Балаустион

Накатившая волна презрения вымыла из ее души последние остатки страха. Какой же слепой она была раньше! Жила с этими людьми и не замечала их подлости и мелочности. Нет, ни минуты не стоит жалеть о своем поступке. Единственное, что способно вызвать сожаление — это ее нерешительность тогда, в критический момент, когда нужно было прыгнуть вслед за Леонтиском в колодец клоаки. Тогда они были бы сейчас далеко отсюда и вместе. Вместе!

«А может быть и нет!» — вмешался голос рассудка. Кто знает, возможно, она бы только стесняла Леонтиска там, в подземелье, и именно из-за нее он не смог бы уйти от стражников отца? Нет, она все сделала правильно. Леонтиск на свободе. Он сделает свои дела, разрушит коварные планы заговорщиков против своего спартанского царевича, и вернется в Афины. Вернется за ней, найдет способ вырвать ее из рук отца! Она станет его женой и покинет эти постылые стены навсегда!

От этих сладких грез у Эльпиники сладко закололо в груди. Леонтиск вернется. Она не сомневалась в этом ни чуточки. Подойдя к окну, девушка распахнула его и подставила лицо хлынувшему в комнату вечернему воздуху.

Он вернется!

Клеомед, шагавший по двору к воротам, чтобы отдать сотникам указания об усиленном надзоре за городскими воротами и патрулировании стен, был несказанно удивлен, услышав донесшийся от дома, откуда-то из женской половины, звонкий смех сестры.

Угольно-черное небо было усеяно россыпями алмазных, необычайно близких в эту ночь звезд. На востоке, где-то над Олимпием и Панафинейским стадионом, взошел вечный охотник Орион. Над самой головой, тускло поблескивая, словно подмигивая пробиравшимся сквозь ночь товарищам, светились Волосы Береники.

Весь вечер Леонтиск провел в обществе Терамена, обсуждая с ним планы на будущее. Эвполида с ними не было — он не появлялся с того самого момента, как привел Леонтиска из афинских подземелий. К вечеру тревога о том, не случилось ли с ним дурного, захватила молодого афинянина и его старшего собеседника уже всерьез. Пора было срочно пересматривать планы, но Эвполид появился перед самой полуночью, усталый, озабоченный и все в той же накладной бороде.

— Сегодня головорезы архонта едва не прищучили меня, — обронил он в ответ на расспросы отца и приятеля. — Двоим из них это стоило жизни, и теперь, клянусь морским Владыкой, меня будут искать едва ли с меньшим усердием, чем тебя, дружище Леонтиск.

— Значит, я принял правильное решение, отправляя тебя из Афин, — обронил Терамен, с жалостью глядя на сына.

Времени хватило лишь на короткое прощанье и последние слова напутствия. Немного спустя Леонтиск и Эвполид уже крались темными афинскими улицами к южному участку городской стены. При малейших признаках патруля стражников друзья ныряли в переулки, залегали за колоннами или ступенями храмов и ждали, пока опасность не минует. Затем отправлялись дальше. Друг с другом практически не разговаривали — только предупреждения типа «идут слева», «тихо» или «сюда».

Из-за медлительности такого передвижения Афины впервые показались Леонтиску невероятно огромным, бесконечным городом. Однако осторожность принесла свои плоды — до стены друзья добрались без каких-либо приключений. Эвполид, в отличие от Леонтиска все детство проведший в родном городе и облазивший едва ли не все его закоулки, уверенно направился к тому месту, где городская стена, тяжело взбираясь на холм Муз, треснула и частично осыпалась. Остановившись в тени двухэтажного здания гимнасия, последнего в квартале, друзья остановились. Настала самая опасная часть плана. Стена находилась прямо через улицу — в каких-нибудь сорока шагах. По строго соблюдавшемуся обычаю она была освещена масляными фонарями, врытыми в землю на определенном расстоянии друг от друга. По пристенной дороге, кольцом окружающей город, то и дело дефилировали делавшие обход стражники. Сегодня — друзья догадывались, почему, — патрули ходили куда как чаще обычного. Временной промежуток между исчезновением за углом одного отряда и появлением другого был настолько коротким, что беглецы битых полчаса не решались покинуть свое убежище.

— Что же делать? — беззвучно, одними губами спросил Леонтиск, с тревогой глядя на Эвполида. — Не успеем, эти мерзавцы ходят слишком часто!

Друзьям нужно было добежать до стены, невысокой в этом месте, закинуть на нее веревочную лестницу, снабженную цепким крюком-«кошкой», взобраться наверх и перевесить лестницу на внешнюю часть стены. На той стороне их должны были ждать верные люди с лошадьми и дорожными сумками.

— Нужно решаться! — также беззвучно отвечал Эвполид. — Время уходит. Корабль должен пройти Саламин до рассвета, иначе его заметят со сторожевых вышек.

— Тогда, как только пройдет следующий патруль, сразу — к стене.

— Идет. Лестницу держи в руках, наготове.

Очередной патруль вывернул справа из-за приземистого здания общественной бани и неспешно приближался. Стражники озабоченно зыркали по сторонам. Хилиарх Клеомед Кимонид обещал хорошую награду тому десятку, который поймает беглеца, поэтому обычные шуточки и зубоскальство были заброшены. Каждый горел желанием первым увидеть беглого преступника, который, как сказал хилиарх, попытается в одну из ближайших ночей выбраться из города.

Друзья снова вжались в тень стены, до которой не доставал скудный свет масляного фонаря. Стук сандалий и звук голосов стражников вскоре удалились налево. Эвполид поднял голову. «Хвост» патруля как раз исчезал за углом.

— Все, пора! — скомандовал сын Терамена, и они, вскочив на ноги, ринулись к стене. Мостовая стремительно полетела из-под подошв. Боль в колене, до сих пор дремавшая, вдруг властно напомнила о себе. Леонтиск сжал зубы, чтобы не закричать, со свистом втянул в легкие свежий ночной воздух. Огонь фонаря заплясал в глазах радужными бликами. Через десять ударов сердца они уже были у грязно-желтой стены, кое-где испещренной зелеными нитями вьюна. Леонтиск проворно раскрутил в руке «кошку»…

— Сто-ой! — раздался резкий окрик. — Именем демократии, держите их!

Пронзенный парализующим страхом, Леонтиск оглянулся. Им явно не везло: новый патруль стражников, вывернув в совершенно неподходящий момент, в свете фонаря засек их мгновенно.

— Это он! — заорал кто-то из несущейся к ним ватаги. — Мы разбогатели, ребята!

Леонтиск узнал сотника, что руководил стражниками, гнавшимися за ним в подземелье.

— Какого демона ты стоишь? — заорал ему в ухо Эвполид. — Кидай крюк, дурень!

Словно выведенный из транса, Леонтиск дрожащей рукой лихорадочно зашвырнул «кошку» за край стены. Потянул. Бессильно царапнув камень железными когтями, крюк предательски упал к ногам.

— Быстрее, быстрее! — рычал Эвполид. — Дай мне!

Но Леонтиск сам еще раз с силой запустил «кошку» вверх. На этот раз коварная стальная животина цепко впилась в обшарпанный край кладки. Стражники, вопя, приближались. Расстояние между ними и беглецами было не более восьмидесяти шагов.

— Лезь первым! — Леонтиск легонько подтолкнул Эвполида за плечо.

— Не-ет, первым ты, живо! — сдернул руку тот. — И постарайся поживее шевелить своими больными конечностями.

Пререкаться не было времени, и Леонтиск, перебирая руками как обезьяна, проворно пополз вверх. Лестница колыхалась, и юноше пришлось приложить максимум усилий к тому, чтобы не удариться о стену больным коленом. Ему казалось, что он двигается очень быстро, однако руки карабкающегося снизу Эвполида постоянно рвали из-под ног податливые перекладины, а голос товарища подстегивал, точно плеть.

— Быстрей! Быстрей!

Как только они очутились на вершине стены, Эвполид немедленно схватился за лестницу, чтобы вытащить ее наверх. Однако один из стражников, самый молодой и проворный, успел подскочить к болтавшемуся концу и поймать его.

— Есть! — радостно возвестил о своей удаче юный герой.

Эвполид грязно выругался. Посмотрев на стражника со стены, он хищно оскалился.

— Что, нужна лестница, малыш? На, держи!

Резкий взмах ножа отделил «кошку» от веревочной лестницы, которая, упав сверху, опутала опешившего стражника, как змея Лаокоона. Уже подоспевшие товарищи бедолаги разочарованно взвыли.

— Скорей!

Два друга побежали по стене, пристально вглядываясь в темноту за ней, пытаясь различить скрывавшихся в ночи товарищей. Они должны были ждать беглецов примерно в этом месте, однако подожженного огня — обговоренного сигнала — видно не было.

У ноги Леонтиска, звякнув о камень, высек искру дротик. Столь агрессивными мерами стражники, вероятно, решили выместить свою обиду. Беглецы пригнулись, но это вряд ли сильно могло помочь. Застигнутые на верхушке не особенно высокой стены, освещенные фонарями, они представляли из себя отличную мишень.

— Проклятие, где же они? — выдохнул Леонтиск, пытаясь пронзить взглядом сумрак ночи.

— Придется плюнуть на конспирацию! — решился Эвполид и закричал: — Эй, где вы там, сучьи дети?

— Мы здесь! — тут же отозвался сиплый голос откуда-то снизу и справа, вызвав у Леонтиска приступ животной радости. — Кресало выпало, не могу найти, язви ее в темя, эту темноту.

— Хватит трепаться, немедленно сюда! — рявкнул Эвполид, и они с Леонтиском, пригнувшись, сами побежали навстречу голосу. Чернота внизу зашевелилась плотными сгустками.

— Стой, сволочь! — истошно заорал сотник стражников, видя, что добыча уже второй раз за сутки уходит от него. — А ну, ребятки, попробуем залезть, живо!

«Ребятки» имели весьма смутное представление о способах преодоления стен без лестниц или, на худой конец, веревок, так как ни один из них не проходил подготовку ни в спартанской агеле, ни в лагере наемников. Однако, повинуясь приказу, они столпились у стены, и принялись на ходу изобретать нечто, отдаленно смахивающее на цирковой номер под названием «живая пирамида».

— Мы здесь, спускайтесь! — теперь сиплый голос раздавался прямо под ними.

— Придется прыгать, — посмотрел Эвполид на Леонтиска. — Сначала я, а тебя мы поймаем, не беспокойся.

— А как же эти, — нервно дернул головой сын стратега. — Они, похоже, лезут за нами.

Эвполид коротко хохотнул.

— Ничего, даже если у них получится, то через ров все равно не переберутся. А мы — да.

Леонтиск не успел спросить, каким образом, потому что сын Терамена с молодецким выкриком сиганул вниз, в темноту. Раздался глухой удар, вздох, какое-то шуршание и несколько тихих слов, потом голос Эвполида:

— Прыгай Леонтиск. Мы прямо под тобой.

Леонтиск с сомнением посмотрел на зыбкие тени, шевелящиеся у основания стены и тяжело вздохнул. Однако делать было нечего: стражники, подбадривая друг друга, похоже, успешно преодолевали недостаток воинского обучения. Сделав глубокий вдох, как перед колодцем клоаки, сын стратега с замирающим сердцем спрыгнул в темноту. Бодрый крик, который он попытался выдавить из себя, получился более похожим на скулеж прибитого камнем пса. Полет длился всего миг, и в следующий момент он уже упал на готовые принять его руки. Упал не слишком удачно, кому-то, кажется, заехал ногой по голове. Но его поймали. Неловко — где за мошонку, где за одежду, где за вспыхнувший болью поврежденный бок. От резкой встряски сломанное ребро, как показалось Леонтиску, насквозь пробило легкое, и из него и шипением стал выходить воздух. Во всяком случае, несколько следующих мгновений, уже стоя на ногах, Леонтиск, прижав ладони к образовавшейся в боку дыре и судорожно открывая рот, тщетно пытался вздохнуть. Только спустя минуту, когда воздух начал нехотя, толчками, проникать в грудь, молодой воин смог разогнуться и понять, что никакой дыры в боку нет.

— Ты в порядке? — спросил материализовавшийся рядом Эвполид. — Поспешим!

Обхватив Леонтиска рукой за плечи, он повлек его к находившемуся в трех локтях от стены темному провалу рва. Через него был перекинут хлипкий мостик, состоявший из двух длинных жердин и полутора десятков положенных поперек дощечек. Теперь Леонтиск понял, что имел в виду Эвполид.

— Ради всех богов, Леонтиск, будь осторожен и ставь ногу вернее, — предупредил сын Терамена, когда они ступили на вибрирующие доски мостика. — Одно неверное движение, и ты окажешься на дне этой ямы, в которой, если я не ошибаюсь, локтей пятнадцать глубины.

— Постараюсь, — нервно усмехнулся Леонтиск, проклиная свое колено, которое заставляло его чувствовать себя одноногим.

Стражники тем временем забрались на стену. К счастью, никто из них не додумался прихватить с собой факел. О местоположении беглецов они могли догадаться лишь по смутному движению внизу, но все же бросили наугад пару дротиков. Один из них, направляемый, верно, рукой какого-то темного бога, выбил доску, на которую собирался поставить ногу Леонтиск. Следующая поперечина находилась на приличном расстоянии, и юный воин, лишь интуитивно угадав ее местонахождение, сумел, сделав невероятно длинный шаг и получив новую порцию боли, удержать равновесие. Сзади осторожно шагали Эвполид и двое преданных вольноотпущенников. Едва преследователи показались на стене, все, не договариваясь, закрыли рты, чтобы не дать страже возможность определить, где они находятся.

Наконец, все четверо оказались на внешней стороне рва. Эвполиду хватило одного движения, чтобы импровизированный мостик ссыпался в темный зев рва.

— Эй, ублюдки! — выкрикнул в темноту сын Терамена. — Все, конец охоты! Теперь вам нас не взять!

— Это мы еще посмотрим, крыса, — ответствовал со стены зычный голос сотника. — Сказки будешь на дыбе рассказывать и сопли глотать кровавые.

— Каков слог! — изумился Эвполид, повернувшись к спутникам. — Ему бы в театр, драмы писать, а он в стражниках мучается.

— Будет тебе зубоскалить. Двигаемся! — нетерпеливо проговорил Леонтиск, уже взобравшийся — не без труда — на одного из приведенных вольноотпущенниками коней.

— Ха! — Эвполид в свою очередь вскочил в седло, и все четверо взяли в галоп.

В эту ночь Клеомед сам обходил выставленные вдоль городской стены посты. На каждом из них ретивые стражники предъявляли хилиарху для опознания задержанных «подозрительных» молодых людей, половина из которых даже близко не подходила под разосланное всюду описание беглеца. Задержанных отпускали, стражники получали нагоняй, после чего Клеомед шел к другому посту, где все повторялось сначала. Хилиарх уже порядком утомился, но не мог идти спать: его сердце переполняли тревога по поводу побега Пиррова прихвостня и ярость, вызванная чудовищным поступком сестры. Как она могла совершить такое?! Разум хилиарха решительно отказывался воспринимать мотивы, подвигшие Эльпинику на это безрассудное деяние. Даже скидка на молодость девушки с высоты своего тридцатилетнего возраста ни в коей степени не оправдывала сестру в глазах сына архонта. Насколько он помнил себя в девятнадцать лет, ему никогда не пришла бы в голову такая гнусность. Похоже, тупоголовая кукла даже не понимает, какую беду она накликала на всю семью своей идиотской выходкой. И почему только они сразу не запретили ей навещать этого щенка? Еще после того, самого первого визита, Клеомед поставил перед отцом этот вопрос, но архонт имел свое мнение. «Пусть она покрутится перед этим молодым петушком, — сказал отец. — Авось семя ударит ему в голову, и он выболтает что-нибудь интересное». Клеомед догадался, что отец надеялся получить улики, чтобы свалить своего заклятого врага Терамена Каллатида. Камера, где держали сына стратега Никистрата, была не совсем обычной: в ее стене было проделано замаскированное отверстие, соединявшее ее с соседним помещением, вход в которое находился в другой части темницы. Хилиарху пришлось, выполняя приказ отца, посадить в помещении шпиона, доверенного секретаря семьи, скорописью заносившего на пергамент все, что он слышал во время ежедневных посещений Эльпиникой узника. Просматривая каждый вечер эти записи, Клеомед ярился, читая между строк о возрождении любовного чувства между его родной сестрой и совратившем ее когда-то негодяем. Увы, поделать он ничего не мог — приказы архонта не обсуждались. И вот результат! Но, с другой стороны, кто же мог знать, что эта сопливая курица поможет волосатику сбежать?

«И что она только в нем нашла?» — мысли хилиарха потекли в другом направлении. С точки зрения Клеомеда, Леонтиск, сын Никистрата, был просто омерзителен. И внешностью своей: высокий, стройный, так и не обретший истинно мужской, воинской стати, и лицо, смазливое, как у бабы, и эти волосы, тьфу! И поступками: ведь он открыто принял сторону извечного врага Афин, пошел против воли отца, с потрохами продался бешеным собакам Эврипонтидам, мутящим всю Грецию. А чего стоит его подлость по отношению к Эльпинике тогда, три года назад, на Олимпиаде? Да ему только за это нужно яйца пилой отпилить, а эта сучонка все ему простила! Как же так? Сопливый сукин кот ее опозорил, а она его спасает из темницы! Этого Клеомед никак не мог понять. Он с детства не ладил с сестрой: сказывалась и большая разница в возрасте, и обычная ревность: отец не очень-то жаловал угрюмого и своевольного отпрыска, и после рождения дочери отдавал именно ей львиную долю родительской любви. Когда девчонка подросла, трещина между детьми архонта стала еще шире: имея мощную поддержку в лице отца, который становился на ее сторону в любом конфликте, Эльпиника совершенно отказывала брату в подобающем уважении и послушании. С годами, правда, Демолай понял, что ближе по духу ему все-таки сын, естественный помощник во всех делах, но ветреная дочь все равно оставалась его любимицей. Теперь, похоже, этому придет конец.

От этой мысли Клеомед испытал тихую мстительную радость. Что ж, все, что ни делается, к лучшему! Уважение архонта к сыну еще больше возрастет, если тот изловчится поймать сбежавшего мерзавца. Клеомед уже привычно погладил ладонью оголовье висевшего на поясе меча, отнятого у Леонтиска. Рукоять астрона так удобно лежала в ладони, клинок был столь изящным и прекрасно отбалансированным, так радовал глаз ценителя оружия, что сын архонта не мог с ним расстаться. А вскоре — сегодня, завтра, или послезавтра, — трофей мог послужить хилиарху против своего прежнего владельца. Клеомед находил в мыслях об этом какое-то странное удовольствие. Если только этот ублюдок посмеет оказать сопротивление…

Впереди раздался какой-то шум. Хилиарх и четверо его телохранителей приближались к Мелитским воротам.

— Беги, выясни, что там случилось, — велел Клеомед мечнику из охраны. — И узнай, не замечен ли где преступник.

Отдав честь, телохранитель бегом умчался вперед, к воротам. Клеомед, с трудом подавив в себе желание последовать за ним и все узнать самому, заставил себя сохранять неторопливость шага и непроницаемый вид. Высокий чин кое к чему обязывает. Однако, что же там случилось, что за гам? Похоже, седлают лошадей? Неужели…

Мечник, одной рукой придерживая ножны, уже мчался обратно.

— Господин Клеомед! Заметили… беглецов! — запыхавшись, прокричал он. — Где-то в районе Итонских ворот.

— Что-о? — вскинулся Клеомед. — Как это «заметили»? Почему не взяли?

Телохранитель чуть заметно пожал плечами.

— Подробностей не знаю, господин хилиарх. Преступнику помогают еще трое или четверо. Они каким-то образом перебрались через стену и удирают к морю — по всей видимости, к Фалеру или Сунию.

— Корабль! — догадался Клеомед. — У проклятого ублюдка есть корабль! К воротам, быстро!

Хилиарх и его сопровождение бегом бросились к массивным, оконтуренным огоньками факелов, башням Мелитских ворот.

План беглеца стал ясен хилиарху в одно мгновение. Проклятый недоносок понял, что не сможет уйти обычными путями, и решил бежать морем. Всегда найдется какой-нибудь сумасшедший капитан, который за деньги выйдет в море в любой сезон и в любую погоду. Расчет был на то, что страже не придет в голову перекрыть этот выход сейчас, в зимнюю пору, когда обычное судоходство прекратилось. И негодяй, чтоб его разорвало, оказался прав!

Главное теперь — догнать их, не дать выйти в море.

Достигнув ворот, Клеомед и его свита застали стражников и возглавляющего их начальника караула уже верхами, вот-вот собирающихся выехать в открываемые ворота.

— Господин хилиарх? — удивился начальник стражи, но быстро пришел в себя. — Мы…

— Еще лошадей, живо! — перебил его Клеомед.

— Но… лошадей токмо шесть, господин хилиарх. Мы их не держим здесь много…

— Тогда пусть твои люди слезают, немедленно! — приняв решение, рявкнул хилиарх. — Поедут четверо моих мечников и мы с тобой. Я хочу взять этих выродков собственными руками. И пусть кто-нибудь бежит к другим воротам, берет всадников и скачет за нами.

— Слушаюсь, господин хилиарх, — с некоторым сомнением ответил стражник и, спрыгнув с седла, передал поводья Клеомеду. Сын архонта взлетел в седло мгновенным, отработанным движением. Командир стражи пересел на одну из лошадей, освобожденных его людьми.

Над головой, спрятавшись в зубцах стены, сварливо переговаривались беспокойные ночные птицы.

— Есть сведения, в какую сторону подались негодяи?

— Да, господин Клеомед. Только что прибыл посыльник от Итонских ворот. Четверо верховых проскакали по Фалерской дороге вдоль старой стены. Оттудова единый путь — к морю.

— Все, выезжаем! — оборвал его хилиарх.

— Есть, господин хилиарх! — отдал честь стражник и добавил:

— Не изволь беспокоиться, догоним мы энтих уродов. Срежем кус пути по мосту через Илисс и выйдем им прямо наперерез, жалованием клянусь!

Клеомед молча кивнул головой, и тронул узду. Конный отряд, пронесшись туннелем ворот, бодрым галопом взял направление на юг, к Фалерской дороге, по которой где-то, скрытые ночью, мчались беглецы.

Серое полотно дороги стремительно текло назад, звенело под ударами подков. Тряска, заставившая Леонтиска совершенно оцепенеть от боли, убила в нем все мысли, кроме одной — удержаться, любой ценой удержаться в седле. Поврежденные ребро и колено доставляли непереносимую боль, и только бьющий в лицо свежий ветер, прилетевший с моря, давал юному афинянину силы держаться.

Мимо темными расплывчатыми силуэтами проплывали мельницы, амбары и длинные сараи маслодавилен. Временами к дороге подступала высокая ограда какого-нибудь имения, на пересечениях стояли алтари божествам-покровителям перекрестков. По дороге беглецам не встречалось ни души, за исключением двух или трех придорожных таверн, у освещенных дверей которых толпились неистребимые ночные выпивохи.

Погоню они заметили четверть часа спустя после того, как отъехали от городской стены. Справа, на соседней дороге, под углом пересекающей ту, по которой они ехали, послышался гул движения конного отряда. Мелькнул всполох одинокого факела. Сомневаться не приходилось — это были люди архонта.

— Проклятье! — выругался, повернув голову к Леонтиску, Эвполид. — Они скачут от Мелитских ворот, по дороге через мост.

— Слышу! — кривясь от боли, гаркнул в ответ Леонтиск.

Невидимая, но уже очень близкая кавалькада всадников шла им точно наперерез. Уже был слышен не только грохот копыт, но и возбужденные крики солдат. Они тоже слышали коней беглецов.

— Что будем делать, Эвполид? Они успеют нас отрезать! — вскричал Леонтиск.

— Будем прорываться! — выкрикнул сын Терамена. — Выбора нет!

По спине пробежала дрожь. Азарт, перемешанный со страхом, вскипятил кровь и заставил забыть о донимавшей боли. Меч птицей порхнул в руку. Противники уже выехали на дорогу, перегородили ее живой стеной. До них оставалось шагов сорок.

— Не боись, друг, их похоже, немного, — закричал Эвполид, пристально вглядываясь в темноту. — Вперед!

Желтый свет выглянувшей из-за туч поглядеть, в чем дело, луны заблестел на лезвиях мечей.

— Именем демократии, остановитесь, или умрете! — раздалось из шеренги стражников. Голос показался Леонтиску подозрительно знакомым. Но вспоминать было некогда.

— Арей! — заорал молодой афинянин боевой клич лакедемонян, направляя своего коня прямо в центр живой преграды. Взметнувшаяся навстречу рука с блестящим клинком блокировала его удар.

— Итак, ты выбрал смерть, волосатик! — злорадно прошипел противник. — Что ж, тем лучше!

— Клеомед! — удивился Леонтиск. Факел, горевший в руке одного из стражников, осветил заостренное лицо хилиарха. — Ты здесь, бестия! Пришел проводить меня в дорогу?

— Нет, явился отговорить тебя, — хохотнул Клеомед. — Море нынче неспокойно.

— Попробуй!

Их мечи взлетели, заплясали-зазвенели в блестящем лунном танце. Леонтиску было непривычно сражаться, сидя на лошади, но все же, презирая противника, он с первого мгновения поединка перешел в нападение. Однако Клеомед, к удивлению Леонтиска, оказался совсем неплохим фехтовальщиком. Три или четыре раза он отбил коронные атакующие комбинации выпускника агелы. Кони храпели, пугаясь ударов, но, удерживаемые твердыми руками, топтались по кругу.

Вокруг кипела схватка. Слева раздалось жалобное ржание, лошадь, которой достался удар, предназначенный седоку, тяжело взбрыкивая повалилась наземь. Леонтиск не мог разглядеть, кто это упал — один из врагов или кто-то из товарищей, но по радостному возгласу Эвполида, догадался, что первое.

Ненависть придавала сил. Клинок плясал в руке, как живой, пытаясь найти лазейку к теплому телу врага.

— Ну, что ж ты заткнулся? — вскричал Леонтиск, чувствуя прилив сил. — Неужели не потреплешь напоследок своим поганым языком?

Клеомед не ответил, ему, не имевшему постоянной практики в фехтовании, приходилось туго. Первый удар он пропустил, не успев вывернуть клинок для батмана. Боли не было, только левое плечо мгновенно онемело и закололо сотней мелких иголок. По руке в подмышку потекла теплая жидкость.

— Это тебе за подземелье! — закричал сын стратега. — А это — за Каллика, сволочь!

Холодно блеснув, тонкий конец длинного кавалерийского клинка, подаренного час назад Тераменом, ударил сверху, разрубая ключицу и грудь. Мир перед Клеомедом закружился, смерть взглянула ему в глаза.

Видя, что противник «потерялся» и уже не представляет опасности, Леонтиск извернулся и полоснул мечом по затылку одного из противников, наседавшего на Эвполида. Не время для благородства, они должны проехать любой ценой. Стальное острие с хрустом перерубило заднюю стенку черепа и шейные позвонки стражника. Совершенно беззвучно бедолага кулем свалился с лошади. Увидев гибель товарища, двое оставшихся в седлах стражников, повернули коней и дали в галоп.

Леонтиск огляделся. Их отряд тоже понес потери: сын Терамена, слава богам, был невредим, но один из вольноотпущенников лежал, скорчившись, на дороге и, судя по всему, был мертв. Это подтвердил второй из слуг Эвполида, как раз спрыгнувший с коня и нагнувшийся к товарищу.

— Бедный Эхекрат! — констатировал Эвполид. — Прости, друг, что не могу оказать тебе последние почести. Хей, Леонтиск, мы прорвались!

Не отвечая, Леонтиск соскочил на землю и подскочил к Клеомеду, болтавшемуся в седле словно тряпичная кукла. Вцепившись одной рукой в поводья, а другой в гриву коня, хилиарх прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не свалиться наземь. Глаза Клеомеда вращались в орбитах от ужаса и боли. Сын стратега бесцеремонно схватил врага за пояс и стащил с лошади, трясущейся от ярости рукой вцепился ему в шею.

Клинок в руке нетерпеливо требовал крови.

— Не… убивай… — прохрипел Клеомед, скосив помутневшие глаза с перекошенного лица Леонтиска на занесенный для удара меч. Столько было безысходности, беспомощного отчаяния в этом взгляде, что Леонтиск понял, что несмотря на смерть Каллика, заговор против Эврипонтидов и собственные злоключения в подземельях архонта, к которым приложил руку этот человек, он неспособен вот так хладнокровно, глядя в глаза, зарубить его. И еще одна мысль, внезапно посетившая остывающий от ярости мозг молодого воина, заставила его отпустить поверженного противника и убрать меч.

— Ладно, живи, — буркнул Леонтиск. — Ради твоей сестры. Только ради нее…

Отпущенный Клеомед повалился на дорогу. Внезапно взгляд сына стратега привлек серебрящийся на дороге меч, выпавший из руки противника. Неловко наклонившись — боль в колене снова вступила в права — Леонтиск поднял астрон, несколько мгновений полюбовался переливами лунного света на серебристо-дымчатом лезвии.

— Хм, знакомая вещь. Спасибо, что принес, Клеомед. Думаю, ты не будешь возражать, если я заберу это с собой?

Клеомед, уронив голову на грудь, молчал.

— Эй, Леонтиск, слышишь? — воскликнул в этот момент Эвполид. — Похоже, еще отряд скачет. Теперь по нашим следам. Нужно сматываться.

— Едем, — вздохнул Леонтиск, с трудом вскарабкался в седло и ударил лошадь пятками.

Ночью Эльпинику разбудили шум и крики, влетевшие в комнату из приоткрытого окна. С минуту девушка продолжала лежать, не желая покидать теплую постель, но затем любопытство пересилило, и она, вскочив, как спала, нагая, подбежала к окну. Звуки доносились со стороны главных ворот. Пытаясь разглядеть, что там происходит, Эльпиника отворила раму и, упершись руками, перегнулась через подоконник. Студеный воздух улицы мгновенно обсыпал кожу мурашками, заставил втянуться живот и отвердил соски.

У ворот, возбужденно галдя, толпились люди, но рассмотреть что-то на таком расстоянии было невозможно. Как раз в этот момент из-за угла вынырнул человек с факелом, направлявшийся к источнику суеты. Эльпиника узнала Антиоха, юного сына главного повара, помогавшего отцу на кухне. Юноше едва исполнилось семнадцать лет от роду, он был тонок, кудряв и белокож, и дочь архонта не раз ловила на себе его бросаемые украдкой восхищенные взгляды.

— Эй, Антиох, что там происходит? — обратилась она к поваренку, и не подумав накрыться, только спрятав опухшую щеку прижатой к ней ладонью.

— Я… — подняв глаза, Антиох потерял дар речи. Представшее перед ним зрелище верхней половины тела предмета его обожания, являвшее собой совокупность плавной линии округлых плеч, изящных правильных рук, матовой бархатистой кожи и мягко покачивающихся идеальных по форме шарообразных грудей, увенчанных темными сосками, повергло юношу в состояние, близкое к параличу. Его глаза заблестели и выкатились, грозя выскочить из орбит, челюсть отвисла, а лицо покрылось мазками проступившего сквозь кожу пурпура.

— Ты что, оглох, Антиох? — наслаждаясь произведенным эффектом, мелодично произнесла девушка. — Я спросила, что там происходит?