Прежде, чем говорить, Леотихид смерил старшего брата долгим взглядом.

— Дом Эпименида окружен нашими людьми. Если Фебид, Леонид и остальные выйдут оттуда, мы погибли. Значит, единственная возможность спастись — сделать так, чтобы они не вышли.

Даже у Арсионы по коже пробежал мороз. Агесилай, в ужасе воззрившись на Леотихида, прижал ладони к вискам.

— Ты сошел с ума? Ты… предлагаешь уничтожить эфора Спарты, двух старших представителей царского рода, двух номаргов и полтора десятка сыновей не последних людей города? Ты это всерьез говоришь? — голос его упал до шепота.

Леотихид тыльной стороной ладони вытер выступивший на лбу пот.

— Если у тебя есть другое предложение, как остаться в живых, то я готов его выслушать.

— Другая возможность — немедленно, этой же ночью, отправиться в добровольное изгнание, — голос царицы прозвучал резко. — Если вам недостает духу править, храбрецы, то отправляйтесь, вы еще молоды, и, может быть, когда-нибудь сможете вернуться. Я, что бы ни случилось, останусь в Спарте — не собираюсь разделить судьбу негодяя Павсания и встретить остаток жизни и смерть на чужбине.

— Прошу тебя, мать, давай оставим изгнание напоследок! — поднял руки Леотихид и повернулся к брату. — Твое слово, государь. Времени на долгие раздумья, увы… Ночь не бесконечна.

Некоторое время Агесилай молчал, полузакрыв глаза. Мощные руки царя были скрещены на груди, вздымавшейся от тяжелого дыхания, на шее билась толстая синяя вена. Когда он открыл глаза, кровь отхлынула от его лица, губы посерели, но голос был тверд.

— Быть посему. Я уже ступил на эту дорогу и по пояс вымазался в крови и грязи — что прибавит еще одно злодеяние? Оправляйся туда, брат, и сделай все, что сочтешь необходимым. Тебе нужны еще люди?

— Нет, — покачал головой элименарх. — У меня эноматия телохранителей и шестеро твоих номаргов, а в доме их едва дюжина. Справимся.

— С одним условием — ты сам в драку не полезешь, — тяжелая рука брата опустилась Леотихиду на плечо. — Поклянись.

Леотихид с досадой поглядел в карие глаза царя.

— У меня дурное предчувствие, — нехотя пояснил тот. — Не хочу, чтобы ты сложил голову в этой дурацкой бойне. Такая победа мне не нужна. Ну?

— Хорошо, — помявшись еще полминуты, вздохнул элименарх. — Клянусь.

— Ступай, Львенок, — Тимоклея подошла и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала младшего сына в щеку. — Убей их всех, а объяснение мы придумаем. «Чем грандиознее ложь, тем охотнее в нее поверят» — так говаривал ваш отец. Да будут боги на твоей стороне.

— Ну, одна-то богиня уж точно будет, причем с мечом, — рассмеялся элименарх. — Идем сражаться, моя Паллада!

— С тобой — хоть в Тартар, мой герой, — одними губами прошептала Арсиона.

Встретившись в просторной прихожей, они обнялись так, словно не виделись месяцы, а не какой-то час-полтора. Лих тут же повел вновь прибывших наверх, в комнату, где держали Эпименида. Эфор подозрительно посмотрел на следы крови на полу, — трупы «спутники» предусмотрительно убрали — но ничего не сказал. Проводив изумленным взглядом поднимающегося по лестнице вслед за Пирром Иамида, Леонтиск переглянулся с Галиартом и повернулся к задержавшемуся внизу Леониду.

— Я сплю, наверное… Что происходит, во имя богов, Леонид? Или… я должен теперь говорить «господин стратег»?

— Не мешало бы… но сегодня ночью законам позволено спать. Олимпионик Аркесил, ваш вестник, не добрался до полемарха Брасида, но нашел убежище в доме эфора Фебида.

— Аркесил жив? — у Леонтиска словно гора с плеч упала. — Полиад хвастался… и бросил нам его костыль. Он, правда, говорил, что Аркесил жив, но я не верю этим леотихидовским собакам.

— И зря — на этот раз он сказал правду. Хотя люди элименарха очень старались, чтобы наш олимпионик не смог раскрыть рта. Исад спас его.

— Вот как?

«Он и меня спас, — вспомнил Леонтиск. — А все прикидывается, что не любит нас, эврипонтидов».

— Аркесил не мог предупредить Пирра, поэтому я отправился туда вместо него.

— Но каким образом Иамид, тюремщик царевича, прибыл сюда «верным слугой Эврипонтидов»? — воскликнул Галиарт, потрясенный не меньше Леонтиска. — Я сам слышал из-за двери, как он это сказал.

Леонид пожал округлыми плечами.

— Когда я прискакал в дом, царевич и гиппагрет были в библиотеке. Кажется, беседа шла к концу. Меч номарга был почему-то у Пирра, и выглядел Иамид каким-то пришибленным. Со слов Аркесила я рассказал, что вы попали в засаду, и царевич, повернувшись к номаргу, сказал: «Пришла пора выбрать, Иамид», или что-то вроде этого. И тот ответил: «Я с тобой, наследник», принял меч, и поехал с нами.

— Чудеса, — покачал головой Леонтиск.

— Вот-вот. Я думаю, царевич Пирр… ну… вроде заколдовал его, — серьезно проговорил сын наварха. — Есть такие люди — смотрят тебе в глаза, говорят что-то и ты им подчиняешься, даже против воли. Я как-то встречал такого… В море дело было, отец как-то взял меня с собой в плаванье. Двое матросов, подвыпив, пристали к пассажиру, какому-то жрецу, или волхву, кто там его разберет. Хотели потрясти его малость, поискать серебро, — а, может, шутковали со скуки. Так он только поглядел на них, сказал что-то неразборчиво — и они, как были, в одежде и сапогах, прыгнули за борт. Пришлось убирать весла и вытаскивать этих бедолаг. Я тайком рассмотрел этого волхва — глаза у него были черные, блестящие, выворачивающие тебя наизнанку. У нашего царевича такой же взгляд. Ему бы и остальных номаргов заколдовать — тех, что снаружи, во дворе.

— Теперь они не сунутся, раз эфор здесь. Сдается, мы победили, дружище. Сейчас Фебид допросит Эпименида, и все встанет на свои места.

— Чего ж ты не радуешься победе, э? — Галиарт удивленно поднял бровь. — Клянусь богами, выглядишь, как уличная девка, которую оттыркали, а денег не дали.

— Есть кое-что еще, — Леонтиск, взглядом попросив у Леонида прощения, отвел товарища в сторону. Леонид, пожав плечами, отправился по лестнице на второй этаж. Афинянин вкратце поведал сыну наварха о признании Эвнома. Улыбка сползла с лица Галиарта, сменившись заалевшим на щеках румянцем злобы.

— Эвном сказал, что подонок, убивший малышку Софиллу, тоже тут? — уточнил он.

— Они оба здесь. Вернее, были оба, но один уже получил свое — истек кровью и отбросил копыта с четверть часа назад. Верзила Харилай — Тисамен вскрыл ему бок.

— Прежде, чем подняться к Эвному, давай перережем глотку второму, — с необыкновенной для него решительностью поднялся сын наварха. — Где он?

— Не торопись, — Леонтиск поморщился. — Здесь эфор, и он не допустит ничего, что считает беззаконием.

— Чего? — глаза Галиарта сузились. — Ты забыл, что мы поклялись?

— Нет, — покачал головой Леонтиск. — Но Эвнома нам не достать — он наверху, в той же комнате, где допрашивают предателя Эпименида. Другой здесь, заперт в кладовке. Хотя убивать его связанного, как скотину, мне претит.

— Что ты предлагаешь?

— Есть у меня одна идея. Но нужно действовать быстро, пока эфор занят…

…Когда они отперли дверь кладовой, пленник, едва различимый в темноте, завозился в углу, пытаясь встать на ноги.

— Командир?

— Нет, не командир, — Леонтиск осветил помещение факелом. — Это все еще я, Ипполит.

— А-а, ты, афиненок, — «белый плащ» обнажил в ухмылке ровные зубы. — Вы что, еще не договорились с нашими? Скорей бы уже. Я не намерен торчать тут целые сутки, и отлить хочу.

«Спутники» молча разглядывали приговоренного ими человека.

— Чего уставились? — он задергался, почувствовав исходящую от них угрозу. — Чего надо-то? Ведите меня к остальным, почему я должен сидеть здесь с мертвяком? — «Мертвяком» Ипполит называл лежавший в углу труп его товарища Харилая. — Вы поплатитесь за это убийство. Отец Харилая — пентакосиарх, он всех вас на триеры отправит, псы. Чего вылупились? Думаете, я боюсь вас, уроды?

Парень явно «накручивал» себя, стараясь казаться храбрым. Леонтиск шагнул к нему, стараясь не расплескать вскипевшую в груди пенную ярость.

— Пришел час расплаты, Ипполит — за тот день, когда вы заманили в ловушку меня и моего друга-афинянина (Леонтиск собирался сказать «человека, которого вы считали моим другом», но вовремя вспомнил о присутствии Галиарта). Мы спешили на встречу с девушками, но вы схватили их, заменив бессовестной сучкой-амазонкой, которая завлекла нас обоих в ловушку. Я лишился руки, — Леонтиск взмахнул культей перед носом «белого плаща», — но выжил, спасся, в отличие от моего друга и ни в чем не виновных девчонок, которых вы, ублюдки, изнасиловали, а потом убили!

— Клевета! Не было ничего такого! — завопил Ипполит.

— Не ври, мразь! — дрожа от ненависти, Галиарт врезал пленнику кулаком по скуле. Тот отлетел, ударился о стену, но устоял на ногах.

— Нет смысла запираться, Ипполит, — прошипел Леонтиск. — Эвном во всем признался. И ты сознаешься, тля.

— Ты потому такой храбрый, лягушонок афинский, что у меня руки связаны, — Ипполит глянул зверем, сплюнул кровью. — Если бы было не так, я бы придушил тебя, как и ту сучку.

— Тебе представится возможность подтвердить свои слова, Ипполит, — покачал головой Леонтиск. — Потому что мы пришли убить тебя.

— Что? — заморгал белесыми глазами «белый плащ».

— Мне жаль, правда. Из леотихидовских ты казался мне не самым пропащим.

— Но… если вы меня убьете, вам придется ответить за это.

— Не больше, чем за всех остальных, — отвечал Галиарт, открывая дверь. — Кроме Харилая, наши убили еще одного. С тобой вместе будет трое. Надеюсь, оптом вы пойдете дешевле. Пирр будет царем, и не позволит, чтобы нас засудили.

— И это все — из-за каких-то шлюх? — завопил Ипполит. — Они ведь были дочками грязного перийока! Эй, ребята, ну давайте договоримся. Я уплачу семье пеню за убийство, и вам серебра насыплю…

— Замолчи, погань, — вздохнул Леонтиск. — Хватай его, Галиарт.

Заткнув Ипполиту рот куском оторванной от хитона Харилая материи, «спутники» поволокли его в задний перистиль, откуда, как надеялся Леонтиск, шум не достигнет ушей Фебида и его свиты. По пути, хвала богам, никого не попалось — все эврипонтиды находились на втором этаже — кто-то охранял окна, кто-то вместе с эфором слушал откровения Эпименида. Слуги, выпущенные «спутниками» из комнаты, где их заперли «белые плащи», по дружескому совету Феникса, высказанному в свойственной ему манере, спрятались в подвале.

— Вообще-то, урод, полагалось бы зарезать тебя, как жертвенную козу, — прошипел Галиарт, когда все трое оказались в квадратном зале крытого внутреннего дворика. — Но Леонтиск, благородный придурок, сказал, что давно тебя знает, и за это желает дать тебе возможность умереть с мечом в руке — как истинному спартанцу, которым ты не являешься.

— И вы, конечно, храбрецы, нападете на меня с двух сторон, заколете, а потом будете похваляться друг перед другом своим великодушием? — фыркнул Ипполит, чей рот был снова свободен. В его плутовских глазах Леонтиск уловил вспыхнувший огонек надежды.

— Тьфу ты, мешок с дерьмом! — сплюнул Галиарт. — Вы, белые крысы, не дали бы никому из нас и такой возможности. Мы же самую малость благороднее вас, и потому удивим тебя еще больше. Будешь биться сначала со мной, потом с ним, если одолеешь меня, — неожиданно даже для себя сказал сын наварха. Он понимал, что слова «белого» — уловка, но ничего не мог с собой поделать.

Ипполит глянул пристально, как видно, подозревая подвох.

— Почему это ты первый? — искренне возмутился Леонтиск. — Я не меньше твоего хочу пустить кровь этому шакалу, и ты не лишишь меня этой возможности.

— Но твоя рука…

— Я неплохо научился управляться левой. Дни в Гитии были бы бесконечными без этих упражнений.

— Не…

— Давайте я выберу, кто пойдет первым, — предложил Ипполит.

— Еще чего не хватало! — вспылил Галиарт. Он не сомневался, что «белый» выберет Леонтиска, который все еще явственно страдал от нанесенного Горгилом увечья. Все это начало напоминать какой-то идиотский фарс, а дело между тем шло о смертельном поединке. — Бросим жребий, пусть боги решат!

— Идет, — афинянин вытащил из пояса серебряную аттическую драхму. — Сова — иду я, Афина — ты.

Леонтиск подбросил монету в воздух, коротко глянул на Галиарта, усмехнулся, протянул руку и — промахнулся. Белый кружок, пролетев мимо ладони, заплясал на плитах пола. «Плохи дела, — мрачно подумал Галиарт, глядя как товарищ медленно, неловко отставив поврежденную руку, нагибается, чтобы поднять монету. — Боги, выберите меня!»

Но когда Леонтиск, держа монету двумя пальцами, торжествующе показал ее другу, тот понял, что боги не услышали его слов — или решили в очередной раз позабавиться над чаяниями смертных: серебряная сова глядела вверх безразличными круглыми глазами.

— Проклятье, — пробормотал Галиарт под нос, подходя к Ипполиту, чтобы развязать тому руки. Сын наварха был зол на себя, что не настоял на том, чтобы сойтись с насильником первому. Леонтиск едва оправился от раны, и вряд ли он, правша, за столь короткий срок хорошо научился владеть левой. А ведь сражаться ему придется со здоровым молодым спартанцем, имевшим за плечами агелу и несколько лет службы в элитном отряде Леотихида. Увы — изменить что-то, не оскорбив смертельно друга, было невозможно.

— Как я смогу уйти, даже если убью вас обоих? — поинтересовался Ипполит, растирая освобожденные от веревки запястья. — Дом ведь кишит вашими головорезами.

— Вылезешь в окно, — Леонтиск указал мечом на одно из небольших квадратных световых оконец, находившихся почти под потолком. — Высоковато, конечно, быть может, даже ногу сломаешь, когда прыгнешь. Зато останешься жив. Но не очень на это рассчитывай — я намереваюсь вспороть тебе брюхо, ублюдок.

Ипполит расхохотался сквозь зубы.

— Держи, весельчак, — Галиарт бросил ему под ноги меч. «Боги, я своими руками отдал ему оружие, которым он убьет моего друга. В какую же ловушку загнало нас наше идиотское мальчишество!» Галиарт знал, что никогда не простит себе, если Леонтиск погибнет. Дурные предчувствия, его вечная проблема, опутали сына наварха, как змеи Лаокоона. Уговаривая себя плюнуть на честь, вмешаться и положить конец этому безумию, Галиарт отошел к стене, полируя вспотевшей ладонью медную пряжку ножен.

— Арей! — боевой клич Спарты в устах Ипполита прозвучал, как воронье карканье.

Клинки сошлись, залязгали, затянули древнюю песнь смерти.

Ипполит нападал резво и решительно, не считая, видимо, однорукого афинянина достойным противником и желая покончить с ним поскорее, чтобы сохранить силы для второго поединка. Леонтиск, к радости Галиарта, держался достойно: не торопясь атаковать, он держал оборону — спокойную, уверенную и непробиваемую. Разумеется, относительно непробиваемую — пару раз у Галиарта обрывалось сердце, когда стремительные атакующие комбинации «белого» едва не достигали цели. Сын наварха едва сдерживался, чтобы не крикнуть «Берегись!» или «Держи верх!», зная по опыту, что подобные выкрики во время боя больше отвлекают, чем приносят пользу.

Время шло, звенела сталь, жесткие подошвы эндромидов топтали пол, а Леонтиск держался. Это безмерно злило Ипполита, не ожидавшего такого упорного сопротивления со стороны однорукого противника.

— У вас в Афинах все такие трусы? — воскликнул, отступив на шаг, «белый плащ». — Ты ведь не сделал ни одного выпада!

— Мне и нужен только один, — по тому, как тяжело выдохнул это Леонтиск, и Галиарт, и, что хуже того, Ипполит, заметили, как он утомился.

— Ха, да ты сдыхаешь, слизняк, — удовлетворенно заметил спартанец.

— Но сдохнешь ты, — сын стратега отер культей стекающий по щеке пот.

— Скоро я заткну твою пасть, неженка, — Ипполит возобновил атаки с удвоенной силой.

Его спешка сыграла с ним злую шутку: сильнейший выпад, который должен был пронзить противника насквозь, провалился в пустоту, когда Леонтиск проворно отскочил в сторону. Этот прием, показанный ему воякой Брахиллом, так и назывался — «проткни воздух». Теперь резкий разворот через плечо, воздух визжит, разрезаемый мечом… Изменившись в лице, Ипполит поспешно выпрямился… впрочем, недостаточно поспешно — зеркальный астрон афинянина самым концом острия чиркнул по его лбу.

— Есть! — радостно завопил Галиарт. Он десятки раз видел, чем заканчивались подобные ранения в учебных боях и состязаниях.

Ипполит тоже это знал. Яростно размахивая перед собой клинком, чтобы не подпустить противника, он тщетно пытался оттереть глаза от заливавшей их крови. Увы, недолго — стремительный удар обрушился на его правое запястье, сломав кость и вышибив меч.

— У-у-ух! — взвыл Ипполит, упав на колени и схватив раненую руку целой. — Я сдаюсь! Во имя богов… Пощады!

— Девчонки, которых ты убил, наверное, тоже просили сжалиться, — закричал Леонтиск, замотав в кулак длинные волосы спартанца. — Прими же свое собственное милосердие, подлец!

С этим он ударил Ипполита мечом в пах. Дико заверещав, тот сложился вдвое, упал на бок и мелко засучил ногами. Подол его хитона моментально пропитался кровью и мочой. Галиарт сглотнул, гадая, от чего так запершило в горле — от ударившей в ноздри вони или от жуткого зрелища агонизирующего человека.

— Тьфу, падаль, — поморщился Леонтиск.

Галиарт нервно выпустил воздух сквозь зубы.

— Радуйся, что на его месте не ты, — выдавил он. — Дурень нарвался на твой меч случайно. Будь я проклят, если еще когда-нибудь позволю тебе играть в бабки со смертью! Идем, этот получил свое.

— Клянусь Меднодомной! — Леонтиск был белым, как полотно. — Меня этот скачок едва не доконал. Кажется, в ноге что-то сместилось, боль дикая. Эвнома охотно оставляю тебе, а я сегодня больше не танцую. Проклятье, дай-ка руку.

— Идем.

Не успели они сделать и трех шагов, как плотно прикрытая дверь распахнулась, и в перистиль заглянул Коршун. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло.

— Я так и знал, что это вы здесь гремите, — усмехнулся он.

— Ипполит… отправился повидать предков, — буркнул Леонтиск.

— Поздравляю. Жаль, что хряка Эвнома вам так легко заполучить не удастся. Он там же, на столе в кабинете, рядом с трупом хозяйки. Мы решили не нервировать старого пердуна Фебида такими картинками и проводили в библиотеку, там он сейчас и чирикает с Эпименидом. Но я бы на вашем месте не стал рисковать. Если эфор узнает, что вы режете граждан Лакедемона как свиней, боюсь, вам не помогут ни громкие имена отцов, ни защита командира.

В черных глазах Лиха Леонтиск заметил странное выражение — одобрение, уважение?

— Поглядим, — сдержанно сказал Галиарт, — авось боги да пошлют какую-нибудь счастливую случайность. Но если Эвном и избежит сегодня кары, я встречусь с ним в ближайшем будущем.

— Только поторопись, — хмыкнул Лих, удивленно подняв бровь — мол, ты-то здесь при чем? — Возможно, до этого дня он и осмелился бы остаться в городе, надеясь на покровительство Леотихида, но теперь… многое должно измениться. Скорее всего, он дунет из города куда-нибудь подальше. На годик-другой, пока не поутихнет шум, а то и насовсем.

— Учту, — кивнул Галиарт.

Поднявшись наверх, они прошли в библиотеку. В длинной прямоугольной комнате, три стены которой были заняты стеллажами со свитками, эфор Фебид вершил свой допрос. Эпименид, черный от горя и выглядящий древним стариком, сидел на стуле, низко опустив голову, и отвечал на вопросы мертвым голосом, то и дело прерывая речь сухими рыданиями. Леонтиск внезапно почувствовал к этому человеку острую жалость.

Пирр сидел между эфором и Леонидом, вперив в предателя жгучий, полный ненависти взгляд. Неподалеку, скрестив мощные руки на выпуклой груди, прислонился к стене гиппагрет Иамид, слушавший признания лафиропола с не меньшим вниманием. Мелеагр, заложив руки за спину, прохаживался вдоль длинной стены. Печать страха, лежавшая на его лице с того момента, как отряд Лиха оказался заперт в особняке Эпименида, с появлением эфора исчезла, и теперь он азартно помогал в допросе. Из «спутников» в библиотеке находился только Ион, по обыкновению примостившийся в углу с дощечками для письма и стилосом. Галиарт смутился, боясь вызвать недовольство эфора, и хотел выйти, но тот даже не обратил на них внимания. Лих потянул их к низкому мраморному столику для книг, на который они и уселись. Леонтиск откинулся на стену и прикрыл глаза, пытаясь справиться с острой болью в лодыжке и все еще трясущимися после поединка руками.

— Царь был обречен с самого первого дня нашего прибытия на Крит, — дрожащий голос Эпименида выдавал жестокие нравственные муки, испытываемые этим человеком. — Убийца подсы пал ему в питье медленный яд, который убил бы государя через месяц, даже если бы из затеи с царевичем ничего не получилось. Возможно, убийца сделал так оттого, что не вполне доверял мне, дабы у меня не появилось искушения раскрыть его план царю или ожидавшемуся на острове царевичу…

— С этим все ясно, но ты забегаешь вперед, лафиропол, — мягкий голос Мелеагра струился, словно фракийский мед. — Без сомнения, в заговоре принимали участие и критяне, без их помощи хитроумный план Горгила не смог бы сработать.

— Я не знаю многого — мне говорили только то, что я должен был знать, чтобы исполнять свою роль, — голос Эпименида сорвался. Отдышавшись и несколько раз сглотнув, он продолжал. — Мне известно только, что убийце содействовал царь Полидор. Душегуб как-то проговорился, что критский владыка и кто-то из лакедемонской знати давно составили заговор, имеющий целью убийство государя Павсания, но новые планы отменяют старые, так он сказал. Когда государь Павсаний занемог от зелий убийцы, царь Полидор распорядился перевести его из старых покоев в новые, в которых был хорошо замаскированный тайный ход.

Пирр, хрустнув кулаками, глянул на Иамида, а Лих, не выдержав, воскликнул:

— Где он находился, сто тысяч демонов? Мы облизали в опочивальне каждую проклятую пядь!

— Я знаю лишь, что некий механизм поднимал плиту в потолке уборной, и туда можно было попасть из потайной комнаты наверху. Убийца, похваляясь, показывал мне шелковую веревку, по которой он спустился в покои государя, а затем покинул их.

— Потолок, во имя всех богов, — Ион с отвисшей челюстью на миг оторвался от записей.

— Так ты, предатель, проводил время в беседах с Горгилом, смаковал с этим чудовищем детали вашего гнусного злодеяния? — Пирр старался сдерживаться в присутствии эфора, но по красным огонькам в глазах царевича Леонтиск понял, что тот вне себя от злобы.

Эпименид на миг поднял свое покрасневшее лицо, затем соскользнул на пол и, стоя на коленях, залился слезами.

— Клянусь тебе, храбрый юноша, я разговаривал с негодяем только по необходимости. Уже тогда я начал понимать, что совершил ужасную ошибку, согласившись сотрудничать с заговорщиками. Я знал, что мои собственные дни сочтены, и хотел лишь сохранить жизнь моей несчастной семье… Но боги покарали меня за предательство с чудовищной жестокостью, доказав мне, слепцу, очевидную истину — нельзя купить одну жизнь ценой другой. Все, кто был дорог мне, ради кого я пошел на преступление, мертвы, — за исключением бедняжки Клеобулиды. Моя собственная жизнь теперь не имеет смысла, вина моя ужасающа, и каждая новая минута этой жизни жжет меня страшной мукой. Я желаю и прошу только об одном — позволить мне найти успокоение в смерти.

— Ты просишь легкой смерти, гад, — нехорошо усмехнулся Коршун.

— Мой молодой господин, — Эпименид смотрел только на Пирра, — я с благодарностью приму любые муки, каким бы ни подверг меня твой палач. Пусть они станут хоть каким-то искуплением за совершенное мною зло.

— Что дадут мне твои страдания, Эпименид? — горько покачал головой Пирр. — Разве они вернут мне отца? Умри, и будь проклят.

Тут заговорил эфор Фебид, и его густой голос заполнил все пространство помещения.

— Если Пирр, сын Павсания, намерен освободить тебя от судебного преследования, быть посему, я не буду брать тебя под стражу. Ты волен сам свести счеты с жизнью, Эпименид, сын Ариона, но сначала обязан постараться возместить тот страшный урон, который нанес дому Эврипонтидов. Поднимись, спартанцы не стоят на коленях.

Эфор выразительно поглядел на Лиха и тот, соскочив с места, схватил лафиропола за ворот и поднял его на ноги. Тот, дрожа всем телом, снова опустился на край скамьи.

— Но я, как я, господин эфор…

— Лишь счастливой случайностью является то, что я оказался здесь и узнал правду о злодеяниях, творящихся в древней Спарте, — мрачно продолжал Фебид. — Но этого недостаточно. Завтра я соберу народное собрание, и тебе придется повторить свой рассказ перед гражданами. Нынешний царь Агесилай Агиад, выродившееся семя великого рода, должен будет ответить за столь неслыханное преступление.

«Спутники» торжествующе переглянулись, Пирр опустил глаза, с трудом сдержав зловещую улыбку. Это была победа!

— И до тех пор, пока не закончится дознание, следствие и суд, ты, Эпименид, сын Ариона, должен жить и помогать правосудию.

— Я… я сделаю это, господин эфор, — прошептал Эпименид и снова обратил свои красные глаза на Пирра. — Я отмою имя Эврипонтидов от грязи. Пусть я самый гнусный и вероломный из предателей, но видят боги — я любил Павсания, твоего отца и своего друга, и люблю тебя, мальчик. Я пошел на это страшное преступление во имя тех немногих людей в этом мире, которых я любил больше вас…

Пирр поморщился, и Мелеагр, заметив это, перебил лафиропола, решив прервать поток его слезливых покаяний и вернуться к допросу:

— Кстати, гражданин Эпименид, известно ли тебе, чья это была идея — взять в заложники твоих сыновей?

Эпименид потряс головой.

— Говорили со мной и забрали мальчиков люди душегуба, но гарантии мне дал брат царя, элименарх Леотихид. Без этого я бы никогда не доверился…

На пороге библиотеки возник Тисамен. Его лицо, как всегда, было непроницаемо, но голос выдавал смятение.

— Прошу прощения, господа, что прерываю, но снаружи происходит кое-что, о чем вам следует знать. Прибыл элименарх Леотихид Агиад. Он собрал солдат, окруживших дом, и сделал перед ними объявление, которое мне очень не понравилось. Общий смысл — в доме засели заговорщики, задумавшие свергнуть законного царя Спарты, и эфор Фебид примкнул к ним. Приказом царя все мы объявлены вне закона…

— Что за глупости? — раздраженно вскричал эфор, зло стукнув о пол посохом и поднявшись на ноги. Все остальные вскочили мгновением раньше.

— Не думал, что они посмеют, — вполголоса уронил Пирр, встретившись взглядом с Исадом.

Словно холодный вихрь пробежал по библиотеке, выдув из нее запах победы.

— Я хочу поговорить с этими людьми, объяснить, что их толкают на преступление, — объявил Фебид. — Проводите меня.

— Только через окно, беседа может быть опасной, — бросил Пирр двинувшимся вслед за эфором Леониду и Исаду.

Все торопливо бросились к двери, чтобы перейти на другую сторону дома, к комнатам, выходящим на фасад. Ион, глянув на Леонтиска мутными глазами, проговорил:

— Там номарги и «белые плащи» — с полсотни человек. Нас, наверное, всех убьют. Какая жалость — у меня только что созрел замысел грандиозного труда.

— Не переживай, Геродот, напишешь ты свою историю, — усмехнулся Леонтиск, хотя знал, что Ион прав. Если номарги не послушают Фебида… это конец. Под ложечкой противно засосало. Эльпиника-красавица, неужели мне не суждено тебя увидеть?

Они уже вышли в коридор, когда Лих внезапно дико расхохотался и хлопнул Галиарта по плечу.

— Вот он твой «счастливый случай», дружище Галиарт! Ты просил, и боги послали его. Ой, вот умора! — его душил смех.

Сын наварха остолбенел. Великая Афина! — неужели это он накликал беду?

— Ну, чего встал? — Лих вытащил из-за пояса кинжал. — На. Иди и заколи этого жирного ублюдка Эвнома. Будет ужасно несправедливо, если он отделается легким испугом, когда «белые» всех нас укокошат и освободят его. Только без поединков и тому подобных глупостей — нет времени. Чую, что у эфора ничего не выйдет, и нам придется лишь попытаться подороже продать свои жизни.

Галиарт продолжал стоять, тупо уставившись на протянутый Коршуном кинжал. Убить связанного? Он не мог. Сын наварха оглянулся, пытаясь найти решимость в Леонтиске, что застыл в проеме двери, бледный, как привидение.

Коршун, окинув их понимающим взглядом, обнажил в усмешке гнилые зубы.

— Слабо , девчонки? Я так и думал. Что ж, справедливость обойдется и без вас. Не вы одни хотите мести, — он обернулся к все еще стоявшей у стены Клеобулиде. — Возьми, и сделай, что до лжно, пташка.

Двигаясь неуверенно, словно пьяная, она приблизилась и резким движением схватила кинжал. Лих рассмеялся.

— Иди, иди.

Пятясь, продолжая буравить их широко открытыми черными глазами, она двинулась к двери кабинета. Охранявший ее Феникс с поганой ухмылкой отошел в сторону.

— Отрежь ему яйца, детка, и заставь сожрать их, прежде, чем он сдохнет.

Глядя прямо перед собой, с горячечными пятнами на щеках, Клеобулида перешагнула порог комнаты.

— Идем, послушаем, что нам скажет ублюдок Рыжий, — Лих хлопнул Галиарта по плечу. Тот рассеянно кивнул и направился следом, поддерживая под руку бледного, скрежещущего от боли зубами Леонтиска.

У самых дверей гостевой их догнал, ударив по ушам, вырвавшийся из кабинета нечеловеческий визг. Холодные лапы пробежали по плечам Леонтиска, он поглядел на Галиарта.

— Сестренки могут спать спокойно — шакалы получили смерть за смерть, — тихо произнес тот.

Леонтиск молча кивнул. «Скоро Аид приберет и нас», — подумал он. Мысль о том, что придется умереть, казалась нелепой — можно привыкнуть к чужим смертям, но поверить, что этот мир может обойтись без тебя…

Когда они вошли, эфор уже стоял у черного прямоугольника окна и звучно говорил, обращаясь к столпившимся внизу солдатам:

— …своей головой. Одумайтесь — вам отдан преступный приказ, и вашими руками собираются преступники вершить свое кровавое дело. Я — Фебид, сын Лая, эфор Спарты, неужели вы, лакедемонские граждане, посмеете поднять на меня оружие?

— Не поможет, — услышал Леонтиск тихий и мрачный голос Иамида, обращенный к Пирру. — Я видел, кого Ясон привел с собой — головорезов и мясников, пятерых самых отъявленных убийц Черного лоха, преданных только ему. Им что эфор, что отец родной — лишь бы кровь лить …