вот это… – я вытянул руку, демонстрируя Муну таймер, циферблат которого показывал 16. 34. 31.
      – Ну, это больше для твоего удобства…
      – Одного я не возьму в толк! Как вы позволяете им контролировать реальностные деформации и вообще заправлять в Конгломерате? Они же полные, законченные кретины! Эти разноцветные балахоны, рейтузы, шапочки… У меня было впечатление, что я попал в какой-то сумасшедший цирк для идиотов! С их умными машинами и механизмами… В конце концов, объясни мне, почему они внутри своих пирамид носятся по канатам, как угорелые обезьяны?!
      – Эгида – очень сложная, давным-давно сформировавшаяся бюрократическая структура, – принялся объяснять Макой, по своему обыкновению непонятно. – Она – словно огромный карточный дворец, и попытка реконструировать даже один незначительный элемент чревата лавинообразным разрушением всей постройки. Когда-то кто-то придумал такую униформу… видимо, в те времена и в той реальности, из которой происходит этот модельер, подобный фасон не казался дурацким. И когда-то кому-то пришло в голову использовать для передвижения лесы… Думаешь, они теперь этому рады, потомки тех дизайнеров, конструкторов и модельеров? Времена изменились, и, уверяю тебя, они были бы счастливы пользоваться сейчас лифтами, антигравитационными платформами, гидравликой или чем-нибудь еще. Но для полного переоборудования всех их помещений требуется столько циркуляров, прошений, инструкций, сил, времени и средств, что никто не хочет затевать это, а потом нести ответственность, если что-то пойдет наперекосяк. У них, между прочим, постоянно что-нибудь идет наперекосяк…
      – А имена?! – снова возмутился я. – Инсайдера звали ДУРИ ГЛАУП! А судью – Суспензорий. СУСПЕНЗОРИЙ! Ты, Мун, знаешь, что означает это слово?
      – Знаю, – хмыкнул Макой. – Но реальностей множество, Уиш. Может быть, в какой-то могло бы показаться странным, или даже неприличным твое собственное имя.
      Я устало прикрыл глаза.
      – Ты это брось, мое имя самое нейтральное, я его долго выдумывал.
      – Когда возвращался, снаружи уже светало, – сказал Мун, пропуская мимо ушей мою реплику. – Ночью был ливень – все вымокло, холодный ветер дует… В горах сейчас довольно уныло и неуютно. В такое время единственные стоящие занятия – спать под боком у любимой женщины… ну, во всяком случае, у привычной женщины… Хотя, когда тут привыкать!
      – Как прошла твоя сделка? – спросил я без интереса.
      – Великолепно! – произнес он, и в его голосе появился энтузиазм, но потом Мун глянул на меня и смущенно добавил: – Продал почти все, хотя они и жутко дорогие… Слушай, Уиш, я в некотором роде считаю себя ответственным за то, что произошло с тобой. Ведь это я подбил тебя стать смотрителем… Конечно, это было что-то вроде пьяной шутки, я и не догадывался, к чему она может привести, но… Что я теперь могу для тебя сделать?
      – Расскажи, что это за реальность Вне Закона?
      – Ссылка? О, это серьезно… Ссылка – реальность-дыра, реальность-без-возврата, реальность… Одним словом, Эгида пакует туда всех особо опасных преступников… ну, или тех, кто уже не помещается в карьерах Зенита.
      – И оттуда нельзя выбраться?
      – Очень трудно. Во-первых, это реальность "+ / – ", во-вторых, за тахионными связями Ссылки следят, в-третьих, до того, как началось ее использование в качестве межреальностной тюрьмы, агенты Эгиды прошлись по Ссылке от северного до южного полюса, уничтожая все, что хоть сколько-нибудь напоминало технологию, способную привести к созданию тахионных уловителей. Правда, одно время существовала – хотя, возможно, она существует и до сих пор – подпольная организация, ее члены называли себя макрофагами. Они считали аморальной саму идею Ссылки и несколько раз отправляли туда через подпольные РД-станции – есть ведь и такие – какое-то оборудование, лекарства, вроде бы даже оружие. Но, по слухам, Эгида разгромила их.
      – А циклоп? Как во все это вписывается циклоп?
      – Так называемые циклопы – аборигены Ссылки. Вряд ли их можно рассматривать как самостоятельную силу, насколько я понимаю, они практически ассимилировались в массе осужденных.
      – Да, но зачем циклопам понадобился камень? И, если на это пошло, как одни из них смог проникнуть сюда, раз Вне Закона – реальность "+ / – "?
      – Понятия не имею, но сомневаюсь, что циклоп действовал самостоятельно. Скорее всего, твоего знакомца послал какой-то предприимчивый ссыльный, нашедший одну из посылок макрофагов или сумевший каким-то иным способом овладеть технологией деформации. Помнится, какое-то время назад туда сослали одного известного ученого, Урбана Карафа… ну, он больше был известен своей неустоявшейся психикой и опасными экспериментами, чем какими-нибудь выдающимися изобретениями, но работал как раз в области деформации и энергонакопления. Так вот, может быть он…
      Я спросил:
      – Значит, покинуть Ссылку все-таки можно и без дефзонда?
      Он пожал плечами.
      – Выходит, что так. Но вот зачем кому-то там понадобился еще один энергонакопитель, понятия не имею. Кстати, недавно по РД-станциям в разных реальностях прокатилась волна исчезновения КРЭНов и некоторого другого малогабаритного оборудования. Было даже одно убийство… Я только сейчас сообразил, что это ведь звенья одной цепи. Мы, кажется, имеет тут дело с широкомасштабной диверсией… М-да, дело кажется мне все более запутанным и опасным…
      – А мне – все более трудновыполнимым. Как я смогу остаться в живых, да еще и найти камень в реальности, сплошь населенной убийцами, бандюгами и ворами?
      Он возразил:
      – Ты-то и сам не активист Армии Спасения. Кроме того, не думаю, что в Ссылке отсутствуют подобия социальных институтов и инфраструктур. Гумам, даже отпетым мошенникам, свойственно более или менее разумно обустраивать свою жизнь.
      – Я не понял, что ты сейчас сказал, но ты сказал хорошо. Социальные институты, инфраструктуры – это же замечательно!
      – Ну, и кроме того, – продолжал Макой, игнорируя мои саркастические потуги, – туда ссылали не только обычных преступников. Иногда во Вне-Закона попадали и другие, уж слишком досадившие Эгиде, или просто ошибочно осужденные. Так что, наверное, и там существует прослойка вполне нормальных личностей…
      – Пусть так, – перебил я. – Все равно, как я смогу найти один небольшой, хотя бы даже и редкий камень? В целой реальности?
      – Не скажи. Разумные обитают там на довольно ограниченном пространстве. И кроме того, цитирую: «из каждой точки данной реальности можно попасть лишь в ограниченное число точек другой реальности». Вполне вероятно, что ты – тем более воспользовавшись той же РД-станцией – попадешь в то же место, что и циклоп. Если только он сразу же по прибытии не сел в скоростной прайтер, а там их наверняка нет, ты точно будешь знать, что КРЭН находится где-то неподалеку.
      – Постой, но мы ведь даже не знаем, вернулся ли циклоп в Ссылку!
      – Ну, это не сложно проверить… – Мун Макой встал, обойдя круглую площадку, подошел к тахионному уловителю и чем-то там пощелкал.
      – Последнее перемещение было в Зенит, – сообщил он вернувшись. – Это вы с инсайдером-ревизором. А перед этим зафиксировано перемещение в Ссылку. Так что…
      Мне в голову пришла новая мысль.
      – Вот еще я не пойму, почему в момент нападения циклоп выглядел как гум? И что он делал в доме Хуансло Хита?
      Макой развел руками.
      – Тут мы можем только гадать, но я мыслю это себе так… Циклоп был послан за КРЭНом и должен был передать кристалл тому, кто его направил, но в нем проснулась жадность, и он решил прихватить еще что-нибудь для себя, раз уж подвернулась возможность грабануть кого-нибудь в другой реальности. Он неумело, как мог, закамуфлировался. Когда сигнализатор в доме сработал, Халай прилетел на станцию, циклоп спрятался от него и затем проник на прайтер. Халай покрутился по станции, никакого клиента не обнаружил, решил, наверное, что автоматика дала сбой, и вернулся обратно, не подозревая ничего о циклопе, прячущемся в шкафу. Дальше, выходит, циклоп целый день скрывался где-то в доме, не рискуя покинуть его, а затем ночью прилетел сюда уже вместе с тобой. Он, возможно, напал бы на тебя еще в Белянах, но, наверное, не знал, как самому вернуться на станцию, кроме того, там ведь вчера, ты говорил, постоянно шныряли люди… Значит, этой ночью он вместе с тобой вернулся и, выждав удобный момент, напал. А затем, пока ты валялся без сознания, преспокойно взял камень и вернулся в Ссылку. В таком раскладе есть, конечно, некоторые натяжки, но ничего более логичного мне в голову не приходит.
      Мы помолчали. Мун Макой, пристально разглядывавший меня, наконец произнес:
      – Слушай, в конце концов, Хлор был моим другом… И я виновен в том, что ты попал в эту передрягу с Эгидой… Уиш, я помогу тебе!
      – Шикарно! – воскликнул я, воодушевляясь и пожимая протянутую руку. – Значит, отправимся туда вдвоем?
      Он одернул руку и воззрился на меня.
      – Что ты, я имел ввиду совсем не это!
      – Не это? Что ж тогда?
      – Я дам тебе… – Макой поставил свой баул на стол, достал оттуда ярко раскрашенную коробку и протянул мне.
      В верхней ее части было нарисовано улыбающееся во весь рот лицо с красным вопросительным знаком на лбу, а слева от лица шел текст:
      ФИРМА «МУК, МИКРОН И Ко»
      СЕМЯ МУДРОСТИ ЗЕРНО ЗНАНИЙ
      БЕЗОТКАЗНО
      в десяти граммах материи сведения
      ОБО ВСЕХ И ОБО ВСЕМ
      информация о всех существующих реальностях
      НЕЗАМЕНИМЫЙ СОВЕТЧИК И ДРУГ
      Если УСЛОВИЯ ТРУДНЫ, если ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВЫНУЖДАЮТ,
      если НАСТОЯЩЕЕ ТУМАННО, а БУДУЩЕЕ НЕОПРЕДЕЛЕННО
      К кому Вы обратитесь за помощью и советом, за поддержкой и сочувствием?
      К НЕМУ!!!
      (В данное устройство улучшенной модификации вмонтирован также блок морализаторских сентенций и модуль религиозных наставлений.
      Ближайшая ремонтная мастерская: реальность Хиоры, станция РД (Х-11/7)).
      АДАПТИРОВАНО К УСЛОВИЯМ РЕАЛЬНОСТИ БЬЯНКА.
      Я прочитал текст, вдумался, перечитал еще раз и спросил:
      – Ну? И чего это?
      – Советчик, – пояснил Мун. – У меня остался последний экземпляр. Они очень дорогие, так что будь с ним осторожен. Потом вернешь… если будет возможность.
      – То есть, ты мне его даешь?
      – Вот именно.
      – Как хорошо! Только вначале объясни, что такое Советчик?
      – Его название вытекает из функций. Это ЛЮМ… ну, что-то вроде «Порхи», только гораздо меньше, намного сложнее и не в пример более универсальное. Помимо нас их еще производит «ЭЛКТРИКУМ МАГИК», но они – жалкие эпигоны.
      – И чего мне с ним делать?
      – Я объясню тебе. Пересядь на стул и расслабься.
      Я пересел и расслабился.
      Мун Макой открыл коробку и достал их нее пистолет, очень напоминающий те, с помощью которых в меня ввели ДЕЗ и таймер. Вслед за этим я увидел миниатюрный каплеобразный предмет серебристого цвета.
      – Вот эта манюня – люм?!
      – Да, да… – он приставил дуло пистолета к «капле» и нажал на что-то. Высунувшийся металлический цветок, словно мгновенно распустившись, захватил Советчик своими лепестками, и также мгновенно «увял».
      – Наклони голову, – приказал Мун Макой, подступая ко мне. – Влево или вправо…
      – Стоп! – воспротивился я. – Ты что, собираешься засунуть ЭТО мне в ухо?
      – Точно. В этом-то соль…
      – Не знаю, при чем тут соль, но мне это не нравится… Меня уже и без того напичкали всякой дрянью – одна в плече сидит, другая в руке тикает, и обе за мной следят…
      – Нет, «соль» – это просто идиома. Не бойся, все совершенно безвредно, зато много пользы…
      – А например?
      – Например, это устройство в любых обстоятельствах даст самый толковый совет из всех, какие только вообще возможны.
      – Как это?
      – Вот так. Советчик может говорить, он снабжен речевым синтезатором и голосовым адаптером. Это своего рода киборг, крайне сложная биокибернетическая система, сигом… неважно. Он будет слышать все, что слышишь ты, у него даже есть визуальный рецептор, который он в случае необходимости может ввести в оболочку твоего глаза, это лишь самую малость болезненно. Тебе достаточно только тихим голосом описать ему обстановку. Вербальные колебания передаются через черепную кость. Ну и самое главное – он ОДУКОМ.
      – Оду-кто? – переспросил я.
      – Одушевленный компьютер. То есть Советчик осознает себя как личность и даже способен испытывать эмоции. Они, конечно, гораздо ограниченнее, чем у людей, но также довольно разнообразны. В случае сбоев сигом может эмоционально отождествить себя с какой-нибудь исторической личностью или реально несуществующим персонажем. В него заложены сведения о что-то около биллиона исторических персоналий и персонажей из большинства сопредельных реальностей. При отождествлении он придает своей псевдо-Эго-структуре стабильность. Ну, и кроме того, он просто очень много знает.
      – Но он ничего не знает о Ссылке, – возразил я. – Ведь о ней мало чего известно тем, кто его создал.
      – Не совсем так. Советчик может экстраполировать из уже известных фактов и на этой основе делать вполне верные выводы, а кроме того, он постоянно принимает к сведению вновь возникающую информацию. Экстраполяция – приоритетная способность ОДУКОМов такого уровня сложности. Ведь, поясняю, в любой реальности небо – вверху, земля – внизу, вода – жидкая, песок – сыпучий… понял?
      – Не очень-то, – сказал я, и тут по моему правому уху как будто несильно хлопнули ладонью, и появилось внезапное ощущение, что оттуда высосали весь воздух. Возникла легкая боль, я дернул головой, и боль прошла.
      – Вот и все, – довольно произнес Мун Макой, извлекая что-то из рукоятки и кладя коробку с пистолетом в баул. – Поздравляю! Ты пополнил ряды клиентов трансреальностной промышленной группы «МУН и Ко».
      Я прислушался к своим внутренним ощущениям и возразил:
      – Но я ничего не чувствую и не слышу.
      – Имей терпение. Советчику потребуется какое-то время для адаптации в новой ментальной среде с незнакомыми синаптическими реакциями.
      – И как долго длится это время?
      – Все зависит от индивидуальной Эго-структуры данного Советчика и индивидуальных психических качеств данного организма-носителя в смысле, тебя. Кстати, насчет времени. Что там показывает твой таймер?
      Я посмотрел.
      – Шестнадцать часов три минуты. Время поджимает. Мне надо отправляться – прямо сейчас.
      – Да, – согласился Мун Макой и пошел к тахионному уловителю. – Прямо сейчас… Увы, я не смогу снабдить тебя как следует, Уиш. Давай только выпьем за успех твоего почти безнадежного мероприятия.
      Тахионный ускоритель загудел громче после того, как Макой что-то повернул на пульте. Потом он вернулся, достал из холодильника очередную бутылку и разлил вино по стаканчикам. Мы выпили стоя, я подобрал с пола все это время валявшийся там бритвенный ножик, сунул его в карман и шагнул на круглую стартовую площадку деформационной машины.
      Кивнув мне, Макой вернулся к уловителю и опять там что-то нажал. Деформационная машина начала работать на полную мощность – воздух над перилами заструился, площадка под ногами мелко завибрировала. Я глубоко вздохнул, сжимая в кармане рукоять ножа. От уловителя Мун Макой смотрел на меня странно блестящими глазами… мне вдруг показалось, что в них светится торжество.
      Вздрогнув, я очень внимательно поглядел на него.
      Воздух над перилами мерцал и переливался. Сверкающие светила, которых не было внутри РД-станции, но которые засияли в моей голове, слепили, нарушая привычный ход мыслей.
      Я потерялся во времени и пространстве, мысли, воспоминания и чувства – все смешалось; в одну секунду перед внутренним взором промелькнули все события минувшей ночи, все те мелочи и детали, которые я проглядел, но которые подспудно откладывались в сознании, чтобы теперь сложится в общую картину.
      Я понял. Очень четко и ясно вдруг понял ЧТО ИМЕННО ПРОИЗОШЛО.
      – Мун?! – заорал я, рванувшись с круглой площадки и выхватывая из кармана ножик. – Ты? Так это БЫЛ ТЫ?!
      Я успел схватится за перила, но тут вихрь ярчайшего света подхватил меня, закружил и понес куда-то, а через мгновение исчез, схлынул…

***

      Я стоял на круглой металлической площадке с ржавыми перилами внутри деревянного помещения без окон и дверей. В крыше были проломы, сквозь которые виднелись быстро несущиеся по низкому серому небу облака. На площадке отсутствовала штанга с кристаллом, рядом не было тахионного уловителя или чего-нибудь, напоминающего механические устройства – в помещении помимо площадки вообще больше ничего не было. Кое-где сквозь дощатый пол проросла чахлая трава.
      (АБРХМ!)
      Я вздрогнул.
      (КЛО… КЛО… КЛО…) – отчетливо пропищал голосок в моей голове. Вслед за этим возникла быстрая неприятная вибрация, заставившая зубы лязгнуть.
      (КЛО… КЛЮ… ВКЛЮ… ВКЛЮЧЕН!)
      – Неужели? – пробормотал я.
      Откуда-то снаружи внезапно раздался крик ужаса, затем быстро затихший топот ног. Я вздрогнул опять.
      (АБРХМ!)
      Я спросил:
      – Советчик? Что ты хочешь этим сказать?
      (ОЩУЩАЕТСЯ КАКОЕ-ТО НЕМОДУЛИРОВАННОЕ ВЛИЯНИЕ ИЗВНЕ. КРОМЕ МЕНЯ ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО-ТО ЕЩЕ!)
      Вновь возникла вибрация, и после этого писклявый голос смолк.
      – Святой Деметриус! – произнес я с горечью. – Мун обвел меня вокруг пальца, как мальчишку, а теперь еще ко всем прочим неприятностям сломанный Советчик в моей голове… или это тоже часть его плана? Впрочем, сейчас важнее другое… Где я?
      (КОНЕЦ ПЕРВЫХ СУТОК)

      (ВТОРЫЕ СУТКИ)
 

 
      ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ
      Это был город, но создавалось впечатление, что в нем не осталось ни единого жителя. То здание без окон и дверей, из которого я вылез через пролом в крыше, замыкало кривой не мощенный тупик. Вокруг были дома – все одноэтажные, деревянные и неказистые с виду. Стекла в узких окошках отсутствовали, их заменяла пленка лилового цвета, о происхождении которой задумываться не хотелось.
      – Эй! – крикнул я. – Эй, бандюги! Есть кто?
      Никакого ответа. Советчик тоже молчал. Я двинулся вдоль тупика, вглядываясь в подслеповатые окна, но мало что различая сквозь пленку. Вскоре на дороге обнаружилось перевернутое деревянное ведро и рядом мокрое пятно. Ведро опрокинулось недавно, наверное, кто-то в спешке бросил его…
      Я сделал еще несколько шагов, и тут впереди, из узкой двери деревянного дома выскочил человек. Босой, в длинной грязной рубахе почти до колен. Глянув на меня дикими глазами, он, спотыкаясь, припустил через тупик и быстро скрылся в дальнем его конце.
      – Стой! – с некоторым опозданием крикнул я. – Стой, придурок!
      Тупик вывел меня на круглую площадь, к которой лучеобразно сходились кривые улочки. Посреди площади имели место большие солнечные часы – выложенный из желтых булыжников круг, в центре которого вкопан в землю плохо отесанный деревянный кол. По естественным причинам сейчас часы ничего не показывали, но их наличие говорило о том, что пасмурная погода не является обычной для Ссылки.
      – А-ну, сюда! – внезапно услышал я. – И не думайте, что я вас не вижу!
      Я поднял голову и увидел на другой стороне площади крупную женщину в грязно-белом платье, босую.
      – Сюда говорю! – опять крикнула женщина. – Облава!
      – Сейчас! – громко ответил я и пошел к ней, когда откуда-то из-за домов появились трое детей в рубахах.
      – Где вы были? – строго спросила женщина. – Хотите попасться наемникам? Быстрее!
      Поворачиваясь, она скользнула по мне равнодушным взглядом, и скрылась в одном из домов вместе с детьми.
      – Подождите! – крикнул я и побежал.
      Дверь дома, в котором исчезла незнакомка с детьми, была распахнута и поскрипывала, качаясь на петлях. Я шагнул внутрь и оказался в полутемной комнате с примитивной мебелью. Через единственное затянутое лиловой пленкой окно был виден узкий заросший травой дворик. Ни в комнате, ни во дворе никого не было. Я выругался, не понимая, куда могла подеваться женщина с детьми, и посмотрел на таймер. Пятнадцать часов, сорок минут, тридцать две секунды. Двадцать минут драгоценного времени уже бессмысленно потрачены. Еще раз оглянувшись, я вышел наружу и тут увидел людей.
      По площади, одетые в одинаковую серую одежду, развернутым строем шагали мужчины, и у каждого в руках было что-то вроде небольшого лука. Приглядевшись, я понял, что это арбалеты – взведенные и готовые к бою. Я попятился и выглянул на соседнюю улицу. Она тоже была перекрыта мужиками в сером.
      Попасть в какую-то неведомую облаву и быть схваченным неизвестно кем в первый же час моего пребывания здесь… нет, это не входило в мои планы. Я собрался нырнуть в дверь одного из домов, когда женский голос произнес:
      – Ты псих, да?
      Я резко обернулся, ожидая увидеть крупную женщину, но увидел худую девицу. Одетая в грязно-серую длинную рубаху, она была ниже меня на голову, со спутанными светлыми волосами, чумазым лицом и, естественно, босая.
      – Или просто прикидываешься смельчаком? – добавила она. Голос был как будто детский, но с легкой хрипотцой.
      – А куда прятаться-то? – спросил я.
      – В норы, ясное дело.
      – Норы?
      Некоторое время мы рассматривали друг друга, а мужики в сером быстро приближались. Незнакомка окинула взглядом мою одежду и сказала:
      – Так ты новенький?
      – В смысле? – не понял я. – А, ну да! Попал сюда… – я глянул на таймер. Пятнадцать часов, тридцать семь минут, двадцать секунд… – всего двадцать три минуты назад…
      – И как раз во время облавы, – констатировала она. – Ты по жизни такой счастливчик, или это у тебя полоса везения? Ладно, иди за мной!
      Я не привык, чтобы мной командовали какие-то неумытые девицы, однако сейчас выбирать не приходилось, и я вернулся за незнакомкой в дом.
      Тут очень быстро выяснилось, куда подевалась женщина с детьми – в дальнем углу комнаты под кучей тряпья обнаружилась крышка люка.
      – Лезем сюда, – сказала незнакомка. – Я первая. Закроешь его за собой.
      Под полом начиналась узкая вертикальная лестница, девица стала спускаться, и я, последовав ее примеру, захлопнул люк над головой. Стало темно.
      – Что это сыплется мне на голову? – вдруг произнесла она. – Эй, новичок, а ты… да ты ведь в сапогах!
      – Ну? – сказал я. – И что?
      – Во даешь! А я и не подумала – ты ж только что прибыл! Кожаные?
      – Точно. Сафьяновая кожа.
      – Слушай, дашь мне их, ладно?
      – С чего бы это?
      – Так ведь я тебя спасла.
      – От этих людей на площади?
      – Ну да. Дашь сапоги?
      – А кто они? Стражники?
      – Сам ты стражник. Откуда они возьмутся в нашей реальности? Это наемники Свена Гленсуса.
      «А это кто такой?» – хотел спросить я, но тут в моей голове раздался надсадный вой, быстро перешедший в визг и вдруг смолкнувший так же неожиданно, как и начался. Я чуть не свалился на голову спутницы и лишь в последний момент успел схватиться за перекладину.
      (АТМОСФЕРА РЕАЛЬНОСТИ ОРТА ТАК НАСЫЩЕНА КИСЛОРОДОМ, ЧТО НЕПРИВЫЧНОМУ ЧЕЛОВЕКУ ОН БЬЕТ В ГОЛОВУ, НАПОЛНЯЯ СОБОЮ КРОВЬ СВЕРХ МЕРЫ, И ЭТО ПРИВОДИТ К ОПЬЯНЕНИЮ, КАК ОТ ВИНА, – затараторил писклявый голосок в моей голове. – ЦИТАТА: «ВСЕОБЩАЯ ОПИСЬ РЕАЛЬНОСТЕЙ» – ТОМ ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ, СТРАНИЦА СТО ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, ВТОРОЙ АБЗАЦ С КОНЦА. ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ? ОРГАНИЗМ-НОСИТЕЛЬ, ВЫ СЛЫШИТЕ МЕН-Я-Я?!)
      – Слышу! – произнес я, морщась, и голос стих.
      – Слышишь, тогда почему не отвечаешь? – спросила снизу незнакомка. Кажется, она что-то говорила на протяжении вспышки активности Советчика.
      – Ты что-то хотела? – уточнил я, все еще морщась. В голове гудело.
      – Слушай, паря, ты действительно псих? Я спросила – как насчет сапог?
      – Так что там насчет сапог?
      – Отдашь их мне?
      – То есть подарить?
      – Ну наконец-то, просек. Даже не верится!
      – А что, сапоги такая ценность в вашей реальности?
      – В нашей, новичок, в нашей! Если успел заметить, ты тоже здесь, и выбраться отсюда не сможешь.
      Я мысленно усмехнулся и, скосив глаза, посмотрел на светящийся циферблат таймера. «15. 15. 02».
      – Ты не ответила. Почему сапоги так ценны?
      – Не сапоги – кожа вообще. Материю-то мы делаем, хоть и паршивую, но подходящих животных, с которых можно спустить шкуру, здесь нет.
      – Что-то мне не хочется дарить тебе сапоги, – заявил я, подумав.
      – Ах так? Тогда стой, дальше ты не спускаешься. Двигай назад, понял?
      – Какая ты настырная, – сказал я. – Может, они на тебя и не налезут.
      – У меня тридцать шестой размер, – обиделась девица. – И вообще, сапоги мне нужны для брата.
      Тут меня осенила свежая идея, и я сказал:
      – Ну ладно, договорились.
      Она явно обрадовалась, не надеясь, по-видимому, отнять у меня сапоги силой.
      – Вот и хоро…
      – За поцелуй, – добавил я.
      – Что? – удивилась она. – Чего?
      – По-це-луй, – раздельно повторил я. – Знаешь, что это такое? Ты целоваться вообще умеешь?
      – Умею! – отрезала девица и, немного подумав, согласилась. – Ну… и бес с тобой.
      – Только ты вначале хорошенько умойся, – добавил я.
      – Ах ты скотина! – произнес возмущенный голос снизу. – Кобель! Бабуин недозрелый!
      – Ну что ты, солнышко, – примирительно сказал я. – Зачем такие слова? Не серчай, кожаные сапоги стоят того. Лет-то тебе сколько?
      – Я тебе не солнце и сколько мне лет, не твое дело! Стой!
      – Почему – стой?
      – Пришли.
      – Да? И что дальше?
      – Теперь надо прыгать.
      Я посмотрел вниз. Там как будто бы виднелась большая бесформенная куча, но что это такое, было не понять.
      – Ты уверена? – спросил я.
      Вместо ответа она прыгнула. Звука удара обо что-то твердое не последовало, но это еще ничего не значило. Прыгать вот так запросто, в темноту, в полную неизвестность, совершенно не хотелось, но в этот момент сверху донесся приглушенный скрип, и я поднял голову.
      Далеко вверху обозначился квадрат тусклого света – там кто-то открыл люк. Это решило дело, и я прыгнул…
      …Прямо на спутницу, лежащую лицом вверх на большой куче тряпья. Я упал рядом с ней, растопырив руки. Правая рука опустилась на ее грудь. Девица громко выдохнула и сказала:
      – Ах ты!.. – после чего быстро отодвинулась.
      – Уиш, – поспешно представился я. – Уиш Салоник.
      – Прими мое соболезнование, – сердито ответила она и, повернувшись, соскользнула вниз. Я немного полежал, затем последовал ее примеру.
      Мы стояли на каменном полу в начале длинного, широкого, тускло освещенного коридора, дальний конец которого терялся в темноте. Слышен был плач младенцев, кашлянье, тихие голоса, бормотание, звяканье, шарканье ног и множество других звуков. То тут, то там горели свечи и факелы, и в их неровном свете было видно множество людей, в основном сидящих под стенами.
      – Это чего? – спросил я.
      – Норы, – ответила она.
      – Я вижу, что это не горная хребет. Откуда это взялось?
      – Кто его знает… Может, когда-то давно вырыли одноглазые…
      – Одноглазые? Кто это?
      – Кто, кто! Местные!
      – А! Циклопы! – догадался я. – Значит, одноглазые? Они тоже живут в городе?
      – Очень мало. Ссыльные почти вытеснили их.
      – А что здесь делают все эти люди?
      – То же, что и мы. Прячутся.
      – От кого?
      – Ты что, совсем двинулся? От людей с самострелами!
      – Я просто пытаюсь как можно четче прояснить для себя обстановку. Значит, от наемников Глена Свенсуса. Или Свена Гленсуса? Ну хорошо, кто такой этот Гленсус?
      – Давай сапоги, Рыжий, – хмуро сказала она.
      – А поцелуй?
      – Будет тебе поцелуй.
      – Ха! Сначала умойся!
      – Сукин сын!
      Она пошла по коридору, и я поспешно двинулся за ней. Люди, сидящие под стенами, в основном не обращали на нас внимание.
      – И кого ищут эти наемники? – продолжал спрашивать я. – Ради чего облава?
      – Не знаю! – отрезала она. – Не знаю и знать не хочу… – и тут же с чисто женской логикой добавила: – Может быть, они ищут меня. Может быть, этот скотина Гленсус хочет на мне жениться.
      – Местный большой босс хочет на тебе жениться? Ты уверена? Я нахожу, что в это трудно поверить.
      Она покосилась на меня и пробормотала что-то вроде «сам хорош».
      – А как тебя зовут, лучшая девушка Ссылки? – спросил я, и тут, словно в ответ, справа раздалось:
      – Эй, Лата, кого это ты подцепила?
      – А, черт! – пробормотала моя спутница. – Ведь говорила – отдай сапоги!
      При свете длинной свечи несколько мужиков играли в карты. Они повернули головы в наши стороны, и один из них, тот, который говорил, медленно поднялся и не спеша, вразвалочку, подошел, шлепая босыми пятками по каменному полу.
      – Сиди себе да помалкивай, Ватти! – с вызовом сказала Лата и тихо добавила, обращаясь ко мне. – С девушкой ты очень нахальный. Посмотрю, как ты будешь вести себя с этими…
      – Новичок? – осведомился Ватти, показывая в кривой улыбке желтые зубы.
      – Уиш Салоник, – радостно представился я, широко улыбаясь и протягивая руку.
      – Да, он новичок, – подтвердила Лата. – Оставь, Ватти. Не трогай его!
      Мужик посмотрел на мою руку, не делая попыток пожать ее, и перевел взгляд на Лату.
      – Ведь я говорил тебе, не связывайся с новичками, пока не узнаешь, за что их сослали. Вдруг он не честный убийца и насильник вроде меня, а растлитель малолетних, щипач, или, чего хуже, скокарь? Хорошие у тебя сапоги, братуха!
      – Хочешь, чтобы я напустила на тебя Чочу? – угрожающе спросила Лата.
      Ватти хохотнул несколько напряженно.
      – Но твоего братца нет здесь, правда? Твой шибко крутой братец где-то далеко… Значит, новичок? – еще раз осведомился он. – Новички должны платить пошлину за въезд, понимаешь, о чем я?.. Сымай шузы!
      – С кого? – спросил я.
      Ватти обрадовался.
      – Остряк! С кого, да? С себя!
      – Проваливай, Ватти! – опять сказала Лата.
      – Сымай! – он достал из-под рубахи длинный ржавый нож. – Если не хочешь, чтобы я их сам снял… вместе с твоими ступнями.
      – Ну что, может, попросишь его, чтобы он тебя поцеловал? – тихо спросила Лата. – Надо было слушать меня.
      Она, наверное, думала, что я не попрошу…
      – Поцелуй меня, братуха… – сказал я, сжимая в кармане рукоять бритвенного ножика, и потом добавил, куда именно.
      Взмахнув ржавым лезвием, он шагнул ко мне, а я заехал ему кулаком в нос. Ватти отпрянул, его голова дернулась, на губы и подбородок брызнула кровь.
      – Ух! – сказал Ватти, и его кореша у стены вскочили.
      Ватти облизнулся и произнес:
      – Теперь тебе конец, новичок!
      В этот момент пронзительный голос где-то позади нас завопил на весь коридор:
      – Наемники! Они в норах!!!

***

      В одно мгновение все вокруг изменилось.
      Коридор наполнился криками, звоном, гулким шлепаньем босых пяток и мечущимися фигурами. Мужиков под стеной как ветром сдуло. Лата схватила меня за локоть и потащила куда-то еще до того, как нож Ватти опустился.
      – Встретимся, новичок! – успел крикнуть он мне вслед.
      Лата, не останавливаясь, тянула меня по коридору. Большинство свечей и факелов вокруг нас погасло, но я все же заметил тяжелую стрелу, шлепнувшуюся на пол рядом с нами. Это послужило хорошим стимулом к тому, чтобы прибавить шаг. Теперь уже не Лата меня, а я ее тащил вперед.
      – Зачем они полезли в норы? – задыхаясь, пробормотала она. – Раньше такого не бывало!
      – Куда теперь? – прохрипел я.
      – Тут есть ответвление… о нем мало кто знает…
      Она повернула, и мы влетели в узкий боковой коридор, потом свернули еще раз и, пробежав несколько метров, остановились. В стене была ниша с вертикальной лестницей, почти неразличимой в темноте. Шум паники стал тише.
      – Это ведет на поверхность? – спросил я, тяжело дыша.
      – Конечно…
      Лата опустила мою руку, прислонилась плечом к стене и стала чесать царапину на щиколотке.
      – Ты уверена, что нам надо возвращаться туда?
      – Ясное дело. Можешь предложить что-нибудь лучшее?
      – Нет. А ты?
      – Норы не очень-то большие. Наемники быстро оцепят все здесь, и тогда убежать будет невозможно. Всех, кто останется, схватят.
      – И что с ними сделают?
      – Кто согласится, того завербуют, а остальных… кого продадут в Кидар, а кого и отпустят… самых слабых и бесполезных.
      – Что это такое – Кидар?
      – В ссылке существует два крупных города-государства. Тот, в котором мы находимся – Хокус, а другой, гораздо восточнее, Кидар. Там селятся те, кто привык к жаркому климату.
      – Если этот ваш Хокус – крупный город-государство, то я – самка ящера-заточника.
      – Стариков, больных и детей они отпускают. С мозгами у тебя плоховато, но вообще-то ты здоровый, а? Так что тебя не отпустят…
      – Ты мне тоже успела понравится, Лата, – откликнулся я. – Поползли?
      Она поставила ногу на нижнюю перекладину, и ее рубашка натянулась на коленях.
      – Лезь первым, – решила она, покосившись на меня и отступая в сторону.
      Хмыкнув, я полез.
      Крики, шлепанье пяток, звон и треск вскоре окончательно смолкли. Мы на ощупь поднимались в кромешной темноте и полнейшей тишине, и вскоре, как мне показалось, попали в узкую шахту.
      – Что-то пока не видно ни одного циклопа… то бишь одноглазого, – произнес я. Голос отдавался коротким эхом. – Где они живут?
      – Немногие – в городе, еще меньше служит у Свена Гленсуса, а большинство обитает на западе, в развалинах.
      – Где живет этот Гленсус?
      – В Зеленом Замке, за рекой.
      – Как он ухитрился отстроить себе замок при здешней отсталости?
      – Замок построил кто-то другой, давным-давно… Может, одноглазые, а, может, кто еще …
      Некоторое время мы поднимались молча, а затем Лата сказала:
      – Осторожно!
      Ее предупреждение несколько запоздало, так как за мгоновение до этого я сильно треснулся теменем обо что-то твердое. «ГУУХ!» – разнеслось по шахте.
      – Заратустра меня побери! – выдохнул я.
      – Это люк, – пояснила Лата. – Он вроде того, через который мы сюда спустились, только каменный… так что приподними крышку и отодвинь ее.
      Я поступил согласно инструкции, и тусклый дневной свет озарил шахту.
      – Где мы? – спросил я, выглядывая наружу и потирая ушиб на темени. Передо мной была улица, очень похожая на тупик, в котором я очутился по прибытии в Ссылку, только немного шире.
      Снизу прозвучало:
      – Здесь центр города. Вылазь, быстро!
      Я вылез, уселся на землю, скрестив ноги, и протянул руку появившейся следом Лате. Помощь мою она проигнорировала.
      – Послушай, – сказал я, – если наемники проникли в эти ваши Норы, то они с тем же успехом могли устроить засады во всех тех местах, где из Нор есть выходы на поверхность…
      – Могли, – согласилась она.
      Я огляделся. На улице не было видно ни единого живого существа, но это еще ничего не означало.
      Лата, с трудом установив каменную крышку люка на прежнее место, решительно произнесла:
      – Значит так! Я тебе помогла, и теперь мы расходимся, каждый своей дорогой. Все понял? Давай сапоги!
      – А вдруг там где-нибудь все-таки есть засада? – предположил я. – Вдруг кто-то там решил «сделать засаду для убийства»? Это цитата, ты не поймешь…
      – Плевала я на твои цитаты с высокого минарета. То же мне книжник… Попадешь в засаду, значит сам виноват. Так тебе будет и надо.
      – Но и ты можешь попасться…
      – Это уже мое дело.
      – Нет, так не пойдет, – решил я, улыбаясь. Мне почему-то нравилось доставать ее. – Я-то никуда не попаду, но ты – слабая девушка, должен же я тебя защитить в случае чего… Дойдем до конца улицы, а там посмотрим.
      – Ты – защитить меня?! – возмутилась она. – А ну сымай сапоги!
      – Ты сейчас разговариваешь почти как Ватти. Может, еще и нож достанешь?
      – У меня есть нож. Так что, может, и достану.
      – Где ж ты его, интересно, прячешь? А! Кстати! Как насчет по…
      Тут она разъярилась окончательно.
      – Слушай, чего ты ко мне пристал, трам-тебя-тарарам! Не собираюсь я целоваться со всякими рыжими полудурками, затарарамь себе на носу… трам-трам-трам!..
      – Ну и не надо, – легко согласился я. – Можно подумать, великое счастье! Неужели до сих пор не поняла, что никаких сапог не получишь? – я встал, решительно схватил ее под мышку и рывком поднял на ноги. – Ладно, все! Пошли!
      Мы двинулись по улице: я – стараясь держаться возле домов, она – отойдя от меня почти на середину и задрав нос. Улица вскоре закончилась, и я осторожно выглянул из-за угла последнего дома. Там стояла деревянная будка с призывной вывеской:
      «ЛУЧШЕЕ ПИВО. ГАРАНТИРУЕТ ХАЛИ ГАЛ»
      Вокруг вроде бы никого не было.
      – А у вас здесь и пиво варят, – удивился я, но Лата не ответила.
      Мы сделали несколько шагов и увидели за будкой странную – во всяком случае, на мой взгляд – машину, нечто среднее между велосипедом и повозкой.
      Особенно странным казалось то, что все ее части были деревянными. Пока я, разинув рот, стоял и рассматривал сие диковинное устройство, из-под него выскочило четверо людей в одинаково серой одежде, с арбалетами.
      Лата среагировала быстрее меня, ахнула и, развернувшись, попыталась дать деру, но один из наемников, обладатель длинных висячих усов, в три прыжка догнал ее, цепко обхватил за талию и поволок обратно. Трое других вскинули оружие, направляя на меня наконечники стрел. Я замер.
      – В натуре! – сказал тот, что тащил Лату. – В натуре, не зря на стреме стояли! Это ж, кажись, та самая… – он стал разворачивать ее лицом к напарникам. Лата тут же вцепилась в его волосы и даже, кажется, попыталась оторвать один из шикарных усов. Наемник заорал, и остальные бросились к нему на выручку. Решив, что обо мне временно забыли, я попятился, но один из серых повернулся с арбалетом наизготовку и приказал:
      – Руки за голову! Стой и не шевелись!
      Тут на сцене появилось новое действующее лицо и увидев его, я обомлел.
      Он сильно смахивал на волосатого вышибалу Мармадука из ресторана «НА ГОРЕ», разве что растительность у него сосредоточилась лишь на груди, плечах и руках. Как и Лата, он был ниже меня на голову, но небольшой рост компенсировался мускулатурой, о которой я мог только мечтать. Одет вновь прибывший был в широченные перевязанные веревкой штаны, а физию имел самую зверскую – выступающую массивную челюсть, растопыренные пухлые губы, обвислые щеки, сломанный нос, маленькие глазки, мохнатые, почти сросшиеся брови и узкий, морщинистый лоб.
      Ни слова не говоря, это страхолюдище приблизилось к наемникам сзади, кошачьим движеньем цапнуло двоих за волосы на затылках и столкнуло лбами, а затем ударило еще одного кулаком по голове.
      Трое упали как подкошенные.
      Усатый с расцарапанным лицом отпустил наконец Лату и начал разворачиваться, но обезьяноподобный незнакомец стремительно подкатился к нему на коротких ногах, ухватил одной рукой за ремень, другой за шиворот, на удивление легко приподнял и швырнул. Описав в воздухе дугу, наемник рухнул на повозку и с треском проломил ее.
      – Всего и делов-то, – пророкотал незнакомец.

      ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ
      – Да мы познакомились только что! – воскликнул я. – Чего ты ко мне пристал?
      – Только что?
      Голос, произнесший последнюю фразу, более всего напоминал звук, какой возникает, если колотить по пустой железной бочке, но в данном случае это каким-то образом складывалось в членораздельную, хоть и несколько невнятную речь.
      – И ты не обижал сеструху?
      Я решительно заявил:
      – Нет. Нет и еще раз нет.
      – Это хорошо, – заявил он. – А то я этого сильно не люблю…
      Мы сидели на высоких лавках за грубым деревянным столом и пили мутное кислое вино из глиняного кувшина. Мы – это я и ловко разделавшийся с наемниками обезьяноподобный незнакомец. Из соседней комнаты доносился плеск воды, бульканье и тихие восклицания – там Лата умывалась и пыталась навести марафет.
      – Значит, этот вопрос мы выяснили, – говорил между тем он. – Перейдем к другим. Как, говоришь, тебя зовут?
      Я протянул руку и, широко улыбнувшись, представился:
      – Уиш Салоник.
      Для разнообразия на этот раз моя рука была пожата.
      – Я – Чоча Пат-Рай. Значит, ты не обижал ее и вы знакомы недавно, тогда как получилось, что вы были вместе, когда вас чуть не прихватили наемники?
      Из-за стены раздался голос Латы:
      – Чоча, не трогай его. Он новичок. Я подцепила его во время облавы и помогла спрятаться в Норах.
      – Ага! – сказал Чоча. – Новичок? И зовут Уиш Салоник? Обалденное имя! Из-за него тебя сослали сюда? Или, может, из-за подделки ценных бумаг, грабежа, мародерства, убийства, подлога, махинаций с налогами, чего-нибудь еще?
      – Ничего такого. Просто так получилось…
      Я замолчал, уставившись на появившуюся в дверях Лату.
      Она была одета в другую рубашку – короче и белее первой – подпоясана синим поясом и гораздо, гораздо чище. Волосы до плеч, оказавшиеся песочного цвета, были теперь аккуратно расчесаны, а не висели слипшимися сосульками.
      И она была очень даже ничего себе, во всяком случае, миниатюрные, почти кукольные черты лица в сочетании с тонкой талией и худыми, но вполне изящными ногами, хорошо видными от колен и ниже, составляли неплохое сочетание.
      – Так лучше? – небрежно осведомилась Лата, внимательно наблюдая за моей реакцией. Глаза были чуть раскосые и, кажется, зеленые. Она не спеша прошествовала через комнату и села за стол возле брата.
      – Гораздо! – искренне сказал я.
      – Что это значит? – осведомился Чоча.
      – Ничего, – ответила Лата, потрепав его по щеке. – Братец даже хорошую работу потерял как-то из-за меня. Очень бережет мои честь и достоинство…
      Не сдержавшись, я спросил:
      – И как, удается?
      – Не твое собачье дело, Рыжий, – отрезала она, а Чоча грозно глянул на меня.
      – Ясно, не мое, – поспешно согласился я. – Так вот, отвечаю на вопрос, Чоча. Я очутился тут из-за глупейшей ошибки…
      Они оба рассмеялись, и Чоча покачал головой.
      – Ну-ну, новичок, все мы так говорим поначалу. Расслабься. Мы сами – преступники, так что можешь от нас ничего не скрывать.
      – Но это правда!
      – Неужели? – сказал Чоча, недоверчиво глядя на меня. – Ладно, расскажи нам, что к чему, а мы послушаем…
      Он сам напросился, и я стал рассказывать…
      – Дело в том, что один мой родственник был смотрителем РД-станции и недавно умер, а его имущество перешло по наследству ко мне… Вернее, я вначале думал, что все это именно так, а потом догадался, что все совсем не так и … ну, не важно. Короче говоря, я случайно попал на эту станцию как раз в ту ночь, когда проводилась квартальная ревизия, и когда циклоп украл камень… вернее, кристалл-энергонакопитель…
      – Циклоп? – перебил Чоча. – Одноглазый? Повтори еще раз…
      – Я говорю, циклоп, или одноглазый, если хочешь, проник на станцию и украл КРЭН, а потом меня обвинили…
      – Странно, – сказал Чоча.
      – Что странно? – спросила Лата.
      – Странно, как это одноглазый оказался на РД-станции в другой реальности. Насколько я знаю, одноглазые живут только здесь, в Ссылке. Кроме того, ты в курсе, из-за кого была устроена эта облава?
      – В курсе. Из-за меня.
      – Частично из-за тебя, но главное, потому, что Гленсусу понадобился какой-то одноглазый. Я узнал об этом случайно от одного старого кореша из наемников. Ладно, разберемся позже. Уиш, продолжай. Кто и в чем обвинил тебя?
      Я открыл рот, чтобы говорить дальше, но тут же закрыл его, потому что в моей голове возник и начал быстро усиливаться шум, состоящий из треска, писка, звона и воя. Из области темени стала распространяться быстрая вибрация, от которой заныли зубы. Моя голова затряслась сама собой, перед глазами все поплыло, лица Пат-Раев смазались.
      (ВКЛЮЧЕНА СИСТЕМА ДУБЛИРУЮЩЕЙ НАСТРОЙКИ), – прорвался сквозь шум тонкий голосок.
      Вибрация все усиливалась, а затем в голове как будто лопнул мыльный пузырь…
      – …Неужто умер? – произнес голос.
      – Оклемается, – пророкотал другой.
      На мое лицо полилась холодная вода, и я открыл глаза.
      – Ага! – сказал Чоча. – Пришел в себя? Что это на тебя нашло?
      Я лежал на деревянном полу, а брат и сестра Пат-Раи склонились надо мной. С лица Латы исчезло озабоченное выражение и она произнесла небрежно:
      – Я ведь говорила, что у этого Рыжего плохо с мозгами.
      – С моими мозгами все в порядке, – возразил я. – Это все чертов Советчик.
      (К вашим услугам, организм-носитель.)
      Я закричал:
      – Во, слышали?! Один тип подсунул мне эту сломанную машинку под названием биокибернетический сигум…
      (Но я совсем не сломанный, – возразил писклявый голосок в моей голове. – Советчики не ломаются. Причина моих неполадок – в вас самом.)
      – Во мне? Что такого не в порядке во мне?
      (Я не могу определить это.)
      – Ах, не можешь?
      Пат-Раи переглянулись, и Лата покрутила пальцем у виска.
      – Болтает сам с собой, – констатировала она.
      Только теперь я понял, что голос, отчетливо раздававшийся в моей голове, им слышен не был.
      – Это Советчик, – вяло пояснил я. – Такой люм… Вы, наверное, не поймете…
      – Почему не поймем? – возразил Чоча. – Люм, говоришь? Мы знаем о люмах, только у нас они назывались компьютерами. Значит, в голове у тебя вместо мозгов – компьютер? Может ты робот? Этот… киборг? Ну-ка, вставай…
      Он помог мне подняться, усадил на лавку и дал вина.
      – Так о чем ты толковал?
      – Я говорил, что циклоп украл камень, а чиновники Эгиды пришили ответственность за это мне и назначили наказание – восемь лет карьера в Красных Песках, но потом смягчились и отправили сюда, чтобы я вернул камень за семнадцать часов… – я посмотрел на таймер… – вернее, уже за четырнадцать часов двадцать минут.
      – Кажется, мне надо хлебнуть вина, – произнес Чоча, потянувшись к кувшину. – Все это слишком сложно. Значит, ты говоришь, что они послали тебя в Ссылку за этим КРЭНом… Но пусть меня призовут к себе боги Нижнего Нимба, если я понимаю, как они собираются возвращать тебя в Красные Пески!
      – Они ввели в меня какой-то дефзонд… Это вроде бы недавнее изобретение, вы, наверное, не знаете о нем. В общем, через четырнадцать с небольшим часов он включится и швырнет меня обратно в Зенит.
      – Здорово! Значит, у тебя есть прямой билет отсюда? Может, отдашь его нам? А с прихвостнями Эгиды я уж как-нибудь разберусь…
      – Ничего не получится…
      Я снял куртку, закатал рукав, но припухлости на предплечье не обнаружил. Она рассосалась, и теперь дефзонд мог, наверное, находиться где угодно.
      – Видишь, Чоча. Он в моем теле, но даже я не знаю, где.
      – Ты просто напичкан разными штуковинами, Уиш, – заметил Чоча. – В голове – компьютер-Советчик, в запястье – часы-стукачи, а где-то в тебе гуляет дефзонд… Может быть, у тебя еще железные… – последовало уточнение, что именно у меня может быть железным.
      – Помолчи, Чоча, – Лата порозовела.
      Я ответил:
      – Нет, с этим пока все в порядке… Кажется…
      – Я, знаешь ли, довольно плохо разбираюсь в механике реальностной деформации. По роду деятельности никогда с этим не сталкивался. Для чего точно нужен КРЭН?
      – Кристалл – главная деталь деформационной машины и стоит дороже, чем все остальное оборудование РД-станции. Он накапливает нужную для деформации энергию.
      – А зачем кому-то в Ссылке мог понадобиться этот твой кристалл? – вмешалась Лата. – Первое, что мне внушили после того, как я очутилась здесь, так это то, что Ссылка черная, чернее некуда… хотя… – ее глаза расширились. – Раз одноглазый каким-то образом попал в твою реальность…
      Чоча залпом допил остатки вина и со стуком поставил кувшин на стол. Я заметил, что он порядком возбудился.
      – Догадалась наконец? Кто-то нашел способ покидать Ссылку, и для этого ему нужны кристаллы в большом количестве. Помнишь, были слухи, что к Гленсусу попала одна из контрабандных посылок макрофагов? А еще, у него ведь есть тот полусумасшедший изобретатель… Одноглазый, из-за которого пострадал Уиш, наверное, не единственный, есть другие, похищающие КРЭНы по разным реальностям.
      – Стоп, стоп, – перебил я. – Я что-то не просекаю. Если у Гленсуса есть хотя бы один КРЭН, то зачем ему понадобилось другие?
      – Вот этого я не знаю.
      – Кто он вообще такой, этот Свен Гленсус?
      – Бывший чиновник Эгиды. Совершил очень крупное ограбление и сдуру подставил под это дело нас… а может, просто захотел потянуть за собой. Мы одно время тесно общались в… определенной огбласти. В общем, мы попали сюда первые и какое-то время жили неплохо, принимая во внимание все обстоятельства, а потом он тоже появился в Ссылке вместе с двумя своими подельщиками, Кралевски и Маклером. Потом эти двое исчезли. Говорили, что Гленсус организовал их убийство, хотя, как я понимаю, по крайней мере один из них, Кралевски, был не такого склада гум, чтобы позволить какому-то бывшему служаке Эгиды замочить себя. Теперь, когда выяснилось, что из Ссылки можно свалить, возникает подозрение: а не сделали ли они это, оставив Гленсуса с носом? Так или иначе, до его появления здесь царила полная анархия, но хоть Гленсус и мразь, надо отдать ему должное, он сумел каким-то образом захватить власть… Одно время я даже работал охранником в его замке… – Чоча и Лата переглянулись. – И вот теперь этот его изобретатель, судя по всему, нашел способ покидать Ссылку… Получается, мы должны торчать здесь всю жизнь, в то время, как этот… этот… – не найдя подходящего слова, Чоча хватил кулаком по столу, и глиняный кувшин перевернулся. – Ну нет, такого допустить нельзя!
      – А если кристалл уже у Гленсуса? – возразила Лата. – Ты что, пойдешь в Зеленый замок?
      Чоча покачал головой.
      – Вряд ли кристалл уже в замке, если только они не схватили того одноглазого… Я так понимаю, что заполучив КРЭН, вор решил не отдавать его Гленсусу. Как, кстати, он выглядит?
      – Очень крупный серебристый кристалл, – ответил я.
      – Ну, любой циклоп позарится на такую вещь и попробует продать ювелиру.
      – Что ж, теперь обходить всех местных ювелиров? – уточнил я.
      – Здесь только один ювелир. Но, если одноглазый прятался от облавы, то мог делать это только в «ВОРОТАХ БАТТРАБИМА». Надо сейчас же идти туда.
      – Что за «ВОРОТА…»? – поинтересовался я.
      – Трактир для одноглазых, принадлежащий тоже одноглазому. И он кое-что мне должен. Ты сможешь узнать того, кто украл камень?
      Я немного подумал.
      – У него шрам на щеке. И нет мочки одного уха.
      – Нет мочки уха? – удивилась Лата.
      – Ну… немного. Вообще-то это я откусил ее во время драки.
      – Ну и привычки у тебя, Уиш Салоник!
      Пользуясь тем, что Чоча поднялся из-за стола и пошел в соседнюю комнату, я наклонился к Лате и прошептал:
      – Ха!.. Ты еще пока что очень мало знаешь о моих привычках! Но, может быть, за оставшиеся время мы успеем восполнить этот пробел?

***

      Трактир «ВОРОТА БАТТРАБИМА» оказался основательной двухэтажной постройкой – редкий случай для Хоксуса. У входа стоял парень с меланхолическим взглядом.
      – Некоторые ублюдки работают на одноглазых, – проворчал Чоча.
      Лата подмигнула охраннику, он скривил рот в чем-то, напоминающем улыбку, и уставился на мои сапоги. Мы вошли в питейный зал, больше напоминающий кустарный цех для копчения мяса – густота миазмов, повисших в воздухе, была неутешительной. В помещении с низким потолком за широкими деревянными столами сидело с полтора десятка циклопов, между ними изредка попадались люди.
      – И некоторые ублюдки пьют с одноглазыми, – Чоча презрительно сплюнул.
      – А ты ксенофоб, – усмехнулся я.
      Лата покосилась на меня, будто хотела спросить, откуда я знаю такие мудреные слова, но передумала и не спросила.
      Мы прошли между столами и стали подниматься по скрипучей лестнице к мезонину. Посередине ее сидел еще один охранник, на этот раз циклоп. При нашем появлении он встал и подбоченился.
      – Куда? – рыкающий голос, произносящий слова того же языка, на котором говорил я, звучал странно.
      – К Баттрабиму! – рявкнул Чоча, не замедляя шага.
      – Не велено!
      – Отвали!
      – А я говорю – не велено! – циклоп заступил нам дорогу. Чоча приблизился к нему вплотную и двинул плечом. Охранник перекувыркнулся через низкие перила и рухнул вниз. Из-под лестницы раздался звон и треск сломанного стола. Гул, царящий в питейном зале, стих и тут же возобновился с прежней силой. Здесь скорее всего привыкли к подобным инцидентам. Мы с Латой шли сзади, и я прошептал, наклонившись к ней:
      – Хорошо иметь такого братца, а? Ты за ним, как за крепостной стеной.
      – Еще бы, – согласилась она, но отнюдь не дружелюбным тоном.
      Мы достигли мезонина и направились к закрытой двери в дальнем его конце. Возле двери стоял кто-то еще.
      – Ой! – сказала Лата. – Только сейчас вспомнила, Ватти ведь тоже работает у Баттрабима. Если только его не взяли в Норах…
      – Новичок! – взревел человек возле двери. – Как тебя… Слоник! Ну я сейчас!.. – Он рванулся к нам.
      – В чем дело? – спросил Чоча.
      Охранник промчался мимо Пат-Рая, и я отскочил, шаря рукой в кармане, но, как оказалось, это было излишним. Чоча успел схватить Ватти за шиворот и сильно дернул. Ноги громилы заскребли по полу, а сам он захрипел, когда воротник впился в его шею. Сгибая одну руку, Чоча подтянул его к себе и с размаху опустил кулак другой на его макушку. Ватти крякнул и сел на пол, схватившись за голову.
      – Так что за шум? – повторил Чоча.
      – Он хотел снять с меня сапоги, – любезно пояснил я. – И получил по носу.
      – У тебя хорошие сапоги, Уиш, – заметил Чоча и ударом ноги распахнул дверь, сломав то, на что она была заперта изнутри.
      За столом, на котором стояло несколько глиняных посудин и лежали листы грубого зеленоватого пергамента, сидел очередной циклоп. От своих соплеменников он отличался тем, что был раза этак в три шире и одет несколько побогаче – кроме штанов, на нем была рубаха, засаленная во многих местах, и сандалии из какого-то тонкого и, по-видимому, очень непрочного материала. На волосатой шее висела массивная цепь с круглым медальоном. Из мебели, помимо стола, в комнате стояла пара стульев, лавка, а на стене висели полки с глиняной посуды, в основном склеенной из черепков. Под полками находилась чуть приоткрытая дверь в соседнюю комнату.
      – Здорово, Бат! – рявкнул Чоча, сел и возложил ноги на стол, давая возможность хозяину обозреть свои запыленные пятки. – Процветаешь?
      Циклоп молчал, вращая глазом. Его толстые как сардельки пальцы выбивали на столешнице чечетку.
      – Твоя сеструха хорошеет с каждым днем, – рыкнул Баттрабим. – Жаль, у нее аж два глаза, что противоречит всяким эстетическим нормам. Да и волосы у нее, извиняй, растут лишь на некоторых частях тела. А это – нехорошо…
      Чоча покивал, медленно поднялся, обошел стол и небрежно положил пятерню на исполинское плечо циклопа.
      – Сколько ты мне должен, корешок?
      – С процентами наберется мерок пятьдесят.
      Чоча вновь кивнул.
      – Давай…
      – Ты же знаешь, что у меня нет этих денег. Хочешь, дам тебе вместо них молодую чеккари в наложницы? У нее фиолетовый глаз и…
      – Мне не нужны одноглазые бабы. Мне нужны деньги…
      – У меня их нет.
      – Да? И что ты собираешься делать?
      – Я-то? – Баттрабим ненатурально широко зевнул, пытаясь продемонстрировать беззаботность. – Да ничего…
      – Ага, ничего… Что ж…
      Чоча неожиданно схватил циклопа за шею и сдавил ее.
      Глаз Баттрабима выпучился пуще прежнего. На какое-то время в комнате все замерло, а потом одновременно произошло несколько событий…
      …Циклоп ударил Пат-Рая локтем по ребрам, тот отшатнулся и отпустил его.
      …Дверь позади распахнулась, через нее ввалился циклоп-охранник с самострелом в руках и громила-Ватти.
      …Голос в моей голове запищал:
      (Напряженная ситуация, организм-носитель? Вам следует охарактеризовать создавшееся положение. Я дам единственно правильный и своевременный совет!)
      – На нас нападают! – крикнул я и заехал охраннику в ухо. Циклоп отпрянул, я опят размахнулся, но тут Ватти съездил мне в челюсть, и я упал, сильно ударившись локтем.
      (АБРХМ!) – раздалось в голове, и писклявый голосок смолк.
      Ватти устремился мимо меня к тому месту за столом, где боролись Чоча с Баттрабимом, я, изловчившись, сделал ему подножку, громила потерял равновесие и въехал головой в стол. Циклоп-охранник уже навис надо мной со взведенным самострелом, но тут Лата стукнула его по темечку глиняным кувшином. Кувшин раскололся, а циклов выпустил оружие и повалился на меня.
      Кое-как спихнув с себя волосатую тушу, я сел, мотая головой. Челюсть онемела, а локоть ныл.
      (АБРХМ! – повторил Советчик. – Организм-носитель! Вы владеете каким-нибудь искусством руко– и ногопашного боя из более чем ста пятидесяти школ, распространенных в Конгломерате?)
      – Нет, – сказал я, осторожно ощупывая голову и прислушиваясь к разнообразным звукам, доносящимся из-за стола.
      (В таком случае я рекомендую классический прямой удар в челюсть. Займите позицию приблизительно в полуметре от вашего оппонента, сожмите пальцы правой – если вы правша – руки в кулак…)
      Возня за столом стихла, раздалось шумное пыхтение. Под беспрерывный треп Советчика, повествующего о том, как надо отводить руку для удара и насколько подаваться корпусом вперед, чтобы не потерять равновесие, я встал и заглянул за стол.
      Пыхтел Баттрабим. Он лежал на животе, придавленный к полу коленом Чочи, который, обеими руками натягивая серебряную цепь, душил ею циклопа.
      (И вот тогда, – провозгласил Советчик, – если, конечно, удар будет достаточно силен и выполнен по всем правилам, центр тяжести вашего оппонента сместится, и в соответствии с законами физики он потеряет равновесие и упадет. Кроме того, у некоторых гуманоидов в подкожном жировом слое подбородка расположены нервные окончания, которые передадут сигнал в головной мозг, и…)
      – Ну и что дальше? – просипел Баттрабим. – Денег у меня все равно нет!
      – Почему-то я так и думал, – сказал Чоча, тяжело дыша. – Если я сейчас отпущу тебя, ты не начнешь брыкаться опять?
      – Не начну.
      Чоча медленно поднялся, глянул на с Латой, затем на два неподвижных тела и предложил:
      – Лучше вытащите их наружу и прикройте дверь. У нас сейчас тут будет серьезный базар…

***

      Когда мы вернулись, закрыв дверь и подперев ручку стулом, Чоча стоял уперев руки в бока, а хозяин трактира вновь сидел за столом в состоянии крайней ярости. Белок единственного глаза налился кровью, а пухлые коричневые губы растопырились так, что из-под верхней показались два желтых клыка.
      – Так какого хрена ты приперся ко мне, – в бешенстве орал циклоп, – и устроил эту заваруху, если прекрасно знал, что таких денег у меня нет?!
      – Спокойно, одноглазый, – произнес Чоча усаживаясь. – Сейчас объясню. Налей-ка нам чего-нибудь выпить.
      – Да. Это бы сейчас не помешало, – заметил я, присаживаясь на край стола.
      – Выпить?! – Баттрабим шумно вздохнул. – Выпить! Да я в жизни не дал бы и глотка воды умирающему от жажды в пустыне! Говорите, чего вам надо или валите отсюда!
      В дверь забарабанили, и циклоп сипло взревел:
      – Вон!!!
      Стук немедленно стих.
      Брови Чочи приподнялись.
      – Может быть, ты заставишь нас свалить?
      – Вряд ли он может заставить нас свалить, – опять встрял я.
      – Кто это тут ваще вякает? – грозно осведомился циклоп, косясь на меня.
      – Уиш Салоник, – представился я.
      – Новичок, – пояснил Чоча. – Не обращайте внимание. Так вот, мы ищем одного одноглазого…
      Баттрабим перебил:
      – Мы не одноглазые, понял ты, двуокий? Мы называем себя чеккари!
      – Знаю, – поморщился Чоча. – Так вот, мы ищем его…
      – И при чем тут я?
      – Всем известно, что в Хоксусе одноглазые могут останавливаться только в твоем трактире. Ну а мы знаем, что этот конкретный одноглазый сейчас в Хоксусе. Найди его.
      – Как звать? – спросил Баттрабим.
      Чоча пожал плечами.
      – Неизвестно.
      – И как я, по-твоему, смогу его найти?
      Чоча посмотрел на меня. Я сказал:
      – У него свежая рана на щеке. И нет мочки левого уха. Откушено… Если хочешь знать, Бат, это я откусил его.
      – Ты, новичок с диким именем, попал сюда недавно и тут же начал откусывать ухи чеккари? – рассердился циклоп. – Ты маньяк!
      – Я столкнулся с ним еще до того, как попал сю… – принялся объяснять я, но осекся под предостерегающим взглядом Чочи.
      Хозяин трактира внимательно поглядел на нас.
      – Как это он мог откусить ухо моему соплеменнику еще до того, как попал в Ссылку? Что это значит?
      – Ничего, – поспешно сказал Чоча. – Так вот нам нужен этот… Меченный.
      – Разве представители моей славной расы обитают в других реальностях? – гнул свое циклоп.
      – Так, заткнись! – распорядился Чоча. – Нам надо найти Меченного. Сейчас!
      – С какой стати я…
      – Твой долг будет прощен.
      Баттрабим умолк на несколько секунд.
      – Тем более, что я уже не надеялся скачать его с тебя.
      – Окончательно? – уточнил циклоп.
      – Окончательно и бесповоротно.
      – Ну хорошо. Что ж, будем шманать все здание?
      – Сколько у тебя слуг?
      – Человек пять и еще полтора десятка чеккари.
      – Вызови их всех по очереди и допроси. Если это ничего не даст – обыщем трактир.
      – Ладно, – Баттрабим указал на лавку под стеной. – Откройте дверь и сядьте туда.
      Чоча поднял с пола оброненный охранником самострел, сел на лавку между мной и Латой и направил наконечник стрелы в грудь хозяина.
      – Приступай! – скомандовал он. – И помни, что я здесь и руки у меня не пустые.

***

      Это заняло немного времени. Десятым или одиннадцатым из вошедших в комнату оказался худосочный младой циклопчик. Он-то и вспомнил Меченного.
      – А! – сказал он. – Угу! Как же, как же! Был такой чеккари.
      – Где он сейчас? – спросил Баттрабим.
      Циклоп пожал узкими плечами.
      – Кто ж его знает…
      – Рассказывай по порядку.
      – Ну, он пришел… не помню, когда, но недавно… И это… А! Попросил комнату… Я, значит, взял ключ и провел его на второй этаж…
      – Стой! – перебил Баттрабим. – Ты помнишь мое последнее распоряжение?
      – Какое ваше последнее распоряжение?
      – О том, что плату с постояльцев, даже чеккари, надо брать наперед?
      – Ну конечно, хозяин, – согласился циклоп. – Я всегда и постоянно, даже во сне, помню обо всех ваших распоряжениях.
      – Так ты взял с него бабки?
      – Понимаете, хозяин… Распоряжения-то ваши я всегда помню, а вот плату с него наперед взять забыл…
      Хозяин трактира завращал глазом, грозно приподнимаясь из-за стола, но Чоча громко прокашлялся, и Баттрабим, устало махнув рукой, сказал:
      – Ладно, давай дальше.
      – Так вот, я оставил его там, в комнате, значит, но потом вспомнил про плату и вернулся. Вхожу, а он лежит себе на кровати и держится, значит, за левое ухо… или это было правое?.. Нет, все-таки левое, да! Ну, я сказал насчет бабок, а он ответил, что их у него пока нет… но зато есть одна вещь, которая стоит шибко дорого. Я говорю:: «Покажи!», – а он испугался, сказал, что не покажет, и что эту вещь надо отнести к ювелиру, и тот задорого ее купит. Я приказал, чтобы он топал к своему ювелиру, возвращался не с пустыми карманами – вот тогда его и поселят. Он начал чего-то возражать, но я пообещал, что сейчас откушу ему второе ухо… Ну, он и ушел…
      – Куда он пошел?
      – Кто его знает, хозяин. Но ежели пораскинуть мозгами, то, наверное, таки к ювелиру…
      – Давно это было? – подал голос Чоча.
      – Не, совсем недавно, двуглазый монстр.
      – Ладно, проваливай! – приказал Баттрабим.
      – С радостью, хозяин! – молодой циклоп ушел.
      Баттрабим повернулся к нам и произнес:
      – Все слышали?
      Я сказал, вставая:
      – Все. Может быть, у чеккари есть какой-то свой чеккарский ювелир?
      – Нет, в городе только один ювелир, Дум-Сквалыжник. Он живет…
      – Мы знаем, где он живет, – перебил Чоча.
      – Будем ждать Меченного здесь? – подала голос Лата.
      – Нет, – решил Чоча. – Он может и не вернуться, верно? Идем к Думу.
      Пат-Раи поднялись, и Баттрабим тут же закричал:
      – Эй ты, оставь самострел! Он, между прочим, дорого стоит!
      Чоча швырнул оружие на пол.
      – Как это все-таки новичок мог встретить чеккари в другой реальности? – донеслось задумчивое бормотание Баттрабима, когда мы уже были в дверях. Я быстро оглянулся. Баттрабим косился на меня прищуренным глазом. Мне показалось, что из чуть приоткрытой двери под полками с посудой кто-то выглядывает…
      Когда мы пересекали мезонин, я подмигнул стоящему в стороне и глядевшему на нас исподлобья Ватти. Его лицо напряглось, но на какие-либо действия он не решился.
      Облава закончилась, и на улицах начали появляться люди. Пока мы находились в трактире, стало прохладней, и отдельные облака на небе превратились в сплошной облачный слой. Я глянул на таймер.
      13. 20. 26.
      – Чоча, а скоро вечер? – спросил я.
      – Нет, до вечера еще далеко. У нас тут в это время года дни очень длинные. Сколько тебе осталось? …
      – Почти тринадцать с половиной часов.
      – Ну, значит, считай до утра. Приблизительно через час после рассвета этот твой дефзонд должен врубиться…
      Мои рыжие сапоги поскрипывали при ходьбе, на них обращали внимание и косились с завистью. Лата шла слева от меня, Чоча, хмуря брови, широко шагал справа.
      – Что это за Дум-Сквалыжник? – спросил я.
      Чоча пожал плечами.
      – Ювелир, меняла, ростовщик…
      – А что будем делать, если Меченный уже продал ему камень? Выкупим?
      – У тебя есть деньги?
      – Нет.
      – У меня тоже.
      Я ждал, что он предложит, но Пат-Рай молчал.
      – Так как же? – спросил я.
      – Брат даст ему по башке – и весь сказ, – поделилась Лата.
      – А если там будет охрана? Много охраны…
      – Ты думаешь, Сквалыжник такой уж богатый, чтобы нанимать себе постоянную охрану? Здесь, в Ссылке, ювелирное дело – не слишком-то выгодный бизнес. Здесь в основном стоит вопрос, че пожрать и во что одеться, а не как себе приукрасить. В Кидаре, вроде бы, добывают золото, а в какой-то долине возле него нашли алмазные трубки, но здесь, в Хоксусе, ничего такого нет. Редкие драгоценности попадают сюда только с новичками вроде тебя. Хотя, в случае чего, обменяем камень на твои сапоги.
      – Не думаю, что это будет выгодный обмен для Сква…
      – Оно конечно, – перебил Чоча, не слушая, – ты потеряешь на подобной сделке, но выбора-то у тебя все равно нет…
      Услышав это, я заткнулся.
      Дома становились все более обветшалыми, улицы все более грязными, а попадающиеся на пути ссыльные – все более замызганными. Воздух посвежел, дорога пошла с уклона.
      – Тут где-то рядом река? – спросил я.
      – Да, Песчанка. Граница города.
      – А Дум-Сквалыжник живет на набережной?
      – Если это можно назвать набережной… Вот он, кстати, его дом.
      Дом ничем не отличался от других, и оставалось загадкой, как Пат-Раи различают их.
      – Ладно, войдем… – не стуча, Чоча распахнул дверь и резко остановился в дверном проеме, так что я налетел на него.
      – Что там такое? – спросила Лата, пытаясь выглянуть из-за моего плеча.
      На полу за дверями лежал человек. Сначала в полутьме я не разобрал чего это он разлегся, но потом увидел нечто странное на его лице и в очертаниях головы. Приглядевшись, я понял, что левое его ухо раза в два больше правого, нос формой напоминает разваренный картофель, губы как будто срослись, а один глаз заплыл. Человек издавал протяжные тихие звуки – стонал.
      – Это кто такой? – спросил я.
      – В-ы-ы! – засипел человек. – Уйдите прочь!
      – Это и есть Дум-Сквалыжник, – пояснил Чоча. – Приехали, значит…
      – Увы, я Дум… – грустно подтвердил ювелир с пола.
      В моей голове писклявый голос сообщил:
      (Первая помощь при физических повреждениях средней тяжести в случае отсутствия врача-профессионала: станьте на колени возле тела пострадавшего…)
      – Заткнись – прошипел я. – Не слышно, о чем они говорят!
      (Но организм-носитель, я пытаюсь помочь!..)
      – Мы сейчас не собираемся чинить этого… пострадавшего. Мы только хотим узнать у него, где Меченный с камнем. Можешь тут чего-нибудь посоветовать?
      (Конечно. Наклонитесь к нему, так как слуховой аппарат только что подвернувшегося нападению гуманоида мог пострадать, и, внятно произнося слова, громко скажите: «Куда пошел Меченный с камнем?».)
      – А, чтоб тебя! – сказал я и довольно сильно хлопнул себя по уху.
      (АБРХМ!) – сказал голос и смолк. Тут же в правом глазу что-то кольнуло.
      – Что, Уиш, опять общался со своей киберхреновиной в голове? – участливо спросила Лата, протискиваясь между мной и дверным косяком.
      – Да, – проворчал я.
      – И что она тебе посоветовала делать для того, чтобы отыскать Меченного?
      – Посоветовал спросить у ювелира, куда пошел Меченный.
      – Неужто? – удивилась она. – Да он прям натуральный гений сыска!
      (А ТЫ ПРЯМ НАТУРАЛЬНАЯ ДУРЕХА) – пискнул Советчик.
      – Это точно, – согласился я с ними обоими.
      – Так вы наемники? – подал голос Дум-Сквалыжник. – Или не наемники?
      – Нет, – сказал Чоча. – Не наемники, успокойся.
      Тон ювелира изменился.
      – Раз так, валите отсюда – и побыстрее!
      Чоча хмыкнул.
      – Как ты разбушевался! – наклонившись, он дотронулся пальцем до распухшего уха. Голова ювелира дернулась, он ойкнул. – Тут один браток посоветовал спросить у тебя, где Меченный. И мы уйдем не раньше, чем выясним это.
      – Что еще за Меченный?
      – Одноглазый с откушенной мочкой уха и со свежей раной на щеке. Он недавно предлагал тебе здоровенный серебристый кристалл.
      – А-А-А! – злобно засипел ювелир. – Крыса одноглазая!!! Это из-за него они меня отметелили!
      – Кто? Кто тебя отметелил?
      – Да педики эти гленсусовы, кто же еще!
      – Наемники были здесь?! – завопил я. – Когда они ушли?
      – Недавно. Или, может, давно… Я малость в отключке был.
      – Куда?
      – За одноглазым, наверное. Вы, значит, тоже его ищете? Кристалл он, что ли, у вас попер? Кристалл-то ничего себе, да мы не сошлись в цене. Больно они, одноглазые, жадные. Вот он и ушел к паромной переправе, наверное, решил загнать кристалл паучникам из Леринзье. А потом навалились наемники и давай меня метелить. Я просто сначала не разобрался, а то бы сразу им все рассказал. Эх, шнобель болит, спасу нет…
      Чоча подался назад, выталкивая нас с Латой на улицу, и захлопнул дверь, оборвав скорбные причитания Дума-Сквалыжника.
      – Так… – он быстро окинул нас взглядом, а затем посмотрел вдоль улицы. – Так!
      – Что теперь? – спросил я.
      – Теперь – бежим!

***

      Гигантскими скачками Пат-Рай понесся вниз по улице. Мы с Латой устремились следом, но Чоча быстро вырвался вперед.
      – Там… что ли… паромная… переправа?.. – пропыхтел я.
      – Там…
      – Далеко?..
      – Совсем… близко…
      (АБРХМ!)
      Я застонал.
      (Вам не следует поступать так, организм-носитель. Я вживил визуальный рецептор в сетчатку вашего глаза, чтобы иметь возможность оптимальным образом помогать вам. В результате искусственно вызванного вами сотрясения рецептор деимплантировался, и я потерял с ним контакт. Теперь придется вновь восстанавливать визуальный ряд. Положение и так крайне ненадежно из-за неизвестного фактора Х, постоянно дестабилизирующего мою ЭГО-структуру. В скором времени я попытаюсь задействовать контур проецирования. Введите меня в курс событий, пока я вновь не подключусь к рецептору.)
      – Мы… пытаемся… догнать… Меченного…
      (Что вы предприняли в этой связи?)
      – Бежим… в ту… сторону… куда он… пошел…
      (Верная линия поведения) – одобрил Советчик.
      Улица закончилась, показался обрывистый берег, заросший мелким кустарником и чахлыми деревьями. Чоча резко повернулся вправо, мы с Латой за ним.
      Впереди виднелся широкий деревянный мосток. На нем что-то происходило…
      В моем правом глазу кольнуло так, что я вскрикнул, споткнулся и упал.
      (Пардон! – пискнул Советчик. – Визуальный ряд восстановлен!)
      – Чтоб ты скис! – высказался я и, подняв голову, с удивлением обнаружил, что Пат-Раи тоже лежат на земле.
      – Чего это вы… – начал я, но Лата отрицательно мотнула головой и показала вперед. Я посмотрел.
      По реке к нашему берегу медленно приближался здоровенный плот. Возле мостка, наполовину скрытая кустами, стояла велотелега, два человека в сером волокли к ней скрюченную волосатую фигуру. Еще трое наемников поджидали их с самострелами наизготовку.
      К нам ползком подобрался Чоча.
      – Кранты, – констатировал Пат-Рай. – Они его взяли. Мне не справиться с вооруженной пятеркой, тем более, сейчас они настороже.
      – Куда они направятся? – спросил я.
      – Переплывут реку на пароме, а дальше – в Зеленый замок, к Свену Гленсусу.
      – Да, везунчик ты, Рыжий, – заметила Лата с некоторым сочувствием в голосе. – Выкрасть кристалл из Зеленого замка, наверное, невозможно.
      Я покосился на нее и перевел вопросительный взгляд на Чочу. Слизнув пот с верхней губы, он хмуро посмотрел на меня. Я глянул на таймер.
      Осталось тринадцать часов.

      ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ
      По словам Чочи, должно было пройти не менее получаса, прежде чем паром достигнет противоположного берега, разгрузится там и вернется обратно. Пат-Рай ненадолго удалился и вскоре вернулся с трехлитровым деревянным бочонком без крышки, из которого выплескивалась густая желтая пена. Пиво от Хали Гала, пояснил он, доставшееся бесплатно, так как вышеупомянутый Гал «кой чему ему должен». Мы втроем уселись на край мостка и по очереди отпили. Пиво оказалось горьким и крепким.
      – Что теперь собираешься делать? – с любопытством поинтересовалась Лата, разглядывая меня так, словно видела впервые.
      Я пожал плечами.
      – Пойду в этот ваш Зеленый замок, что ж еще. Попробую выкрасть кристалл.
      – А как расплатишься за паром? Сапогами?
      – Вот еще! Надаю паромщику по ушам и все дела.
      – Это вряд ли. Во-первых, их трое, они братья, бывшие контрабандисты и каждый поздоровее тебя. Уж лучше переплыть.
      – Это не проблема, – буркнул Чоча, отхлебывая из бочонка и передавая его мне. – Проблема в том, что ему вряд ли удастся даже проникнуть в замок, а если и удастся, то уж выйти оттуда с кристаллом он точно не сможет.
      – Да уж, – вздохнула Лата. – Не сможешь. А что тебе советует твой железный мозжечок?
      – Железный что?.. – не понял я. – А! Эй, Советчик, что скажешь?
      (Я осмысливаю сложившуюся ситуацию.)
      – Ни хрена он не советует… – я сделал несколько больших глотков. В голове зазвенело. Кажется, мне не суждено было избавиться от окутывающего сознание алкогольного тумана на протяжении всей этой истории.
      Некоторое время Чоча о чем-то размышлял, затем хлопнул себя по колену и произнес:
      – Ну вот, без нас… без меня, ты ничего не сможешь там, в замке… У меня есть одна… ну, скажем, вещь, которую я сделал, работая в охранниках у Гленсуса. Тогда я спешно бежал и оставил эту… вещь в Неводе у рыбаков. Она может пригодиться, так что сейчас мы вдвоем отправимся в Невод, возьмем ее…
      – Вдвоем?
      – …И не думай, что я это делаю из альтруизма, просто…
      – Вдвоем? – повысила голос Лата.
      – …Просто очень хочется насолить Гленсусу и наши интересы при таком раскладе совпа…
      – Вдвоем?! – возмущенно прокричала она в ухо брату и толкнула его в плечо.
      Пат-Рай развернулся к сестре и рявкнул:
      – Мы пойдем вдвоем. А ты будешь ждать здесь!
      На Лату это не произвело ни малейшего впечатления. Она насмешливо сказала:
      – Фигушки! Ты действительно думаешь, что я останусь скучать в Хоксусе? Не останусь!
      Чоча выхватил у меня бочонок, сделал могучий глоток и, слегка успокоившись, попытался повлиять на сестру:
      – Там может быть опасно. Вернее, там наверняка будет опасно. Очень опасно!
      – Да что ты?! Ну, теперь можешь считать, что исполнил свой долг и сделал все, чтобы не дать своей хрупкой младшей сестренке нарваться на неприятности. Слышь, Рыжий, паром уже разгрузился. Скоро НАМ отправляться…
      Чоча свесил голову и задумчиво пробормотал:
      – В бытность мою в Нимбе пару раз довелось читать такие штуки… набор бумажных прямоугольников, скрепленных нитками и прижатых с двух сторон картонками. Сведущие гумы говорили мне, что они называется книжками. Любовными, понимаешь, романами… Так вот, в одной было описано, как деспотичный, грубый, но умудренный жизнью старший братан целиком руководит жизнью своей тихой, нежной и глупой как птичка младшей сеструхи. И решает даже в конце концов за кого ей замуж выходить… Интересно, тот автор сам придумал это или списал из жизни? Хотел бы я посмотреть…
      Я нейтрально откашлялся и, забрав у Пат-Рая бочонок, приложился к нему.
      Паром на другом берегу уже разгрузился и медленно отплывал.
      – Как все-таки быть с деньгами за переправу? – спросил я.
      – А-а-а.. – Чоча махнул рукой. – Эти паромщики мне кой чего должны…
      Я хмыкнул.
      – Создается впечатление, что тебе «кой чего» должен весь Хоксус. Почему бы это?
      Он пожал плечами:
      – Карточные долги…

***

      Паром двигался удручающе медленно.
      На обоих берегах были установлены массивные столбы с натянутым между ними канатом, на палубе высилась тренога с деревянным кольцом, сквозь которое этот канат проходил. Тренога с кольцом не давали всему неказистому плавучему сооружению отправиться в долгое путешествие по реки. Один из верзил-паромщиков упираясь ногами в специальные колодки, руками в грубых рукавицах хватался за канат и изо всех сил тянул, два его братца длинными веслами с широкими лопастями дружно подгребали у бортов.
      На палубе собралось человек десять, которым по каким-то своим надобностям требовалось попасть на противоположный берег. Нас троих беспрепятственно пропустили после того, как Чоча пошептался со старшим паромщиком, тем, что тянул за канат.
      Пассажиры дружно пялились на мои сапоги. Некоторые смотрели так, что становилось ясно: если бы они повстречались со мной где-нибудь в безлюдном месте, желательно, поздним вечером или ночью, то приложили бы все усилия к тому, чтобы я ушел с этого свидания босиком или не ушел вовсе. Наверное, некоторые не стали бы даже ждать стечения этих трех благоприятных условий – наличия темноты, наличия безлюдности и наличия меня в сапогах – и приступили бы к насильственному изъятию обуви сейчас же, но их сдерживало присутствие явно дружественно расположенного ко мне Чочи, бойцовские качества которого в Хоксусе были, кажется, широко известны.
      – Что находится на той стороне? – спросил я у Латы, с бочонком в руках присаживаясь на шаткое ограждение рядом с ней. В метре под нашими ногами струилась хрустальной прозрачности вода, в глубине которой были видны стайки проплывающих рыб.
      – Зеленый замок, – стала перечислять она. – На озерах рыбацкое селение, Невод. Дальше – Леринзье, где живут паучники и гигантские пиявки-улбоны, еще дальше – старинные развалины, там обитают летающие колдуны, их почему-то называют фенголами. Ну, и совсем далеко – Кидар. Да, в общем, ничего особенного…
      – Да уж, совсем ничего особенного. Что за колдуны?
      Она неопределенно пожала плечами.
      – В развалины никто не ходит… Говорят, те, кто там побывал, назад не возвращаются… Эти колдуны вроде из какой-то очень отдаленной реальности Окраины Конгломерата… Они приносят людей в жертву своим демонам, и их боятся.
      – Ты видела хоть одного?
      – Однажды высоко над рекой летело несколько точек, и это были не птицы… Все тогда спрятались, а я хотела побежать посмотреть, но Чоча не пустил.
      – А почему все-таки «фенголы»?
      – Их так называют, и все тут. Вернемся – если вернемся – спросишь у Баттрабима.
      – При чем здесь Баттрабим?
      – Они вроде как-то связаны… Некоторые говорят, Бат заключил с ними договор и подписал своей кровью. Вроде как душу продал… Говорят-то разное, но именно поэтому Чоча не хотел, чтоб Баттрабим догадался, что кто-то получил возможность покидать Ссылку и ты имеешь к этому отношение. Если об этот прознают колдуны и захотят добыть кристалл для себя, то с ними нам не справиться.
      – Ну ладно, а эти… паучники? Они кто такие? Или ты их тоже не видела?
      – Почему, видела. Это такие мелкие ребята, почти карлики. Они молятся, как ее… Святой Веревке. У них пунктик на разных нитках, шнурках, канатах, лесках… целую религию выдумали. Паучники торгуют с Хоксусом, вся материя, что у нас есть – от них. Но в Леринзье из наших тоже никто не бывал из-за пиявок. Пиявки вроде жрут людей.
      – Ну-ну, – протянул я. – Значит, людей жрут? А почему «паучники»?
      – Слушай, что ты ко мне пристал? Я откуда знаю?..
      (Ну все! – пропищал Советчик в моей голове. – Принимаю решительные меры!)
      – Что ты там брякнул?
      (Включаю реле случайных чисел и самопроецируюсь.)
      – Само-чего?
      (Самопроецируюсь, организм-носитель. Реле выберет псевдоличность из тех образов, что хранятся в моей базовой памяти, и я отождествлю свою ЭГО-структуру с этой личностью. Отождествление должно стабилизировать мою работу, подавив источник спонтанно возникающих нелинейных флуктуаций.)
      – Ага! – сказал я, ни бельмеса не понимая. – Только слышишь, Советчик. Не называй меня больше «организмом-норсителем».
      (А как?) – спросил он.
      – Ну, зови меня просто – хозяин.
      В голове раздалось щелканье, и другой голос, с более высоким тембром и начисто лишенный эмоций, затараторил:
      – Включено РСЧ! Пятьсот сорок три, одиннадцать, двадцать семь, одна тысяча триста семьдесят пять… – с каждым словом голос становился все тоньше и выше, говорил все быстрее и наконец слился в стрекот.
      Потом и стрекот смолкло.
      – Колдун!!! – истошно заорал кто-то позади нас. – Вон он летит!!!

***

      Раздались крики. Пока я перекидывал ноги через ограждение и поворачивался, Лату как ветром сдуло.
      – А-а-а! – старший паромщик, отпустив канат, промчался по палубе и, перемахнув через ограждение, с разбегу обрушился в реку, последовав таким образом примеру своих младших братьев. Остальная общественность тоже быстро скрылась в воде, и на палубе не осталось никого, кроме меня. Слева и справа от остановившегося парома над водой появился десяток отплевывающихся и отфыркивающихся голов, быстро плывущих в обратном направлении.
      Впрочем, с первого взгляда я ошибся.
      Чоча Пат-Рай присел за треногой, на которой было установлено крепежное кольцо, Лата спряталась за его спиной. Оба расширенными глазами смотрели на что-то позади меня. Я оглянулся.
      Невысоко над рекой, где-то на полпути между паромом и берегом быстро летела человеческая фигура. Ее огромные круглые глаза ярко и зловеще блестели.
      Я попятился, не зная, что предпринять. От Советчика и раньше было толку немного, теперь же, после включения реле случайных чисел, он окончательно заткнулся. Оружие, кроме бритвенного ножика, у меня отсутствовало, да и неясно было, способно ли вообще какое-нибудь оружие причинить вред колдуну. Продолжая пятиться, я беспомощно оглянулся. Из-за треноги Чоча махнул рукой – мол, давай сюда! – но я помотал головой и опять посмотрел вперед. Фенгол безмолвно приближался, по воде быстро скользила его тень. Глаза блестели как линзы очков…
      Я пригляделся.
      Он действительно был в очках!
      Я остановился, тупо соображая, что бы это могло значить. То есть понятно, это значило, что у него плохое зрение, но… колдун в очках?! Очки тут же свели на нет весь налет зловещей таинственности, оставшийся после рассказа Латы.
      Тень упала на палубу парома, и фенгол завис над палубой, медленно переворачиваясь в горизонтальное положение.
      Это был худосочный, тонкокостный молодой человек – может быть, моего возраста, может быть даже моложе. У него был маленький подбородок, курносый нос, впалые щеки и высокий бледный лоб. Волосы редкие, черные, прилизанные. Над верхней губой виднелась тонкая ниточка усов, не сбритых, казалось, лишь потому, что обладатель их хотел казаться старше своего настоящего возраста.
      На носу имели место очки с огромными деревянными дужками и линзами в палец толщиной, из-за чего глаза выглядели неестественно расширенными. Одет он был незатейливо даже для Ссылки – в штаны без карманов и рубаху в заплатах, без ворота и пуговиц, со слишком короткими рукавами, избыточная ширина которых лишь подчеркивала худобу запястий. Под рубахой висел шнурок с каким-то треугольным медальоном. Единственным относительно новым и обращающим на себя внимание предметом туалета были широкие алые подтяжки.
      Я расправил плечи, чувствуя себя все более уверенно. Положительно, этот дохляк, которого, кажется, можно было перешибить соплей, не производил устрашающего впечатления и уж точно мог принести в жертву демонам разве что дохлого лягушонка… да и то лишь в том случае, если лягушонка предварительно выловит и задавит кто-нибудь другой.
      Некоторое время фенгол рассматривал меня, затем поправил очки и неуверенно произнес:
      – Вы ведь, по-моему, Уиш?.. Уиш Салоник?
      – Точняк, – согласился я, скрещивая руки на груди. – А ты… а вы кто такой?
      – Меня зовут Смолкин, – представился он и замолчал. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Палуба под ногами дернулась, и я оглянулся.
      Уяснив, что я живой и невредимый, и никакой непосредственной угрозы в данный момент от колдуна не исходит, а также помятую о том, что нам все еще так или иначе надо попасть на противоположный берег, Чоча ухватился за канат и могучими рывками проталкивал массу парома вдоль него. Лата опасливо, мелкими шажками, приближалась.
      – Э-э… – пробормотал фенгол Смолкин. Повернувшись к нему, я спросил:
      – Как вы узнали об мне?
      – Ну… гм… – он повел плечами. – Вообще-то, я сам слышал ваш разговор с Баттрабимом…
      – Как это вы слышали?
      – Мы с Шушей как раз находились в соседней комнате…
      – И кто такой Шуша?
      – Шуша мой друг. Баттрабим, понимаете ли, коллекционирует всякие предметы старины, и мы часто приносим ему то, что находим в развалинах, он же оказывает нам всякие мелкие услуги…
      Ну разве тертый, соображающий что к чему парень станет вот так, запросто, выбалтывать незнакомцу, к тому же – потенциальному противнику, свои секреты? Не станет, решил я. Я бы, во всяком случае, не стал!
      Лата подошла поближе, прислушиваясь к разговору.
      – Хорошо, вы с этим Шушей подслушали нас – и что дальше?
      – Ну, мы обсудили услышанное, ваш намек на встречу с чеккари в другой реальности… и пришли к выводу… Получается, что некто в Ссылке нашел способ покидать ее… И, судя по всему, это Свен Гленсус, вернее его изобретатель… И зачем-то они воруют кристаллы из РД-станций. Вас же, видимо, прислали сюда именно в связи с этим… Наши рассуждения верны?
      – Более или менее, – кивнул я. – Чего вы хотите?
      – Мы можем помочь друг другу, Салоник. Ведь просто поразительно, что наконец кому-то удалось осуществить здесь деформацию! Шуша полетел за нашими соплеменниками, и уже завтра днем они будут здесь. Мы хотим…
      Я перебил:
      – Завтра утром меня не будет в Ссылке… Во мне находится дефзонд, и через определенное время он сработает.
      – Ну тогда, если вы поможете нам добыть этот кристалл… Мы могли бы…
      – Не могли бы. Кристалл нужен мне самому.
      – Да, но, возможно, в распоряжении Гленсуса уже находится несколько кристаллов…
      – Вот и воруйте их сами… – я отвел от него взгляд и обнаружил, что паром приближается к причалу. Прямо за ним начиналась роща, которую огибала широкая, плотно утоптанная земляная дорога, по краям которой рос густой кустарник. В это время как раз начал накрапывать холодный дождик. Лата поежилась и обхватила себя руками за плечи.
      – Вы не хотите объединить усилия? – удивился Смолкин. – Но почему?
      – Просто не хочу и все, – отрезал я.
      Чоча сделал последний могучий рывок, и паром мягко ткнулся в причал. Отряхнув ладони, Пат-Рай, не слышавший нашего разговора, принял угрожающий вид – особо ему стараться для этого не пришлось – и раскачивающейся походкой двинулся к нам.
      – Об чем речь? – рявкнул он, приближаясь.
      Фенгол опасливо отплыл подальше.
      – Вы точно не хотите сотрудничать? – сделал он еще одну попытку.
      – Вот именно… – я двинулся к краю парома, и под ноги мне попался перевернутый бочонок, брошенный мной впопыхах после появления колдуна.
      – Очень жаль… – донесся приглушенный голос Смолкина, медленно поднимающегося над рощей.
      Я поднял бочонок и спрыгнул на берег вслед за Пат-Раями.
      – И не вздумайте шпионить за нами! – крикнул я вслед удаляющемуся фенголу.
      – Зачем ты прогнал его? – тихо спросила Лата.
      – Я не знаю его настоящих намерений. Только то, что он сам сказал…
      – А мне он показался честным.
      – Может быть. Но это только одна причина. А вторая… он относится к типу… ну, в общем, недотеп. Понимаешь, о чем я? Именно от таких ожидаешь, что в самый ответственный момент они отчебучат какую-нибудь глупость и завалят все дело. А в тех редких случаях, когда они действуют правильно, это все равно не приводит к нужному результату… просто… Ну, просто в силу их внутренней природной недотепистости.
      Лата посмотрела на меня и неожиданно спросила:
      – Кем ты был раньше?
      – Кем был? – переспросил я, удивленный вопросом. – Да никем… Бродягой, если хочешь знать. Со случайными заработками…
      – Просто бродягой? Мне показалось… А, не важно! Чоча, куда теперь?
      Чоча широко шагавшй впереди и краем уха прислушивавшийся к нашей беседе, махнул рукой влево, и тут фенгол Смолкин крикнул сверху:
      – Берегись, там велотелеги! Целых три! Они едут к вам!
      Мы прыгнули в кусты. Сжимая одной рукой бочонок, я поднес другую к глазам. На зеленом овальном экране таймера были цифры: 12.10. 03.

      ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДЕСЯТЬ МИНУТ

***

      Мы даже еще не успели толком спрятаться, лишь присели, так что наши головы – моя повыше, а Латы и Чочи пониже – торчали над кустами. На повороте дороги из-за рощи одна за другой показались три велотелеги, везущие по крайней мере дюжину вооруженных самострелами братков в сером.
      Мы замерли, стараясь не отсвечивать и не издавать ни звука. На повороте велотелеги замедлили ход. Все-таки это были невероятные по своей нелепости механизмы. В передней части каждой отдельно от других сидело по наемнику – он "-образный руль и крутил педали.Uсжимал "
      Скрипя и покачиваясь, первая машина поравнялась с нами. Дождь моросил, капли настырно шелестели по листьям, стекали по волосам и лицу. Я моргнул, стряхивая их с ресниц, и провел языком по верхней губе. Расстояние между нами и велотелегой было небольшим. Мою голову почти полностью скрывали кусты, да и цвет волос мало отличался от цвета пожухлой листвы.
      Прямо перед глазами проплывала низкая платформа. В каждом колесе было по три кривых деревянных спицы. Помимо рулевого, или, если можно так выразится, «рулепедального», на велотелеге находилось еще трое.
      – Что-то на пароме никого нет, – донеслось до нас. – Куда все подевались?
      – Да у них большой шухер после облавы. Може, увидали нас, испужались…
      – А я в Хохсусе сегодня не был – дежурил с утра по хатам. Много хабара взяли?
      – Да, порядком.. Даже Норы шмонали…
      – Заложил кто?
      – Точняк. Мы, конечно, про них завсегда знали, но обычно делали вид, что не помним, где входы. А Его Боссовство кипешевал… вот, видать, кто-то и «вспомнил»…
      Я с интересом прислушался к разговору, протекавшему – с небольшими вариациями – в знакомом русле жаргона уголовников Ливия. Первая велотелега медленно проехала мимо. На второй шла беседа, как будто продолжающая предыдущую…
      – Сегодня каждому доля обломилась. Только звену Усача не пофартило…
      – А чего с ними?
      – На Чочу нарвались, все рамсы им попутал. Ну и долбак! Видишь это… – повернув голову, говоривший разинул рот, демонстрируя прореху взубах. – Его, гада, работа. Как тогда Его Боссовство положил глаз на Чочину сеструху, так Чоча в отрицалово и пошел.
      …Показалась третья машина. На ней ехало меньше, чем на других велотелегах, всего трое – кроме велопедального, еще один, седой, и другой, абсолютно лысый. Эти молчали. Седой лежал на спине, лысый сидел, скрестив ноги, медленно ворочая головой из стороны в сторону и то и дело проводя ладонью по блестящему кумполу, будто проверяя, не начали ли там отрастать волосы. Его невозмутимое лицо отвернулось от нас, потом голова сделала поворот почти на девяносто градусов, хрустнув всеми шейными позвонками, и взгляд маленьких поросячьих глазок лениво скользнув по мне. Голова опять стала поворачиваться, но внезапно остановилась и после секундной паузы лысый всем корпусом развернулся. Рассеянный взгляд приобрел осмысленность, сфокусировался и переметнулся с меня на торчащие макушки Пат-Раев.
      – Э-э-э!.. – заворчал наемник, приподнимаясь.
      Сбоку шевельнулись кусты, размытое темно-коричневое пятно мелькнуло в воздухе и мгновение спустя оформилось в стоящего с широко расставленными ногами и вцепившегося в край велотелеги Чочу.
      Я, конечно, не был так быстр, как Пат-Рай, но к тому времени, когда Чоча, громко закряхтев, начал приподнимать велотелегу, я, швырнув бочонок перед собой, выпрыгнул из кустов и присоединился к нему.
      Вес машины вместе с весом трех нехилых мужиков был значителен даже для Чочи, но казалось, что ему лишь малости не хватает, чтобы достичь желаемого. Своим усилием я как раз добавил эту «малость».
      Дружно вскрикнув от натуги, мы рывком поставили велотелегу на бок.
      – А – У – И – О!!! – разнеслось над дорогой, и трое наемников приземлились головами в кустах с другой ее стороны.
      Тут у нас с Чочей возникла некая умственная взаимосвязь, иногда появляющаяся между людьми, вынужденными делать что-то очень быстро для достижения общей цели. Не обменявшись ни единым словом, мы мгновенно пришли к одинаковому выводу по поводу того, как надо действовать дальше, потянули велотелегу к себе, мелко семеня ногами, развернули ее и отпустили на все четыре колеса. Из кустов выскочила Лата. У причала две другие велотелеги наконец остановились. Донесся возглас:
      – Че делают! Братков жмут!!!
      Чоча плюхнулся задом на передок машины, схватился за руль и просунул ступни в прикрепленные к педалям плетенные из лозы ремешки. Я перемахнул через бортик, схватился за протянутую руку Латы и потянул. Подол перепоясанной синим поясом рубахи, конечно же, за что-то зацепился.
      – Осторожно! – взвизгнула Лата, но уже было поздно – я рывком втащил ее на платформу. Раздался громкий треск, и в подоле образовалась прореха от низа до самой талии.
      Чоча в свойственной ему стремительной манере нажал на педали, машина рванулась вперед, и мы покатились по платформе. Две другие велотелеги спешно развернулись, но тут дорога сделала поворот, и их скрыли деревья.
      – Ах ты растяпа! – заныла Лата, садясь и инспектируя нанесенный урон. – Это же было мое лучшее платье! Главное – мое последнее платье! Чтоб ты… чтоб тебя…
      – Так это, значит, называется платьем? – уточнил я, рассматривая свежую царапину на ее ноге и, главным образом, саму ногу. Проследив за моим взглядом. Лата наслюнявила палец, провела им по царапине, одернула подол и приказала:
      – Не таращь зенки!
      Из-за поворота вынеслись велотелеги.
      – Чоча, поднажми! – крикнул я. Он поднажал так, что нас затрясло и стало бросать со стороны в сторону. Я приподнялся на коленях и огляделся.
      Мы мчались по пологому склону холма, немного возвышавшегося над окружающим ландшафтом. Отсюда было видно, как дорога петляет между другими, менее высокими холмами, пересекает небольшие рощицы, узкие русла мелких речушек, постепенно удаляясь в сторону от крыш и шпилей единственного на всю округу по-настоящему массивного строения… видимо, Зеленого замка. Я перенес свое внимание на более близкие предметы.
      Лата была занята исключительно своим туалетом – одной рукой она придерживала расползающийся подол, а второй пыталась пригладить волосы. Чоча как будто сросся с рулем и без устали вращал ногами. Позади преследователи медленно, но неуклонно отставали.
      Я решил, что это небольшое приключение может обернутся удачей. С таким темпом передвижения мы достигнем Невода гораздо быстрее, чем если бы шли пешком. Надо только не снижать скорости и не останав…
      Толчок швырнул меня вперед, и я, совершенно того не ожидая, оказался лежащим на Лате, которую тот же толчок опрокинул навзничь. Наши лица оказались друг напротив друга.
      Лата охнула, велотелега подпрыгнула, грозя рассыпаться на составные части, завихляла и пошла юзом. Ее деревянные сочленения оглушительно заскрежетали.
      Посреди взвизгивающей, дребезжащей, неиствующей вселенской какофонии я наклонил голову и со вкусом поцеловал Лату Пат-Рай. Реальность Вне Закона на некоторое время отступила в сторону.

***

      Велотелега стала, треск и дребезжание стихли.
      Оторвавшись от неподвижно лежащей Латы, я с усилием заставил себя вернуться к насущным проблемам.
      Чоча вставал, одновременно оборачиваясь. Памятуя о его отношении к подобным делам, я быстро поднялся на колени и стал оглядываться, так что к тому времени, когда взгляд Пат-Рая сфокусировался на нас, я уже имел вид человека, не имеющего с его сестрой ничего, выходящего за рамки очень поверхностного знакомства… хотя, в каком-то смысле, нашей с ней знакомство как раз сейчас можно было бы определить выражением «поверхностное».
      Впереди поперек дороги лежал ствол дерева. Позади стремительно приблизились велотелеги.
      Бытие вновь приобрело ставший уже привычным в последнее время угрожающий характер, принуждая меня к ответным действиям.
      Вслед за Чочей я соскочил с велотелеги и ухватился за ствол. Сбросив его с дороги, мы вернулись обратно. Лата лежала в той же позе, на ее лице застыло задумчивое выражение. Преследователи приближались. Пока мы залазили, пока Чоча усаживались за руль и просовывали ноги в плетеные ремешки, они успели приблизиться почти вплотную. Наемники что-то орали, размахивая ножами с дубинками, кто-то прицеливался из самострела.
      Чоча нажал на педали, но, даже при его недюжинной силе, велотелега не успевала с ходу набрать скорость, достаточную для того, чтобы избежать столкновения. Над моей головой просвистела стрела. Позади, совсем близко, я видел искаженное усилием лицо рулепедального.
      О мое колено что-то ударилось. Я опустил глаза.
      Это был бочонок из-под пива, который я зашвырнул на велотелегу, когда выскакивал из кустов. Наверное, он лежал под боковым бортиком, и потому не упал с платформы после того, как мы перевернули машину…
      Я схватил его и обеими руками швырнул в голову управляющему первой велотелегой наемника.
      Велотелега круто свернула, после того, как бочонок врезался в нос рулепедального и тот повалился вбок, вцепившись в руль и выворачивая его на ходу. Машина перевернулась буквально в полуметре позади нас, раздался дружный вопль, наемники посыпались на дорогу…. не все. Один перелетел через бортик и врезался головой мне в грудь. Захрипев, я уселся задом на платформу.
      Вторая велотелега врезалась в первую, и позади нас образовалась стремительно удаляющаяся куча, которая состояла из торчащих во все стороны обломков и всевозможных частей человеческих тел. Наемник слабо ворочался в моих объятиях. Я схватил его за уши, оторвав от себя. Одной рукой он вцепился в мой воротник, а другой лихорадочно шарил у пояса, пытаясь достать нож. Я наклонил голову назад и с силой боднул его лбом в нос. Раздался хруст, он взвизгнул, отпуская воротник. Упав на спину так, что его тело оказалось надо мной, я уперся в него руками и ногами и резко толкнул, перебрасывая через бортик. Потом сел и увидел, пальцы рук, вцепившихся в край платформы.
      Встав на четвереньки, я выглянул. Наемник валялся уже довольно далеко позади, но к велотелеге прицепился тот лысый, который заметил нас в кустах. Его ноги волочились по земле, он медленно подтягивался. Я постучал по костяшке одного из судорожно сжимающих бортик пальцев. Он посмотрел на меня. Я покачал головой, достал из кармана бритвенный ножик и показал ему. Лысый еще немного повисел, оценивая сложившуюся ситуацию, затем пожал мощными плечами, давая понять, что сделал в этих обстоятельствах все, что мог, и разжал пальцы. Тело кубарем покатилось по дороге, и тут на меня упала тень. Я посмотрел вверх. Над нами парил фенгол Смолкин, линзы его очков блестели.
      Потерев лоб, я обернулся. Лата продолжала лежать все в том же положении и все с тем же выражением на лице. Ноги Чочи вместе с педалями превратились в два размытых круга. Мы вылетели на вершину очередного холма и понеслись по его склону. Веломашина дребезжала. Казалось невероятным, что эта жемчужина местной технической мысли способна развить подобную скорость и не рассыпаться при этом.
      Впереди дорога упиралась в хилый и узкий деревянный мосток через какую-то речушку. Ширина моста ненамного превышала ширину велотелеги.
      Сначала я надеялся, что Чоча догадается уменьшить скорость, но вскоре понял, что он еще не знает про отсутствие преследователей – сконцентрировавшись на каком-то одном процессе, Пат-Рай был уже не способен реагировать ни на что другое.
      Надо было сообщить ему, и на четвереньках я пополз в обход Латы, которая наконец начала шевелиться и медленно перевернулась на бок. В этот момент мы вылетели на мост и колеса загрохотали по плохо подогнанным поперечным бревнам. Я почти добрался до Чочи, но в этот момент увидел нечто впереди.
      Прямо перед нами серел натянутый между ограждениями моста шнур. Чоча, кажется, тоже заметил его, но это уже ничего не смогло изменить. Последней мыслью, успевшей мелькнуть в моей голове, было то, что шнур довольно тонкий и, может быть, не выдержит…
      Но он выдержал.
      Столкновение привело к катастрофическим последствиям. Задняя часть велотелеги вздыбилась, и машина стала совершать какой-то сложный разворачивающе-переворачивающий процесс. Мы с Латой перелетели через ограждение, Чоча же вломился в него и протаранил, что называется, насквозь. Это несколько задержало его падение, так что мы с Латой оказались в реке первыми.
      Падать, впрочем, было не так уж и высоко. Я «солдатиком» врезался в воду и вскоре почувствовал под ногами мягкое илистое дно. Продолжая опускаться, я почти присел, а затем с силой оттолкнулся и стал всплывать, но, различив в темно-синей волнующейся мути совсем рядом с собой погружающееся тело, обхватил его рукой. Вода плеснулась, выпуская мою голову на поверхность. Лицо Латы, которую я поддерживал под мышки, было рядом. Она широко разевала рот, со всхлипом вдыхая воздух и пуская носом пузыри. Низко над нами темнела арка моста, с которой, зацепившись ногой, вниз головой свисал Чоча. В его судорожно сжатых руках болтался обломок руля.
      Продолжая поддерживать Лату, я перевернулся в горизонтальное положение и увидел стоящих на близком берегу и выжидающе рассматривающих нас карликов. Раздался треск, и старший Пат-Рай бултыхнулся в воду. Я глубоко вздохнул, упираясь ладонью в спину Латы, нырнул, ухватил Чочу за шиворот и рванулся обратно.
      Лата кое-как очухалась, но еще недостаточно для того, чтобы самостоятельно достигнуть берега, Чоча же пребывал в бессознательном состоянии, так что мне пришлось, самозабвенно работая ногами, транспортировать их обоих. Стоящие на берегу карлики с любопытством наблюдали за моими упражнениями, не проявляя ни малейшего желания прийти на помощь.
      Плыть, не имея при этом возможности грести хотя бы одной рукой, было практически невозможно. Я скорее даже не плыл, а медленно погружался, и подгреб к берегу, уже почти захлебнувшись. Чоча с Латой заворочались как раз в тот момент, когда я ощутил под ногами дно. Я сделал движение обеими руками, вынесшее Пат-Раев затылками на пологий берег. Один из карликов поманил меня. Я встал, весь опутанный тиной, и сделал несколько шагов. Вода стекала ручьями, одежда потяжелела, в сапогах хлюпало. Усевшись между неуверенно ворочавшимися Пат-Раями, я снял сапог и перевернул его голенищем вниз.
      Карликов было шестеро. Все одеты в длинные, почти до колен, желтые рубахи. На перепоясывающих рубахи ремнях висели какие-то свернутые в кольца серебристые веревки и многочисленные чехлы-ножны, из которых торчали рукояти ножей и коротких кривых сабель. Ноги, обутые в плетенные из тонких ремешков полусапожки, были жутко, просто-таки фатально волосатыми, а лица под спутанными черными космами – смуглыми, узкоглазыми и скуластыми.
      Тот карлик, что поманил меня, видимо, старший в их компашке, негромко похлопал в ладоши и произнес:
      – Одлично! Глянусь Сбябой Беребкой! Вбервые бижу дагую агробадигу! Ни фига себе, сгазал я себе, гогда убидел, гаг ды булдыхаешься! Даг хрябнудься, а бодом еще быдащидь на берег двоих… Молодец! А депегь, сбязадь! – приказал он остальным. – Осохбенно дщадельно эдого Рыжего грасабца!..

***

      По петляющей между рощами и пологими холмами дороге следовал очень странный кортеж. Он состоял из четырех широких волокуш, с помощью несложной системы подпруг притороченных к совершенно жутким тварям. Сейчас разглядывать их у меня возможности не было. Но несколько раньше, после того, как Пат-Раи более или менее пришли в себя, и нас троих отвели подальше от берега, за деревья, пока нас обыскивали и тщательно связывали, я успел рассмотреть тварей. У них были гусеницеобразные, мягкие, извивающиеся тела, поросшие короткими и толстыми сиреневыми волосами.
      Под брюхом у зверюг имелось множество белесых многосуставных лапок, головы походили на бугристые шары с прорезанными в них круглыми дырами – гротескными глазами, ноздрями и ртом. В глазах не было зрачков, во рту зубов, и в дырах словно клубилась грязно-белая мерцающая муть, как если бы кто-то зажег свечу внутри пустотелой тыквы с прорезями и напустил туда густого дыма. Общее выражение морд являло собой полнейшее равнодушие к каким бы то ни было житейским коллизиям и рабскую покорность хозяевам-карликам.
      На передней волокуше сидело трое карликов, на остальных – по одному. Ко второй был привязан фенгол Смолкин. Недотепу изловили после того, как он, понуждаемый не то любопытством, не то сочувствием к нам, опустился слишком низко. Один из карликов, заранее влезший на дерево и спрятавшийся среди ветвей, очень ловко набросил на фенгола петлю. Теперь руки Смолкина были крепко скручены за спиной, и он грустно болтался вверху. На третьем волокуше лежал связанный по рукам и ногам Чоча, на четвертой – мы с Латой.
      Улбоны – так именовались зверюги – двигались со скоростью не слишком прытко идущего человека. Я лежал лицом вверх, разглядывая ползущие по низкому небу облака. Налетающий порывами ветер пробирал до костей сквозь мокрую одежду, веревки стягивали тело.
      Карлики были паучниками – это мне сказала Лата. И они были спецами по веревкам – об этом я догадался сам. И не только по веревкам, но и по нитям, лескам, шнуркам, ремням, канатам и тросам.
      – Получается так, что ты спас нас братом, – произнесла Лата, стуча зубами.
      – Ага, – согласился я. – Так оно и получается.
      Она вздохнула.
      – Что ж, спасибо.
      – Правильно, – опять согласился я. – Есть за что благодарить.
      – Ну ты и хам! – возмутилась она. – Нормальный мужик на твоем месте сказал бы «не за что», и сделал бы вид, что ничего не произошло.
      – Ха-ха, – грустно сказал я. – Почему ты думаешь, что я нормальный мужик?
      – Я так и не думаю.
      – Куда нас везут?
      – Наверное, в Леринзье.
      – Город этих… паучников?
      – Он самый.
      Сильный порыв ветра донес удушливую тошнотворную вонь – запах ублона. Я мужественно сдержался, а Лата громко закашлялась.
      – Эти улбоны и есть те самые здоровенные пиявки? – спросил я сдавленным голосом. – По-моему, они больше похожи на гусениц-переростков. Они что, сосут кровь?
      – Не… кха! Знаю. Я их… кха!.. не видела никогда. Ну… кха!.. и вонь!
      Сидящий впереди паучник не поворачивая головы произнес:
      – Ублоны не сосуд гробь. Они бидаются зеленью.
      – Чем бидаются? – переспросил я.
      – Разной зеленью. Драбой, листьями, молодыми бобегами. И ды лудше не грибляй меня. А до гаг дам по башге… больше бообще нигого гриблядь не сможешь.
      – Ладно, ладно! – ответил я. – Сначала научись разговаривать, а потом угрожай. Гундосишь, как беззубый старикашка. Лата, ты ж говорила, что вы торгуете с этими… ораторами. Чего ж они нас связали?
      – Мы были на велотелеге, а ими пользуются только наемники Гленсуса. Гленсус с паучниками не в ладах… Он со всеми не в ладах. Эй, далеко нам еще ехать?
      – Нед, – ответил наш возница. – До сдолицы недалего.
      До Леринзье действительно оказалось недалеко. Вскоре улбоны, повинуясь натянутым вожжам, остановились. Паучник обошел волокушу, развязал наши ноги, аккуратно смотал ремешки и сунул в карман.
      – Бдабайде! – приказал он, отцепляя от ремня смотанную кольцами веревку и расправляя ее. Это оказался бич, по всей длине утыканный тонкими железными лезвиями самого зловещего вида.
      – Бдабайте и не бдумайте дребыхаться. Эда шдуга – лезбенный бич. Если бередяну им – мало не богажется.
      Я поднялся с волокуши и несколько раз присел, разминая затекшие ноги. Лата, не имея возможности поправить платье и заняться волосами, тряхнула головой и энергично качнула бедрами. Паучник меланхолично рассматривал нас, поигрывая лезвенным бичом. Я обернулся и разом забыл о затекших руках, о промокшей одежде и об общем гнусном положении дел.
      Перед нами был Леринзье.
      Огромный конусообразный кокон скрывал, казалось, полнеба. В его середине находилась плохо различимая узкая темная башня, от которой тянулись во всевозможных направлениях веревки, канаты, тросы, висячие лестницы, какие-то ажурные плетения, веерообразные треугольники, деревянные шесты-распорки и целые плоскости из переплетенных ремешков, повисшие в паутине веревок и искривленные самым невероятным образом.
      Конус был полон жизни. За окошками висящих то тут, то там шарообразных домов-ульев что-то мелькало, по веревкам всевозможными способами передвигались паучники и, что оказалось неожиданным, улбоны, на горизонтально расположенных плоскостях сновали целые толпы; до нас доносился гул, какой можно услышать, стоя за закрытыми ставнями на третьем этаже дома, расположенного в центре какого-нибудь крупного города.
      – Вот это да! – подал сверху голос Смолкин. – Я видел Леринзье, но каждый раз издалека… Это… это как будто макет самого Конгломерата!
      Тем временем из ветвей растущего неподалеку дерева спрыгнул очередной паучник и вступил в разговор со командиром захватившей нас шестерки. Остальные распрягли улбонов и надели на зверюг матерчатые седла, натянув под волосатыми брюхами ремни. Я заметил, что от корней дерева в сторону Леринзье тянется провисающий канат… что-то вроде пригородной дороги.
      – Садидесь, – приказал паучник. – Ды, грасабица, бервая, а ды, Рыжий, бдорой.
      При мысли о том, что нужно будет вплотную приблизиться к этой раскормленной гусинице, да к тому же усесться на нее верхом, меня передернуло. Лата, судя по выражению ее лица, испытывала еще более глубокие чувства.
      – А может, вначале поговорим о чем-нибудь? – спросил я у паучника.
      Чоча уже успел взгромоздиться на первого улбона, к которому привязали и Смолкина. Позади Пат-Рая устроились два паучника, один из них ударил зверюгу пятками. Извивающийся улбон подполз к канату и взобрался на него, после чего прекратил извиваться и стал двигаться гораздо быстрее. Казалось, что такой способ передвижения ему более привычен.
      – Садидесь! – повторил паучник и щелкнул бичом.
      Лата, на лице которой была написана крайняя степень отвращения, подошла к твари, перекинула через нее ногу и уселась, гордо выпрямив спину. Помедлив, я последовал ее примеру. Кислая вонь ударила в нос, я почувствовал рвотные позывы и сглотнул. Паучник сел сзади и ударил пятками, после чего улбон заполз на канат и вцепился в него всеми своими многосуставчатыми белесыми ножками. На мгновение он замер, а потом ножки стремительно задвигались, и мы стали быстро удаляться от земли. Канат под нашим весом провис еще больше. Первый улбон был уже довольно далеко и вскоре исчез внутри конуса.
      Уныние все больше овладевало мной. Таймер, на который я сейчас даже не мог посмотреть, неутомимо отсчитывал секунды, приближая меня к тому моменту, когда дефзонд включится… а я все дальше и дальше удалялся от Зеленого Замка и кристалла-энергонакопителя.
      Я наклонился и уткнулся лицом во все еще влажные волосы Латы. То, чем они пахли, было гораздо лучше вони улбона.
      Лата повела плечами и сказала:
      – Так, а ну отодвинься!
      – Зачем? – спросил я, но все же спустя некоторое время выпрямился.
      Хитросплетения Леринзье уже окружили нас.

***

      Базар ничем бы не отличался от множества виданных мной раньше, если бы не карлики и не то, что он располагался на слегка провисающем широком плетеном полотнище. А в общем здесь все было как обычно – деревянные лотки с товарами, горластые продавцы по одну их сторону и еще более горластые покупателей по другую. Из пузатого бочонка продавали на разлив какую-то выпивку, рядом стояло несколько паучников с ковшиками в руках; с одной стороны дрались и слышалось щелканье лезвенных бичей, с другой, на круглом помосте под ритмичные барабанные удары танцевала паучница в почти прозрачном платье, а вокруг помоста небольшая толпа дружно хлопала в такт барабану.
      Улбон полз очень резво, и базар вскоре исчез в бесконечных переплетениях. Рядом, совсем близко, появился дом-улей с широким круглым окном, через который был виден край стола и два паучника, склонившиеся над ним. Один был с седой бородой и в очках, голову второго скрывал капюшон. Бородатый, говорил:
      – Я не могу согласидься с мисдическим долгованием дого, чдо вы бысогобарно, но бессмысленно назыбаеде Идеей Сбятой Беребки! Жизнь наша – эдо размеренное дбижение бо Бесгонечному Ганаду и филособская сдорона бонядия…
      Улей остался позади, и я не расслышал, что он там говорил о Бесконечном Канате, да меня это сейчас и мало занимало – вокруг и без того хватало интересных вещей.
      Мы находились в сердце Леринзье, возле осевой башни… впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не башня, а несколько сбитых вместе очень толстых бревен, настолько плотно опутанных веревками, что издалека они казались единой массой. В почти неподвижном воздухе висел стойкий улбоний дух, забивающий все остальные запахи.
      Впереди показалось очередное полотнище, одна часть которого изгибалась и образовывала как бы «крышу» в трех метрах над «полом». На полотнище стояли улбоны и паучники, среди них возвышался Чоча, которому как раз освобождали руки. Под потолком болтался все еще связанный Смолкин.
      – Как тебя зовут? – спросил я, поворачивая голову к нашему конвоиру.
      – Бобуазье, – ответил он равнодушно. – Боба.
      – Боба в смысле «Боба» или «Попа»? Или может быть Же…
      – Обядь грибляешь меня? Ну чдо, дадь даги дебе бо бошге?
      – Не надо. Боба так Боба… Слышь, Боб, давай, развязывай нам руки.
      – Нед, – ответил он. – Бриедем, дам дебе их разбяжут. А до я бидел, гаг ды булдыхаешься дам, в речге. Еще сиганешь брямо отсюда голобой бниз, и боминай гаг збали…
      – Не сигану, – заверил я, оглядываясь. Под нами, над нами, вокруг нас тянулись бесконечные ярусы гротескного веревочного мира. Земли видно не было, небо просматривалось лишь в виде разрозненных серых фрагментов. – Некуда сигать…
      Улбон достигнул изогнутого полотнища, вполз на него и остановился. Мы слезли.
      – Чоча, ты как? – спросила Лата, но он только мотнул головой. Лицо Пат-Рая было бледным.
      – У тебя нога в крови! – ахнула она. – Так, а ну вы, узкоглазые бандюги, немедленно дайте мне перевязать моего братана!
      – Не дергайся, грасабица! – сказал старший паучник. – А до сейчас засдаблю целобаться с одной из этих зберюшек. Ладно, разбяжите их…
      Когда наши руки освободили, Лата, решительно расталкивая паучников, подошла к Чоче, а я первым делом взглянул на таймер.
      И обомлел.
      Не помню точно, когда именно и обо что я ударился рукой… Может быть, во время потасовки с наемниками… Или, скорее, когда летел с моста… У меня было смутное воспоминание о том, что я тогда вроде бы зацепил кистью за ограждение. Так или иначе, через таймер тянулась зигзагами тонкая белая трещина.
      В овально окошке потух зеленый свет и исчезли все цифры.
      – Чдо там у дебя, Рыжий? – поинтересовался старший паучник.
      – Вы, недоделанные коротышки! – в ярости, заорал я. – Кривоногие волосатые вонючки! Это из-за вас!..
      Краем глаз я заметил, как Боба наклонился и быстро поднял что-то. Я начал оборачиваться, но тут он, выполняя свое обещание, звезданул меня этим по затылку.

      …БЕЗ ВРЕМЕНИ…
      Я очнулся из-за сковывающего тело холода и очень неудобной позы, в которой лежал. Стараясь припомнить, сколько раз за последние сутки терял сознание из-за ударов по голове и взбрыкиваний Советчика, я слегка поворочался, а когда мысли наконец перестали путаться, попытался подсчитать, сколько у меня осталось времени. Когда я в последний раз смотрел на таймер там было что-то около двенадцати с небольшим часов. Переправа… разговор со Смолкиным… наемники…
      Я поморщился – голова раскалывалась. Нет, ничего не выйдет, тем более, я не знаю, сколько времени лежал в отключке после удара Бобуазье. Остановимся на том, что, по словам Чочи, у меня есть время до утра. Да, и все это время мне, кажется, предстоит провести здесь, в Леринзье. Кстати, где именно я нахожусь?
      Я чихнул и открыл глаза.
      Это оказался сплетенный из желтых сухих прутьев шар двухметрового диаметра. Сквозь широкие просветы между прутьями были видны облака… несколько ближе, чем обычно. С трудом встав, я осмотрелся.
      Шар торчал на конце длинного и тонкого вертикального шеста со ступенями-перекладинами, крепившегося к осевому стволу Леринзье, хитросплетения которого виднелись далеко внизу. Слева и справа было еще с полтора десятка таких же шаров, но кто в них находился, и находился ли кто-то вообще, разглядеть было невозможно.
      Я осмотрел конструкцию шара и обнаружил в его верхней части две деревянные петли и тянувшуюся по кругу щель. Таким образом, из шара можно было выбраться, да вот только накрывающий его колпак был примотан длинным прутом, заменяющим замок на обычной двери.
      Просунув пальцы в щель, я попытался сначала развязать, а затем сломать прут, но вскоре понял, что без ножа или просто чего-то острого сладить с ним невозможно. Отказавшись от этой мысли, я встал на колени и посмотрел вниз. На натянутом между основаниями шестов полотнище сидел паучник. Я лег, скрючившись, и приник лицом к самому большому просвету между прутьями.
      – Эй ты! – крикнул я. – Слышь, верзила!
      Он медленно поднял голову, и я узнал Боба. Смуглое, заросшее черной щетиной лицо было спокойным.
      – А, это ты, Боб? – крикнул я. – Хорошо сидим, а?
      Он молчал.
      – И долго это будет продолжаться?
      Меланхолично пожав плечами, паучник отвернулся.
      Немного подумав, я избрал определенную линию поведения и стал орать:
      – А как, интересно знать, вы затащили мое бесчувственное тело в эту клетку? Вы же не фенголы! Тяжелая, наверное, работенка? Слышь, громила! Поговори со мной!
      Он не реагировал, но я не унимался.
      – Ты таки стукнул меня по голове, как и обещал. Так что за мной должок, а свои долги я всегда отдаю! Объясни, для чего нас тут держат? Что собираются с нами делать? А по нужде можно выйти – или прямо отсюда?
      – Ды можешь задгнудься? – наконец отреагировал он. – Чего берещишь? Не бидишь, я думаю!
      – О чем? – крикнул я. – О философском наполнении понятия Святой Веревки? Или о мистической двойственности Божественных Шнурков? А может о блаженстве вечного движения по Бесконечному Канату под аромат улбона и… – тут я понял, что перегибаю, и изящно закруглился: – Говнюк!!
      – Не шуди со сбядыми бещами, – откликнулся паучник.
      Махнув рукой, я встал. Сильно болела голова, меня то и дело пробирал озноб, а в довершении всего очень хотелось есть, но еще больше – пить.
      Я потер слезящиеся глаза, вцепился в колпак клетки и стал изо всех сил трясти его. Прутья затрещали, но не поддались. Шест начал раскачиваться.
      – Не дури, Рыжий. Убадешь вниз – расшибешься в лебежку, – равнодушно предупредил снизу Боб. – А не расьшибешься, даг я тебя добью.
      Я отцепился от прутьев, лег, приблизил лицо к облюбованному просвету и заорал него:
      – Я-не-рыжий-я-блондин! Понял, мохорылый?! Вот ща как плюну на тот дырявый таз, который у тебя вместо башки!
      Боба посмотрел на меня, встал и, неторопливо перейдя на другое место, куда бы я при всем своем желании не смог бы доплюнуть, снова уселся.
      – Эй дам, мля, хвадид, мля, горланидь! – донесся сиплый голос из соседней клетки. – Задолбал, мля, своими воблями!!!
      – А ты тоже заткнись, пенек трухлявый!!! – взревел я, как зверь бросаясь на прутья. Из ближайшей клетки на меня смотрело чье-то лицо. – Тоже мне, затвердевшие, э-э… фекалии ящера-заточкина!
      – Во гаг бухдид, сучий бодрох! – удивился сиплый. – Я и не слышал дагих, мля, жудгих слов. Даг чдо эдо за сдрашные фегалии? Ды гдо?
      – А ты кто? Местный?
      – Да. Зовуд – Грандуазье.
      – Крантуазье? Крант, значит, – решил я. – А меня – Уиш. Кранты нам, а, Крант?
      – Дочно, – согласился он.
      – А за что сидишь?
      – Я – улбоноград, – гордо сообщил он. – Лучший сбециалисд в Леризье бо эдому делу. Угнал бозавчера чедырех улбоноб из загона самого большого Мануазье, но, мля, бчера бобался. Набился, мля, и бо бьянке бобался…
      – По какой Бьянке? – не понял я. – А, по пьянке… Я здесь тоже, можно сказать, по пьянке. И долго нас тут будут держать?
      – Бас – не знаю. А меня до бечера. Бечером быбедуд и… мля… – раздался сиплый вздох.
      – И что?
      – За гражу грубного болзучего сгода нагазание одно – беребка.
      – Святая? – подковырнул я.
      – Нет, мля, не Сбятая. Обычная. С бедлей, мля.
      – С петлей? Повесят, что ли?
      – Гаг бить дать, бобесят… мля!
      – Хреново тебе, – посочувствовал я. – Наверное веселишься теперь?
      – Да. Хохочу, мля, до усрачги. Дагой, мля, беселый, что ходь сейчас на гладбище. А дебя за чдо?
      – Не знаю.
      – Може, приняли бас за агендов Сбена Гленсуса? А он, мля, с нашим ругободстбом не в ладах. Догда и бам хреново бридется…
      – Чоча! – заорал я во всю силу легких. – Лата! Пат-Раи, вы здесь?
      – Здесь, мля, – донесся после паузы из дальней клетки приглушенный голос Латы. – Сидим тут, мля, и слушаем ваши интеллигентные разговоры. Уши вянут, желтеют и опадают. Чего вопить, спрашивается?
      – Скучно мне, – буркнул я и, отцепившись от прутьев, присел на ажурный пол. Внизу Бабуазье продолжал медитировать. Ни к каким результатам поднятый мной тарарам не привел – меланхолия паучника была непрошибаема. Я опять взялся за прутья и крикнул:
      – Смолкин, а вы здесь?
      Ответа не последовало, и я, набрав в грудь побольше воздуха, собрался уже было огласить весь город самым душераздирающим ревом, на который только был способен, но тут голос фенгола произнес прямо за моей спиной:
      – Я здесь, Салоник. Пожалуйста, не кричите так…

***

      Я шарахнулся в сторону, споткнулся и сполз спиной по клетке.
      Посреди шара висел фенгол!
      – Мля! – прошептал я в полном изумлении и покосился вверх. Колпак, как и раньше, был надежно закрыт. – Но как… э-гм! Как вы сюда попали?
      Фенгол опустился и принял вертикальное положение, почти касаясь ногами шара. Что-то было странное в его лице, и вдруг я понял, что именно – Смолкин пребывал в состоянии крайнего конфуза. Его лицо было красно и даже как-то сморщилось.
      – Чего это с вами?
      Потупившись, он некоторое время молчал, а затем пробормотал подрагивающим от смущения голосом:
      – Только вы никому не говорите, ладно?
      – Хорошо, – согласился я. – Никому ничего не скажу. Буду нем, как улбон. Ну, так чего?
      – Я… – он прикусил губу, умоляюще посмотрел на меня и наконец решился: – Я проник сюда через Шелуху.
      Я сначала не понял, о чем он, но затем вспомнил рассказ Муна Макоя. Все равно, мне это ничего не объясняло.
      – Ну, а дальше?..
      – Вы не понимаете? Шелуха – это…
      – Клипат. Оболочка реальности, в которой обитают эти… отходы разума и… неосознанные желания и продукты сознательной мыследеятельности… В общем, слышал о ней. Так как вы туда попали без РД-машины? Вы что, действительно колдун?
      – Нет, я не колдун. Я не могу путешествовать через реальности без посредства РД-устройства, но, задействовав особым образом определенные участки мозга, способен сконцентрировать энергию, достаточную для выхода в Шелуху. Это тоже, что и левитация, только… Ну, в общем, мы родом из реальности с очень давно развившейся технологией. Реальность крайне загрязнена, а токсичные отбросы и общий радиоактивный фон, действующие из поколения в поколение, привели в конце концов к изменениям генетического кода и вызвали мутации, которые…
      – Говорите понятнее, Смолкин!
      – В общем, когда вы стали кричать, я понял, в какой вы клетке, переместился в Шелуху, преодолел там определенное расстояние, которое высчитал заранее, затем вернулся в реальность-серцевину… и вот я здесь…
      – А чем вы так смущены?
      – Но ведь там эти самые неосознанные желания… Они… Ох! – фенгол в полном расстройстве махнул рукой. – Представьте себе: результат работы коллективного бессознательного… подавленные сексуальные влечения всех разумных, населяющих Ссылку. Нет, это слишком большая нагрузка на мою психику! После окончания этого дела – если, конечно, буду жив – обязательно займусь медитациями, нравственным самосовершенствованием, дам обет не пить и не курить… хотя я и так не курю и почти не употребляю алкоголь… не вступать ни в какие отношения с женщинами… хотя в нашей диаспоре их почти нет, и я до сих пор еще… гм… и не…
      – И не кушать, – заключил я. – Все, хватит болтать. Вы можете переправить в Шелуху меня?
      – К сожалению, для этого потребуются усилия по крайней мере двоих представителей моей расы.
      – Так что вы думаете делать дальше?
      – Я как раз потому и выбрал именно эту клеть, чтобы выслушать ваше конструктивное предложение по поводу того, как нам теперь поступить.
      – Ага, очень хорошо! Тогда у меня есть конструктивное предложение: поскольку справиться с Бобуазье вы вряд ли сможете, то вытащите у него нож. Я приметил, что на его заду слева болтается нож в плетеных ножнах. Он, по-моему, не пристегнут и никак не закреплен. Так что вычислите расстояние и приступайте. Нож принесете мне.
      – Как это – Бобуазье?
      – Тот паучник внизу, который охраняет нас. Нож висит в ножнах на его худой заднице. Поняли инструкции? Давайте быстрее, Смолкин!
      – Но… как же я достану его?
      – Как-как? Так же, как попали сюда!
      – Нет! – фенгол отпрянул и прижался спиной к прутьям. – Я не смогу заставить себя вторично смотреть на это… Моя, э… тщательно лелеемая сублимация полетит ко всем чертям!..
      – Да ладно, Смолкин. Что там такого особенного? Пусть вы девственник, но неужели вы никогда не рассматривали всякие… интересные картинки? Представьте, что это то же самое, только в объеме…
      – Нет! – он поднял руки, словно защищаясь. – Салоник, вы не понимаете – все те жуткие извращения…
      – Слушай, ты! – тихо и угрожающе зашипел я, медленно наступая на него. – Нас всех повесят, если ты не сделаешь этого! Начинай, быстро! А то я сейчас здесь устрою такое жуткое извращение, что от твоей психики останется одна сплошная сублимация! Ну, быстро!
      У него была интеллигентная податливая натура. Добиться от такого чтобы он сделал что-то, нужное тебе, не так уж и трудно. Другое дело, к а к он это сделает…
      Смолкин сдался.
      – Мне несколько мешает вот это… – пробормотал он, указывая себе за спину.
      – Что там у вас? – спросил я. – Крылья?
      – Вы, конечно, шутите. Я ведь, в отличие от вас, привязан…
      Фенгол повернулся, и я увидел, что от его шеи вертикально тянется ремень, конец которого исчезает прямо в воздухе.
      – Ух ты! – сказал я, шагнув к нему. – Вы хотите сказать, что начало этого ремешка привязано к прутьям в другой клетке и висит сейчас там?
      – Да, это так.
      Ремень был завязан на два узла, для верности перетянутых сверху тонким прутом. Я вцепился в него обеими руками. В результате недолгой борьбы, ценой сломанного ногтя и исцарапанных пальцев мне удалось сладить с прутом и узлами. Ругаясь сквозь зубы, я сунул ремень в карман и рявкнул:
      – Все, хватит! Теперь приступайте!
      Он посмотрел вниз, на все так же сидевшего паучника, что-то прикинул, тяжело вздохнул, поправил очки и начал растворяться в воздухе. Я захлопал глазами. Нет, чего-то подобного я и ожидал, но все равно привыкнуть ко всем этим штучкам бело нелегко. Фигура Смолкина источилась, так что сквозь нее стала видна клетка, и исчезла.
      Я проник к просвету между прутьями.
      Внизу, за спиной паучника сформировалась горизонтальная парящая фигура с вытянутой в сторону Бобуазье рукой. Другой рукой Смолкин опять поправлял очки. Эх, ничего у него не выйдет! – с отчаянием подумал я. Этот недотепа обязательно лопухнется! Или чихнет в самый неподходящий момент, или еще чего-нибудь отчебучит. А может, паучник просто почувствует, что кто-то появился у него за спиной, и тогда все пропало. Если бы как-нибудь отвлечь его…
      Внизу фенгол, двигаясь очень медленно, все еще тянулся к ножу.
      Боба выпрямил спину, будто прислушиваясь к чему-то.
      Я сел и немелодично заорал первые пришедшие на ум куплеты-частушки из тех, что распевают уличные, вечно обкуренные безумной травой барды Западного Ливия:
      Как на горке, на горе
      Милку встретил в феврале.
      Мы с ней долго…
      Не смотря на то, что моей целью было как раз раззадорить возможных слушателей, я все же решил слегка подредактировать текст…
      …В общем, тра-ля-ля,
      Пам-па-рам отморозил я себе!
      Рука Смолкина медленно опустилась на рукоять ножа. Боба поднял голову и, морщась, покрутил пальцем у виска.
      Эй, пойду гулять на речку, – продолжал верещать я. –
      Милого там встречу…
      Если милый … будь здоров,
      То меня он … тра-ля-ля!
      – Даланд! – умиленно просипел Крантуазье из соседней клетки. – Бравильно, сбой мне беред смердью что-нибудь дагое… бронигновенное!
      Фенгол наполовину вытащил нож из ножен Боба, который теперь уже ни к чему не прислушивался, а, ссутулясь, закрыл уши руками. Я продолжал изгаляться над окружающими и над самим собой:
      Заплачу один мерцал,
      И пойдем на сеновал…
      Смолкин извлек наконец нож и стал исчезать.
      Заплачу я целых пять,
      До утра не будем спать!
      Я замолчал после того, как фенгол окончательно исчез.
      – Уиш, что с тобой? – донеслось до меня. Голос Латы был жалостливый. – Тебя так потянуло на это дело после того, что произошло на телеге?
      Раздалось ворчание Чочи:
      – По-моему, у него крыша поехала. В отпуск. Далеко и надолго.
      Фенгол появился в моей клетке. Его лицо было пунцовым. По-моему, даже его очки запотели от смущения.
      – Чего это с вами? – спросил я севшим после вокальных упражнений голосом и взял нож. – Вас так смутила моя песенка?
      – Какая песенка? – не понял он.
      – Да та, которую я орал.
      – Я не слышал, что вы орали, так как полностью сосредоточился на своих действиях. Это все Шелуха…
      – Бросьте… – пробормотал я, рассматривая нож с массивной деревянной рукоятью и с непропорционально коротким и узким, но хорошо оточенным лезвием. – Что вы успели увидеть за те пару секунд, пока там находились?
      – Темпоральные потоки в реальности-сердцевине и Шелухе не совпадают. Я пробыл там около десяти минут своего биологического времени. Я торжественно клянусь… Я даю обет никогда больше не входить в Шелуху, каким бы важным не был повод!
      – Да, пообедать сейчас не помешало бы… – машинально согласился я, перепиливая удерживающий колпак прут. Одновременно я косился вниз на паучника, который отнял руки от ушей и выпрямился.
      – Больше не просите! – продолжал фенгол. – Ни за что!
      – Не собираюсь вас просить, – я покончил с прутом и осторожно откинул колпак. – Теперь уж действовать придется мне. Вы пока оставайтесь здесь.
      Сжав нож зубами, я подтянулся, вылез в круглое отверстие, уселся верхом и оказался в самой высокой точке города Леринзье.

***

      Сильный порыв холодного ветра заставил меня вцепиться в прутья.
      Город отсюда напоминал гигантский, не совсем правильной формы конус, в серых глубинах которого хаотично копошились фигурки паучников и улбонов. Перекинув вторую ногу, я огляделся.
      Плотная масса низких облаков полностью скрыла небо. Далеко слева виднелась серебристая лента Песчанки и отходящие от нее нити речек-притоков. Лужи озер блестели среди холмов, между которыми торчали игрушечные шпили и башенки Зеленого Замка – до него было ох как далеко! И уж совсем вдали, у самого горизонта, виднелся полуразмытый огромным расстоянием город, наверное, Кидар. От него в нашу сторону на фоне облаков двигалась какая-то точка. Я прищурился, но разглядеть, что это, было невозможно. Прайтеры-то в Ссылке отсутствуют… хотя, по мнению чиновников Эгиды, здесь отсутствуют и РД-машины, а, как выяснилось, по крайней мере одна в наличии все-таки имелась…
      Холод пробирал до костей, и я осторожно полез вниз. Из-за прутьев на меня смотрел Смолкин.
      – Мляха-муха, гаг ды быбрался? – донесся сиплый шепот.
      Не оборачиваясь, я махнул рукой, призывая Кранта к молчанию, затем повис на руках, качнулся и, обхватив ногами шест, перелез с наружной поверхности клетки на него. Стараясь действовать очень тихо, я начал переставлять ноги по перекладинам-ступеням, одновременно поглядывая вниз.
      Паучник пребывал все в той же позе – сидел, отрешившись от окружающего, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. Я собирался, подкравшись сзади, придушить его ремнем, либо, если Боб успеет среагировать, ударить ножом…
      Все, естественно, получилось не так.
      Паучник встал и не спеша пошел по полотнищу в сторону шеста. Похолодев, я удвоил осторожность и почти замер. Бобуазье медленно прошел подо мной и встал боком к шесту, позабыв про угрозу плевка.
      Очень медленно и осторожно я продолжал спускаться, на ходу меняя план действия.
      Одна ступень, вторая, третья…
      Паучник стоял не шевелясь.
      Четвертая, пятая, шестая…
      У меня неожиданно возникло почти непреодолимое желание. До боли в челюстях сжав зубами лезвие, я пополз быстрее.
      Седьмая… как-не-вовремя… восьмая… Святой Заратустра! … девятая-уже-нет-сил-терпеть… десятАПЧХИ!!!
      Нож вылетел из моего разинутого рта, и я, соскользнув правой ногой с перекладины и оттолкнувшись от шеста правой рукой, развернулся.
      Бобуазье поднял голову.
      Я прыгнул, сведя вместе руки, и обрушился на него, ударив локтями по голове. Его тело подкосилось, он упал на мягко спружинившее полотнище, а я – на него. В груди екнуло. Я поднялся на колени и занес над Бобуазье кулак. Паучник лежал не шевелясь, его глаза закатились, так что между веками были видны белки.
      – Ну что, получил свой должок, Боб? – прошептал я, обшаривая его карманы. Там было несколько мотков тонких ремней и веревок. Я быстро связал паучника, вытащил из чехла на его поясе кинжал с зазубренным лезвием и решил, что это подойдет лучше, чем нож. Прикинув, на каком шесте должна находится клетка с Пат-Раями, снова полез вверх.
      Ко мне опустился фенгол.
      – Дайте нож, Салоник, – попросил он. – Я скорее освобожу их. Вы не убили того беднягу?
      Я молча протянул кинжал.
      Смолкин схватил его и стал подниматься.
      – Эй, брадуха! – послышался сиплый голос. – Эй, мля! Выбусди и меня!
      – Нет времени, – откликнулся я, глядя вверх. Смолкин уже скрылся за шаром.
      – Лучше, мля, бсе же быбусди! Без меня бам не быбрадься из города, а я знаю его, мля, гаг себя самого!
      Я обдумал эти слова и к тому времени, как сверху показались фенгол и Пат-Раи, принял решение.
      – Смолкин, – негромко позвал я. – Откупорьте еще вон тот шар! Только слышь, Крант, не вздумай шум поднять. Удавлю!
      – Не буду, мля, не буду! В моих же индересах, браделла!
      Чоча спускался не очень уверенно. Чувствовалось, что раненая нога здорово досаждает ему. Вслед за мной он грузно спрыгнул на полотнище и тихо выругался от боли. Я помог спуститься Лате, у которой подол платья потерял изрядный кусок – им теперь была обмотана Чочина нога.
      – Совсем плох, Рыжий? – осведомилась Лата, поправляя волосы. – К чему были все эти крики? И особенно песенки?
      – Крики были нужны, чтобы вывести из себя паучника, – пояснил я. – Чтобы ему захотелось забраться в клетку и как-нибудь заткнуть мне рот. А песню я пел, чтобы не дать ему почувствовать фенгола, когда тот вытаскивал нож. Я ж не сидел, как вы, без толку, а любым способом пытался освободиться. И еще раз… – тихо добавил я, – назовешь меня Рыжим – отшлепаю!
      С соседнего шеста спрыгнула коренастая кривоногая фигура. Паучник Крантуазье быстро приблизился к нам. Одет он был в такую же, как и у остальных его соплеменников, перепоясанную рубаху, имел такие же черные спутанные волосы до плеч, но растительность на его лице уже потеряла право называться щетиной, превратившись в куцую бородку. Зеленые зрачки узких глаз перескакивали с одного лица на другое и в конце концов остановились на мне.
      – Ну, здоробо, брадба! – просипел он. – И дебе брибед, грасуля! Бога сбусгался, усбел, мля, бридумадь, гаг нам быбрадься одсюда.
      – Как? – спросил я.
      – Надо быбусьдидь набрирученных улбоноб.
      – Чего-чего? Если ты собрался тут же заняться своим любимым делом, то лучше сразу лезь обратно!
      – Ды не бонял меня! Нам, мля, надо быбрадься из города, бравильно? А бод нами – цендральные гбардалы. Дуд же схбадяд! Но если быбусдить небрирученный молодняк, боднимедся, мля, дагой дарарам, чдо, можед быдь, удасдься бросгользнудь. Дело дебе гоборю! Дуд рядом, мля, загон с дикими зберюгами. А иначе, мля – шабаш бсему. Берь мне, брадуха!
      – Ну ладно, – согласился я. – Веди нас. Чоча, ты как?
      – Нормально, – буркнул Пат-Рай. – Крови много вытекло, но пока смогу делать, что требуется.
      Я забрал у Смолкина кинжал и сказал Чоче.
      – Тут еще где-то валяется нож.
      – Бод и ладушки… – Крант подошел к пока не подававшему признаков жизни Бобу, сорвал с его ремня лезвенный бич и взмахнул им. Кончик бича описал в воздухе свистящую дугу и послушно улегся у ног паучника. Лата тем временем нашла нож.
      – Дабненьго, мля, не держал в руках эдой игрушки, – Крант стал осторожно сворачивать бич кольцом. – Дбигай, мля, за мной!

***

      Возле края полотнища, к которому нас подвел Крант, обнаружился узкий, полого уходящий вниз мостик, а под ним – еще одно полотнище, огороженное по периметру сплошной полутораметровой стеной из туго натянутых канатов. Между ними шевелилась покрытая белесыми волосами вонючая масса. За это время я как-то попривык к пропитавшему весь Леринзье улбонскому духу, но сейчас особо плотные миазмы обволокли нас, заставив Лату прижать ладонь ко рту.
      – Чую, мля, забах одчизны! – пробормотал Крант и указал на один из углов загона. – Бидишь эдо, брадуха?
      – Вижу, – подтвердил я.
      В углу над полотнищем возвышалась башенка – круглый помост на толстом шесте с перекладинами. В центре помоста сидел очередной паучник. От башенки наискось вверх тянулись две веревки. Других горожан в поле нашего зрения не было.
      – Эдо Зануазье, вердухай.
      – А чего такая слабая охрана?
      – Бо-бербых, мля, ночью она убеличибается, бо-бдорых, загон бринадлежид Большому Мануазье, очень грудому боссу, мало гдо осмелидся набасдь. Б-дредьих, мля, – гордо добавил он, – меня-до босадили! Тбой бедучий бацан сможед бырубидь его?
      Всеґтаки я иногда не совсем понимал, что он говорит. Уразумев наконец смысл вопроса, я переадресовал его Смолкину:
      – Эй, летучий пацан, сможешь вырубить того вертухая?
      – Н-нет… – неуверенно пробормотал фенгол. – После двойного посещения… вы сами знаете чего, Салоник… я чувствую себя несколько не в форме…
      – Ясно! – пренебрежительно перебил Крант и глянул на Чочу: – Эдод двой гореш гажедся мне более дердым чубагом, но у него, мля, не лады с ногой. Даг чдо, мля, бридедся рабодадь нам с добой, брадуха.
      – Придется, – согласился я.
      – Дольго ды бросдо пригрыбай меня. Я сам уберу его… бошли.
      – Откуда взялись все эти веревки и канаты? – очень тихо спросил я чуть позже, когда мы уже спустились по мостику и теперь медленно пробирались по самому краю полотнища вдоль внешней стороны канатной ограды, по направлению к сторожевой башенке. – Где вы набрали столько материала?
      – Ды че? – Крант удивленно глянул на меня. – Сбледения делаюд улбоны.
      – Улбоны?
      – Ну, мля, гонечно! Они их быблебыбаюд изо рда в обределенное бремя года.
      – Но ведь эти… сплетения, они же разные…
      – Брабильно. Забисид од дого, в гагом бозрасде улбон и чем его, мля, гормидь. Од древесных лисдигоб будед один резульдад, а от драбы и бобегоб, собсем, мля, другой… Ладно, бобазарим об эдом позже… сейчас…
      Мы уже находились прямо под круглым помостом, возле толстого шеста с перекладинами. Всего лишь на расстоянии вытянутой руки, отделенные только канатной изгородью, копошились, извивались, сновали из стороны в сторону и терлись друг о дружку большие, средние и совсем маленькие тела, покрытые волосами от бледно-салатового до густо-зеленого оттенка. Эти неприрученные улбоны были, кажется, гораздо подвижнее, агрессивнее и вонючее своих одомашненных собратьев. Наполняющая воздух вонь достигала запредельной консистенции – теперь я просто утратил всякие обонятельные способности.
      – Сейчас я залезу наберх… – прошептал Крант. – А ды, мля, сдой здесь. Гаг дольго сгажу:"Годоб!" – зоби сбоих горешей, беререзай ганады и зразу одбрыгибай. Эди дбарюги не замечаюд ничего богруг, гогда голодны. Собсем, мля, збереюд. Могуд забросдо сшибить. Беро с добой?
      Я непонимающе уставился на него.
      – Гоборю, беро не бодерял?
      – А! – я кивнул и извлек из-за пояса кинжал с зазубренным лезвием. – Не потерял. Почему они голодные?
      – Бочему, мля? Да бодому, чдо их еще не гормили… – паучник нахмурился, посмотрел куда-то назад, тихо выругался, и зашипев: «Будь годов, брадуха!» – быстро полез по шесту, одновременно стягивая с ремня лезвенный бич.
      Ничего не поняв, я оглянулся.
      По двум канатам медленно двигалось какое-то устройство, напоминавшее чан на роликах, влекомый упряжью из пары улбонов, на каждом из которых сидело по два паучника.
      Улбоны в вольере засуетились и стали сбиваться в кучу на нашей стороне. Один из сопровождавших чан паучников приподнялся в седле и указал вниз пальцем.
      – В-А-Й! – раздалось сверху и мимо меня пролетел вертухай.
      – Годоб!!! – сипло взревел Крант, и его ноги показались над краем круглого навеса.
      – Лата, Чоча, Смолкин! – заорал я, одно за другим перерезая волокна канатов. – Сюда, живо!
      Зверюги уже сгрудились под ограждением, они извивались, залезали один на другого, и теперь на их мордах не было выражения тупого безразличия. Паучники, сопровождающие чан, соскочили с улбонов и быстро полезли к нам, на ходу разматывая лезвенные бичи.
      Подскочив, я ухватился за один из канатов и с силой полоснул кинжалом по другому. Канат лопнул, чан перевернулся, и из него просыпалась густая зеленая масса. Отдельные листья, ветки и целые комья оседали или со звонкими шлепками падали на сплетения и полотнища, находившиеся под вольером.
      Немедленно вслед за этим скопившаяся возле ограды куча голодных неприрученных улбонов прорвала те канаты, которые я не успел перерезать, и сплошным потоком хлынула наружу.

      Светопреставление, развернувшееся вслед за этим, наверное, войдет в летописи города Леринзье под названием Большой Улбоний Исход. Даже если никто никаких летописей не вел, готов спорить, что паучники запомнили этот день надолго.
      Дикие улбоны лавиной устремились из вольера, рассеиваясь по сплетениям, сталкиваясь с другими улбонами и с ошеломленными горожанами. Очень быстро весь центр города захлестнула волна хаоса – только благодаря этому мы в конечном счете и смогли скрыться.
      Вел нас Крант, потом шел я, следом Лата, а позади всех хромал прикрывающий тыл Чоча. Смолкин парил над нами и указывал, в каком направлении следует идти, чтобы не напороться на вооруженный отряд. Несколько раз нас замечали и приходилось спешно ретироваться, прыгая по канатам и полотнищам. Один раз дорогу преградил оседлавший улбонов отряд. Раскручивая над головами лезвенные бичи, паучники атаковали нас, но, ведомые Крантом, мы ловким обходным маневром избежали столкновения, а затем я перерезал несколько указанных им канатов, и позади нас почти целый сектор города ухнул вниз так, что содрогнулся весь Леринзье.
      Постепенно мы начали удаляться от центра – на окраине паника была поменьше, но и вооруженных, а тем более объединенных в отряды паучников уже не встречалось.
      Финалом стала схватка с тремя пограничниками, контролирующими длинную косо натянутую лестницу вроде того «пригородного» каната, по которому мы попали в Леринзье. Несмотря на поврежденную ногу, двоих из них очень быстро вырубил Чоча, а третьего одолели мы с Крантом. На всякий случай я вывел из строя и саму лестницу, перерезав оба каната.
      Потом мы некоторое время бежали по редколесью, петляя и заметая следы, форсировали мелкую речушку, преодолели холм, и наконец на краю рощи Чоча выдохнул: «Хватит!» – и повалился в траву. Лата опустилась рядом, паучник, широкая грудь которого тяжело вздымалась под рубахой, бросил лезвенный бич и присел на корточки. Я несколько раз обошел вокруг дерева, прислонился спиной к шершавому стволу и медленно сполз вдоль него.
      – А где ледяга? – спросил Крант.
      Я поднял глаза и не обнаружил над нами уже привычную нелепую фигуру в алых подтяжках.
      – Не знаю, – ответил я. – Даже не помню, когда он отстал. Вы помните?
      Чоча не ответил, а Лата пожала плечами.
      – Кажется, в последний раз я видела его на окраине Леринзье. А потом… – она еще раз пожала плечами и наклонилась над Чочей.
      Паучник встал и рывком оторвал рукав рубахи. На смуглом мускулистом предплечье змеился длинный разрез, след от удара лезвенного бича. Из раны сочилась кровь.
      – Малябга, ды не могла бы бередянудь мне эду цараби… – начал он вполне любезным тоном, но Лата немедленно окрысилась на него:
      – Я тебе не малявка, понял?! Я куда выше тебя!
      Крант осклабился, повернулся ко мне, подмигнул и произнес одними губами:
      – Грудая малягба… – а затем подошел к Пат-Раям.
      – Гаг же мне дебя назыбать? Галанча?
      – Меня зовут Лата, – буркнула она. – Давай, перевяжу.
      Закончив с паучником, Лата вопросительно глянула на меня, но я покачал головой. Если не считать царапин, пары синяков, сломанного ногтя да шишек на голове, я, как всегда, был цел.
      – А большой гибиш мы бодняли в городе, – довольным голосом заметил паучник. – Они-до, мля, счидают, чдо бы – шбионы Гленсуса. Гогда разберудся, чдо г чему… Ох и разозлядся на Его Боссобсдбо! Наберное, мля, решат набасдь на Зеленый Замог…
      Чоча медленно сел и произнес:
      – Летягу, наверное, захватили. А может он отправился по своим делам не попрощавшись. Надо идти.
      – Куда ты теперь? – спросил я у паучника, вставая. – Будешь возвращаться?
      – Сейчас нед, – ответил он, аккуратно сматывая лезвенный бич. – В город мне бога нельзя, надо, мля, переждадь. А бы гуда собираедесь?
      – В Невод. Далеко до Невода, Чоча?
      – Не очень. Скоро дотопаем.
      Паучник решил:
      – Дады я с бами, ежели не бозражаеде. Бойдем, что ли, мля?

***

      Наша четверка скорым шагом – насколько позволяла Чочина нога – двигалась вперед, пересекая луга и рощи, взбираясь на пологие холмы и спускаясь в неглубокие долины. С серых небес то и дело проливался мелкий дождик, ветер дул порывами, то стихая, то вновь принимаясь задирать разорванный подол последнего Латиного платья. Меня мучили жажда и голод. То лоб покрывался испариной, то начинало знобить – похмелье неприятная штука, хотя на свежем воздухе и проходит быстрее, особенно после водных процедур и разнообразных физических упражнений. Фенгола Смолкина нигде не было видно. Советчик молчал как мертвый.
      Зато Крантуазье оказался говоруном. Беспрерывно ругаясь и коверкая слова на свой паучниковый манер, он в подробностях поведал нам о всех перипетиях карьеры профессионального улбонокрада, и о том, как лет тридцать назад первая группа ссыльных паучников отстраивала Леринзье.
      Чоча хромал все больше, видно, его нога действительно здорово пострадала. Лата иногда с сочувствием поглядывала на брата, иногда с каким-то неопределенным выражением – на меня. Неутомимым и беззаботным оставался лишь Крант. Называя меня то «горешгом», то «брадухой», то «браделлой», то «браданом», он закончил историю строительства Леринзье, рассказал про угон четырех улбонов из загона Большого Мануазье – какого-то тамошнего авторитета, «держащего» три центральных квартала – и только после этого замолк, явно радуясь тому, что столь чудесным образом избежал, казалось бы, неминуемой казни.
      – Я хотел спросить, – подал голос Чоча. – Как это летяга выбрался из клетки и вытащил у паучника перо? Он, кажется, возник прямо в воздухе, а потом исчез…
      – Смолкин проник в Шелуху, – ответил я. – Знаете, что это такое? И через нее добрался до Бабуазье. И не спрашивай, как он это сделал, потому что, когда я спросил то же самое, он начал бухтеть про особым образом задействованные участки мозга, про мутации и какой-то генетический код… Я ничего не понял и не смогу толком повторить.
      – Интересно, как оно там, в Клипате… – задумчиво пробормотал Чоча.
      – Во-во, – поддакнула Лата. – У нас в Нимбе был один знакомый художник-авангардист Лун Ресничка, помнишь, Чоча? Так он заглатывал целые пригоршни разных таблеток, нанюхивался какой-то гадости, вдобавок курил какую-то диковинную траву и к тому же еще вкалывал себе в вену что-то вообще умопомрачительное. Причем все это одновременно. И тоже отправлялся в Шелуху. Правда, не целиком, а только… мозгами. А потом, когда возвращался, рисовал такие картины, что жутко вспомнить. Но у него их хорошо покупали, особенно некоторые туристы и хозяева борделей для извращенцев.
      – И что с ним сдало? – поинтересовался паучник.
      – Однажды накачал в себя столько разной дряни, что не смог вернуться. Тело его сейчас в какой-то частной клинике, а мозги по-прежнему – в Шелухе… Но картины он рисовал – закачаешься.
      Паучник немного подумал и сказал:
      – Ну и чдо? Задо у меня знагомый дадуиробщиг… Во, смодриде… – он до пупа расстегнул рубаху и продемонстрировал нам бездарно выполненную татуировку, изображавшую улбона, который кусал сам себя за хвост. В середине шедевра красовалась кривая узкоглазая рожа, навевающая неприятные мысли. Тварь в исполнении паучникового татуировщика более всего напоминала кусок шланга с глазами, а у рожи неестественно выпирала нижняя челюсть и перекашивало рот.
      – Вод эдо… – Крант ткнул пальцем в улбона-самоеда… – Миробой Улбон, симболизирующий бесгонечность Гонгломерада, а бод эдо… – палец ткнулся в образину… – Эдо, мля, я! Шиг, да?! Чубсдбуеде филособсгую бодоблегу?
      – Ну и фигня! – констатировала Лата, но, к счастью, ее слова заглушил треск ломаемых Чочей кустов, и они не долетели до ушей напыжившегося от гордости паучника.
      Мы вышли на берег большого, но неглубокого озера – из воды торчали стволы деревьев. Ближе к середине озера они росли гуще, и между ними виднелись какие-то приземистые строения. Очередной дождик как раз прекратился, серая водная гладь напоминала гигантское зеркало, в котором отражались облака.
      – Пришли, – констатировал Чоча, и устало опустился на землю.
      – И что дальше? – спросил я.
      Чоча сунул пальцы в рот и пронзительно, переливчато свистнул.
      – Если не хотим плыть, то надо подождать, – пояснила Лата и дотронулась до воды ногой. – Не такая уж и холодная, но…
      – Но плыть все равно не хочется, – заключил я, присаживаясь рядом с Пат-Раем. – Мои сапоги еще толком не успели высохнуть.
      – Кстати! – Лата повернулась ко мне. – Насчет сапог! Ты, кажется, еще в Хоксусе выдвигал одно условие, помнишь? А раз так, то после того, что произошло на телеге… давай-ка…
      – А что произошло на телеге? – уточнил я.
      – Какое такое условие, сестра? – поинтересовался Чоча.
      Лата осеклась, глянула на брата, затем на меня. Я перевел безмятежный взгляд с нее на Чочу и пожал плечами.
      – Так о чем это вы? – переспросил Пат-Рай.
      – Ни о чем, – буркнула Лата, зашла по щиколотки в воду и стала умываться.
      – Гажись, гдо-до блывед, – просипел Крант.
      Мы посмотрели. От строений между деревьями к нам действительно кто-то довольно быстро приближался.
      – Надеюсь, тут прием будет не таким, как в Леринзье, – вполголоса пробормотал я.
      – Нет, – подтвердил Чоча. – Большинство рыбаков – мои кореша.
      – Я ж гоборил, мля, бас бросто бриняли за шбионов Гленсуса, – добавил Крант. – А даг бсе обошлось бы мирно. Брабда, догда бы не бобали бы в гледги и меня бобесили, мля… Даг чдо нет худа без добра… Уй, е-мое, чтоб я сгис!
      Последнее восклицание, произнесенное особенно сиплым голосом, относилось к той, кто подплыла к нам и поднялась во весь рост в нескольких метрах от берега. Это оказалась девчонка лет четырнадцати с коротко и неровно подстриженными волосами… совершенно голая. Она выпрямилась и, тряхнув головой, стала с любопытством рассматривать нас.
      – Милка в своем репертуаре, – пробормотал Чоча.
      – Вот бесстыдница, прости господи! – в сердцах воскликнула Лата.
      – Пат-Раи… – не обращая внимания на их реплики, задумчиво произнесла девочка. – Здравствуй, Лата… Здравствуй, Чоча… – поздоровалась она чистым и каким-то не от мира сего голосом. – Маленький паучник… – взгляд голубых глаз, пройдясь по немедленно подбоченившемуся паучнику, остановился на мне. – И новый мальчик…
      – Тьфу ты! – Лата топнула ногой так, что по озерной глади разошлись круги.
      – Рыжий… – также безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?
      – Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам надо в Невод. Карась там?
      – Там.
      – А Маманя, Старик, Белфон?
      – Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.
      – Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?
      – Белфон.
      – Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.
      – Хорошо… – девочка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.
      Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:
      – Мила это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.
      – Такая голая? – уточнил я.
      – Нет, такая… беззаботная.
      Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, к которой была привязана небольшая плоскодонка. Над низким бортом торчали два весла. Вновь совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.
      – Мама сварила уху. Папа с Карасем говорят о женщинах. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.
      – Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?
      – Бсе б борядге, горешог, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Бмесде, даг бмесде. Нигагих расобых бредрассудгов бродиб бас, дылд немерянных, у меня нед.
      Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:
      – Ты сказала «Нимб»… Что это? Из какой вы с Чочей реальности?
      – Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.
      – И что это означает?
      – Там всего один город на целую реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора: Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен кабаками, борделями, казино, ипподромами, отелями, треками, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами, массажными кабинетами и черти-ти-чем-еще… А в Нижнем живут всякие… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря – развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь…
      – А что прожигали вы с Чочей?
      Она покосилась на меня и сказала:
      – Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить…
      – Они уже там…
      Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.
      – Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется… Лата, ты с каждым днем становишься все красивее..
      – Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди где сидишь! Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.
      Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас стали доноситься струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.
      Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе нежилого вида. Над покатыми крышами из деревянных труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.
      Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.
      – Вон там-там… – она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома с широкими окнами и ушла.
      Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Струнные аккорды теперь звучали громче, нас окружала атмосфера спокойствия и беззаботности. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Проходя мимо окна, я заглянул внутрь и увидел полутемную комнату, из глубины которой доносились два голоса – один низкий и хриплый, второй – более высокий и молодой.
      – Вот это у меня была… восемь… нет, десять… да! – десять лет назад… Певица из кабаре… Ну и была! Ух и была! Фигуристая до полного опупения! – рокотал низкий. – В смысле – все как на подбор… Ноги – от подбородка… Бюст как у…
      – Да хватит уже, Старик, – перебил другой голос. – Ох и надоел ты со своими бабами! Неизменная тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
      – О чем? – недоуменно спросил бас.
      – Ну… о чем-нибудь возвышенном.
      – О баскетболистках, что ли? Лет пятнадцать… нет – семнадцать тому назад была у меня одна тренерша из спортзала. Рыжая, под два метра, ноги как у…
      – Кто такие баскетболистки? – заинтересованно спросил я у Латы, но она только хмыкнула.
      Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.
      – Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.
      Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.
      – Од дагая жрачга! – он показал большой палец. – У нас, мля, в Леринзье, рыбой не часто бобалуешься. Сюда, мля, еще чего-нибудь горячидельного… Одбразднобадь осбобождение…
      Из дома появилась Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми во время облавы.
      – Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?
      – Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?
      – Уиш Салоник, – я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.
      – Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.
      – Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.
      К столу подошли двое рыбаков, оба невысокого роста, оба одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, но один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой, как щепка и сутулый.
      – Так вот, я говорю, просыпается она под утро… – хрипло рокотал второй.
      – Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!
      – Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.
      – Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.
      – Паучник, что ли? – уточнил Старик.
      – Паучник. Имеешь что-нибудь против?
      – Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть засрючник, все едино. Никогда не видел паучниковых баб, однако…
      Все были очень голодны, кулинарное искусство Мамани не оставляла желать лучшего, так что с ухой мы покончили в два счета, после чего Чоча, Карась, Старик и Крант завели какой-то специальный разговор, касавшийся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и плотно прикрыли за собой двери.
      Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие все это время как ненавязчивый музыкальный фон из оркестровой ямы во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую атмосфере минорную мелодию.
      За широким сараем, в котором лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и других помостов в воде бултыхался целый выводок детей, все голышом. Некоторые залазили на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.
      Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся недалеко от помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру "8". Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимание.
      Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. На дно озера, кажется, выходили теплые источники.
      – Уиш! – донеслось до меня, и я стал возвращаться.
      Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и демонстрировал рыбакам наколку. Примостившаяся рядом со Стариком Лата была одета в новое платье и обута во что-то вроде плетенных сандалий. Она указала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.
      Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Нога Пар-Рая была в несколько слоев перемотана серой материей.
      – Сядь, Уиш, – сморщившись, Чоча помассировал икру. – Сядь и смотри сюда…
      Я сел, разглядывая пергаменты, на которых были какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.
      – Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?
      – План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… а потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.
      Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом – одновременно разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Там были синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.»…
      Чоча стал показывать:
      – Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.
      – Что означают надписи? – спросил я.
      – Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю. Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, в которых свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?
      Чувствуя, как меня охватывает сонливость, я отпил вина и сказал:
      – В общем, да. А что это за кружки?
      – Это – донжон, внутренняя башня. И пристройки вокруг нее. Как бы замок в замке. Донжон круглой формы, а это этажи… В башне есть скрытый осевой колодец с винтовой лестницей. А под крышей расположены камеры. К нескольким из них тоже ведут ходы.
      – Камеры под крышей, а не в подвалах? – удивился я и зевнул.
      – В подвалах сыро, холодно, так что их используют для хранения провизии на случай осады.
      – И долго, Чоча, ты рисовал это? – подал голос Карась.
      – Месяца полтора.
      – На кого-нибудь за это время натыкался там? – спросил я.
      – Пару раз слышал шаги, но не видел ни единого человека. О ходах, думаю, знает только Гленсус, ну может быть еще ученый… Но рядовые наемники точно ничего не знают.
      – Так, а где, по-твоему, может находится КРЭН? И как вообще я попаду в замок?
      – Ну, камень Гленсус отдаст Урбану Карафу, а вот что тот с ним станет делать… Скорее всего, он продолжает работать в той же лаборатории, первым делом надо проверить ее. Она находится на втором этаже, вот в этом крыле… – Пат-Рай указал соответствующее место на плане. – Видишь, тут написано «ЛАБ.», а рядом – «СКЛД.», склад, а вернее, кладовка, там хранится форма наемников. Если попадешь туда, лучше переоденься – больно твои шмотки обращают на себя внимание. А в лабораторию ведет ход отсюда, с третьего этажа… – он вновь показал на плане. – Ну, а насчет того, как попасть в замок… Карась, объясни ему.
      Рыбак заговорил:
      – Там пара ворот, обычные и речные. Один из рукавов Песчанки протекает через замок, а между этим озером и Песчанкой есть протока. Иногда кто-нибудь из наших отправляется туда с рыбой… что-то вроде дани, которую мы платим, чтобы нас не трогали. А сейчас Его Боссовство приказал доставить больше обычного. К нему, по слухам, прибывают купцы из Кидара, у них там рыбы почти нету. Ты спрячешься в лодке под корзиной с рыбой, а я отвезу тебя в замок.
      – Лодку-то шмонают? – спросил я, в который раз зевая.
      – Это уже мои заботы. К тому времени, как приплывем, будет совсем темно, так что, может, у тебя и получится пробраться в замок незамеченным…
      – Наемников много, – добавил Чоча. – И не все они знают друг друга. Так что в случае чего коси из под вновьзавербованного, какого-нибудь там особосекретного…
      – Значит, Чоча, ты не поплывешь со мной?
      – Посмотрим еще, – буркнул он, укладываясь на лавке. – Спрячь это.
      Я свернул пергамент, сунул в карман за подкладку и последовал примеру Чочи, напоследок спросив:
      – Когда поплывем, Карась?
      – Как темнеть начнет. Можешь спать пока.
      – Ладно, – сказал я и почти сразу заснул.

***

      – Никуда не пойдешь! – произнес голос. – Совсем сдурел?
      Я открыл глаза и сел, моргая. В комнате было полутемно, на столе в глиняной плошке оплывала свеча. На соседней лавке сидел Пат-Рай, а над ним, уперев руки в бока, монументально возвышалась Маманя.
      – Посмотри на свою ногу! – вещала она. – Коряга, а не нога! Компресс, что я положила, поможет, но не так же быстро. А пока ты не ходок, понял меня, Чочарио Пат-Рай?
      Чоча перевел хмурый взгляд с нее на меня и слегка пожал плечами. Я понял это так, что он смирился. Наверное, во всем Хоксусе, да чего там, во всей Ссылке Маманя была единственным человеком, способным заставить Чочу изменить какое-нибудь свое принципиальное решение. Я потянулся, встал и прошелся по комнате, искоса разглядывая Пат-Рая. Даже в полутьме можно было различить, насколько бледно его лицо. Конечно, идея отправиться в замок с Чочей была привлекательна – он лучше меня разбирался в составленном им же самим плане, лучше ориентировался в местной ситуации, да и в драке, уж если на то пошло, без особого напряга мог положить минимум четверых таких, как я, но… Если он действительно едва ходит, то будет только обузой.
      Сделав несколько глотков прямо из кувшина, я сказал:
      – Что ж поделать. Чоча, надо мне идти одному.
      Маманя подняла указательный палец и одобрительно произнесла:
      – Во! Прислушайся, Пат-Рай! И рыжие иногда говорят дельные вещи.
      – Но ты разобрался в том… в том, что я тебе дал? – уточнил Чоча.
      – Более или менее. Где Лата?
      Чоча улегся обратно на лавку.
      – У нее, по-моему, есть в Неводе ухажер, какой-то молодой рыбак. Может, пошла к нему. Ну, Салоник… – не вставая, он протянул руку. – Отправляйся в замок один. Удачи!
      Пожав руку, я сказал: «Будь здоров!», кивнул Мамане и вышел из хижины. Небо Ссылки, и раньше не отличавшееся богатством красок, окончательно посерело. Стало ощутимо холоднее, над водой поднимался пар.
      Возле помоста покачивалась длинная плоскодонка с высокими бортами, вся заставленная плетенными верейками. В лодке ближе к носу стоял Карась с веслами в руках. На помосте были только Старик да сидящий на корточках Крант. Когда я подошел, паучник пружинисто вскочил и произнес:
      – Слышь, горешь, я, мля, не знаю, зачем дебе бонадобилось в Зеленый Замог, но если хочешь, я боблыбу с добой.
      – Ну, это ни к чему, – возразил я.
      – Уберен?
      – Конечно. Если я еще так-сяк могу сойти за наемника, то тебя с твоими габаритами сразу расколют.
      – Эдо есдь исдина, не дребующая догазадельдв, – согласился он. – Но я могу бригрывать дбою, мля… до есдь, дбой дыл!
      – Лучше я сам позабочусь о своем тыле, Крант.
      – Лады. Не буду, мля, насдаибать, не даг уж я дуда и рбусь. Догда бусдь Сбядая Беребга оберегаед дебя, брадуха. Можед, еще бсдредимся.
      Темнело на глазах, и Крант со Стариком удалились в сторону дома. Я окинул прощальным взглядом помост, желая заодно увидеть Лату, но ее не было. Даже проводить не пришла… Ну и ладно, решил я, поворачиваясь к лодке.
      – Давай, что ли… – полускрытый корзинами Карась уже устанавливал весла в уключинах. – Пора двигать.
      Я занес ногу над бортом, и в этот момент кое-кто давно молчавший решил напомнить о себе. В голове возникла знакомая вибрация, а затем раздался медленный, словно бы уставший голос РСЧ – реле случайных чисел:
      (Пятнадцать миллионов шестьсот сорок одна тысяча шестьсот шестнадцать… Процесс личностного проецирования завершен).
      Вновь вибрация…
      Голос Советчика пронзительно и очень отчетливо пропищал:
      (БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ?!!)
      Потеряв от неожиданности равновесие, я рухнул на дно лодки, перевернув несколько плетенных рыбацких корзин. Лодка сильно качнулась.
      – Залез? – уточнил Карась. – Ну, поплыли…
      Я почти не слышал его.
      Рядом под корзинами лежала Лата и, щурясь, смотрела на меня.

      – Он что, все время говорит стихами?
      – Он все время говорит и все время стихами!
      Мы лежали бок о бок на дне лодки, окруженные стеной корзин, и глядели в темное небо. Тихо поплескивала вода, со стороны носа, где расположился невидимый нам Карась, доносился скрип уключин.
      – А что именно? Я имею ввиду, какие стихи?
      – Понятия не имею. Никогда не разбирался в сти… Ну, гад, опять!
      (Любовь – над бурей поднятый маяк,
      не меркнущий во мраке и тумане.
      Любовь – звезда, которою моряк
      определяет место в океане.)
      – В реке, – машинально поправил я.
      – Что ты сказал?
      – Это я ему…
      – А что он сказал?
      – Ерунду. Любовь, моряк, маяк и мрак.
      – Оптимистические стихи. Он их, что ли, сам сочиняет?
      – Да нет. Советчик сапро… спроецировался в какую-то книжку и, как я понимаю, теперь может выдавать только куски из этой книжки. И угораздило же его попасть в книгу со стихами. Попался бы мне тот, кто все эти стихи накатал…
      – А я люблю стихи! – заявила Лата. – Не все, конечно, но про любовь – люблю.
      – А я люблю крепкое пиво и высоких брюнеток, так что с того?
      Лата вздохнула.
      – В тебе романтики примерно столько, сколько у старой бандерши, однобокий ты гуманоид!
      – Это я-то однобокий? Я многогранен как граненный стакан!
      – Как стакан с крепким пивом? – уточнила она.
      Мы постепенно возвращались к привычному стилю общения, но сейчас у меня совсем не было настроения обмениваться колкостями, так что я повернулся на бок и просунул руку под голову Латы.
      – Эй, чего это ты? – удивилась она.
      – Вишь какое дело… Там, наверху, эти… – сказал я проникновенно. – Звездочки… А тут, внизу, эти… мы с тобой.
      – Ну так что дальше?
      – Тебе удобно? – я придвинулся, рассматривая ее сверху, с довольно-таки близкого расстояния.
      (Ее глаза на звезды не похожи,
      нельзя уста кораллами назвать,
      не белоснежна плеч открытых кожа
      и черной проволокою вьется прядь)
      Посмотрев на ее волосы, я уточнил:
      – Желтой.
      – Что желтой?
      – Так, к слову.
      – Опять чушь несешь?
      Мы немного помолчали, и я спросил:
      – Почему ты тоже решила плыть?
      Лата замялась.
      – Ну… э… Мне, в общем, всегда хотелось находиться в гуще событий… Я очень любопытная. А тут, знаешь, какая скука, особенно после Нижнего Нимба?
      – Не знаю. И это все? – я придвинулся еще ближе.
      – Все! – с вызовом ответила Лата. – Что, интересно, ты хотел еще услышать?
      – Ну, я подумал…
      – Подумал, что я прям так с лету втюрилась в какого-то рыжего провинциала? Что аж тащусь от тебя? – ее голос с каждым словом набирал обороты. – Что у меня коленки трясутся в твоем присутствии? Так вот, это полная фиг… – тут до нее дошло, или она сделала вид, что дошло только сейчас, в какой непосредственной близости я нахожусь, и Лата решительно приказала:
      – Немедленно отодвинься. Я, мля, порядочная девушка.
      (Порядочна и хороша собой?
      Порядочности тесно с красотой.)
      Вместо ответа я склонился ниже.
      – Слышь ты! … – быстро заговорила она. – Ты ж любишь высоких брюнеток, а я, если заметил, маленькая и почти блон…

***

      – Зря, конечно, ты поплыла со мной, – через некоторое время произнес я.
      – Знаешь что, Рыжий! – возмутилась Лата, уперлась ладонями в мою грудь и отпихнула. – Можно сказать, получил чего хотел, а теперь заявляешь, что я зря поплыла. Хам!
      – Ну, нельзя сказать, что получил все…
      – Я хотела сказать, в разумных пределах…
      – Нет, с одной стороны, я рад… сама понимаешь, почему… Но с другой стороны, в замке мне ты ничем не поможешь. Скорее всего, наоборот, будешь мешать. У меня там будет время заботиться только о себе самом.
      – Вы с Чочей явно нашли друг друга – оба натуральные мужские шовинисты. Неужто до сих пор не понял, что я не кисейная барышня в рюшах и помпонах? И сама могу о себе позаботиться? Вы оба – самовлюбленные мачо!
      – А кто они такие эти твои мачо?
      – Для болванов поясняю: такие шибко интеллектуальные мужики, которые, чуть что, начинают размахивать кулаками или хватаются за оружие и ни в грош не ставят женщин!
      – Хорошая точка зрения, – согласился я.
      – И вообще, в замок я заходить не собираюсь. Спрячусь где-нибудь снаружи, пока ты не выйдешь. А если не выйдешь, или станет опасно, смоюсь без тебя.
      Мы помолчали, и затем она спросила:
      – Слушай, а раньше, до начала всего этого, ты действительно вообще ничего не знал о Сопредельных Реальностях?
      Я нахмурился, потому что только что подумал об этом же.
      – Нет.
      – И… какие ощущения?
      – Это как… Ну, понимаешь, трудно объяснить. Короче, у меня такое впечатление, что я сидел в комнате… в маленькой темной комнате. То есть, мне к а з а л о с ь, что нахожусь в маленькой темной комнате. Света почти нет, только тусклая лампочка, так что я вижу лишь узкий освещенный круг, в котором нахожусь. А потом, когда я прилетел на станцию, когда мне рассказали, что к чему, потом я попал в Зенит, сюда… Словно лампочка вдруг начала гореть ярче, все сильнее и сильнее, очень много света, и я вдруг обнаруживаю, что узкая комната – не комната, что я нахожусь в центре огромного помещения, в каком-то зале, таком, что и стен не видно, потолок очень высокий, вокруг какие-то переходы, множество дверей, и куда они ведут – неизвестно. А лампочка горит все ярче, все вокруг залито светом, хочется встать и побродить вокруг, изучить то, что озаряет этот свет… Ты, э… понимаешь меня?
      Подумав, он ответила:
      – Да, кажется, понимаю.
      Лодка, стала покачиваться сильнее и поплыла быстрее – мы достигли Песчанки.
      – Кстати, а Карась знает, что ты здесь? – спросил я.
      – Когда я пряталась под корзинами, он, по-моему, не видел, но теперь…
      Я осторожно поднялся на колени и выглянул. Было уже совсем темно, фигура рыбака очень смутно виднелась впереди, ближе к носу.
      – Эй, Карась! – негромко позвал я. – Долго еще?
      – Не-а… – ответил он после паузы. – Сейчас повернем в протоку, а оттуда до замка рукой подать. Вы теперь не больно-то шебуршите. И прикройтесь корзинами на всяк случай.
      – Слышала указания? – спросил я, укладываясь обратно и подтягивая на себя корзину. – Скоро приплывем.
      К тому времени, когда лодка покинула русло Песчанки, свернув в один из рукавов, мы успели полностью завалиться корзинами и теперь лежали, прижавшись друг к другу так, что я ощущал дыхание Латы на своей щеке. Советчик на какое-то время умолк, и я, не преминув воспользоваться этим, спросил:
      – Чем вы с Чочей занимались в Жемчужном Нимбе? И как познакомились со Свеном Гленсусом? Расскажи, мне интересно.
      – Мы были каталами, – ответила она. – Карточными каталами. Знаешь, что это значит?
      – Подделывали географические карты? Зачем?
      – Какой ты, все таки, Уиш, олух! Лопух с окраины. Мы просто…
      – Да знаю, – перебил я, ухмыляясь. – У нас в Ливии тоже играют в карты и тоже есть люди, зарабатывающие на жульничестве. Это я пошутил.
      – Очень смешно, обхохочешься. Ну и шути себе дальше, – буркнула Лата и замолчала.
      – Ладно, не обижайся. Просто я нервничаю, вот и не могу заткнуться. Так причем тут Гленсус?
      – Чиновники Эгиды, тем более высокооплачиваемые, отдыхают обычно на разных фешенебельных курортах, но Гленсус вечно крутился в игорных домах Нимба. Он был заядлым игроком… как это называется… па-то-ло-ги-чес-ким! Ну и вот, как-то в «Треф-Рубине» – это такой фешенебельный игровой клуб – заприметил меня и влюбился. Я, между прочим, когда одеваю мини-юбку, да туфли на шпильках, да какую-нибудь блузку с вырезом до пупа, да немного подкрашусь, да побрякушки нацеплю, то выгляжу – о-го-го! – она сделала паузу, ожидая соответствующего комплимента, и я собрался было его произнести, но передумал. Не было у меня к этому делу ни привычки, ни особого таланта, так что Лата сделала комплимент сама себе:
      – То есть я и сейчас, конечно, выгляжу очень даже замечательно… Между прочим, ты и правда натуральный хам! – добавила она как бы в скобках. – Так о чем это я? Да, Гленсус стал ко мне подъезжать, а Чоча, естественно, тут как тут. Несколько раз по крупному обыграл его, пока я глазки строила и попой крутила…
      – Значит он использовал младшую сестренку, как…
      – Ничего не использовал, – перебила Лата. – Во-первых, это была моя идея, Чоча поначалу наоборот не соглашался. А во-вторых, я сама дала Гленсусу понять, что вроде как еще того… в смысле, не того… Ну, короче, ты усек, ни того, ни сего… И вела себя по принципу: «смотреть можно, трогать – нельзя!». От этого он окончательно потерял голову и стал проигрывать раз за разом…
      (О женщины, вам имя – вероломство.)
      – …Еще бы, важный дядька из Эгиды и какая-то девчонка из Нижнего, которая по идее должна сомлеть от одного его взгляда… А потом Гленсус и еще двое мужиков, один – изобретатель Мак Маклер, а второй – Ван Кралевски, знатный бандюга, грабанули инкассаторский фургон Эгиды на несколько миллионов деков… То есть о том, кто ограбил, стало известно позже, мы с Чочей только заметили, что у Гленсуса вдруг опять появились деньги, но, конечно, не связали одно с другим. К тому времени Гленсус уже втюрился в меня по уши, несколько раз катал на классном прайтере и даже подарил платиновую брошку с брилликами… у меня ее потом конфисковали, как этот… вещдок… Наконец я сказала Чоче, что с Гленсусом пора завязывать, потому как мне все труднее становится от него отбиваться. Мы решили, что они сыграют в последний раз по максимальным ставкам, а потом сделаем ноги… уедем на пару месяцев куда-нибудь подальше, в курортную реальность. Денег-то у нас тогда было навалом. Но во время игры нас повязали вместе с Гленсусом. Оказывается, они, после того, как ограбили фургон, договорились, что начнут тратить деньги только через несколько лет, чтобы их не отследили. Там еще была платина и корневые матрицы энергонакопителей. Так вот, их они спрятали в Прорве – это такая гора рядом с островом Нимбом – а деньги разделили на доли. Но
      Гленсус не сдержался и стал сразу же швыряться девронами направо и налево. Таким образом его и отследили, а уж через него вышли на Маклера и Кралевски. И так получилось, что когда Гленсуса брали, мы как раз были рядом, вот они и нас прихватили. К ограблению Эгиды мы, конечно, не имели никакого отношения, но Гленсус указал на нас, как на сообщников… то ли с испугу, то ли решил потянуть нас… ну, меня, в основном, за собой… Ну вот, а уже здесь Маклер сумел отстроить свою машину и смылся из Вне Закона вместе с Кралевски. Но Свена они не взяли с собой. Наверное, наказали его за то, что из-за него Эгида отыскала их. Что ты молчишь?
      – Думаю. Говоришь, их было трое и Маклер с Кралевски смылись из Ссылки? Интересная история. Ха, теперь мне все более-менее становится ясно!
      – Что тебе ясно?
      – Неважно. Как-нибудь потом я тебе расскажу.
      Над водой звуки разносятся далеко, и мне показалось, что помимо плеска волн и скрипа уключин, теперь слышно что-то еще. Я рискнул слегка раздвинуть корзины и выглянуть.
      Впереди темнела громада замка, его стены возвышались слева и справа от берегов, а речку перекрывали решетчатые ворота. Возле одного берега из воды торчал столб с круглой площадкой. На площадке кто-то сидел. Я поспешно нырнул обратно.
      Послышался голос:
      – Стой! Кто плывет?
      – Ты, Дрюм, скоко торчишь здесь, – громко заворчал Карась, – а все глупые вопросы задавать не разучился.
      – Как разговариваешь с наемником Его Боссовства?! Плыви сюда, рыбий потрох, я должон твое корыто обшмонать!
      Под корзинами Лата тревожно сжала мой локоть.
      – Ага! – сказал Карась, ничуть не устрашенный. – Обшмонать, значицца? Ты ж из звена Плутарха? Так у него именины после завтра, он меня попросил подвести рыбки для братвы, чтобы отпраздновать подобающе… Заказал рыбы не в счет нашей дани Его Боссовству, а так, по-приятельски… Эка я ему скажу, что, мол, обидел меня его верный дружбан детка-Дрюм, а потому не хочется мне лишний раз тудой-сюдой мимо твоей рожи худой курсировать…
      Воцарилась тишина, видимо, детка-Дрюм обдумывал свои личные перспективы в свете изложенных Карасем фактов. Довольно быстро он принял решение и крикнул:
      – Эй, Балик, слышь, что ли?
      – Чего тебе, детка? – донеслось с другой стороны ворот.
      – Я не детка! – заорал наемник. – Меня Дрюмом кличут! Открывай ворота, фуфел неправильный, рыбу везут!
      Балик тоже оказался не лыком шит – а, может, обиделся на «фуфела». Последовал ответ:
      – За такой нехороший базар ты ответишь. Пароль?
      – Какой пароль?! – осерчал вконец Дрюм. – Ты че, моего голоса не знаешь? Открывай, говорю!
      – Гутарят, война скоро будет. Может ты и не детка-Дрюм вовсе, а какой-нибудь хитрый шпиен из Кидара? Пароль!
      – Ну вот что, служивые, – вмешался в их дружеский диалог Карась. – Время позднее, так что я прям сейчас домой плыть буду. Без меня там очень жена скучает, и еще одна женщина тоже… У Его Боссовства сегодня ночью какой-то банкет, так что когда гости без рыбы да икорки останутся, он из вас самих икру давить станет. Ну, покедова!
      Скрипнула уключина и лодка качнулась.
      – Стой, Карась! – вякнул Балик из-за решетки. – Не шустри, щас отопру!
      Послышался лязг, потом снова скрип, только более громкий и низкий; лодка закачалась на мелких волнах и наконец поплыла. Отпустив мой локоть, Лата перевела дух.
      – Слышь, Балик… – донеслось до нас сзади, после того, как мы проплыли через ворота. – У Плутарха че, и правда послезавтра день ангела? Что ж он, чушкарь, меня не приглашает?
      – Ты, детка, завсегда среди братвы умом выделялся, – ответствовал Балик. – А теперь, я погляжу, уже полным чампиеном стал. Плутарх, по-твоему, кем до Ссылки был?
      – Медвежатником?
      – Сам ты медвежатник, тумбочка без дверцы! Налетчиком он был да скокарем. А послезавтра чей день?
      – Ну чей?
      – Календарь надо читать, детка. Послезавтра день Святого Фармазона. А день Святого Бени аж на следующий месяц приходится.
      Уключины скрипели, лодка плыла дальше и последующий крик Дрюма донесся до нас уже в полуприглушенном виде:
      – Ах, я дундук! – вопил детка. – Карась, обманул, гад!
      Сустя какое-то время рыбак тихо сказал:
      – Эй, вылазьте потихоньку.
      Раздвинув корзины, мы осторожно перебрались ближе к носу. Стало светлее, огни факелов выхватывали из темноты части контрфорсов и башен, пирс, фрагменты внешней стены и невысокий крутой берег, на котором в разных местах виднелись личности в сером. Выбрав место, где наемников не было, карась подгреб к берегу и кивнул нам:
      – Приплыли.
      – Карась, у тебя не будет неприятностей с этим Дрюмом, когда станешь возвращаться? – спросила Лата, вслед за мной перебираясь на берег.
      – Ха! Ежели б все мои неприятности возникали из-за таких мозгляков, я бы и в Ссылку никогда не попал!
      – Спасибо, – сказала Лата. Рыбак еще раз кивнул, оттолкнулся от берега веслом и погреб дальше.
      Мы выбрались на землю и присели в чахлых кустах.
      – Что теперь? – спросила Лата.
      Впереди возвышалась стена одной из замковых пристроек, со множеством узких окон и массивных дверей, над некоторыми из которых горели факелы. Открыты были только две двери – в одну как раз какой-то парень вволок тушу неизвестного мне животного, а возле второй стоял, покачиваясь, невысокий коренастый наемник. Перед ним на земле были сложены массивные железные ящики.
      – Дело в том, – произнес я, вытаскивая из потайного кармана план и разворачивая его, – что здесь, по-моему, отмечены только внутренние ходы, во всяком случае, я не вижу ни одного, идущего от реки. Ты была когда-нибудь внутри?
      – Ты что? Если бы я забрела туда, то назад бы уже не вышла. Чоча, правда, мне много рассказывал. Кажется, вон та дверь ведет на кухню. Слышишь звон?
      – Слышу. А вторая? Я имею ввиду, та, что тоже открыта.
      – Не знаю.
      Продолжая оглядываться, я сложил пергамент. Коренастый наемник качнулся, что-то достал из кармана, поднес ко рту и громко забулькал. Раздались голоса и откуда-то из темноты появилось несколько серых фигур.
      – Ну шо так долго, Плутарх? – заворчал коренастый и икнул.
      – Да тамось рыбак приплыл, – ответил чей-то голос. – Пришлось корзины таскать. А ты, Полпинты, уже в норме, а?
      – Я завсегда в норме.
      Другие наемники тем временем подняли несколько ящиков.
      – Куда тащить-то? – спросил один из них.
      – На второй этаж, к р а б о л а т о р и и, – пояснил Полпинты. – Складете возле двери и возвращайтесь за другими. Я после поднимусь, отопру.
      – Лучше бы помог, – проворчал кто-то.
      – Работа у меня иная, – надменно заметил Полпинты, вновь булькнул и вытер ладонью губы.
      – Знаем мы твою работу. Налакаешься как верблюд и дрыхнешь под телегами.
      – Топай, топай! – ответил Полпинты беззлобно. – С ящиками – ик! – осторожно, когда еще на другую посылку наткнемся.
      – Что за посылка? – тихо спросил я у Латы.
      – Наверное, контрабанда макрофагов. Чоча говорил, у Гленсуса целая бригада занимается ее поисками.
      – А еще Чоча говорил, что камень вполне может находиться в лаборатории, куда и потащат эти ящики. Отвлечь бы их всех…
      – Как?
      – Знаю, как. Ты разденься – я отвернусь, обещаю – и покажись им. Женщин тут, судя по всему, мало, может, и вовсе нет, так что они заинтересуются, подойдут глянуть поближе, что у тебя к чему, ну а ты – ходу. Они, конечно, за тобой… Я и проскочу.
      Лата даже не стала возмущаться, так что мне не пришлось пояснять, что это я так шучу.
      – Полпинты, дай хлебнуть, – донесся голос Плутарха.
      – Пойди хлебни из речки, ежели приспичило, – посоветовал коренастый.
      Остальные наемники тем временем появились в дверях и опять взялись за ящики, но потом один из них сказал:
      – Во, гляньте, прилетели наконец.
      Все, включая нас с Латой, задрали головы.
      В небе над замковой стеной одна за другой гасли звезды – из-за стены медленно выплывало какое-то массивное, смутно различимое тело неопределенной формы.
      Я ошарашено прошептал:
      – Это чего?
      – Торговый дирижабль из Кидара, – ответила Лата.
      – Во дают! – я вспомнил точку, двигавшуюся со стороны Кидара, которую видел, когда вылез из шара-клетки в Леринзье. Наверное, этот самый дирижабль…
      – Ну, че стали? – повысил голос Полпинты. – Летающих кидарских сарделей никогда не видали? Шевелитесь…
      Наемники ворча взялись за ящики и вновь скрылись в замке.
      – Как же они смогли поднять такую махину в воздух?
      – Наши, которые бывали в Кидаре, рассказывали, что у них там есть гейзеры… такие вроде бы нарывы в земле, из которых брызжет кипяток и выходит вонючий газ. Этим газом они наполняют здоровые мешки, и те летают…
      Дирижабль уже полностью показался из-за стены и теперь медленно спускался. Плутарх и Полпинты отошли в сторону от двери, рассматривая его.
      – Ты все возле начальства трешься, – заметил Плутарх. – Скажи, и впрямь будет война?
      – Ходют такие разговоры, – согласился Полпинты.
      Теперь оба стояли спинами к ящикам и в полоборота к нам. Я быстро зашептал:
      – Сиди здесь. Если станет опасно, спрячься в этой их кухне или у речки под берегом, там, где нас высадил Карась.
      – Ты быстрее, Уиш, – ответила она. – У тебя осталось мало времени.
      Подумав, что впереди у меня еще вся ночь, то есть, часов шесть-семь, я, полупригнувшись, вылез из кустов, подбежал к ящикам, схватил один из них, и, как раз в тот момент, когда налюбовавшиеся дирижаблем Полпинты с Плутархом стали оборачиваться, нырнул в дверь.

***

      Здесь был тускло освещенный коридор и широкая лестница с неровными ступенями. Из коридора доносилось эхо голосов, с лестницы – звук шагов. Я взвалил ящик на плечо, придал лицу хмурое выражение и двинулся по лестнице. Ящик, сделанный из какого-то яркого белого материала, оказался довольно легким, так что шел я быстро и успел преодолеть один пролет, когда вверху появились наемники. Посмотрев на меня без особого интереса, они прошли мимо. Один спросил:
      – Много там еще?
      – Не… – буркнул я, стараясь держать ящик так, чтобы прикрывать лицо.
      Когда они скрылись за поворотом лестницы, я ускорил шаг и почти выскочил на второй этаж. Здесь тоже был коридор с рядом дверей, возле одной лежали ящики. Опустив рядом с ними свою ношу, я подергал ручку. Заперто. Оглядевшись, я быстро прошел до конца коридора, где обнаружил еще одну лестницу. Раздался шум шагов, и я поспешно двинулся назад. В коридоре вновь появились наемники, с ними Полпинты и Плутарх. Пока я приближался, Полпинты успел достать связку ключей, позвякивая, выбрал один и отпер дверь.
      – Заносите… ик! – распорядился он. – Складывайте у стены, справа.
      – Свет хоть бы включил, – проворчал кто-то.
      – Нечаво вам там пялиться, – заявил Полпинты. – Это хозяйства Урбана. Да и не знаю я, как там свет включается.
      Вяло переругиваясь, наемники стали затаскивать ящики. Я с деловым видом подошел, про себя моля всех известных мне богов, чтобы среди наемников не оказалось никого, кто мог бы видеть меня во время потасовки на причале и погоне на велотелегах. Полпинты поворотился на каблуках, моргая мутными глазенками.
      – Ты кто? – спросил он.
      – Призрак прошлого рождества… – буркнул я, хватаясь за один из ящиков.
      – Что-то раньше я тебя не видал… – он пьяно качнулся, окидывая меня взглядом. – Откуда такой прикид? Почему не в форме?
      – Пойди проспись, Полпинты, – сжимая ящик, я шагнул к двери. – Мы сегодня в Хоксусе были, забыл что ли? Там я эти шмотки снял с одного новичка.
      Пропустив пару наемников, я вошел внутрь. Факелы здесь не горели, очень тусклый свет падал лишь через дверной проем, да из единственного окна в противоположной стене. Я медленно пошел вправо, столкнулся с каким-то наемником, рыкнул ему в лицо: «Осторожно, фраер!», получил в ответ несильный удар локтем по ребрам и стал боком пробираться вдоль стены. В льющемся сзади слабом свете сновали серые фигуры, слышалось сопение и шарканье ног. Продолжая идти, я уткнулся плечом в другую стену и, прижав к ней ладонь одной руки, а вторую выставив перед собой, двинулся дальше. Тени в дверном проеме перестали мелькать, я ускорил шаг. Раздался голос Полпинты:
      – Все вышли?
      Я присел и замер.
      – А где тот… в кожаных шузах?
      – Кто?
      – Ну этот… рыжий шибзик…
      В проеме возникла коренастая фигура.
      – Рыжий!
      Я молчал.
      – Ты, Полпинты, полакай еще чуть-чуть, – посоветовал какой-то наемник. – Так тебе не только рыжие шибзики, тебе малиновые ящерки мерещится начнут.
      Полпинты громко произнес:
      – Ну вот, если кто здеся затихарился, так я теперича дверь запираю. По-другому отсюда не выйти. Когда Урбан кого-то в своей раболатории найдет, то Его Боссовству сразу пожалуется, а Его Боссовство из такого отвязанного смельчака отбивную фрикаделю сделает. Все ясно?
      Дверь захлопнулась, и стало темно.
      Я-то думал, попасть в замок будет самым трудным, а оказалось – раз плюнуть.
      Почему-то эта легкость внушала беспокойство.

      Я стоял возле окна, прислонившись плечом к стеклу (в замке Его Боссовства были стекла, а не тошнотворная лиловая пленка) и держал перед глазами лист грубого пергамента. Освещение оставляло желать лучшего, но все же кое-что разобрать было можно. Со двора под окном доносилось множество разнообразных звуков, но здесь стояла гробовая тишина, и это вдруг напомнило мне далекое время…
      Далекое?..
      Вернее сказать, еще и суток не прошло…
      …Да, то далекое время, когда я сидел один в темном сельском доме и прислушивался к равномерному скрипу половиц за стеной.
      Положив план на подоконник я склонился над ним.
      (Но как мы часто видим пред грозой –
      молчанье в небе, тучи неподвижны,
      безгласны ветры, и земля внизу
      тиха как смерть, и вдруг ужасным громом
      разодран воздух!)
      – Ага… – машинально сказал я.
      Итак, пристройка, второй этаж…
      Я нашел соответствующее место на плане… и выпрямился.
      Еще в лодке у меня возникло впечатление, что Советчик не просто треплется, но пытается как-то комментировать происходящее. Может быть, стоит попытаться установить с ним какое-нибудь подобие контакта… Я почесал затылок и сказал:
      – Эй, ты что-то хотел поведать мне?
      Молчание.
      – Возможно, мне показалось, но, по-моему, ты имел в виду, что вот, мол, пока все спокойно, но скоро может начаться черт-те-чего, да?
      (Воистину, твои сужденья прямы,
      как ствол осины.)
      – Значит, ты теперь можешь говорить только стихами? И стихи только из книжки в которую ты, гм… спроецировался?
      Тишина. Наверное, он не мог подобрать нужных строк.
      – А вернуться обратно ты можешь? Или, к примеру, сам сочинить что-нибудь подходящее?
      (Се выше разуменья моего…)
      – Другими словами, тебя на это не программировали. Но если ты самостоятельно влез туда, то почему не способен вылезти?
      (Нам осталось
      найти причину этого эффекта)
      – Неверное, опять фактор-икс? А как вообще твои впечатления? Ну, я имею в виду, когда торчишь внутри книги и, как ни крути, можешь говорить только стихами?
      Я не ожидал такой реакции на свой вопрос – ну он и разошелся!
      (Я бы мог поведать
      такую повесть, что малейший звук
      тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,
      глаза как звезды вырвал из орбит,
      разъял твои заплетшиеся кудри
      и каждый волос водрузил стоймя…)
      – Ладно, ладно, успокойся…
      (…Как иглы на взъяренном дикобразе!) – заключил он.
      – Страсти-то какие. Лучше молчи. Я вообще-то не очень люблю стихи. Наверное потому, что никогда их не читал. А может, и наоборот… Неважно. Так вот, описываю ситуацию: я нахожусь в замке Свен Гленсуса. Чоча Пат-Рай повредил ногу и не смог идти со мной, Лата Пат-Рай ждет где-то внизу… если еще ждет. У меня есть план тайных ходов замка. Сейчас я нахожусь на втором этаже одной из пристроек в запертой снаружи лаборатории и пытаюсь найти какую-нибудь скрытую дверь или что-нибудь в этом роде и… и… и вот ее уже нашел! – с энтузиазмом закончил я, тыкая пальцем в пергамент. – Точно, Чоча ведь говорил про дверь под ковром! Здесь так и написано: «Под. квр.», а дальше – «ряд. со шкф.», то есть «рядом со шкафом»… М-да, а где шкаф?
      Я попытался что-нибудь разглядеть.
      В темноте проступали очертания отдельных предметов меблировки, но выделить из них что-либо конкретное не представлялось возможным.
      Я медленно двинулся вперед и – разве можно было ожидать чего-нибудь другого? – немедленно стукнулся головой обо что-то твердое и острое.
      (Пробил башку?) – отреагировал Советчик.
      – Трам-тарарам! – я потер лоб. – Ну что за невезение у нас в последнее время!
      (На колпаке Фортуны мы не шишка.)
      – Зато у меня на лбу теперь будет шишка.
      Он стал говорить, меняя тембр голоса, как будто два человека вели диалог:
      (Не на колпаке –
      но и не на подошве ее башмаков?..
      – Ни то и не другое.
      Так вы живете ниже поясницы, в сосредоточенье милостей ее?
      – Мы занимаем место скромное…
      О, конечно, она особа непотребная.)
      – Ну, ну… – сказал я. – Веселым малым был тот, кто написал эту книгу.
      Впрочем, столкновение имело один положительный результат. То, обо что я ударился, оказалось углом шкафа, и вскоре выяснилось, что это как раз нужный мне шкаф. Я обошел его и нащупал на стене ворсистую поверхность. Тут Советчик заголосил:
      (Поторопись, нам промедленье – гибель!
      Как черный рок, зловещий, неотступный…)
      – Чего это ты? – спросил я и тут же понял, «чего» – в замке входной двери скрипнул ключ. Я рывком поднял ковер, нырнул под него и принялся ощупывать стену.
      Дверь открылась, кто-то вошел в лабораторию, и одновременно я ощутил под пальцами одной руки вертикальная щель, и, секундой позже, под пальцами другой – вторую.
      Дверь полуметровой ширины, Я толкнул ее.
      – Где выключатель? – проблеял незнакомый голос.
      Звук шагов стал громче, а дверь не поддавалась. Я просунул пальцы в щели и потянул ее на себя. Ни с места.
      – А, вот он! – Раздался щелчок, послышалось гудение и из-под ковра полился яркий белый свет.
      Я замер, размышляя.
      Дверь не открывалась ни вперед ни назад, но, с другой стороны, она не могла откатываться вправо или влево, там ведь были щели…
      Звук шагов возобновился.
      Ладно, значит вверх или вниз… Если вверх, то стена над ковром должна быть шире, чтобы было куда войти двери, а расширять стену рискованно, это будет заметно…
      Шаги звучали уже возле самого шкафа.
      После того, как я нажал вниз, дверь легко и бесшумно опустилась.
      Я шагнул вперед. Ковер вновь лег на свое место.

***

      Почти минуту я стоял не шевелясь, гадая, успел ли человек заметить меня, и осваиваясь с новым освещением. Вернее, с почти полным отсутствием оного, за одним небольшим исключением – тонким лучиком света, проходящим через отверстие в ковре и упершимся мне в грудь после того, как я обернулся.
      (Погасла свечка – дальше темнота) – печально констатировал Советчик.
      – Тонкое замечание, – прошептал я, наклоняясь к отверстию.
      Яркий белый свет был электрическим и исходил от светильников, похожих на те, что были на РД-станции, но несколько другой формы и более грубой, скорее всего, кустарной работы. Электричество, видимо, производила динамо-машина, находившаяся где-то под полом, там, откуда доносилось гудение. Шкаф мешал мне рассмотреть всю лабораторию, но те устройства, которые я увидел, тоже напоминали некоторые аппараты со станции.
      Посередине лаборатории сидел и болтал ногами маленький толстенький человечек с круглым розовым лицом, абсолютно лысый, в очках.
      Нет, это не Свен Гленсус, решил я.
      Незнакомец вскочил, подсеменил к принесенным ящикам и стал раскурочивать один из них. Движения его были порывистые и какие-то дерганные.
      – Проволока, ага, – быстро произнес он. – А-лю-минь! А тут? Изоляция… Ага, ага… Фьють, фьють… Тпру! Это что? Пань-пань-пань… Предохранители, ого! Здесь у нас что?.. Фьють, фьють…
      Беспрерывно что-то бормоча, насвистывая, причмокивая, произведя массу других звуков и лишних телодвижений, человек перенес содержимое ящика на стол и принялся что-то там делать, но что именно, я разглядеть не мог.
      – Контакт А к контакту Бэ, – доносилось до меня. – А штекер Вэ в гнездо Гэ… Понь-понь-понь… Подходит, м-да… Фьють, фьють… Ахха! Готово!..
      Толстяк повернулся, сжимая в руках некую конструкцию, состоявшую из путаницы разноцветных проводов и незнакомых мне деталей, и метнулся к устройству, в котором я признал деформационную машину, но только какую-то неказистую с виду и без кристалла-энергонакопителя в месте пересечения штанг.
      – Готово – ага, ага!
      Незнакомец повернул что-то, и на консоли управления зажегся ряд разноцветных лампочек.
      – Хорошо! – сказал он. – Мо-ло-дец!
      Дверь открылась и в лабораторию вошел еще один человек, полная противоположность толстяка.
      Тот был маленький и плотный, этот – длинный и худой, тот – лысый, этот – обладатель длинных каштановых волос, собранных на затылке в «хвост», у того лицо было круглое и розовое, у этого – вытянутое, бледное, с носом, напоминающим птичий клюв.
      (Что за мужчина – восковой красавчик!)
      – Урбан! – рявкнул вошедший за спиной толстяк. – Работаете?!
      Толстяк подскочил, нервно охнул, развернулся на толстых коротких ножках и возмущенно заблеял:
      – Ахха! Вы когда-нибудь убьете меня своими выходками!!!
      Длинный довольно оскалился, сел в кресло, положил ногу на ногу и спросил:
      – Сделали корелляционный блок?
      – Сделал, ага, – Урбан Караф взгромоздился на стул и опять заболтал ногами.
      – Функционирует?
      – Функци… пашет, как бык! Ага.
      – Это хорошо.
      – Понь-понь-понь…
      – Я хотел спросить… – начал длинный, но толстяк перебил его:
      – Это вы, Гленсус, виноваты в том, что мы до сих пор торчим здесь!!! Вы, вы, вы!
      Длинный поморщился, а я приник к отверстию. Итак, этот крючконосый субъект – Его Боссовство Свен Гленсус собственной персоной. Мой, видимо, самый опасный враг в Ссылке. Невероятно, как такому худосочному дылде аристократической внешности удалось захватить здесь власть и подчинить себе стольких бандюг.
      – Все вы – изобретатели, художники, бумагомаратели, всякие творческие личности, – заговорил Гленсус, – чокнутый какой-то народ. В чем это я виноват?
      – Почему вы отправляете в другие реальности местных аборигенов и разных уголовников вместо того, чтобы переправиться туда самому… вместе со мной? Теперь, когда нужное количество КРЭНов уже накоплено?
      – Я вам тысячу раз объяснял. Что мы имеем в данный момент? Реальность Вне Закона, которая черная и "+ / – ", а?
      – И что с того?
      – То есть, из нее крайне сложно выбраться…
      – Сложно, но можно… – ответствовал на это толстяк. – Этот ваш Мак Маклер вместе с Ванном Кралевски сумели удрать – да что-то вас забыли с собой прихватить. И я тоже нашел способ. Правда, кристаллы горят после двух-трех деформаций, но все же деформации происходят! Ага?
      – Ага, ага… Только есть одно возражение. Кто вы, по-вашему, такой?
      Урбан стукнул себя в грудь.
      – Знаменитый ученый Урбан Караф! Неповторимый и единственный.
      – Не то. Ссыльный ученый Караф. А я – ссыльный чиновник Гленсус. Что мы будем делать в сопредельных реальностях? Как жить? Ну и, кроме того, поверьте, как только Эгида узнает о нашем побеге, – а рана или поздно она об этом узнает – нас немедленно водворят обратно, предварительно позаботившись, чтобы возможности для второй попытки у нас отсутствовали… У меня не будет ни замка, ни наемников, у вас лаборатории и защиты. Вас устраивает подобная перспектива?
      – Только эта перспектива и сдерживает меня. – Ученый заметно погрустнел и перестал болтать ногами. – А то бы я давно отсюда…
      – Правильно, это крепко сдерживающий фактор. Теперь вернемся к тому, что мы имеем. Машина, сконструированная моим бывшим компаньоном-изобретателем, заблокирована, и воспользоваться ею мы не можем….
      – Умная голова, ага, – вновь перебил Урбан. – Наверное, даже такой же талантище, как и я… Редчайший случай! Принципиально новый способ деформации – без кристалла! Невероятно! Главное, он создал это только для того, чтобы вам было сподручнее грабить Эгиду. А тут исхитрился, имея в своем распоряжении только посылки макрофагов, заново создать устройство.
      – Вы работали с ней? – спросил Гленсус, и оба посмотрели на стоящую в углу небольшую металлическую тумбочку с кнопками и переключателями. Рядом на полу лежала круглая пластина полуметрового диаметра, соединенная с тумбочкой несколькими переплетающимися проводами.
      – Работал, – ответил наконец ученый. – Глухо, ага. Я не могу снять его блокировку. Рискую сжечь все устройство.
      – Обманули они меня… – Гленсус нахмурился и покачал головой. – Выбраться из Ссылки мы можем, но слишком велика вероятность того, что нас поймают и вернут обратно. Кроме того, теперь в Конгломерате у нас не будет средств к существованию. А это ваше изобретение…
      Урбан воскликнул:
      – Это мое изобретение? Я как будто слышу нотки снисходительности? Это мое гениальное изобретение! – он вскочил и в возбуждении забегал вокруг стула. – Неискушенному уму идея может показаться простой, но на самом деле!.. Даже моему необузданному гению понадобилась вся его мощь, весь масштаб и напор, чтобы догадаться сплавить несколько кристаллов, увеличив таким образом энергию деформации. Найти способ, как сплавить КРЭНы, тоже было невероятно тяжело, но главное – сама идея! Чем больше энергия, тем легче деформировать ткань реальности. Ах! Ух! Как просто и как гениально!
      – Да-да… – кисло согласился Гленсус. – Чудесная идея. Но только благодаря мне в вашем распоряжении имеется эта лаборатория. И именно мои ребята регулярно отправляются на разведку, выискивая контрабандные посылки. Если бы не это, не было бы у вас ни оборудования, ни инструментов – и чего бы тогда стоила ваша идея?
      Толстяк остыл так же быстро, как и возбудился.
      – Конгломерат достаточно велик, – промямлил он. – Мы могли бы затереться где-нибудь на Окраине…
      – Что бы мы там делали? Вы бы согласились провести оставшуюся жизнь, не имея возможности заниматься тем, чем привыкли? Думаю, нет. Мы должны покинуть Вне Закона сильными, а где взять силу? – Гленсус широко развел руками. – Она вокруг нас! Ссыльные преступники. Убийцы, грабители, воры… И ни один из них не любит Эгиду. Из кого, как не из них, можно сколотить великолепную армию? Мощную, жестокую, непобедимую, в конце концов! И большая часть этой армии уже есть. Мне всегда удавалась роль лидера, настоящего полководца, знаете ли. Во мне есть лидерская жилка, командирская, так сказать, изюминка, эдакая… такая… – он пощелкал пальцами. – А если к ссыльным добавить одноглазых, самых мерзостных созданий во всем Конгломерате… О, тогда мы будем действительно непобедимы!
      – Знаю, знаю, – сказал Урбан. – У вас пунктик – хотите захватить Эгиду со своей шарашкой.
      – Кто посмеет помешать нам? – бушевал Его Боссовство. – Технически Эгида, конечно, лучше вооружена, но она погрязла в бюрократии, внутренних интригах, она – колосс на глиняных ногах.
      – Вы неоднократно излагали мне свои маниакальные планы, хватит…
      – Захватить весь Конгломерат, может быть, и несбыточная мечта. Но захватить Зенит – уже полдела. Никто не ожидает, что в самом сердце Эгиды может появиться вражеский десант…
      Ученый широко зевнул.
      Гленсус осекся и несколько секунд глядел на собеседника затуманенными глазами, потом вытер губы и достал из кармана кристалл.
      За стеной я напрягся и скрипнул зубами. Возможно, КРЭНы не отличались один от другого, но почему-то сейчас я был точно уверен, что этот – мой.
      Его Боссовство сказал:
      – Одноглазый, мой агент, вполне проявил сущность своих соплеменников и по возвращению в Ссылку скрылся. Пришлось устроить облаву. Мои ребята даже сумели проникнуть в подземелье под городом, большая удача. Держите… – он перебросил Урбану КРЭН. – Много вам еще осталось?
      – Немного, нет. Скоро я смогу добиться того, чтобы общая мощность кристалло-грозди позволила пройти через область деформации большой массе…
      – Поспешите, Урбан Караф, – произнес Гленсус, вставая. – Только что прибыл торговый дирижабль из Кидара. Я еще толком не успел переговорить со своим агентом из их команды, но он уже сообщил, что две недели назад у кидарского эмира началась глубокая депрессия и вылечить ее удалось лишь после того, как четвертый дворцовый лекарь – троих предыдущих повесили – посоветовал эмиру объявить войну Хоксусу. То есть мне… Так что теперь их армия приближается.
      – До Кидара далеко, – заметил ученый.
      – Да, но они уже в пути и находится гораздо ближе, чем я думал. Так что торопитесь…
      – А, не давите на меня! Я и так делаю все, что могу.
      – Ну и продолжайте в том же духе… – с этими словами Свен Гленсус вышел из лаборатории и закрыл за собой дверь.
      Сжимая кристалл в руке, Караф встал со стула. Я внимательно наблюдал за ним.
      Ученый послонялся по лаборатории, зевнул, подошел к шкафу и извлек оттуда что-то, поначалу напомнившее мне огромную виноградную гроздь. Приглядевшись, я понял, что это множество КРЭНов, каким-то образом соединенных между собой. Караф водрузил «гроздь» на стол и стал вертеть так и сяк моим кристаллом, прикладывая его к «грозди» с разных сторон. Я испугался, что ученый сейчас «припаяет» его к остальным, – а как потом мне его оторвать? – но Караф ничего такого не сделал, а лишь, рискуя свалиться, залез на штанги деформационной машины, водрузил «гроздь», неловко слез, полюбовался своей работой, опять зевнул и, небрежно бросив мой кристалл на стол, направился к двери.
      Я замер.
      Урбан Караф остановился возле двери и нажал на утопленный в стену круглый белый диск. Гудение динамо под полом смолкло и белый свет померк. Дверь открылась, пропустив темную фигуру, и закрылась вновь. Щелкнул замок – я остался один.

***

      Вскоре свет в лаборатории ярко горел, динамо монотонно жужжало под полом, а я сидел в кресле, еще хранившем тепло тела Его Боссовства, с кристаллом в руках. Включать свет было, конечно, не слишком разумно, но ни в ящиках стола, ни в шкафу не нашлось ни свечи, ни спичек, так что я решил рискнуть.
      Наконец-то я заполучил то, из-за чего, собственно говоря, и началось все это. КРЭН был чуть тепловатым, гладким и слегка светился изнутри.
      – Ты ведь Советчик, а, Советчик? – спросил я, подбрасывая кристалл на ладони. – Ну так займитесь своим прямым делом. Советуй. Мы имеем очень простой расклад. Комната, запертая снаружи, изнутри открыть которую я не могу. Уже пробовал. Я сижу в этой самой комнате с искомым кристаллом в руках. До того, как дефзонд швырнет меня через реальности прямо в лапы чиновников Эгиды, оставалось… – я посмотрел на таймер. – Неизвестно, сколько осталось, но, во всяком случае, в моем распоряжении ночь. Что мне делать?
      Советчик молчал.
      – Ну, можешь подобрать соответствующий стишок?
      (Держи подальше мысль от языка,
      а необдуманную мысль – от действий.
      Будь прост с другими, но отнюдь не скромен.
      И не мозоль ладони кумовством
      с любым бесперым панибратом.)
      – А конкретнее ты ничего ляпнуть не мог? – спросил я. – Ладно, придется, как обычно, думать самому. Может, стоит вообще остаться здесь? Нет. Не стоит. За эти часы сюда может зайти кто угодно. Тогда другой вариант – заползти под ковер, опустить дверь и, скажем, лечь где-нибудь под стеной в темноте… Но, с другой стороны, вдруг там тоже кто-нибудь появится? Раз об этих ходах знал Чоча, то вполне могут знать и другие. Шанс, конечно, маленький, но все же будет очень обидно попасться сейчас, когда кристалл у меня. Ну, и еще одно. Внизу скорее всего до сих пор торчит Лата. Зачем она поперлась со мной, я не понимаю, но будет как-то неудобно бросить ее. Или удобно?
      (Достойно ли
      смиряться под ударами судьбы,
      иль надо оказать сопротивленье
      и в смертной схватке с целым морем бед
      покончить с ними? Умереть? Забыться?)
      – Какие проникновенные строки! Ладно, если все-таки идти за Латой, то вновь возникает вопрос: как выйти из лаборатории?
      (Всем правит небо.) – поделился Советчик.
      – Да, я в курсе. Но это, прямо скажем, не совет. Итак, есть два варианта. Можно опять залезть под ковер, а можно попытаться вылезти через окно. Под ковром я уже был, там темно, ничего не видно, а у меня нет ни свечи, ни светильника… Теперь окно: там высоко, внизу каменный двор и наемники. Правда, за окном есть карниз – я его видел, когда выглядывал. Так что попробовать окно?
      Он молчал. Я спрятал пергамент с планом в карман за подкладкой, сунул КРЭН за пазуху, выключил свет, раскрыл окно и выглянул наружу. Чуть ли не половину замкового двора теперь занимал дирижабль – прямоугольная платформа на двух напоминавших гигантские сосиски баллонах-кулях. Смутно видимые в прыгающем факельном свете фигуры что-то сгружали с него.
      Советчик продолжал отмалчиваться, делать было нечего. Придерживаясь за край окна, я перекинул ноги через подоконник и стал медленно опускать их, пока не почувствовал под ступнями карниз. Я осторожно двинулся по нему, всем своим естеством стараясь слиться с каменной стеной.
      Рядом раздалось сдержанное покашливание. Я замер и поднял голову. Надо мной парила худощавая фигура в алых подтяжках.
      – Смолкин… – пробормотал я. – Давно не виделись…

      Продолжая осторожно переставлять ноги, я тихо спросил:
      – Куда это вы подевались?
      – Я немного отстал, – зашептал он. – Меня атаковали двое паучников и, спасаясь от них, я потерял вас. Нашли КРЭН, Салоник?
      Не отвечая, я заглянул в соседнее окно, но там было темно и ничего не видно.
      – Нашли? – повторил он.
      Можно было бы соврать, но я не видел особых для этого причин и подтвердил:
      – Он у меня.
      Фенгол опустился ниже.
      – Покажите?..
      Я сделал еще один шаг, кое-как извернулся, схватился за оконную раму и подергал.
      – Зачем вам? Никогда раньше не видели?
      Окно оказалось заперто, естественно, изнутри, и я двинулся дальше. Из-под сапог падали мелкие камешки и беззвучно исчезали в полутьме. Снизу доносились приглушенные голоса и смех, подо мной прыгали тени, передвигались фигурки наемников и кидарских торговцев, красными бутонами колыхались огни факелов и, чуть в стороне, темнела неподвижная масса дирижабля.
      – Отдадите его мне? – решился наконец фенгол.
      Второе окно – и тоже заперто. Насколько я мог видеть, карниз тянулся до внешнего угла стены, но что, если и все остальные окна…
      – Зачем вам камень, Смолкин? – спросил я. – Если вы хотите нарушить планы Гленсуса, то ничего не выйдет. У его изобретателя кристаллов целая куча.
      – В самом деле? Почему же вы не украли все или хотя бы несколько?
      – Да потому, что мне и нужен всего-то один.
      – Но для чего ему много кристаллов?
      – Этот изобретатель как-то сращивает их. Гленсус хочет выйти из Ссылки со всей компашкой и захватить Зенит.
      – Сращивание кристаллов? Ведь такие опыты, по-моему, уже проводились и привели к крупной катастрофе… Неважно, дело не в планах Гленсуса. Дело в том, что не только наемники ищут контрабандные посылки. Некоторое время назад к нам также попала одна из них. И мы продолжаем поиски. С помощью КРЭНа и некоторого уже имеющегося в нашем распоряжении оборудования мы попробуем построить деформационную машину.
      Я тем временем прошел мимо третьего, также запертого окна, и теперь между мной и краем стены оставалось всего одно окно. Смолкин летел рядом.
      – Добывайте камень сами.
      – Сейчас вы находитесь не в самом выгодном положении, Салоник… Если я… если я отберу у вас КРЭН?..
      Ого, подумал я, Его Высочество Недотеп Первый пытается показать свои молочные зубки! Исходи угроза от кого-нибудь другого, к ней стоило бы прислушаться, так как я действительно пребывал далеко не в самой выигрышной позиции, но в устах фенгола она звучала не страшнее писка новорожденного птенца.
      – Вы, Смолкин, молчали ли бы лучше в марлечку, – посоветовал я, чувствуя, что очередное окно наконец-то сдвигается под моей рукой. – Тоже мне, гроза Конгломерата! Может, у вас девять пядей во лбу и ума палатка, но в каком бы положении я ни был, вам со мной не совладать, чурка вы летающая.
      – И все же… – начал он, приближаясь.
      Локтем одной руки я вдавил окно внутрь, другую вытянул и, схватив фенгола за подтяжки, натянул их до предела, а затем отпустил.
      Подтяжки со звонким шлепком ударили Смолкина в грудь, он завращался в воздухе по часовой стрелке, медленно уплывая от меня во тьму и жалобно бормоча: «Ну зачем вы…». Я уселся на подоконник, перекинул ноги и в качестве компенсации сказал вдогонку:
      – Окно в лабораторию еще открыто. Свет там электрический, выключатель возле двери. Там еще осталось много кристаллов, дерзайте…
      В этой комнате – узкой, со стеллажами вдоль стен – пахло очень специфически. Прикрыв окно, я подошел к двери в противоположном конце и стал ощупывать ручку. Простое нажатие ни к чему не привело, но под ручкой обнаружилась выступающая кругляшка. Понажимав на нее и подергав в разные стороны, я услышал короткий щелчок, после чего дверь открылась. За ней был уже знакомый коридор, к счастью, пустой. На противоположной стене горел факел, так что, открыв дверь пошире, я сумел разглядеть, что из себя представляет помещение.
      Оказалось, что это та самая кладовая, о которой упоминал Чоча. На стеллажах лежала аккуратно свернутая форма наемников. Обмундирования было немало. Вспомнив совет Патрая, я нашел более или менее подходящее по размеру, прикрыл дверь и быстро переоделся. Обуви здесь не было, да я бы, наверное, и не согласился расстаться со своими сапогами. Кроме того, раз Полпинты поверил моей байке, то почему бы ей не поверить и другим…
      Выйдя в коридор, я остановился и приложил палец ко лбу. У меня возникло мучительное ощущение, будто я о чем-то позабыл, но, хоть удавись, я не мог вспомнить, о чем именно. Покачав головой, я пошел дальше, и когда достиг каменной лестницы, по которой поднялся сюда, то услышал сверху голоса, один из которых показался знакомым. Стараясь ступать как можно тише, я поднялся на один пролет и выглянул из-за перил.
      – Да, это плохо, – донеслось до меня. – Так, говоришь, на горбатых животных, которые быстро ходят и мало пьют?
      – Точно, Ваше Боссовство…
      В поле моего зрения появились Свен Гленсус и какой-то высокий человек, одетый в широченные красные шаровары, с обнаженным могучим торсом и с таким количеством цепочек, цепей, браслетов и колец, что их хватило бы на целый гарем. Следом топали два наемника.
      – И скоро они будут здесь?
      – Да, уже скоро. И два по пять летучих кораблей вчера отправились в путь.
      – Эх, не вовремя! – воскликнул Гленсус.
      – Я хочу напомнить, Ваше Боссовство…
      – Я ничего не забыл, Стурласана.
      Продолжая разговаривать, они свернули в коридор второго этажа и скрылись из виду. Дождавшись, когда голос стихнут, я стал подниматься. Лестница вывела к еще одному коридору – короткому, с единственной распахнутой дверью в конце. Малец в грязном фартуке как раз входил в нее с подносом. Когда он скрылся, я приблизился и, осторожно заглянув, увидел ярко освещенный зал с длинным заставленным посудой столом, вокруг которого суетились несколько человек.
      – Это не про тебя, парень, – произнес голос за спиной, и я обернулся. Передо мной стоял еще один приятель в фартуке.
      – Чего? – спросил я.
      – Хочешь поживиться с хозяйского стола? Мы от этого быстро отучаем. Кто старший в твоем звене?
      – Плутарх, – сказал я. – А твое какое дело?
      – А такое, что как расскажу сейчас Плутарху, где ты шляешься…
      Я перебил:
      – Давай, стучи. Получишь от Плутарха по шее – и что дальше?
      – В общем, вали отсюда, наемник!
      Я пожал плечами, вернулся на лестницу и поднялся еще на один, последний пролет. Опять коридор, только на этот раз длинный, с двумя рядами дверей и перегороженный в самом начале ржавой решеткой.
      Ближайшая дверь в левом ряду была полуоткрыта, и, как раз когда я поднялся, из-за нее раздался визг и в коридор кубарем вылетела волосатая фигура. Я присел за перилами. Фигура ударилась о противоположную стену и метнулась к решетке. Из двери вышли двое – Полпинты с закатанными рукавами и какой-то незнакомый наемник. Убегавший от них одноглазый, не переставая верещать, вцепился в решетку и затряс ее, приникнув мордой к просвету между прутьями. Мочки левого уха у него не было, под единственным глазом синел фингал.
      – Будешь знать, как крысятничать!.. – сказал Полпинты, вместе с напарником приближаясь к циклопу сзади. – Шибко вумный, да? – он съездил Меченному кулаком по уху и тот, взвизгнув, стукнулся лбом о решетку.
      Не выпрямляясь, я попятился назад и стал спускаться. Несколькими пролетами ниже и одним коридором левее я обнаружил, что в воздухе вновь возник запах съестного, но несколько иной консистенции, чем в зале с длинным столом – запах не готовой, а пока только приготавливаемой пищи.
      И точно, на первом этаже поварята и девицы с какими-то кухонными причиндалами в руках вбегали и выбегали из наполненного пряным дымом помещения. Внутри за столами и шкафчиками виднелось распахнутое настежь окно, я быстро направился к нему, но, не сделав и нескольких шагов, остановился – до меня донеслось:
      – Недавно здесь, да? Что-то раньше я тебя здесь не видывал, милая…
      Кивнув самому себе, я повернулся.
      В закутке между печью и разделочным столом среди жаркого марева виднелись две фигуры.
      Лата, которая успела где-то раздобыть фартук, стояла перед столом и, насколько я мог разглядеть, делала вид, что что-то режет. Повар со здоровенным животищем пристроился рядом.
      – И это чудно, что я тебя не видел, – продолжал он развивать свою мысль. – Потому как на службу принимаю тут я. Кухня – моя епархия.
      Лата пожала плечами.
      – Хотя, конечно, такое могло случиться, но это все равно ничего не меняет, дочь моя. Все новенькие послушницы в ентой обители долженствуют пройти отбор через меня, папаши-настоятеля. Натурально, во славу Господа… Сечешь, в чем сей отбор заключается?
      – Отстаньте, папаша, – сказала Лата.
      – Во имя мощей святых, вот истинно глаголешь, дщерь! – я теперича и есть твой папаша. В духовном, конечно, смысле. Сколько лет тебе, милая?
      – Сорок! – буркнула Лата.
      – Неисповедимы пути Господни, ибо выглядишь ты младше. Али посмела ложью осквернить уста? Покайся мне, грешная… Что ж, приступим во имя пресвятой девы…
      Широченная длань повара опустилась на ягодицу Латы и стиснула ее. Лата ахнула, попыталась отпихнуться плечом, но повар лишь благостно осклабился и обхватил ее другой рукой.
      – Папаша! – завопила Лата. – А ну, отвалите к разтакой деве!
      Я подошел ближе и увидел лежащий на столе массивный половник. Это мне кое-что напомнило… не такую уж и давнюю ситуацию.
      – Бог в помощь! – сказал я, беря из стоящей рядом с половником тарелки кусок пирога. Они разом оглянулись.
      – Проваливай, сын мой, – заворчал повар. – Ты не ко времени.
      Я откусил от пирога, прожевал, положил остаток в тарелку, взял половник и ударил повара по лбу. Он судорожно сжал пискнувшую Лату, отпустил и шагнул ко мне. Я ударил еще раз. Он упал.
      – Аминь, – сказал я. – Стоит только отлучиться на полчаса, как ты заводишь шашни со всякими религиозными маньяками…

***

      – Кажется, у них там что-то случилось, – прошептала Лата.
      Мы сидели в тех же самых кустах недалеко от протекающей через Зеленый замок речки и наблюдали за происходящим вокруг.
      А вокруг царила суета и полная неразбериха. В большинстве окон зажегся свет, речные ворота крепко заперли, по двору туда-сюда слонялись вооруженные наемники, заглядывая во все закоулки. Нас пока не обнаружили, но, судя по всему, это был вопрос нескольких минут.
      – Да уж! – нервно согласился я. – По-моему, мы уверенно можем утверждать, что у них там совершенно точно что-то случилось.
      – Как ты думаешь, кого они ищут?
      – Ну, в некотором роде, думаю, они ищут нас… Меня, во всяком случае. Рыжего красавца в желтых сапогах, укравшего КРЭН из лаборатории Урбана Карафа. Меня заметили, еще когда я только заносил туда ящик, а потом либо изобретатель зачем-то вернулся, либо твой кавалер на кухне поднял шум, либо и то, и другое…
      – Вот, кстати, покажи мне кристалл, – вспомнила она.
      Я достал из-за пазухи КРЭН, показал ей… и в этот момент вспомнил, что именно забыл в кладовой.
      – Красивый, – вздохнула Лата.
      – Прекрасный, – поправил я. – «Прекрасен ты – нет и пятна на тебе». Это цитата… – я спрятал кристалл обратно.
      – Нас вот-вот поймают. Эх, жаль, нет с нами Чочи!
      – А что бы в этой ситуации сделал Чоча?
      – Чоча… Слушай, Уиш, а ведь у тебя остался план тайных ходов замка. Если хоть один из них выходит наружу, мы можем там спрятаться и отсидеться, пока…
      – Не думаю, – возразил я.
      – Почему?
      – Эти ходы не такие уж и тайные. Если о них узнал твой братец, то почему бы не знать и другим?
      – Глупости. Как не крути, это все равно лучше чем торчать здесь, зная, что в любую секунду…
      – Ну, и кроме того, я забыл план в своей куртке за подкладкой, когда переодевался…
      – …сюда могут загля… а? Тьфу на тебя, Салоник! Чего ты морочишь мне голову?
      (Да, нет спора.
      Безумье сильных требует надзора.)
      – О, Советчик разродился, – обрадовался я. – Советчик, слышишь меня?
      (Он самый, принц, и верный ваш слуга.)
      – Ну-ну, я вряд ли принц. Советуй – что нам теперь делать?
      Молчание.
      – Вот и вся от тебя польза. Ладно, через минуту – бежим.
      – Как это? Прямо в лапы наемников?
      – Ты что, не наблюдала за тем, что происходит вокруг? Если наблюдала, то может быть заметить, что вся та большая штуковина – дирижабль из Кидара. И он скоро взлетит… – я замолчал, вглядываясь в происходящее рядом с дирижаблем, – взлетит… взлетать… Они собираются взлетать п р я м о с е й ч а с!
      – Ну так что?
      – А черт! – зашипел я, хватая Лату за локоть и выскакивая из кустов. – Бежим!
      Человек в красных шароварах, заносящий по узкому трапу увесистый тюк, был последним – я-то думал, что у нас есть еще пара минут.
      Сразу же после того, как мы побежали, кидарец достиг деревянной платформы, сбросил тюк на палубу и стал втягивать трап наверх.
      Мы промчались мимо группы изумленных наемников, в одном из которых я узнал Плутарха. До дирижабля оставалось немного, когда раздалась приглушенная команда. Сзади уже доносились взволнованные голоса и шлепанье босых пяток по земле.
      Канат, которым дирижабль был приторочен к большому дереву, отвязали, на землю с платформы упало несколько тяжелых валунов, и дирижабль стал подниматься.
      – А-а-а! – взревел я. – Не успеваем!!!
      Тут произошло нечто неожиданное.
      Раздался визг, над платформой взметнулась невидимая раньше лапа катапульты. Комок желтого гудящего огня, прочертив яркую дугу в черном небе, с грохотом и звоном влетел в одно из окон замка, озарив его изнутри снопом искр.
      ДРЗЗ! ДРЗЗ! Сработало еще несколько катапульт, двор наполнился прыгающим светом и суматошными криками.
      В тот момент, когда мы достигли дирижабля, нижняя его часть уже поднялась над землей. Емкости из какой-то грубой шершавой материи были перетянутые сетью толстых веревок, с помощью которых и крепились к платформе.
      Я схватился за одну из веревок, Лата схватилась за меня, и через мгновение наши ноги оторвались от земли и мы повисли, качаясь. Я просунул ступни под веревки, Лата отцепилась от моей талии и повторила этот маневр. Стало немного легче. Теперь мы висели, прицепившись к дирижаблю, как улитки к днищу корабля.
      – Что дальше? – сквозь зубы прошипела Лата.
      – Ползем. Вперед и вверх.
      Ползти вот так, перехватывая то одной то, то другой рукой неподатливые веревки и чувствуя, что твои ноги каждую секунду могут выскользнуть и ты повиснешь, болтаясь на высоте… не знаю, на какой высоте, но, в любом случае, достаточной для того, чтобы когда твои пальцы выскользнут тоже, сорваться и расшибиться в лепешку… это было очень тяжело. Наверное, Лате приходилось еще похуже моего, хотя, с другой стороны, она ведь и весила меньше.
      Поверхность емкостей тянулась, казалось, бесконечно, но все же из горизонтальной она постепенно перешла в наклонную, а затем и в вертикальную. В конце концов, мы достигли того места, где уже можно было стоять, прижавшись спиной и упершись пятками в одну из веревок. Несколько выше емкости вплотную подходили к деревянной платформе, край которой теперь выступал над нашими головами. Не знаю, как Лата, а я вспотел, и руки мои дрожали.
      – Ты понял, что это было? – спросила она, тяжело дыша. – Я имею ввиду огонь, выстрелы?
      Я пояснил:
      – Кидар собирается начать войну с Хоксусом, армия их эмира уже на подходе, может, будет здесь завтра. Этот дирижабль последний. Ну и, наверное, они решили устроить перед отлетом диверсию, может рассчитывают, что в замке начнется пожар, паника…
      – Откуда ты все это знаешь?
      – Вообще-то я подслушал…
      – А, подслушал… – она кивнула с таким видом, как будто никакого другого способа добычи сведений от меня и не ожидала. – Надо ж было так лопухнуться, забыть план в старой одежде. Из-за этого теперь мы должны торчать здесь. Ладно, что будем делать дальше?
      – Делать дальше? – переспросил я.
      – Ну, я имею ввиду, вот мы здесь стоим, холодно, неудобно, ветер дует…
      – А по-моему, неплохое место. Никого нет, мы, так сказать, наедине…
      – Нетушки, – перебила она. – Я, конечно, люблю экзотику, но не до такой степени. И потом, я боюсь высоты. И ноги у меня болят.
      – А ты закрой глаза. И я могу помассировать тебе лодыжки, икры и…
      – Уиш Салоник! – повысила голос Лана. – Ты понял, что я сказала?
      Я смирился.
      – Хорошо, хорошо… Раз не хочешь стоять тут, значит, надо залезть на платформу.
      – Что за бредовая идея – цепляться к этому дирижаблю! Неужели нельзя было найти другой выход?
      – Поверь мне, нет.
      – Да откуда ты знаешь?
      – Да оттуда, что я всегда вижу все, что происходит вокруг. И всегда… ну, почти всегда, действую единственно верным способом.
      – Ух-ух, какой жутко крутой парень! Теперь тебе положено нахмурить брови и эдак спокойно произнести: «Риск – мое ремесло!»… балбес лопуховый!
      – Ах так? А кто, интересно, вытащил вас с братом из той речки, когда вы оба тонули? А кто спас всех в Леринзье?
      – А кто втравил нас во все это?
      – Я вас не втравливал. Чоча сам вызвался помочь, а ты потащилась с нами в Невод и потом сюда за мной – до сих пор не уразумею, для чего? Нам с тобой вообще нельзя оставаться наедине дольше десяти… нет, пяти минут и разговаривать при этом. А-то мы все время сбиваемся на один и тот же тон. А если уж остались, то надо не разговаривать, а заниматься чем-нибудь другим. Другое у нас, по-моему, получается лучше. Теперь слушай мою команду! Значит, нам надо вылезти вверх…
      – Как вылезти? От этого места до края платформы вон какое расстояние.
      – Правильно, но в задней части есть люк.
      – А если он закрыт? Заперт сверху на засов?
      – Бессмысленно в летящем дирижабле. Кто в воздухе может залезть…
      – Но мы-то здесь, – указала она.
      Я обдумал ее заявление и сказал:
      – Убедила. Остаемся на месте.
      Лата пнула меня локтем по ребрам и, осторожно переступая по веревке, боком двинулась в направлении кормы. Я последовал за ней. Передвижение таким манером заняло минут пять и по прошествию их мы оказались прямо под прямоугольным люком в платформе.
      – Ты ничего не слышишь сверху? – спросил я. – Нам следует по возможности забраться туда так, чтобы никто не заметил.
      Лата послушала и сказала:
      – Не, вроде тихо…
      – Эта платформа большая и сейчас должна быть завалена товаром из Хоксуса, во всяком случае, я надеюсь на это. И кроме того, из замка я видел, что там куча каких-то надстроек. Спрятаться будет легко, главное, чтобы никто не заметил, пока мы будем залазить…– я уперся в люк и толкнул его.
      Он не поддался.
      Я толкнул сильнее, над люком что-то скрипнуло, потом зазвенело.
      – Уиш, – сказала Лата, – по-моему он все-таки закрыт.
      – Странно, – начал я. – Какой, Заратустра меня возьми, смысл…
      – Кто там? – спросил сверху вроде бы знакомый голос.

***

      Люк распахнулся, сильные руки подхватили сначала меня, потом Лату и вытащили нас на платформу.
      Я не удивился, когда увидел гиганта в красных шароварах, того, который разговаривал с Его Боссовством в замке. Перед глазами мелькнуло смуглое, заросшее щетиной лицо, черные курчавые волосы и мохнатые брови, а затем он отпустил меня, и я плюхнулся задом на палубу.
      С Латой кидарец обошелся несколько нежнее – держа ее за бока, медленно повернул, разглядывая со всех сторон, а затем также медленно поставил.
      – О-о-о! – воскликнул гигант таким тоном, как будто впервые в жизни узрел особь противоположного пола. – Женщина!
      – Уиш! – слабо пискнула Лата, но мое внимание к тому времени привлекло нечто другое.
      Небо над темным горизонтом за спиной кидарца стало светлее.
      Я встал и на всякий случай протер глаза.
      Не было никаких сомнений – светало.
      – Ну и что это, по-вашему, значит? – спросил я.
      Гигант поворотился, звеня цепочками, и глянул на восток.
      – А шо? – радостно осведомился он.
      – Светает, – пояснил я. – Светает!
      – Так и есть, милок. День опять победил черную армию тьмы и блистающее светило вскоре вновь воссияет над грешным миром. Навевает поэтические чувства, правда?
      – Поэтические чувства? – возопил я. – Катись ты со своими поэтическими чувствами! По моим подсчетам ночь началась меньше четырех часов назад!!!
      – Да, в Хоксусе ночи покороче, чем в родном Кидаре, но и у нас они не длятся дольше пяти-шести часов в это время года. Зато какой длинный день!
      – Ну?! – завопил я, глядя на светлеющее небо. – Так, да?! Вот так вот?! Но это значит, что у меня осталось что-то ОКОЛО ЧАСА!!!

      ОКОЛО ЧАСА
      – Не знаю, о чем ты говоришь, милок, – заявил гигант. – Но вот это… – он похлопал волосатой ручищей Лату по спине… – Это вот мне нравится… – после чего с широкой улыбкой добавил. – Будешь моей любимой наложницей!
      – Уиш! – холодно сказала Лата. – Ты же вытаскивал нас из разных ситуаций, да? Так вот, сейчас как раз такая ситуация!
      Я продолжал страдать:
      – Ночь длится всего четыре часа! Значит, прошло гораздо больше времени, чем я думал! Что за дрянная, занюханная, поганая, реальность! Что за подлое, вонючее, аморальное пространство! Что за…
      – Уиш! – повысила голос Лата.
      – Ладно… – сказал я и, согнувшись, прыгнул, метя головой в его волосатый живот.
      С тем же успехом можно было бодать каменную стену.
      Гигант и не дрогнул, а я отлетел назад и упал спиной на тюки. В голове загудело.
      – Ого! – обрадовался он и отпустил Лату. – Буйный! Это хорошо. Будешь моим конкурсным гладиатором.
      – Советчик! – слабо позвал я.
      После паузы он невнятно откликнулся:
      (Теперь как раз тот колдовской час ночи,
      когда гроба зияют и заразой
      Ад дышит в мир…)
      Гигант тем временем подступил ко мне и, схватив за лодыжку, потянул вверх. Меня приподняло.
      – Сейчас не ночь, а утро уж! Советуй… – приказал я и через секунду повис вниз головой.
      Он назидательно сказал:
      (А ты его сшиби
      так, чтобы пятками брыкнул он в небо!)
      – Мелковат, конечно, – задумчиво пробормотал гигант, держа меня за ногу вытянутой рукой, и тряхнул так, что мои зубы лязгнули. – Но зато ловкий.
      Он разжал пальцы, и я шмякнулся обратно на тюки, чуть не свернув шею. Кидарец повернулся к Лате.
      – Моя персональная каютка недалеко. Койка там хлипковата, но это ничего…
      (В гнилом поту засаленной постели,
      варясь в разврате, нежась и любясь…)
      – Заткнись! – просипел я. – И говори, что мне теперь делать?!
      Он посоветовал:
      (Ори погроме, что есть мочи,
      Так, чтобы небо сверзилось на землю.)
      – Ты думаешь? – удивился я. – Какой в этом прок?
      (В том и забава, чтобы землекопа
      взорвать его же миной.)
      – Ай! – взвизгнула Лата, когда кидарец схватил ее в охапку. Это решило дело, и я закричал:
      – Эй, кучерявый недоносок! Продукт извращенных отношений парочки обкуренных ящеров-заточников, отпусти-ее-немедленно-гнида-извращенец!
      Я думал, что гигант разъяриться, но вместо этого он, сморщившись, зашептал:
      – Ну зачем ты кричишь?
      Чувствуя себя на верном пути, я продолжил:
      – Ты, …….., и …….., который …….. с ……… на!
      – Вот же шайтан какой! – кидарец в очередной раз отпустил Лату, всплеснул руками, брякнув браслетами, и решительно двинулся ко мне, явно намереваясь тем или иным способом заткнуть мне рот.
      Я повернулся и на четвереньках проворно пополз от него по тюкам, не переставая вопить:
      – Хочешь драки – щас будет тебе драка! Трус-дебил-имбицил шепелявый, а ну-ка иди сюда, чтоб-я-мог-надрать-тебе-задницу!
      (Этот блудный зверь, кровосмеситель!..) – стал подсказывать Советчик.
      Гигант был уже совсем рядом.
      – Он блудный зверь, кровосмеситель!.. – подхватил я.
      (О гнусный ум… и гнусный дар, что властны…)
      – Властны… лишь обольщать! Враг… Как? А! Враг всего под солнцем… Что нежно тянет… тянет… Как ты сказал?
      Кидарец навис надо мной, протягивая руки…
      – Тянет ветви к небу…
      Он сжал мне горло.
      – По весне!!! – закончил я истерическим хрипом, после чего раздались шаги и голос:
      – Что там, во имя пророка, такое?
      (А вот и результат.) – констатировал Советчик.
      – Эх ты, е-мое! – кидарец отпустил меня и уселся рядом. – Я был уверен, что так оно и получится…
      В поле зрения появилось четверо мужчин в шароварах. Впереди выступал один – одетый побогаче и поцветастее.
      – Что здесь происходит? – повторил он.
      Гигант вздохнул и медленно поднялся.
      – Я – Стурласана, капитан. А это – моя наложница и мой раб.
      – Раб? – цветастый посмотрел на меня. – Наложница? – он перевел взгляд на Лату. – Что-то не припомню, чтобы у тебя были раб и наложница в то время, когда мы покидали Кидар. Скорее, я бы сказал, что это зайцы, которых ты прихватил только что. Да, нет?
      – Да, капитан, – уныло подтвердил Стурласана. – Но я их поймал первый, значит, они мои, правильно?
      Капитан степенно кивнул.
      Обрадованный Стурласана хлопнул себя по ляжкам.
      – Значит, я могу увести их…
      – А где твой пост? – спросил капитан.
      Один из стоявших возле него мужиков пояснил:
      – Смотрящий по левому борту. С пяти до одиннадцати.
      – Правоверные! – недоверчиво воскликнул капитан. – Но ведь, по-моему, еще нет одиннадцати часов утра?!
      – Только светает, капитан, – подтвердили ему.
      – И неужели… – в голосе капитана теперь слышалось неподдельное удивление. – Неужели это левый борт?
      – Вовсе нет, капитан. Это корма.
      – Ну! То-то я смотрю – какой же это левый борт? Самая что ни на есть корма! Итак, это корма, и дежурство Стурласаны еще не закончилось… Я убеждаюсь в верности предположения, которое, да не даст пророк соврать мне, поначалу казалось диким и невероятным, – капитан указал на Стурласану пальцем с длинным ногтем. – Неужели я прав, и он покинул свой пост?
      – Ну, капитан, мы можем с полной уверенностью сказать, что он таки покинул свой пост.
      Капитан расстроился невероятно.
      – И это в час, когда армия светлейшего эмира Кидарского как раз на подступах к Хоксусу! Когда после блестяще проведенной нами огневой атаки которой я лично руководил из трюма, команда должна быть особенно бдительна, опасаясь мести коварного неприятеля… Стурласана, почему ты покинул свой пост в такую ответственную минуту?
      – Так как же? – удивился гигант. – Из-за этих двоих, ясное дело. Я услышал шум и подошел, чтобы…
      Капитан погрозил Стурласане тем же пальцем с длинным ногтем.
      – Это не оправдывает тебя, отнюдь не оправдывает. В другое время я мог бы и помягче, но не сейчас. Сейчас мы должны собрать волю всех кидарцев в кулак… – капитан сжал кулак и продемонстрировал его Стурласане. – Трибунал…
      – Трибунал? – переспросил тот.
      – Точно, трибунал.
      – Трибунал, капитан?
      – Трибунал и никаких поблажек.
      – Неужели трибунал?
      – Стопроцентный, абсолютный, всеобъемлющий трибунал!.. Или штраф – сорок мерок.
      Стурласана схватился за свои кучерявые волосы.
      – Шайтан, сорок мерок! Час от часу не легче! Но ведь это цена двух красивых наложниц… или.. или.. наложницы и молодого раба… – заключил он упавшим голосом.
      – Верно, верно. Так что предпочтешь?
      – Штраф, конечно.
      – Ага! А как думаешь отдавать? Деньгами, натурой?
      – Вообще-то я сейчас немного поиздержался…
      Капитан вновь пригрозил пальцем, на этот раз лукаво.
      – Позволял себе излишества в последнее время? Сладкий виноград, халва, шербет, рахат-лукум с инжиром… Иногда мужчина должен гульнуть. Я понимаю это, Стурласана, но платить надо сейчас.
      – У меня есть только эти двое… Как насчет них?
      Капитан с неподдельным удивлением воззрился на нас.
      – Вот оно как… Я и не думал в подобном аспекте…
      – Неужели?
      – Ужели. Впрочем, они пойдут…
      Стурласана махнул рукой.
      – Да, теперь я понимаю, почему именно ты, а не, скажем, я, сделал быструю карьеру и стал капитаном, имея всего лишь педагогическое образование. Забирай..
      – Взять их! – приказал капитан. Четверо, бряцая кривыми саблями, схватили нас
      – Но они станут собственностью солнцеподобного эмира? – уточнил Стурласана.
      – А как же. Ясное дело, станут… – подтвердил капитан и добавил, обращаясь к остальным: – Этого – обыскать, заковать, в трюм. Эту – не обыскивать, не заковывать, ко мне в каюту.
      Что-то тут не так, решил я. Советы Советчика часто были не ко времени, либо просто непонятны, но он никогда не советовал что-нибудь, что привело бы еще к худшей ситуации. Если со Стурласаной я бы еще, возможно, кое-как справился бы – да и то вряд ли – то сейчас… Что же тогда Советчик имел ввиду? Чего я не сделал?
      Тут они принялись обшаривать меня, и я испугался, что сейчас обнаружиться КРЭН. Признают они в нем энергонакопитель или примут просто за драгоценный камень, было не важно, главное, ему так или иначе суждено стать «собственностью солнцеподобного эмира», а это никак не входило в мои планы. Когда до включения дефзонд осталось меньше часа, лишиться КРЭНа было равносильно самоубийству.
      Брыкавшуюся и царапавшуюся Лату уже поволокли куда-то, надо полагать, в каюту капитана, и тогда на меня вдруг снизошло. Я закричал:
      – Эй, капитан! Я могу сообщить тебе кое-что очень ценное!
      Цветастый, уже успевший отойти, поворотился на пятках и заметил:
      – А этот раб, гляди-ка, говорит. Что ты хочешь сообщить мне?
      – Сведения стратегической важности.
      – Ух ты! С детства обожаю выслушивать сведения стратегической важности. Ну давай, сообщай…
      – В обмен на мою и вот ее свободу.
      – Я не торгуюсь. Да и с какой стати мне торговаться с рабом?
      – С той стати, что эти сведения важны для солнцеподобного эмира и всего Кидара.
      – Все, что ты знаешь, из тебя вытрясут пыткам.
      – Может быть, но я вообще-то крепкий. И нервы у меня будь здоров. Так что уйдет куча времени, а мои сведения для тебя важно знать прямо сейчас.
      – Хорошо, говори.
      – Сначала пообещай, что отпустишь нас.
      – Отпущу, если скажешь что-то ценное.
      – Э нет, так не пойдет! Вдруг ты потом заявишь, что это гроша ломанного не стоит, даже если сообщение будет важным?
      – Капитан эмирского флота – образец порядочности и честности, – поведал он. – Кроме того, вдруг я дам слово, а ты потом сообщишь, что у Свена Гленсуса вчера вечером на стратегическом месте вылез чирей? Оно-то, может быть, будет правдой, но на хрена мне такая правда сдалась?
      Я смирился.
      – Ну, ладно, я тебе первый расскажу, но только в присутствии этих людей ты дашь слово, что если информация окажется важной, действительно важной, нас отпустят.
      Четверо, утаскивавшие Лату, остановились, с интересом прислушиваясь, и капитан торжественно произнес:
      – Даю клятву!
      – Так вот, Свен Гленсус знает, что войска Кидара приближаются к Хоксусу на горбатых животных, которые быстро ходят и мало пьют, знает их приблизительную численность… войск, то есть, а не животных… и знает, когда именно они окажутся здесь.
      – Чаво? – сказал капитан.
      – Я говорю, Свен…
      – Понял! – перебил он. – Ничего особо удивительного в том нет, но это, конечно, чревато… А о т к у д а он это знает?
      – Его шпион с этого дирижабля донес ему.
      Стурласана вздрогнул и стал переминаться с ноги на ногу.
      – Шпион в наших рядах? – капитан дико оглянулся. – Но как ты узнал это?
      – Я случайно услышал их разговор в Зеленом Замке. И шпика видел. Он сейчас здесь. Если я укажу его, ты нас отпустишь?
      – Клянусь честью мамы, третьей наложницы в гареме светлейшего эмира! – заверил меня капитан.
      Гигант, что-то насвистывая, начал поспешно удаляться.
      – Вы слышали? – обратился я к четверке в шароварах. – Капитан поклялся! Вот он… – Я ткнул пальцем в то место, где только что находился Стурласана. Его там уже не было, а откуда-то слева раздалось шлепанье босых пяток по палубе.
      – Взять шпиона! – заорал капитан.
      Четверо отпустили Лату и бросились следом за кучерявым гигантом.

***

      Даже и не догадываюсь, куда собирался убежать Стурласана с летящего дирижабля, но они вдоволь набегались за ним по палубе, а когда наконец поймали, уже успело рассвести, и над далеким горизонтом даже показался розовый краешек солнца. Только теперь и заметил, что над отверстия в крыше одной из надстроек поднимается черный дым, похожий на тот, что выходил из труб недавно появившихся в Ливии паровозов. Наверное, внутри был мотор, который приводил в движение винт, а тот уж в свою очередь двигал дирижабль.
      – Хорошо еще, что о готовящейся огневой атаке были осведомлены только отдельные члены экипажа да несколько старших офицеров! – разорялся капитан, нервно прохаживаясь передо мной и Латой. – А если бы Свен Гленсус узнал о ней? На корабль напали бы, нас бы арестовали, может быть, ранили при аресте, нанесли увечья. Пророк светел, нас бы, может быть, даже пытали! Зная сволочной характер Его Боссовства, я теперь вообще удивляюсь, как это он отпустил нас после того, как услышал о приближении армии.
      – Как насчет клятвы, капитан? – напомнил я.
      Он остановился и окинул нас долгим взглядом.
      – Так, теперь вы двое. Что я там обещал в обмен на твою стра-те-ги-чес-кую информацию?
      – Что отпустите нас, – подсказала Лата.
      – Отпущу?
      – Поклялись.
      – Неужели поклялся?
      – Точно.
      – Обоих?
      – Вот-вот.
      – Ну хорошо, ты, парень, действительно поведал мне кое-что важное, но почему я должен отпускать и эту девицу?
      – Только вдвоем, – решительно сказал я. – Такая была твоя клятва.
      – Зачем она тебе? Девица, я имею ввиду. Только обуза. Давай… как тебя зовут?
      – Уиш Салоник, – представился я.
      – Серьезно? Хорошее имя. Давай, Уиш, я отпущу тебя одного.
      – Нет, капитан, клятва есть клятва.
      – Да? Может быть. Клятва, как ты точно подметил, это действительно именно клятва, а не жатва или какая-нибудь там блятва… Эххх! – вздохнул он. – Тяжела жизнь военного. Особенно, когда ты на ответственном посту. Самоотдача… Дисциплина… Постоянный самоконтроль… Отказываешь себе в предметах первой необходимости – в халве, шербете, женщинах, понимаешь… Пророк светел, женщин не видишь иногда б у к в а л ь н о ч а с а м и! Это ли не пытка? Слушай, лапушка… – обратился он непосредственно к Лате, – что ты слышала о великих целях освободительной армии нашего солнцеподобного эмира Харабути ибн Батути Первого?
      – Ничего, – буркнула Лата.
      – Во! – обрадовался капитан. – Уиш – отличное у тебя имя! – куда тебе спешить? Может, ты голоден? Может, пить хочешь? Я прикажу подать перебродившего виноградного сока и халвы с изюмом. А сам пока растолкую твоей спутнице насчет освободительной миссии несгибаемого кидарского воина, которая заключается в поголовном превращении всех жителей Хоксуса в рабов, а также насчет недремлющего ока Харабути ибн Батути, величайшего из эмиров Ссылки, тем более, что других эмиров здесь, как не крути, нет, и освященная веками здоровая конкуренция в этом вопросе отсутствует.
      – Что он бухтит, я не пойму? – спросила у меня Лата.
      Капитан еще раз вздохнул и приобнял Лату за талию.
      – Пойдем, лапушка, ко мне в каюту. Там так удобно говорить о великих вещах…
      – Чтобы я поперлась с каким-то козло… – начала Лата, но я громко закашлялся, и она возмущенно умолкла.
      – Капитан! – твердо сказал я. – Это очень плохо отразиться на твоем имидже среди команды. Ты, кажется, пытаешься нарушить свою же клятву?
      – Да? – переспросил он, задумчиво разглядывая Лату. – Может быть, может быть… Было бы любопытно, если бы я пытался нарушить чужую клятву… Минуло уже двое суток, как я не разговаривал с какой-нибудь подходящей женщиной о великих вещах. Это может плохо сказаться на здоровье.
      К нам подскочил один из четверки и что-то шепнул капитану на ухо. Капитан послушал, ласково улыбнулся, кивнул и уточнил:
      – Так вы точно не хотите остаться?
      – Точно, – ответили мы в один голос.
      – Ладно, приготовьте все, – приказал он офицеру.
      – А как ты собираешься отправить нас вниз? – спросил я, смутно беспокоясь о том, чтобы образчик порядочности и честности не предложил нам следовать на землю самым естественным образом.
      – В кресле.
      – В кресле?
      – Каждый раз опускать-поднимать корабль слишком долго и опасно, тем более над вражеской территорией. Для таких случаев мы используем кресло. Вы садитесь в него и вас отправляют вниз. Правда, оно рассчитано на одного человека, но цепь выдержит. Вы оба не слишком крупные.
      – А ты уверен, что цепь выдержит? – запротестовал я.
      – Уверен, – ответил он, ласково улыбаясь. – Идемте.
      Мы подошли к левому борту, где возле открытого наподобие калитки одного из ярусов ограждения стояло деревянное кресло, к спинке которого был приспособлен конец цепи.
      Тоже деревянной.
      – Капитан, мне не нравится эта цепь! – запротестовал я.
      – Она и не предназначена для того, чтобы доставлять эстетическое удовольствие своим внешним видом, – успокоил капитан. – Садитесь.
      Я сел, и Лата устроилась на моих коленях.
      – Капитан, из какой ты реальности? – спросил я.
      – Из Джоки.
      – А кем ты там был?
      – Директором колледжа для девушек. Пускай их!
      (Достаточно взглянуть: манеры, стан –
      готовый, прирожденный соблазнитель!)
      Двое в шароварах взялись за рукоять массивной лебедки, на которой была намотана цепь, двое толкнули кресло.
      – Эй, а какого-нибудь ремешка для страховки здесь нет? – крикнул я, и тут кресло соскользнуло с платформы.
      – Ай! – завопила Лата и вцепилась в мою шею. Сам я судорожно схватился за подлокотники. Кресло стало раскачиваться по очень большой дуге, в одной точке этой дуги мы обращались лицами к небу, а затылками к земле, в другой – наоборот. Пребывая во второй позиции, я заприметил два медленно вращающихся винта в задней части дирижабля; пребывая во второй, понял, с чего вдруг капитан так легко согласился нас отпустить.
      Светало очень быстро, солнце уже целиком поднялось над горизонтом, и в его косых лучах было видно, как по петляющей между рощами и лугами серой дороге двигается отряд, возглавляемый двумя велотелегами. До Зеленого Замка было не так уж и далеко, он вполне четко виднелся позади; синяя лента реки извивалась чуть в стороне от курса дирижабля, обрываясь небольшим пенным водопадом, низвергающимся в лужу-озеро. Картинка, а не пейзаж. Вот только братва в сером да велотелеги портили общее впечатление.
      Кресло постепенно перестало качаться, и мы как будто повисли между голубым небом и зелено-желтой землей. Только периодическое поскрипывание цепи, – звучавшее, кстати, все громче и громче – свидетельствовало о том, что кресло опускается. Длина цепи была, конечно же, ограничена, и они там вверху, видимо, открыли какие-то клапаны и слегка спустили газ из емкостей, так как дирижабль также начал спускаться.
      – Боюсь высоты! – процедила сквозь зубы Лата, ерзая у меня на коленях. – Ненавижу высоту!
      Внизу велотелеги ускорили ход, наверное, наемники заметили нас.
      Цепь начала потрескивать.
      – Видишь этих наемников? – спросила Лата.
      – Да. Их заметили, и только поэтому капитан согласился отпустить нас.
      Цепь затрещала сильнее.
      – Шайтан! – пробормотал я. – Оно точно не рассчитано на двоих!
      С каждой секундой треск становился громче, кресло начало как-то неприятно подергиваться.
      – Капитан, сукин директор! – не выдержал я. – Подсунул гнилую…
      Цепь треснула, и кресло дернулось особенно сильно.
      Я сказал: «А ну-ка слазь»– и кое-как извернулся. Лата съехала с моих колен и в результате уселась боком, прижавшись спиной к подлокотнику.
      – Что ты собираешься делать?
      – Собираюсь облегчить эти долбанные качели…
      Кресло опять с треском дернулось, и я соскользнул вниз, ухватившись за его край.
      Загорелые икры Латы хлопнули меня по ушам, потом она раздвинула ноги и вверху над краем натянувшегося платья показалось озабоченное лицо.
      (Прекрасна мысль – лежать между девичьих ног) – авторитетно заявил Советчик.
      – Вообще-то я сейчас висю… вишу… между де… девичь…
      – Что? – спросила Лата.
      Вновь раздался треск, и тогда я разжал пальцы.
      Я упал не на крону дерева, не в траву и не в кусты. Натурально, там оказалась лужа, и я шмякнулся в нее с плеском, какой мог издать разве что с разбегу обрушившийся в болото могучий самец ящера-заточника.
      Я упал на живот, мой подбородок с хрустом ударился о дно, а левая кисть – о лежащий сбоку камень. Из глаз посыпались искры, а запястье пронзила боль. До самого неба взметнулся фонтан грязной жижи и накрыл меня с головой.
      Взвыв, я схватился за кисть и выкатился из лужи, корчась, фыркая и отплевываясь. Грязь стекала по лбу, бровям и щекам, но ноющая боль и звон в ушах не помешали мне услышать тихое пиканье. Я сел и тут же на меня упала тень: сверху медленно опускалась Лата.
      Знакомый звук не прекращался, и я медленно повернул руку ладонью вниз.
      От удара трещина, наискось пересекавшая зеленое окошко, превратилась в белую паутинку, но цифры в окошке возникли вновь. Видимо таймер все это время работал, и вот теперь от удара что-то в нем опять перемкнуло и он выдал результат.
      00.16.18
      Шестнадцать с небольшим минут до того, как дефзонд включится и швырнет меня через реальность прямиком в Красные Пески.
      – Уиш! – крикнула Лата. – Вот они! Я их вижу!
      Из-за деревьев донеслось:
      – Глянь, болтается, как колбаска на веревочке. И второй должен быть где-то здесь.
      Я поднялся с намерением бежать, но тут голова закружилась, руку свело судорогой, колени задрожали, ноги подкосились, и я плюхнулся лицом обратно в лужу. Со всех сторон наползала тягучая звенящая тьма, и последнее, что я расслышал, был голос Советчика, донесшийся откуда-то из этой тьмы:
      (И клонится проворное колено…)

      ДВЕНАДЦАТЬ МИНУТ
      – Очнись же! – меня потрясли.
      (Воспрянь! Уж рок грядет!)
      Снова тряска, только на этот раз внутри меня, да такая сильная, что глаза распахнулись сами собой.
      – Советчик, опять шалишь? – спросил я слабо.
      Лата, держась за мокрый воротник, пыталась приподнять меня.
      – Они уже прямо здесь!
      – Да, да, – пробормотал я, опираясь о ее плечо и медленно вставая. – Сколько я валялся?
      – Пару минут.
      – Пару минут? А мне показалось, целую вечность.
      Мы не слишком быстро – я не мог идти быстро – пошли прочь от слышавшихся среди деревьев голосов и хруста веток.
      Над головой дирижабль медленно уплывал, кресла уже не было видно. Я глянул на таймер.
      00.10.30.
      Споткнувшись о торчащий из земли корень, я чуть не упал, и, пока мы совместно с Латой, восстанавливали мое равновесие, тридцать секунд истекли и Советчик произнес стихающим голосом:
      (Но я умру – и эта мысль умрет.
      Прощай!
      Пусть дух мой отдохнет…)
      – Что? – спросил я. – Чего ты там…
      Раскаленный комок запульсировал в правом предплечье. ЖРРШ! – как будто напильником провели по ключице. Мое тело содрогнулось, я опять споткнулся, и Лата подхватила меня подмышки.
      – А, вот они! – донеслось сзади. – Эй там, на телеге, объедете их и подождите под водопадом. Ща нагоним фамазонов.
      – Что с тобой. Уиш? – спросила Лата, беспрерывно оглядываясь и буквально волоча меня за собой.. – Ты так сильно ударился?
      – Это дефзонд, – прохрипел я. – Кажется, он включается…
      Очень-очень тихо, на самом пределе слышимости, Советчик прошептал:
      (Да, вас окутывает туча…
      Я не смогу ее сдержать.)
      Боль в плече немного утихла, и по телу начало распространяться тепло. Вслед за этим как будто серебренное облако окутало мозг, глаза застлала пелена, и мне показалось, что сквозь эту пелену виднеются очертания комнаты с тремя людьми в ней. Очень короткое время я видел ее и одновременно – все, что происходит вокруг, и слышал Лату, но не мог понять, что она говорит.
      Боль опять прокатилась волной по телу, и после этого я неожиданно осознал, что вижу наемников, вижу медленно плывущий прочь дирижабль, вижу Зеленый Замок, речку Песчанку, причалы, паромную переправу и город Хоксус…
      Мое восприятие реальности Вне Закона улучшилось и расширилось, я вдруг понял, что позади среди деревьев бегут четверо, впереди и слева на велотелеге спускаются по склону еще пятеро…
      Мы с Латой сейчас медленно удалялись от реки, она же текла на восток, обрываясь небольшим водопадом…
      Жалящий огонь перестал пульсировать, призрачная комната исчезла, и я вновь очутился рядом с Латой.
      – Тебе так плохо? – спрашивала она.
      Я хрипло повторил:
      – Это дефзонд, – и глянул на таймер.
      00.08.32
      – Нам туда, – сказал я, поворачиваясь к водопаду.
      – Почему?
      – Говорю тебе, туда. Посмотри, камень на месте?
      Она пощупала мой карман.
      – Да.
      – Хорошо. Осталось восемь минут, они успеют догнать, если только я не…
      Тут опять накатило.
      Теперь облако стало плотнее, а очертания призрачной комнаты в нем словно бы отчетливее. Какое-то мгновение мне даже казалось, что я уже покинул Ссылку.
      Пятеро в велотелеге уже спустились к берегу озерца под водопадом, четверо приближались сзади.
      Одновременно я услышал… нет, почувствовал, как один из находившихся в комнате что-то произнес, потом все трое повернулись и как будто бы посмотрели прямо на меня.
      – Осторожно! – раздался возле самого уха голос Латы.
      Этот голос вернул меня назад к тому, что происходило в Ссылке. Я почувствовал, что ноги мокрые, что мы по колено в воде и стоим прямо над водопадом. Вода кипела и бурлила, пенным каскадом устремляясь вниз.
      Призрачная комната исчезла, но жар из предплечья распространился до подбородка и там столкнулся со жгучим холодом, который остановил его. Мои руки начали непроизвольно дергаться.
      – Ну вот и все, фраера…
      Мы оглянулись. Четверо наемников были уже рядом и теперь шли не спеша, понимая, что нам некуда деться. Я посмотрел на таймер.
      00.03.40.
      – Его Боссовство сказал, что у тебя есть какой-то камень. Этот камень Его Боссовству шибко нужен…
      – Что дальше, Уиш? – спросила Лата.
      Я собрался было ответить ей, но не успел. В голове ярко вспыхнуло изображение комнаты, гораздо более отчетливое, чем прежде, и я, наконец, понял, что вижу.
      Трое людей были одеты в тоги разных цветов.
      Судья Суспензорий восседал в кресле, секретарь пристроился на краю стола, Дури Глауп стоял рядом – они ждали меня. За широким окном жаркое солнце Зенита поливало бескрайнюю пустыню потоком раскаленных лучей.
      Суспензорий посмотрел на часы и что-то произнес, беззвучно шевеля губами.
      – Что дальше, Уиш? –повторила Лата.
      Тепло немного отступило под натиском холода, Ссылка опять взяла верх и вытеснила Красные Пески. Комната померкла, но не исчезла полностью, а как бы отплыла на второй план, временно уступив место реальности Вне Закона, но готовая в любой момент вернуться на свое место.
      Четверо наемников были уже рядом и изготовились схватить нас. Я еще раз посмотрел на таймер.
      00.02.16.
      – Сейчас прыгну, – сказал я и шагнул к краю.
      – Может быть, если возьмемся за руки, то перенесемся туда вместе? – крикнула Лата, но я покачал головой и в тот момент, когда двое наемников попытались схватить меня за рубашку, прыгнул.

      ДВЕ МИНУТЫ
      Лицо обдало холодными брызгами, ветер засвистел, загрохотала вода.
      Две силы в моей голове боролись, образовав проходящую через затылок и виски неровную границу – то раскаленно-горячую, то жгуче-холодную, – создавая в мозгу непонятные образы и картины, заставляя мускулы непроизвольно сокращаться. Вновь обозначилась призрачная комната, но затем исчезла, и я увидел, что пятеро с велотелегой стоят внизу, а четверо и Лата смотрят сверху на меня, падающего…
      Я взмахнул рукой и успел увидеть…
      00.01.56
      …А затем штопором ввинтился в воду как раз между двумя валунами, вокруг которых бурлила вода. Озеро было довольно мелким, но здесь, под водопадом, я так и не достиг дна – меня закрутило и понесло куда-то, несколько раз проволокло плечами и боками по подводным камням, а затем с силой вынесло на поверхность.
      Две противоборствующие силы ревели и бушевали во мне, я дергался, стонал, хрипел и фыркал. Откуда-то из серебристого облака вновь выплыла комната с тремя миниатюрными фигурами в ней, но потом раздались слова: «Вот он!» – и оттеснили комнату.
      – Вот он!
      Я поднял голову над поверхностью воды и увидел, что течение несет меня по пологой дуге к берегу, на котором уже поджидают пятеро друзей с самострелами. Они махали руками и тыкали пальцами, указывая на меня тем, что стояли вверху.
      – Видим, – ответили оттуда. – Всплыл таки…
      Я действительно таки всплыл, но моих сил хватало лишь на то, чтобы не давать телу уйти на дно, изредка вдыхать воздух да один раз мельком глянуть на таймер.
      00.00.55.
      Серебренное облако разрослось, затмив собой все, противоборствующие силы почти разорвали тело на части, меня потащило одновременно во все стороны и как будто растянуло на сотни тысяч лиг вдоль всей тахионной цепочки, соединяющие две реальности. Какие-то гигантские пульсирующие сферы, полураскрытые невероятно сложной объемной паутиной, замерцали в голове. В этот миг я познал устройство мира и действие стихий. Я уже почти проникся непостижимостью мироздания, но тут из Ссылки донеслись слова:
      – Что-то он как-то хитро плывет, а? Это че, новый стиль?
      – Ну. Дергается, что твой червяк на крючке.
      – А ты бы попрыгал с водопада, так, небось, еще и не так корячился бы.
      Голоса смолкли вместе с гулом водопада, и тогда из Зенита раздалось:
      – Сейчас, судья. Прямо сейчас…
      Опять послышался плеск, я понял, что захлебываюсь, дернулся, поворачиваясь, и тогда перед глазами мелькнула кисть с таймером, искаженная жидкой призмой воды.
      00.00.15.
      Я все-таки чуть не захлебнулся, но в следующее мгновение несколько грубых рук схватили меня, вытянули и перевернули на спину на пологом песчаном берегу.
      – Его Боссовство говорил о каком-то камне. Прыткий фармазон. Ну-ка, обыщите его…
      Две руки потянулись к моим карманам, и вот тогда судья Суспензорий произнес::
      – Все! Сейчас он будет здесь!
      Серебренное облако заклубилось и разрослось, затмив наемников, водопад, маленькую фигурку Латы вверху, серое небо и всю реальность Вне Закона.
      Но на таймер я успел взглянуть.
      Он показывал:
      00.00.

      НОЛЬ
      Серебренное облако взорвалось снопом искр, две силы скрутились в огненный клубок и разорвали мое тело на части, которые перемешались с искрами и стремительно понеслись куда-то.
      Я увидел реальность Красных Песков, купола Эгиды и желтую пустыню с высоты птичьего полета, на огромной скорости спустился в один из куполов и оказался на полосатом матрасе в комнате с тремя людьми в тогах разных цветов.
      То есть мне так показалось.
      Вообще-то я лежал на спине с закрытыми глазами…
      И мне что-то не хотелось их раскрывать.
      – Добро пожаловать, – произнес судья Суспензорий, – к нам, братец… А вот и камень!
      Я продолжал лежать с закрытыми глазами. Этот голос…
      Я открыл глаза.
      – Добро пожаловать к нам братец! А вот и камень! – наемник выпрямился, показывая остальным КРЭН. – И что в нем такого особенного?
      Зенит, купола, пустыня – все исчезло. Я лежал на мокром песке и смотрел в утреннее небо Ссылки.
      Что-то было не так во мне.
      Оно не давало работать Советчику.
      Тогда почему я решил, что сработает дефзонд?
      Он попытался – и не смог!
      (КОНЕЦ ВТОРЫХ СУТОК)

 
      (ТРЕТЬИ СУТКИ)

      – Кристалл? Где кристалл?! – вопил кто-то, и этот крик был непосредственно связан с тупой пилой, кромсающей мой мозг.
      – Криста-л-л!!!
      Другой голос:
      – Тут он, тут, Ваше Боссовство, в кармане, а в кармане дыра, так что он провалился за подкладку…
      – А в подкладке нет дыры, Дрюм, детка? – это уже третий голос.
      – Я не детка, а в подкладке нет дыры, Полпинты.
      – Кристалл где?!
      Главная причина жуткой головной боли – буря, разыгравшаяся в моем организме. Еще немного и меня бы вообще разнесло на клочки. Но почему дефзонд не сработал? И почему до этого барахлил Советчик? Ладно, тогда это могли быть неполадки в нем самом, но два сбоя подряд… Конечно, то, что меньше трех, может быть и случайностью, но я в такое не верю.
      – Кристалл!
      Нет, тут явно что-то во мне. Но вот что?
      – Да вот он, вот, Ваше Боссовство…
      Раньше мне казалось, что со мной все в полном порядке. И с головой, и с остальным организмом. Я, вообще-то, никогда не страдал от каких-нибудь серьезных болячек. Что же тогда?
      Я мотнул головой, сел и открыл глаза.
      – Очухался. ублюдок? О-о, как я зол!
      Его Боссовство сидел на кресле с хрустальным бокалом в одной руке и кристаллом-энергонакопителем в другой. Я, как выяснилось, находился неподалеку от него, на диване, и, к удивлению своему, связан не был. Два наемника – детка Дрюм и Полпинты – стояли возле двери. Через высокое, почти до потолка, окно на изразцовый пол падали солнечные лучи, в них кружились пылинки. Небо Ссылки за окном для разнообразия было голубым и без единого облака.
      – Как там тебя… Дрюм… – произнес Свенсус, кладя кристалл на стол. – Я знаю, все вы жулики, но если бы ты попытался украсть кристалл, то это оказалось бы последним в твоей жизни, что ты пытался украсть. Понял меня?
      – Как не понять, Ваше Боссовство… – детка даже приложил руку к груди. – Очень все доходчиво растолковано…
      В дверь за их спиной всунулся Плутарх.
      – Ладно, теперь – проваливайте! – приказал Гленсус.
      – А как насчет оплаты, Ваше Боссовство?
      – Какой оплаты?
      – Как же, как же… – Плутарх шагнул вперед. – В наш контракт входит охрана замка, охрана Вашего Боссовства, ведение этих… боевых действий против сограждан из Хоксуса, одноглазых и кидарцев, буде те сунуться к замку – что назревает, – поиск контрабандных посылок и тому подобное, но преследование каких-то прытких парочек по озерам в наш контракт не входит. Это особое, деликатное, и оплаты тоже требует особой. Нас там было человек двадцать пять и мужики будут недовольны.
      – Там не было и десятка. Хорошо, Полпинты, по полпин… тьфу – по кувшину горячительного.
      – Горячительное – это премиальные, Ваше Боссовство. Премиальные за своевременную поимку и доставку. А оплата – другое.
      – И по две мерки…
      – Вы конечно же хотели сказать, по пять мерок?..
      – Слишком жирно будет для твоего звена, Плутарх. Полпинты, по три мерки. Теперь – проваливайте!
      – Мужики будут недовольны, – сказал Плутарх и, прихватив с собой Дрюма, со вполне довольным видом ушел. Полпинты, слегка покачиваясь, двинулся следом, но у самых дверей остановился и, обернувшись, сказал мне:
      – Я тут по совместительству на нескольких должностях, так что, Рыжий, наверное, еще свидимся.
      Дверь закрылась. Свен Гленсус отпил из бокала и посмотрел на меня.
      – И чего так вопить с утра… – проворчал я, морщась и сжимая голову руками.
      Он произнес:
      – Так вот, значит, тот, кто выкрал из лаборатории КРЭН и доставил мне столько волнений. Я-то думал, ты постарше и покруче. Как звать?
      – Уиш Салоник, – у меня сейчас даже не было сил улыбнуться.
      Он слегка передернулся.
      – Как? Нет, не повторяй! И кто ты вообще такой?
      – Да никто. Просто Уиш Салоник.
      – Я ж попросил не повторять. Гм, значит «просто»?.. Новичок?
      – Да, – буркнул я. – Новичок. Чечако. Тебе-то что?
      – Из какой реальности?
      – Из Бьянки.
      – Не помню такой.
      – Твои проблемы.
      – Во-первых, «ваши», – указал он. – Ко мне надо обращаться на «вы». Во-вторых, проблемы сейчас у тебя, а не у меня.
      Я ответил в тон:
      – Во-первых, кто ты, интересно, такой? Пахан банды уркаганов в каком-то там Хоксусе из какой-то там Ссылки? Ох-ох, тоже мне предводитель козявок, император кузнечиков! Во-вторых, насчет проблем. Что-то тут не видать твоих людей… Что, если я сейчас встану, дам тебе по голове, возьму кристалл и преспокойно уйду отсюда?
      Я заметил, как он напрягся, сжав пальцами тонкую ножку бокала, и внимательно посмотрел на меня. Я в свою очередь посмотрел на него. Некоторое время мы буравили друг друга глазами, затем я сник, а Гленсус расслабился и откинулся в кресле так, что стала видна инкрустированная каменьями рукоять кинжала в ножнах на его ремне.
      – Не-а, – произнес он, поглаживая эту рукоять. – У тебя даже руки трясутся. Мои люди сказали, что когда они нашли тебя, ты лежал полузахлебнувшись, без сил и с судорогами во всем теле. Попробуй сейчас рыпнуться, и я полосну тебя по горлу этим кинжалом. Веришь, что я без особых душевных переживаний смогу это сделать?
      Я еще раз посмотрел на него. Сухопарая фигура Его Боссовства была расслаблена, длинное лицо спокойно, а взгляд – холоден и решителен. Я хмыкнул и сказал:
      – Черт с тобой, верю.
      – Так-то лучше, – улыбнулся он. – Ты, Салоник, просто шпана, понимаешь меня? Так, мелкий хулиганишка. Появился, нашумел, зачем-то вместе с Пат-Раем перевернул две телеги, украл кристалл… и что дальше? Не тебе со мной тягаться. Может, я пока еще не властелин Конгломерата, но то, чего я достиг в этой реальности отбросов, кое о чем свидетельствует… Кроме того, это только начало!
      Я испугался, что сейчас он примется читать мне лекцию о своих несказанных перспективах, как тогда, в лаборатории ученого, и, чтобы помешать этому, быстро произнес:
      – Хочешь цитату? «Итак, властители народов, если вы услаждаетесь престолами и скипетрами, то почтите премудрость». Престолом и скипетром ты, судя по всему, услаждаешься, хоть я и не знаю, что такое «скипетр», а вот с премудростью у тебя не сложилось. Тебя засунули в ореховую скорлупу, а ты чувствуешь себя повелителем бесконечности…
      Возникла пауза, во время которой я успел помассировать ребра и определить, что, кажется, ни одно не сломано. Гленсус сказал:
      – Ну, в общем, теперь насчет того, что я собираюсь с тобой сделать…
      В этот момент дверь приоткрылась, в комнату просунулась исцарапанная физиономия и произнесла злым голосом:
      – Подавать девицу, хозяин?
      – Ага, наконец! – оживился Гленсус. – Сюда ее!
      Дверь открылась шире.
      – Ну заходи, коза!
      В комнату втолкнули Лату – платье на ней вновь было порвано, а сама она была еще более исцарапанная, чем обычно.
      Покачав головой, я откинулся на диване и прошептал:
      – Советчик, слышишь меня?
      Он молчал, скорее всего, окончательно вырубившись в результате энергетической белиберды, произошедшей в моем организме.
      – Здесь Свен Гленсус, – продолжал я. – И здесь Лата. Мы находимся в Зеленом Замке.
      – Уиш, как ты? – спросила Лата.
      – Тускло, – признался я. – А ты?
      (Вооружен? От головы до ног?) – внезапно и вполне отчетливо промолвил знакомый голос в моей голове.
      – От пят до темя, – буркнул я.
      – Да, Салоник, позволь тебе представить… – Гленсус осклабился… – представить мою невесту.
      – Невесту? – вскинулась Лата.
      – Конечно. Свадьбу сыграем сегодня же.
      – Ну, нет!
      – Ну, да. У тебя что, есть выбор?
      Несколько секунд она стояла, сжимая и разжимая кулаки, потом решительно шагнула к дивану, плюхнулась ко мне на колени, обхватила за шею и поведала во всеуслышанье:
      – А я теперь не невинная, понял ты, старый козел?
      – Во дает… – прокомментировали из-за плохо прикрытой двери.
      Ножка бокала с хрустом сломалась в руке Гленсуса, верхушка упала и красное вино растеклось по ковру.
      – Это правда? – спросил он у меня, багровея.
      – Ну, уж и не знаю… – ответил я, обнимая Лату за талию. – Как тут можно знать что-то наверняка? Есть много нюансов, на глаз ведь тоже не всегда определишь… Может быть, ты и не старый… но козел – точно!
      – Ах вот как? – завопил Гленсус, и у меня от его крика вновь заболела голова. – Так вот, да? Вот так, значит? Ну хорошо, Уиш Салоник и Лата Пат-Рай! Я не щепетильный. Никаким устаревшим понятиям не подвержен! Ты будешь моей женой! Но если раньше я еще раздумывал, то теперь решил окончательно! Теперь, Салоник, тебя казнят!
      (Да сохранят нас ангелы господни!) – перепугался Советчик.
      – Казнят? – переспросил я и спихнул Лату с колен. – Это вряд ли.
      – Тебя повесят часа через три!
      – Неужто? Давай рассмотрим этот вопрос поподробнее. Каким образом ты собираешься заставить ее выйти за себя замуж, если повесишь меня? Она что, любит тебя, или хотя бы хорошо к тебе относится? Так ведь нет… Но тебе ведь надо чем-то ее шантажировать, а?
      – Точно, – согласилась Лата. – Если Уиша повесят, то фиг ты меня получишь, Свен. Впрочем, если Уиша не повесят, то все равно…
      – М-да, а ведь когда-то… – задумчиво пробормотал Гленсус… – когда-то ты строила мне глазки… – он театрально взмахнул рукой. – Введите третьего!
      Дверь открылась, и в комнату ввалилось четверо наемников – все они крепко сжимали в руках цепь, к концу которой был за шею прикован Чоча Пат-Рай.
      – Чоча! – ахнула Лата и вскочила.
      – Сидеть! – рявкнул Его Боссовство.
      Я схватил Лату за руку и заставил усесться на диван рядом с собой.
      – Буйный очень, – пожаловался один из наемников. – Прям беда с ним. Такого в нашем контракте не было.
      – Получите премиальные, – отмахнулся Свен Гленсус. – Теперь, Лата, тебе ясно, почему мне не нужен этот воришка, чтобы убедить тебя совершенно добровольно выйти за меня замуж? Я бы мог заполучить тебя и так, без всякой свадьбы, но это не годится. Гленсинги дин Трассары – древний род, надо блюсти приличия. Согласишься – я помилую твоего брата. Откажешься – все равно будешь моей, но их повесят рядом.
      – О чем квакает эта расфуфыренная каракатица? – загремел Чоча, поднимая голову.
      – Как они тебя поймали? – спросил я.
      Свен Гленсус носком туфли отшвырнул в сторону разбитый бокал и пояснил:
      – Я давно знал, что Невод – гнездо непокорных бунтарей, помогающих моим врагам. Этой ночью мои гуманоиды захватили его. В преддверии войны с Кидаром надо было подавить очаги возможного внутреннего сопротивления. К моему удивлению, среди рыбаков оказался человек, которого я так жаждал увидеть. Очень хорошо! Так сказать, одним махом двоих забабахал…
      Чоча шагнул вперед, цепь натянулась, и наемники уперлись ногами в пол.
      – Держите его! – приказал Свенсус нервно. – Да покрепче!
      – Легко сказать, – пробормотал наемник, ближе всех находившийся к Чоче.
      – Такого в нашем контракте не было, – добавил второй.
      Убедившись, что наемники сумели остановить Чочу, Его Боссовство продолжил:
      – Часть рыбаков успела спрятаться в прибрежных лесах, и это, конечно, печально, но их все равно рано или поздно изловят. Ты, Салоник, чуть было не нарушил мои планы. Этот КРЭН был последним, нужным Урбану для совершения большой деформации. Теперь он уверяет меня, что необходимую мощность уже можно накопить. После того, как мы разобьем кидарского эмира и его чепуховое воинство, остатки его армии присоединятся к нам – им просто некуда будет деваться – и вот тогда можно будет десантироваться в Зенит. Но суть не в том. На сейчас моя программа вам троим ясна? Сначала публичное повешение этого молодчика, чтоб другим неповадно было, сразу после этого – моя свадьба.
      Чоча напрягся, закряхтел и, медленно ступая, побрел к Гленсусу. Наемники шумно вздохнули и начали съезжать, скребя ногами по полу.
      – Да держите вы его! – воскликнул Гленсус, вскакивая и отступая за кресло. – И вообще, отправьте этого бычка обратно в камеру!
      Поскольку, не взирая на сопротивление, Чоча продолжал двигаться вперед, ближайший к нему наемник извлек из-за пояса дубинку и огрел Пат-Рая по голове. Тот сделал еще шаг к Его Боссовству, мотнул головой, остановился и упал на колени. По его лбу потекла струйка крови.
      (Что за кровавый и шальной поступок.)
      Лата охнула и попыталась вскочить, я удержал ее и, решив, что обо мне временно забыли и настал подходящий момент, вскочил сам и ринулся на Свена Гленсуса.
      Не знаю, кто и чем швырнул в меня, но тут же воспоследовал удар по моей макушке, я споткнулся, брыкнул ногами и рухнул на холодные каменные плиты.
      Голос Его Боссовства загремел надо мной:
      – Приготовить платье для новобрачной! Подготовить мои парадные одежды! Этих двоих – в камеры! И позвать сюда Полпинты – д л я н е г о е с т ь р а б о т а!

***

      – А все-таки Его Боссовство зря затеял сейчас эту свадьбу. Кидарцы-то вот-вот насядут, надо к осаде готовиться. – Один из наемников схватил меня сзади за воротник и заставил остановиться. В это время другой длинным ключом принялся открывать дверь камеры – одну из многих в длинном ряду, что тянулся вдоль всего коридора.
      – Эх и везунчик ты, Рыжий. Сначала – твоя казнь, сразу после этого – свадьба твоей красули.
      (Расчетливость, приятель, с похорон
      на брачный стол пойдет пирог поминный.)
      – Ты бы лучше заткнулся, – пробормотал я.
      Дверь наконец была открыта, и меня водворили вовнутрь самым простым из возможных способов – пинком под зад.
      Прозвучало напутствие:
      – Полпинты, как всегда, пьяный, но свое дело он знает добре. Ну, будь здоров…
      Дверь захлопнулась, и я огляделся. Камера, совсем маленькая и с низким потолком, была тускло освещена солнечным светом, проникающим через узкое окно.
      На этом окне не было решетки.
      Расшвыривая ногами устилавшую пол гнилую солому, я метнулся к окну – и тут же уразумел, что покинуть камеру этим путем невозможно. Во-первых, окно было слишком узким, во-вторых, просунув в него голову, я увидел замковый двор… с высоты этак метров в тридцать. Что дало мне прекрасную возможность разглядеть происходящее сейчас внизу.
      Там, посреди замкового двора, недалеко от кустов, в которых мы с Латой прятались ночью, на большой деревянной платформе трое наемников с плотницкими инструментами, засучив рукава, в поте лиц своих приспосабливали верхнюю перекладину к "П"-образной конструкции. О назначении данной конструкции догадаться было несложно.
      (Убийство гнусно по себе, но это
      гнуснее всех и всех бесчеловечней!)
      – Захлопнись! – взревел я, вытянул голову из окна и с размаху пнул ногой в дверь.
      Ни к чему это не привело, лишь в коридоре за дверью прозвучало короткое эхо, да начала болеть нога, но я все равно стукнул еще пару раз и добился лишь того, что нога заболела сильнее. Я хмуро сел у стены, стянул сапог и стал массировать стопу. Было тихо, с потолка в углу камеры с занудной периодичностью капала вода. Я натянул сапог и глянул на таймер. Цифры с него исчезли, вместо них тускло светились непонятные буквы ЕГГОГ, да сбоку медленно вращалась белая спираль.
      (Ты все еще окутан прежней тучей?) – осторожно осведомился Советчик.
      – О нет, мне даже слишком много солнца! – рявкнул я. Меня передернуло. Ну вот, сам заговорил стихами! Только этого не хватало! Чтобы половозрелый, здоровый, практичного склада молодой человек, в своем пока еще уме, начал вдруг изъясняться в рифму…
      – Эй, Советчик! – сказал я. – Почему у тебя поехала крыша? Не совсем точное выражение по отношению к тебе, но ты понял. И почему не сработал дефзонд? Это что, такая дурацкая случайность или как?
      (Порвалась дней связующая нить.
      Как мне обрывки их объединить?)
      – Ну и чего бы это значило?
      В моей голове разразилась целая какофония звуков: визг, гул, звон, грохот, вой… Мне показалось, что сквозь все это доносится голос со слегка обалдевшими интонациями: «Ах, неужели я возвращаюсь?» Потом как будто защелкало реле случайных чисел, но тут же умолкло. Началась знакомая вибрация, голова затряслась, в мозгу словно что-то с тихим хлопком лопнуло, и все внезапно прекратилось.
      Советчик произнес:
      (Либо это случайная невероятность, либо невероятная случайность. День добрый, организм-носитель… хозяин.)
      – Вряд ли этот день добрый, – возразил я. – Ты наконец смог выбраться из своей книженции? Ну, хоть подергал на прощание за бороду того, кто ее написал?
      (К сожалению, у меня отсутствуют ручные манипуляторы. Кроме того, автор жил в далекой окраинной реальности и давно умер. А вообще-то мне помог хаос, возникший в вашем организме, и нелинейные флуктуации-завихрения вашего биополя, появившиеся после неудачной попытки реальностной деформации. Я теперь покинул состояние личностного проецирования, но не совсем.)
      – "Не совсем"? Не люблю этого выражения. Что значит это твое «не совсем»?
      (В случае возникновения кризисной ситуации меня вновь будет отбрасывать в прежнее состояние.)
      – Опять будешь сбиваться на стишки? Ну и надоел же ты мне, Советчик! И, раз на то пошло, хочу напомнить, что сейчас я нахожусь в камере, из которой не могу выйти, в ожидании казни. Если это не опасная ситуация, то что тогда, по-твоему, опасная ситуация?
      (Сейчас мы лишь в ожидании кризиса. Это еще не кризис – кризис будет впереди.)
      – Ладно, ладно, – согласился я. – Все ясно. Теперь давай, советуй. И побыстрее.
      (Ну… – начал он. – Первое, что приходит в голо… первое, о чем я подумал, это наличие тайных ходов, ведущих из этой камеры. План, который дал вам…)
      Я перебил:
      – Нет, не выйдет. План остался в моей старой одежде. Брякни еще что-нибудь.
      (Ну… э… Оконное отверстие не подходит?)
      – Нет, слишком узко и высоко.
      (Что ж, тогда остается использовать мою последнюю способность. Вам надо сделать следующее… Встаньте на колени…)
      – Ты уверен? – удивился я – Чем это может помочь?
      (Ну конечно, сейчас это вам поможет. Становитесь, становитесь…)
      Кряхтя я встал на колени.
      (Сведите ладони вместе в вертикальном положении так, чтобы кончики больших пальцев оказались приблизительно на уровне кончика вашего носа…)
      Удивившись еще больше, я сделал и это.
      (Держите руки на высоте подбородка…)
      Я так и держал.
      В голове защелкало.
      (Включен модуль религиозных наставлений.)
      (Повторяй, сын мой! Отче наш…)
      – Отч… – начал я, но тут же опомнился и, вскочив, завопил: – А чтоб ты скис! Совсем шестеренки с осей послетали?! Тьфу на тебя! – я тяжело уселся, привалившись спиной к стене. – Я уже действительно было подумал, что ты можешь вытащить меня отсюда! Религиозные наставления, так твою разтак!
      (Мне этого и враг мой не сказал бы!
      Зачем же вы насилуете слух?) – заволновался он, немедленно сбиваясь на стихи.
      – Это ты уже столько времени насилуешь мой слух! – ответил я тяжело дыша.
      (Откуда эта неприязнь?
      Мне кажется, когда-то мы дружили…)
      – Я терплю тебя, пока ты ведешь себя нормально. Но когда начинаются такие идиотские бредни…
      (Иной и впрямь решит, что в этом скрыт
      хоть и неясный, но зловещий разум.)
      – И прекрати щелкать!
      Щелканье смолкло, наступила пауза, по прошествии которой Советчик виновато сказал:
      (Но это все, что я могу при данных обстоятельствах сделать, хозяин. Ну хотите, я включу блок морализаторских лекций?)
      – Да катись ты со своими блоками!
      Он замолчал, но долго молчать не смог, и вскоре произнес совсем другим голосом:
      – Почему, Салоник, вы не отдали кристалл мне, когда у вас была такая возможность?
      – Как это, дубина, я мог отдать кристалл тебе, если у тебя нет ни рук, ни… – начал я и осекся. Голос не принадлежал Советчику. Да и звучал он не в моей голове.

***

      За окном парил фенгол Смолкин и грустно смотрел на меня сквозь толстые линзы очков.
      – А летяга! – я вскочил и подбежал к окну. – Как вы нашли меня?
      – Я подслушивал под окном, когда вас и девушку привели к Свену Гленсусу. Должен сказать, что вы вели себя довольно дерзко и, по-моему, глупо.
      (Глупость – наш стиль) – вставил Советчик.
      – Заткнись, опухоль, – прошипел я. – Вы тогда вернулись в лабораторию?
      – Вы имеете ввиду, ночью? Да, но там уже появился Урбан Караф, так что КРЭН я не достал. Неужели ученый сращивает кристаллы для того, чтобы увеличить энергию деформации? Разве он не знает о возможной катастрофе? Моя раса…
      – Смолкин! – перебил я. – Можете вытащить меня отсюда?
      – А вы можете пролезть через окно?
      – Не могу, Заратустра меня побери!
      – Как же тогда я помогу вам?
      – Переправьте меня через Шелуху.
      – Но, кажется, я уже говорил – для этого требуются усилия по крайней мере двоих… – Смолкин пожал узкими плечами и перевернулся, расположившись теперь перпендикулярно к стене замка.
      – Я ведь не колдун и не волшебник, Салоник. Я всего лишь представитель расы, у которой хорошо развиты генетические эсперские способности. Вы знаете классическую литературную ситуацию? Комната, запертая изнутри. А внутри труп. Здесь же у нас, так сказать, полуклассическая ситуация. Комната запертая снаружи, внутри – вы. Как вам выбраться наружу? Я не знаю…
      (Организм-носитель…) – начал было Советчик.
      – Усохни, бретелька! – рявкнул я, все еще раздраженный его советом прочитать по самому себе отходную.
      (Но, организм…)
      – А я говорю – заткнись! Это я не вам, Смолкин. Вы видели, куда увели Лату?
      – Куда-то вглубь замка. Ее сопровождало трое наемников и старуха с несколькими платьями в руках.
      – А Чоча?
      – Он сейчас находится в одной из соседних камер. У него раны на ноге и голове.
      (Организм, я лишь хочу…)
      – Молчать! Чоче вы тоже не можете помочь?
      – Но там аналогичная ситуация, Салоник. Такая же камера…
      (Но, разъедри мой контур, хозяин!!!)
      – Пардон, – сказал я Смолкину. – Тут мой занудный внутренний голос хочет поделиться свежими впечатлениями. Одну секунду. Так что там у тебя, ты, капля ртути?
      (Совсем необязательно приводить необоснованные логикой сравнения, мотивации которых возникают лишь на основе чисто ассоциативной внешней адекватности формы и цвета) – разродился Советчик.
      – Если ты отвлек меня только для того, чтобы пробухтеть эту дребедень…
      Он поспешно добавил:
      (Просто я хочу указать на то, что, коль скоро вы сейчас не способны получить план тайных ходов Зеленого Замка, то, может быть, это сможет сделать фенгол Смолкин? В случае, конечно, если…)
      – А! – воскликнул я. – Слушайте, Смолкин, ведь это идея!
      Он осторожно спросил:
      – Какая идея?
      – План тайных ходов замка. Может быть, в этой камере тоже есть какой-нибудь скрытый лаз…
      – Откуда у вас план?
      – Мне его дал Чоча, но сейчас у меня его как раз и нет. Я его забыл в своей старой одежде, когда переодевался. Одежда осталась в… ну, наверное, это называется кладовка или склад. Возможно, она до сих пор там.
      – Где находится этот склад?
      – Вы помните, где видели меня ночью? Окно на том же этаже, только чуток правее. Я прикрыл его, но не закрыл на крючок.
      Фенгол поправил очки и стал постепенно принимать вертикальное положение.
      – Я попытаюсь, но это будет сложно. Сейчас день, и у меня нет возможности так же свободно леветировать из опасения быть увиденным… Но, конечно, я попытаюсь.
      – Попытайтесь… – я выглянул в окно. Наемники уже почти закончили с горизонтальным брусом. – И пытайтесь быстрее. В конце концов, я тогда помогу вам достать КРЭН.
      – Разве вам он уже не нужен?
      – Нет, раз мой билет из Ссылки оказался действительным лишь в один конец. Так что, договорились?
      – Договорились, – ответил он и стал отплывать от окна, произнеся напоследок. – Его Боссовство, кажется, решил сделать вашу казнь публичной, другим в назидание. Из Хоксуса специально посланные наемники скоро пригонят толпу горожан. Не знаю, что происходит в Леринзье, но оттуда доносится ментальный шум, да и обычно слабый фон Шелухи во много раз усилился, будто в преддверии каких-то бурных событий. Кстати, мои соплеменники приближаются к замку. Очень скоро они будут здесь. Я чувствую это.

***

      Десятью минутами позже горизонтальный брус был установлен и появился Полпинты с деревянным табуретом и веревкой. Со своего места у окна я наблюдал за тем, как он поставил табурет, влез на него и поднялся на цыпочки, пытаясь привязать веревку к брусу. Даже сверху было видно, что он слишком мал для этого, но Полпинты не сдавался и все привставал и тянулся, пока табурет не зашатался и он, натурально, не рухнул в кусты. Наемники захохотали.
      Полпинты недолго поскучал в кустах, вылез оттуда, показал наемникам кулак и вновь взгромоздился на табурет. Отвернувшись, я сел в углу камеры и стал уныло постукивать по таймеру. Наблюдать за подготовкой виселицы вообще не слишком радостное занятие, знать при этом, что виселица предназначена тебе – совсем печально. Наверное, Советчика вид виселицы тоже не привел в восторг, так как он продекламировал:
      (Мужчины не достойна эта скорбь.)
      – Скажи, какой от тебя толк? – спросил я. – Насколько я понял, ты стоишь кучу денег. И не дурак тебя выдумал. А какие именно советы ты способен дать?
      (Бытового, социального, морального, эстетического, этического, этимологического, философского, физиологического, политического и физического, а так же коммутационного свойства) – ответствовал он.
      – Хорошо, – согласился я. – Подай мне совет, э… предпоследнего свойства. Как мне физически выбраться из этой камеры?
      (Но я не знаю, – пожаловался он. – Это выше возможностей умственного потенциала, заложенного в меня конструкторами. Я ведь уже охарактеризовал ситуацию. Замкнутое пространство и некий объект, находящийся внутри него. Как объекту преодолеть границы пространства, если его параметры и возможности соответственно слишком велики и слишком малы, чтобы взломать границы?)
      – Чего?
      (Ну ведь имеется одна явная прореха – окно. Плюнуть за окно вы можете. Но ваши параметры, то есть размеры, не позволяют вам вылезти через него. С другой стороны, ваши возможности, наоборот, малы… Ведь на практике вы не можете проломить каменную стену.)
      – Ясно, не могу.
      (Вот. Впрочем, границы пространства не сплошные, помимо одной явной, возможно, имеется энное количество скрытых прорех, но… они вот именно скрыты и потому недоступны… во всяком случае, пока что-нибудь не сделает их… или хотя бы одно из них доступным, сиречь явным.)
      Я немного подумал.
      – Ты, кажется, хочешь сказать, что пока плана нет, мне следует самому поискать?
      (Именно это я и хотел сказать. Раз мы наверняка знаем, что в замке множество тайных ходов, то вероятность обнаружения хотя бы одного в этой камере, конечно же, существует.)
      – Скажи, – произнес, поднимаясь и начиная обстукивать стены, – а какова эта вероятность?
      Он пощелкал и сообщил:
      (Девять из ста.)
      – Великолепно! Можно и не пытаться… – я все-таки простукал одну стену и принялся за вторую. Звук везде был один и тот же, глухой и короткий.
      Проходя мимо окна, я выглянул во двор.
      Несколько наемников, задрав головы, стояли у помоста, перевернутый табурет лежал между ними, а Полпинты болтался, вцепившись в уже привязанную веревку, и дрыгал ногами. То ли проверял ее на прочность, то ли боялся спрыгнуть. Я заметил, что сухопутные ворота широко распахнуты, и в замковом дворе уже начали собираться люди. Позади помоста сидело пятеро наемников с большими цилиндрами – приглядевшись, я уразумел, что это барабаны.
      – Видишь сие? – вопросил я, немедленно озлобляясь. – Видишь, спрашиваю? Теперь поведай мне, каковы шансы на то, что Смолкин успеет?
      Обошлось без щелканья, он, наверное, просчитал это заранее.
      (Двенадцать из ста.)
      – Шикарно! Потрясающе! Еще как-нибудь подымешь мне настроение?
      (Фактор-икс, расстроивший дефзонд, дестабилизирует мою структуру и не дает полностью использовать свой потенциал.)
      – Ага! – я наконец простучал комнату по всему периметру и остановился. – Скрытых прорех обнаружить не удалось. Советуй дальше.
      (Ну, поскольку скрытые прорехи так и остались скрыты, а уменьшить свои физические параметры для того, чтобы проникнуть в явную прореху вы не можете, то… то…)
      – То следует… – подсказал я. – Следует сделать еще…
      (То следует сделать заявление, что выхода я не вижу) – заключил Советчик.

***

      Вскоре обстановка в замковом дворе несколько изменилась: Полпинты наконец-то отцепился от веревки, барабанщики встали позади помоста, горожан прибавилось, больше стало и наемников.
      Все они собрались на представление под названием «казнь через повешенье» со мной в главной роли. Стоя у окна, я размышлял над тем, что за это время мог успеть сделать Смолкин при почти патологическом отсутствии у него житейской смекалки. Наверное, он все-таки нашел ту кладовку, каким-то образом проник в нее… Дальше ему надо разыскать мою куртку… или брюки? Я попытался вспомнить, в каком именно кармане оставил план и, застонав, хлопнул себя по лбу.
      (Ох! – пискнул Советчик. – Организм-носитель, не делайте этого!)
      – План в потайном кармане! – взвыл я и забегал по камере. – Этот очкастый недоумок никогда не догадается заглянуть за подкладку!
      (Бывает так с отдельными людьми,
      Что если есть у них порок врожденный –
      В том нету их вины из-за того, что естество
      Своих истоков избегать не может.)
      – Может быть! – завопил я. – Может быть и так! Может, Смолкин не виноват, что его таким олухом мама родила! Мне что, от этого легче?! Порок врожденный, да?! Если бы вдруг… Как ты сказал? – я умолк и остановился посреди камеры, потому что в голову пришла новая, неожиданная мысль. – Врожденный порок, гм… Слушай, Советчик, ты вроде как решил, что вас с дефзондом выводил из строй какой-то врожденный порок моего организма? А почему так? Почему причиной не может быть что-то не слишком для меня естественное, чем я усиленно занимался в последнее время и что, как бы это сказать… нарушило мое обычное, нормальное внутреннее состояние?
      (Что же это?) – осведомился он.
      – Вот ты подумай…

      Я вновь остановился возле окна, получая какое-то извращенное удовольствие от наблюдения за тем, что происходит внизу. Внезапная догадка уже стала вызывать у меня сомнение.
      (Так что же это? – пищало в моей голове. – Не тяните, хозяин!)
      Во дворе появился Свен Гленсус и стал о чем-то говорить с Полпинтой. Народу еще прибавилось, теперь почти все пространство между донжоном и помостом было заполнено людьми. Ворота наконец закрыли.
      (Так что же?)
      – Пил! – произнес я. – Употреблял алкоголь вовнутрь, понимаешь?
      Тут уж он по-настоящему удивился.
      (Пили?)
      – Да, с самого начала этой истории я почти все время пил. Так уж получалось… Начал пить перед похоронами, потом упился после похорон, потом еще пил с Муном Макоем… который вовсе не был Муном Макоем… впрочем, сейчас это неважно… так вот, с ним я пил на РД-станции, потом пил вино с Чочей, потом пиво, потом опять вино в Неводе. Если учесть, что до того я целых три месяца вообще ничего такого не употреблял, то представляешь, как вся эта смесь на меня действует до сих пор? Пьянство может быть причиной сбоев, Советчик?
      Внизу Его Боссовство что-то сказал, Полпинты повернулся и махнул наемникам. Трое из них встали, взяли самострелы и двинулись к замку.
      Я отпрянул от окна – кажется, они шли за мной.
      (Повышение давления… частичное закупоривание сосудов… С2Н5ОН… молекулы спирта в крови… – невнятно долдонил Советчик. – Кровь, насыщающая мозг, естественно, тоже загрязнена… Усложнено прохождение инициирующих импульсов деформационной волны… релаксация и инверсия… дефрагментация и корелляция… Кроме того, в случае плохой очистки, а очистка, скорее всего, была плохой, либо даже отсутствовала вовсе… смолы и… Эй, хозяин, а вы уверены, что это состояние не типично для вас?)
      – Ну конечно уверен! Никогда не был пьяницей.
      Наемники уже скрылись в замке и очень скоро должны были быть здесь.
      – Так что скажешь, Советчик?
      (Ну, я думаю, мы можем назвать алкогольную интоксикацию одной из причин нарушения функций.)
      – Ага! А тут можно как-то помочь?
      (Увы, хозяин. Я не имею возможности вывести все лишние вещества. Даже специальные химические препараты типа «отрезвины» не выводят, а лишь притупляют действие алкоголя. Он должен выйти естественным путем.)
      – И сколько времени на это требуется?
      (Все зависит от метаболизма каждого данного индивидуума, качества спиртного и некоторых других условий. Но никак не меньше двадцати четырех часов. Клетки же головного мозга очищаются в течение нескольких…)
      – У меня осталось несколько минут!
      (Ну и кроме того, хозяин, я ведь сказал, что алкоголь всего лишь одна из причин. Сам по себе он мог лишь слегка нарушить наши функции, но не подавить их. Наверняка существует еще по крайней мере один фактор… назовем его фактор-игрек, который, так сказать, окончательно добил нас. Эти два фактора действуют совместно, вот в чем все дело.)
      – Еще что-то? Но я не курил безумную траву, не, э… не грыз железо, не пил нефть какую-нибудь… что же еще, Советчик?)
      (Если бы у меня были плечи, то я бы мог только пожать ими. Может быть…)
      – Стоп! – перебил я и прислушался. Мне не показалось, по коридору за дверью действительно кто-то шел, и шаги это приближались.
      – Ну все! – выдохнул я. – Наемники…
      За моей спиной раздался шорох, стало темнее, и я обернулся. В окне маячила голова Смолкина.
      – Вы нашли?! – заорал я.
      – Если вы имеете в виду кладовую, то да. Вашу одежду – тоже. Но я не обнаружил плана.
      – Э-эх! Так я и знал!
      Шаги замерли под дверью моей камеры.
      – Ладно, – обреченно сказал я. – Порок врожденный, что ж тут поделаешь…
      – А вы уверены, что план был именно там?
      – Ясное дело, уверен… – повернувшись к нему спиной, я медленно пошел к двери.
      – В таком случае, может, вы сами посмотрите?
      – Что?! – я развернулся и бросился к окну.
      – Я захватил вашу одежду…
      Из-за двери раздались приглушенные голоса.
      – Так давай ее сюда!!!
      – Чего он так вопит? – донеслось из коридора. – Молится?..
      – Пожалуйста… – голова фенгола в окне исчезла, появилась его рука и забросила в камеру свернутую в узел одежду. Я наклонился и выдернул из него куртку.
      – Да у тебя ж дыра в кармане, Дрюм, детка. Ключ, верно, опять провалился…
      Я развернул куртку и с треском оторвал подкладку. Свернутые вчетверо листы пергамента упали на пол. Голова фенгола вновь возникла за окном.
      – Вот, где он был… – пробормотал он.
      Став на колени, я расправил листы, выбрал тот, который был мне нужен, и впился в него глазами.
      – О, нашшупал, – донеслось из-за двери. – И не называйте меня деткой, чушкари позорные!
      Первый этаж, второй, третий… Камеры… Какая же по счету моя? Я зажмурил глаза, пытаясь вспомнить. Кажется, мы прошли мимо…
      – Щас, щас… есть. – Через секунду ключ заскрипел в замке.
      Точно, пятая!
      – Не той стороной, остолоп. Переверни его.
      Я ткнул пальцем в план и наконец-то увидел маленький прямоугольник своей камеры. Ключ вновь заскрипел в замке.
      Ни одного тайного хода, бесполезно. Я выпрямился.
      Ключ повернулся и замок щелкнул.
      Хотя, если приглядеться, то вот здесь, в уголке прямоугольника, чернила – или чем там писал Чоча? – просто выцвели, и буковки-закорючки в действительности были написаны красным… Подняв пергамент к глазам, я разобрал: «3-й кам. вниз от ок.»
      Дверь за моей спиной начала открываться, и Смолкин отплыл подальше от окна.
      – Мои соплеменники уже совсем близко, – прошептал он на прощание.
      Третий «кам» вниз от «ок»…
      Третий – вниз…
      Третий…
      Ок…
      Вскочив, я метнулся вперед и с силой нажал на третий камень книзу от окна. Он поддавался, и щель между двумя рядами камней расширилась. Продолжая нажимать, другой рукой я скомкал пергамент и движением кисти, так, чтобы не видели наемники, швырнул план в окно. Он улетел вниз, и тут же ним устремилась фигура фенгола, мгновенно скрывшаяся из поля зрения.
      – Рыжий, стой!
      Камень неожиданно поддался, и целый блок стены ушел вглубь и в сторону, открыв темный узкий лаз.
      – В твою спину нацелены три стрелы и, клянусь слепой кишкой Его Боссовства, мы выстрелим, если ты…
      Выдохнув воздух, я нырнул головой вперед. Стрелы с треском ударились в стену над моим задом. Я потерял равновесие и повалился в лаз, ударяясь о выступы плечами и грудью, пополз, извиваясь как червяк, и не видя ни зги.
      Что-то схватило меня за щиколотки и потянуло вверх, я начал брыкаться, но меня тянуло все сильнее и наконец, как пробку из узкого бутылочного горлышка, выпихнуло из лаза и, приподняв в воздухе, швырнуло на устланный гнилой соломой пол.

***

      – А мне показалось, что-то мелькнуло за окном, когда мы вошли. Что-то такое хилое, с алыми полосками…
      – Точно, Дрюм, детка, такой хилый полосатый глюк. Детка-глюк – ха-ха-ха!
      – Я не детка, ты, улбон немытый!
      Они стояли надо мной, все трое, тяжело дыша.
      – Шибко прыткий, – заметил Дрюм. – Я и не знал, что в нашем клоповнике есть такие щели. Как это ты так быстро нашел одну из них?
      Продолжая лежать на спине, я поднял ногу и лягнул Дрюма в пах. Нехорошо бить деток, но мне это доставило удовольствие. Он хрюкнул и упал.
      (Пробей башку! – разъярился вдруг Советчик. –
      Клок вырвав бороды, швырни в лицо!
      А может быть потянешь за нос?
      Ложь забьешь им в глотку?! – он орал все громче, словно намереваясь изнутри расколоть мне череп. –
      До самых легких?!
      Кто желает первым?!!) – громовым голосом закончил Советчик, а потом что-то треснуло, и он смолк.
      Я тоже разошелся и крикнул:
      – Кто хочет получить первым?!
      – Первый уже получил, – заметил Плутарх. – А щас ты получишь… – он заехал мне ногой по ребрам. Я скривился и умолк – вот и вся польза от поэзии.
      – Вставай!
      Глядя на вновь заряженные самострелы в их руках, я тяжело поднялся.
      – Руки за спину! Пшел к двери!
      Я бы мог поспорить с ним, я бы мог даже поспорить с двумя – Дрюм пока в счет не шел – но спорить с самострелами было бессмысленно, и потому я подчинился.
      – Дрюм, хватит плакать, – раздалось за моей спиной. – Пошли уже.
      – А у меня еще и детей-то нет, – всхлипнул Дрюм. – И, могет быть, таперяча никогда и не будет…
      – Будут у тебя детки, детка. В случае чего мы вот с Корчем тебе подсобим. Знаешь, чего его Корчем прозвали? Ежели не знаешь, так он тебе опосля расскажет.
      Говоря все это, Плутарх проворно связал мои руки за спиной и подтолкнул.
      Мы пересекли коридор и стали медленно спускаться по лестнице.
      (Куда ведут? – пискнул Советчик. –
      Ты дальше не иди!)
      – На казнь ведут. Как я могу не идти?
      – Этот паря таки двинутый. Сам с собой разговоры ведет.
      (Насмешка недостойных над достойным…)
      – Точно!
      – Чего ты сказал?
      – Это я не тебе, Плутарх.
      (А ежели заманят вас к воде
      Или на выступ страшного утеса,
      Нависшего над морем, и на нем
      Во что-нибудь такое превратятся,
      Что вас лишит рассудка и столкнет
      В безумие?..)
      – Да нет, меня вешать ведут. Что ты мелешь?
      (Мириться лучше со знакомым злом,
      Чем бегством к незнакомому стремится.)
      – Ну что за многозначительная ерунда, а? И вообще, успокойся. Кризисная ситуация миновала. Теперь мы вновь в ожидании кризиса – самого крупного и самого последнего кризиса в моей жизни.
      (Когда на суд безмолвных, тайных дум
      Я вызываю голоса былого, –
      Утраты все приходят мне на ум,
      И старой болью я болею снова.)
      – В смысле, фактор-икс опять дает о себе знать?
      В голове раздалось громкое «Уфф!», и Советчик провозгласил не то стихами, не то прозой:
      (Клин клином вышибают!)
      – Это чего?
      (Если я вас правильно понял, хозяин, на протяжение последнего времени вы поддерживали в крови определенное количество алкоголя?)
      – Ну, можно и так сказать.
      (То есть, по сути, напившись в первый раз, вы потом даже не увеличивали этот процент, а лишь по возможности поддерживали его на определенном уровне. Как сейчас ваше состояние?)
      – Башка трещит, – признал я. – Во рту пересохло. И вообще муторно на душе.
      (Правильно, это называется похмельем. Вы знакомы с концепцией похмелья?)
      – А это чего?
      (Чтобы, образно выражаясь, придавить винные пары в голове, чтоб организм, а вместе с ним и дефзонд вновь заработали…)
      Лестница закончилась, и мы подошли к двери, из-за которой доносился приглушенный шум.
      (Это, к сожалению, не стопроцентный выход, может и не сработать, но других вариантов я не вижу…)
      Я не заметил, что бы кто-то толкнул ее – мне показалось, дверь распахнулась сама собой. Я шагнул вперед.
      – Так что же делать?
      (Вам надо немедленно опохмелиться, хозяин.)
      Жаркий полдень Ссылки обрушился на меня вместе с гулом голосов не одного десятка людей, и сквозь этот гул, как сквозь вату донесся голос Советчика:
      (Немедленно выпить! Покрепче и побольше!)

***

      Солнце слепило глаза, толпа вокруг колыхалась, гул пуховой периной окутывал замковый двор.
      – Выпить?! – беззвучно орал я. – Ты не мог сказать раньше?! Где я, по-твоему, возьму сейчас выпивку?!
      Наемники, давно переставшие обращать внимания на бессвязные реплики подконвойного, подталкивали меня в спину и переговаривались:
      – Шик, да? Я давно обратил на них внимание. Вот это шузы…
      – А как делить?
      – Может, каждому по штуке?
      – Дурачина ты, детка. Математик хренов… нас же трое! Да и зачем тебе один шуз?
      – Ну, э… Не знаю…
      – Может, жребий кинем?
      Я разинул рот и вновь беззвучно заорал:
      – Та где мне достать выпивку? Отвечай!
      Казалось, что весь замковый двор качается, как палуба корабля в бурю. Яркие краски, гул и близость смерти действовали одуряюще.
      (Но это только вихрь
      Бессвязных слов…)
      – Отвечай!
      (Будь осторожен. Робость – лучший друг.
      Враг есть и там, где никого вокруг.)
      – Никого вокруг?! – безумными взглядом я окинул десятки окружающих меня лиц, будто сливающихся в одно огромное, смазанное лицо самой Ссылки – лицо, на котором одновременно читалось выражения множества разных чувств, от равнодушного интереса и радостного ожидания до полного безразличия и скупого сочувствия.
      (Пощипывает уши. Страшный холод!
      Лицо мне ветер режет, как в мороз!
      Который час?)
      Я взмолился:
      – Не сейчас, Советчик! Это еще не кризис – кризис будет впереди. Слышишь меня?
      (Что ж кажется тогда
      Столь редкостной тебе твоя беда?)
      – Не кажется, а так оно и есть! Кризис наступит, если ты сейчас ничего не присоветуешь. Ну же, неужели тебе наплевать, что со мной будет?
      (Не хриплая прерывистость дыханья,
      Ни слезы в три ручья, ни худоба,
      Ни прочие свидетельства страданья
      Не в силах выразить моей души.
      Вот способы казаться, ибо это
      Лишь действий, и их легко сыграть,
      Моя же скорбь чуждается прикрас
      И их не выставляет напоказ.)
      Мой взгляд вдруг сам собой выделил из толпы одну фигуру, одно лицо…
      Карась стоял, подмигивая мне, одну руку он держал под широкой рубахой…
      Мы прошли дальше, и я вдруг увидел старину Ватти, громилу из «Ворот Баттрабима», который смотрел на меня искоса, а рука его тоже сжимала что-то, скрытое под одеждой… Рядом с ним переступал с ноги на ногу маленький циклоп, рассказавший нам тогда о появлении в трактире Меченного…
      И еще кто-то знакомый виднелся в толпе – и еще, и еще…
      Гул стал тише после того, как мы подошли к висельному помосту, на котором, привалившись плечом к одному из вертикальных столбов и скрестив на груди руки, стоял старый знакомец Полпинты. Между столбами под свисающей петлей находился грубо сколоченный табурет.
      – Ну, Советчик! – воззвал я и одновременно один из наемников произнес:
      – Залазь, милай…
      Я упер колено в помост, и тут три пары рук вцепились в голенище сапога. Не слишком ловко попытавшись отбрыкнуться, я потерял равновесие и опрокинулся вперед, ударившись подбородком о доски. Полпинты секунду осоловело наблюдал за происходящим, а потом бросился в бой. Наемники уже наполовину стянули сапог, но тут Полпинты налетел на них словно смерч – он одновременно пнул ногой в лоб одного наемника, правой рукой залепил оплеуху второму, а левой схватил меня за шиворот и выволок на помост, вопя:
      – Мое! Мое по праву!
      Не ожидавшие такого наскока наемники, ворча, отступили. Полпинты поднял меня на ноги, зачем-то отряхнул мой воротник и повел к табурету.
      – Хо-хо… – пробормотал он. – Вот и встретились, шибздик. Ты еще тогда показался мне подозрительным, не зря, значит!
      Он резко развернул меня, и я увидел весь Зеленый Замок, с его покосившимися виадуками и башнями, полуобвалившимися контрфорсами, кривыми лестницами и развалинами пристроек, и толпу, волнующуюся вокруг замка, и небо над крышами башен, и солнце, пылающее в этом небе.
      (Ну вот! – раздалось в моей голове. – Сол омнибус луцет, я бы сказал. В смысле, солнце светит всем. Хотите совет?)

***

      – Давай! – гаркнул я.
      – Куда нам спешить? – хмыкнул Полпинты. – Сапоги-то и так уже мои. Но, помнится, вчера на тебе было другое шмотье. Какая-то куртка и штаны тоже неплохие, а? И где ж они теперь?
      – Пошел ты!.. – сказал я. – Ну, Советчик!
      (Из какой вы реальности, хозяин?)
      – Из Бьянки.
      (Там практикуются публичные казни при массовом скоплении народа?)
      – Лады, зализай, – приказал Полпинты.
      – Нет!
      – Тю, придурок! – удивился Полпинты. – То сам орет «давай», то не хочет закончить побыстрее. Залазь, грю!
      (Я просто хотел напомнить вам об идее последнего желания. Знакомы с ней?)
      – Нет!
      – Вот же пиндюк! – высказался Полпинты и не слишком сильно ударил меня кулаком в подбородок. Советчик пискнул, и я похолодел от мысли, что сейчас он вырубится, но он лишь пробормотал: «Ох, мои синапсы!». Тем временем Полпинты заставил меня влезть на табурет. Со связанными за спиной руками проделать это было довольно сложно, и я зашатался вместе с табуретом. Полпинты икнул и обхватил меня за бедра, стараясь поддержать мое – и, возможно, свое – равновесие. Сквозь гул голосов донесся смех.
      (Обычай, распространенный во многих реальностях…)
      Продолжая придерживать меня одной рукой, Полпинты махнул другой, и позади дробно загрохотали барабаны. Шум голосов начал стихать.
      (Казнимому дают возможность высказать одно желание. И это желание выполняют… как правило.)
      – Ответственный момент, шибздик. Теперь расслабься и попытайся получать удовольствие, – Полпинты накинул на мою шею петлю. Барабаны гремели, солнце слепило глаза.
      – Любое желание?..
      – Что «любое», Рыжий?
      – Желание! – засипел я. – У меня есть последнее желание!
      – Да неужто? У меня тоже есть куча желаний, и даже совсем не последних. Как раз сейчас я очень желаю выпить и отлить… в любой последовательности. Так что давай быстрее закругляться.
      – Это обычай, распространенный во многих реальностях. – поспешно пояснил я. – Выполнение последнего желания казнимого – важная традиция.
      – Чтой-то не слыхивал о такой оказии, – Полпинты решительно затянул петлю на моей шее. – Ну что, сделаешь доброе дело последнему гума-ноидцу, которого, ик, видишь в своей жизни? Расскажи, где остальные шмотки?
      – Из какой ты реальности? – спросил я.
      – Из этой, как ее… ну, ты же сам только что говорил… А, из Бьянки!
      – Из Бьянки?! – я чуть не упал со стула. – Слушай, и я оттуда!
      – Прими мои соболезнования. Если думаешь, что я по этому случаю не стану тебя вешать, то, значит, ты что-то не то думаешь.
      – Я не о том, Пинта. Ладно, вешай меня, но я хочу, чтобы выполнили мое последнее желание. Хоть это ты можешь сделать для соплеменника?
      – Могу… – охотно согласился он, я поощрительно кивнул, и Полпинты добавил: – Но не хочу. Прощай, шибздик!
      – Стой! – взмолился я, когда он занес ногу, собираясь выбить из под меня табурет. – А если я скажу, где спрятал одежду?
      Полпинты опустил ногу и милостиво согласился:
      – Говори…
      – Но сначала пусть выполнят мое последнее желание!
      – "Последнее-зелание, последнее-зелание…" – просюсюкал наемник раздраженно. – Ты достал меня, Рыжий, с этим своим последним желанием! Плевал я вообще-то на Бьянку. Я уже лет пятнадцать как здесь. Хотя… – он в задумчивости глянул на меня, икнул и почесал нос… – Сопля-менник, говоришь? Одежда, говоришь? С таким прикидом, да еще с этими роскошными шузами я стану первым парнем в замке. Ну, лады… – Полпинты опять махнул рукой, и барабаны смолкли. Толпа тут же зашумела.
      – Жди здесь, никуда не уходи, – приказал Полпинты и, спрыгнув с помоста, рухнул лицом в землю. Я уставился на него, хлопая глазами. Он немного полежал, встал и зигзагами порысил к замку.
      В первый момент я не понял, куда это он, а затем поднял глаза и увидел, что на широком балконе нижнего этажа виднеются две фигуры, одна в темном, другая в светлом.
      Я прищурился.
      Это были Свен Гленсус и Лата Пат-Рай, он – в черном костюме, она – в длинном белом платье. Полпинты остановился под балконом, задрал голову и стал говорить что-то. Свен Гленсус наклонился через перила, слушая.
      Пот стекал по лбу, бровям и щекам, капал с кончика носа. Веревка терла шею, связанные руки ныли. Советчик, дав свой последний совет, молчал.
      Полпинты наконец закруглился, получил какие-то указания и зигзагами устремился обратно.
      – Афф.. – выдохнул он, влезая на помост. – Его Боссовство интересуются, а что, если ты пожелаешь, чтобы тебя отпустили?
      – Не пожелаю, – заверил я. – Мне всего-навсего хочется…
      Полпинты икнул, кивнул, повернулся, рухнул с помоста, вскочил, добежал до балкона и вернулся через пару минут, чтобы поведать:
      – Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь что-нибудь такое, что сильно оттянет казнь? К примеру, захочешь чтоб тебе предоставили «право первой ночи»? Я говорит, мол, и в принципе на это согласиться не могу, и жениться хочу побыстрее, и кидарцы на подходе, и времени совсем не осталось. И вообще, чего ты хочешь?
      – Я просто желаю выпить!
      – Это твое желание я могу понять, – заметил Полпинты и вновь ускакал.
      Гул толпы накатывал волнами, барабанщики позади вяло, без энтузиазма переругивались.
      Полпинты появился вновь с деревянной воронкой в руке.
      – Его Боссовство интересуются – и это все?
      Я возвел очи горе и гаркнул:
      – Все, Зарустра тебя раздери! Просто дай мне выпить!
      – Вообще-то Его Боссовство не хотел ничего и слышать о каких-то там желаниях, но красуля рядом с ним обругала его нехорошими словами, которые мой утонченный язык не поворачивается, мля, повторить. Ну, он и согласился. А красуля, как услышала, чего ты хочешь, так сказала, что ничего другого от тебя и не ожидала. Я говорит, думала, он захочет попрощаться, ну там, поцеловать меня в какую-нибудь особенно запомнившуюся ему часть моего… лица, может, сделать даже какое-нибудь трогательное прощальное заявление, а он… – Полпинты развернулся, поднес ко рту узкий конец воронки и вдруг заорал на весь двор:
      – Волей… ик! Волей Его Боссовства Свена Гленсуса приговоренному к казни Уишу Салоник дается право последнего желания! Приговоренный пожелал выпи… ик! …ить водк-ик! Сие и будет исполнено!
      Сквозь шум голосов донесся смех. Полпинты спросил:
      – Будешь закусывать?
      (Употребление пищи ослабит действие алкоголя) – поведал Советчик, будто я и без него этого не знал
      – Не буду, – отрезал я.
      – Смотри, Рыжий, дело вкуса. Я, к примеру, предпочитаю добрый закусон. Ну, ладно, дам тебе из своих запасов… – он вышел из поля моего зрения и принялся чем-то звякать позади виселицы. Спустя какое-то время один из барабанщиков спросил:
      – Эй, Пинта, скоко можно колдобиться? Вешай его и вся недолга!
      – Прикрой хлебальник, – вежливо ответствовал Полпинты. – Не видишь, парень трезвенник. Хочет налакаться перед неминуемой кончиной до полной абстракции.
      – Пинта, обменяешь шузы? – поинтересовался другой барабанщик. – Все равно ж пропьешь. Хали Гал из Хоксуса мой племяш, так я дам тебе за них бочонок пивной браги. Будешь в нем купаться…
      – Не видать вам этих шузов, чуваки, как своих плоских задниц без зеркала, – заявил Полпинты, возникая передо мной с большим глиняным кувшином в руках. – Сей рыжий молодец возлюбил меня и оставляет мне их в наследство. Ну, за Бьянку, красавец! – он кивнул и сделал большой глоток. – Гм, а как же ты будешь пить?
      – Это что? – с опаской спросил я.
      – Водка. Самодельная водка – сам-огоном зовется. Сам гоню, сам и пью. Крепости необычайной первач. Детка-Дрюм как-то у меня глотнуть выпросил, да так глотнул, так переполнился чувствами, что чуть улбона не родил. Ладно, придумал… – он поставил кувшин, извлек из кармана веревку, обошел вокруг виселицы и вдруг обхватил меня за торс. – Я тебя свяжу так, чтоб локти были прижаты к бокам, а кисти наоборот развяжу. Правую руку будешь держать за спиной, а в левую возьмешь кувшин и приложишься. Как закончишь прикладываться, я твои руки опять свяжу. У меня тут есть ножик, маленький такой, с полметра, так ежели станешь шевелиться излишне, буду тебя колоть в разнообразные места, пока весть не вытечешь. Понял, сопля-менник?
      – Понял, – сказал я.
      Полпинты притянул мои локти к бокам, затянул веревку и отвязал кисти. Я потряс затекшими руками. Из-за стянутой на шее петли наклониться я не мог, а в таком положении доставал до нее лишь кончиками пальцев.
      – Ну, так где твои шмотки?
      – Штаны в кладовке на втором этаже, рядом с лабораторией, а куртка осталась в камере. В углу там валяется.
      Полпинты протянул кувшин, и я вцепился в него, как в спасительную соломинку. Наемник отошел. Ощущая на шее неприятное чешущее прикосновение петли, я поднес кувшин к лицу и скосил глаза. Внутри плескалась мутная жидкость с маслянистой поверхностью фиолетового оттенка. В ноздри ударил запах столь сильный, что меня передернуло, и табурет пошатнулся. Полпинты махнул рукой – барабаны загрохотали.
      – Пей, шибздик! – скомандовал он.
      Я глотнул.
      Переливающаяся золотым солнечным светом реальность Вне Закона свернулась в громадную дубинку и съездила мне по темечку.
      Самогон был крепок, вонюч, неудобоварим… но самое кошмарное – он был ТЕПЛЫМ!..
      – Советчик! – захрипел я, разевая рот, как вытащенная из воды рыба. – Скажи мне… какие шансы на то… что дефзонд включится?!
      Он пощелкал и сообщил:
      (Двадцать из ста.)
      – Великий… Ливий!.. Такие муки… ради двадцати… из ста!
      (Это еще не муки, хозяин – муки будут впереди. Вам еще надо удержать его в своем желудке.)
      Я хлебнул опять, зашатался и просипел:
      – Святители небесные, спасите!
      Рот наполнился горячей слюной, желудок сжался в судорожном спазме. Гулкая барабанная дробь приобрела болезненное звучание.
      Я глотнул еще раз.
      – С а л о ни к и, ч т о в ы д е л а е т е?
      Слова донеслись из далекого далека и прозвучали слишком нереально, чтобы на что-нибудь повлиять. Я опять глотнул, и меня затошнило.
      – У и ш, и д и о т, п р е к р а т и д е л а т ь э т о!
      (О день и ночь! Вот это чудеса!)
      Я вздрогнул и, отодвинув от лица кувшин, как мог наклонил голову, отчего петля врезалась в шею. Никого не было на помосте, только Полпинты стоял впереди, на самом краю, ревниво наблюдая за тем, как я поглощаю его запасы. Показалось, решил я. Предсмертный бред. Просто поджидающий меня на другом конце темного коридора ангел говорит знакомым голосом.
      Я еще раз глотнул.
      – УИШ, МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ, МЫ ПЫТАЕМСЯ ПОМОЧЬ ТЕБЕ!!!
      Долгожданное опьянение не наступало, но зато на рвоту потянуло так, что я лишь с трудом смог удержать свой желудок от выворачивания наизнанку. Табурет под ногами ходил ходуном, слезы текли из глаз, тут же смешиваясь с потом.
      Я сглотнул и прошептал:
      – Чоча, это ты?
      – Конечно, это я!
      Мне показалось, что я вижу в щелях между досками какое-то движение.
      – Салоник, – прошептал фенгол Смолкин. – Я успел схватить ваш план и нашел на нем лаз, ведущий в камеру, где сидел ваш товарищ. Вдвоем мы разыскали подземный ход, ведущий под этот помост. Она стационарная, стоит здесь давно и…
      Увидев, что я перестал пить, Полпинты встрепенулся и шагнул в виселице. Я поспешно приложился к кувшину. Затошнило сильнее прежнего, и я понял, что сдерживать все более настойчивые позывы организма больше не смогу.
      – Перед тем, как из-под тебя выбьют табурет, крикни. Что-нибудь вроде «аллилуйя!» или «оба-на!». Чтоб неожиданно было. Ошарашишь палача, я попытаюсь проломить доски, а летяга перережет веревку. Понял?
      – Я понял, но…
      – Ладно, хватит, шибздик… – сказал Полпинты, подходя и протягивая руку. – Печень кровью обливается, когда вижу, как ты выхлебываешь мой райский напиток. Пора кончать со всей этой лабудой…
      Кричать? Я решил, что есть метод более действенный, согнул руку так, что горлышко прижалось к подбородку, а затем резко разогнул ее, разбив кувшин о голову Полпинты. Он отшатнулся, крякнул и упал на спину. Одновременно с этим ноющая боль пронзила мой живот и в глазах потемнело.
      Крепости необычайной первач, бурля, вскипел в желудке и подступил к горлу. Я рефлекторно попытался согнуться, чтобы уменьшить жгучую боль, и тогда петля впилась в шею, а табурет зашатался особенно сильно и накренился, встав на две ножки, так, что я забалансировал на самом его краю.
      (Какого обаянья гибнет ум!)
      – Начнешь падать – кричи!
      – Падать?!! – истошно взвизгнул я, и после этого табурет наконец вылетел из-под моих ног. – ДА Я УЖЕ ЛЕЧУ!!!

      Боль в желудке была ничем по сравнению с той болью, которая раскаленным железным обручем сжала шею, выдавливая язык изо рта, а глаза из глазниц. Шум толпы и дробь барабанов взметнулись волной грохота и смолкли. Я услышал отчетливый хруст. Замковый двор и сам Зеленый Замок ослепительно сверкнули, дрогнули, подернулись пеленой и начали сереть, уплывать куда-то. Реальность Ссылки стремительно потускнела.
      Потом в звенящую тишину умирающей реальности ворвался грохот. Из-под моих судорожно дергающихся ног во все стороны разлетелись доски, образовав темное отверстие, откуда медленно выплыл фенгол Смолкин с ножом в руке, а следом появилась голова Чочи Пат-Рая. За ухом шелестнуло, веревка дернулась, и сила, удерживающая меня в воздухе и уже превратившая шейные позвонки и гортань в кашу, исчезла.
      Я рухнул вниз. Чоча подхватил меня и поставил на землю, метра на полтора ниже того уровня, где находился висельный помост. Я слабо отпихнул его плечом и упал на колени, судорожно сглатывая. Стало темнее – сверху опустился фенгол. Чоча выхватил у него нож и полоснул по веревкам, стягивающим мои руки. Я выпучил глаза, страстно мечтая вздохнуть.
      Воздух прорвался в легкие, наполняя их великолепной жгучей болью. Я всхлипнул, уперся ладонями в землю, и тогда меня наконец стошнило.
      – Уиш, надо идти, – донесся голос Чочи. – Сейчас они сообразят, что к чему, и прибегут сюда.
      Я кивнул, от чего шею вновь пронзила молния боли, и не слишком успешно попытался встать. Чоча схватил меня подмышки, рывком поднял и потянул вперед.
      – Не… а… до!.. – выдохнул я. – Са… ам!..
      Он продолжать вести меня, и пока я, то и дело спотыкаясь, переставлял непослушные ноги, окружающее начало медленно доходить до моего сознания.
      Мы находились в узком коридоре с земляными стенами, который заканчивался прямо под висельной платформой, а начинался, судя по всему, где-то районе донжона. Потолок был низким, и приходилось нагибаться; фенгол Смолкин летел прямо перед нами, то и дело оглядываясь.
      – Сам! – повторил я уже внятнее. – Сам пойду!
      Чоча глянул на меня и отступил. Пошатнувшись, я взмахнул руками, но все-таки устоял и побрел на полусогнутых ногах, качаясь из стороны в сторону.
      – Как наемники… взяли тебя? – спросил я. Слова давались с трудом.
      – Окружили Невод. Многим удалось уйти по воде, а я не смог из-за ноги. Рыбаки очень злы, большинство наверняка пришло сюда, чтобы отомстить. Да и горожане не любят Гленсуса, как и одноглазые… После того шума, что мы устроили в Леринзье, паучники тоже возмущены. А Свен приказал открыть ворота и напустить полный двор народа, чтобы устроить из твоей казни спектакль…
      – И мои соплеменники уже здесь! – заявил Смолкин.
      Пат-Рай проворчал:
      – Главное, меня интересует – где сестра?
      Я собрался ответить, но тут в коридоре стало темнее и сзади послышались возгласы. Фенгол оглянулся и охнул:
      – Наемники!
      Раздался топот ног.
      – Быстрее! – Чоча подтолкнул меня, от чего я чуть не упал. – Мы спустились в этот коридор из вертикальной шахты. Она гораздо дальше, но по дороге была одна дверь… Где-то справа…
      – Вот! – провозгласил Смолкин, замедляя полет.
      Чоча повернулся и ударил кулаком по засову на узкой двери. Засов рывком сдвинулся наполовину.
      Привалившись к стене, я повернул голову. По коридору к нам трусило несколько наемников, пытаясь на ходу прицелиться из самострелов. Позади них в пролом спрыгивали другие. Чоча опять толкнул засов, и со второго раза сдвинул его до конца. Распахнув дверь, Пат-Рай схватил меня за шиворот и выволок из коридора. Смолкин заплыл следом. В этот момент к нам из полутьмы прилетела первая стрела, но Чоча с треском сломал ее между дверью и косяком, а затем налег всем телом на внутренний засов.
      Мы очутились в просторной ротонде, освещенной с той же интенсивностью, что и коридор, но светом иной природы – мягким голубым светом, проникающим откуда-то из-под высокого, невидимого нам потолка, обтекающим многочисленные беспорядочно расположенные мостки и несколько узких винтовых лестниц.
      – Это внутренняя шахта донжона, – сообщил сверху фенгол, разворачивая план. – Сердце Зеленого Замка. Сюда сходятся все потайные ходы… – его голос отдавал гулким эхом.
      – Чоча, я видел Лату, – произнес я. – Она была на балконе вместе с Гленсусом.
      – Где?
      – Балкон на первом этаже той пристройки с лабораторией.
      В дверь с силой ударили, и деревянные петли затрещали.
      – Ищи, летяга! – приказал Чоча.
      Смолкин с шелестом повернул план.
      – Балкон на первом этаже… Э… северная пристройка… – пробормотал он. – Сейчас, сейчас…
      Удар в дверь повторился.
      – Уиш, за каким дьяволом тебе понадобилось пить на виселице? – поинтересовался Чоча. – Ты совсем сбрендил?
      – Дефзонд, то устройство, которое должно было переправить меня в Зенит, не сработал, понимаешь? И мы с Советчиком решили, что виновата выпивка. Закупорка сосудов и все такое. И Советчик посоветовал мне выпить еще, чтобы…
      – Самая идиотская идея из всех, которые я…– начал Пат-Рай, но его перебил Смолкин.
      – Сюда! – воскликнул летун, указывая на одну из винтовых лестниц, и начал подниматься. – По контрфорсу мы сможем…
      Дверь уже гудела от яростных ударов, и мы с Чочей ринулись вверх.
      Засов сломался в тот момент, когда мы протискивались через люк, у которого заканчивалась лестница. Пока Чоча запирал его, я спросил у Смолкина:
      – Где этот контрфорс?
      – Вот, смотрите…
      Следом за ним я выглянул в узкое окошко. Прямо под ним начиналась узкая каменная поверхность, покато уходящая вниз. Я перелез через подоконник, уселся верхом и, помогая себе руками и ногами, стал сползать. Раздалось кряхтение – Пат-Рай, с трудом протиснувшись в окошко, последовал за мной.
      Внизу гудела пришедшая в волнение толпа, доносились отдельные крики и лязг, какой-то доморощенный оратор влез на помост и толкал оттуда речь, наемники пытались стянуть его, но горожане не пускали их.
      На меня упала тень, я поднял глаза и увидел, как из-за вершины замковой стены медленно и торжественно выплывают три дирижабля. Толпа дружно взревела.
      Ближе к земле наклон контрфорса стал круче, я начал съезжать без помощи рук, и в конце концов просто упал навзничь, но тут же вскочил и отбежал, пока Чоча не успел рухнуть на меня сверху.
      Рядом какой-то горожанин стукнул наемника палкой по голове, а рыбак и другой наемник, сцепившись, покатились по земле. Со всех сторон доносились крики и ругательства. Я нырнул в дверь, быстро сориентировался, метнулся влево и, промчавшись по коридору, выскочил на балкон.
      Никого здесь уже не было, но отсюда прекрасно была видна всеобщая драка-свалка, охватившая теперь весь замковый двор. Возле уха раздалось сиплое дыхание, и голос Чочи произнес:
      – Они были тут?
      – Да… – начал я, и в этот момент со стороны сухопутных ворот раздался грохот. Одна створка накренилась, сорванная с петель, и рухнула на землю. Душераздирающе визжа, раскручивая над головами лезвенные бичи, во двор ворвался отряд паучников.
      БАБАХ!!!
      Между мной и Пат-Раем что-то взвизгнуло.
      Да по нам же стреляют! – сообразил я. И не из самострела! Пока я, слегка оглохший на одно ухо, поворачивался, Чоча успел покинуть балкон и ринуться вверх по лестнице туда, откуда донесся выстрел. Мы с фенголом устремились за ним.
      БАБАХ!!!
      Со следующего пролета донеслось сдавленное проклятие.
      Тремя прыжками я преодолел последние ступени и вылетел на Чочу, державшегося за плечо. Из-под пальцев сочилась кровь.
      – Это Гленсус, – прорычал он и побежал дальше. – Лата с ним!
      Здесь, на втором этаже, поначалу было гораздо тише, чем внизу, но вскоре из-за поворота коридора – того самого коридора, по которому я ходил прошлой ночью – донесся звук ударов и крики. Прямо под наши ноги выкатился, размахивая руками, наемник, мы перепрыгнули через него и столкнулись лбами в лоб с тем религиозным поваром, который вчера вечером приставал к Лате на кухне. Сейчас у него было багровое, покрытое каплями пота, лицо, изорванный фартук и съехавший на глаза колпак. Он замахнулся длинным столовым ножом, но мы налетели на него и одновременно толкнули так, что он, выпустив нож, кубарем укатился в одну из незапертых дверей, и там вдруг дико заорал.
      – Кто-то есть внутри, – выдохнул я, и тут повар вновь появился в поле нашего зрения – теперь он висел, слабо подергивая ногами и перегнувшись пополам, в метре над полом. За тесемки фартука его обеими руками держал кудрявый темноволосый фенгол.
      – Ваше? – добродушно спросил он. – Здоровый ведь еще дядька. Неповрежденный. Зачем его выбрасывать?
      – Шуша! – закричал позади нас Смолкин. – Наконец-то!
      – Смолк!
      Тело повара упало на пол, и фенголы устремились друг к другу.
      – Вовремя!
      – Мы отправились сюда, как только услышали твой зов.
      – А я побывал в Леринзье!
      Мы с Чочей озирались, соображая, куда подевался Гленсус, и тут я вспомнил про лабораторию.
      – Может быть… – начал я, но в этот момент одна из дверей в дальнем конце коридора распахнулась, и из нее спиной вперед вылетел ученый Урбан Караф, а за ним показалась голова и рука Его Боссовства. Рука сжимала массивный четырехствольный пистолет.
      Глаза Гленсуса блеснули, дула пистолета повернулись к нам, и мы с Чочей отпрыгнули в противоположные стороны.
      БАБАХ!!!
      Грохот выстрела на мгновение заглушил радостные возгласы фенголов и доносящийся из двора гул.
      – И-и-я-а-яй!
      Повар, держась за массивное основание, вскочил и помчался прочь по коридору, громко вереща.
      За мгновение до того, как дверь лаборатории захлопнулась, в проеме мелькнуло бледное лицо Латы.
      Когда мы с Пат-Раем подбежали, ученый, пританцовывая, кружился на одном месте, держась за щеку и в крайнем возмущении тараторя:
      – Он дал мне пощечину! Пощечину!
      Чоча навалился на дверь, Урбан Караф, семеня короткими ножками, подскочил ко мне и вцепился в воротник.
      – Мерзавец! – выкрикнул он мне в лицо. – Недоносок! Ублюдок! Дал пощечину! Шакалоподобный отпрыск стареющей гиены! МНЕ пощечину! Мне!! По-ще-чи-ну!!! – уже почти речитативом стал декламировать он.
      Все еще тяжело дыша, я спросил:
      – Гленсус сможет включить деформационную машину?
      Чоча отошел к противоположной стене и с разбегу ударил в дверь здоровым плечом. ГРУУХ! – разнеслось по коридору.
      – Величайшему изобретателю Конгломерата! – продолжал неистовствовать толстяк-коротышка, тряся меня за воротник.
      – Машина работает? – повторил я.
      – По-ще-чи-ну!!! И вытолкал из моей же лаборатории! Ахха!
      ГРУУХ! – Чоча вновь отошел от не поддавшейся ни на йоту двери.
      – Поще…
      Я оторвал пальцы ученого от своего воротника, схватил за воротник его самого и прорычал:
      – Если сейчас же не ответишь, то получишь еще раз!
      В дальнем конце коридора, позади все еще обменивающихся впечатлениями фенголов появилось несколько наемников, атакующий их паучник – я с удивлением признал в нем Кранта – и пара рыбаков, Карась и красавец-ухажер Милки. Последний с томным выражением лица размахивал над головой своим восьмеркообразным музыкальным инструментом. Судя по звукам, ко второму этажу приближались и другие активисты выясняющей отношения ссыльной общественности.
      ГРУУХ!
      – Говори! – повторил я.
      – Да, он может включить машину, – подтвердил Караф, с некоторым удивлением оглядываясь на Чочу. – Конечно, может. Я сам и обучил его. Собственно говоря, думаю, именно этим он сейчас и занимается.
      ГРУУХ!
      – Сколько потребуется времени на то, чтобы машина вошла в рабочий режим?
      – Несколько минут… И ему наверняка мешает эта девчонка… И еще пару минут, пока гроздь накопит нужную мощность…
      – Чоча! – крикнул я, выпуская толстяка. – Через десять минут Гленсус с Латой покинут Ссылку.
      ГРУУХ! – Пат-Рай, молча покосившись на меня, мотнул головой, слизнул пот с верхней губы и отошел для очередного разгона.
      – Кроме того, я ведь как раз заканчивал доналадку консоли управления, – заметил Урбан. – Там оголена половина контактов и отключен контур сглаживания импульсов. Если сейчас провести деформацию, машина просто сгорит. Мы навсегда останемся здесь!
      – И-и-а-х-ха!
      – Ай!
      – Ой!
      Лезвенный бич свистел в воздухе, музыкальный инструмент издавал немузыкальные звуки, раз за разом опускаясь на головы – наемников теснили. Из перпендикулярного коридора вывалилась толпа циклопов и столкнулась с поднимавшимися по лестнице паучниками и рыбаками. Над клубком тел, который медленно катился в нашу сторону, кружилось несколько фенголов.
      ГРУУХ!
      Смолкин и кудрявый Шуша разжали братские объятья, и второй полетел к эпицентру потасовки, а первый приблизился к нам. Глаза фенгола за толстыми линзами очков сияли неподдельным энтузиазмом.
      – Пришел великий день! – начал он. – Тирании Свена Гленсуса наступает конец, и все народы поднялись, чтобы…
      Тут и Советчик подал голос.
      (Военачальник, баловень побед,
      В бою последнем терпит пораженье,
      И всех его заслуг потерян след.
      Его удел – опала и забвенье.)
      – Где план? – перебил я Смолкина. – Нам немедленно надо…
      Мимо на всех порах пронесся Чоча.
      ГРУУХ!
      Дверь все еще не поддавалась.
      Уяснив, что от него требуется, фенгол опустился ниже, разворачивая пергамент, но я выхватил его из рук Смолкина и впился глазами, пытаясь разобрать Чочины закорючки.
      ГРУУХ!!!
      – Ай!
      – Спасите!
      – И-и-а-х-ха!
      Без толку. На этом листе были отмечены верхние этажи и донжон, но на нем не было коридора с лабораторией.
      – Салоник, вы сможете вылететь наружу и через окно?..
      – Там железная решетка, – заметил ученый, с изумлением глядя на Чочу. – Я сам запер ее, когда услышал весь этот шум.
      ГРУУХ!
      Чоча имел жалкий вид. Его лоб покрывала корка запекшейся крови, левое плечо, наверное, превратилось уже в один сплошной синяк, кровь текла из ноги и сочилась из правого плеча… После каждой атаки он на пару секунд замирал, приходя в себя, медленно отходил назад, наклонял голову и вновь устремлялся на дверь.
      – Молотобоец! – с уважением пробормотал забывший о пощечине Урбан, провожая взглядом несущегося как живой таран Пат-Рая. – Гигант! Не перевелись еще в Конгломерате такие тупоголовые долбаки.
      Я отшвырнул пергамент, лихорадочно соображая, как проникнуть в лабораторию, где на штангах деформационной машины гроздь сплавленных КРЭНов наливалась малиновым светом, накапливая энергию, чтобы вскоре вышвырнуть Свена Гленсуса и – если он потянет ее за собой – Лату Пат-Рай из реальности Вне Закона… а после этого, сгорев, навсегда погаснуть.
      ГРУУХ!
      – Я… я бы… – Смолкин склонился к моему уху и прошептал: – Я бы мог спроецировать вас…
      – Чего?
      – Помните Леринзье? Клеть?
      – Помню. Но вы тогда сказали, что не способны…
      – В одиночку. А вот вдвоем…
      – Это долго?
      – Вовсе нет. Требуется лишь определенное ментальное напряжение. На пару с кем-нибудь я бы смог проделать это. Хочу только предупредить, что большинство сцен, которые вы будете, гм… лицезреть там…
      – Прекратите мямлить! – взмолился я. – Лучше начинайте побыстрее!
      Урбан Караф недоверчиво произнес:
      – Прорыв поверхностной оболочки путем чисто ментальной концентрации? Без дополнительных приспособлений? Неужели такое возможно?
      Вместо ответа Смолкин замер, видимо, подавая какой-то неслышный сигнал. К нам подлетел Шуша. Склонившись к нему, Смолкин что-то зашептал, поеживаясь от смущения. Выслушав, Шуша хохотнул, погрозил мне пальцем и весело сказал:
      – Развратник!
      – Что надо делать? – спросил я.
      – В Клипате пространственные координаты не идентичны координатам реальности-сердцевины. Вам нужно просто идти, двигаться куда-нибудь. Отсюда мы проконтролируем ваше передвижение и, когда будет нужно, вернем обратно. Только вы, э… постарайтесь особенно не смотреть по сторонам…
      – Нет, нет, – вставил Шуша. – Смотрите внимательно, а как вернетесь – расскажите мне. Всю жизнь мечтал…
      ГРУУХ!
      Чоча медленно сполз вдоль покосившейся двери и присел на корточки, жмуря глаза и тряся головой. В углу его рта и под носом алела кровь.
      – Я балдею! – ошарашено пробормотал Урбан Караф. – Мне б такую силищу, я бы, может, и не изобретал ничего!
      Пат-Рай с трудом встал и, сутулясь, вновь отошел от двери.
      – Сколько это… проецирование займет времени?
      – Темпоральные потоки также не идентичны. Вряд ли вы пробудете в Клипате больше нескольких секунд реального времени, хотя вашего биологического времени на это уйдет несколько минут.
      – Тогда приступайте!
      – Кидарцы! – раздался крик со стороны лестницы. – Они высадились! Братва, всеобщий шухер!
      Оставляя на полу скрюченные, слабо шевелящиеся и вовсе не шевелящиеся тела, вопя и ругаясь, толпа покатилась по лестнице. Когда ее уже не стало видно за перилами, одна из фигур медленно поднялась. Прихрамывая, к нам не спеша, вразвалочку, двинулся паучник Крант. Он улыбался во весь рот.
      – Что ж, приготовьтесь, – скомандовал Шуша, и оба фенгола подплыли ко мне, протягивая руки. – Сначала лучше закройте глаза. Вы самим поймете, когда их следует открыть.
      – Хотя некоторые предпочитают не делать этого, – добавил Смолкин.
      – Там мне будет что-нибудь угрожать? – спросил я, зажмуриваясь.
      – В физическом смысле – нет. Угрозе подвергнутся скорее ваши нравственные принципы.
      Четыре ладони легли на мою голову.
      ГРУУХ!
      Звуки сражения вокруг и внутри Зеленого Замка начали стихать, и как будто поток теплого воздуха заструился в моих волосах. На мгновение перехватило дыхание, ощущение ладоней на лбу исчезло.
      Вроде как два жучка шевельнулись в голове и под кожей предплечья – это Советчик с дефзондом по-своему отреагировали на проецирование. Поток теплого воздуха прошел внутри головы, пощекотал мозг и пропал. Груух…– донеслось откуда-то издалека, и все смолкло.
      Я открыл глаза.
      Прямо на меня, широко расставив волосатые ноги, сладострастно скривив полный желтоватых клыков рот, вращая единственным глазом, шла циклопиха.
      Совсем голая.

      Забыв про невозможность физической угрозы, я шарахнулся в сторону, чувствуя, что движения даются с некоторым трудом, словно я нахожусь в воде. Не изменяя направления, одноглазая прошла мимо, и я не стал оборачиваться, чтобы проводить ее взглядом.
      Вокруг было бледное, серо-лилово-желтое пространство, в котором клубились извивающиеся дымные слои. Небо, земля и горизонт отсутствовали. Под ногами находилось что-то мягкое, поддающееся при каждом шаге. Слышался очень тихий, какой-то потусторонний шепот, приглушенный смех и неразборчивые призрачные голоса. Наклонив голову, я оглядел себя и обнаружил, что источился и стал полупрозрачным – дымные слои без помех проплывали сквозь тело. Изумления я не испытал. В Шелухе, кажется, не было места настоящим эмоциям – я превратился в стороннего наблюдателя, хоть и способного к действию, но лишь с оттенками чувств и намеками на желания. Исчезли р и т м ы, все происходило как-то очень плавно и замедленно, без резких переходов, пауз и ускорения. Я пошел вперед, шагая, как по толстому слою ваты. Призрачные голоса стали громче, они переговаривались со сладострастным придыханием. Что-то негромко хлопнуло в голове. Скосив глаза, я увидел, как из правого уха выплеснулась ртутная капля Советчика. Меняя форму, то вытягиваясь, то сжимаясь, он поплыл рядом. Я поднял руку, чтобы поймать его, но он протек между пальцами, распавшись на несколько капелек поменьше. Одна за другой они закружились вокруг головы, тихо хихикая. Я двинулся дальше, и из тусклого марева слева и справа сформировались две колонны, между верхушками которых висела надпись: «ВОРОТА БАТТРАБИМА». Под ней находилось несколько столов, за которыми расположились циклопы и люди, все сплошь голышом. Впереди на стойке сидел сам Баттрабим рядом с тем молодым циклопом, который рассказывал нам о Меченном. Ну и что, отстраненно подумал я, эта вот ерунда так смущала Смолкина? Что-то привлекло мое внимание на ближайшем столе, и я остановился. Прямоугольная столешница была не плоской, на ней виднелись какие-то разноцветные выступы и впадины. Я склонился, заглядывая через головы одноглазых, и увидел миниатюрную Песчанку, домики Хоксуса на правом берегу и шпили Зеленого замка на левом. Я наклонился еще ниже. Теперь стал виден паром, причаливающий к берегу, велотелега и фигурки наемников. Что-то мягко подтолкнуло меня, и я почувствовал, что падаю. Берега медленно расступились, исчезли из поля зрения, река увеличилась, приблизилась, лицо обдало брызгами, и я бесшумно, с головой, ушел в воду. Призрачные голоса издевательски захлюпали и забулькали. Вокруг колыхалось бледно-зеленое марево, в котором кружилось несколько искорок. Я пригляделся. Это были Советчики превратившиеся в серебристых рыбок с короткими прозрачными плавниками, выпученными глазами-бусинками и улыбающимися человеческими ртами. Они затеяли игру в догонялки, прячась друг от друга в моих извивающихс, похожих на водоросли волосах. Снизу что-то подтолкнуло, затем отпихнуло меня в сторону, и я увидел, как рядом всплывает нечто длинное и темное. Я схватился за него, тоже стал подниматься и вскоре вынырнул из воды. Выяснилось, что это широкая стеклянная труба. Меня уже подняло над поверхностью реки, а труба все тянулась и тянулась, при этом постепенно расширяясь. Она была мокрая, и я начал соскальзывать, рискуя опять свалиться в реку, но тут уперся во что-то ногами, и скольжение прекратилось. Я посмотрел. Это оказался обхватывающий трубу гигантский палец с длинным грязным ногтем. По ним виднелось еще несколько пальцев, кисть и вся рука, вместе с трубой поднимавшиеся из воды. Оттолкнувшись, я прыгнул и вскоре смог рассмотреть все это со стороны. Из Песчанки всплывала огромная бутыль, к которой, обхватив ее руками и ногами, сладострастно прижимался великан Полпинты. Медленно вращаясь вокруг оси, бутыль поднялась вверх и скрылась за дымными слоями. Продолжая падать, я понял, что реки внизу уже нет, вместо нее там какой-то колодец, в который я и попал, «приклипатившись» в конце концов на что-то мягкое. Стало темнее. Колодец оказался широким, высоким, с пористыми, неровными стенами. С трех сторон эти стены покато переходили в пол, а с четвертой виднелось широкое темное углубление. Призрачные голоса и шепот звучали теперь гулко и монотонно. Памятуя о том, что надо хоть куда-то двигаться, я опустился на четвереньки и пополз в углубление. Ширина его оставалась прежней, но потолок постепенно понижался, меняя угол наклона, и в конце концов сделался вертикальным, закруглился и перешел в пол. С трудом развернувшись, я выполз обратно и встал. Следовало как-то выбраться отсюда, только вот непонятно – как? Мое внимание привлекли плавающие вокруг головы сгустки. Я вгляделся: теперь это были не рыбки, а миниатюрные рыжие сапожки, которые тихо поскрипывали и подмигивали мне пряжками. Ага, вот в чем дело! – подумал я, и тут же начал увеличиваться, стремительно расти, так что ноздреватые стены сузились, опустились, и я вновь очутился в бледном серо-желто-лиловом пространстве, а колодец с норой-тупиком обернулся сапогом на моей ноге. Шагнув вперед, я огляделся. Несколько бутылей с присосавшимися к ним Полпинтами угадывались вверху, за дымными слоями. Советчики, похожие теперь на серебряных пчел, тонко жужжа, вились над головой. Колонны, столы и циклопы исчезли. Я пошел вперед, отвлеченно думая о том, что пора бы всему этому бреду и закончиться. Пространство дрогнуло, потом еще раз… Толчки стали ритмичными, и из тусклой глубины приблизилось нечто. Я продолжал идти. Советчики превратились в равномерно сокращающиеся алые сердечки. Нечто сделало еще скачок, и остановилось впереди, в поле моего зрения. Брат и сестра Пат-Раи, сросшиеся бедрами, как сиамские близнецы, о трех ногах, двух руках, двух головах и с общим гермафродитном торсом преградили мне дорогу. Лата улыбалась и призывно манила, Чоча хмурился и грозил пальцем. Их левая нога была стройной, женской, а правая – мускулистой и волосатой, мужской. Я остановился, соображая, как лучше обойти Пат-Раев, и в этот момент головы со встревоженными выражениями на лицах оглянулись. Позади них среди дымных слоев наблюдалось какое-то движение. Лата послал воздушный поцелуй, Чоча продемонстрировал массивный кулак, и тандем, в каждом прыжке с силой отталкиваясь средней общей ногой, заскакал прочь. Тут выяснилось, кто напугал Пат-Раев: собственной персоной Свен Гленсус, Его Боссовство, возлежащее на золоченой велотелеге, которую за туго натянутые постромки тянули одетые в разноцветные туники чиновники Эгиды, целая толпа наемников, циклопов и паучников. Одной рукой Глеенсус держал концы шнурков, к которым были привязаны парящие фенголы и несколько игрушечных кидарских дирижаблей, другой – три длинных ремня, заканчивающихся петлями вокруг шей Урбана Карафа, Муна Макой… и меня. Возник смутный оттенок чувства, будто намек на удивление. Я-то здесь при чем? Но я даже не успел толком разглядеть сбя, потому что мы с Муном Макоем исчезли, растворившись в мареве, призрачные голоса слезливо запричитали, дымные слои пошли волнами, и велотелега остановилась. Отпустив постромки, Гленсус медленно повернул голову, словно выискивая кого-то. Впрочем, его глаза были закрыты, потому что веки, длинные и загибающиеся кверху, сплошь состоящие из сросшихся игральных костей и карт, не могли подняться. До сих пор никто из тех, кого я успел встретить здесь, не произнес ни слова, но сейчас Гленсус с натугой разинул рот, и будто затихающее эхо, словно отголосок слов, донесся до моих ушей: «Поднимите… мне… веки…Не вижу…» Несколько фигур бросилось к нему, веки приподняли, и Гленсус указал на меня пальцем. Толпа, состоящая из чиновников, наемников и паучников, медленно побежала ко мне, нелепо извиваясь и гротескно двигая конечностями. Сверху опустилась серебристая веревка. Ближайшие из толпы были уже совсем рядом, Советчики, превратившиеся в миниатюрных паучков, кружились вокруг головы и дергали лапками. Схватившись за веревку, я подтянулся и без помощи ног легко полез вверх. Какой-то еще не уснувшей областью сознания я понимал, что все это ерунда, что здесь ничего не сможет причинить мне вред, но остатки инстинкта самосохранения все-таки действовали, так что я полз до тех пор, пока веревка не начала резать пальцы и не превратилась лезвенный бич. Я поднял голову. Бич свисал с шара-клети, из которого на меня глядело узкоглазое лицо паучника Бобуазье. Возле шара виднелось сплетенное полотнище, на нем терлись друг о дружку сиреневые тела улбонов. Запаха не было, но я все равно предпочел разжать руки, и, еще даже не начав падать, увидел перед собой две фигуры на фоне, не вяжущемся по форме и содержанию со всем предыдущим антуражем. Дымные слои, которые пластами разделяли кожуру реальности Вне Закона, вскипели, разом взметнулись вверх и опали сюрреалистическим водопадом, выплеснувшим меня за границы диковинной Шелухи в обыденность Ссылки, где Свен Гленсус, сжимающий одной рукой Лату Пат-Рай, а другой – массивный четырехствольный пистолет, приближался к РД-машине в обрамлении скрещивающихся штанг, которые венчала слепящая глаза рубиновым светом гроздь спаянных кристаллов-энергонакопителей.
      Воспоминания нахлынули вместе со звуками и запахами.
      Шелуха канула в небытие, реальность Вне Закона заняла подобающее ей место.

***

      Не осознавая пока моего присутствия, Гленсус выворачивал руки Латы и тащил ее к круглой металлической площадке. Дула пистолетов были направлены в потолок, так что при внезапном ударе сзади, даже если палец рефлекторно нажмет спусковой крючок, пуля уйдет вверх, не причинив вреда никому и ничему, кроме балок перекрытия. Для этого мне требовалось всего одна секунда и, если Гленсус ощутит опасность, он все равно не успеет оглянуться, тем более, с пистолетом наизготовку…
      Сцепив пальцы и занеся руки над головой, я рванулся впе…
      ГРУУХ!
      …ред, лишь для того, чтобы тяжеленная дверь, сорвавшись с петель, обрушилась на меня, опрокинув и придавив к полу своим весом и весом повалившегося сверху ошеломленного Чочи Пат-Рая.
      Пока он, покряхтывая и невнятно ругаясь, отползал в сторону, пока я, стеная и ругаясь гораздо внятнее, выбирался из-под него и двери, пока мы оба медленно поднимались на ноги, Свен Гленсус, продолжая сжимать Лату железной хваткой, успел развернуться и взять нас на мушку. Дульный срез, один из четырех, но, в отличие от трех других, уже пустых, несущий в себе смерть, был направлен на нас.
      Гроздь кристаллов в гнезде на пересечении штанг сверкала. Гленсус, медленно пятясь и не выпуская Лату, вплотную приблизился к площадке. Достаточно было одного короткого движения пальца с наманикюренным ногтем, и один из нас… У второго наверняка хватило бы времени, чтобы допрыгнуть до Его Боссовства, но…
      Умирать не хотелось никому.
      Позади в лаборатории появилась вся развеселая компания – оба фенгола, Урбан Караф, паучник Крантуазье и рыбак Карась. Подтаскивая за собой Лату, Гленсус шагнул на край металлической площадки.
      – Стой! – прохрипел Чоча, щедро орошающий все вокруг кровью, текущей из плеча, ноги и головы. – Послушай меня!
      Рука с пистолетом сделала движение, и дула описали овал, захватывая всех нас.
      – Я тебя, конечно, выслушаю, Пат-Рай, – произнес Гленсус. – Но вначале вы все выслушайте меня. Я без проблем спущу курок. Остальные останутся живы, но первого, кто попытается приблизиться, продырявлю. Кто из вас способен на самопожертвование?
      – Ты меня знаешь… – Чоча качнулся и прижал ладонь к окровавленному плечу. – Знаешь, что я могу, а чего не могу. Отпусти ее, уходи сам, и я не стану преследовать тебя. А иначе, где бы ты не спрятался, в любой реальности – найду и прикончу.
      Гленсус перевел насмешливый взгляд на меня.
      – Ты тоже хочешь высказаться, Салоник?
      За его спиной начало кое-что происходить.
      – Ну что ты, – сказал я.
      – Лучше отпусти! – прорычал Чоча. – Я достану тебя!
      – После этой деформации кристаллы наверняка сгорят. И очень маловероятно, что вы наткнетесь еще на одну посылку макрофагов. Вслед за мной вам не выбраться из Ссылки.
      Бледное лицо Латы было обращено ко мне, но я игнорировал ее призывный взгляд, потому что внимание мое было приковано к тому, что происходило позади круглой площадки.
      – Видишь, Пат-Рай, Салоник благоразумно молчит. Он уже понял, что к чему… А ты, конечно, парень крутой, но, даже если тебе удастся покинуть эту реальность… что практически исключено – все равно, с одним крутым парнем я как-нибудь справлюсь.
      Процесс за его спиной продолжал развиваться… в нужном направлении.
      – Слышь, Свен-Глен… – произнес я. – К чему вся эта болтовня? Тебе и так кранты.
      Он осклабился и сделал еще один шаг, затащив на платформу извивающуюся Лату. По тому, как напрягся стоящий рядом Чоча, я понял, что сейчас он, несмотря ни на что, бросится вперед. Это могло все испортить, и я схватил Пат-Рая за локоть. Гленсус вновь попятился, и две фигуры исказились в потоках струившегося над круглой площадкой воздуха.
      В этот момент процесс, за которым я наблюдал краем глаз, подошел к своему завершению.
      В углу лаборатории на консоли кубической машины разом погасли все лампочки, потом загорелась одна, зеленая, и в лежащем рядом металлическом круге замерцал воздух.
      Это продолжалось недолго. Мерцание прекратилось, и возник человек.
      Человек как человек – не низкий, не вы-сокий, не толстый, не худой, не лысый, но и не слишком-то волосатый, – и скорее светло, чем темноволосый, хотя блондином я бы его тоже не назвал, – одетый в мышиного цвета пиджак с перламутровыми пуговица-ми, белую рубаху, черные, несколько коротковатые, мятые брюки, из-под которых виднелись белые носки и черные остроносые штиб-леты на высоких каблуках. Лицо его было хорошо знакомым.
      В правой руке человек держал баул коричневой кожи.
      – Помнишь меня, Свен?
      Гленсус, услышав этот голос, вздрогнул и начал оборачиваться.
      Шагнув к площадке, Мун Макой перегнулся через перила и с силой опустил баул на его голову.

      Все зашевелились и заговорили разом. Фенголы вплыли в лабораторию, обмениваясь репликами с паучником и рыбаками, ученый, взволнованно лопоча, подскочил к РД-машине и стал что-то поворачивать на консоли управления, от чего гроздь кристаллов погасла. Лата спрыгнула с площадки, заставила брата усесться на стул и оторвала от подола платья-рубашки изрядный кусок. Мун Макой сел рядом и поставил между ног баул.
      Первым делом вытащив из безвольной руки лежавшего ничком Гленсуса пистолет, я проверил его.
      Так и есть – разряжен полностью у меня было такое подозрение, но… всего лишь подозрение. Отбросив оружие, я остановился перед Макоем и сказал:
      – Привет, Мун.
      – Привет, Уиш, – откликнулся он, задумчиво глядя на меня снизу вверх.
      – Мун? – переспросил Чоча. – Этого человека зовут…
      – Знаю, – перебил я. – Мак. Мак Маклер. Или, может быть, Хас Халлер? Или Хуансло Хит? Какие еще у тебя есть имена?
      Лата, перевязавшая брату плечо, и теперь отрывавшая от подола второй кусок, чтобы перевязать голову, вслед за Чочей уставилась на нас. Оба фенгола подплыли ближе, прислушиваясь к разговору.
      – Мак Маклер?! – взвился Караф. – Вы изобрели это устройство?
      – Да, я его изобрел, – подтвердил человек, ставший центром всеобщего внимания. – И мое настоящее имя – Мак Маклер. А ты давно догадался, Уиш?
      – Частично я начал догадываться еще когда РД-машина вышвырнула меня из Ливия в Ссылку. Сначала я было подумал, что ты – тот циклоп, с которым я дрался на станции, только закамуфлированный, но потом сообразил, что к чему. Вспомнил, понимаешь, слова лекаря из Белянов о том, что организм Хуансло Хита не соответствует его возрасту… мол, слишком молодой. И что причины смерти его и кузнеца одинаковые. Конечно, ведь тогда, в башне, я нашел труп именно кузнеца, только закамуфлированный под Хуансло! Зачем тебе все это понадобилось?
      Он пожал плечами.
      – Понимаешь, мы тогда с Гленсусом и Кралевски ограбили спецфургон, но Гленсус слишком рано начал тратить деньги, и Эгида вычислила нас. Уже здесь я заново отстроил устройство, с помощью которого мы когда-то скрылись после ограбления спецфургона… Ну, об этом ты не знаешь. Так вот, мы с Кралевски исчезли из Ссылки, но сразу возвращаться в Жемчужный Нимб, да и вообще в какой-нибудь цивилизованный сектор не могли. Вот мы и поселились в Бьянке. Провинциальная, малоинтересная для Эгиды реальность подходила лучше всего. Через полгода я пристроился смотрителем… особое, понимаешь, удовольствие, работать на Эгиду, одновременно прячась от нее. Но деятельная натура Кралевски не давала ему сидеть на месте, мы начали ссориться, и через некоторое время ночью он исчез – отправился на прайтере к станции и удрал в какую-то реальность Прайтер потом на автопилоте вернулся в Беляны пустой.. У нас была и другая причина для размолвки – Прорва в Жемчужном Нимбе, где после ограбления мы спрятали корневые матрицы кристаллов. Они стоят очень дорого, и Кралевски хотел забрать их, а я считал, что пока еще слишком рискованно возвращаться в Нимб. Я прожил в Бьянке почти год без всяких приключений, а затем вдруг начались странности. Кто-то в мое отсутствие дважды пытался проникнуть на станцию, позже – выкрасть КРЭН. У меня возникло ощущение, что за мной наблюдают… Это очень настораживало. То ли интриги Эгиды, начавшей соображать, что я не тот, за кого себя выдаю, и пытавшейся через меня выйти на Кралевски, то ли происки Гленсуса, сумевшего как-то разблокировать мою машину… Чтобы подхлестнуть события и сбить с толку того, кто за всем этим стоял, ночью я выкрал из церкви тело вовремя скончавшегося кузнеца, отвез его на станцию, закамуфлировал под свою внешность и подбросил в дом. Если инициатором была Эгида, то существовала возможность, что они поверят в мою смерть и оставят в покое. Чтобы поддерживать покровы, надо раз в семь-восемь месяцев пользоваться камуфляжцем. Они ведь имеют свойство постепенно дилегализироваться, но тело кузнеца к тому времени уже давно было бы похоронено. Тут откуда ни возьмись появляешься ты, мой старый поставщик ворованных вещиц, и объявляешь себя моим родственником и наследником. Когда ты летел к станции, одноглазый действительно был в шкафу, а я прятался в доме, но за то время, пока прайтер сначала на автопилоте возвращался, а затем вез меня к горам, он успел вырубить тебя, спереть кристалл и вернуться в Ссылку. Тогда передо мной встало две проблемы… Во-первых, даже если Эгида и не подозревает о том, кто я в действительности такой, надо все равно по возможности избежать скрупулезного расследования, во-вторых – что теперь делать с тобой? О том, что в ту ночь должна произойти плановая ревизия, я знал, ну а действия Эгиды по отношению к виновному в пропаже кристалла можно было легко предугадать… так что мне осталось лишь заставить тебя подписать документ об аренде и оставить одного на станции до появления ревизора. Я быстро слетал домой за Советчиком и, когда вернулся, обнаружил, что все сработало на удивление четко: тебя обвинили в пропаже и вернули в Бьянку с дефзондом в плече.
      – Что-то давно молчит Советчик, – заметил я. – Значит, с помощью него ты и наблюдал за мной?
      – Естественно. Советчики вообще интересные устройства, а в этот конкретный экземпляр я добавил одну полезную микросхему, с помощью которой на мониторе в РД-станции Бьянки видел и слышал все то, что видел и слышал он, а, следовательно, и ты. Собственно говоря, именно благодаря этому мне и удалось появиться здесь вовремя.
      – Ну, хорошо… – я придвинулся ближе к нему, намереваясь сделать то, о чем давно мечтал. – А почему Советчик не мог работать нормально? И почему не сработал дефзонд? Что это за фактор-икс?
      – Уиш, ну что ты! Об этом можно было бы и догадаться. Зачем выдумывать что-то новое, если есть возможность объяснить феномен уже имеющимися фактами… – он ухмыльнулся. – Я слышал все ваши споры с Советчиком на эту тему. Никакого ни врожденного ни приобретенного порока в твоем организме нет. Все очень просто… – Маклер замолчал.
      – Так что же это? – спросил я после паузы.
      – Ответ неизбежно разочарует тебя. Ну, не понимаешь? Даже после того, как я сказал тебе, что именно добавил в конструкцию Советчика? – Он вновь ухмыльнулся. – Да они же сами и выводили друг друга из строя, Уиш! Закодированная информация, посылаемая моей микросхемой через реальности в Бьянку, тоже двигается вдоль специально задействованной тахионной цепочки, и две такие цепочки – информационная и дефзондовская – исходящие практически из одной точки, скоррелировали и взаимно нарушили друг друга. Эта твоя идея насчет выпивки – полный бред. Кстати, лучше поставить на место и припереть чем-нибудь дверь.
      Тяжело поднявшись, Чоча сказал:
      – Карась, Крант, летяги, помогите мне.
      – За мной должок, Мак…
      Я размахнулся и ударил его в челюсть. Маклер перевернулся вместе со стулом, взбрыкнув ногами, я же молча поднял с пола баул, раскрыл его и, оглядев, содержимое, достал коробку из твердого толстого пергамента.
      – Зачем ты его? – спросила Лата.
      Я пояснил:
      – Тебя он конечно спас, но меня с самого начала втравил во все это.
      Чоча с остальными подняли дверь, приставили ее к косяку и стали подтаскивать тяжелый лабораторный стол.
      На круглой площадке Свен Гленсус вдруг зашевелился и попытался приподняться. Вреда теперь от Его Боссовства никакого не было, но я перемахнул через перила и тюкнул его по темечку рукоятью извлеченного из баула щуп-захвата. Гленсус дернулся и затих.
      Из коридора донесся шум.
      – Быстрее! – поторопил у двери Чоча. – Ставьте вот это сверху…
      Мак Маклер тяжело сел и осторожно потрогал челюсть.
      Сойдя с площадки, я приблизился к окну. Сквозь решетку была видна часть замкового двора и край приземлившегося дирижабля. В разных местах и в разных позах валялись слабо шевелящиеся тела, толпа кидарцев осаждала донжон, сквозь запертые двери обмениваясь дружелюбными репликами с уединившимися внутри защитниками. Я поднял щуп-захват и приставил его к уху.
      (Хотите избавиться от меня, хозяин?) – голос у него был грустный.
      – Возможно, не навсегда. Может быть, ты еще и пригодишься. Но в любом случае, из тебя надо вытащить ту микросхему. А пока, до свидания… Советчик… когда вы… ну, находитесь сами по себе… вы что, живете в тишине и темноте?
      (Я просто незаметно для себя засну. И проснусь только когда меня вновь инициируют. А если бы вас повесили, а я бы остался внутри! Навечно внутри черепа, наедине с умершим мозгом и постепенно сгнивающей плотью, как узник среди…)
      Я поспешно утопил кнопку на рукояти и почувствовал, как лепестки вдвигаются вглубь ушной раковины и разворачиваются там. Короткая боль, тихий хлопок… Я вытряс из щуп-захвата на ладонь серебристую каплю и, помедлив, сунул ее в карман.
      – Вы все равно пошли по неправильному пути, – раздался за моей спиной голос Мака Маклера. – Если гроздь достигает определенного объема, накопленная в ней энергия приведет к коллапсу…
      – Чего, чего? – возмутился Урбан Караф.
      Я обернулся. Маклер вновь сидел на стуле, все столпились вокруг него. Под дверью громоздилась гора мебели. Ученый по своему обыкновению подскакивал и пританцовывал.
      – Откройте, именем лучезарного эмира! – донеслось из коридора, и в дверь ударили.
      – Я экспериментировал с этим, да и не я один, – продолжал Маклер. – Но на определенном этапе отказался от идеи грозди. Когда-то у других исследователей, которые не остановились вовремя, эксперимент привел к крупной трнсреальной катастрофе, нарушению силы поверхностного натяжения нескольких реальностей, которые тахионные потоки буквально стянули вместе.
      – Вранье! – выкрикнул Караф. – Инсинуация! Не верю, ахха!
      – А где Салоник? – спросил Маклер, пожимая плечами и оглядываясь. Его взгляд сфокусировался на щуп-захвате в моей руке, глаза расширились.
      – Уиш, ты что, вытащил Советчика?!
      В дверь опять ударили, и тот же голос произнес:
      – Не хотите открывать, а? Вот сейчас ворвемся внутрь и всех вас там вдребадан раздеребаним!
      – Да! – с вызовом ответил я Маку. – Имеешь что-нибудь против? Он надоел мне, и к тому же я не могу позволить, чтобы за мной постоянно следили… – я подскочил, выпустив щуп-захват.
      В левом предплечье возникла короткая пульсация.
      – Болван! – сказал Мак Маклер. – Иногда ты вел себя умно, а иногда – как провинциальный болван! Ведь дефзонд опять включится после того, как подавляющая его работу тахионная цепочка Советчика исчезнет. Теперь ничего не помешает ему…
      – Но я думал, раз дефзонд одноразовое устройство, то после первого включения он уже не…
      Серебряное облако заклубилось вокруг меня. Я сунул руку в карман, лихорадочно нащупывая твердую каплю и одновременно поднимая щуп-захват…
      В замкнутом пространстве лаборатории выстрел прозвучал особенно громко. Вскрикнув, Карась схватился за бок, все отшатнулись, и мне стал виден приподнявшийся на локте Свен Гленсус. Он держал четырехствольный пистолетик, точную копию предыдущего, только миниатюрную, скорее всего спрятанную раньше в широком рукаве свадебного костюма. Упираясь одной рукой в пол, Гленсус поднялся.
      В дверь ударили сильнее, куча мебели зашаталась.
      – Караф, включай машину! – приказал Гленсус.
      – Свен, этого нельзя делать, – сказал Мак. – Ты не понимаешь, вопрос не в том, что мы останемся здесь. Будет катастрофа…
      – Включай!!! – рявкнул Гленсус.
      Пожав плечами, толстяк-ученый пробормотал: «Я вам все равно не верю, Маклер!» – и подсеменил к консоли управления.
      Я как раз нащупал в кармане Советчика, когда серебряное облако окутало меня, и реальность Вне Закона наконец-то исчезла – окончательно.
      4. Большая Деформация.

      Я рухнул на полосатый матрас под амортизационной сеткой, пребольно ударившись грудью.
      За столом судья Суспензорий, одетый как и раньше в серебристую тогу, подскочил так, что перевернулся кувшин, и вода выплеснулась на ноги лопоухого секретаря.
      – Что? Как? – заговорил судья, глядя на меня выпученными глазами.
      Несмотря на количество произошедших с тех пор событий, я отчетливо помнил, что именно выпало из сумки инспектора Дури Глаупа. Продолжая лежать, я быстро вытащил этот предмет из-под матраса и сунул в карман. Потом встал, подошел к ним и, усевшись на стул, потер грудь.
      – Здорово! – сказал я. – Скольких успели засудить за истекший период?
      Судья пялился на меня, беззвучно разевая рот. Секретарь трепыхал ушами.
      – Ка… как вы попали сюда? – выдавил наконец Суспензория.
      – Что значит – как? – положив ногу на ногу, я откинулся на стуле. – Сами всадили в меня эту хреновину, а теперь спрашиваете?
      – Но… но дефзонд должен был сработать добрых семь часов назад.
      – А он взял и сработал только сейчас. Вот уж не моя печаль. Я как-то сказал вашему инсайдеру – разве толпа разноцветных придурков вроде вас что-нибудь способна сделать как надо? Натурально, он не сработал вовремя…
      – Невероятно! – судья постепенно приходил в себя. – Дефзонды производит консорциум «ЭЛЕКТРИКУМ МАГИК». Их приборы всегда работают безупречно!
      – Ну, значит, сейчас вышел облом. Ладно, в конце концов, плевать на это. Кристалл я не принес. Он был у меня в тот момент, когда этот ваш безотказный дефзонд должен был сработать, но потом у меня его отняли. Так что можно сказать, в том, что я не выполнил задание, виноваты вы и ваша электрическая магия. Отпускайте меня!
      Теперь судья очутился в своей стихии. Он сложил руки на груди и важно произнес:
      – Говорите, КРЭН был у вас? А где доказательства?
      – Какие тут могут быть доказательства?
      – А мы не можем верить словам преступника!
      – Ну и ладно, – легко согласился я. – Можете не верить. Я на это и не надеялся. Значит, отправляйте меня обратно в Ссылку.
      – С чего вдруг? Вы ведь слышали приговор. Либо вы возвращаете кристалл, либо – карьер.
      – Помню, помню. Да вот беда, я не терплю физический труд… когда трудиться приходиться мне самому. Какая польза от меня будет в ваших карьерах? Я только разлагающе подействую на контингент заключенных. Лучше верните меня во Вне Закона.
      Тут он разродился коронной фразой всех судей, правда, с некоторым дополнением:.
      – Приговор утвержден, одобрен и обжалованию не подлежит! Не подлежит, не подлежал и никогда не будет подлежать. На этом от самого своего основания зиждется Эгида. Так что об этом не может быть и речи. Секретарь, вызовите охрану…
      Вскочив со стула, я рявкнул:
      – Стоять! Мы здесь втроем, а? Что, если я сейчас надаю по ушам твоему недомерку, а тебя самого выброшу в окно?
      – Кажется, вам пора вторично ознакомиться с действием принудителя, – ледяным голосом молвил Суспензорий. – Секретарь…
      – Часто вы им пользуетесь? Теперь вам самим пора ознакомиться с его действием!
      Я выхватил коробочку с длинной иглой, и оба они отпрянули.
      – Откуда у вас это?! – прохрипел Суспензорий, хватаясь за сердце. – «Джоки» были заказаны у «ЭМ» исключительно для использования сотрудниками Эгиды! Как он попал к вам? Как вы…
      – Дело в том, что мне надоело быть провинциальным болваном. Вот теперь не обстоятельства будут руководить мной, а я обстоятельствами. – Я наугад ткнул пальцем, и миниатюрное окошко, напоминавшее таймер, только квадратное, озарилось голубым светом. В нем возникло стилизованное изображение – в состоящем из светящихся черточек кресле сидит человечек. Под окошком находилось несколько верньеров и кнопок. Подняв голову, я хищно глянул на Суспензория и стал нажимать.
      – Прекратите! – завизжал судья. – Если вы не умеете обращаться с… Это может привести к…
      Человечек в окошке стал выпрямляться, рядом возник второй – уже стоящий. Коробочка еле слышно загудела, и по игле скользнула голубая искра. Крик Суспензория оборвался.
      «В том и забава, чтобы землекопа взорвать его же миной» – вспомнил я слова Советчика, окинул чиновников довольным взглядом и беспорядочно пробежал пальцами по кнопкам.
      Суспензорий стал медленно подниматься со стула, секретарь, следуя движению человечка в окошке, оттопырив зад, наклонился вперед. Стул упал, когда судья выпрямил ноги и повернулся к секретарю. На лицах выступил пот, глаза от натуги вылезли из орбит. Вспомнив, какие проникновенные ощущения испытывал сам под воздействием «Джока», я порадовался, что могу отплатить им тем же, и опять понажимал на кнопки.
      Человечки на экране стали вытворять нечто уж совсем интересное – и двое чиновников точно дублировали их движения.
      Секретарь наклонился еще больше и вытянул губы; судья мучительно скривился, они сблизились головами… я задохнулся от умиления – они медленно поцеловались.
      – Просто слезы из глаз! – прокомментировал я, поворачивая верньер. –Это – самая умилительная сцена, которую я видел в своей жизни.
      Голубой огонек скользнул по игле в обратном направлении, мышцы невольных комедиантов расслабились, и они попадали на пол.
      Испытывая некоторую эйфорию от содеянного, я провозгласил:
      – Минутный антракт. Потом продолжим.
      – Нет!.. – выдохнул судья, поднимаясь и с омерзением вытирая ладонью дрожащие губы. – Говорите, чего вы добиваетесь?
      Секретарь, болезненно охая и постанывая, встал и смущенно покосился на шефа.
      – Все того же. Отправляйте меня в Ссылку.
      – Хорошо. В свете предоставленных вами аргументов я не вижу причин для отказа и…
      – Теперь слушайте меня, – перебил я. – Сейчас мы втроем выйдем отсюда…
      – Но с вами мог бы отправиться он.
      – За кого вы меня держите? Нет, мы идем втроем, и эта штука будет у меня наготове.
      Суспензорий, кажется, наконец заставил себя смириться с моим техническим превосходством, и в этот момент здание ощутимо дрогнуло.
      – Что это? – изумился секретарь. – Землетрясение в Зените? Но ведь такого не может быть! С тектонической точки зрения здесь…
      Последовал еще один толчок, мощнее первого. В окнах зазвенели стекла, архивный шкаф у стены качнулся. Я убрал принудитель в карман.
      – Ну вот, кажется, наша с вами экскурсия отменяется.
      Вновь толчок сотряс пирамиду. Шкаф отделился от стены и рухнул, рассыпав по полу осколки стекла.
      – Значит, Гленсус добился своего, несмотря на возражения Маклера, и заставил Карафа включить машину.
      – Что это значит? – переспросил судья, обеими руками вцепившись в стол и присев.
      – Мак Маклер назвал это коллапсом. Не знаю, что при этом происходит, но предпочитаю в это время находиться поближе к земле. Будьте здоровы, господа чиновники! Мне теперь нет нужды возвращаться в Ссылку. Наверное, Ссылка сейчас сама пожалует сюда.

***

      Новый толчок, сильнее предыдущих, потряс пирамиду до самого основания и чуть не вышвырнул меня из узкого коридора с белыми стенами, вдоль которых тянулся слегка провисающий канат. Споткнувшись, я полетел на пол и упал так, что голова оказалась за краем коридора, и перед моими глазами предстал гигантский зал, вся нижняя половина которого была скрыта висячими мостиками, коридорами, веревочными лестницами и канатами.
      В зале царили сумятица и встревоженный гул, по канатам в разных направлениях скользило множество разноцветных фигур. Я встал, соображая, как побыстрее спуститься вниз без помощи устройства для скольжения.
      Здание уже ходило ходуном, мостки, коридоры и лестницы колыхались. Сзади раздался топот, я обернулся, и прямо в мои объятия вынесло лопоухого секретаря.
      – Салоник! – выдохнул он, смущенно отстраняясь. – Я не виноват в том, что с вами произошло! Это все Суспензорий, вы ничего такого не подумайте, хоть он и мой начальник, но мы с ним никогда не любили друг друга. Я с самого начала был на вашей стороне!
      – Ладно, – проворчал я. – Сейчас не до того. Как нам быстрее спуститься вниз?
      – О, обычно это несложно… – он извлек из-под тоги скобу с лакированной крестовиной и приспособил ее на одном из тянувшихся мимо нас канатов. – Вот сюда. Я сяду сзади.
      Перекинув ногу через поперечную перекладину, я схватился за кожаные петли. Секретарь задышал над самым ухом, обхватывая меня за поясницу.
      – Эй вы там, не так нежно! – гаркнул я.
      Он оттолкнулся, и мы заскользили по канату, быстро набирая скорость.
      Административный корпус теперь беспрерывно дрожал, на наших глазах висячий мостик впереди оборвался, с него градом посыпались разноцветные фигуры.
      Ветер свистел в ушах. Канат, по которому мы неслись, начал покачиваться в быстро увеличивавшейся амплитуде…
      – Сейчас уже… – начал было секретарь, и тут канат оборвался. Я успел схватиться за него, секретарь вцепился в меня, и, рывком изменив направление движения, мы стали падать по дуге. Крестовина со скобой и петлями улетела куда-то. Я крякнул от боли, когда волокна каната резанули ладони.
      Канат зацепился за что-то в нескольких метрах над нами, в результате чего радиус дуги уменьшился, а скорость мгновенно увеличилась. Когда мы очутились в верхней точке дуги, я разжал пальцы.
      Пролетев по инерции еще пару метров, как раз под ногами вопящего чиновника, мы шмякнулись на крышу висячей трубы-коридора. Она тут же стала накреняться, и я вцепился в какое-то подобие щели между плотно пригнанными лакированными досками. Секретарь борцовской хваткой сжимал мою поясницу. Труба накренилась еще больше, и мои пальцы соскользнули. Несколько секунд мы падали, зал административного корпуса ревел, грохотал и отсверкивал тысячами белых сполохов, а затем я животом упал на очередной канат, и от толчка руки лопоухого наконец с сожалением оторвались от меня – тонко взвизгнув, секретарь исчез где-то внизу.
      Некоторое время я, как тряпка, висел на наклонном канате, медленно съезжая по нему, потом помотал головой, восстанавливая порядок в мозгах, сделал «солнышко» и, повиснув уже на руках, глянул вниз. Метрах в четырех подо мной распростерлось тело секретаря, перепрыгивая через него, бестолково и вроде бы бесцельно, как муравьи в растревоженном муравейнике, сновали эгидовцы.
      Впрочем, цель у них все-таки была: как можно быстрее выбраться из-под грозивших рухнуть в любую секунду сводов. Собственно говоря, такая же цель стояла и передо мной, вот только я собирался действовать более целенаправленно. Повисев еще немного, я выбрал момент и, разжав пальцы, упал рядом со слабо ворочавшимся лопоухим.
      – Ладно, давай за мной… – процедил я сквозь зубы, одной рукой поднимая его за шиворот с пола, а другой нащупывая в кармане плоскую коробочку «Безвольного Джока».
      Раздался особенно сильный грохот, и недалеко от нас обрушился целый сектор стены, обдавая все вокруг мраморным крошевом. Далекий купол расколола широкая трещина. Нагнув голову, я ринулся вперед, волоча за собой секретаря и раскидывая попадавшихся на пути чиновников.
      Как я и предвидел, «Джок» вскоре понадобился – все пространство открывшегося перед нами широченного входа перекрывала куча копошащихся тел. Сзади, нещадно толкая нас, набегали новые эгидовцы, и я сунул коробочку под нос секретарю
      – Мне нужно включить его на полную мощность. Как это сделать? – прокричал я ему в ухо.
      – Что? Как? – ошалело залопотал он. Я с размаха дал ему подзатыльник и рыкнул: – На максимум, быстро!
      Он рассматрел «Джок», щелкнул одним из тумблеров и до отказа повернул верньер. Плоская коробочка загудела – звук не был слышен в грохоте и реве толпы, но ощущался кожей ладони как настырная вибрация. Кто-то сильно толкнул нас сзади, не оглядываясь, я отпихнулся плечом и повернул торчавшую из принудителя иглу в сторону входа.
      – Максимальная разветка и максимальный импульс. Но он выйдет из строя от перегрузки, – вякнул секретарь.
      Трещина у куполе быстро расширялась, сверху в толпу падали обломки мраморных плит, какие-то рельсы, стержни, перемычки и тела в разноцветных тогах.
      Разгорелся яркий голубой огонек, быстро превратившийся в целое световое пятно. Вибрация усилилась, пятно потекло по игле и соскользнуло с ее кончика, кольцеобразно расплываясь в воздухе и бледнея по мере увеличения.
      Над людской свалкой раздался хоровой стон, и копошение тел разом прекратилось. Куча обернулась гротескной групповой статуей, произведением безумного скульптора, с торчащими из общей массы в разные стороны и под разными углами человеческими конечностями. Корпус «Джока» стал нагреваться, я увидел, как игла, плавясь, прогибается под собственным весом. Самые резвые из не попавших в невидимый конус эгидовцев уже карабкались по застывшим телам и, подтолкнув секретаря, я отшвырнул принудитель и ринулся вперед.
      Сведенные судорогой тела были твердыми как камень. То и дело проваливаясь руками и коленями, я на четвереньках пополз через живое препятствие. Вскоре после того, как принудитель перестал действовать, и я уже слезал с противоположной стороны, тела начали шевелиться, а конечности, слабо подергиваться.
      Длинными прыжками я помчался дальше. Громко сопящий секретарь не отставал. На бегу я оглянулся.
      Оба кудрявых мраморных мужика, якобы поддерживающие арку входа, медленно заваливались вперед, прямо на толпу, которая лихорадочно разбегалась и расползалась во все стороны. Купол здания начал проваливаться внутрь самого себя, огромный ветряк над ним неудержимо кренился.
      Земля под ногами разверзлась, мы с секретарем прыгнули, нас накрыло чем-то и опрокинуло. Упершись руками, я приподнялся и обнаружил, что сжимаю металлические ячейки вырванной из земли оградительной сетки. Спихнув ее с себя, я осмотрелся.
      Здания административного отдела уже не существовало, впереди из карьера выскакивали перемазанные глинной заключенные, рядом рушились стены бараков.
      – Великий Конгломерат! Глядите!
      Я посмотрел вверх, и меня ослепило сверкающее солнце Зенита.
      Оно изменялось, разрасталось и набухало злым пурпурным пламенем, в небе лучи его бликовали на корпусах улепетывающих прайтеров, а сзади прайтеры настигал взметнувшийся над нашими головами красный песчаный вал.
      А еще выше в небе просматривались какие-то размытые, бледные, быстро увеличивающиеся пятна… Нет, скорее, если только такое возможно, они были не в небе, а з а н е б о м, словно колоссальные сферы приближались сейчас к Зениту из глубин Конгломерата.
      Вал все поднимался и вздыбливался, в извивающихся по его склону красных потоках исчезали казавшиеся отсюда игрушечными купола Эгиды. Вал завис над нами, скрыв солнце. Внезапно потемнело. Я быстро присел, уперся ладонями в песок и нагнул голову.
      На одно мгновение фантастически искореженная реальность Зенит застыла в неподвижности – только бледные сферы за серым теперь небом приближались в звенящей тишине, – а потом циклопический песчаный вал рухнул, и раздался умопомрачительный вселенский грохот, словно сам Большой Конгломерат Сопредельных Реальностей расхохотался над жалкой попыткой населяющих его маленьких существ повредить ему.
      Тут мои уши заложило.
      И я предпочел закрыть глаза.

      Слабый толчок в плечо.
      Нет-нет, мне и так хорошо. Кто бы ты ни был… Не слишком удобно, но вполне хорошо.
      Опять толчок. И тихое сопение.
      Упираясь в землю одной ладонью, я другой отер со лба пот вперемешку с грязью и медленно – очень, медленно и осторожно – открыл сначала один глаз, а затем, после паузы, второй. Потом поднял голову, но тут же опустил.
      Здания административного корпуса, бараки и все остальные постройки превратились в руины, среди которых очумело копошились люди.
      По песку возле моей руки полз жук. Я сосредоточил свое внимание на его суетливых движениях.
      Казалось невероятным, что подобный катаклизм привел всего лишь к разрушениям построек. Собственно, помимо обломков зданий, на самом краю той части реальности, которая была охвачена моим быстрым взглядом, я увидел кое-что еще, но мне почему-то пока не хотелось уточнять, что именно.
      Я продолжал бездумно наблюдать за жуком.
      Толчок в плечо повторился.
      Я упорно смотрел на насекомое, которое ткнулось в мою руку, пошевелило усиками, как будто соображая, что это за такая большая ерундовина появилась на его пути, а затем стало не спеша взбираться по запястью.
      На мое плечо легла рука и, немного подождав, я нехотя оглянулся.
      Он стоял на коленях, его лицо превратилось в бледную глиняную маску с разинутым буквой "О" ртом, а глаза размером с блюдца уставились на что-то, находившееся пока вне поля моего зрения.
      Я вздохнул. Секретарь был неподвижен, только рука дрожала мелкой дрожью. Я вздохнул еще раз, движением плеча скинул его руку и стряхнул жука. От того, что ввело в глубокий ступор чиновника (бывшего?) Эгиды (теперь не существующей?) было никуда не деться, так что я поднялся на ноги и огляделся.
      Реальность Зенит перестала существовать. По крайней мере, в том виде, в каком она существовала до сих пор.

***

      В двух десятках метрах от нас высушенный множеством бездождливых столетий красный песок постепенно превращался в мокрый и белый.
      А дальше раскинулся океан. Усеянный пенными шапками водный простор до горизонта, и далеко-далеко – цепочка кораблей под треугольными косынками парусов. От океана дул порывами прохладный ветер, в вышине парила птица с длинными крыльями. Я скользнул взглядом по уходящему вдаль песчаному берегу. На нем лежали бочкообразные тела каких-то океанских тварей с тупыми клыкастыми мордами. Одно из них зашевелилось, подняло голову и, разинув пасть, издало хриплый низкий рев.
      Порыв ветра, дунувший не от океана, донес до меня иной запах. Я повернулся и увидел совсем другую картину.
      Этот участок был гораздо уже океанского – ограниченное с одной стороны полосой прибрежного песка, а с другой отвесной скалой, моему взгляду предстало болото.
      Бледно-зеленая поверхность с островками склизкой стоячей пены, из которой торчали коричневые кочки. Над некоторыми возвышались кривые безлистные стволы мертвых деревьев. Дальше от берега стволов становилось больше, и в ядовитых миазмах клубившегося над болотом марева рос уже целый лес, объятый зловещим молчанием. Казалось, что здесь вообще не может быть жизни, но недалеко от берега из трясины поднималась кривая башня, напоминавшая широкий обрубленный ствол. Вокруг башни торчали колья забора, к одному из них была привязана маленькая плоскодонка, поперек нее лежало весло с круглой лопастью. В нижней части башни была закрытая дверь, под самой «крышей» – круглое, занавешенное серой материей оконце. Мне показалось, что из узкого неосвещенного пространства над занавеской на меня внимательно глянули чьи-то злобные, безумные глаза.
      – Великий Конгломерат! – раздался хриплый шепот лопоухого. – Ведь это цитадель Чи!
      Я посмотрел на него. Расширенные глаза секретаря были обращены левее болота, туда, где на отвесной скале сверкал в лучах солнца дворец.
      Арки, виадуки, извивающиеся серпантины лестниц, контрфорсы, конические башни, цилиндрические башни, башни-пирамиды, и башни-параллелепипеды, и высоченные шпили, на которых развиваются флаги, и все это из ослепительно-белого мрамора, создающее впечатление какого-то изысканного архитектурного лабиринта.
      – Цитадель Чи! – повторил секретарь. – Реальность Чвана! Я видел ее на гравюрах. Но ведь давно решено, что это миф, легенда. Деформация притянула сюда легенду, Салоник!
      Легенды мало заботили меня. Более интересным казалось то, что весь этот ландшафт накрывал голубой купол небес Зенита, вот только неизменное его составляющее, окруженное двойной золотой короной светило куда-то подевалось.
      А еще более интересным являлось то, что стена Зеленого Замка виднелась чуть левее легендарной цитадели Чи.

***

      Оставив секретаря пялиться на цитадель, я медленно пошел к замку, но, услышав за собой шаги, оглянулся – лопоухий кое-как встал и теперь брел за мной. Пожав плечами, я двинулся дальше, обходя обломки стен и крыш, минуя лежащих и сидящих посреди развалин людей.
      Какой-то бывший заключенный ошалело мотал головой, сплевывая красную слюну. Рядом из завала выбирались другие арестанты, помогая себе тем, что хватались за крыло наполовину утопленного в песок прайтера с откинутым колпаком, под которым, закрыв голову руками, лежал охранник в зеленой тоге. Еще дальше на краю болота сидел пригорюнившись инсайдер и тыкал пальцем в застывшие пузыри бледно-зеленой слизи, а они лопались с тихим чмоканьем.
      Полоса песка вдавалась в замковый двор и посередине этой полосы, наполовину скрытый песком, как фигура в барельефе, лежал, вытянувшись во весь рост, старый знакомец Полпинты, одетый в мою куртку. На груди его стояла почти пустая бутыль без пробки, которую он сжимал обеими руками, на манер покойника со свечой. Обращенное к небу лицо выражало тихое блаженство гуманоида, достигшего окончательной, наивозможнейшей степени опьянения.
      На краю висельного помоста, болтая ногами, сидело несколько наемников, три кидарца, два рыбака, паучник Бобуазье и молодой циклоп из «Ворот Баттрабима». Циклоп меня не признал, Боб, увидев, сморщился и отвернулся, а остальные вообще никак не отреагировали.
      Мы прошли мимо, и я увидел позади помоста почти сдувшуюся переднюю часть дирижабля – средняя часть и корма отсутствовали, будто начисто стесанные гигантским топором. Из-за холмов коричневой материи выбрался циклоп без мочки левого уха. В его руках что-то серебристо поблескивало. Воровато озираясь, он скрылся за наполовину обвалившейся замковой стеной, и сейчас же от останков дирижабля вслед, бренча цепочками и браслетами, метнулась высокая мускулистая фигура в красных шароварах.
      Подул ветер, неся с собой смешанные запахи океанского соленого воздуха и смрадных болотных испарений. Я подошел к пристройке, двери которой были приоткрыты. Из-за них выглядывали знакомые лица.
      – Ну, выходите, выходите… – скомандовал я. – Теперь-то уж все закончилось…
      Двери открылись шире, и один за другим они стали появляться: оба фенгола, зависшие над самой землей, толстяк-коротышка Урбан Караф, широкоплечий смуглый паучник Крант с обрывком лезвенного бича в руке, Мак Маклер со своим неизменным баулом, перемотанный с ног до головы Чоча, рыбак Карась, у которого бок тоже был обмотан полоской материи, и наконец Лата Пат-Рай, если только такое возможно, еще более исцарапанная, чем обычно, в платье, о подоле которого можно было сказать лишь только то, что он отсутствует.
      – Красавцы! – подытожил я, оглядывая их. – Один другого краше…
      – Ну и босота! – громко и вполне осмысленно произнес секретарь.
      – Что это за лопоухое трахоблудие тут бухтит… – немедленно заворчал Чоча, но я перебил его:
      – Стоп! Без него я бы скорее всего остался лежать под развалинами. А ты выбирай выражения. Как тебя вообще звать?
      – Зуди, – представился он, щелкнув каблуками. – Паун Лаварет Зуди. Не имея намерения оскорбить присутствующих, я лишь хотел отметить, что все они босые. Прошу простить, если все же задел кого-то.
      – Ну и имечко! – хохотнула Лата, поправляя волосы. – А сам ничего, симпатишный… И локаторы просто выдающиеся…
      Тут из дверей пристройки начали выходить обменивающиеся умными репликами кидарцы, хоксусцы и циклопы. Перед лицом столь сильного потрясения распри на время были забыты.
      Мы отошли в сторону.
      – Резвый, очень резвый, клянусь солнцеподобным эмиром, которого, наверное, больше никогда не увижу! – донесся до нас радостный голос. От пролома замковой стены шел Стурласана, тащивший на плече скрюченное тело Меченого. – Правда, совсем без уха, но это ничего! Будешь моим… Ха, а для чего же ты можешь сгодиться?
      Чоча, ощущавший, видимо, отчаянную слабость, уселся прямо на землю. Урбан Караф тронул его за плечо и пробормотал: «Дверобой! Я тебя уважаю!». Лата встала рядом с братом, по привычке пытаясь разгладить несуществующий подол платья. Она демонстративно оглядывала Зуди и иногда быстро косилась на меня. Весь Конгломерат может провалиться в тартарары, но кокетливая барышня не изменит своим привычкам. Сам Зуди на Лату не обращал внимания – с возрастающим интересом он и фенгол Смолкин пялились друг на друга.
      – Где Гленсус, Мак? – спросил я. Сейчас судьба Его Боссовства интересовала меня более всего остального.
      Мак Маклер пожал плечами.
      – Он везде и одновременно нигде, насколько я могу судить. Из-за того, что машину включили, потом выключили и тут же опять включили, коллапс начал происходить даже раньше, чем я ожидал. Гленсус как раз стоял на площадке. Может, его раскидало по всем этим реальностям, но мне лично более по душе такой вариант: он успел покинуть Ссылку, но не успел никуда переместиться, и теперь его кварковая душа, не способная преодолеть силу поверхностного натяжения и проникнуть в событийный горизонт какой-нибудь реальности, будет вечно скитаться вдоль тахионных потоков и линий причинно-следственных связей. Очень, я бы сказал, поэтичная версия. Так и рождаются легенды о вечных странниках…
      Я кивнул и, подумав, спросил:
      – Мы сможем перебраться отсюда в Нимб?
      Ну… – Маклер нахмурился. – Сейчас разберемся, что к чему. Большая Деформация, конечно, перепутала тахионные связи. Но, думаю, мы с Карафом сможем разобраться. А почему ты спрашиваешь?
      – Я думала, ты захочешь вернуться в свою Бьянку, – заметила Лата.
      Я улыбнулся и толкнул секретаря Зуди в бок.
      – Эй, малый, а ну-ка отойди в сторонку. Нам тут надо пошептаться кое о чем…
      Не обидевшись, он коротко кивнул и медленно пошел в сторону висельной платформы. Смолкин протер очки и, помедлив, устремился следом за ним.
      – После всего этого… – сказал я. – После, гм, яркого света… Я не могу опять вернуться в темную комнату, понимаете? Лата, ты понимаешь?
      Она кивнула.
      – Ну и кроме того, – добавил я. – Мак, что ты там говорил насчет корневых матриц кристаллов? Где они?
      – В Прорве. Я спрятал их там незадолго до того, как нас арестовали.
      – Ага, Прорва… Дорогие?
      – Шутишь? Та сумма, которую можно выручить за них, это… Тут дело даже не в том, что хватит на всю жизнь, это так, мелочи. Ту вообще… – он махнул рукой, не в силах пояснить. – Но это крайне сложно, Уиш. И опасно. Агенты Эгиды до сих пор рыскают по Нимбу и окрестным реальностям. И потом ведь матрицами интересуется еще Ван Кралевски, а это такой гуманоид, с которым лучше не сталкиваться.
      – Да, но уж больно компания у нас подобралась хорошая, – возразил я. – Складный коллектив, это очень важно. Не хочется упускать возможность. Так что мое предложение: отправиться сейчас в этот ваш Нимб? Я уже заранее представляю его себе – небольшой такой провинциальный сонный городишко… Надо разворошить его. Кто со мной?
      Они все молчали. На их лицах было одинаковое выражение задумчивости, на всех, кроме Латы, которая с интересом глядела на меня, словно вновь что-то прикидывая, вновь пытаясь разобраться в моей персоне.
      – Уиш, – подала она наконец голос. – Только деньги?
      Я вопросительно поднял брови.
      – Ты не хочешь возвращаться в Бьянку только потому, что в другой реальности есть возможность заработать по-крупному? Или…
      Да, это был хороший вопрос. Я и сам уже некоторое время думал над ним.
      – Свет, который озаряет зал, тебя совсем не интересует?
      Я вздохнул и прикрыл глаза, представляя себе это – огромный, невообразимо огромный Конгломерат, сплетения тахионных потоком, бессчетные незнакомые реальности…
      – Интересует, – сказал я. – Именно это интересует меня больше всего.