Балаустион

— Не понимаю, о чем это ты, стратег, — тем не менее проговорил эфор, несколько натужно, преодолев, по всей видимости, горловой спазм.

— Неужели? — Леотихид постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. — Я располагаю сведениями, что ты, господин эфор, имеешь к визиту этого человека самое непосредственное отношение.

Последовала минутная пауза, во время которой серое лицо Архелая стало еще более серым. Леотихид не торопился, давая оппоненту возможность хорошенько пропитаться осознанием ситуации.

— И откуда у тебя подобные, гм… сведения? — наконец осторожно спросил эфор.

— Я не хотел бы называть источники, но в них нет ни малейшего сомнения, смею тебя уверить. И, клянусь бородой Зевса, огласка даже той малой толики, что нам известна, могла бы очень повредить твоей репутации, господин эфор. А, зная Эврипонтидов, я бы сказал, что, возможно, и жизни…

Упоминание второго царского рода Спарты убедило Архелая, что его собеседник не блефует. Маленькие глазки эфора забегали, потом остановились на некой точке посреди лба молодого стратега.

— Чего ты добиваешься, элименарх? — тон Архелая, без сомнения, стал куда более мягким.

— Откровенности, — немедленно отвечал Леотихид. — В обмен на откровенность с нашей стороны, разумеется. Чтобы развеять последние сомнения, скажу, что в наших руках находится курьер, возвращавшийся с посланием от господина, о котором идет речь. В оправдание твоего посыльного могу сказать, что он держался весьма стойко, пока мы не применили некоторые… весьма необычные меры дознания. Лишь тогда он передумал и рассказал все, что ему было известно. Не так много, но вполне достаточно, чтобы предать тебя суду — или Эврипонтидам — если мы не добьемся взаимопонимания. Ты меня хорошо понимаешь, достойный Архелай? И, надеюсь, осознаешь, что такими вещами не шутят?

— Да, — сипло выдавил эфор.

— Отлично, — констатировал Агиад. — Мы, господин эфор, хотим предложить тебе сыграть честно и открыто, а если тебя интересует вопрос — почему, отвечу: потому, что наши цели и интересы совпадают. Честно говоря, было бы гораздо приятнее, если бы ты сразу согласовал все свои действия с правящим домом, тогда и не возникло бы необходимости в этом, как я понимаю, весьма неприятном для тебя вступлении.

Лицо Архелая дернулось.

— М-м… молодой человек… я хотел сказать, стратег, я хотел узнать… говоря о правящем доме, ты имеешь в виду, что государь… он… — вид у Архелая был такой, будто над его головой уже занесена палица палача.

Леотихид успокаивающе поднял руку.

— До разговора с тобой я решил ничего не сообщать моему царственному брату, и именно от уровня твой откровенности будет зависеть, что именно в конце концов я ему расскажу, и главное — как преподам это блюдо. Как тебе, несомненно, известно, брат зачастую весьма ревностно относится к вопросам законности и чести…

— Да-да, вот почему мы, не зная его… вашего отношения, не поставили вас в известность. Но… если ты говоришь, что наши цели совпадают… — эфор вытер ладонью выступившую на лбу испарину, взглянул на собеседника с надеждой.

— Авоэ, об этом нетрудно догадаться, — кивнул тот. — Итак, я полагаю, мы договорились — насчет взаимной открытости и откровенности?

— М-м-да, — вздохнул Архелай.

— Тогда, почтенный эфор, предлагаю перейти от околичностей к предметному разговору. Для начала я хотел бы услышать из твоих уст имя человека, который… В общем, того самого человека. Попрошу учесть, что это имя мне известно, и твоя готовность к сотрудничеству будет сразу подтверждена — или опровергнута. Итак, его имя…

— Горгил, — быстро проговорил эфор. — Разумеется, в делегации ахейцев он фигурирует под другим именем.

«Прекрасно! — подумал Леотихид. — Сломать тебя было совсем не трудно, старый кабан!» Вслух молодой стратег сказал:

— И в его задачу входит… Ну же, не стесняйся, достойный Архелай!

Эфор затравленно оглянулся. По его лицу, несмотря на зимнюю прохладу, с которой не мог справиться даже пылавший в камине огонь, обильно стекал пот.

— Хочешь, я сам скажу? — сжалился над ним Агиад. — Он приедет, чтобы уничтожить Эврипонтидов — старшего и младшего, не правда ли? Так?

Его голос поневоле прозвучал чересчур жестко. Архелай воззрился на элименарха в ужасе, не зная, что последует в следующий момент — не смертный ли приговор? Через силу, словно пьяный, он кивнул головой.

— Полно, достойный Архелай, — Леотихид едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. — У тебя такой вид, как будто ты раскаиваешься в содеянном. Увы, здесь не то место, где это могли бы правильно оценить. Никто не может заподозрить меня в сострадании к Эврипонтидам, и я с большим удовольствием увижу их мертвыми. Особенно Пирра, эту подлую мразь!

При имени заклятого врага зубы Леотихида заскрежетали. Эфор Архелай поднял брови: похоже, он не ожидал от собеседника такой откровенности.

— Как видишь, господин эфор, я ничего от тебя не скрываю, — продолжал стратег. — И, повторяю, жду того же от тебя. Теперь я хочу услышать, как возникла идея этого… замысла, и какие ты преследуешь цели. Что-то мне не верится, что это задумано ради бескорыстной помощи несчастным Агиадам. Кое-какие догадки у меня есть, но хотелось бы услышать все от тебя.

Архелай пошевелился, бросил на Леотихида тяжелый взгляд. Его плечи напряглись, как будто эфор собрался броситься на собеседника и придушить. Леотихид ответил спокойной усмешкой: несмотря на недюжинную силу, скрывавшуюся в грузном теле эфора, молодой стратег был уверен, что сможет справиться с полудюжиной таких старых медведей. А если с мечом в руке — то и с десятком.

Видимо, эфор тоже это понимал. Еще раз вздохнув, он обхватил толстые плечи руками и заговорил:

— В прошлом году ко мне обратилось сообщество уважаемых людей, скромно называющее себя альянс ом. Они проживают в различных греческих полисах и подвизаются в различных областях государственной деятельности, в которых занимают ключевые посты, на уровне своих полисов, конечно. Членами объединения являются первые лица городов: известные военные, богатые землевладельцы, купцы и храмовые деятели. Общей целью этого так называемого альянс а является м-м… так скажем, адаптация Греции к современным реалиям. Я не слишком мудрено излагаю?

— Я вполне понимаю тебя, продолжай, — кивнул Леотихид.

— Концепция их взглядов зиждется на банальной истине: Греция, при всем своем ментальном и экономическом потенциале перестала быть военной державой и не в состоянии проводить собственную независимую политику. И, стало быть, из многообразия существующих путей единственным достойным является присоединиться к более сильному государству. Причем не на правах прямого подчинения, а как бы слиться с ним, войти в него почти на равных.

— Мне приходилось слышать об этой идее, так что не утруждай себя подробностями, — поднял руку Леотихид.

Эфор прокашлялся и продолжал:

— Мне предложили присоединиться к этому сообществу и я, подумав, согласился. Клянусь богами, я не мыслил ничего дурного.

«Ну, разумеется, — усмехнулся про себя стратег. — Ты хотел только добра, старый мошенник».

— Наше сотрудничество с членами альянс а было весьма активным: ты не поверишь, молодой человек, сколько еще в нашей обшей земле, я имею в виду Элладу, людей, готовых ради личных амбиций, сиюминутной выгоды или ложных идей ввергнуть свой народ в губительный бунт.

— Прошу прощения, господин эфор. Ты упустил одну важную деталь: почему этот «альянс » решил сотрудничать именно с тобой? Почему не обратились к другим эфорам, или к моему брату, наконец? Согласитесь, он обладает несколько большими возможностями, нежели ты.

Архелай пожевал губами, затем проговорил, переместив взгляд своих маленьких глазок на ножки кресла Леотихида:

— Уж прости, что я это говорю, господин стратег, но твой брат чересчур прямолинеен и слишком привержен устаревшей идее обособления Спарты. Куда больше, хочу заметить, чем ваш отец, да будет ему покойно в подземном царстве.

Леотихид поморщился. Все вопросы, касающиеся отцовства Агида, были для него больной темой. Эфор понял его гримасу по-своему.

— Я не хочу сказать, господин стратег, что наш царь Агесилай дурной правитель, и упаси меня боги осуждать его мировоззрение…

— Полно, уважаемый, — выставив вперед ладонь, прервал Леотихид излияния эфора. — Я все понял, что касается моего брата: он никогда не демонстрировал особой приязни к римлянам, хотя наш папочка (это словосочетание далось молодому стратегу с некоторым трудом) честно пытался ее привить. Не его вина, что это не в полной мере удалось. Но вопрос был — почему ты?

Блеклые губы собеседника сложились в скромную улыбку.

— Возможно, уважаемые господа из альянс а оценили мои успехи в борьбе с прежним царем Спарты Павсанием, одним из тех людей, кто не может примириться с реальностью, и толкает государство на путь гибели.

— Так-так, звучит довольно убедительно, — протянул Леотихид. — Хотя, с другой стороны, эфор Полемократ тоже проявил не меньшее участие в изгнании Павсания, но не заслужил такого доверия…

Лицо Архелая перекосила гримаса презрения.

— Эфор Скиф — скудоумный религиозный фанатик, — с отвращением произнес он. — Никто не знает, что придет ему на ум в следующий момент, ведь его устремления основаны не на анализе реальности, а на гаданиях и предсказаниях полусумасшедших пифий. А он затем дурачит этим бредом наш наивный и недалекий народ.

— Ну, зачем же ты так о пифиях, — мягко проговорил Леотихид. — Вот мне, к примеру, дельфийский оракул предсказал великое будущее. И как часть наивного и недалекого народа, я ему верю, и вовсе не полагаю, что останусь одураченным. О, нет, только не начинай снова извиняться, иначе я потеряю терпение. Вернемся к нашему разговору. Причем к самому его началу. А в начале у нас было устранение Эврипонтидов, я правильно припоминаю? Или тебе больше по душе слово «убийство»?

— «Устранение» предпочтительнее, на мой взгляд, — как только разговор снова свернул на скользкую дорожку, взгляд эфора мгновенно посмурнел.

— Итак, господа из «альянс а», узнав, что стараниями старшего сына старый негодник Павсаний вот-вот вернется на родину, решили его пристукнуть. Или это была твоя идея?

— Ты совершенно напрасно иронизируешь, моло… стратег. Павсаний действительно смертельно опасен — для всей Греции, и в особенности — для Спарты.

«А в большей степени — для тебя, старый пройдоха. Тебя-то он точно прижучит в первую очередь, если вернется», — усмехнулся про себя Леотихид.

— А его отпрыск, Пирр, опасен вдвойне, — продолжал тем временем эфор. — К этому молодому человеку передались все порочные черты характера и мировоззрения его родителя, превратившие его в сущее бедствие для граждан нашего полиса. Двух таких Пирров Спарта не выдержала бы.

«Это уж точно!» — на этот раз Леотихид был полностью согласен со старым мерзавцем. Напоминание о Пирре на некоторое время наполнило душу привычной вспышкой обжигающей ярости: младший из Агиадов ненавидел наследника царя Павсания с иррациональной страстью, напоминавшей какое-то помешательство. Этот человек застил ему солнце, он отравлял своим существованием все краски жизни, его присутствие на этой земле просто не давало Леотихиду спокойно дышать. Боги, как счастливо он вздохнет, какое облегчение испытает, когда этот негодяй отправится кормить червей! Великие силы, дайте… Стоп! Усилием воли брат царя заставил себя вернуться к реальности.

—…поэтому было принято решение избежать большого зла меньшим. Павсаний и Пирр должны умереть, чтобы все мы могли жить спокойно. Члены альянс а нашли лучшего человека, способного решить эту проблему. Прошу прощения, стратег, нельзя ли подать воды?

— Ох, прости великодушно, — Леотихид даже разозлился на себя за такой детский просчет. Это ж надо было так увлечься предметом разговора, что совершенно забыть о правилах гостеприимства! — Сейчас подадут.

Потянувшись, молодой стратег ударил перстнем в висящий на золоченой цепи медный диск. На пороге немедленно материализовалась стройная фигура Полиада.

— Пусть подадут вина. Лучшего, что есть. И фруктов, — бросил Леотихид, повернулся к гостю. — Быть может, достойный эфор, ты голоден? Обед будет готов в течение получаса.

— Нет, что ты, — замахал руками Архелай. — В смысле, в другой раз. Сейчас бы я хотел только смочить горло.

—…Какова твоя роль в реализации этого… мероприятия? — спросил Леотихид, после того, как коротко стриженая рабыня наполнила кубки розовой струей перемешанного с водой хиосского и вышла прочь.

Эфор поднес кубок к губам и сделал несколько торопливых глотков. Леотихид обратил внимание, как дрожит рука гостя, но не подал виду.

— Я должен встретиться с мастером Горгилом и координировать его действия здесь, в городе.

— Ты уже раньше встречался с этим человеком?

— Нет, никогда.

— Как же ты узнаешь его среди множества ахейцев? Поделись тайной.

— Никак. Он сам даст о себе знать, пришлет ко мне своего человека.

— И?

— Его люди произведут разведку, после чего он составит план… устранения. Если возникнут вопросы, в которых потребуется моя помощь, я ее окажу. Но в целом мастер Горгил должен обойтись своими средствами и людьми. Все было бы намного проще, если бы не была допущена досадная промашка. Один из друзей Пирра, прознавший о нашем плане, сумел сбежать из Афин и предупредить младшего Эврипонтида.

— Да, да, — пробормотал Леотихид, — я кое-что слышал об этом.

«Проклятый афиненок, — догадался Агиад. — Так вот почему он добирался из Афин морем!» Леотихиду уже доложили как о прибытии в город «спутника» Пирра, так и о необычном для зимы способе его путешествия.

— Так что теперь Эврипонтиды будут настороже. Но это им не поможет. Господин Горгил — мастер своего дела, и те, кто должен умереть, умрут.

Медленно кивая, словно соглашаясь, стратег произнес:

— Все это звучит весьма отрадно, — и добавил, как будто это только что пришло ему в голову: — Вот что, господин эфор, устрой-ка мне встречу с этим мастером смерти. Само собой, после того, как он свяжется с тобой, а я не думаю, что он будет откладывать это дело в долгий ящик.

— Что ты, стратег! — В голосе эфора прозвучал неподдельный страх. От волнения он даже плеснул вином на свой белоснежный хитон. — Мы обязаны хранить конфиденциальность! Это было особо оговорено и на нашей встрече с господами из «альянс а», и при заключении договоренности с мастером Горгилом. Никто не должен догадаться, что он не тот, за кого себя выдает, никто не должен знать ни его настоящего имени, ни лица. Никто, кроме меня…

— И меня, — с улыбкой закончил Леотихид. — Сделай это, уважаемый эфор, и будем считать, что начало доверительных отношений между нами положено.

— Но…

— Не нужно «но». Мне нужна одна-единственная встреча, и, клянусь бородой Зевса, ты мне ее обеспечишь. После этого можешь «координировать» действия мастера, сколько хотите — я не собираюсь вмешиваться в эти дела. Но господин убийца должен знать, что все происходящее в Спарте находится под контролем дома Агиадов. Возможно, это его удержит от каких-либо опрометчивых поступков — кто знает, сколько заказов он получил перед приездом в наш славный город? Не мешало бы немного себя обезопасить. Времена нынче смутные и неизвестно, чего ожидать от врагов, у них ведь совершенно никакой совести, не правда ли, господин Архелай?

Наконец-то улыбка царского брата подействовала в полную силу. Эфор перепугался до смерти.

— Что? Ты о чем, стратег? — закудахтал он.

— Не боишься, что однажды ночью и к тебе постучит в дверь такой господин Горгил? — промурлыкал Леотихид.

— Что ты такое говоришь? Избави боги!

— Вот то-то и оно, — усмехнулся элименарх и нащупал пальцами холодный металл кубка. — Подними свою чашу, господин эфор. За полезное сотрудничество и счастливую долгую жизнь! Да будут благосклонны к нам бессмертные.

В шести локтях от столика, над которым звякнули, столкнувшись наполненные вином кубки, по ту сторону деревянной панели, затянутой гобеленом с изображением батальной сцены, прижавшись ухом к стене, стоял невысокий человек. Его большой, резко очерченный клоунский рот сейчас казался еще больше от растягивавшей его удовлетворенной улыбки. Жадно прислушиваясь к голосам, звучавшим в смежной комнате, человечек впитывал в себя каждое слово.

Толстые пальцы эфора Анталкида задумчиво барабанили по шлифованному подлокотнику кресла. Верхняя половина туловища эфора была обнажена, являя взгляду наблюдателя увенчанное продольными складками рыхлое полушарие живота с глубоким отверстием пупка и обвисшую, почти женскую грудь, покрытую редкой белесой шерстью. Ноги толстяка были погружены в серебряный таз, наполненный парящей горячей водой. За спинкой кресла стояла жилистая рабыня и сильными движениями массировала эфору шею и плечи. Укрепленные на стенах бронзовые светильники расточали запах перемешанного с благовониями горящего масла. В углу звонкой капелью тренькали инкрустированные балтийским янтарем водяные часы-клепсидра.

— Интересные вещи ты мне рассказываешь, дружище Леарх, — протянул эфор, мотнув благообразной головой. Человек с клоунским ртом засвидетельствовал свою преданность неглубоким, но продолжительным поклоном.

— Я стараюсь оправдывать твое доверие, господин эфор, — произнес он мягким, бархатным голосом.

Леарх, сын изгнанника-галикарнассца и лакедемонянки, не являлся полноправным гражданином полиса, что не мешало ему быть существом крайне полезным. Причем полезным как для стратега-элименарха Леотихида, у которого он служил управляющим канцелярией, так и для эфора Анталкида, доверенным лицом и осведомителем которого Леарх являлся. В канцелярии Леотихида Леарх руководил штатом писарей, секретарей и таможенных чиновников, избавив своего молодого принципала от рутинной и утомительной ежедневной работы по проверке отчетов о грузах, сборах, расходах и прочих статей, контролировать которые Леотихид был обязан в силу своей должности. Управляющий также избавил младшего из Агиадов от просмотра каждодневно поступающих на его имя многочисленных прошений и жалоб, рассматривая, отклоняя или удовлетворяя их своей собственной властью. Нелишне заметить, что, целиком взвалив на себя хлопоты должности, поступающими «бескорыстными» дарами и откровенными взятками управляющий мудро делился с начальником. Леотихида, это положение устраивало: пост элименарха был нужен ему в первую очередь потому, что давал реальную власть и вес в лакедемонском государстве, а во вторую потому, что предоставлял отличное прикрытие для тайных политических игр, коих приемный сын Агида являлся большим любителем.

Никто не мог догадываться, что исполнительный, с застывшей на красных губах угодливой улыбкой управляющий из потайной комнатки, соседствующей с приемной стратега-элименарха, регулярно присутствовал — заочно, конечно — на тайных встречах Леотихида и докладывал имена посетителей и содержание бесед своему настоящему хозяину, Анталкиду. Леарх был человеком пухлого эфора уже в то время, когда только что назначенный молодой стратег комплектовал штат. Анталкиду удалось внедрить своего протеже в окружение Агиадов так ловко и ненавязчиво, что Леотихид, которого никак нельзя было назвать недотепой, до сих пор был уверен, что совершено самостоятельно выбрал этого низенького, вечно улыбающегося и очень трудолюбивого человечка. Помимо давней благодарности за оказанную на заре карьеры помощь, Леарх был обязан эфору Анталкиду щедрым ежемесячным содержанием. Оное позволяло управляющему жить, ни в чем себе не отказывая. И, кроме всего прочего, эфор прикрывал любовь маленького человечка к юным мальчикам, — увлечение, запрещенное в городе сурового патриархального уклада, коим все еще продолжала оставаться Спарта.

— Клянусь богами, в старом добром Лакедемоне затеваются веселые вещи, — морщась под жесткими руками массажистки, прокряхтел Анталкид. — Добряк Архелай, старый мешок с дерьмом, так испугался возвращения волчары Павсания, что готов принять участие в смертоубийстве. А детишки Агида не только смотрят на это сквозь пальцы, но и готовы принять участие! Эх, где же ты, старинная лакедемонская высокая мораль?

От столь циничной патетики даже Леарх не смог сдержать язвительной усмешки, проскользнувшей по его подвижному лицу.

— Золотая истина, господин эфор, — поддакнул он. — Римляне в этом случае говорят: «O, tempora, o mores!»

— Римляне, — повторил эфор, закусив губу. — Ах, Леарх, любезный голубок, как вовремя ты принес мне в клювике сии новости. Римляне приезжают завтра, и было бы весьма неприятно, если бы они узнали эти вести не от меня. Ох, полегче, бессердечная, ты ж меня удушишь!

Последние слова относились к рабыне-массажистке. Она невозмутимо продолжала свое занятие.

— Ты полагаешь, господин эфор, консулу может не понравиться эта затея? — осторожно спросил Леарх.

— С убийством Павсания и Пирра? Нет, не думаю, что он будет против, — губы эфора раздвинулись в озорной улыбке, продемонстрировав ровные мелкие зубы. — Скажу больше — наверняка Рим будет доволен, что чужими руками избавился от своих главных врагов в Спарте. Потому что без этих двоих, отца и сына, партия патриотов развалится, вот увидишь… Нет, все это нам на руку. Но меня, клянусь трезубцем Посейдона, смущает другое — размах, с каким приступил к делам Архелай. Я ведь всегда считал его тупой ослиной задницей, а вот, поди ж ты… Кто бы мог подумать — нанять самого Горгила!

— Прости, что высказываю свое мнение, но, по-моему, последнее — заслуга альянс а, а вовсе не эфора Архелая, — проговорил Леарх.

— И тем не менее, тем не менее, — покачал головой Анталкид. — С господами из альянс а я сотрудничаю уже довольно давно: зная мою дружбу с римлянами, они пригласили меня в свои ряды много раньше, чем Архелая. Он, кстати, до сих пор в неведении насчет этого факта. До сей поры мне казалось, что альянс использует его втемную, однако теперь это мнение нужно кардинально менять. Чем их мог привлечь этот обрюзгший мул, что они предпочли его мне в проведении столь ответственного мероприятия?

— Быть может, они не желают рисковать тобой, и полагают, что если Архелай будет разоблачен и предан суду, это не так уж и страшно, как если бы то же самое случилось с тобой, господин эфор?

Анталкид пошевелил ногами в тазу, вытащил их на мгновенье, и, оценив их красноту как недостаточную, повернул голову к рабыне:

— Исида, детка, подлей кипяточку, — и вновь обернувшись к собеседнику, протянул:

— Твое предположение, дружище Леарх, столь же лестно для меня, сколь и далеко от истины. Деятели из альянс а сделаны не из того теста, чтобы сожалеть о ком-то, и поверь, пережили бы мою гибель так же легко, как и Архелаеву. Нет, здесь что-то другое. А что — необходимо выяснить, причем как можно быстрее.

— Я буду слушать во все уши, мой господин.

— Ах, добрый Леарх! К сожалению, место, где ты служишь — не главный центр новостей. Младший Агиаденок — парнишка шустрый, но пока еще очень сопливый и глупый. И от него в жизни сего града зависит не столь уж многое, а о некоторых вещах он даже представления не имеет. Хотя, надо признаться, задатки у него есть. Если гонор позволит ему дожить до зрелых лет, из него может получиться незаурядный государственный муж. Но пока он только котенок, хоть и носит имя льва.

У Леарха было свое мнение на этот счет, но он благоразумно промолчал.

— Итак, старина Павсаний должен умереть, — хмыкнул эфор. — Скажи, дружочек Леарх, тебе не жалко его?

— Разве он достоин жалости? Сколько он хлопот причинил всем спартанцам, одни боги знают.

— И все равно. Эпоха уходит. Он да Фебид — всего-то осталось настоящих спартанцев. Не будет их, не будет и старого Лакедемона.

— Но ведь ты сам, господин Анталкид, утверждал как-то, что старая Спарта давно умерла, а те, кто этого не понимает — реликты и ослиные задницы.

— Да умом-то я это понимаю, но вот здесь, — пухлая рука ткнулась в обвисшую грудь, — какая-то неудовлетворенность. Скучно будет жить без достойного врага. Да и чувство справедливости, затопчи его козел, будет вопить, что побежден был противник не в честной борьбе, а подленько и трусливо, из-за угла. Ты, милейший Леарх, когда-нибудь испытывал угрызения совести или гаденький вкус неудовлетворенности после победы? Ах, откуда тебе, счастливый человек…

Эфор глубоко вздохнул.

Маленький человек пожал плечами, как бы не понимая странностей хозяина, и примиряюще сказал:

— Стоит ли загадывать, господин Анталкид? Мало ли что случится? Этих Эврипонтидов не так-то легко убить, они ведь живучие, как крысы!

Губы эфора искривила полуулыбка. Вздохнув, он покачал головой.

— Нет. Уж если за дело взялся Горгил, Павсаний и его сын уже все равно, что мертвецы. Однако не мешало бы и нам выяснить личность этого мастера убийств. В одном молодой Агиад очень прав — неизвестно, сколько заказов намерен сей господин отработать в нашем городе… Сказать по правде, мне вообще никогда не нравились подобные типы…

— Ты хочешь… — лицо Леарха побледнело, с него впервые с начала разговора сползла улыбка. — Но это опасно, господин эфор, невероятно опасно, клянусь Эриниями!

Жестом приказав рабыне вытереть ему ноги, эфор Анталкид поднялся с кресла, натянул на плечи шерстяную накидку, влез распаренными ногами в пушистые тапки.

— Я пока ничего не хочу, дружище Леарх, — спокойно сказал толстяк. — Но выяснить, кто из коллегии ахейцев есть знаменитый убийца, не помешает. Поглядим, что скажет обо всем этом консул.

— Консул, — повторил маленький человек. — Что скажет консул?

Холодные желтые звезды тускло поблескивали на низком зимнем небосводе. Стоявший у раскрытого окна Агесилай, царь спартанский, усмехнулся: он вспомнил, как в детстве, в семилетнем возрасте, он убеждал трехлетнего братца Леотихида, что звезды — это большая-пребольшая стая светляков. «А почему они летают, летают, и не садятся?» (звучало это как «итают, итают, и не садяся») — спрашивал маленький бастард, хлопая пушистыми ресницами своих огромных зеленых гляделок. «Потому что их дом на небе», — авторитетно отвечал Агесилай. Тогда карапуз побежал в сад и принялся гоняться за кружившими в вечернем воздухе светляками, пока, наконец, не изловил одного из них на мраморном бордюре фонтана. «Садяся! Садяся!» — победно прокричал он, принеся старшему брату свой трофей. К сожалению, пальцы мальца обошлись с жуком не слишком бережно: сколько Леотихид ни пытался заставить светляка «пагалеть», несчастное насекомое не реагировало, ибо жизнь его уже покинула раздавленный панцирь. Тогда Агесилай, уже воспитывавшийся в агеле, решил, что нужно проявить суровость, и отстегал карапуза ремнем. Однако самым большим потрясением для Леотихида явилось не наказание, а осознание того факта, что он своими собственными руками убил звезду. Рев раскаявшегося младенца услыхал даже царь Агид, что послужило поводом для лекции о том, что спартанцы не плачут. Самому Агесилаю тоже попало — отец не одобрял его общения с младшим сыном Тимоклеи, бастардом от афинского стратега Алкивиада. Однако воспитательная беседа со строгим царем не пропала втуне: Агесилай не припоминал, чтобы с тех пор видел брата плачущим. Еще более важным следствием памятного вечера явилось смягчение отношения царя к маленькому Леотихиду. Не исключено, что именно в тот раз, читая нравоучение, Агид впервые поглядел на зеленоглазого малыша как на сына, почувствовал что-то, впервые допустил мысль о том, чтобы официально признать его, чего так добивалась царица Тимоклея.

Боги, как давно все это было! Нет уже в живых отца, не услышать уж его мудрого или ободряющего замечания, не почувствовать треплющей волосы сильной и надежной руки. Да и Леотихид уже совсем не тот наивный мальчуган, и ничто в целом свете не заставит его проронить и слезинки. Другое время, другие проблемы. Двадцатисемилетний царь вдруг почувствовал себя невероятно старым. Да, проблемы… Чего стоит только завтрашнее прибытие делегации Ахейского союза. Междоусобные походы времен последней войны римлян с македонцами и объявленный затем всеобщий мир «заморозили» тактическую ситуацию, образовавшуюся в результате взаимных военных действий между Спартой и Ахейским союзом. В руках лакедемонян оказалась морская база на острове Закинф, лежащем прямо напротив ахейского побережья, а морские силы Ахайи в ответ на это закрепились на острове Кифера, запирающем Лаконский залив. Обе стороны держали на этих базах крупные эскадры и перманентно мешали друг другу жить. После установления протектората римлян прямые военные действия были невозможны, но взаимные морские грабежи, нарушения таможенного права и демонстративные рейды вдоль берегов были явлением постоянным. Стоит ли говорить, что подобное положение вещей серьезно мешало свободной торговле, вызывало раздражение патронов-римлян и являлось причиной постоянной головной боли для обеих сторон. Одним словом, необходимость урегулировать это надоевший всем пережиток былой войны назрела давно, и предварительные переговоры подтвердили готовность сторон к компромиссу. И вот завтра многочисленнейшая из когда-либо посещавших Спарту иноземных делегаций приезжает для окончательного урегулирования спорных вопросов и подписания договора. Казалось бы, событие весьма позитивное, но представлялось таковым оно только на первый взгляд. Как и любое мало-мальски крупное политическое мероприятие, будущие переговоры стали опорной точкой интриг и тайных происков. Агесилай сидел на троне не первый год, и, хотя и не стал мастером закулисных политических игр, четко уяснил, что помимо объявленных интересов, на переговорах будут присутствовать и негласные. Которые зачастую куда как более весомы, чем явные.

Осведомителям спартанского царя удалось выяснить главную тайную цель начинающихся завтра переговоров. Две недели назад в Сикионе, главном городе Ахайи, состоялось секретное совещание иерархов союза, на котором присутствовал и Фульвий Нобилиор, бывший консул Республики, человек, представлявший в Греции волю великого Рима. Консул пообещал ахейцам, что употребит все свое влияние, чтобы склонить Спарту к вступлению в Ахейский союз. Идея эта пестовалась римлянами и македонцами уже очень давно, и только благодаря активному сопротивлению спартанцев Лакедемон до сих пор сохранял обособленное положение среди других пелопоннесских полисов.