— Абсолютно.
— Хорошо, — афинянин облегченно выдохнул и откинулся назад. — И где он?
— Хы-хы-хы-хы, — тихо зашелся Аркесил.
— Где и обычно, — отвечал Галиарт. — У тебя между ног. А вот твоей руке повезло меньше.
— Этого мне не забыть, — скривился афинянин. — Я имел в виду Горгила. Вы схватили его? Я очень прошу не убивать подонка, пока я с ним еще раз не повидаюсь…
— Как это часто бывает в сказках, главному злодею удалось скрыться, — Галиарт посмурнел, с хрустом сжал кулак. — В подземелье, где он с тобой развлекался, оказался выход, запирающийся каменной плитой. Какой-то механизм… Когда мы ворвались, он шмыгнул в проем, и плита закрылась. Проход за плитой выводит в другой тайный коридор, которыми пронизана Персика, который, в свою очередь, выходит в один из залов дворца, откуда можно выйти куда угодно. Одним словом, убийца провел нас, испарился, смылся, слинял.
— Мерзавец! — покачал головой Аркесил, а Леонтиск выдохнул… с облегчением?
— Дело решили какие-то мгновения, — продолжал Галиарт. — Я сам видел его, серую тень, мелькнувшую на фоне темного прохода, уже почти чувствовал, как догоняю, валю на пол и начинаю рвать на части… Но не успел, а за досками разломанной нами двери оказались пять дактилей камня. Пока мы пробивались, убийца исчез.
— А что было дальше? — полюбопытствовал Леонтиск. — Когда я потерял сознание?
— О, большое веселье. На шум сбежались едва ли не все обитатели Персики: ахейцы, македоняне, римляне, их слуги и охранники. Приплелся даже толстый индюк, эфор Анталкид, — не иначе, как снова миловался с консулом, уговаривал его переехать жить в Спарту и прихватить с собой когорту-другую легионеров. Все начали орать, выяснять в чем дело; Анталкид с ходу обвинил Пирра в очередном мятеже и разбое. За царевича вступился Деркеллид, полемарх Священной Моры, который и позволил нам разыскать тебя во дворце. Да и сам командир себя в обиду не дал: кричал, указывая на тебя, очень живописно лежавшего в луже крови, что его людей похищают посреди бела дня и пытают, что половина его челяди погибла, что его брат лежит при смерти, а его самого день и ночь преследуют убийцы… Одним словом, речь была что надо. Анталкид стушевался, пообещал во всем разобраться и ретировался, а мы, неся тебя в качестве знамени, вернулись на агору. Там собралась огромная толпа, тысяч в несколько. Отголоски того, что происходило в Персике, переросли в слух, что Пирра и всех, кто пошел с ним, схватили и пытают в дворцовых подземельях. К тому моменту, как мы вышли, самые горячие головы уже собирались брать Персику штурмом, невзирая на выстроившуюся у ворот Мору. Люди встретили нас ликованием, потом было шествие сюда, к особняку тетки Ариты. Все бы радоваться, но, увы, Эвполида мы так и не нашли, хотя прочесали сверху донизу всю Персику.
— Эвполид мертв, — глухо произнес Леонтиск, боясь того, что ему предстояло сказать. Боясь собственной лжи. — Он был в этом узилище, изуродованный почти до неузнаваемости. Потом, когда Горгил занялся мной, его подручные куда-то унесли тело.
Галиарт и Аркесил помолчали, понурив головы, затем сын наварха тихо произнес:
— Проклятый пес этот Горгил — сколько дел наделал. Но теперь-то мы его быстро к рукам приберем: ведь ты видел его морду и опознаешь, если мы его притащим. А мы будем тащить всех без разбора, тем более что Антикрат подсказал, где искать. Да и полемарх Деркеллид обещал всяческое содействие.
Леонтиск с мрачным лицом отвернулся к стене.
— Что такое? — не понял Галиарт.
— Ни хрена я не видел, — буркнул Леонтиск. — И не смогу никого опознать. Этот урод был в маске.
Ну вот он и сказал это. И все, ничего нельзя уже изменить и исправить. Давно уже нельзя. Леонтиск чувствовал себя настоящим подлецом, но он не мог найти в себе силы рассказать друзьям правду. Рассказать, что это он привел в дом Эврипонтидов врага, что именно он, Леонтиск, виновен в смерти четверых домочадцев. И в том, что Пирр Эврипонтид столько времени жил под сенью смерти и несколько раз едва не погиб. И в том, что друг Аркесил, тот, что глядит такими сочувствующими глазами, из-за него на всю жизнь остался калекой. Нет, невозможно! Нельзя простить такое. Скажи он правду — и этот светлый дружеский взгляд потускнеет, наполнившись презрением. Энет разведет руками в молчаливом непонимании. Тисамен и Галиарт отвернутся, Иону будет его жаль, Феникс же, напротив, смешает его с дерьмом, а Коршун, пожалуй, схватится за меч. А Пирр Эврипонтид, в котором сосредоточена вся жизнь Леонтиска, в лучшем случае прогонит его прочь — из Спарты и из своей жизни. А в худшем заколет собственной рукой, но и это лучше, чем взглянуть в желтые глаза царского сына, воззрившиеся на тебя… предателя. Предателя!
— В маске? — хором воскликнули Леонтиск и Аркесил.
— Ну да, в маске! Гладкая такая, вроде как из золота, с дырками для глаз, — он видел маску убийцы, блестевшую на столе среди склянок и орудий пытки. — Снизу только бороду и видно. Сомневаюсь, чтоб по этой бороде можно было его узнать. Я, сказать честно, и не присматривался сильно… света было немного, да и не до того было, с жизнью прощался…
— Мы нашли маску, но… Проклятье! — Галиарт вскочил на ноги. — Мы-то надеялись, что ты узнаешь Горгила, если увидишь его, хотели… да, впрочем, теперь уже неважно… Нужно немедленно доложить царевичу.
— Остынь, — посоветовал Аркесил. — Командир только час, как лег. Дай ему отдохнуть — завтра, вернее, уже сегодня, снова тяжелый день.
— Ты прав, клянусь богами, — Галиарт снова упал на табурет.
— Я не видел лица Горгила, — подумав, произнес Леонтиск, — зато могу свидетельствовать против стратега Леотихида, которого отлично разглядел и даже имел с ним беседу.
— Да, Исад что-то говорил об этом Антикрату…
— Исад? При чем здесь он?
— Именно он сообщил нам, что Леотихид схватил вас и собирается передать Горгилу. Он сделал это, сильно рискуя своей карьерой, а, может, и жизнью. Можешь при случае поблагодарить его, но как-нибудь тихонько, чтобы не слышали лишние уши.
— Не премину, клянусь Меднодомной, — серьезно кивнул Леонтиск, чувствуя, как кровь прихлынула к его щекам. Сколько бед из-за него! Он поднял левую руку с перемотанной бинтами ладонью и коснулся лица — проверить, на самом ли деле полыхает оно предательским жаром. Это движение причинило ему боль, пальцы испачкались в чем-то скользком. — Боги, что это за дрянью вы меня измазали?
— Не мы, а доктор Левкрит, и не дрянью, а «целебным бальзамом», — оживленно пояснил Аркесил. — По крайней мере, лекарь утверждает, что целебным. Я-то давно подозреваю, что все эти пахучие пакости, которыми он меня целыми днями потчует, — просто шарлатанские зелья, ничего, кроме вони, не содержащие.
— Да, помню, — Леонтиск опустил руку на место. — Горгил, эта сволочь… изгвоздил мне все лицо, пытаясь вырвать нож. А кулачок у него, я вам скажу, не пуховый.
— Это видно, — Галиарт сочувственно глянул на опухшее лицо друга. — Но, расскажи, каким образом ты оказался в лапах Леотихида, и как этот мерзавец связан с Горгилом. Нет сомнений, что это был самый настоящий заговор, в котором вы с Эвполидом должны были сыграть роль жертвенных животных.
— Да, — Леонтиск вздохнул, — Агиад сказал об этом, назвав меня пешкой в большой игре. К сожалению, он не был достаточно откровенным, чтобы полностью исповедоваться передо мной. Сказал, что не желает играть злодея из плохой драмы, который все рассказывает герою перед тем, как убить его, а тот затем чудесным образом спасается. Осторожничал, собачий сын. И, как выяснилось, не зря…
«А вот хваленый мастер Горгил выложил все, целую сказку рассказал, как старая нянька. И надо же, героя тут же ждало чудесное спасение. Нет, что-то есть в этих плохих драмах». Ничего этого Леонтиск вслух не произнес.
Галиарт фыркнул.
— Как бы он ни осторожничал, кое-кто пронюхал о его планах. И даже постарался вас предупредить. По крайней мере, тебя. А ты… в общем, рассказывай все по порядку.
Леонтиск, выпив еще воды, на этот раз вполне самостоятельно, начал рассказ. Без всякой жалости к себе он поведал, как попал в руки к Арсионе, как она погнала его через рощу и оглушила. Галиарт слушал молча, избегая глядеть другу в глаза, но Аркесил не выдержал.
— Как она могла, она ведь девушка! — воскликнул он.
— Эх, если бы она не вытащила у меня меч! — с досадой проговорил Леонтиск, снова радуясь тому, что слой мази скрывает прихлынувшую к лицу краску стыда. — Клянусь Меднодомной, проткнул бы эту стерву без всякого сожаления.
— Да уж, не знаю, кто кого проткнул бы, — хмыкнул Галиарт. — Но дело не в этом…
— Что?
— Леотихид «засветил» своих людей и, более того, сам встречался с тобой.
— Наверное, был настолько уверен, что я — не жилец?
— Наверняка. И не сильно ошибался. Клянусь богами, тебя спасло только своевременное сообщение Исада и настойчивость царевича.
— И чудо, — добавил Леонтиск, вспомнив свою внезапно освободившуюся левую руку. О правой, лежавшей под покрывалом, он не хотел сейчас думать. Боялся думать. И продолжил повествование. О том, как его доставили в темницу и о беседе с Леотихидом. На этом Галиарт попросил остановиться поподробнее и сын стратега, постаравшись, вспомнил разговор почти слово в слово. Предложение Леотихида он воспроизвел, скрипя зубами от ярости.
— Рыжий хотел, чтобы ты подписал признание в том, что убил девушек? — повторил Аркесил. — Зачем?
— Кто знает глубину его гнусных планов? — ответил за Леонтиска Галиарт. — Проклятье… Но ведь это значит…
— Что их уже нет в живых, — слова царапали горло, словно колючки. «Все, все из-за меня, я проклят!» — в отчаянии подумал Леонтиск, откинувшись на подушки. Он знал, что обречен отныне отравлять себя изнутри презрением и ненавистью к самому себе.
И пожалел, что остался жив.
Аркесил, открыв рот, вытаращился на внезапно замолчавших друзей. Комнату заполнила липкая, отчаянная тишина.
— Ты можешь объяснить мне, каким образом произошло то, что произошло? — у Агесилая был такой вид, будто он готов броситься на младшего брата и придушить. — Я правильно понимаю, что с самого начала все пошло наперекосяк?
— Сто тысяч демонов! — Леотихид изо всех сил врезал кулаком по висящему на стене медному щиту. Зловещий гул прокатился по залу, вспугнув ночные тени. Элименарх виновато поглядел на сидевшую, не шелохнувшись, мать, украдкой потер о ребра отбитые пальцы. — То, что проклятый афиненок Леонтиск не пришел на условленное место встречи, вполне объяснимо: их с толстяком Энетом задержали в Персике римляне. Не знаю, каким образом они исхитрились вывернуться — не иначе как с помощью своего дружка в Священной Море. Кроме того, пару часов спустя выяснилось, что мои бараны схватили не того торговца пирожками. Анталкидов лазутчик ускользнул и наверняка предупредил афиненка, что мы на него охотимся.
— И тем не менее дурачок попался, — не то спросила, не то констатировала факт царица.
— Точно, матушка! Арсиона, возвращаясь с поляны, где передала Пилона Полиаду и его ребятам, заметила прятавшегося в роще афиненка, сама скрутила его и вывела прямо из-под носа у его дружков. А потом оглушила и прислала за ребятишками, которые и отволокли его во дворец, к первому. Клянусь бородой Зевса, с нашей стороны операция проведена безукоризненно! Это Горгил все испортил!
— Но не он ведь сообщил Эврипонтидам, что схваченные афиняне содержится в подвалах нашего дворца, правда? — в голосе царя звучал металл. Тимоклея успокаивающе положила свою сухую руку ему на локоть.
Леотихид вздохнул.
— Мой бывший секретарь Леарх даже под пытками отрицает, что у Анталкида есть на поводке кто-то еще из моих слуг или охранников. Я думаю, что громила Энет, который был с афиненком и слышал предупреждение анталкидова лазутчика, побежал к Эврипонтиду, и тот приказал следить за нашим дворцом.
— Разумно, — качнула высокой прической Тимоклея. — Этим объясняется, что Пирр и его свора упустили своих афинян…
Мать, как обычно, была в курсе всего происходящего. Поймав ее глубокий взгляд, Леотихид подхватил:
— Они побежали за первыми же замеченным типами с мешками на голове, которых мои ребята вели, чтобы утопить в Эвроте. Этих дерьмовых, прости, мать, торговца пирожками и мима. А главная группа, что вела Пилона и Леонтиска, спокойно доставила их в Персику.
— Но это не все, не правда ли? — желчно поинтересовался Агесилай.
— Да, — элименарх на миг смутился. — А, да что там… Они подкараулили моих возле реки, застали врасплох. Павсаниеву ублюдку удалось расколоть моего декадарха, Пактия. Тот выболтал, куда Гермократ отвел Пилона. Так эврипонтиды и оказались у ворот Персики.
— Пактий, этот недоношенный дундук! — скрипнул зубами Агесилай. — Он всегда был размазней. Как он-то узнал?..
— Я отдавал им приказы вместе, ему и Гермократу, — осторожно пожал плечами Леотихид, решив не высказывать претензии, что Агесилай и Деркеллид забирают себе лучших людей, и ему приходится довольствоваться тем, что осталось. — Откуда мне было знать, что Эврипонтидам что-то известно и они наблюдают за дворцом?
— Нужно было все просчитать! — рявкнул брат. — Ты, заговорщик хренов! Этот ублюдок сдал нас с потрохами! Где он?
— Он… уедет из Спарты. Полностью осознавая свою вину.
— Боги! Столько проблем из-за одного-единственного говнюка! Прости, мать. Эврипонтиды подняли на уши всю Персику, едва не взяли ее штурмом, и это в ночь Дионисий!
— Государь… сын мой, успокойся, прошу тебя, — Тимоклея снова погладила его по руке.
— «Успокойся»! Легко сказать! Мне завтра идти на переговоры с ахейцами! Чем объяснить им, что в здании, где они проживают, по ночам творятся кровавые ужасы и носятся, ломая двери, толпы вооруженных людей! Что я за царь, если не могу обеспечить порядок и безопасность? — поинтересуются они. Не говоря уже о том, как будут вопить римляне и македонцы. Особенно римляне — после того, как двое головорезов Пирра опять учинили драку с преторианцами.
— Великая Мать, когда уже этот негодный молодой Эврипонтид перестанет возбуждать народ и тревожить нас своими выходками? — тихо проговорила вдовая царица. — Когда он умрет?
— А кто его убьет? Горгил, что ли? Он не способен убить даже таракана, бегущего у него по лицу, — зло бросил Агесилай. — Подумать только — афиненок Леонтиск больше часа был у него в руках, и он не отправил его к Аиду!
— Да, мастер смерти в очередной раз обосрался, — кивнул Леотихид. — Прости, мать. Представляете — прислал мне один труп вместо двух и записку с претензией на непредвиденные обстоятельства. Вот урод! Нужно было делать все самим, тихо и без шума.
— Уж шума будет больше, чем на большом олимпийском стадионе, это точно, — глухо простонал Агесилай.
— Не время распускать нюни, — спокойно проговорила Тимоклея. — Нужно решать, что делать дальше.
Воцарилась тишина. Леотихид не хотел нарушать ее первым. На минуту в Охотничьем покое, где проводили свое ночное совещание Агиады, слово досталось камину. Огонь плотоядно хрустел дровами, плевался алыми искрами и утробно ревел вытяжной трубой. Тени веселились на потолке, резвились на завешанных шкурами и оскаленными звериными мордами стенах, и успокаивались, отдыхали в углах. Пахло дымом и ионийскими благовониями царицы.
— Я решил, что мы сделаем, — наконец хрипло произнес царь. — Дабы утихомирить шум и отвести от себя подозрения, нужно заткнуть рты, сдав Эврипонтидам Горгила. Свалив на мастера смерти все злодейства последних дней.
— Разумеется, в мертвом виде, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Тимоклея.
— Разумеется, — мотнул черной шевелюрой Агесилай. — Мертвый убийца не сможет ничего отрицать, не сможет рассказать и ненужной правды.
— Но… как же так, брат? — от удивления Леотихид едва не потерял дар речи. — Ведь мы разработали такой блестящий план удара по Эврипонтидам… он разом решает все проблемы. Ты ведь сам одобрил его, и обещал содействовать мастеру Горгилу! Никто, кроме него, не сможет осуществить этот замысел…
— Что? Ты еще говоришь о каких-то совместных планах с Горгилом? — Агесилай недоверчиво выпучил глаза на младшего брата. — Опомнись, Лео! Этот человек не может ничего. И даже еще меньше, клянусь щитом Арея! Не знаю, быть может, он когда-то и представлял из себя нечто серьезное, но теперь это прошло. Наверное, он проклят богами и любое дело, каким бы он ни занялся, обречено на неудачу. Дальнейшее сотрудничество с ним смертельно опасно, ибо он своими промахами вырыл себе могилу. Ты хочешь лечь в нее вместе с ним, да еще и нас с матерью утянуть?
— Погоди, дай сказать…
— Нечего годить! — отрезал царь. — От Горгила нужно избавляться немедленно, пока эврипонтиды не поймали его и не заставили рассказать всю правду о ваших «невинных» совместных проделках.
— Я полностью с тобой согласен, — Леотихид поднял руки ладонями вперед. — И тем не менее считаю, что мастеру нужно дать еще один шанс. Этот план, клянусь бородой Зевса, имеет очень много шансов на успех. Более того, мы уже не можем отказаться от его исполнения — ты не забыл, что нам пришлось предпринять, чтобы заручиться «поддержкой» человека, которому уготовано привести мясника к скотине? Как теперь дать обратный ход? Сказать, что мы пошутили, живи, мол, как раньше и забудь обо всем? Не получится. Мы уже по уши в этом деле, братец, и зря ты думаешь, что еще не поздно дать обратный ход. Поздно!
— Замолчи! — выдавил из себя Агесилай, склоняя голову перед этим, увы, весьма убедительным аргументом.
Леотихид и не подумал замолкать. Наоборот, его голос зазвучал громче и яростней.
— Мы ступили на этот путь сознательно и с решимостью, и теперь, сто тысяч демонов, не должны позволить неудачам и малодушию заставить нас отступиться и этим обречь себя на гибель. Великие боги! Я не узнаю тебя, брат! Не ты ли всю жизнь был для меня образцом мужества и стойкости, учил, что храбрость — это и есть благородство? Так почему теперь мужество оставляет тебя, быть может — в двух шагах от победы?
— Или в шаге от гибели, — пробормотал Агесилай, но щеки его пылали — упреки младшего брата достигли цели. Тимоклея же смотрела на меньшего сына с обожанием.
— Пусть лучше скажут, что мы погибли, добиваясь несправедливых почестей и власти, чем умерли от страха за то, что дерзнули совершить только наполовину.
— Звучит одинаково — там и там смерть.
— Но страх еще никого не сделал бессмертным!
Агесилай, не выдержав, расхохотался:
— Тебя не переспоришь, юный негодяй. Ты по рождению полукровка, выглядишь как северный варвар, но говоришь как настоящий спартанец.
— Наша мать, — Леотихид натянуто улыбнулся, — рожает спартанцев даже от афинян.
— Каков хам! — деланно нахмурилась царица. — Да и старший не лучше. Вы все еще мальчишки, играющие в игры — то говорите, как спартанцы и мужчины, то судачите, как жены перийоков.
— Прости, мать, — хором произнесли сыновья. Все трое обменялись улыбками. Они были не только родней, но и единомышленниками.
Агесилай повернулся к Леотихиду.
— Итак, ты настаиваешь, чтобы дать убийце еще один шанс?
— А что мы теряем? В худшем случае все останется, как есть, в лучшем — получим все. Тем более что Горгилу самое время убраться из Спарты, где у него земля под ногами горит.
— Если он успеет убраться, — хмыкнул царь.
— Это уже твоя забота. Не ты ли обещал отправить экспедицию на некий остров лжецов так скоро, как это только возможно?
— Мне, загрызи тебя демон, нужен хоть какой-то предлог, чтобы инициировать это путешествие. Сделай я это без всякой причины — и эврипонтиды на уши встанут от подозрений… Меня и без того не покидает предчувствие, что что-нибудь снова пойдет не так. Не доверяю я Горгилу, этому фатальному неудачнику… И там не будет никого из нас, чтобы исправить его ошибку, или хотя бы замести следы…
— Думаю, теперь, после стольких промахов, он будет особенно стараться и сделает все, как надо. Не забывай — на карту поставлена не только репутация убийцы, но и немалая сумма, которую ему заплатили за услугу. Не думаю, что наниматели мастера удовлетворятся, если вместо ожидаемого результата он принесет им обратно деньги и попросит прощения. Не-ет, господин Горгил из кожи вон вылезет, но укокошит старого Павсания.
— Не знаю, не знаю. Как бы его самого не укокошили. Здесь, в Спарте. Что помешает Эврипонтидам, когда они получили Леонтиска, перетряхнуть завтра же всю Персику и найти этого хренова убийцу? Не забывай — афиненок видел его в лицо, и наверняка хорошо запомнил за то время, что провел у него в гостях.
— Насчет лица я бы не был так уверен. Горгил — хитрющий лис, и почти никогда не снимает маски. Настоящая маска — это его собственное лицо, которого никто не видел.
— На кой пес ему было надевать маску, если он был уверен, что разберет афинян по частям?
Леотихид пожал плечами, попытался сделать бесстрастное лицо, но не выдержал, ухмыльнулся.
— У нашего малыша припасено что-то про запас, — догадалась мать, от которой не ускользнула эта игра мимики.
— Да? Говори! — прорычал Агесилай, впиваясь взглядом в самоуверенную физиономию элименарха.
— Ну-у, мать! — с досадой протянул тот. — Испортила сюрприз! На самом деле у меня действительно имеется запасной вариантик. Я предусмотрел вероятность того, что Горгил облажается, и предпринял кое-какие шаги, чтобы вывести из игры афиненка — он становится слишком опасной фигурой.
— Сейчас ты предложишь послать номаргов, чтобы они взяли штурмом особняк Пирра, охраняемый сотней или двумя вооруженных граждан, и вытащили Леонтиска из самой дальней кладовки, где его прячет Эврипонтид? — ехидно поинтересовался царь.
— Не угадал, государь, — покачал головой элименарх.
— Ну же, выкладывай свой секретный план, пока я не перегрыз тебе глотку, сукин ты сын! Ой, прости, мать!
— Перестань извиняться, — отмахнулась Тимоклея. — Я сама готова поискать розги, чтобы отхлестать этого циничного стервеца, который получает удовольствие, вытягивая из нас нервы.
— Я думал, вы сами догадаетесь! — Леотихид поднял руки, как будто защищаясь. — Наше секретное оружие — это захваченные мной девки.
— Девки? — переспросил, недоумевая, царь.
— Девки, — царица пронзительно поглядела на младшего сына.
— Ну да, девки, — кивнул элименарх. — Простолюдинки, подружки наших афинян, я придержал их на всякий случай. Мы объявим, что афиненок их изнасиловал и убил. Или в обратной последовательности. Я пытался заставить его подписать признание, еще когда он сидел у нас в подземелье, — так, на всякий случай, — но не смог его убедить. Не хватило времени… Но завтра утром тела найдут в лесу на Тораксе, и я организую, чтобы родственники девушек узнали об этом как можно скорее. А ты, дорогой братец, издашь указ об аресте Леонтиска по обвинению в убийстве и святотатственном осквернении праздника Дионисий. Ну, и так далее…
— Прекрасно! — воскликнула Тимоклея. — Мы отправим негодяя в тюрьму, где он никоим образом не сможет помочь Эврипонтидам в опознании мастера смерти.
— И очень скоро будет осужден, либо — что еще лучше — кто-нибудь из сочувствующих стражников пустит к нему в темницу группу негодующих родственников девиц, — кивнул Леотихид. — Если проделать это быстро, афинянин Никистрат не успеет выкупить своего сынка, только его тело. Более того — у нас есть труп Пилона и приметный мечик. Без всякого труда можно обвинить афиненка еще в одном убийстве и послать весточку об этом в Афины. Пока отцы наших афинских петушков будут грызть друг другу глотки, мы заметем все следы.
— Прекрасная идея! — воодушевленно поддержала царица. — Представим дело так, будто афиняне поссорились из-за девок, схватились за мечи, и победивший Леонтиск, осознав, что натворил, зверски изуродовал труп товарища, чтобы того не могли опознать, а затем убил и девушек, чтобы не оставлять свидетелей. К счастью, неподалеку оказались очевидцы, которые скрутили душегуба и сдали царскому правосудию. Восхитительно!
Агесилай мрачно смотрел на мать и брата, отнюдь не разделяя их кровожадной радости.
— Вас разве не смущает, что для реализации этого плана придется умертвить двух совершенно ни в чем не повинных девчонок? — тяжело сглотнув, спросил он.
— Глупости! — Тимоклея подняла голову. Тень от пламени светильников сделала черты ее лица, и без того острые, хищными, как у злой колдуньи. — Что стоит жизнь этих простушек в сравнении с нашей безопасностью?
Агесилай покачал головой, глубоко вздохнул.
— Не думаю, что когда-нибудь смогу к этому привыкнуть, — опустив голову, прошептал он.
— Тебе придется, сын, — рука матери опустилась на его плечо.
Эвном, тяжело пыхтя, «трудился» над распластанным на шкурах телом младшей из девиц. Это был уже пятый заход, длинноволосая курва уже перестала сопротивляться и ныть, лишь дрожала и иногда постанывала — не похоже, что от удовольствия. Эвному было все равно, он был доволен: не каждый день попадается такая сочная кобылка. Сегодня она свое отработала, стерва, и не только с ним, но и с его товарищами-подчиненными. В данный момент они были заняты со старшей сестрой: Ипполит, бросив девушку животом на стол, яростно «накачивал» ее сзади, а Харилай, устроившись спереди, совал ей в рот свою толстую и красную «колбасу». Разбитые губы Корониды кровоточили, на скуле вздулся багровый синяк. Терпеливая и упрямая, старшая сопротивлялась насильникам куда дольше младшей сестры, и теперь, наконец-то «сломав» ее, молодые солдаты, пыхтя и обмениваясь впечатлениями и шуточками, наслаждались плодами этой победы. Эвном поглядывал на них краем глаза, находя в этом некоторую поддержку своей мужской силе, начавшей увядать после целой ночи сладострастных увеселений. Увы, и его «железный» член оказался не всесилен.
Скрипнула дверь. В покой заглянул Ликофрон, отправленный за инструкциями в город, ухмыльнулся, увидев, чем занимаются товарищи и сделал знак выйти. Эвном даже почувствовал облегчение, что не придется через силу доводить себя до экстаза. Поднявшись с безучастной, застывшей с разведенными ногами девушки, эномарх накинул на плечи трибон и вышел к гонцу. Ипполит и Харилай даже не обернулись, донельзя увлеченные своим занятием. Несколько минут, пока командир отсутствовал, они продолжали заниматься тем, что на солдатском жаргоне называлось «пропереть дублетом», и только-только договорились поменяться местами, как в комнате снова появился Эвном. На его лице застыло странное выражение.
— Идите сюды, ребятки, — негромко обратился он к друзьям, глядя при этом на Софиллу, уже поднявшуюся с разбросанных на полу шкур и сидевшую у стены, прижавшись к ней спиной и с ужасом наблюдая за сценой на столе.
— Ты чего, Эвном? — обернулся Ипполит. — Мы тут рекорд ставим…
— Дай кончить, а? — вторил Харилай, потрясая мокрым органом, не уступавшим в размерах конскому.
— Сюда, я сказал, — повторил эномарх с нотками угрозы.
Увидев, что выражение его лица далеко от шутливого, двое «белых плащей», с сожалением оставив Корониду, повиновались. Девушка тут же соскользнула со стола, с омерзением отерла губы и метнулась в угол, к сестре. Обняла ее, принялась гладить по волосам и что-то тихо шептать на ухо. Глаза Софиллы снова моментально наполнились слезами.
Меж тем Эвном передал товарищам содержание пришедшего от Леотихида приказа.
— Что, прямо сейчас? — переспросил Ипполит, бросив взгляд на Корониду.
— Именно, — мрачно кивнул Эвном. — Ночь на исходе, а нужно управиться до рассвета. Собирайтесь, живо!
Это относилось уже к девушкам. Эвном кинул им их собственные измятые и разорванные платья.
— Что с нами будет? — спросила у эномарха Коронида, когда, уже одетых, их повели к выходу из охотничьего терема.
— Что будет, что будет… — пробурчал Эвном. — Отпустим. Только проводим до города.
— Не нужно, мы сами дойдем. Только отпустите нас. Пожалуйста.
— Ночь темная, а в лесу полно волков. Ты же не хочешь, чтобы серый откусил такую восхитительную попку? — хохотнул Ипполит и шлепнул ее по названому месту.
Коронида брезгливо отстранилась, и взяв под руку сестру, вышла на улицу. Погода испортилась, с неба накрапывал мелкий суетливый дождик. Небо затянуло тучами, поэтому ночь казалась черной, словно сажа. Один из ловчих, обогнав их, пробежал к воротам, долго возился с засовом. Затем, открыв одну из створок, пожелал им удачи. Лицо его совершенно ничего не выражало — видимо, он привык к подобным визитам и не испытывал ни малейшего желания задавать вопросы или предлагать какую-либо помощь.
Так, под лай собак, шуршание дождя и шум ветра в кронах деревьев две девушки и трое мужчин вышли в ночь.
Спустя полтора часа или около того, вымокнув и озябнув, они добрались до горы Торакс. Для того чтобы просто спуститься к городу, времени потребовалось бы вполовину меньше, но когда Коронида указала на это, ни один из «белых плащей» ей не ответил. Больше она вопросов не задавала, шла за широкой спиной Харилая и помогала идти все время спотыкавшейся Софилле, совершенно измученной. Группу замыкал Ипполит.
Наконец, они оказались в лиственном лесу где-то совсем неподалеку от того места, где их похитили чуть более полусуток (полугода? полувека?) назад. Внизу, отделенные каким-то стадием, виднелись освещенные одиноким масляным фонарем колонны фронтона храма Ортии. Дождь прекратился.
— Авоэ, девочки, вот мы и пришли, — Эвном остановился и повернулся.
— Спасибо, — Корониде стоило большого труда вытолкнуть это слово из своих запекшихся губ. — Дальше мы пойдем сами.
Эномарх молча стоял перед ней. Коронида не видела его лица, только силуэт головы, но почему-то ей стало жутко.
— Вы… — начала было она, но тут почувствовала, как грубые руки схватили ее за плечи. Рядом взвизгнула и тут же замолчала Софилла — рука Харилая зажала ей рот.
— Быстро и без шума, — глухо приказал Эвном.
Ужас, горячий ужас охватил тело Корониды, змеей прополз от шеи до разорванного лона и обратно.
— Не-ет! — закричала она, затрепетала в руках державшего ее Ипполита. — Ведь вы обещали! Боги, за что! Мы… мы никому не расскажем… ну пожалуйста! Пожалуйста!
Девушка билась в руках воина перепуганной птицей. Желание жить придало ей исступленную силу.