Балаустион

— Радуйтесь, что легко отделались, — рявкнула Арсиона на прощанье, огляделась — не видать ли Эвнома с его подчиненными, затем повернулась и быстро пошла к городу. Невысокая фигурка ожидала ее на условленном месте за храмом.

— Скажи парням, что могут отпустить афинянина, — велела мечница, критически оглядывая — не пострадала ли во время экзекуции? — свою хламиду, позаимствованную в «Белой рыбе», где были оставлены белый панцирь и ножны со спатой.

Кивнув, Зик опрометью бросился по улице.

Ожидая афинянина под сенью портика старого храма, Арсиона поневоле припомнила их предыдущую встречу. Какой-то он странный, этот иноземец, и, кажется, он в самом деле влюбился в нее по самую макушку. Это было необычно, приятно, льстило, в конце концов, ее самолюбию. Мечница злилась на себя за эти чувства, пыталась избавиться от них, но женское начало, которое она всегда пыталась подавить, избрав путь воина, все же было слишком сильно в ней. Слишком давно никто в Спарте, опасаясь Леотихида, не смел так разговаривать с молодой амазонкой, и… не только разговаривать. Что за морок тогда наслал он на нее, помутив на мгновенье рассудок? Сила ли это истинной любви или какая-то изощренная магия? Но если это истинная любовь… нет, не нужно об этом думать! Афинянин должен умереть, и он умрет, что бы ему ни взбрендилось в его сумасшедшей голове, а она, Арсиона, выполнит то, что приказал ее возлюбленный лев. Ее единственный мужчина, стоящий всех остальных людей на земле, вместе взятых.

Когда мечница увидела Пилона, поднимающегося на холм Лимнеон по улице, ведущей к храму, она была уже спокойна и сосредоточена. Дождавшись, пока афинянин подойдет ближе, она выступила из-за колонн и направилась навстречу — стройная, грациозная, прекрасная как живое воплощение вечно юной богини, владычицы старинного храма. А солнечные лучи, запутавшись в волосах девушки, создавали вокруг ее головы сияющий ореол.

Эффект, разумеется, не подвел ожиданий. Иноземец, удивленно оглядывавшийся в поисках приятеля и девиц и, моментально перестал вертеть головой, уставившись на нее с нескрываемым восхищением.

— Привет тебе, благородный Пилон из Афин, — она вложила всю себя в ослепительную улыбку.

— Приветствую прекраснейшую из смертных! — почему его взгляд вызывает в ней такое смятение?

— Какая причина завела тебя на эту серую окраину в день Дионисий? Неужели свидание? — лукаво спросила Арсиона, подходя к нему. Близко. Настолько, что она смогла разглядеть до мельчайших деталей шрам на его щеке, похожий на ее собственный.

— Э-э, нет. Я рассчитывал увидеть здесь тебя. Сердце привело меня…

Ну, лицемер! Арсиона почти пожалела, что шлюшка-простолюдинка, подруга иноземца, не может появиться сейчас — как бы он тогда запел? Ага, все-таки оглянулся украдкой!

— Не жди. Пустое. Она не придет, — Паллада отстранилась, мягко уселась на парапет, окружающий статую с отбитым лицом. Подол ее хламиды приподнялся, обнажив сильные загорелые ноги.

— Что? — не понял он, не в силах оторвать глаз от этой картины.

— Я прогнала ее, твою простолюдинку. Вместе с ее сестрой, — спокойно сказала она, глядя вдаль.

— Ты… — афинянин чуть не поперхнулся. — Прогнала? Зачем?

— Потому что решила… что тоже имею право… на свиданье, — боги, она сказала это!

Иноземец потряс головой, как будто желая проснуться. Выглядел он совершенно обескураженным. Теперь его осталось лишь добить.

— Ты, — Арсиона опустила голову, — все еще не можешь простить меня?

— Боги, за что? — похоже, он с трудом удержался, чтобы не упасть перед ней на колени. Несчастный дурак.

— Я была с тобой груба в нашу первую встречу. И во вторую… Неужели так трудно простить?.. — Арсиона с презрением к себе подумала, что в лицемерии она даст этому иноземцу целый стадий форы.

— Великие силы, какая мелочь! — выдохнул чужеземец, осторожно присаживаясь рядом. — Тебе абсолютно за что искать у меня прощения! Я не держу на тебя зла, просто… то, что ты сказала…это как-то неожиданно. Невозможно, нет, невозможно!

Он помотал головой.

— Почему невозможно? — тихо спросила она, подняв взгляд. И напрасно — его страшные глаза-воронки выпили ее уверенность в себе без остатка.

— Потому что… э… потому что… Я… я очень счастлив видеть тебя снова, — ответил он невпопад, продолжая смотреть ей прямо в душу, и настоящий разговор шел совсем в другом измерении.

— Правда? — она облизала губы. Сухие губы сухим языком.

— О… очень, — почти прошептал афинянин.

— Так значит, ты не будешь возражать, если вместо той девушки время с тобой проведу я? — она усилием воли взяла себя в руки. И, увидев, что он на мгновенье замешкался с ответом, быстро добавила:

— Все равно она уже не придет.

— Клянусь морским Владыкой, какие могут быть возражения?

— Прекрасно! — Арсиона порывисто вскочила на ноги, взяла его за руку. Нужно ковать железо, пока горячо. — И… куда мы пойдем? Каков был намеченный маршрут прогулки?

— Ну-у, вообще-то мы собирались пойти на гору, посмотреть сверху на праздник, — он замялся. — Но может быть, ты не захочешь…

— Захочу! — рассмеялась она. — Идем! На гору так на гору.

Сжимая его неожиданно крепкую ладонь, она потянула его за собой. Интересно, понимает ли он, что она им манипулирует, или настолько опьянел от страсти, что ничего не соображает? Или соображает, но идет на это сознательно, лишь бы продлить свалившееся ему на голову невероятное счастье невзирая на риск? Он говорит и ведет себя как обыкновенный влюбленный дурак, но почему, глядя в его глаза, она видит другого человека? И почему этот человек так ее волнует?

Сколько они шли по мягко пружинящему под ногами ковру палых листьев и хвои? Четверть часа, час, тысячелетие? О чем говорили — или молчали? Все эти частности растворились в ощущении острого, непонятного чувства. Арсиона чувствовала себя пьяной — настолько нереальным было происходящее. Быть может, она спит? Быть может…

Она очнулась, прижатая спиной к шершавой коре древнего дуба, неизвестно как затесавшегося в окружение стройных сосенок и гордых кипарисов. Высоко над головой, в кроне, щебетали пичуги и шелестел ветерок. Эти звуки только подчеркивали спокойную, незыблемую тишину леса. Эвполид стоял напротив, уперев руки в ее плечи, вонзив в нее свой взгляд, пугающий, как необратимость.

— Помнишь, я предложил тебе уехать со мной? Помнишь, я сказал, что давно искал такую, как ты? Тебя. Я дам тебе все — любовь, богатство, власть, настоящую свободу. Мы совершим деяния, неподвластные простым смертным, а после превзойдем сами себя. Снова и снова. Поверь мне — все это будет, только прими решение, и скажи мне…

— Хочешь поцеловать меня? — это вырвалось у нее непроизвольно, быть может, она просто хотела остановить этот искушающий поток, или боялась, что поддастся? Никогда еще мечница Арсиона не говорила ничего, столь противного своей природе.

Зрачки афинянина расширились, его руки поползли выше, с плеч на шею, на затылок. Оказывается, не только пальцы Леотихида могут быть так опустошающе нежны. И снова, как в прошлый раз, лицо молодого воина вдруг оказалось так близко: сияющий взгляд, чуть загнутый книзу нос, щека, перечеркнутая сизым шрамом, заросшая черной порослью и губы — резко очерченные, раскрытые, ждущие…

«Не может быть, чтобы я это сделала. Это сон», — твердо сказала она сама себе, закрыла глаза и впилась в эти уста своими.

В тот же миг погасло солнце, накрыв их первозданной тьмой. Поцелуй — на какие-то мгновения — изменил данную реальность, сам став реальностью, в которой были только Они. Она забыла, что делает здесь, какова ее роль, а он… он забыл об этом еще четверть часа — или тысячелетие? — назад, там, у храма. Их тела охватила дрожь, губы страстно терзали друг друга. Его ладони, проникнув сквозь боковые вырезы хламиды, нашли груди, упругие и большие, прикрытые лишь тонкой тканью исподнего хитона. Ее руки ожесточенно колдовали с застежкой его пояса. Мужской орган афинянина восстал в полный рост, готовый лопнуть от переизбытка хлынувшей в него крови. Она почувствовала это, напряглась и, прервав поцелуй, — как перерезав пуповину — отступила назад, тяжело дыша. Голова кружилась, земля уходила из-под ног.

— Ты — бес, — прошептала девушка. — Сумасшедший афинянин.

Она сделала еще шаг назад. Его пояс с оружием остался у нее в руках.

В звонком, словно стекло, воздухе отчетливо прозвучали три небрежных хлопка и натянутый голос:

— Браво, Арси! Прекрасная игра.

Из-за кустов и деревьев к ним приближались четверо одетых в военное платье мужчин. Все четверо — при оружии.

— Быть может, даже чересчур правдоподобная, — принужденно улыбаясь тонкими губами, проговорил передний из воинов. — Командиру она бы наверняка не понравилась.

— Заткнись, Полиад, — прошипела девушка. — Забирай его и забудь все, что видел.

Иноземец сделал движение, чтобы вырвать у нее из рук свой пояс, но мечница проворно отступила назад и покачала головой.

— Нет, — она сглотнула, борясь с головокружением и непонятной слабостью.

Сумасшедший поцелуй все еще связывал их — Арсиона поймала себя на мысли, что допустила фатальную ошибку. В какой-то момент мечница готова была совершить самый безумный поступок в своей жизни, но рассудок удержался на краю пропасти. Тряхнув волосами, дабы прогнать наваждение, девушка процедила:

— Мне нужно вернуться на площадь, — и, небрежно бросив оружие афинянина в руки одному из воинов, резко повернулась и зашагала прочь. «Белые плащи» приблизились к безоружному афинянину. Их решительные глаза и ладони на рукоятях мечей предостерегли того от сопротивления.

— Я знал, что это ловушка. Слышишь? — закричал афинянин вслед своей удаляющейся богине. — Я пошел, чтобы предложить тебе новую жизнь!

— Ну и дурак, — спокойно произнес Полиад, резким ударом сапога подрубая ему ноги. — Привычка думать мудаком привела тебя в могилу, жеребец. Все, конец.

Уже упав лицом во влажные листья, иноземец попытался вырваться, вскочить, но «белые плащи», навалившись на конечности, держали крепко. Один принялся натягивать ему на голову матерчатый мешок. Афинянин извернулся, поднял голову и еще успел увидеть среди стволов ее стройную фигуру.

— Арсиона! — отчаянно завопил он.

Она не обернулась.

— Желаю добраться до командира без приключений. Теперь, боюсь, встретимся не скоро. Я бы на вашем месте уехал из Спарты немедля, ведь римляне так этого дела не оставят. Но времена меняются, и мы увидимся еще, я знаю. Авоэ, будьте здоровы, друзья, — Антикрат вскинул руку в прощальном салюте. Затем повернулся кругом и пошел обратно к Персике.

Калитка ворот лязгнула, прикрытая рукой одного из воинов Священной Моры, что охраняли так называемые Малые ворота дворца. Леонтиск и Энет оказались на улице Медников, выводящей прямо на агору.

— Идем к командиру? — спросил Энет. — Надобно рассказать ему все, что мы узнали от Антикрата.

— Ступай один, — Леонтиск поглядел на солнце. Прошло уже как минимум полчаса после полудня. — У меня есть еще одно дело. А ты… Поговори с царевичем, поведай о нашем милом инциденте с римлянами, и не забудь похвастаться, как ты сломал одному из них нос.

— Хочешь, чтобы он взгрел меня лишь, а ты останешься чистеньким? — подозрительно поглядел Энет. — Уж нет!

— Пусть лучше он узнает от нас, чем от кого-то еще, — грустно усмехнулся Леонтиск. — Например, от царя Агесилая, который наверняка прикажет нас четвертовать. Уже завтра.

— Прорвемся, — беззаботно махнул рукой Энет. — Командир что-нибудь придумает.

Его вера в царевича-Эврипонтида была безраздельна. Леонтиск покачал головой.

— Хотел бы я быть так спокоен, как ты. По-моему, царевич удавит нас собственными руками, не дожидаясь приказа Хромого или эфоров. Я пошел, посвящу последний день своей жизни приятному женскому обществу.

— Не стоит этого делать, — раздался сзади приглушенный голос.

— Что такое? — разом повернулись Леонтиск и его товарищ.

Молодой парнишка в невзрачном сером хитоне, незаметно подошедший к ним сзади, приложил палец к губам.

— Тихо, ради богов, — он затравленно оглянулся. Затем поглядел на сына стратега. — Ты — Леонтиск, афинянин?

— Так, — кивнул тот. — А ты кто такой?

— Это неважно, и не имеет отношения к делу, — быстро, скороговоркой произнес Антиной. — Слушай, афинянин: тебе и твоему земляку угрожает опасность. В том месте, где вы собираетесь встретиться с девушками, поджидают злые люди. Вам лучше избежать этой встречи, потому что у людей этих очень неприятные планы.

У Леонтиска голова пошла кругом.

— Какие планы? Какие люди? И вообще, кто послал тебя?

Парнишка мигнул, еще раз оглянулся.

— Мне не велено говорить. Только одно: это могущественный человек. И, видимо, обладающий добрым сердцем, потому что не желает, чтобы свершилось злодеяние.

— Ты скажешь, как зовут его, — шагнул вперед Энет. — И не только это… Пойдешь сейчас ты с нами и…

— Нет, — твердо покачал головой Антиной. — Знаю я не намного больше, чем сказал. И… ты ведь не станешь пытать меня за то, что я спасаю жизнь твоему другу?

— Э-э… — задумался здоровяк.

— Будь осторожен, за вами могут следить, — продолжал юный шпион, снова обращаясь к Леонтиску. — Кто-то узнал, что я должен предупредить тебя, и пытался этому помешать.

— Как я вижу, безуспешно? — попытался улыбнуться Леонтиск, переваривая услышанное.

— Пострадал другой человек, совершенно невинный, — серьезно ответил отрок. — И тот, который должен был предупредить твоего товарища. Не знаю, успел ли он сделать это…

— Проклятье, Эвполид! — Леонтиск еще раз поглядел на солнце.

— Я должен идти, — произнес Антиной.

— Счастливо, — Леонтиск схватил руку отрока и от души ее пожал. — Спасибо, парень.

— Удачи тебе, афинянин! — с этими словами Антиной проворно, как крыса, бросился бежать и через минуту скрылся из глаз в переулках Питаны.

— Ну, дела-а! — причмокнул губами Энет. — Ай да денек сегодня! Что, шагаем к командиру?

— Нет, — Леонтиск схватил друга за рукав хитона и потащил за собой. — Поспешим.

— Чего?

— Ты слышал, что сказал маляв? Эвполид… ему угрожает опасность.

«И сестрам тоже», — мелькнула паническая мысль. Если их поджидали, как сказал этот отрок, лучше подстраховаться.

— Беги на площадь, быстро собирай всех, кого найдешь, из наших и веди к храму Ортии. Я отправляюсь прямиком туда — вдруг еще не поздно помочь Эвполиду, — в глубине души Леонтиск рассчитывал, что зловещее предупреждение окажется не более чем жестоким розыгрышем.

Энет мотнул большой головой и устремился в сторону площади Хоров. Афинянин припустил в обратную сторону, к поселку Лимнам на холме Лимнеон.

Расстояние до храма Артемиды он преодолел за четверть часа. Минул уже почти час с того момента, как Леонтиск и Эвполид должны были встретиться с дочерьми кузнеца. Тем не менее афинянин еще надеялся. На случай, если за площадью перед храмом наблюдают, он свернул налево, чтобы выйти к храму Ортии через Платанисту, священную рощу, столетние деревья которой в самый солнечный день хранили спасительные тень и прохладу. Прячась за стволами, Леонтиск внимательно изучал окрестности старого храма, но пока не видел ничего необычного. Как раз в тот момент, когда молодой воин, желая улучшить обзор, крадучись перебегал на другое место, из-за толстого платана у него за спиной выскочила гибкая стремительная фигура. Белой молнией мелькнула за спиной, — чуть хрустнула палая ветка, — легким движением мазнула по поясу, одновременно сильно толкнув в спину. Не успев повернуть головы, Леонтиск полетел головой вперед, проехал на коленях, и тут же, скрежеща зубами, вскочил на ноги, разворачиваясь лицом к противнику.

Прав был Энет — несчастливый день сегодня. Перед афинянином стояла мечница Паллада, с интересом разглядывая его собственный меч-астрон, который она успела придержать за рукоять, когда сбила молодого воина с ног.

— Ты опоздал на вечеринку, афиненок, — презрительно процедила Арсиона, глядя на Леонтиска сверху вниз, хотя была ниже его на полголовы. — Однако боги справедливы — и зверь бежит на ловца. А зверь у нас нынче — целый афинский львенок, пусть и весьма плюгавый.

— Что значат твои слова, Арсиона-мечница? — багровея от унижения, потребовал Леонтиск. — Я всегда относился к тебе с уважением и, в отличие от многих, никогда не говорил дурного.

— Что мне за дело до твоего ко мне отношения, афиненок? — нервно хмыкнула Арсиона. — Ты еще скажи, что без ума от меня, наобещай с три короба и попроси уехать с тобой — и будешь ничем не отличим от своего больноголового дружка, да не откажет ему Харон в переправе.

— Ты видела Эвполида? — воскликнул молодой воин, вскипая. — Что ты… вы с ним сделали? Что за игру опять затеял наш рыжий стратег-элименарх?

— Заткнись! — она опасливо зыркнула в сторону площади, затем снова перевела на афинянина взгляд, в котором плескалась напряженная работа мысли. Леонтиск уловил в ее глазах неуверенность и сделал шаг вперед:

— Арсиона, послушай, не дело женщины ввязываться в мужские дела…

— Стой на месте, долдон афинский! — резко прервала она, полоснув взглядом.

— А если не послушаю, что ты сделаешь? — он позволил себе еще один шаг.

— У нас с тобой один меч на двоих, — прошипела она, и Леонтиск только теперь заметил, что мечница и впрямь без своей любимой спаты, да и одета в женское платье, в котором ее отродясь никто не видал. — И этот меч — у меня. Неплохой, кстати, мечик. Ручаюсь, что смогу одним ударом снести с плеч твою дурную башку.

Арсиона снова нервно покосилась в сторону храма, и ее лицо вдруг окаменело. Спустя миг и Леонтиск увидел группу молодых людей, решительно поднимавшихся на Лимнеон со стороны города. Среди них выделялась узнаваемая плечистая фигура Энета. Разглядеть афинянина и мечницу эврипонтидам пока еще мешало расстояние и несколько толстенных платанов. Нужно лишь сделать десяток скачков, вырваться из-под погибельной сени рощи, куда заманила его собственная глупость…

— Ну, вот и конец тебе, афиненок, — хрипло произнесла девушка, поднимая меч.

— Ты не посмеешь, — выдохнул он.

— Я? Не посмею? — оскалилась амазонка. — Так ты меня плохо знаешь, да, афиненок? — карие глаза сузились, целя, куда ударить, астрон матово блеснул у ее щеки. — Да, покойник?

— Погоди, погоди! — Леонтиск вдруг отчетливо понял, что она не блефует, что она вот-вот ударит, и этот изумительный клинок спустя удар сердца предательски бездушно вонзится в грудь своего хозяина, без труда рассекая плоть, внутренности и кости, проколов одежду, выйдет из спины. Холод пробрал молодого воина до костей, спина отчаянно зачесалась. Погибнуть от рук женщины — какая нелепица! — Я не буду… их звать. Чего ты хочешь?

— Лицом на землю, бы-ыстро! — бешено, сквозь зубы скомандовала Арсиона. Леонтиск повиновался, словно во сне, ткнулся коленями-локтями-щекой в мокро шуршащие палые листья. Мечница заломила ему руки за спину, уверенно стянула кисти ремнем от ножен астрона. По ее требованию молодой воин открыл рот — только для того, чтобы принять в него едва ли не половину собственного хитона, разорванного крепкими руками амазонки.

— А теперь поднимайся. И бегом, подальше отсюда.

Леонтиск неловко встал, покачнулся — связанные руки мешали сохранять равновесие. Не в силах поднять взгляда от жгучего стыда, он уставился под ноги, почему-то подумав, что, наверное, имеет крайне жалкий вид с этим кляпом, торчащим изо рта. «Лучше мне было умереть», — подумал афинянин, однако, повинуясь тычку в спину, послушно побежал в глубину старой священной Платанисты — прочь от друзей, спасения и позора. Прочь от немедленной смерти. Прочь. Он бежал сквозь сумрак и стыд, спотыкаясь, задевая плечами шершавые стволы и чувствуя за спиной ту, кого ненавидел сейчас с такой силой, что кровь струилась изо рта. Сколько прошло времени до того момента, когда она скомандовала: «Стой!», Леонтиск не знал, ему было все равно. Он остановился, оперся локтем на очередной обомшелый платан, и лишь успел пару раз вдохнуть-выдохнуть сырой воздух, когда затылок вдруг раскололся горячим взрывом. «Неужели женщина может так ударить?» — удивился молодой афинянин прежде чем упустил нить сознания.

Энет, Галиарт, Феникс и еще несколько молодых сторонников Эврипонтидов огляделись, выискивая Леонтиска, но того нигде не было видно. Постояли, подождали, посовещались недоуменно, но все без толку — афинянин, опережавший их, по словам Энета, не более, чем на четверть часа, как будто провалился сквозь землю.

Площадь перед стоявшим на отшибе храмом, поросшая пробившимися через стыки камней пучками травы, казалась вымершей. В переделах видимости находились лишь несколько жриц в белых одеждах, стоявших под серой колоннадой храма, да пожилой илот с медным обручем на шее, старательно сгребавший с провалившихся тут и там ступеней нанесенные из близкого леса листья. Жрицы, впрочем, завидев приближающихся военных, исчезли в глубине храма. Илот, подслеповато щурясь, припомнил, что видел молодого человека. Да, одного, второго не видел. Тот, первый, встретился с девушкой. С одной, а не двумя, совершенно точно, господин. Поговорил немного и ушел с ней. Куда? Кажется, в лес. Да, точно, в лес. Обратно? Не знаю, господин. Я ведь работаю: то сгребаю, то отношу. Может, и возвращались, а, может и нет. Совершенно согласен, господин, я старый тупоголовый мул. Прости, господин, не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю.

— Идем на гору, — решительно бросил расспрашивавший раба Феникс остальным. — Раз афинянин с девицей встретились, я догадываюсь, где они могут быть.

— Осторожно идти надобно, — пробурчал Энет. — Где-то здесь засада.

Держа руки у мечей, отправились к небезызвестной многим старой беседке в лесу. Перспектива застать Эвполида в пикантной ситуации никого не смущала. Наоборот, явилась бы поводом для величайшего облегчения. Но мало кто — и менее всего Энет — верил, что все обойдется. Эх, предупредил ведь тот паренек у ворот Персики, поведал, что серьезные намерения против афинян имеются, а Леонтиск попер наобум, один, и вот — сгинул. Где теперь искать его? Кто может желать зла Эвполиду и Леонтиску, и даже им обоим вместе? Горгил-убийца, Агиады, римляне? Ох, сомнительно — кто они такие, эти афиняне, зачем кому-то затевать целую канитель, чтобы убрать их? Нужно было допросить того малого, что предупредил их, и через его «серьезного человека» искать концы. Эх, а ведь они даже имени отрока не спросили — и тот канул в Спарту, как рыба в Эврот.

Молодые воины настороженно углубились в лес. Вскоре Энет нашел несколько лоскутов белой ткани, которые выглядели так, будто их только что оторвали от праздничной, и, судя по вышивке, женской одежды. Больше молодым воинам найти ничего не удалось, хотя они обшарили и поляну, где были найдены лоскуты, и местность вокруг беседки, где Эвполид по обыкновению встречался со своей подружкой. Галиарт, а вслед за ним и Энет, принялись звать сына Терамена, рассчитывая, что тот откликнется, если находится где-то неподалеку, но безрезультатно. Афинянин и девушки, или одна девушка, если верить старому рабу, вошедшие в лес, пропали без следа.

Спустя час, охрипнув от криков, донельзя встревоженные друзья вернулись в город.

— Быть может, они все-таки где-то гуляют? — неуверенно предположил Галиарт. — Зашли далеко и не слышали наших криков?

— Хрен там, — Феникс мрачно покачал головой. — Афинята наши вляпались в большое говно. Я чувствую. Возможно, их уже…

— Ты не говори так, — Энет угрюмо глянул на него. — Дадут боги, все обойдется.

— Энет, дуй к нашим, — под веснушчатыми щеками Феникса перекатывались желваки. — Сообщи командиру и остальным. Ты бы, Галиарт, сходил домой к шлюшкам, ты ведь вроде бывал там раньше.

— Да, один раз с Леонтиском, — мотнул лошадиной челюстью сын наварха. — Я схожу.

— Ну а я с остальными еще порыскаю по округе, авось чего накопаем, — закончил Феникс.

Молодые люди разошлись в разные стороны, пробираясь, отягощенные своими мыслями, через улицы, полные веселящихся людей.

Дионисии продолжались.

За стеной кто-то стонал — надрывно и размеренно. Скамья, на которой сидел Леонтиск, была жутко холодной, и высасывала тепло его тела, как пиявка. Афинянин пытался изменить позу, насколько это позволяла цепь, однако это слабо помогало, и он попробовал отвлечься размышлениями. Итак, он снова в темнице, и похоже, отсюда выход один — прямиком на подземные равнины. Очнувшись после удара Арсионы — чем она ему заехала? не иначе как рукоятью астрона, волосы на затылке стянуты коркой крови — афинянин обнаружил у себя во рту кляп, а на голове — плотный мешок, стянутый на шее веревкой. Грубые мужские пальцы как раз заканчивали стягивать другой веревкой запястья афинянина за спиной. По коротким односложным фразам, которыми обменивались меж собой похитители, Леонтиск понял, что их несколько, но никого вроде бы не узнал. Голоса Арсионы он тоже не слышал — наверное, она передала его на руки своих подчиненных из «белых плащей». Леонтиск застонал от стыда — ловко эта девица его подловила, справилась с ним, «спутником» Пирра, словно с желторотым сосунком. Будь ты проклята, лакедемонянка-амазонка!

Услыхав, что пленник ожил, похитители грубо поставили его на ноги и повели, щедро угощая пинками и тычками, если ему случалось запнуться. Один из негодяев все время крепко держал Леонтиска за плечо, не позволяя ему упасть. Спустя приблизительно четверть часа афинянина запихали в некий переносной экипаж, вроде лектики, и куда-то понесли. Тот же самый — или другой? — надсмотрщик сел вместе с Леонтиском и крепко держал его, исключая любую попытку к бегству.

Путь занял немало времени, как показалось афинянину — не менее получаса. Леонтиск слышал оклик стражи, тихий ответ сопровождающего, скрип железных ворот. Через несколько минут лектику опустили на землю, а пленника без особых церемоний вытащили наружу. Потом его завели в какое-то здание и долго вели по лестницам и переходам. Полы, насколько мог судить афинянин, всюду были каменные и добротные, шлифованные.

— Стой, кого ведем? — раздался неожиданный оклик.

— Вас должны были предупредить… — недовольно заметил сопровождающий, теперь Леонтиск был уверен, что уже слышал раньше этот голос.

— Да, приказ был. Пропусти их, Исад, — отвечал другой голос, зычный и грубый.

Исад? Проклятье, так вот куда его привели, во дворец Агиадов! Нужно как-нибудь… Мощная длань сопровождающего, пресекая все лихорадочные задумки Леонтиска, стиснула его шею. Ох, и хватка у него, аж позвонки хрустнули. Борец он, что ли?

Лязгнул замок, и афинянин, повинуясь очередному тычку в спину, ступил на первую ступень ведущей вниз лестницы. Она показалась почти бесконечной, как будто вела прямиком в царство Аида. Леонтиск догадался, что путешествие близится к завершению. И точно: как только спуск закончился, сопровождающий сдернул с него колпак и выдернул кляп. Видимо, опасаться похитителям больше было нечего. Леонтиск тут же узнал здоровяка Гермократа, одного из декадархов Леотихида. И тонкогубого лохага Полиада, казавшегося просто тощим на фоне здоровенного подчиненного.

— Только не ори, афиненок, — посоветовал квадратный, как могильная плита, Гермократ. Леонтиск вспомнил, как однажды на соревнованиях Гермократ поборол самого Демарата, победителя Олимпиады. — Никто не услышит, а тебе будет хуже.

— Свободен, Гермократ, — сухо проговорил Полиад, делая шаг вперед. Декадарх поспешно ретировался.

— Руки развяжешь, Красавчик? — поинтересовался афинянин у Полиада.

— Размечтался, покойник! — усмехнулся тот. — Эй, Харет!

— Да, господин лохаг? — от стены отвалился приземистый тип с типичной для палача дебильной внешностью.

— Прими клиента. Обслужи как полагается.

— Бу сде! — осклабился мерзавец. За его спиной выросли два долговязых мордоворота.

— А ты ничего не боишься, Полиад? — зло воскликнул Леонтиск, тщетно пытаясь сопротивляться схватившим его амбалам. — За такие делишки ответить придется! Перед эфорами!

Мордовороты бросили афинянина на колени, прижали голову к шершавой каменной скамье, похожей на плаху.

— Где Эвполид, ты, червяк заморенный? — выкрикнул Леонтиск в сторону хладнокровно наблюдавшего за процедурой Полиада.

— Здесь я, Леонтиск! — раздался вдруг из ближней камеры бодрый голос сына Терамена. — Эти шакалы и тебя взяли?

— Замолчи, иноземец, — Полиад подошел к решетке, просверлил пленника мутным взглядом и после долгой паузы спросил, облизав тонкие губы:

— Ну и каково это? Поцеловать Арсиону?

— Как, у тебя тоже на нее стоит? Вот это да! — Эвполид расхохотался.

— Забавный. Смеющийся. Покойник, — раздельно проговорил красавчик, удивленно глядя на него и повернулся, собравшись уходить.

— Ее поцелуй — это восторг! Сумасшествие! — заорал ему вслед Эвполид. — Тебе этого никогда не познать, ты, мужеложец заморенный!

«Мужеложец» на мгновенье задержался на пороге, словно собираясь ответить, но потом передумал и бросил тюремщикам:

— Шутнику заткните пасть — пусть пожует кляп. А второго определите подальше от этого, чтоб никакого общения, — с этим Полиад вышел.

К этому моменту на шее Леонтиска красовался наскоро заклепанный медный ошейник. Схватив пленника за это сомнительное украшение, один из амбалов протащил его в дальний конец коридора — Леонтиск успел краем глаза увидеть Эвполида за частой гребенкой железных прутьев — и запихал в камеру. Усадил на скамью, а кольцо ошейника пристегнул к свисавшей со стены короткой — всего несколько звеньев — цепи. Напоследок тюремщик разрезал стягивавшую руки веревку и вышел, не дослушав и половины леонтисковой коллекции проклятий.

Прошло несколько часов. Афинянину они показались несколькими сутками. Стылая скамья впитала последние остатки тепла, хитон намок от капавшего с потолка конденсата. Крысы любопытно кружили у самых ног пленника, почти не обращая внимания на его неловкие попытки отогнать их. Неумолчные стоны из соседней камеры резали слух и нервы почище напильника. Кроме того, Леонтиск жутко проголодался. Несколько раз он пытался позвать тюремщиков, требовал еды и ругался до хрипоты. Они не обращали на него никакого внимания, всецело отдавшись азартной игре в кости. Афинянин слышал их восклицания — то вопли радости, то смех, то богохульства, — стук костей и звяканье меди.