Под корзинами Лата тревожно сжала мой локоть.
– Ага! – сказал Карась, ничуть не устрашенный. – Обшмонать, значицца? Ты ж из звена Плутарха? Так у него именины после завтра, он меня попросил подвести рыбки для братвы, чтобы отпраздновать подобающе… Заказал рыбы не в счет нашей дани Его Боссовству, а так, по-приятельски… Эка я ему скажу, что, мол, обидел меня его верный дружбан детка-Дрюм, а потому не хочется мне лишний раз тудой-сюдой мимо твоей рожи худой курсировать…
Воцарилась тишина, видимо, детка-Дрюм обдумывал свои личные перспективы в свете изложенных Карасем фактов. Довольно быстро он принял решение и крикнул:
– Эй, Балик, слышь, что ли?
– Чего тебе, детка? – донеслось с другой стороны ворот.
– Я не детка! – заорал наемник. – Меня Дрюмом кличут! Открывай ворота, фуфел неправильный, рыбу везут!
Балик тоже оказался не лыком шит – а, может, обиделся на «фуфела». Последовал ответ:
– За такой нехороший базар ты ответишь. Пароль?
– Какой пароль?! – осерчал вконец Дрюм. – Ты че, моего голоса не знаешь? Открывай, говорю!
– Гутарят, война скоро будет. Может ты и не детка-Дрюм вовсе, а какой-нибудь хитрый шпиен из Кидара? Пароль!
– Ну вот что, служивые, – вмешался в их дружеский диалог Карась. – Время позднее, так что я прям сейчас домой плыть буду. Без меня там очень жена скучает, и еще одна женщина тоже… У Его Боссовства сегодня ночью какой-то банкет, так что когда гости без рыбы да икорки останутся, он из вас самих икру давить станет. Ну, покедова!
Скрипнула уключина и лодка качнулась.
– Стой, Карась! – вякнул Балик из-за решетки. – Не шустри, щас отопру!
Послышался лязг, потом снова скрип, только более громкий и низкий; лодка закачалась на мелких волнах и наконец поплыла. Отпустив мой локоть, Лата перевела дух.
– Слышь, Балик… – донеслось до нас сзади, после того, как мы проплыли через ворота. – У Плутарха че, и правда послезавтра день ангела? Что ж он, чушкарь, меня не приглашает?
– Ты, детка, завсегда среди братвы умом выделялся, – ответствовал Балик. – А теперь, я погляжу, уже полным чампиеном стал. Плутарх, по-твоему, кем до Ссылки был?
– Медвежатником?
– Сам ты медвежатник, тумбочка без дверцы! Налетчиком он был да скокарем. А послезавтра чей день?
– Ну чей?
– Календарь надо читать, детка. Послезавтра день Святого Фармазона. А день Святого Бени аж на следующий месяц приходится.
Уключины скрипели, лодка плыла дальше и последующий крик Дрюма донесся до нас уже в полуприглушенном виде:
– Ах, я дундук! – вопил детка. – Карась, обманул, гад!
Сустя какое-то время рыбак тихо сказал:
– Эй, вылазьте потихоньку.
Раздвинув корзины, мы осторожно перебрались ближе к носу. Стало светлее, огни факелов выхватывали из темноты части контрфорсов и башен, пирс, фрагменты внешней стены и невысокий крутой берег, на котором в разных местах виднелись личности в сером. Выбрав место, где наемников не было, карась подгреб к берегу и кивнул нам:
– Приплыли.
– Карась, у тебя не будет неприятностей с этим Дрюмом, когда станешь возвращаться? – спросила Лата, вслед за мной перебираясь на берег.
– Ха! Ежели б все мои неприятности возникали из-за таких мозгляков, я бы и в Ссылку никогда не попал!
– Спасибо, – сказала Лата. Рыбак еще раз кивнул, оттолкнулся от берега веслом и погреб дальше.
Мы выбрались на землю и присели в чахлых кустах.
– Что теперь? – спросила Лата.
Впереди возвышалась стена одной из замковых пристроек, со множеством узких окон и массивных дверей, над некоторыми из которых горели факелы. Открыты были только две двери – в одну как раз какой-то парень вволок тушу неизвестного мне животного, а возле второй стоял, покачиваясь, невысокий коренастый наемник. Перед ним на земле были сложены массивные железные ящики.
– Дело в том, – произнес я, вытаскивая из потайного кармана план и разворачивая его, – что здесь, по-моему, отмечены только внутренние ходы, во всяком случае, я не вижу ни одного, идущего от реки. Ты была когда-нибудь внутри?
– Ты что? Если бы я забрела туда, то назад бы уже не вышла. Чоча, правда, мне много рассказывал. Кажется, вон та дверь ведет на кухню. Слышишь звон?
– Слышу. А вторая? Я имею ввиду, та, что тоже открыта.
– Не знаю.
Продолжая оглядываться, я сложил пергамент. Коренастый наемник качнулся, что-то достал из кармана, поднес ко рту и громко забулькал. Раздались голоса и откуда-то из темноты появилось несколько серых фигур.
– Ну шо так долго, Плутарх? – заворчал коренастый и икнул.
– Да тамось рыбак приплыл, – ответил чей-то голос. – Пришлось корзины таскать. А ты, Полпинты, уже в норме, а?
– Я завсегда в норме.
Другие наемники тем временем подняли несколько ящиков.
– Куда тащить-то? – спросил один из них.
– На второй этаж, к р а б о л а т о р и и, – пояснил Полпинты. – Складете возле двери и возвращайтесь за другими. Я после поднимусь, отопру.
– Лучше бы помог, – проворчал кто-то.
– Работа у меня иная, – надменно заметил Полпинты, вновь булькнул и вытер ладонью губы.
– Знаем мы твою работу. Налакаешься как верблюд и дрыхнешь под телегами.
– Топай, топай! – ответил Полпинты беззлобно. – С ящиками – ик! – осторожно, когда еще на другую посылку наткнемся.
– Что за посылка? – тихо спросил я у Латы.
– Наверное, контрабанда макрофагов. Чоча говорил, у Гленсуса целая бригада занимается ее поисками.
– А еще Чоча говорил, что камень вполне может находиться в лаборатории, куда и потащат эти ящики. Отвлечь бы их всех…
– Как?
– Знаю, как. Ты разденься – я отвернусь, обещаю – и покажись им. Женщин тут, судя по всему, мало, может, и вовсе нет, так что они заинтересуются, подойдут глянуть поближе, что у тебя к чему, ну а ты – ходу. Они, конечно, за тобой… Я и проскочу.
Лата даже не стала возмущаться, так что мне не пришлось пояснять, что это я так шучу.
– Полпинты, дай хлебнуть, – донесся голос Плутарха.
– Пойди хлебни из речки, ежели приспичило, – посоветовал коренастый.
Остальные наемники тем временем появились в дверях и опять взялись за ящики, но потом один из них сказал:
– Во, гляньте, прилетели наконец.
Все, включая нас с Латой, задрали головы.
В небе над замковой стеной одна за другой гасли звезды – из-за стены медленно выплывало какое-то массивное, смутно различимое тело неопределенной формы.
Я ошарашено прошептал:
– Это чего?
– Торговый дирижабль из Кидара, – ответила Лата.
– Во дают! – я вспомнил точку, двигавшуюся со стороны Кидара, которую видел, когда вылез из шара-клетки в Леринзье. Наверное, этот самый дирижабль…
– Ну, че стали? – повысил голос Полпинты. – Летающих кидарских сарделей никогда не видали? Шевелитесь…
Наемники ворча взялись за ящики и вновь скрылись в замке.
– Как же они смогли поднять такую махину в воздух?
– Наши, которые бывали в Кидаре, рассказывали, что у них там есть гейзеры… такие вроде бы нарывы в земле, из которых брызжет кипяток и выходит вонючий газ. Этим газом они наполняют здоровые мешки, и те летают…
Дирижабль уже полностью показался из-за стены и теперь медленно спускался. Плутарх и Полпинты отошли в сторону от двери, рассматривая его.
– Ты все возле начальства трешься, – заметил Плутарх. – Скажи, и впрямь будет война?
– Ходют такие разговоры, – согласился Полпинты.
Теперь оба стояли спинами к ящикам и в полоборота к нам. Я быстро зашептал:
– Сиди здесь. Если станет опасно, спрячься в этой их кухне или у речки под берегом, там, где нас высадил Карась.
– Ты быстрее, Уиш, – ответила она. – У тебя осталось мало времени.
Подумав, что впереди у меня еще вся ночь, то есть, часов шесть-семь, я, полупригнувшись, вылез из кустов, подбежал к ящикам, схватил один из них, и, как раз в тот момент, когда налюбовавшиеся дирижаблем Полпинты с Плутархом стали оборачиваться, нырнул в дверь.
***
Здесь был тускло освещенный коридор и широкая лестница с неровными ступенями. Из коридора доносилось эхо голосов, с лестницы – звук шагов. Я взвалил ящик на плечо, придал лицу хмурое выражение и двинулся по лестнице. Ящик, сделанный из какого-то яркого белого материала, оказался довольно легким, так что шел я быстро и успел преодолеть один пролет, когда вверху появились наемники. Посмотрев на меня без особого интереса, они прошли мимо. Один спросил:
– Много там еще?
– Не… – буркнул я, стараясь держать ящик так, чтобы прикрывать лицо.
Когда они скрылись за поворотом лестницы, я ускорил шаг и почти выскочил на второй этаж. Здесь тоже был коридор с рядом дверей, возле одной лежали ящики. Опустив рядом с ними свою ношу, я подергал ручку. Заперто. Оглядевшись, я быстро прошел до конца коридора, где обнаружил еще одну лестницу. Раздался шум шагов, и я поспешно двинулся назад. В коридоре вновь появились наемники, с ними Полпинты и Плутарх. Пока я приближался, Полпинты успел достать связку ключей, позвякивая, выбрал один и отпер дверь.
– Заносите… ик! – распорядился он. – Складывайте у стены, справа.
– Свет хоть бы включил, – проворчал кто-то.
– Нечаво вам там пялиться, – заявил Полпинты. – Это хозяйства Урбана. Да и не знаю я, как там свет включается.
Вяло переругиваясь, наемники стали затаскивать ящики. Я с деловым видом подошел, про себя моля всех известных мне богов, чтобы среди наемников не оказалось никого, кто мог бы видеть меня во время потасовки на причале и погоне на велотелегах. Полпинты поворотился на каблуках, моргая мутными глазенками.
– Ты кто? – спросил он.
– Призрак прошлого рождества… – буркнул я, хватаясь за один из ящиков.
– Что-то раньше я тебя не видал… – он пьяно качнулся, окидывая меня взглядом. – Откуда такой прикид? Почему не в форме?
– Пойди проспись, Полпинты, – сжимая ящик, я шагнул к двери. – Мы сегодня в Хоксусе были, забыл что ли? Там я эти шмотки снял с одного новичка.
Пропустив пару наемников, я вошел внутрь. Факелы здесь не горели, очень тусклый свет падал лишь через дверной проем, да из единственного окна в противоположной стене. Я медленно пошел вправо, столкнулся с каким-то наемником, рыкнул ему в лицо: «Осторожно, фраер!», получил в ответ несильный удар локтем по ребрам и стал боком пробираться вдоль стены. В льющемся сзади слабом свете сновали серые фигуры, слышалось сопение и шарканье ног. Продолжая идти, я уткнулся плечом в другую стену и, прижав к ней ладонь одной руки, а вторую выставив перед собой, двинулся дальше. Тени в дверном проеме перестали мелькать, я ускорил шаг. Раздался голос Полпинты:
– Все вышли?
Я присел и замер.
– А где тот… в кожаных шузах?
– Кто?
– Ну этот… рыжий шибзик…
В проеме возникла коренастая фигура.
– Рыжий!
Я молчал.
– Ты, Полпинты, полакай еще чуть-чуть, – посоветовал какой-то наемник. – Так тебе не только рыжие шибзики, тебе малиновые ящерки мерещится начнут.
Полпинты громко произнес:
– Ну вот, если кто здеся затихарился, так я теперича дверь запираю. По-другому отсюда не выйти. Когда Урбан кого-то в своей раболатории найдет, то Его Боссовству сразу пожалуется, а Его Боссовство из такого отвязанного смельчака отбивную фрикаделю сделает. Все ясно?
Дверь захлопнулась, и стало темно.
Я-то думал, попасть в замок будет самым трудным, а оказалось – раз плюнуть.
Почему-то эта легкость внушала беспокойство.
ГЛАВА 16
Я стоял возле окна, прислонившись плечом к стеклу (в замке Его Боссовства были стекла, а не тошнотворная лиловая пленка) и держал перед глазами лист грубого пергамента. Освещение оставляло желать лучшего, но все же кое-что разобрать было можно. Со двора под окном доносилось множество разнообразных звуков, но здесь стояла гробовая тишина, и это вдруг напомнило мне далекое время…
Далекое?..
Вернее сказать, еще и суток не прошло…
…Да, то далекое время, когда я сидел один в темном сельском доме и прислушивался к равномерному скрипу половиц за стеной.
Положив план на подоконник я склонился над ним.
(Но как мы часто видим пред грозой –
молчанье в небе, тучи неподвижны,
безгласны ветры, и земля внизу
тиха как смерть, и вдруг ужасным громом
разодран воздух!)
– Ага… – машинально сказал я.
Итак, пристройка, второй этаж…
Я нашел соответствующее место на плане… и выпрямился.
Еще в лодке у меня возникло впечатление, что Советчик не просто треплется, но пытается как-то комментировать происходящее. Может быть, стоит попытаться установить с ним какое-нибудь подобие контакта… Я почесал затылок и сказал:
– Эй, ты что-то хотел поведать мне?
Молчание.
– Возможно, мне показалось, но, по-моему, ты имел в виду, что вот, мол, пока все спокойно, но скоро может начаться черт-те-чего, да?
(Воистину, твои сужденья прямы,
как ствол осины.)
– Значит, ты теперь можешь говорить только стихами? И стихи только из книжки в которую ты, гм… спроецировался?
Тишина. Наверное, он не мог подобрать нужных строк.
– А вернуться обратно ты можешь? Или, к примеру, сам сочинить что-нибудь подходящее?
(Се выше разуменья моего…)
– Другими словами, тебя на это не программировали. Но если ты самостоятельно влез туда, то почему не способен вылезти?
(Нам осталось
найти причину этого эффекта)
– Неверное, опять фактор-икс? А как вообще твои впечатления? Ну, я имею в виду, когда торчишь внутри книги и, как ни крути, можешь говорить только стихами?
Я не ожидал такой реакции на свой вопрос – ну он и разошелся!
(Я бы мог поведать
такую повесть, что малейший звук
тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей,
глаза как звезды вырвал из орбит,
разъял твои заплетшиеся кудри
и каждый волос водрузил стоймя…)
– Ладно, ладно, успокойся…
(…Как иглы на взъяренном дикобразе!) – заключил он.
– Страсти-то какие. Лучше молчи. Я вообще-то не очень люблю стихи. Наверное потому, что никогда их не читал. А может, и наоборот… Неважно. Так вот, описываю ситуацию: я нахожусь в замке Свен Гленсуса. Чоча Пат-Рай повредил ногу и не смог идти со мной, Лата Пат-Рай ждет где-то внизу… если еще ждет. У меня есть план тайных ходов замка. Сейчас я нахожусь на втором этаже одной из пристроек в запертой снаружи лаборатории и пытаюсь найти какую-нибудь скрытую дверь или что-нибудь в этом роде и… и… и вот ее уже нашел! – с энтузиазмом закончил я, тыкая пальцем в пергамент. – Точно, Чоча ведь говорил про дверь под ковром! Здесь так и написано: «Под. квр.», а дальше – «ряд. со шкф.», то есть «рядом со шкафом»… М-да, а где шкаф?
Я попытался что-нибудь разглядеть.
В темноте проступали очертания отдельных предметов меблировки, но выделить из них что-либо конкретное не представлялось возможным.
Я медленно двинулся вперед и – разве можно было ожидать чего-нибудь другого? – немедленно стукнулся головой обо что-то твердое и острое.
(Пробил башку?) – отреагировал Советчик.
– Трам-тарарам! – я потер лоб. – Ну что за невезение у нас в последнее время!
(На колпаке Фортуны мы не шишка.)
– Зато у меня на лбу теперь будет шишка.
Он стал говорить, меняя тембр голоса, как будто два человека вели диалог:
(Не на колпаке –
но и не на подошве ее башмаков?..
– Ни то и не другое.
Так вы живете ниже поясницы, в сосредоточенье милостей ее?
– Мы занимаем место скромное…
О, конечно, она особа непотребная.)
– Ну, ну… – сказал я. – Веселым малым был тот, кто написал эту книгу.
Впрочем, столкновение имело один положительный результат. То, обо что я ударился, оказалось углом шкафа, и вскоре выяснилось, что это как раз нужный мне шкаф. Я обошел его и нащупал на стене ворсистую поверхность. Тут Советчик заголосил:
(Поторопись, нам промедленье – гибель!
Как черный рок, зловещий, неотступный…)
– Чего это ты? – спросил я и тут же понял, «чего» – в замке входной двери скрипнул ключ. Я рывком поднял ковер, нырнул под него и принялся ощупывать стену.
Дверь открылась, кто-то вошел в лабораторию, и одновременно я ощутил под пальцами одной руки вертикальная щель, и, секундой позже, под пальцами другой – вторую.
Дверь полуметровой ширины, Я толкнул ее.
– Где выключатель? – проблеял незнакомый голос.
Звук шагов стал громче, а дверь не поддавалась. Я просунул пальцы в щели и потянул ее на себя. Ни с места.
– А, вот он! – Раздался щелчок, послышалось гудение и из-под ковра полился яркий белый свет.
Я замер, размышляя.
Дверь не открывалась ни вперед ни назад, но, с другой стороны, она не могла откатываться вправо или влево, там ведь были щели…
Звук шагов возобновился.
Ладно, значит вверх или вниз… Если вверх, то стена над ковром должна быть шире, чтобы было куда войти двери, а расширять стену рискованно, это будет заметно…
Шаги звучали уже возле самого шкафа.
После того, как я нажал вниз, дверь легко и бесшумно опустилась.
Я шагнул вперед. Ковер вновь лег на свое место.
***
Почти минуту я стоял не шевелясь, гадая, успел ли человек заметить меня, и осваиваясь с новым освещением. Вернее, с почти полным отсутствием оного, за одним небольшим исключением – тонким лучиком света, проходящим через отверстие в ковре и упершимся мне в грудь после того, как я обернулся.
(Погасла свечка – дальше темнота) – печально констатировал Советчик.
– Тонкое замечание, – прошептал я, наклоняясь к отверстию.
Яркий белый свет был электрическим и исходил от светильников, похожих на те, что были на РД-станции, но несколько другой формы и более грубой, скорее всего, кустарной работы. Электричество, видимо, производила динамо-машина, находившаяся где-то под полом, там, откуда доносилось гудение. Шкаф мешал мне рассмотреть всю лабораторию, но те устройства, которые я увидел, тоже напоминали некоторые аппараты со станции.
Посередине лаборатории сидел и болтал ногами маленький толстенький человечек с круглым розовым лицом, абсолютно лысый, в очках.
Нет, это не Свен Гленсус, решил я.
Незнакомец вскочил, подсеменил к принесенным ящикам и стал раскурочивать один из них. Движения его были порывистые и какие-то дерганные.
– Проволока, ага, – быстро произнес он. – А-лю-минь! А тут? Изоляция… Ага, ага… Фьють, фьють… Тпру! Это что? Пань-пань-пань… Предохранители, ого! Здесь у нас что?.. Фьють, фьють…
Беспрерывно что-то бормоча, насвистывая, причмокивая, произведя массу других звуков и лишних телодвижений, человек перенес содержимое ящика на стол и принялся что-то там делать, но что именно, я разглядеть не мог.
– Контакт А к контакту Бэ, – доносилось до меня. – А штекер Вэ в гнездо Гэ… Понь-понь-понь… Подходит, м-да… Фьють, фьють… Ахха! Готово!..
Толстяк повернулся, сжимая в руках некую конструкцию, состоявшую из путаницы разноцветных проводов и незнакомых мне деталей, и метнулся к устройству, в котором я признал деформационную машину, но только какую-то неказистую с виду и без кристалла-энергонакопителя в месте пересечения штанг.
– Готово – ага, ага!
Незнакомец повернул что-то, и на консоли управления зажегся ряд разноцветных лампочек.
– Хорошо! – сказал он. – Мо-ло-дец!
Дверь открылась и в лабораторию вошел еще один человек, полная противоположность толстяка.
Тот был маленький и плотный, этот – длинный и худой, тот – лысый, этот – обладатель длинных каштановых волос, собранных на затылке в «хвост», у того лицо было круглое и розовое, у этого – вытянутое, бледное, с носом, напоминающим птичий клюв.
(Что за мужчина – восковой красавчик!)
– Урбан! – рявкнул вошедший за спиной толстяк. – Работаете?!
Толстяк подскочил, нервно охнул, развернулся на толстых коротких ножках и возмущенно заблеял:
– Ахха! Вы когда-нибудь убьете меня своими выходками!!!
Длинный довольно оскалился, сел в кресло, положил ногу на ногу и спросил:
– Сделали корелляционный блок?
– Сделал, ага, – Урбан Караф взгромоздился на стул и опять заболтал ногами.
– Функционирует?
– Функци… пашет, как бык! Ага.
– Это хорошо.
– Понь-понь-понь…
– Я хотел спросить… – начал длинный, но толстяк перебил его:
– Это вы, Гленсус, виноваты в том, что мы до сих пор торчим здесь!!! Вы, вы, вы!
Длинный поморщился, а я приник к отверстию. Итак, этот крючконосый субъект – Его Боссовство Свен Гленсус собственной персоной. Мой, видимо, самый опасный враг в Ссылке. Невероятно, как такому худосочному дылде аристократической внешности удалось захватить здесь власть и подчинить себе стольких бандюг.
– Все вы – изобретатели, художники, бумагомаратели, всякие творческие личности, – заговорил Гленсус, – чокнутый какой-то народ. В чем это я виноват?
– Почему вы отправляете в другие реальности местных аборигенов и разных уголовников вместо того, чтобы переправиться туда самому… вместе со мной? Теперь, когда нужное количество КРЭНов уже накоплено?
– Я вам тысячу раз объяснял. Что мы имеем в данный момент? Реальность Вне Закона, которая черная и "+ / – ", а?
– И что с того?
– То есть, из нее крайне сложно выбраться…
– Сложно, но можно… – ответствовал на это толстяк. – Этот ваш Мак Маклер вместе с Ванном Кралевски сумели удрать – да что-то вас забыли с собой прихватить. И я тоже нашел способ. Правда, кристаллы горят после двух-трех деформаций, но все же деформации происходят! Ага?
– Ага, ага… Только есть одно возражение. Кто вы, по-вашему, такой?
Урбан стукнул себя в грудь.
– Знаменитый ученый Урбан Караф! Неповторимый и единственный.
– Не то. Ссыльный ученый Караф. А я – ссыльный чиновник Гленсус. Что мы будем делать в сопредельных реальностях? Как жить? Ну и, кроме того, поверьте, как только Эгида узнает о нашем побеге, – а рана или поздно она об этом узнает – нас немедленно водворят обратно, предварительно позаботившись, чтобы возможности для второй попытки у нас отсутствовали… У меня не будет ни замка, ни наемников, у вас лаборатории и защиты. Вас устраивает подобная перспектива?
– Только эта перспектива и сдерживает меня. – Ученый заметно погрустнел и перестал болтать ногами. – А то бы я давно отсюда…
– Правильно, это крепко сдерживающий фактор. Теперь вернемся к тому, что мы имеем. Машина, сконструированная моим бывшим компаньоном-изобретателем, заблокирована, и воспользоваться ею мы не можем….
– Умная голова, ага, – вновь перебил Урбан. – Наверное, даже такой же талантище, как и я… Редчайший случай! Принципиально новый способ деформации – без кристалла! Невероятно! Главное, он создал это только для того, чтобы вам было сподручнее грабить Эгиду. А тут исхитрился, имея в своем распоряжении только посылки макрофагов, заново создать устройство.
– Вы работали с ней? – спросил Гленсус, и оба посмотрели на стоящую в углу небольшую металлическую тумбочку с кнопками и переключателями. Рядом на полу лежала круглая пластина полуметрового диаметра, соединенная с тумбочкой несколькими переплетающимися проводами.
– Работал, – ответил наконец ученый. – Глухо, ага. Я не могу снять его блокировку. Рискую сжечь все устройство.
– Обманули они меня… – Гленсус нахмурился и покачал головой. – Выбраться из Ссылки мы можем, но слишком велика вероятность того, что нас поймают и вернут обратно. Кроме того, теперь в Конгломерате у нас не будет средств к существованию. А это ваше изобретение…
Урбан воскликнул:
– Это мое изобретение? Я как будто слышу нотки снисходительности? Это мое гениальное изобретение! – он вскочил и в возбуждении забегал вокруг стула. – Неискушенному уму идея может показаться простой, но на самом деле!.. Даже моему необузданному гению понадобилась вся его мощь, весь масштаб и напор, чтобы догадаться сплавить несколько кристаллов, увеличив таким образом энергию деформации. Найти способ, как сплавить КРЭНы, тоже было невероятно тяжело, но главное – сама идея! Чем больше энергия, тем легче деформировать ткань реальности. Ах! Ух! Как просто и как гениально!
– Да-да… – кисло согласился Гленсус. – Чудесная идея. Но только благодаря мне в вашем распоряжении имеется эта лаборатория. И именно мои ребята регулярно отправляются на разведку, выискивая контрабандные посылки. Если бы не это, не было бы у вас ни оборудования, ни инструментов – и чего бы тогда стоила ваша идея?
Толстяк остыл так же быстро, как и возбудился.
– Конгломерат достаточно велик, – промямлил он. – Мы могли бы затереться где-нибудь на Окраине…
– Что бы мы там делали? Вы бы согласились провести оставшуюся жизнь, не имея возможности заниматься тем, чем привыкли? Думаю, нет. Мы должны покинуть Вне Закона сильными, а где взять силу? – Гленсус широко развел руками. – Она вокруг нас! Ссыльные преступники. Убийцы, грабители, воры… И ни один из них не любит Эгиду. Из кого, как не из них, можно сколотить великолепную армию? Мощную, жестокую, непобедимую, в конце концов! И большая часть этой армии уже есть. Мне всегда удавалась роль лидера, настоящего полководца, знаете ли. Во мне есть лидерская жилка, командирская, так сказать, изюминка, эдакая… такая… – он пощелкал пальцами. – А если к ссыльным добавить одноглазых, самых мерзостных созданий во всем Конгломерате… О, тогда мы будем действительно непобедимы!
– Знаю, знаю, – сказал Урбан. – У вас пунктик – хотите захватить Эгиду со своей шарашкой.
– Кто посмеет помешать нам? – бушевал Его Боссовство. – Технически Эгида, конечно, лучше вооружена, но она погрязла в бюрократии, внутренних интригах, она – колосс на глиняных ногах.
– Вы неоднократно излагали мне свои маниакальные планы, хватит…
– Захватить весь Конгломерат, может быть, и несбыточная мечта. Но захватить Зенит – уже полдела. Никто не ожидает, что в самом сердце Эгиды может появиться вражеский десант…
Ученый широко зевнул.
Гленсус осекся и несколько секунд глядел на собеседника затуманенными глазами, потом вытер губы и достал из кармана кристалл.
За стеной я напрягся и скрипнул зубами. Возможно, КРЭНы не отличались один от другого, но почему-то сейчас я был точно уверен, что этот – мой.
Его Боссовство сказал:
– Одноглазый, мой агент, вполне проявил сущность своих соплеменников и по возвращению в Ссылку скрылся. Пришлось устроить облаву. Мои ребята даже сумели проникнуть в подземелье под городом, большая удача. Держите… – он перебросил Урбану КРЭН. – Много вам еще осталось?
– Немного, нет. Скоро я смогу добиться того, чтобы общая мощность кристалло-грозди позволила пройти через область деформации большой массе…
– Поспешите, Урбан Караф, – произнес Гленсус, вставая. – Только что прибыл торговый дирижабль из Кидара. Я еще толком не успел переговорить со своим агентом из их команды, но он уже сообщил, что две недели назад у кидарского эмира началась глубокая депрессия и вылечить ее удалось лишь после того, как четвертый дворцовый лекарь – троих предыдущих повесили – посоветовал эмиру объявить войну Хоксусу. То есть мне… Так что теперь их армия приближается.
– До Кидара далеко, – заметил ученый.
– Да, но они уже в пути и находится гораздо ближе, чем я думал. Так что торопитесь…
– А, не давите на меня! Я и так делаю все, что могу.
– Ну и продолжайте в том же духе… – с этими словами Свен Гленсус вышел из лаборатории и закрыл за собой дверь.
Сжимая кристалл в руке, Караф встал со стула. Я внимательно наблюдал за ним.
Ученый послонялся по лаборатории, зевнул, подошел к шкафу и извлек оттуда что-то, поначалу напомнившее мне огромную виноградную гроздь. Приглядевшись, я понял, что это множество КРЭНов, каким-то образом соединенных между собой. Караф водрузил «гроздь» на стол и стал вертеть так и сяк моим кристаллом, прикладывая его к «грозди» с разных сторон. Я испугался, что ученый сейчас «припаяет» его к остальным, – а как потом мне его оторвать? – но Караф ничего такого не сделал, а лишь, рискуя свалиться, залез на штанги деформационной машины, водрузил «гроздь», неловко слез, полюбовался своей работой, опять зевнул и, небрежно бросив мой кристалл на стол, направился к двери.
Я замер.
Урбан Караф остановился возле двери и нажал на утопленный в стену круглый белый диск. Гудение динамо под полом смолкло и белый свет померк. Дверь открылась, пропустив темную фигуру, и закрылась вновь. Щелкнул замок – я остался один.
***
Вскоре свет в лаборатории ярко горел, динамо монотонно жужжало под полом, а я сидел в кресле, еще хранившем тепло тела Его Боссовства, с кристаллом в руках. Включать свет было, конечно, не слишком разумно, но ни в ящиках стола, ни в шкафу не нашлось ни свечи, ни спичек, так что я решил рискнуть.
Наконец-то я заполучил то, из-за чего, собственно говоря, и началось все это. КРЭН был чуть тепловатым, гладким и слегка светился изнутри.
– Ты ведь Советчик, а, Советчик? – спросил я, подбрасывая кристалл на ладони. – Ну так займитесь своим прямым делом. Советуй. Мы имеем очень простой расклад. Комната, запертая снаружи, изнутри открыть которую я не могу. Уже пробовал. Я сижу в этой самой комнате с искомым кристаллом в руках. До того, как дефзонд швырнет меня через реальности прямо в лапы чиновников Эгиды, оставалось… – я посмотрел на таймер. – Неизвестно, сколько осталось, но, во всяком случае, в моем распоряжении ночь. Что мне делать?
Советчик молчал.
– Ну, можешь подобрать соответствующий стишок?
(Держи подальше мысль от языка,
а необдуманную мысль – от действий.
Будь прост с другими, но отнюдь не скромен.
И не мозоль ладони кумовством
с любым бесперым панибратом.)
– А конкретнее ты ничего ляпнуть не мог? – спросил я. 