Реальность под контролем

      Последнее восклицание, произнесенное особенно сиплым голосом, относилось к той, кто подплыла к нам и поднялась во весь рост в нескольких метрах от берега. Это оказалась девчонка лет четырнадцати с коротко и неровно подстриженными волосами… совершенно голая. Она выпрямилась и, тряхнув головой, стала с любопытством рассматривать нас.
      – Милка в своем репертуаре, – пробормотал Чоча.
      – Вот бесстыдница, прости господи! – в сердцах воскликнула Лата.
      – Пат-Раи… – не обращая внимания на их реплики, задумчиво произнесла девочка. – Здравствуй, Лата… Здравствуй, Чоча… – поздоровалась она чистым и каким-то не от мира сего голосом. – Маленький паучник… – взгляд голубых глаз, пройдясь по немедленно подбоченившемуся паучнику, остановился на мне. – И новый мальчик…
      – Тьфу ты! – Лата топнула ногой так, что по озерной глади разошлись круги.
      – Рыжий… – также безмятежно продолжала девочка, которая, кажется, привыкла вслух комментировать все, что видела. – Вам надо в Невод?
      – Да, Милка, – подтвердил Чоча и встал. – Нам надо в Невод. Карась там?
      – Там.
      – А Маманя, Старик, Белфон?
      – Все там. Там-там… Сегодня большая рыбалка была, а вечером надо рыбу в замок отвозить.
      – Сегодня? Это удачно. Кто поплывет?
      – Белфон.
      – Ладно, Милка, пригони-ка нам лодку. И скажи Карасю, чтобы достал то, что я оставил ему на хранение. А Мамане – чтоб чего-нибудь состряпала.
      – Хорошо… – девочка окинула нас безоблачным взглядом и уплыла.
      Чоча почесал затылок и несколько смущенно разъяснил нам с Крантом:
      – Мила это… Девчонка Старика и Мамани. Не обращайте внимания, она всегда такая.
      – Такая голая? – уточнил я.
      – Нет, такая… беззаботная.
      Милка вскоре возвратилась. Она сжимала зубами конец веревки, к которой была привязана небольшая плоскодонка. Над низким бортом торчали два весла. Вновь совершенно не смущаясь, она встала, развернула лодку и толкнула ее кормой к берегу.
      – Мама сварила уху. Папа с Карасем говорят о женщинах. Горя играет. Остальные пакуют рыбу. Они все рады, что вы пришли в гости. Садитесь по двое. Я вернусь еще раз.
      – Мы с Крантом поплывем первыми, – решил Чоча. – Рыбаки, в общем, не имеют ничего против паучников, но лучше будет, если я поприсутствую при знакомстве. Ты как, Крант?
      – Бсе б борядге, горешог, – согласился паучник и прыгнул в лодку. – Бмесде, даг бмесде. Нигагих расобых бредрассудгов бродиб бас, дылд немерянных, у меня нед.
      Пока сопровождаемая Милкой плоскодонка курсировала между берегом и Неводом, я спросил:
      – Ты сказала «Нимб»… Что это? Из какой вы с Чочей реальности?
      – Жемчужный Нимб, – сказала Лата. – Нижний.
      – И что это означает?
      – Там всего один город на целую реальность. Расположен в кратере давно потухшего вулкана. Он так называется – Жемчужный Нимб. И разделен на два сектора: Верхний и Нижний. Верхний сплошь заполнен кабаками, борделями, казино, ипподромами, отелями, треками, тотализаторами, лототронами всякими, кегельбанами, саунами, массажными кабинетами и черти-ти-чем-еще… А в Нижнем живут всякие… вроде нас. Этот Нимб, короче говоря – развлекательная реальность. Одни прожигают деньги, другие жизнь…
      – А что прожигали вы с Чочей?
      Она покосилась на меня и сказала:
      – Твое какое дело? Я, между прочим, тоже кое-что хотела у тебя спросить…
      – Они уже там…
      Мы замолчали, увидев Милку с лодкой.
      – Чоча познакомил паучника с нашими. Они садятся обедать. Спешите, а то вам ничего не достанется… Лата, ты с каждым днем становишься все красивее..
      – Только не вставай! – поспешно сказала Лата и сама развернула лодку. – Сиди где сидишь! Уиш, залазь! – скомандовала она, перешагивая через борт.
      Мы вплыли под кроны деревьев. Лата сидела на корме, Милка плыла впереди, я греб. До нас стали доноситься струнные аккорды, и вскоре нос лодки во что-то уткнулся. Вытащив весла из уключин, я положил их на дно, встал и обернулся.
      Между деревьями на коротких сваях возвышались помосты и строения жилого, полужилого и вовсе нежилого вида. Над покатыми крышами из деревянных труб поднимался дым и быстро рассеивался в наполненном влагой воздухе.
      Милка вылезла на помост, привязала лодку и надела на себя нечто вроде короткой рубашки без рукавов и с широким воротом.
      – Вон там-там… – она помахала рукой в направлении сложенного из неотесанных бревен дома с широкими окнами и ушла.
      Я прыгнул на помост и помог влезть Лате. Струнные аккорды теперь звучали громче, нас окружала атмосфера спокойствия и беззаботности. Я пошел в обход дома, Лата двинулась за мной. Проходя мимо окна, я заглянул внутрь и увидел полутемную комнату, из глубины которой доносились два голоса – один низкий и хриплый, второй – более высокий и молодой.
      – Вот это у меня была… восемь… нет, десять… да! – десять лет назад… Певица из кабаре… Ну и была! Ух и была! Фигуристая до полного опупения! – рокотал низкий. – В смысле – все как на подбор… Ноги – от подбородка… Бюст как у…
      – Да хватит уже, Старик, – перебил другой голос. – Ох и надоел ты со своими бабами! Неизменная тема. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
      – О чем? – недоуменно спросил бас.
      – Ну… о чем-нибудь возвышенном.
      – О баскетболистках, что ли? Лет пятнадцать… нет – семнадцать тому назад была у меня одна тренерша из спортзала. Рыжая, под два метра, ноги как у…
      – Кто такие баскетболистки? – заинтересованно спросил я у Латы, но она только хмыкнула.
      Мы миновали дом и увидали Чочу с Крантом – они сидели за столом на высоких лавках и вовсю наворачивали что-то из глиняных мисок. У меня заурчало в животе.
      – Лата, кликни Маманю, – попросил Чоча. – И позови Старика с Карасем.
      Лата ушла в дом, а я взгромоздился рядом с Пат-Раем. Не поднимая головы, паучник подмигнул мне и облизнулся.
      – Од дагая жрачга! – он показал большой палец. – У нас, мля, в Леринзье, рыбой не часто бобалуешься. Сюда, мля, еще чего-нибудь горячидельного… Одбразднобадь осбобождение…
      Из дома появилась Лата и дородная тетенька в сером платье, обе с мисками и ложками в руках. Вглядевшись в лицо незнакомки, я признал в ней ту самую женщину, которую видел на площади Хоксуса вместе с тремя детьми во время облавы.
      – Здрасьте! – сказал я, когда они подошли и поставили миски на стол. – Не узнаете меня?
      – Что-то не припомню, милок, – прищурившись, ответила она. – Как звать?
      – Уиш Салоник, – я широко улыбнулся, что не помешало мне отправить в рот первую ложку восхитительно горячей ухи.
      – Серьезно? Твои старики, видать, любили пошутить. Я – Маманя. Чоча, как поешь, иди в дом, не нравится мне твоя нога.
      – Мне и самому она не нравится, – проворчал Пат-Рай.
      К столу подошли двое рыбаков, оба невысокого роста, оба одетые в одинаковые грязно-серые штаны и рубахи, но один поплотнее и помоложе, а второй уже почти старик, худой, как щепка и сутулый.
      – Так вот, я говорю, просыпается она под утро… – хрипло рокотал второй.
      – Это ж прям сил никаких не хватает! – возмутился первый. – В твои-то годы! Окстись, не порть гостям аппетит!
      – Что наши годы… Как раз в самый раз. А аппетит после етого токмо улучшается.
      – Карась, Старик, это – Уиш, новичок, – представил меня Чоча. – А это Крантуазье.
      – Паучник, что ли? – уточнил Старик.
      – Паучник. Имеешь что-нибудь против?
      – Да вроде нет. По мне, хоть паучник, хоть засрючник, все едино. Никогда не видел паучниковых баб, однако…
      Все были очень голодны, кулинарное искусство Мамани не оставляла желать лучшего, так что с ухой мы покончили в два счета, после чего Чоча, Карась, Старик и Крант завели какой-то специальный разговор, касавшийся политики Хоксуса в отношении Кадара и Леринзье, а Лата с Маманей, прихватив пустые миски, удалились в дом и плотно прикрыли за собой двери.
      Я взял у Карася табаку, свернул самокрутку, закурил и не спеша пошел в обход помоста. Струнные аккорды, звучавшие все это время как ненавязчивый музыкальный фон из оркестровой ямы во время действия пасторальной пьесы, стали громче и превратились в соответствующую атмосфере минорную мелодию.
      За широким сараем, в котором лежали перевернутые плоскодонки, открылся вид на озеро. Среди деревьев и других помостов в воде бултыхался целый выводок детей, все голышом. Некоторые залазили на нижние ветви и с визгом прыгали в воду, поднимая фонтаны брызг. Горячая уха согрела, но я все равно зябко поеживался. На мой взгляд, погода не располагала к купанию.
      Я обошел сарай и увидел покачивавшуюся недалеко от помоста лодку. В ней сидел молодой красавчик с длинными волосами и томным лицом. Он перебирал струны незнакомого мне инструмента, корпус которого напоминал цифру "8". Рядом, положив голову на его плечо, примостилась Милка. Оба не обратили на меня внимание.
      Выплюнув самокрутку, я присел на краю помоста и опустил руку в воду. Она оказалась очень теплой, по-моему, даже теплее воздуха. На дно озера, кажется, выходили теплые источники.
      – Уиш! – донеслось до меня, и я стал возвращаться.
      Чоча и Карась уже ушли. Судя по активной жестикуляции и тому, что рубаха Кранта была расстегнута до пупа, он в очередной раз рассказывал историю своей жизни и демонстрировал рыбакам наколку. Примостившаяся рядом со Стариком Лата была одета в новое платье и обута во что-то вроде плетенных сандалий. Она указала мне в сторону дома. Кивнув, я прошел мимо.
      Тусклый огонь свечи озарял высокий кувшин, три чашки, три листа пергамента и Чочу с Карасем, склонившихся над ними. Нога Пар-Рая была в несколько слоев перемотана серой материей.
      – Сядь, Уиш, – сморщившись, Чоча помассировал икру. – Сядь и смотри сюда…
      Я сел, разглядывая пергаменты, на которых были какие-то чертежи, надписи и стрелочки синего и красного цвета.
      – Ну? – спросил я, наполняя третью чашку. – И чего это?
      – План тайных ходов замка. Когда я еще служил там охранником, случайно наткнулся на дверь под ковром в лаборатории, где работал этот псих-изобретатель, Урбан Караф. Я как раз дежурил в коридоре второго этажа и знал, что в лаборатории никого нет… а потом вдруг из дверей появился Гленсус. Я успел спрятаться под лестницей, так что он меня не заметил и прошел мимо. Меня, конечно, это заинтересовало, ночью я обыскал лабораторию, ну и нашел эту дверь, а потом каждый раз, когда выдавалась возможность, изучал ходы и отмечал их на плане. Короче говоря, замок напичкан ими от крыши до фундамента.
      Я отпил из чашки – это оказалось кислое крепкое вино с пряным привкусом – одновременно разглядывая чертежи и надписи на пергаментах. Там были синие квадраты и кружки, разделенные на сектора. Почти в каждом имелись красные стрелочки и надписи вроде: «3-й кам. вниз от ок.», «В шкф.», «Под квр.»…
      Чоча стал показывать:
      – Вот смотри… Каждый квадрат – это этаж одной из башен или какой-нибудь постройки. Тут я отметил все коридоры, залы, лестницы, в общем, все, что на этаже расположено, а красным цветом указываются потайные ходы… – Чоча вновь сморщился и осторожно потрогал ногу. – Пухнет, чтоб ее… И ноет… Маманя протерла рану и наложила компресс из каких-то трав, но, боюсь, к вечеру все равно не смогу ходить.
      – Что означают надписи? – спросил я.
      – Я ими отмечал какую-то примету, связанную с каждым лазом. Вот смотри… «В шкф.» – значит: ищи в шкафу. Помню, это в южной башне. Видишь, возле этого квадрата написано: «Ю. Б., 3-й эт.». Значит, южная башня, третий этаж. Там много заброшенных залов, в которых свалена старая рухлядь. В шкафу, за кучей тряпок я и нашел этот ход. Или вот… «Под квр.» – значит, дверь, скрытая под ковром… Понял систему?
      Чувствуя, как меня охватывает сонливость, я отпил вина и сказал:
      – В общем, да. А что это за кружки?
      – Это – донжон, внутренняя башня. И пристройки вокруг нее. Как бы замок в замке. Донжон круглой формы, а это этажи… В башне есть скрытый осевой колодец с винтовой лестницей. А под крышей расположены камеры. К нескольким из них тоже ведут ходы.
      – Камеры под крышей, а не в подвалах? – удивился я и зевнул.
      – В подвалах сыро, холодно, так что их используют для хранения провизии на случай осады.
      – И долго, Чоча, ты рисовал это? – подал голос Карась.
      – Месяца полтора.
      – На кого-нибудь за это время натыкался там? – спросил я.
      – Пару раз слышал шаги, но не видел ни единого человека. О ходах, думаю, знает только Гленсус, ну может быть еще ученый… Но рядовые наемники точно ничего не знают.
      – Так, а где, по-твоему, может находится КРЭН? И как вообще я попаду в замок?
      – Ну, камень Гленсус отдаст Урбану Карафу, а вот что тот с ним станет делать… Скорее всего, он продолжает работать в той же лаборатории, первым делом надо проверить ее. Она находится на втором этаже, вот в этом крыле… – Пат-Рай указал соответствующее место на плане. – Видишь, тут написано «ЛАБ.», а рядом – «СКЛД.», склад, а вернее, кладовка, там хранится форма наемников. Если попадешь туда, лучше переоденься – больно твои шмотки обращают на себя внимание. А в лабораторию ведет ход отсюда, с третьего этажа… – он вновь показал на плане. – Ну, а насчет того, как попасть в замок… Карась, объясни ему.
      Рыбак заговорил:
      – Там пара ворот, обычные и речные. Один из рукавов Песчанки протекает через замок, а между этим озером и Песчанкой есть протока. Иногда кто-нибудь из наших отправляется туда с рыбой… что-то вроде дани, которую мы платим, чтобы нас не трогали. А сейчас Его Боссовство приказал доставить больше обычного. К нему, по слухам, прибывают купцы из Кидара, у них там рыбы почти нету. Ты спрячешься в лодке под корзиной с рыбой, а я отвезу тебя в замок.
      – Лодку-то шмонают? – спросил я, в который раз зевая.
      – Это уже мои заботы. К тому времени, как приплывем, будет совсем темно, так что, может, у тебя и получится пробраться в замок незамеченным…
      – Наемников много, – добавил Чоча. – И не все они знают друг друга. Так что в случае чего коси из под вновьзавербованного, какого-нибудь там особосекретного…
      – Значит, Чоча, ты не поплывешь со мной?
      – Посмотрим еще, – буркнул он, укладываясь на лавке. – Спрячь это.
      Я свернул пергамент, сунул в карман за подкладку и последовал примеру Чочи, напоследок спросив:
      – Когда поплывем, Карась?
      – Как темнеть начнет. Можешь спать пока.
      – Ладно, – сказал я и почти сразу заснул.

***

      – Никуда не пойдешь! – произнес голос. – Совсем сдурел?
      Я открыл глаза и сел, моргая. В комнате было полутемно, на столе в глиняной плошке оплывала свеча. На соседней лавке сидел Пат-Рай, а над ним, уперев руки в бока, монументально возвышалась Маманя.
      – Посмотри на свою ногу! – вещала она. – Коряга, а не нога! Компресс, что я положила, поможет, но не так же быстро. А пока ты не ходок, понял меня, Чочарио Пат-Рай?
      Чоча перевел хмурый взгляд с нее на меня и слегка пожал плечами. Я понял это так, что он смирился. Наверное, во всем Хоксусе, да чего там, во всей Ссылке Маманя была единственным человеком, способным заставить Чочу изменить какое-нибудь свое принципиальное решение. Я потянулся, встал и прошелся по комнате, искоса разглядывая Пат-Рая. Даже в полутьме можно было различить, насколько бледно его лицо. Конечно, идея отправиться в замок с Чочей была привлекательна – он лучше меня разбирался в составленном им же самим плане, лучше ориентировался в местной ситуации, да и в драке, уж если на то пошло, без особого напряга мог положить минимум четверых таких, как я, но… Если он действительно едва ходит, то будет только обузой.
      Сделав несколько глотков прямо из кувшина, я сказал:
      – Что ж поделать. Чоча, надо мне идти одному.
      Маманя подняла указательный палец и одобрительно произнесла:
      – Во! Прислушайся, Пат-Рай! И рыжие иногда говорят дельные вещи.
      – Но ты разобрался в том… в том, что я тебе дал? – уточнил Чоча.
      – Более или менее. Где Лата?
      Чоча улегся обратно на лавку.
      – У нее, по-моему, есть в Неводе ухажер, какой-то молодой рыбак. Может, пошла к нему. Ну, Салоник… – не вставая, он протянул руку. – Отправляйся в замок один. Удачи!
      Пожав руку, я сказал: «Будь здоров!», кивнул Мамане и вышел из хижины. Небо Ссылки, и раньше не отличавшееся богатством красок, окончательно посерело. Стало ощутимо холоднее, над водой поднимался пар.
      Возле помоста покачивалась длинная плоскодонка с высокими бортами, вся заставленная плетенными верейками. В лодке ближе к носу стоял Карась с веслами в руках. На помосте были только Старик да сидящий на корточках Крант. Когда я подошел, паучник пружинисто вскочил и произнес:
      – Слышь, горешь, я, мля, не знаю, зачем дебе бонадобилось в Зеленый Замог, но если хочешь, я боблыбу с добой.
      – Ну, это ни к чему, – возразил я.
      – Уберен?
      – Конечно. Если я еще так-сяк могу сойти за наемника, то тебя с твоими габаритами сразу расколют.
      – Эдо есдь исдина, не дребующая догазадельдв, – согласился он. – Но я могу бригрывать дбою, мля… до есдь, дбой дыл!
      – Лучше я сам позабочусь о своем тыле, Крант.
      – Лады. Не буду, мля, насдаибать, не даг уж я дуда и рбусь. Догда бусдь Сбядая Беребга оберегаед дебя, брадуха. Можед, еще бсдредимся.
      Темнело на глазах, и Крант со Стариком удалились в сторону дома. Я окинул прощальным взглядом помост, желая заодно увидеть Лату, но ее не было. Даже проводить не пришла… Ну и ладно, решил я, поворачиваясь к лодке.
      – Давай, что ли… – полускрытый корзинами Карась уже устанавливал весла в уключинах. – Пора двигать.
      Я занес ногу над бортом, и в этот момент кое-кто давно молчавший решил напомнить о себе. В голове возникла знакомая вибрация, а затем раздался медленный, словно бы уставший голос РСЧ – реле случайных чисел:
      (Пятнадцать миллионов шестьсот сорок одна тысяча шестьсот шестнадцать… Процесс личностного проецирования завершен).
      Вновь вибрация…
      Голос Советчика пронзительно и очень отчетливо пропищал:
      (БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ?!!)
      Потеряв от неожиданности равновесие, я рухнул на дно лодки, перевернув несколько плетенных рыбацких корзин. Лодка сильно качнулась.
      – Залез? – уточнил Карась. – Ну, поплыли…
      Я почти не слышал его.
      Рядом под корзинами лежала Лата и, щурясь, смотрела на меня.

ГЛАВА 15

      – Он что, все время говорит стихами?
      – Он все время говорит и все время стихами!
      Мы лежали бок о бок на дне лодки, окруженные стеной корзин, и глядели в темное небо. Тихо поплескивала вода, со стороны носа, где расположился невидимый нам Карась, доносился скрип уключин.
      – А что именно? Я имею ввиду, какие стихи?
      – Понятия не имею. Никогда не разбирался в сти… Ну, гад, опять!
      (Любовь – над бурей поднятый маяк,
      не меркнущий во мраке и тумане.
      Любовь – звезда, которою моряк
      определяет место в океане.)
      – В реке, – машинально поправил я.
      – Что ты сказал?
      – Это я ему…
      – А что он сказал?
      – Ерунду. Любовь, моряк, маяк и мрак.
      – Оптимистические стихи. Он их, что ли, сам сочиняет?
      – Да нет. Советчик сапро… спроецировался в какую-то книжку и, как я понимаю, теперь может выдавать только куски из этой книжки. И угораздило же его попасть в книгу со стихами. Попался бы мне тот, кто все эти стихи накатал…
      – А я люблю стихи! – заявила Лата. – Не все, конечно, но про любовь – люблю.
      – А я люблю крепкое пиво и высоких брюнеток, так что с того?
      Лата вздохнула.
      – В тебе романтики примерно столько, сколько у старой бандерши, однобокий ты гуманоид!
      – Это я-то однобокий? Я многогранен как граненный стакан!
      – Как стакан с крепким пивом? – уточнила она.
      Мы постепенно возвращались к привычному стилю общения, но сейчас у меня совсем не было настроения обмениваться колкостями, так что я повернулся на бок и просунул руку под голову Латы.
      – Эй, чего это ты? – удивилась она.
      – Вишь какое дело… Там, наверху, эти… – сказал я проникновенно. – Звездочки… А тут, внизу, эти… мы с тобой.
      – Ну так что дальше?
      – Тебе удобно? – я придвинулся, рассматривая ее сверху, с довольно-таки близкого расстояния.
      (Ее глаза на звезды не похожи,
      нельзя уста кораллами назвать,
      не белоснежна плеч открытых кожа
      и черной проволокою вьется прядь)
      Посмотрев на ее волосы, я уточнил:
      – Желтой.
      – Что желтой?
      – Так, к слову.
      – Опять чушь несешь?
      Мы немного помолчали, и я спросил:
      – Почему ты тоже решила плыть?
      Лата замялась.
      – Ну… э… Мне, в общем, всегда хотелось находиться в гуще событий… Я очень любопытная. А тут, знаешь, какая скука, особенно после Нижнего Нимба?
      – Не знаю. И это все? – я придвинулся еще ближе.
      – Все! – с вызовом ответила Лата. – Что, интересно, ты хотел еще услышать?
      – Ну, я подумал…
      – Подумал, что я прям так с лету втюрилась в какого-то рыжего провинциала? Что аж тащусь от тебя? – ее голос с каждым словом набирал обороты. – Что у меня коленки трясутся в твоем присутствии? Так вот, это полная фиг… – тут до нее дошло, или она сделала вид, что дошло только сейчас, в какой непосредственной близости я нахожусь, и Лата решительно приказала:
      – Немедленно отодвинься. Я, мля, порядочная девушка.
      (Порядочна и хороша собой?
      Порядочности тесно с красотой.)
      Вместо ответа я склонился ниже.
      – Слышь ты! … – быстро заговорила она. – Ты ж любишь высоких брюнеток, а я, если заметил, маленькая и почти блон…

***

      – Зря, конечно, ты поплыла со мной, – через некоторое время произнес я.
      – Знаешь что, Рыжий! – возмутилась Лата, уперлась ладонями в мою грудь и отпихнула. – Можно сказать, получил чего хотел, а теперь заявляешь, что я зря поплыла. Хам!
      – Ну, нельзя сказать, что получил все…
      – Я хотела сказать, в разумных пределах…
      – Нет, с одной стороны, я рад… сама понимаешь, почему… Но с другой стороны, в замке мне ты ничем не поможешь. Скорее всего, наоборот, будешь мешать. У меня там будет время заботиться только о себе самом.
      – Вы с Чочей явно нашли друг друга – оба натуральные мужские шовинисты. Неужто до сих пор не понял, что я не кисейная барышня в рюшах и помпонах? И сама могу о себе позаботиться? Вы оба – самовлюбленные мачо!
      – А кто они такие эти твои мачо?
      – Для болванов поясняю: такие шибко интеллектуальные мужики, которые, чуть что, начинают размахивать кулаками или хватаются за оружие и ни в грош не ставят женщин!
      – Хорошая точка зрения, – согласился я.
      – И вообще, в замок я заходить не собираюсь. Спрячусь где-нибудь снаружи, пока ты не выйдешь. А если не выйдешь, или станет опасно, смоюсь без тебя.
      Мы помолчали, и затем она спросила:
      – Слушай, а раньше, до начала всего этого, ты действительно вообще ничего не знал о Сопредельных Реальностях?
      Я нахмурился, потому что только что подумал об этом же.
      – Нет.
      – И… какие ощущения?
      – Это как… Ну, понимаешь, трудно объяснить. Короче, у меня такое впечатление, что я сидел в комнате… в маленькой темной комнате. То есть, мне к а з а л о с ь, что нахожусь в маленькой темной комнате. Света почти нет, только тусклая лампочка, так что я вижу лишь узкий освещенный круг, в котором нахожусь. А потом, когда я прилетел на станцию, когда мне рассказали, что к чему, потом я попал в Зенит, сюда… Словно лампочка вдруг начала гореть ярче, все сильнее и сильнее, очень много света, и я вдруг обнаруживаю, что узкая комната – не комната, что я нахожусь в центре огромного помещения, в каком-то зале, таком, что и стен не видно, потолок очень высокий, вокруг какие-то переходы, множество дверей, и куда они ведут – неизвестно. А лампочка горит все ярче, все вокруг залито светом, хочется встать и побродить вокруг, изучить то, что озаряет этот свет… Ты, э… понимаешь меня?
      Подумав, он ответила:
      – Да, кажется, понимаю.
      Лодка, стала покачиваться сильнее и поплыла быстрее – мы достигли Песчанки.
      – Кстати, а Карась знает, что ты здесь? – спросил я.
      – Когда я пряталась под корзинами, он, по-моему, не видел, но теперь…
      Я осторожно поднялся на колени и выглянул. Было уже совсем темно, фигура рыбака очень смутно виднелась впереди, ближе к носу.
      – Эй, Карась! – негромко позвал я. – Долго еще?
      – Не-а… – ответил он после паузы. – Сейчас повернем в протоку, а оттуда до замка рукой подать. Вы теперь не больно-то шебуршите. И прикройтесь корзинами на всяк случай.
      – Слышала указания? – спросил я, укладываясь обратно и подтягивая на себя корзину. – Скоро приплывем.
      К тому времени, когда лодка покинула русло Песчанки, свернув в один из рукавов, мы успели полностью завалиться корзинами и теперь лежали, прижавшись друг к другу так, что я ощущал дыхание Латы на своей щеке. Советчик на какое-то время умолк, и я, не преминув воспользоваться этим, спросил:
      – Чем вы с Чочей занимались в Жемчужном Нимбе? И как познакомились со Свеном Гленсусом? Расскажи, мне интересно.
      – Мы были каталами, – ответила она. – Карточными каталами. Знаешь, что это значит?
      – Подделывали географические карты? Зачем?
      – Какой ты, все таки, Уиш, олух! Лопух с окраины. Мы просто…
      – Да знаю, – перебил я, ухмыляясь. – У нас в Ливии тоже играют в карты и тоже есть люди, зарабатывающие на жульничестве. Это я пошутил.
      – Очень смешно, обхохочешься. Ну и шути себе дальше, – буркнула Лата и замолчала.
      – Ладно, не обижайся. Просто я нервничаю, вот и не могу заткнуться. Так причем тут Гленсус?
      – Чиновники Эгиды, тем более высокооплачиваемые, отдыхают обычно на разных фешенебельных курортах, но Гленсус вечно крутился в игорных домах Нимба. Он был заядлым игроком… как это называется… па-то-ло-ги-чес-ким! Ну и вот, как-то в «Треф-Рубине» – это такой фешенебельный игровой клуб – заприметил меня и влюбился. Я, между прочим, когда одеваю мини-юбку, да туфли на шпильках, да какую-нибудь блузку с вырезом до пупа, да немного подкрашусь, да побрякушки нацеплю, то выгляжу – о-го-го! – она сделала паузу, ожидая соответствующего комплимента, и я собрался было его произнести, но передумал. Не было у меня к этому делу ни привычки, ни особого таланта, так что Лата сделала комплимент сама себе:
      – То есть я и сейчас, конечно, выгляжу очень даже замечательно… Между прочим, ты и правда натуральный хам! – добавила она как бы в скобках. – Так о чем это я? Да, Гленсус стал ко мне подъезжать, а Чоча, естественно, тут как тут. Несколько раз по крупному обыграл его, пока я глазки строила и попой крутила…
      – Значит он использовал младшую сестренку, как…
      – Ничего не использовал, – перебила Лата. – Во-первых, это была моя идея, Чоча поначалу наоборот не соглашался. А во-вторых, я сама дала Гленсусу понять, что вроде как еще того… в смысле, не того… Ну, короче, ты усек, ни того, ни сего… И вела себя по принципу: «смотреть можно, трогать – нельзя!». От этого он окончательно потерял голову и стал проигрывать раз за разом…
      (О женщины, вам имя – вероломство.)
      – …Еще бы, важный дядька из Эгиды и какая-то девчонка из Нижнего, которая по идее должна сомлеть от одного его взгляда… А потом Гленсус и еще двое мужиков, один – изобретатель Мак Маклер, а второй – Ван Кралевски, знатный бандюга, грабанули инкассаторский фургон Эгиды на несколько миллионов деков… То есть о том, кто ограбил, стало известно позже, мы с Чочей только заметили, что у Гленсуса вдруг опять появились деньги, но, конечно, не связали одно с другим. К тому времени Гленсус уже втюрился в меня по уши, несколько раз катал на классном прайтере и даже подарил платиновую брошку с брилликами… у меня ее потом конфисковали, как этот… вещдок… Наконец я сказала Чоче, что с Гленсусом пора завязывать, потому как мне все труднее становится от него отбиваться. Мы решили, что они сыграют в последний раз по максимальным ставкам, а потом сделаем ноги… уедем на пару месяцев куда-нибудь подальше, в курортную реальность. Денег-то у нас тогда было навалом. Но во время игры нас повязали вместе с Гленсусом. Оказывается, они, после того, как ограбили фургон, договорились, что начнут тратить деньги только через несколько лет, чтобы их не отследили. Там еще была платина и корневые матрицы энергонакопителей. Так вот, их они спрятали в Прорве – это такая гора рядом с островом Нимбом – а деньги разделили на доли. Но
      Гленсус не сдержался и стал сразу же швыряться девронами направо и налево. Таким образом его и отследили, а уж через него вышли на Маклера и Кралевски. И так получилось, что когда Гленсуса брали, мы как раз были рядом, вот они и нас прихватили. К ограблению Эгиды мы, конечно, не имели никакого отношения, но Гленсус указал на нас, как на сообщников… то ли с испугу, то ли решил потянуть нас… ну, меня, в основном, за собой… Ну вот, а уже здесь Маклер сумел отстроить свою машину и смылся из Вне Закона вместе с Кралевски. Но Свена они не взяли с собой. Наверное, наказали его за то, что из-за него Эгида отыскала их. Что ты молчишь?
      – Думаю. Говоришь, их было трое и Маклер с Кралевски смылись из Ссылки? Интересная история. Ха, теперь мне все более-менее становится ясно!
      – Что тебе ясно?
      – Неважно. Как-нибудь потом я тебе расскажу.
      Над водой звуки разносятся далеко, и мне показалось, что помимо плеска волн и скрипа уключин, теперь слышно что-то еще. Я рискнул слегка раздвинуть корзины и выглянуть.
      Впереди темнела громада замка, его стены возвышались слева и справа от берегов, а речку перекрывали решетчатые ворота. Возле одного берега из воды торчал столб с круглой площадкой. На площадке кто-то сидел. Я поспешно нырнул обратно.
      Послышался голос:
      – Стой! Кто плывет?
      – Ты, Дрюм, скоко торчишь здесь, – громко заворчал Карась, – а все глупые вопросы задавать не разучился.
      – Как разговариваешь с наемником Его Боссовства?! Плыви сюда, рыбий потрох, я должон твое корыто обшмонать!