Реальность под контролем

      Ключ повернулся и замок щелкнул.
      Хотя, если приглядеться, то вот здесь, в уголке прямоугольника, чернила – или чем там писал Чоча? – просто выцвели, и буковки-закорючки в действительности были написаны красным… Подняв пергамент к глазам, я разобрал: «3-й кам. вниз от ок.»
      Дверь за моей спиной начала открываться, и Смолкин отплыл подальше от окна.
      – Мои соплеменники уже совсем близко, – прошептал он на прощание.
      Третий «кам» вниз от «ок»…
      Третий – вниз…
      Третий…
      Ок…
      Вскочив, я метнулся вперед и с силой нажал на третий камень книзу от окна. Он поддавался, и щель между двумя рядами камней расширилась. Продолжая нажимать, другой рукой я скомкал пергамент и движением кисти, так, чтобы не видели наемники, швырнул план в окно. Он улетел вниз, и тут же ним устремилась фигура фенгола, мгновенно скрывшаяся из поля зрения.
      – Рыжий, стой!
      Камень неожиданно поддался, и целый блок стены ушел вглубь и в сторону, открыв темный узкий лаз.
      – В твою спину нацелены три стрелы и, клянусь слепой кишкой Его Боссовства, мы выстрелим, если ты…
      Выдохнув воздух, я нырнул головой вперед. Стрелы с треском ударились в стену над моим задом. Я потерял равновесие и повалился в лаз, ударяясь о выступы плечами и грудью, пополз, извиваясь как червяк, и не видя ни зги.
      Что-то схватило меня за щиколотки и потянуло вверх, я начал брыкаться, но меня тянуло все сильнее и наконец, как пробку из узкого бутылочного горлышка, выпихнуло из лаза и, приподняв в воздухе, швырнуло на устланный гнилой соломой пол.

***

      – А мне показалось, что-то мелькнуло за окном, когда мы вошли. Что-то такое хилое, с алыми полосками…
      – Точно, Дрюм, детка, такой хилый полосатый глюк. Детка-глюк – ха-ха-ха!
      – Я не детка, ты, улбон немытый!
      Они стояли надо мной, все трое, тяжело дыша.
      – Шибко прыткий, – заметил Дрюм. – Я и не знал, что в нашем клоповнике есть такие щели. Как это ты так быстро нашел одну из них?
      Продолжая лежать на спине, я поднял ногу и лягнул Дрюма в пах. Нехорошо бить деток, но мне это доставило удовольствие. Он хрюкнул и упал.
      (Пробей башку! – разъярился вдруг Советчик. –
      Клок вырвав бороды, швырни в лицо!
      А может быть потянешь за нос?
      Ложь забьешь им в глотку?! – он орал все громче, словно намереваясь изнутри расколоть мне череп. –
      До самых легких?!
      Кто желает первым?!!) – громовым голосом закончил Советчик, а потом что-то треснуло, и он смолк.
      Я тоже разошелся и крикнул:
      – Кто хочет получить первым?!
      – Первый уже получил, – заметил Плутарх. – А щас ты получишь… – он заехал мне ногой по ребрам. Я скривился и умолк – вот и вся польза от поэзии.
      – Вставай!
      Глядя на вновь заряженные самострелы в их руках, я тяжело поднялся.
      – Руки за спину! Пшел к двери!
      Я бы мог поспорить с ним, я бы мог даже поспорить с двумя – Дрюм пока в счет не шел – но спорить с самострелами было бессмысленно, и потому я подчинился.
      – Дрюм, хватит плакать, – раздалось за моей спиной. – Пошли уже.
      – А у меня еще и детей-то нет, – всхлипнул Дрюм. – И, могет быть, таперяча никогда и не будет…
      – Будут у тебя детки, детка. В случае чего мы вот с Корчем тебе подсобим. Знаешь, чего его Корчем прозвали? Ежели не знаешь, так он тебе опосля расскажет.
      Говоря все это, Плутарх проворно связал мои руки за спиной и подтолкнул.
      Мы пересекли коридор и стали медленно спускаться по лестнице.
      (Куда ведут? – пискнул Советчик. –
      Ты дальше не иди!)
      – На казнь ведут. Как я могу не идти?
      – Этот паря таки двинутый. Сам с собой разговоры ведет.
      (Насмешка недостойных над достойным…)
      – Точно!
      – Чего ты сказал?
      – Это я не тебе, Плутарх.
      (А ежели заманят вас к воде
      Или на выступ страшного утеса,
      Нависшего над морем, и на нем
      Во что-нибудь такое превратятся,
      Что вас лишит рассудка и столкнет
      В безумие?..)
      – Да нет, меня вешать ведут. Что ты мелешь?
      (Мириться лучше со знакомым злом,
      Чем бегством к незнакомому стремится.)
      – Ну что за многозначительная ерунда, а? И вообще, успокойся. Кризисная ситуация миновала. Теперь мы вновь в ожидании кризиса – самого крупного и самого последнего кризиса в моей жизни.
      (Когда на суд безмолвных, тайных дум
      Я вызываю голоса былого, –
      Утраты все приходят мне на ум,
      И старой болью я болею снова.)
      – В смысле, фактор-икс опять дает о себе знать?
      В голове раздалось громкое «Уфф!», и Советчик провозгласил не то стихами, не то прозой:
      (Клин клином вышибают!)
      – Это чего?
      (Если я вас правильно понял, хозяин, на протяжение последнего времени вы поддерживали в крови определенное количество алкоголя?)
      – Ну, можно и так сказать.
      (То есть, по сути, напившись в первый раз, вы потом даже не увеличивали этот процент, а лишь по возможности поддерживали его на определенном уровне. Как сейчас ваше состояние?)
      – Башка трещит, – признал я. – Во рту пересохло. И вообще муторно на душе.
      (Правильно, это называется похмельем. Вы знакомы с концепцией похмелья?)
      – А это чего?
      (Чтобы, образно выражаясь, придавить винные пары в голове, чтоб организм, а вместе с ним и дефзонд вновь заработали…)
      Лестница закончилась, и мы подошли к двери, из-за которой доносился приглушенный шум.
      (Это, к сожалению, не стопроцентный выход, может и не сработать, но других вариантов я не вижу…)
      Я не заметил, что бы кто-то толкнул ее – мне показалось, дверь распахнулась сама собой. Я шагнул вперед.
      – Так что же делать?
      (Вам надо немедленно опохмелиться, хозяин.)
      Жаркий полдень Ссылки обрушился на меня вместе с гулом голосов не одного десятка людей, и сквозь этот гул, как сквозь вату донесся голос Советчика:
      (Немедленно выпить! Покрепче и побольше!)

***

      Солнце слепило глаза, толпа вокруг колыхалась, гул пуховой периной окутывал замковый двор.
      – Выпить?! – беззвучно орал я. – Ты не мог сказать раньше?! Где я, по-твоему, возьму сейчас выпивку?!
      Наемники, давно переставшие обращать внимания на бессвязные реплики подконвойного, подталкивали меня в спину и переговаривались:
      – Шик, да? Я давно обратил на них внимание. Вот это шузы…
      – А как делить?
      – Может, каждому по штуке?
      – Дурачина ты, детка. Математик хренов… нас же трое! Да и зачем тебе один шуз?
      – Ну, э… Не знаю…
      – Может, жребий кинем?
      Я разинул рот и вновь беззвучно заорал:
      – Та где мне достать выпивку? Отвечай!
      Казалось, что весь замковый двор качается, как палуба корабля в бурю. Яркие краски, гул и близость смерти действовали одуряюще.
      (Но это только вихрь
      Бессвязных слов…)
      – Отвечай!
      (Будь осторожен. Робость – лучший друг.
      Враг есть и там, где никого вокруг.)
      – Никого вокруг?! – безумными взглядом я окинул десятки окружающих меня лиц, будто сливающихся в одно огромное, смазанное лицо самой Ссылки – лицо, на котором одновременно читалось выражения множества разных чувств, от равнодушного интереса и радостного ожидания до полного безразличия и скупого сочувствия.
      (Пощипывает уши. Страшный холод!
      Лицо мне ветер режет, как в мороз!
      Который час?)
      Я взмолился:
      – Не сейчас, Советчик! Это еще не кризис – кризис будет впереди. Слышишь меня?
      (Что ж кажется тогда
      Столь редкостной тебе твоя беда?)
      – Не кажется, а так оно и есть! Кризис наступит, если ты сейчас ничего не присоветуешь. Ну же, неужели тебе наплевать, что со мной будет?
      (Не хриплая прерывистость дыханья,
      Ни слезы в три ручья, ни худоба,
      Ни прочие свидетельства страданья
      Не в силах выразить моей души.
      Вот способы казаться, ибо это
      Лишь действий, и их легко сыграть,
      Моя же скорбь чуждается прикрас
      И их не выставляет напоказ.)
      Мой взгляд вдруг сам собой выделил из толпы одну фигуру, одно лицо…
      Карась стоял, подмигивая мне, одну руку он держал под широкой рубахой…
      Мы прошли дальше, и я вдруг увидел старину Ватти, громилу из «Ворот Баттрабима», который смотрел на меня искоса, а рука его тоже сжимала что-то, скрытое под одеждой… Рядом с ним переступал с ноги на ногу маленький циклоп, рассказавший нам тогда о появлении в трактире Меченного…
      И еще кто-то знакомый виднелся в толпе – и еще, и еще…
      Гул стал тише после того, как мы подошли к висельному помосту, на котором, привалившись плечом к одному из вертикальных столбов и скрестив на груди руки, стоял старый знакомец Полпинты. Между столбами под свисающей петлей находился грубо сколоченный табурет.
      – Ну, Советчик! – воззвал я и одновременно один из наемников произнес:
      – Залазь, милай…
      Я упер колено в помост, и тут три пары рук вцепились в голенище сапога. Не слишком ловко попытавшись отбрыкнуться, я потерял равновесие и опрокинулся вперед, ударившись подбородком о доски. Полпинты секунду осоловело наблюдал за происходящим, а потом бросился в бой. Наемники уже наполовину стянули сапог, но тут Полпинты налетел на них словно смерч – он одновременно пнул ногой в лоб одного наемника, правой рукой залепил оплеуху второму, а левой схватил меня за шиворот и выволок на помост, вопя:
      – Мое! Мое по праву!
      Не ожидавшие такого наскока наемники, ворча, отступили. Полпинты поднял меня на ноги, зачем-то отряхнул мой воротник и повел к табурету.
      – Хо-хо… – пробормотал он. – Вот и встретились, шибздик. Ты еще тогда показался мне подозрительным, не зря, значит!
      Он резко развернул меня, и я увидел весь Зеленый Замок, с его покосившимися виадуками и башнями, полуобвалившимися контрфорсами, кривыми лестницами и развалинами пристроек, и толпу, волнующуюся вокруг замка, и небо над крышами башен, и солнце, пылающее в этом небе.
      (Ну вот! – раздалось в моей голове. – Сол омнибус луцет, я бы сказал. В смысле, солнце светит всем. Хотите совет?)

***

      – Давай! – гаркнул я.
      – Куда нам спешить? – хмыкнул Полпинты. – Сапоги-то и так уже мои. Но, помнится, вчера на тебе было другое шмотье. Какая-то куртка и штаны тоже неплохие, а? И где ж они теперь?
      – Пошел ты!.. – сказал я. – Ну, Советчик!
      (Из какой вы реальности, хозяин?)
      – Из Бьянки.
      (Там практикуются публичные казни при массовом скоплении народа?)
      – Лады, зализай, – приказал Полпинты.
      – Нет!
      – Тю, придурок! – удивился Полпинты. – То сам орет «давай», то не хочет закончить побыстрее. Залазь, грю!
      (Я просто хотел напомнить вам об идее последнего желания. Знакомы с ней?)
      – Нет!
      – Вот же пиндюк! – высказался Полпинты и не слишком сильно ударил меня кулаком в подбородок. Советчик пискнул, и я похолодел от мысли, что сейчас он вырубится, но он лишь пробормотал: «Ох, мои синапсы!». Тем временем Полпинты заставил меня влезть на табурет. Со связанными за спиной руками проделать это было довольно сложно, и я зашатался вместе с табуретом. Полпинты икнул и обхватил меня за бедра, стараясь поддержать мое – и, возможно, свое – равновесие. Сквозь гул голосов донесся смех.
      (Обычай, распространенный во многих реальностях…)
      Продолжая придерживать меня одной рукой, Полпинты махнул другой, и позади дробно загрохотали барабаны. Шум голосов начал стихать.
      (Казнимому дают возможность высказать одно желание. И это желание выполняют… как правило.)
      – Ответственный момент, шибздик. Теперь расслабься и попытайся получать удовольствие, – Полпинты накинул на мою шею петлю. Барабаны гремели, солнце слепило глаза.
      – Любое желание?..
      – Что «любое», Рыжий?
      – Желание! – засипел я. – У меня есть последнее желание!
      – Да неужто? У меня тоже есть куча желаний, и даже совсем не последних. Как раз сейчас я очень желаю выпить и отлить… в любой последовательности. Так что давай быстрее закругляться.
      – Это обычай, распространенный во многих реальностях. – поспешно пояснил я. – Выполнение последнего желания казнимого – важная традиция.
      – Чтой-то не слыхивал о такой оказии, – Полпинты решительно затянул петлю на моей шее. – Ну что, сделаешь доброе дело последнему гума-ноидцу, которого, ик, видишь в своей жизни? Расскажи, где остальные шмотки?
      – Из какой ты реальности? – спросил я.
      – Из этой, как ее… ну, ты же сам только что говорил… А, из Бьянки!
      – Из Бьянки?! – я чуть не упал со стула. – Слушай, и я оттуда!
      – Прими мои соболезнования. Если думаешь, что я по этому случаю не стану тебя вешать, то, значит, ты что-то не то думаешь.
      – Я не о том, Пинта. Ладно, вешай меня, но я хочу, чтобы выполнили мое последнее желание. Хоть это ты можешь сделать для соплеменника?
      – Могу… – охотно согласился он, я поощрительно кивнул, и Полпинты добавил: – Но не хочу. Прощай, шибздик!
      – Стой! – взмолился я, когда он занес ногу, собираясь выбить из под меня табурет. – А если я скажу, где спрятал одежду?
      Полпинты опустил ногу и милостиво согласился:
      – Говори…
      – Но сначала пусть выполнят мое последнее желание!
      – "Последнее-зелание, последнее-зелание…" – просюсюкал наемник раздраженно. – Ты достал меня, Рыжий, с этим своим последним желанием! Плевал я вообще-то на Бьянку. Я уже лет пятнадцать как здесь. Хотя… – он в задумчивости глянул на меня, икнул и почесал нос… – Сопля-менник, говоришь? Одежда, говоришь? С таким прикидом, да еще с этими роскошными шузами я стану первым парнем в замке. Ну, лады… – Полпинты опять махнул рукой, и барабаны смолкли. Толпа тут же зашумела.
      – Жди здесь, никуда не уходи, – приказал Полпинты и, спрыгнув с помоста, рухнул лицом в землю. Я уставился на него, хлопая глазами. Он немного полежал, встал и зигзагами порысил к замку.
      В первый момент я не понял, куда это он, а затем поднял глаза и увидел, что на широком балконе нижнего этажа виднеются две фигуры, одна в темном, другая в светлом.
      Я прищурился.
      Это были Свен Гленсус и Лата Пат-Рай, он – в черном костюме, она – в длинном белом платье. Полпинты остановился под балконом, задрал голову и стал говорить что-то. Свен Гленсус наклонился через перила, слушая.
      Пот стекал по лбу, бровям и щекам, капал с кончика носа. Веревка терла шею, связанные руки ныли. Советчик, дав свой последний совет, молчал.
      Полпинты наконец закруглился, получил какие-то указания и зигзагами устремился обратно.
      – Афф.. – выдохнул он, влезая на помост. – Его Боссовство интересуются, а что, если ты пожелаешь, чтобы тебя отпустили?
      – Не пожелаю, – заверил я. – Мне всего-навсего хочется…
      Полпинты икнул, кивнул, повернулся, рухнул с помоста, вскочил, добежал до балкона и вернулся через пару минут, чтобы поведать:
      – Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь что-нибудь такое, что сильно оттянет казнь? К примеру, захочешь чтоб тебе предоставили «право первой ночи»? Я говорит, мол, и в принципе на это согласиться не могу, и жениться хочу побыстрее, и кидарцы на подходе, и времени совсем не осталось. И вообще, чего ты хочешь?
      – Я просто желаю выпить!
      – Это твое желание я могу понять, – заметил Полпинты и вновь ускакал.
      Гул толпы накатывал волнами, барабанщики позади вяло, без энтузиазма переругивались.
      Полпинты появился вновь с деревянной воронкой в руке.
      – Его Боссовство интересуются – и это все?
      Я возвел очи горе и гаркнул:
      – Все, Зарустра тебя раздери! Просто дай мне выпить!
      – Вообще-то Его Боссовство не хотел ничего и слышать о каких-то там желаниях, но красуля рядом с ним обругала его нехорошими словами, которые мой утонченный язык не поворачивается, мля, повторить. Ну, он и согласился. А красуля, как услышала, чего ты хочешь, так сказала, что ничего другого от тебя и не ожидала. Я говорит, думала, он захочет попрощаться, ну там, поцеловать меня в какую-нибудь особенно запомнившуюся ему часть моего… лица, может, сделать даже какое-нибудь трогательное прощальное заявление, а он… – Полпинты развернулся, поднес ко рту узкий конец воронки и вдруг заорал на весь двор:
      – Волей… ик! Волей Его Боссовства Свена Гленсуса приговоренному к казни Уишу Салоник дается право последнего желания! Приговоренный пожелал выпи… ик! …ить водк-ик! Сие и будет исполнено!
      Сквозь шум голосов донесся смех. Полпинты спросил:
      – Будешь закусывать?
      (Употребление пищи ослабит действие алкоголя) – поведал Советчик, будто я и без него этого не знал
      – Не буду, – отрезал я.
      – Смотри, Рыжий, дело вкуса. Я, к примеру, предпочитаю добрый закусон. Ну, ладно, дам тебе из своих запасов… – он вышел из поля моего зрения и принялся чем-то звякать позади виселицы. Спустя какое-то время один из барабанщиков спросил:
      – Эй, Пинта, скоко можно колдобиться? Вешай его и вся недолга!
      – Прикрой хлебальник, – вежливо ответствовал Полпинты. – Не видишь, парень трезвенник. Хочет налакаться перед неминуемой кончиной до полной абстракции.
      – Пинта, обменяешь шузы? – поинтересовался другой барабанщик. – Все равно ж пропьешь. Хали Гал из Хоксуса мой племяш, так я дам тебе за них бочонок пивной браги. Будешь в нем купаться…
      – Не видать вам этих шузов, чуваки, как своих плоских задниц без зеркала, – заявил Полпинты, возникая передо мной с большим глиняным кувшином в руках. – Сей рыжий молодец возлюбил меня и оставляет мне их в наследство. Ну, за Бьянку, красавец! – он кивнул и сделал большой глоток. – Гм, а как же ты будешь пить?
      – Это что? – с опаской спросил я.
      – Водка. Самодельная водка – сам-огоном зовется. Сам гоню, сам и пью. Крепости необычайной первач. Детка-Дрюм как-то у меня глотнуть выпросил, да так глотнул, так переполнился чувствами, что чуть улбона не родил. Ладно, придумал… – он поставил кувшин, извлек из кармана веревку, обошел вокруг виселицы и вдруг обхватил меня за торс. – Я тебя свяжу так, чтоб локти были прижаты к бокам, а кисти наоборот развяжу. Правую руку будешь держать за спиной, а в левую возьмешь кувшин и приложишься. Как закончишь прикладываться, я твои руки опять свяжу. У меня тут есть ножик, маленький такой, с полметра, так ежели станешь шевелиться излишне, буду тебя колоть в разнообразные места, пока весть не вытечешь. Понял, сопля-менник?
      – Понял, – сказал я.
      Полпинты притянул мои локти к бокам, затянул веревку и отвязал кисти. Я потряс затекшими руками. Из-за стянутой на шее петли наклониться я не мог, а в таком положении доставал до нее лишь кончиками пальцев.
      – Ну, так где твои шмотки?
      – Штаны в кладовке на втором этаже, рядом с лабораторией, а куртка осталась в камере. В углу там валяется.
      Полпинты протянул кувшин, и я вцепился в него, как в спасительную соломинку. Наемник отошел. Ощущая на шее неприятное чешущее прикосновение петли, я поднес кувшин к лицу и скосил глаза. Внутри плескалась мутная жидкость с маслянистой поверхностью фиолетового оттенка. В ноздри ударил запах столь сильный, что меня передернуло, и табурет пошатнулся. Полпинты махнул рукой – барабаны загрохотали.
      – Пей, шибздик! – скомандовал он.
      Я глотнул.
      Переливающаяся золотым солнечным светом реальность Вне Закона свернулась в громадную дубинку и съездила мне по темечку.
      Самогон был крепок, вонюч, неудобоварим… но самое кошмарное – он был ТЕПЛЫМ!..
      – Советчик! – захрипел я, разевая рот, как вытащенная из воды рыба. – Скажи мне… какие шансы на то… что дефзонд включится?!
      Он пощелкал и сообщил:
      (Двадцать из ста.)
      – Великий… Ливий!.. Такие муки… ради двадцати… из ста!
      (Это еще не муки, хозяин – муки будут впереди. Вам еще надо удержать его в своем желудке.)
      Я хлебнул опять, зашатался и просипел:
      – Святители небесные, спасите!
      Рот наполнился горячей слюной, желудок сжался в судорожном спазме. Гулкая барабанная дробь приобрела болезненное звучание.
      Я глотнул еще раз.
      – С а л о ни к и, ч т о в ы д е л а е т е?
      Слова донеслись из далекого далека и прозвучали слишком нереально, чтобы на что-нибудь повлиять. Я опять глотнул, и меня затошнило.
      – У и ш, и д и о т, п р е к р а т и д е л а т ь э т о!
      (О день и ночь! Вот это чудеса!)
      Я вздрогнул и, отодвинув от лица кувшин, как мог наклонил голову, отчего петля врезалась в шею. Никого не было на помосте, только Полпинты стоял впереди, на самом краю, ревниво наблюдая за тем, как я поглощаю его запасы. Показалось, решил я. Предсмертный бред. Просто поджидающий меня на другом конце темного коридора ангел говорит знакомым голосом.
      Я еще раз глотнул.
      – УИШ, МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ, МЫ ПЫТАЕМСЯ ПОМОЧЬ ТЕБЕ!!!
      Долгожданное опьянение не наступало, но зато на рвоту потянуло так, что я лишь с трудом смог удержать свой желудок от выворачивания наизнанку. Табурет под ногами ходил ходуном, слезы текли из глаз, тут же смешиваясь с потом.
      Я сглотнул и прошептал:
      – Чоча, это ты?
      – Конечно, это я!
      Мне показалось, что я вижу в щелях между досками какое-то движение.
      – Салоник, – прошептал фенгол Смолкин. – Я успел схватить ваш план и нашел на нем лаз, ведущий в камеру, где сидел ваш товарищ. Вдвоем мы разыскали подземный ход, ведущий под этот помост. Она стационарная, стоит здесь давно и…
      Увидев, что я перестал пить, Полпинты встрепенулся и шагнул в виселице. Я поспешно приложился к кувшину. Затошнило сильнее прежнего, и я понял, что сдерживать все более настойчивые позывы организма больше не смогу.
      – Перед тем, как из-под тебя выбьют табурет, крикни. Что-нибудь вроде «аллилуйя!» или «оба-на!». Чтоб неожиданно было. Ошарашишь палача, я попытаюсь проломить доски, а летяга перережет веревку. Понял?
      – Я понял, но…
      – Ладно, хватит, шибздик… – сказал Полпинты, подходя и протягивая руку. – Печень кровью обливается, когда вижу, как ты выхлебываешь мой райский напиток. Пора кончать со всей этой лабудой…
      Кричать? Я решил, что есть метод более действенный, согнул руку так, что горлышко прижалось к подбородку, а затем резко разогнул ее, разбив кувшин о голову Полпинты. Он отшатнулся, крякнул и упал на спину. Одновременно с этим ноющая боль пронзила мой живот и в глазах потемнело.
      Крепости необычайной первач, бурля, вскипел в желудке и подступил к горлу. Я рефлекторно попытался согнуться, чтобы уменьшить жгучую боль, и тогда петля впилась в шею, а табурет зашатался особенно сильно и накренился, встав на две ножки, так, что я забалансировал на самом его краю.
      (Какого обаянья гибнет ум!)
      – Начнешь падать – кричи!
      – Падать?!! – истошно взвизгнул я, и после этого табурет наконец вылетел из-под моих ног. – ДА Я УЖЕ ЛЕЧУ!!!

ГЛАВА 24

      Боль в желудке была ничем по сравнению с той болью, которая раскаленным железным обручем сжала шею, выдавливая язык изо рта, а глаза из глазниц. Шум толпы и дробь барабанов взметнулись волной грохота и смолкли. Я услышал отчетливый хруст. Замковый двор и сам Зеленый Замок ослепительно сверкнули, дрогнули, подернулись пеленой и начали сереть, уплывать куда-то. Реальность Ссылки стремительно потускнела.
      Потом в звенящую тишину умирающей реальности ворвался грохот. Из-под моих судорожно дергающихся ног во все стороны разлетелись доски, образовав темное отверстие, откуда медленно выплыл фенгол Смолкин с ножом в руке, а следом появилась голова Чочи Пат-Рая. За ухом шелестнуло, веревка дернулась, и сила, удерживающая меня в воздухе и уже превратившая шейные позвонки и гортань в кашу, исчезла.
      Я рухнул вниз. Чоча подхватил меня и поставил на землю, метра на полтора ниже того уровня, где находился висельный помост. Я слабо отпихнул его плечом и упал на колени, судорожно сглатывая. Стало темнее – сверху опустился фенгол. Чоча выхватил у него нож и полоснул по веревкам, стягивающим мои руки. Я выпучил глаза, страстно мечтая вздохнуть.
      Воздух прорвался в легкие, наполняя их великолепной жгучей болью. Я всхлипнул, уперся ладонями в землю, и тогда меня наконец стошнило.
      – Уиш, надо идти, – донесся голос Чочи. – Сейчас они сообразят, что к чему, и прибегут сюда.
      Я кивнул, от чего шею вновь пронзила молния боли, и не слишком успешно попытался встать. Чоча схватил меня подмышки, рывком поднял и потянул вперед.
      – Не… а… до!.. – выдохнул я. – Са… ам!..
      Он продолжать вести меня, и пока я, то и дело спотыкаясь, переставлял непослушные ноги, окружающее начало медленно доходить до моего сознания.
      Мы находились в узком коридоре с земляными стенами, который заканчивался прямо под висельной платформой, а начинался, судя по всему, где-то районе донжона. Потолок был низким, и приходилось нагибаться; фенгол Смолкин летел прямо перед нами, то и дело оглядываясь.
      – Сам! – повторил я уже внятнее. – Сам пойду!
      Чоча глянул на меня и отступил. Пошатнувшись, я взмахнул руками, но все-таки устоял и побрел на полусогнутых ногах, качаясь из стороны в сторону.
      – Как наемники… взяли тебя? – спросил я. Слова давались с трудом.
      – Окружили Невод. Многим удалось уйти по воде, а я не смог из-за ноги. Рыбаки очень злы, большинство наверняка пришло сюда, чтобы отомстить. Да и горожане не любят Гленсуса, как и одноглазые… После того шума, что мы устроили в Леринзье, паучники тоже возмущены. А Свен приказал открыть ворота и напустить полный двор народа, чтобы устроить из твоей казни спектакль…
      – И мои соплеменники уже здесь! – заявил Смолкин.
      Пат-Рай проворчал:
      – Главное, меня интересует – где сестра?
      Я собрался ответить, но тут в коридоре стало темнее и сзади послышались возгласы. Фенгол оглянулся и охнул:
      – Наемники!
      Раздался топот ног.
      – Быстрее! – Чоча подтолкнул меня, от чего я чуть не упал. – Мы спустились в этот коридор из вертикальной шахты. Она гораздо дальше, но по дороге была одна дверь… Где-то справа…
      – Вот! – провозгласил Смолкин, замедляя полет.
      Чоча повернулся и ударил кулаком по засову на узкой двери. Засов рывком сдвинулся наполовину.
      Привалившись к стене, я повернул голову. По коридору к нам трусило несколько наемников, пытаясь на ходу прицелиться из самострелов. Позади них в пролом спрыгивали другие. Чоча опять толкнул засов, и со второго раза сдвинул его до конца. Распахнув дверь, Пат-Рай схватил меня за шиворот и выволок из коридора. Смолкин заплыл следом. В этот момент к нам из полутьмы прилетела первая стрела, но Чоча с треском сломал ее между дверью и косяком, а затем налег всем телом на внутренний засов.
      Мы очутились в просторной ротонде, освещенной с той же интенсивностью, что и коридор, но светом иной природы – мягким голубым светом, проникающим откуда-то из-под высокого, невидимого нам потолка, обтекающим многочисленные беспорядочно расположенные мостки и несколько узких винтовых лестниц.
      – Это внутренняя шахта донжона, – сообщил сверху фенгол, разворачивая план. – Сердце Зеленого Замка. Сюда сходятся все потайные ходы… – его голос отдавал гулким эхом.
      – Чоча, я видел Лату, – произнес я. – Она была на балконе вместе с Гленсусом.
      – Где?
      – Балкон на первом этаже той пристройки с лабораторией.
      В дверь с силой ударили, и деревянные петли затрещали.
      – Ищи, летяга! – приказал Чоча.
      Смолкин с шелестом повернул план.
      – Балкон на первом этаже… Э… северная пристройка… – пробормотал он. – Сейчас, сейчас…
      Удар в дверь повторился.
      – Уиш, за каким дьяволом тебе понадобилось пить на виселице? – поинтересовался Чоча. – Ты совсем сбрендил?
      – Дефзонд, то устройство, которое должно было переправить меня в Зенит, не сработал, понимаешь? И мы с Советчиком решили, что виновата выпивка. Закупорка сосудов и все такое. И Советчик посоветовал мне выпить еще, чтобы…
      – Самая идиотская идея из всех, которые я…– начал Пат-Рай, но его перебил Смолкин.
      – Сюда! – воскликнул летун, указывая на одну из винтовых лестниц, и начал подниматься. – По контрфорсу мы сможем…
      Дверь уже гудела от яростных ударов, и мы с Чочей ринулись вверх.
      Засов сломался в тот момент, когда мы протискивались через люк, у которого заканчивалась лестница. Пока Чоча запирал его, я спросил у Смолкина:
      – Где этот контрфорс?
      – Вот, смотрите…
      Следом за ним я выглянул в узкое окошко. Прямо под ним начиналась узкая каменная поверхность, покато уходящая вниз. Я перелез через подоконник, уселся верхом и, помогая себе руками и ногами, стал сползать. Раздалось кряхтение – Пат-Рай, с трудом протиснувшись в окошко, последовал за мной.
      Внизу гудела пришедшая в волнение толпа, доносились отдельные крики и лязг, какой-то доморощенный оратор влез на помост и толкал оттуда речь, наемники пытались стянуть его, но горожане не пускали их.
      На меня упала тень, я поднял глаза и увидел, как из-за вершины замковой стены медленно и торжественно выплывают три дирижабля. Толпа дружно взревела.
      Ближе к земле наклон контрфорса стал круче, я начал съезжать без помощи рук, и в конце концов просто упал навзничь, но тут же вскочил и отбежал, пока Чоча не успел рухнуть на меня сверху.
      Рядом какой-то горожанин стукнул наемника палкой по голове, а рыбак и другой наемник, сцепившись, покатились по земле. Со всех сторон доносились крики и ругательства. Я нырнул в дверь, быстро сориентировался, метнулся влево и, промчавшись по коридору, выскочил на балкон.
      Никого здесь уже не было, но отсюда прекрасно была видна всеобщая драка-свалка, охватившая теперь весь замковый двор. Возле уха раздалось сиплое дыхание, и голос Чочи произнес:
      – Они были тут?
      – Да… – начал я, и в этот момент со стороны сухопутных ворот раздался грохот. Одна створка накренилась, сорванная с петель, и рухнула на землю. Душераздирающе визжа, раскручивая над головами лезвенные бичи, во двор ворвался отряд паучников.
      БАБАХ!!!
      Между мной и Пат-Раем что-то взвизгнуло.
      Да по нам же стреляют! – сообразил я. И не из самострела! Пока я, слегка оглохший на одно ухо, поворачивался, Чоча успел покинуть балкон и ринуться вверх по лестнице туда, откуда донесся выстрел. Мы с фенголом устремились за ним.