Мы использовали все доступные средства, предприняли все, что могли предпринять, и посему с немалой надеждой ожидали результата этих усилий. Меня, как я уже писал выше, переполняла твердая уверенность в благополучном для нас исходе голосования. События показали, что эта уверенность была основана на ложных посылках и столь же обманчивых надеждах. Когда подсчет голосов, поданных геронтами, несмотря ни на что, оказался не в нашу пользу, мне пришлось использовать оружие последнее, обоюдоострое …»

Агесилай Хромой «Воспоминания». (Издание Галикарнасской библиотеки к 100-летию автора, год 72-й от воцарения Пирра Великого, I.12.33)

Серых фигур было не менее десятка. Все — при оружии.

— С телеги не сходить! — вполголоса произнес Галиарт. — Я смотрю за левой стороной, Леонтиск — за правой. Ты, Феникс, не проворонь момент, когда можно будет хлестнуть лошадей.

Один из налетчиков подбежал к дзигону.

— Вон из колымаги, псы! — рявкнул он. — Ж-жи-во, замарахи!

Три меча зашипели, выползая из ножен. К великому счастью, пустить их в дело друзья не успели. Галиарт, согнувшись, вгляделся в говорившего и негромко протянул:

— Не по-онял? Ты, что ли, Бианор?

— Вот те на… — опешил налетчик. — Ирен Галиарт?

— Я, салага, я, — Галиарт зловеще положил обнаженный меч на колени.

— Но… вот дела… что ты делаешь тут, на ночной дороге? На этой разваленной колымаге… В этом дурацком тряпье…

— Вот это, клянусь яйцами Геракла, не твоего ума дело, — решительно вступил в разговор Феникс, жестом сделав Леонтиску знак не высовываться. — А вот какого беса вы нападаете на ночных путников, хотел бы я услышать?

— Феникс? — узнал Бианор. Голос его звучал все более мягко. — И ты…

— Тебе был задан вопрос, дружок, — напомнил Галиарт. Реакция парня развеяла его последние подозрения. Бианор всегда считался приверженцем Пирра, и совсем недавно, в день бичевания Ореста и его декады, доказал это, когда ослушался приказа педонома Пакида схватить сына наварха и тем самым позволил ему увести брата Пирра из агелы. Агиады не поручили бы этому молодому декадарху разделаться с троицей эврипонтидов. Определенно, какая-то ошибка.

— Клянусь Ареем, мы приняли вас за деревенских, что тайком продают хозяйскую муку или другие припасы, — смущенно заговорил Бианор, подтверждая последнюю мысль Галиарта. — Эти курвины дети каждую ночь тянутся к приморским поселкам. Тамошние у них все скупают, а потом в несколько раз дороже продают пристающим к берегу пиратам или ахейским морякам с киферской базы. Зима, съестное в дефиците…

— А спрос рождает предложение, — понимающе кивнул Галиарт.

— Во-во, — энергично закивал головой декадарх. — Вот перийоки-работяги и тянут из подвалов, наживаются… Землевладельцы своими силами не справляются, пожаловались эфорам, а те велели педоному разослать «львов» в патрули. Вот старый осел Пакид и оправил нас в это собачье патрулирование. Он нас с Евметидом после того случая с молодым Эврипонтидом не очень-то обожает…

— Да, да, я помню, — Галиарт счел нужным добавить тепла в голос. — Вы молодцы.

— А, чего там, — Бианор махнул рукой. — Легко отделались. Педоном испугался судебных разбирательств и сильно не лютовал. Даже ничего не говорил, так, гадит помаленьку. Евметида так вообще послал наблюдать за илотами в каменоломнях

— Скоро все изменится. Государь Павсаний рассчитается с Пакидом за младшенького…

— Ага, я слышал, что вроде как старый царь возвращается. Неужто правда?

— Правда, правда, — усмехнулся Галиарт.

— Бианор, вели своему шакаленку, чтобы отпустил лошадей, — вмешался Феникс. — Нам, мать твою, ехать пора.

— Да, конечно, — спохватился декадарх. — Геликон, пшел! Не видишь, что ли — друзья это!

Парнишка-«лев» отбежал к товарищам, толпившимся в отдалении. Феникс расправил вожжи.

— Ну, бывай, Бианор, — Галиарт нагнулся, хлопнул декадарха по плечу. — Лови своих расхитителей. У нас — своя дорога.

— Вы уж на нас не обижайтесь, — прогудел Бианор. — Перепутали, клянусь Ареем!

— Пустое. Только уговоримся — ты нас…

— …конечно, не видел, — воскликнул молодой воин. — Вообще никого.

— Умница! Трогай, Феникс.

— Удачи вам! Да здравствуют Эврипонтиды!

Хлопнули вожжи, затопали копыта, заскрипели колеса дзигона. Коняги, видимо, испугавшись налетчиков, воспользовались передышкой, чтобы дружно облегчить кишечники, и вследствие этого шли более ходко и весело. Пассажиры тоже оживились: неистраченный боевой запал вылился эмоциями. Инцидент обсуждали стадиев пять, на шестом вернулись к событиям синедриона геронтов.

— Итак, стариканы проголосовали… — напомнил Леонтиск.

— Голосовали они, скажу я тебе, долго и довольно нудно, — вспоминал Галиарт. — Подходили по одному к установленной посреди трибунала урне, запускали в нее руку и оставляли на дне один из трех имевшихся у каждого камешков.

— Тайное голосование, курица их мать! — вставил Феникс.

— Когда все двадцать восемь, наконец, посетили урну и снова уселись на свои места, эфор Фебид, как старший коллегии, разложил камешки по цветам и подсчитал их. А затем объявил решение суда. «За» возвращение Павсания проголосовало одиннадцать геронтов, семеро высказались «против», и десять воздержались, вбросив осколки керамики. Это была победа, хоть и не такая решительная, на какую мы рассчитывали. Ох, и шум поднялся! Люди кричали и топали так, что, казалось, крыша обвалится.

— Но потом поднялся Хромой и все испоганил, — Феникс сплюнул точно между лошадиными крупами.

— Тишины! Тишины! — надрывался Торонид, царский глашатай, а Агесилай снова принялся колотить скипетром по колоколу. Однако бурно выражающая свой восторг толпа притихла, только когда на возвышение поднялся царевич Пирр и замахал руками, крича:

— Тише, тише, граждане! Царь Агесилай желает поздравить нас! — голос Эврипонтида звенел от радости.

— Рано ликуешь, Пирр Эврипонтид! — Агесилай поднялся со своего трона. — Поздравлять вас не с чем. Я, царь Спарты Агесилай Агиад, намерен воспользоваться своим правом и проголосовать в синедрионе геронтов.

Люди, собравшиеся в храме Ликурга, замерли и затихли. Происходило нечто из ряда вон выходящее. Опешили даже некоторые из сидевших на трибунале высших магистратов. Геронты взволнованно переглядывались и переговаривались. Набычившись, сидел верховный жрец Полемократ. Архелай замер в неподвижности, словно каменный идол, Гиперид с легкой улыбкой крутил в пальцах золотой стилос. Толстяк Анталкид, поджав губы, качал головой. Фебид казался спокойным и несколько удивленным. Сделав несколько шагов, молодой царь-Агиад оказался перед главой эфорской коллегии.

— По законам Лакедемона царь имеет голос, равный половине голосов герусии. Я голосую против отмены приговора царю Павсанию, — с этим Агесилай бросил на эфорский стол небольшой плотно набитый кошель. — Здесь, почтенный Фебид, четырнадцать черных камешков, не трудись пересчитывать их.

Народ грозно зароптал; передние передавали слова царя стоявшим сзади. Геронты заговорили громче.

— Это незаконно! — выкрикнул стоявший на ступенях Пирр, яростно сжавший кулаки.

— Я утверждаю, что с моими четырнадцатью голосами вердикт синедриона однозначен: приговор относительно бывшего царя Павсания остается в силе, — не обращая внимания на Эврипонтида, громко произнес Агесилай.

— Протестую! — закричал Пирр, и стоявшая за ним толпа поддержала его сотней глоток.

Леотихид выразительно поглядел на брата, ожидая знака отдать приказ «белым плащам», шеренгой выстроившихся вдоль колоннады.

— Ты сможешь подавать голос, когда станешь царем, — голос Агесилая был язвителен до предела. — А станешь ты им не раньше, чем умрет твой родитель. А пока ты — всего лишь частное лицо, Эврипонтид! Прочь с трибунала, пока я не приказал свести тебя силой!

— Не торопись, государь, — неестественно-спокойно произнес эфор Фебид. — Я не могу принять твой голос для подсчета. Эврипонтид прав: это незаконно. Один царь не может голосовать в герусии без другого.

— Может, — резко повернулся к главе эфорской коллегии Агесилай. — Если другой царь знал о заседании и был приглашен на него, но не явился. Я знаю закон! И заявляю, что через гиппагрета Иамида, сына Пройкила, в срок передал Павсанию приглашение на сегодняшнее заседание геронтов. Вчера прибыл корабль с Крита, и Павсания в нем не было. Стало быть, он решил воздержаться.

— Подлец! — Пирра трясло от бешенства. — Ты знаешь, что он не мог приехать. Ему запрещено приближаться к Спарте ближе, чем на тысячу стадиев!

— Как ты смеешь так разговаривать с царем! — прорычал, выступая вперед, Леотихид. — Тебе, Эврипонтид, вскружила голову поддержка этого сброда, которым ты заполнил дом правосудия? Эй, Полиад, взять его!

Выступив из-за колонны, тонкогубый лохаг повернулся, чтобы отдать команду стоявшим за ним «белым плащам». «Спутники» Пирра немедленно окружили царевича кольцом, шаря руками по непривычно легким поясам — в общественные собрания нельзя было являться вооруженными.

— Нет, Леотихид, погоди! — поднял руку Агесилай. — Я властвую, опираясь на закон, и закон на моей стороне. Если отбросить патетику, стремление выдавать желаемое за действительное, моралии и прочую чепуху, а обратиться к букве закона, то я прав. Не так ли, господин Фебид?

Эфор поднял на Агесилая тяжелый взгляд.

— Власть, отбросившая мораль, становится аморальной, молодой государь. Жаль, что ты этого не понимаешь. Человек, изучивший законы, чтобы творить несправедливость, гораздо хуже того, кто невежествен, но поступает достойно.

— Мне нужны от тебя не нравоучения, а решения, принятые в соответствии с законом, — Агесилай, как мог, постарался сдержать раздражение. — Твоя должность, уважаемый Фебид, предполагает защиту законов, а не справедливости, как бы ты ее ни трактовал.

— Ты недурно изучил своды установлений, государь, но имел недостаточно судебной практики. Иначе знал бы, что закон есть не догма, а его толкование, — Фебид сжал квадратные челюсти. — Относительно сего конкретного случая существует прецедент, случившийся в третий год сто двадцатой олимпиады. Царь Стесимброт, стоявший с войском в земле беотийцев, пожелал голосовать в герусии заочно и получил эту возможность. Не вижу никакой причины, почему царю Павсанию может быть отказано в подобном дозволении. Если закон запрещает ему приехать и голосовать в Спарте, пусть сделает это на Крите в присутствии уполномоченных представителей герусии.

— И уж будьте уверены, клянусь всеми богами, он не воздержится! — воскликнул Пирр, с невероятным вниманием слушавший эту перепалку между молодым царем и достопочтенным главой эфоров.

— Но существует и обратный прецедент! — внезапно встал со своего места эфор Анталкид. Его лысина блестела от пота. — Уважаемый Фебид не может не знать, что когда царь Клеомен, находясь в Азии, пытался получить право голосовать заочно, ему было отказано в этом эфорами. То же случилось с его потомком Набидом, добивавшемся командования в войне против этолийцев, но не допущенного к голосованию потому, что он отказался покинуть войско и приехать на заседание в Спарту.

Все опять зашумели, заговорили разом. Больше всех надрывались зрители дальних рядов, сами мало что слышавшие и поэтому получавшие представление о происходящем только из совершенно перековерканных пересказов впередистоящих. Кричал, потрясая кулаками, царевич-Эврипонтид, поддерживаемый обступившими его «спутниками» и самыми горячими из друзей, вопили с галереи другие члены пробравшейся туда команды Пирра. Орал, бурно жестикулируя, Леотихид, выискивая взглядом, на кого бы спустить своих головорезов-телохранителей. Горячо спорили, перебивая друг друга, старейшины-геронты.

Шум и неразбериха начали затихать, когда поднялся и начал говорить эфор Фебид. Он был человеком столь значительным, что и самые яростные спорщики прикусили языки, дабы послушать, что он скажет.

— …очевидно, что мы стоим перед лицом явления, которое в языке законников называется «спорным вопросом», — Фебид ронял фразы медленно и веско. — Стало быть, нет смысла углубляться в дебри истории и пересчитывать прецеденты, когда эта проблема может быть разрешена простым голосованием эфоров.

— Верно, — качнул большой головой Медведь-Архелай. Толстяк Анталкид уничижительно поглядел на него.

— Посему предлагаю эфорам немедленно приступить, — продолжал Фебид, выходя из-за стола, на котором рядами лежали разноцветные камешки. — Тот из моих коллег по должности, кто считает, что справедливо позволить царю Павсанию проголосовать в синедрионе заочно, пусть перейдет на левую сторону трибунала, ко мне. Кто с этим не согласен, пускай отойдет направо.

С этими словами глава коллегии эфоров, гордо глядя перед собой, прошел мимо трона Агесилая и остановился на левой половине трибунала.

— Во, дает дед! — восхитился Леонтиск. — И что, что дальше?

— А дальше, язви его в корень, произошла преудивительнейшая хреновина! — тряхнул волосами Феникс. — Чудо из чудес, да и только!

— Верно, — согласился Галиарт. — Мы тогда уже совсем было скисли, решив, что проиграли…

— Все, это конец, курва медь! — вполголоса прогудел стоявший слева от царевича полемарх Брасид. — Старина Фебид, желая справедливости, привязал ей камень на шею и бросил в воду.

— Сто тысяч проклятий на его голову! — прошипел в ответ Пирр. — Ты прав, дядя Брасид, — вторым за нас подаст голос Скиф, и три голоса будет против. Нужно было добиваться своего как-нибудь по-другому. А теперь…

Как и предполагалось, толстяк Анталкид первым направился налево, верноподданически глянув в сторону римских мест. За ним неторопливо последовал Архелай. Жрец Полемократ-Скиф, презрительно глянув на них, размашисто прошел направо, к замершему, словно изваяние, Фебиду. Сидеть остался только Гиперид. Дождавшись, пока взоры всех присутствующих в храме сконцентрируются на нем, Змей поднялся и неторопливо вышел на середину трибунала. Его тонкие губы кривились в усмешке, еще более зловещей, чем обычно. Напряжение в зале и на галерее достигло предела, люди затаили дыхание и сотнями пар глаз гипнотизировали тощего эфора. Среди людей более высокопоставленных, и, следовательно, лучше разбирающихся в происходящем, уже начались торжествующие или, наоборот, угрюмые, перешептывания. Большая часть геронтов сидела, опечалившись. Ахейские стратеги обменивались довольными взглядами. О чем-то оживленно беседовали римлянин Нобилиор и македонянин Лисистрат. Эфор Анталкид посмотрел на стоявшего подле Пирра Мелеагра и издевательски-сочувствующе покачал головой, затем перевел взгляд на Агесилая и откровенно улыбнулся. Молодой царь отвечал удовлетворенным и кивком и…

…чуть не свалился с трона от ужаса. Эфор Гиперид, чудовищно осклабясь, прошествовал к Фебиду и Скифу и замер, не доходя трех шагов до них, со скрещенными на груди руками.

— Представляешь себе такой трахтель-махтель?

— Дела-а! — потряс головой Леонтиск.

— Дела! — передразнил Феникс. — Даже если бы в храм спустился сам Громовержец Зевс, задрал портки и навалил на полу кучу, такого эффекта бы не достиг!

— Но! не богохульствуй! — Галиарт суеверно сложил пальцы в знак, оберегающий от зла.

Феникс пренебрежительно махнул рукой и подстегнул лошадей.

— Шум, конечно, поднялся сумасшедший, — продолжил рассказ Галиарт. — Орали все, а громче всех, конечно, мы. Сам Пирр, казалось, свихнулся от счастья.

— Понять можно — ведь это решение практически равносильно тому, чтобы сразу отменить приговор Павсания. Трудно ведь предположить, что царь проголосует против себя или воздержится?

— Га-га-га! — заржал Феникс.

— Именно так, — подтвердил Галиарт. — Агесилай сидел, как будто ему по голове дубиной ударили, Анталкид тоже выглядел не лучше. Да и другие… что там говорить, никто не ожидал от Змея-Гиперида подобного фортеля.

Наверняка старый храм, построенный в честь законодателя Ликурга, не видел в своих стенах такой бури человеческих эмоций. Люди орали, свистели, ругались, скандировали «Эв-ри-пон-ти-ды!», обнимались и плакали. У дверей возникла давка — это задние ряды ломились наружу, чтобы сообщить невероятную весть стоявшей на улице многотысячной толпе. Вокруг Пирра образовался тесный людской водоворот — все спешили поздравить молодого Эврипонтида с победой. «Спутники» царевича извелись, понимая, что не смогут в такой давке предупредить неожиданного удара кинжалом. К счастью, их страхи оказались напрасны: ничего более смертоносного, чем взгляды, бросаемые Агиадами, царевича не коснулось. Либо мастер Горгил и впрямь покинул пределы города воинов, либо не смог внедрить в толпу допущенных на синедрион граждан одного из своих убийц.

Прошло какое-то время, прежде чем эфор Фебид, и сам слегка ошарашенный, сумел навести порядок и организовать назначение представителей, что должны были отправиться на Крит.

— Уважаемый Фебид! Правильно ли я понимаю, что решение синедриона геронтов вступает в силу, как только отец подаст свой голос? — из толпы на возвышение трибунала снова выступил царевич Пирр.

— Нет, — поджал губы эфор. — Сначала представители должны вернуться в Спарту и представить результат герусии. До того момента приговор остается в силе.

— Хо, но ненадолго, клянусь богами! Государь, — обратился Пирр к Агесилаю, — могу ли я отбыть на Крит вместе с посольством герусии? Я обещал, что самолично привезу отца в Спарту.

Он с вызовом посмотрел на царя, всем своим видом говоря, что отправится и без его согласия. Лицо Агесилая, расцвеченное красными пятнами едва сдерживаемого гнева, скривилось.

— Отправляйся. Да будет Владыка Морей милостив к твоему кораблю, — произнес царь тоном, в котором звучало: «Чтоб он утопил вас обоих!»

— Поезжай, Эврипонтид, — издевательски улыбнулся Леотихид. — Спарта, клянусь Олимпом, нуждается в том, чтобы отдохнуть от тебя.

— Но я вернусь, — не остался в долгу Пирр. — И останусь навсегда.

— Возвращайся, мы будем ждать, — повернувшийся спиной Пирр уже не услышал, как элименарх добавил:

— И палач тоже.

— Вот так и получилось, что мы спешно отбываем на Крит, и вернемся только с царем, уже после того, как геронты обнародуют свое решение. Недели, думаю, через две.

— Чего же сразу не приехали ко мне, еще вчера?

— Мы собирали вещички, принимали визитеров-поздравителей и пьянствовали, — Феникс громко щелкнул по кадыку и удовлетворенно вздохнул.

— Кроме того, — добавил Галиарт, — нужно было договориться о том, куда пристроить тебя. Агесилай, уходя из храма Ликурга, был злой, как демон, и крикнул Пирру, чтобы немедленно нашел ему тебя. Будет, мол, намного хуже, если номарги или стража отыщут тебя самостоятельно.

— Чтоб его морской змей загрыз, — в сердцах бросил Леонтиск. — И где я буду скрываться?

— В Гитии, портовой крепости, у одного из бывших офицеров царя Павсания. Там, кстати, ты сможешь узнать, когда прибудет обратно коллегия геронтов, а так же встретить нас, когда мы вернемся с царем. Если, конечно, оправишься к тому времени. Если нет — не печалься, приедем за тобой сами.

— Эге, понял, — кисло кивнул афинянин.

— До этого момента в порту не появляйся, — предупредил Галиарт. — Там могут оказаться ищейки Агиадов. Без сомнения, они будут следить и за нашим отплытием, так что только поэтому не можем взять тебя с собой. Провожать тоже не приходи — забейся в норку, и сиди тихо, как мышь, до самого нашего возвращения. Не хотелось бы, с такой победой прибыв обратно, увидеть твою голову, насаженную на копье у рыночной площади.

— Я буду сидеть в норке! — горячо воскликнул Леонтиск. — Если в ней, конечно, будет тепло и сухо.

— Учти, что у старого Брахилла, который тебя приютит, дочка совсем молодая, лет четырнадцати. Если тыркнешь ее, и старик об этом узнает… Гм, тогда лучше сразу пойди и сдайся Агиадам. Умрешь намного легче.

Ответить Леонтиск не успел, потому что Феникс внезапно разразился потоком изощренных ругательств. Только через несколько минут, когда фонтан его сквернословия несколько иссяк, удивленным друзьям удалось выяснить, что их возница прозевал поворот, на котором нужно было повернуть к Гитию.

— Темно, как у ливийца в жопе! — разорялся Феникс. — И вот — пожалуйста, уже старое святилище Геракла впереди. Это значит, что мы уже едва ль не целый хренов час едем не туда! Тпр-ру, поворачивай, песья сыть!

Квелые коньки очень долго не могли понять, чего от них хотят. Ругань и натягивание поводьев не помогали. Молодым воинам пришлось выйти из дзигона и развернуть дурных скотинок, взяв под уздцы. Настроение окончательно испортил закапавший с неба мелкий, но весьма холодный дождик.

Разговор вернулся к прежней теме только когда возок свернул на ответвление большака, ведущее к главному порту Лакедемона.

— А Змей, что заварил кашу … — Леонтиск поскреб висок. — Уже известно, почему он так поступил? Почему предал своих?

— Эти старые интриганы — как голодные крысы в заколоченном ящике! — фыркнул Феникс. — Жрут друг друга, только почуяв слабину!

— Сегодня… нет… — Галиарт глянул на небо, — теперь уже вчера… Вечером, одним словом, эфор Гиперид пригласил Пирра в гости. Официально так, целую делегацию прислал во главе с безухим управляющим. Мы все советовали царевичу не ходить, уж больно это было похоже на западню. Но Пирр сказал, что лучше погибнет от коварства врагов, чем от неутоленного любопытства. Пошли все наши, кроме меня и Феникса.

— Мы уже получили задание и готовились отчалить к тебе, как только притемнеет, — объяснил Феникс. — Да и этих тварей нужно было найти.

Он с ненавистью хлестнул лошадок, которые, впрочем, не обратили на это никакого внимания.

— С царевичем пошли также стратег Никомах и Мелеагр, наш новый придворный советник.

— Фу, вот мерзкий евнух! — фыркнул Феникс. — Ума не приложу, почему командир поверил ему и приласкал. Ведь он — подсадной, это ж ребенку ясно.

— Мне он тоже не нравится, — согласно кивнул Галиарт. — Тип хитрый и серьезный, несмотря на свою женоподобность.

— Это вы о ком? — не понял Леонтиск.

— Да появился у нас один… перебежчик.

— Подсадная утка он, а не перебежчик, — отрезал Феникс. — Шпион хренов. Троянский конь.

— Ладно, царевичу и старшим виднее, — махнул рукой Галиарт. — Не о нем речь.

— Да, ты рассказывал, как все отправились к другому переметчику. В ранге эфора.

— Троянскому коню в ранге эфора, — упрямо пробурчал Феникс, не доверявший перебежчикам.

— Мы уже собирались выезжать за тобой к старине Поламаху, когда наши вернулись, так что о визите к Змею знаю без подробностей. В двух словах: по поводу своего поступка в синедрионе эфор сказал, что пришло время перемен, и сейчас, когда восходит звезда Эврипонтидов, он хотел бы забыть былые несогласия и стать им союзником. Политика, мол, его не интересует, его интерес — торговля. Наши вежливо слушали и кивали. А Мелеагр, наверное, дулся от гордости — он напророчил, что после него былые противники хлынут в стан Эврипонтидов вешней рекой.

— Лживый мужеложец! — вставил Феникс.

— Затем Гиперид угостил всех роскошным ужином, показал свою коллекцию рабынь…

— О! — отметил Леонтиск.

— …похвастался особняком, больше известным как Красный дворец.

— Проклятое логово разврата, — процедил Феникс без обычного шутовства. — У дяди Эврипа, младшего брата отца, прошлой осенью пропала дочка, двенадцать ей было. Сестренка моя, значит, кузина… Ее потом нашли в лесу на Тайгете — голую, всю изрезанную. И мертвую, разумеется.

— Да, я помню, — осторожно кивнул Галиарт. Он знал, что у Феникса «бзик» на этом происшествии.

— Отец и дядя уверены, что это дело рук Гиперида. Доказательств, конечно, никаких.

— Соболезную, — выдохнул Леонтиск. Они с Галиартом поглядели друг на друга, одновременно вспомнив об одном и том же, и помрачнели.

Оставшуюся часть дороги до крепости друзья проделали в молчании — призрак безжалостной смерти, забирающей женщин вместо мужчин, отбил охоту к разговору. Напрочь.

Ряды весел, повинуясь заунывному ритму кларнета, размеренно взбивали тугую серо-зеленую гладь моря. Галиарт, опершись на борт локтями, зачарованно наблюдал за лопастями, взмывавшими в воздух и погружавшимися в воду с новым пенным гребком. С нижней палубы слышался хриплый бас боцмана-келевста, над головой ветер раздраженно хлопал парусом. «Навсикая», одна из одиннадцати триер восточного флота Лакедемона, уверенно и грузно двигалась вперед.

Они отплыли ранним утром, а перед этим целые сутки просидели в порту, пережидая непогоду. Пирр носился по крепости, проклиная ветер, богов и непредвиденную задержку, и уговорил-таки геронта Мелампода, главу отправленной к Павсанию комиссии, выйти в море еще до того, как полностью утихло волнение. Ветер и сейчас еще энергично теребил снасти, а волны нет-нет да ударяли в борт, рассыпаясь долетавшими до самого лица холодными брызгами. Но капитан авторитетно заявил, что до вечера шторма не будет, и до этого времени корабль с помощью богов должен достигнуть столицы Крита, или же, если помешает противный ветер, успеть укрыться в одной из западных гаваней острова. Критяне, несомненно, удивятся, когда во второй раз за текущий — зимний! — месяц увидят у своих берегов лакедемонскую триеру. Поползут, побегут слухи меж прибрежных крепостей и поселков, и забеспокоятся зимующие в своих цитаделях пираты — не готовится ли очередная кампания против вольного морского братства?

Галиарт усмехнулся. Да, боевых кораблей пираты побаивались, и отец Галиарта, наварх Калликратид, периодически пускал ко дну зазевавшиеся разбойничьи фелюги морских разбойников. Устранял конкурентов — так говорили злые языки. Однако очистить воды от засилья пиратов было не по силам ни крошечному флоту Лакедемона, ни кораблям других прибрежных полисов Греции, ни даже морской армаде Родоса. Для этого потребовались морские силы и огромные денежные средства великого государства. Одиннадцать лет назад римский военачальник Помпей Великий, облеченный чрезвычайными полномочиями, собрал под свое начало флоты всех подвластных и зависимых земель и объявил пиратству тотальную войну. За три месяца все Срединное море было очищено — в кои-то веки римляне совершили благородное и очень полезное — не только для самих себя — дело. Помпей сжег и пустил на дно почти полторы тысячи разбойничьих кораблей, истребил более десяти тысяч головорезов, и вдвое больше взял в плен. От такого разгрома пираты не могли оправиться до сих пор, и предпочитали промышлять по-тихому. Могущество морской вольницы, некогда державшей в страхе все берега Срединного моря, собиравшей дань с торговых гильдий от Гадеса до Тира и на равных сражавшейся с флотом величайшей из держав, навсегда кануло в бездну истории.

Тем не менее побережье острова Крит, колыбели пиратства, было усеяно крепостями князьков, формально подчинявшихся сидевшему в Кидонии царю, на деле же правивших в своих пределах совершенно безраздельно. Каждый из них имел собственный — приличный или не очень — флот, и почти каждый время от времени посылал своих капитанов пощипать торговые суда, в теплое время года во множестве плававшие с Запада на Восток и обратно.

Царь Полидор, имевший среди своих предков и египетских Птолемеев, и сирийских Селевков, смотрел на подобные «шалости» подданных сквозь пальцы. Происходило сие то ли потому, что не было никакой возможности уследить за ними, то ли оттого, что часть награбленного в морских разбоях приходила к царю в качестве налога. Полидор был уже достаточно немолод — настолько, чтобы быть два десятка лет назад разбитым в сражении тем самым спартанским царем Павсанием, который последние семь лет провел в его столице в качестве вынужденного гостя. Неизвестно, как влияла на взаимоотношения двух монархов память о той давнишней войне. Пирр пару раз упоминал о каких-то неприятных ситуациях, но настолько невнятно, что Галиарт счел, что царевичу и самому мало что известно. Старый царь был не из тех, кто вслух жалуется на невзгоды.

Почувствовав знакомое, и от этого не менее противное шевеление в желудке, молодой лакедемонянин понял, что, пожалуй, задержался у борта. Отцовская любовь к морю отчего-то не передалась старшему сыну, как, впрочем, и многие другие качества доблестного наварха Калликратида. Оттолкнувшись руками, Галиарт выпрямился и огляделся. Из друзей на палубе находился лишь Ион. Не выпуская из рук вечных табличек для письма, молодой летописец чинно беседовал с капитаном. Опять что-то выспрашивает о навигации, абордажном бое или морских диковинах…

И-ик! Очередной дурной симптом — завтрак начал искать пути отступления из желудка. Надо бы полежать. Удержавшись от желания сплюнуть в море — моряки говорили, что боги пучины обязательно покарают дерзнувшего на это наглеца, — сын наварха спустился по лестнице на одну палубу вниз. Капитанскую каюту занял геронт Мелампод и его свита, так что царевичу и его «спутникам», в число коих недавно вошел Галиарт, пришлось ютиться в длинном и темном кубрике, который обычно занимали келевст и другие старшие офицеры корабля. Обстановка помещения была скромной — «Навсикая», триера, на которой привелось путешествовать спартанской делегации, была рядовым боевым кораблем. Низкий потолок, серые стены, два небольших ромба-иллюминатора в борту. И бесконечный звон цепей и ритмичное «ух — уу-ух» гребцов, верхняя палуба которых располагалась прямо под полом. К этому звуку, впрочем, все быстро привыкли, он укачивал с таким же успехом, как и неизбежная бортовая болтанка.

Последствия были налицо — еще на подходе к грязным холщовым занавескам, заменяющим кубрику дверь, Галиарт услышал мерный храп. Войдя внутрь, сын наварха обнаружил, что большинство подвесных деревянных шконок заняты. Царевич спал в самом дальнем углу, положив голову на вызывающий уважение своими размерами бицепс. Подле него расположились «спутники». Впрочем, спали не все: Тисамен и Феникс, оба при оружии, сидели неподалеку от входа и молча играли в кости. Памятуя об убийце, друзья-телохранители дружно решили продолжить охранять молодого Эврипонтида круглые сутки.

— Ты дрыхнуть? — вполголоса поинтересовался у Галиарта Феникс.

— Угу, — кивнул сын наварха. — Пожалуй.

— Давай, — Феникс махнул рукой в сторону пустой шконки. — Не забудь, что с полудня — твоя очередь. Я тебя разбужу.