Бородатый, слегка опешив, оглянулся на своих спутников, четверых молодых мужчин лет двадцати пяти — двадцати восьми, по виду — младших воинских чинов. Прочитав в их глазах готовность придти на помощь, виновник ссоры запальчиво начал:

— Не знаю, и, клянусь короной Зевса, не желаю знать. Я…

— Облезлая свинья! — выпятив, подобно тарану, тяжелую грудь, тетка Арита перешла в медленное наступление. — Это добро дома Эврипонтидов, первого рода в Лакедемоне! Понял, червяк занюханный?

— Но-но, милейшая, полегче! — ощерился бородатый, но был вынужден отступить на полшага, так как массивный таран почти вошел в соприкосновение с заклепками на его панцире. — Следи за языком, не то…

— Что «не то», курицын сын? — продолжала наступать матрона. — Да я те щас пипиську оборву, сопля замореная!

— Ча-аво-о? — узкая часть лица ахейца, не закрытая бородой, побагровела. — Ах ты, ведьма старая!

Он вскинул руку с растопыренными пальцами, толстыми, как тот орган, что пообещала оторвать ему тетка Арита.

— Опусти руку, — прозвучал спокойный голос Эвполида. Держа руку на поясе, у меча, он вышел из-за левого плеча матроны, для чего ему пришлось сделать порядочный крюк. — Иначе мне придется ее отрубить. Ну!

Парни за спиной бородатого потянули руки к оружию. Леонтиск почувствовал, как из груди к щекам хлынул жар боевого азарта.

— Стоять смирно, головастики! — крикнул он, выходя из-за правого плеча тетки Пирра. — Поберегите головы, дорогие гости!

Нахохлившиеся ахейцы, похоже, не собирались следовать доброму совету, но нападать не спешили, ожидая команды бородатого. Тот, стоя нос к носу с равной ему ростом дородной теткой Аритой, сцепился с ней в остервенелом поединке взглядов. Завидев ссору, вокруг начала собираться толпа.

— Эй, афиненок, — раздалось оттуда. — Если помощь нужна, только свистни. Разделаем ахейцев, как свиней.

— Туда их! — поддержал другой голос.

— Нужно позвать стражу, — возразил третий. — Эй, кто-нибудь видел «рыбаков»? (На арго простого люда так назывались воины городской стражи.)

Бородатый, наконец, принял решение.

— Пойдем, ребята, — мотнул он головой своим сопровождающим. — Пусть их собаки загрызут, этих дикарей шпоканых…

С этими словами он повернулся к матроне спиной и двинулся прочь. Военные-ахейцы, бормоча проклятия, поспешили следом.

— Обосрался, урод! — звучно бросила в спину бородатому старая тетка. Толпа ответила дружным хохотом. Ахеец обернулся.

— Чего скалитесь? Слезы лить впору. Наши бабы на такое бы не осмелились, они знают свое место!

— Зато только наши рожают мужей, — отозвался кто-то из спартанцев.

— Ну, тетка Арита, ты просто боевой слон какой-то, а не женщина! — воскликнул Леонтиск, восхищенно глядя на старую матрону.

— Катафракт! — поддакнул из-за спины Эвполид.

— Сам ты катаракт, — выдохнула тетка. — А ну, подбирать добро!

Пока раб и помогавшие ему афиняне собирали раскатившиеся в стороны луковицы и оливки, толпа рассосалась. Весь остаток пути друзья оживленно обсуждали возможное развитие событий, если бы ахейцы осмелились обнажить мечи. Тетка Арита шла молча и с достоинством, и мало кто мог бы поверить, что эта чинная матрона знает выражения, способные вогнать в краску матерого надсмотрщика за кандальными рабами.

Уже у самых ворот дома тетка Арита снова дала повод для удивления. Пристально оглядывая раба, несшего короба с продуктами, она вдруг резко скомандовала:

— А ну стой, Арам!

Невольник остановился, покорно посмотрел на хозяйку.

— Поставь корзины на землю.

Арам повиновался.

— В чем дело, тетушка? — удивленно спросил Леонтиск. — Что-то случилось?

— Ничего не пойму, клянусь веретеном Геры, — пожала круглыми плечами матрона. — Пусть меня назовут старой, выжившей из ума дурой, но вот эта корзина — не наша.

Палец тетки ткнул в направлении одного из коробов, на вид совершенно не отличавшегося от второго.

«Все-таки перенервничала тетка, — понял Леонтиск. — Да и то понятно, не каждый день ее называют старой ведьмой и норовят пятерней в лицо ткнуть. Хорошо еще, сердце не прихватило, у крупных людей это орган самый слабый…»

— Что ж в ней не то, тетушка? — ласково сказал он вслух. — Корзина как…

— Дурак ты, афиненок, — отрезала Арита. — Говорю — не наша, значит — не наша. Я что, своих корзин не знаю? Уже, почитай, четыре десятка лет хозяйство на мне, всю утварь сама покупаю. А этим плетенкам уже восьмой год пошел, я с ними едва ль не каждый день на рынок да с рынка. Подменили нам, сынок, корзинку, подменили… Та, что рассыпалась, вот она стоит, наша, а вторая… А ну-ка…

Она потянулась к крышке, закрывавшей верх короба.

— Не тронь! — вырвалось у Леонтиска. Уверенность старой матроны пробудила в нем подозрения. — Дай-ка я сам.

Вытащив из ножен меч, сын стратега поддел его концом крышку короба и отбросил его в сторону. Ничего не взорвалось, изнутри не прыснули ядовитые гады и не выскочил убийца с кинжалом. Корзина была доверху заполнена свертками и сосудами, точно так же, как полчаса тому назад, на базаре, когда Леонтиск в последний раз видел ее открытой.

— Ну я же говорила — подменили! — уверенный голос тетки Ариты не дал молодому воину расслабиться. — Последними я покупала трюфели и капусту, они и лежали сверху. А здесь что? Каперсы и мальва, а капуста аж под ними. Да и кочанок меньше…

Арита нагнулась над корзиной, но Леонтиск осторожно взял ее за локоть.

— Ни к чему не прикасайтесь, тетушка, — мягко сказал он. — Эта еда отравлена.

Тетка выпрямилась, ее лицо приняло суровое выражение. Ей ничего не нужно было объяснять.

— Ай да бородатый, — только и произнесла она. — Я сразу поняла, что с ним что-то не то. Сучья масть!

— Они специально затеяли бучу, чтобы подменить корзину, — констатировал Эвполид.

— И сделали это, — горько сказал Леонтиск. — А мы, лопухи… Если б не тетка Арита, эта дрянь отправилась бы на кухню, и кто-то из нас, пробуя еду царевича, отправился бы к праотцам… Эй, Арам, сожги эту корзину со всем содержимым. И не вздумай ничего съесть!

— Слушаюсь, господин Леонтиск, — кивнул раб. — Вторую тоже?

— Вторую забери для челяди, — решительно кивнул головой сын стратега.

— Еще чего! — возмутилась тетка Арита. — Там отборная вырезка и белая мука для пирожных по семь драхм за модий!

— Что выпущено из рук, не может считаться надежным, — отрезал Леонтиск. — Так что придется нам, тетушка, сходить на рынок еще раз. Скажем спасибо господину Горгилу с его штучками.

Тетка Арита покраснела от гнева.

— Полмины! — закричала она с таким горем, как будто у нее умер единственный сын. — Полмины мулу под хвост, прости меня боги! Все этот проклятый бородатый урод! Ну, я его еще найду, сучья масть, он за все заплатит!

— Сомневаюсь, что найдешь, — вежливо произнес Эвполид. — Борода наверняка была накладная. Этот мерзавец — не обычный бузотер…

—…а человек Горгила, — закончил за него Леонтиск. — Признаться, господин убийца действует довольно активно.

— Он уже начинает действовать мне на нервы своей активностью, — проворчал Эвполид.

В этот момент из-за угла вывернул Галиарт. Он шел торопливо, почти бежал, и на его лошадином лице не было и следа обычной плутовской ухмылки.

— В чем дело, Галиарт? — Леонтиска охватили нехорошие предчувствия.

— Дурные новости, — выдохнул товарищ. — Вчера в Персике поймали сопляков, которых я послал пошебуршить в вещичках ахейцев. И среди них оказался Орест, брат царя. Понятия не имею, как он там оказался — я строго-настрого запретил «малькам» брать его с собой.

— Дурная горячая кровь Эврипонтидов, — фыркнула тетка Арита. — Этот салажонок такой же беспокойный, как его старший братец.

— Что, большой скандал? — поинтересовался Леонтиск, косо глянув на языкастую тетку.

— Еще не знаю, — Галиарт поморщился, как будто ему наступили на любимую мозоль. — Но не сомневаюсь, что ахейцы выжмут из этого инцидента все, что можно. Моя вина — нужно было послать кого-нибудь из Второго лоха, так нет же…

— Ты поступил правильно, доверив это нашим, — попытался ободрить друга афинянин. — Другие могли и проболтаться. А эти, хоть и сопляки, и под плетьми будут молчать.

Судя по всему, это замечание мало утешило Галиарта.

— Ладно, — обреченно махнул он рукой. — Пойду доложу командиру. Ох, и взгреет же он меня…

Тоскливо покачав головой, сын наварха Калликратида ушел в дом. Леонтиск повернулся к остальным.

— Я вижу Арама, он возвращается с новыми корзинами. Поспешим на рынок. Время идет, а повару нужно время, чтобы приготовить обед. Идем!

— Сучья масть! — смачно определила свое отношение тетка Арита.

Наварх Калликратид нежился в большой круглой ванне, наполненной горячей водой. Во всем остальном наварх старался придерживаться старинных спартанских добродетелей, но ванну любил безмерно, считая ее высшим достижением человеческой цивилизации. В дни перемены погоды, такие, как сегодня, только ласковое тепло горячей ванны могло прогнать сверлящую кости тупую боль.

Боги, какой же тяжелый был сегодня день! Наварх откинул голову назад, чтобы погрузить в воду ноющий затылок. Проклятые ахейцы, вымотали все мозги! Они решили в первый же день переговоров перетянуть одеяло на себя, то ли решив взять лакедемонян нахрапом, то ли полагаясь на молчаливую поддержку присутствовавшего на обсуждении римлянина. Противостоять ахейцам и выдерживать этот шквал пришлось ему, наварху Калликратиду. Он устоял, но голова к концу дня была как будто набита гвоздями, не хотелось ни о чем думать, особенно о том, что наступит завтрашний день, новый этап переговоров и словесных баталий. Великий Мужеубийца, если б можно было остаток жизни провести в этой теплой, прекрасной, восхитительной ванне, настоящей купели богов!

Калликратид застонал от наслаждения, набрал в легкие воздуха, оторвал ноги от днища ванны и лег на спину. Из воды показались выпуклая пластина грудной клетки, совершенно неоплывший, плоский живот, заросший жестким волосом пах, мощный детородный орган… В свои пятьдесят два наварх был в полном расцвете мужских сил. Он гордился своей фигурой, выгодно выделявшейся на фоне рыхлых тел многих из высших магистратов Спарты, забросивших военные упражнения. А ведь согласно законам Ликурга, каждый спартанец обязан до самой смерти посещать палестру и военные состязания… Эх, времена, загрызи их пес…

В противоположном конце комнаты для купаний с мягким скрипом открылась дверь, в которую просунулась голова молодого невольника.

— К тебе посетитель, господин, — испуганно проговорил раб. Он знал, что хозяин терпеть не может, когда его отвлекают от купанья. — Говорит, срочное дело…

— Кто таков? — раздраженно рявкнул наварх, принимая вертикальное положение. Глубина ванны была такая, что даже когда он стоял, вода доходила ему до середины груди.

— Говорит, его имя Мелеагр, господин. Что ответить? Пусть ждет?

— Проведи его в кабинет, я сейчас выйду, — бросил Калликратид. «Что нужно от меня этому прилизанному прихвостню Анталкида? — нервно подумал наварх. — Нужно готовиться к худшему». Сделав знак банщику, Калликратид с сожалением вылез из ванны, подставив тело сухому жесткому полотенцу. Пока раб вытирал его, расчесывал волосы и помогал одеться, наварх перебрал в голове с десяток различных причин, по которым к нему мог явиться посланец толстого эфора. Опытный в интригах флотоначальник даже постарался заранее подготовить ответы на некоторые ожидаемые вопросы и предложения. К гостю Калликратид вышел уже почти спокойным, или, по крайней мере, собранным и готовым к разговору.

— Приветствую тебя, наварх! — тонкие губы Мелеагра тронула легкая улыбка. — Приятно видеть тебя в прекрасной форме после такого тяжелого дня.

Хрупкая фигура советника Анталкида примостилась на краю софы, обтянутой полотном с вышитым на нем геометрическим узором.

— Мы давно не виделись с тобой, достойный Мелеагр, — кивнул гостю Калликратид, — так откуда же ты знаешь, что у меня был тяжелый день?

— Ах, слухами земля полнится, доблестный наварх, — губы Мелеагра продолжали улыбаться, но глаза были совершенно серьезны. Несмотря на женственную внешность гостя, выглядело это довольно зловеще.

— Что будешь пить? Аргосское, элидское, мессенское?

— О-о, все пелопоннесские сорта! Ты настолько же добр к ахейским винопроизводителям, насколько жесток по отношению к их делегатам!

— Быть может, потому что первые — пчелы, а вторые — трутни? — пожал плечами наварх. — А ты, выходит, не пьешь местного вина, господин Мелеагр?

— Честно говоря, предпочел бы италийское.

— Ах, ну конечно! Клянусь богами, я мог бы догадаться, что на службе эфора Анталкида другого не пьют. К счастью, у меня завалялась амфора пиценского, еще с прошлого года. Минутку…

Наварх протянул руку и ударил перстнем в укрепленный на изящной подставке бронзовый диск. Дверь приемной отворилась, на пороге с почтительным ожиданием возник управляющий. Калликратид отдал ему распоряжение насчет вина и легкой закуски.

— …Бесподобно! — произнес гость, пригубив налитое в его чашу розовое италийское вино.

— Спасибо, — наварх ответил вежливым кивком. — Однако, уважаемый Мелеагр, я полагаю, что ты пришел ко мне не для того, чтобы разведать содержимое моих винных погребов.

— А для чего же? — делая мелкий глоток, поднял тонкую бровь Мелеагр.

— Хм, позволь угадаю… Наверное, для того, чтобы поговорить о… о моем «жестоком» отношении к ахейским делегатам? Ты прибыл по поручению эфора? Или самого… консула? — титул римлянина наварх помимо воли проговорил с уважением.

— Причину моего визита ты угадал совершенно точно, но встретиться с тобой меня попросил не мой уважаемый друг эфор, и не достойный римский гость. Это были другие, не менее достойные люди, имена которых я хотел бы сохранить в тайне…

— Вот как? Это интересно, — наварх перебросил мощную ногу через колено другой. — Я тебя слушаю предельно внимательно, дорогой господин Мелеагр.

Гость сделал еще один маленький глоток, мягко поставил чашу на столик, скрестил холеные белые руки на коленях.

— К сожалению, я не присутствовал на сегодняшней встрече, но осведомлен, что ты, господин наварх, отверг предложения ахейской делегации по урегулированию существующей проблемы. Не мог бы ты объяснить, почему?

— Охотно. Господа ахейцы предложили Спарте в течение трех месяцев ликвидировать морскую базу на острове Закинф, пообещав в этот же срок сдать нам удерживаемую ими крепость на Кифере. Даже если отбросить тот факт, что это невозможно сделать технически …

— Почему?

— Потому что судоходный период начинается только в середине элафеболиона, то есть в начале римского месяца апреля. Потому что только на эвакуацию военного контингента и имущества потребуется минимум месяца три. Потому что…

— То есть все дело только в сроках? — быстро спросил Мелеагр. — И только об этом может идти разговор?

— Нет, не только о сроках, — сжал тяжелые челюсти Калликратид. — Я не сказал главного: взаимная ликвидация баз, которую ахейцы превозносят как обоюдовыгодное деяние, на самом деле на руку только Ахейскому союзу, а для Спарты просто чудовищно невыгодна. Честно говоря, я удивляюсь, что наш царь и господа эфоры забыли об этом и вообще довели дело до переговоров. Со своей стороны я буду всячески препятствовать заключению договора.

— Можешь пояснить?

— Отчего же нет? — наварх энергичным движением поднялся на ноги, подошел к висевшей на стене подробной карте Балкан. — Вот, погляди. Остров Закинф, удерживаемый в настоящее время спартанским гарнизоном, имеет необычайно выгодное географическое положение. Он лежит как раз на торговом пути из Италии, Сицилии и всего Западного моря в Коринфский залив, благодаря чему наши корабли могут собирать до сорока талантов торговой пошлины в год. Если же теперь ты взглянешь сюда, на пресловутую Киферу, то сразу заметишь разницу. Да, Кифера закрывает свободный проход судов в Лаконский залив, но и только, и только! Киферский гармост из кожи вон лезет, чтобы доказать свою значимость, но, сказать по правде, я без всякого труда мог бы в течение недели полностью отрезать остров от подвоза, и максимум через два месяца тамошний комендант, господин Фиброн, лично привез бы мне ключи от крепости в обмен на возможность отплыть домой.

— То, о чем ты говоришь, невозможно, — мягко возразил Мелеагр. — В Греции царит мир, и решать все должны законы и добрая воля…

— Мир, — вздохнул Калликратид, проходя на свое место. — К сожалению, ты прав. Я всего лишь хотел показать разницу между базами — объектами переговоров, чтобы было понятно, что ни о каком равноценном обмене речь не идет. Обмен, при котором Спарта теряет сорок талантов дохода, приобретая ничто, а союз отдает ничто, приобретая сорок талантов в год, есть грабеж в своем чистом виде! И я постараюсь доказать это царю, эфорам, герусии и, если понадобится, обращусь к народу.

— Пославшие меня люди понимают твою позицию, господин наварх, — помолчав, произнес визитер, — и просят тебя смягчить ее. Разумеется, все связанные с этим потери будут достойно возмещены.

В комнате повисла тяжелая тишина. Калликратид сверлил гостя испытующим взглядом, но тот оставался внешне совершенно бесстрастным.

— Одним словом, тебе поручили купить меня, — наконец произнес наварх, попытавшись усмехнуться. Усмешка получилась кривой и очень неестественной. — Ты гражданин Спарты, господин Мелеагр, и должен знать, чем караются подобные преступления в нашем полисе. То, что ты мне предлагаешь, попахивает изменой! Не чувствуешь запашок? Я понимаю, что и тебе, и тем, кто тебя послал, наплевать на дальнейшую судьбу некоего наварха Калликратида. Я отношусь к этому несколько более нервно. Мне, представь себе, хочется сохранить голову на плечах. Она дорога мне как память.

— Не изволь беспокоиться, господин наварх, — поднял руку ладонью вперед Мелеагр. — Нашей договоренности, буде ей суждено осуществиться, гарантируется полная конфиденциальность. Нетрудно понять, что в данном случае она не менее важна для другой стороны, чем для тебя.

— Хм-м, — промычал наварх. — Я вынужден повторить свою просьбу назвать мне людей, которые тебя послали. Клянусь богами, уж если продаваться, то я должен знать кому?

— Прости, но это невозможно, — твердо сказал Мелеагр. — Тем более что мы с тобой еще не пришли к соглашению. Кроме того, я не хотел бы, чтобы ты использовал термины «покупка-продажа» или «взятка». Повторяю, материальная составляющая нашей договоренности есть только возмещение твоих, господин наварх, личных убытков, к которым приведет заключение договора между Спартой и Ахейским союзом. Со стороны пославших меня людей — их имена, я уверен, ты, подумав, легко назовешь сам, нет-нет, не вслух, прошу! — сие является всецело жестом доброй воли. Хочешь знать, почему? Потому что договор, дорогой господин наварх, будет заключен в любом случае, будешь ты выступать против него или за, ибо проблема давно уже переросла из сугубо экономической в политическую. Кроме того, ее разрешения желают римляне и Македония, и этого одного уже достаточно, чтобы пересилить сопротивление одного-единственного, хоть и очень достойного, лакедемонского флотоводца. Ты меня понимаешь?

— Да, — нехотя выдавил из себя Калликратид. — Но у меня два вопроса, господин Мелеагр… Первый: если договор все равно состоится, зачем это все? Зачем этим таинственным важным персонам нужен этот один-единственный, пусть и очень достойный, флотоводец Калликратид, зачем им нужны эти траты?

Мелеагр отпил из чаши, не спеша посмаковал вино во рту, прежде чем проглотить.

— Господа, отправившие меня к тебе, не раскрывали двигавших ими мотивов. Могу лишь предположить, что они не желают вступать в конфликт и испытывать глубину твоего, безусловно, значительного, влияния на верховных правителей полиса. В этом деле не нужен лишний шум. Ситуация в Спарте неоднозначная, и пославшие меня желают подстраховаться от возможных случайностей судьбы, от которых никто не застрахован. Ты доволен ответом? И второй вопрос?

— Естественный, — глаза наварха тускло блеснули. — Сколько? В какую сумму оценен мой ущерб от этого треклятого договора, чтоб его бесы сожрали!

Гость поднял руку, почесал ухоженным ногтем кончик носа, поднял глаза к потолку.

— Я уполномочен говорить о пяти талантах. Разумеется, золотом, и, разумеется, они будут переданы тебе не дожидаясь конца переговоров, буквально в течение двух дней.

— Ха-ха-ха! — нервно расхохотался наварх. — Твои хозяева необычайно скромны в оценке моих потерь и моего риска. Я бы оценил их в пятьдесят талантов, но, будучи человеком разумным, готов остановиться на двадцати пяти. Разумеется, золотом, и, разумеется, в течение сегодняшней ночи.

— Ты — сумасшедший, — кротко сказал Мелеагр. — Я бы мог попробовать уговорить их на шесть, ну, максимум, на семь, только из большого уважения к тебе, господин наварх…

Напряженный торг, продолжавшийся более двух часов, отнял у собеседников немало душевных сил. В то же время он доставил им ни с чем не сравнимое удовольствие, и завершился, конечно, полным консенсусом.

— Я слышал, Эврипонтиды поймали лазутчика твоего хваленого убийцы. Они уже раззвонили об этом на весь город, — как обычно, по голосу Гиперида невозможно было угадать обуревающие его чувства.

— Люди, которых привез с собой господин Горгил, хорошо вышколены и не дадут взять себя живыми, — дернул плечом Архелай. — Так что сам по себе факт поимки шпиона не является чем-то особо печальным. Гораздо хуже, что младший Эврипонтид предупрежден об опасности и его хорошо охраняют.

Гиперид пожевал тонкими губами, перевел взгляд мутных глаз с лица коллеги на висевшую над камином предельно откровенную картину, изображающую соитие двух наяд и трех сатиров.

— Люди Пирра повсюду показывают этот труп и усиленно ищут хозяина покойника…

— Не найдут, — уверенно произнес Архелай. — Повторяю, господин Горгил — действительно мастер своего дела. Стоило бы платить за его услуги такие деньги, если бы он был неспособен воспрепятствовать таким простым методам разоблачения!

— Завидую твоей вере в его мастерство, особенно, если учесть, что от этого зависят наши жизни, — прохладно заметил Гиперид. — К сожалению, это не все дурные новости.

— Вот как? Что еще?

— Мне только что доложили, что Пирр послал Эпименид, дружка своего отца, к нашему дорогому коллеге Фебиду с заявлением о нацеленном против Эврипонтидов заговоре.

— Хм, — Архелай посмурнел, почесал бровь. — И что Фебид?

— Пока ничего. Обещал во всем разобраться и наказать виновных, — худое лицо Гиперида перекосила болезненная гримаса.

— Ну, пока ему не в чем разбираться, а Эврипонтидам нечего ему представить.

— За исключением трупа лазутчика. Как только произойдет еще что-нибудь, подтверждающее заявление Эврипонтидов, старый надутый индюк начнет рыть землю, демонстрируя всем свои прославленные справедливость и принципиальность.

— Не сомневаюсь, что если Фебид пронюхает о нашем участии в этом деле, ему доставит особое удовольствие быть справедливым, — задумчиво проговорил Архелай.

— Вот именно! Правосудие, приправленное местью — боги, как это банально! И самое страшное, что он — один из немногих людей в полисе, кто осмелится сделать, что пообещал. Чего я никогда не смогу понять — как человек с такой властью может быть столь серьезно болен принципами? Фебид — эфор-эпоним, глава нашей коллегии, и, возможно, первое лицо в городе. Он насамом деле первый, как бы это ни было нам неприятно. Ничто не отменит этого факта — ни мои деньги, ни твои родственные отношения с Эврипонтидами, ни религиозное влияние Полемократа, ни Анталкидова близость с римлянами.

— Да, Эврипонтиды знали, к кому пойти, — вздохнул Архелай. — Не секрет, что Фебид не любит Павсания, но поляжет за него костьми, если будет думать, что это послужит справедливости.

— Все это, клянусь Аидом, донельзя неприятно. Утешает лишь, что на крайний случай у нас имеется палочка-выручалочка в лице милейшего господина Горгила, — как бы невзначай обронил Гиперид.

Архелай содрогнулся.

— Нет-нет! — быстро произнес он. — Убивать всех, кто в чем-то несогласен с тобой — безнравственно.

— А не убивать — гибельно! — расхохотался Гиперид. — Хотел бы я поглядеть, что случится с твоей нравственностью, если председательствуемая Фебидом коллегия геронтов осудит тебя на смерть. Причем за дело.

— Чур тебя! — Архелай невероятным усилием воли растянул губы в неестественной улыбке. — Не призывай несчастья.

Гиперид сложил пальцы в знаке, отгоняющем злых духов. Некоторое время эфоры молчали, предавшись невеселым думам. Наконец, Гиперид произнес:

— Не стоит спокойно наблюдать, как Эврипонтиды перетягивают Фебида на свою сторону.

— Только этого нам не хватало! — горячо согласился Архелай.

— Поэтому нужно как-нибудь очернить Пирра и его шайку в глазах нашего дорогого стоика, холера его забери.

— Поддерживаю двумя руками! Но каким образом это сделать?

— А вот над этим нужно хорошенько поразмыслить…

Медведь и Змей, великие кознодеи, вновь погрузились в напряженные молчаливые раздумья…

— Леотихид, забери тебя демоны! Будь добр, объясни мне, царю этого несчастного города, что в нем происходит? — Агесилай пытался сдержаться, но полностью скрыть раздражения не смог.

— Все, что угодно, любезный брат мой! — Леотихид склонился в шутливом поклоне.

— Не паясничай! Что за труп Эврипонтиды таскают по городу? Твой лазутчик?

— Что ты, братец! Понятия не имею, — широкая улыбка стратега-элименарха осталась почти такой же естественной.

— Что-то я сильно в этом сомневаюсь, глядя на твою хитрую рожу, — подозрительно бросил Агесилай. — Номарги доложили мне, что «спутники» Пирра пристукнули какого-то человека, пробравшегося ночью в дом Эврипонтида. Якобы убийцу, или что-то в этом роде…

— У Пирра много врагов, — пожал плечами бастард.

— И главный из них — ты!

— Я тут ни при чем. Клянусь! — Леотихиду почти не пришлось кривить душой.

— В таком случае хотя бы выясни, что происходит! За каким бесом я дал тебе значок элименарха? Думаешь, для того только, чтобы ты мог красоваться им на людях?

— Я все выясню, брат, — смиренно произнес Леотихид. Когда Агесилай был в таком настроении, с ним лучше было не спорить и даже не шутить.

Царь отвернулся, сделал несколько широких шагов по направлению к трону, ударил по подлокотнику тяжелым кулаком.

— Проклятье! Мало мне проблем! — звуки его возбужденного голоса отразились от высокого потолка зала приемов, где происходил разговор, вернулись эхом. — Ахейцы, в первый же день переговоров выпившие всю кровь, римлянин, корчащий из себя бога-олимпийца, наши собственные эфоры, день и ночь плетущие интриги…

— Кстати, об интригах, — вспомнил бастард. — Как прошла твоя беседа с эфором Фебидом?

— Не сказать, чтобы блестяще, — Агесилай шевельнул густыми бровями. — Похоже, он не очень-то верит в искренность моих намерений. Не доверяет. И, представь себе, сообщение о том, что Спарте будет предложено вступить в Ахейский союз, явилось для него новостью!

— Наивный старикан.

— Он выглядел ошарашенным, и заявил, что Спарта примет подобное соглашение только через его труп.

— Хм, лучше ему молчать об этом, а то, боюсь, найдется много охотников сделать его трупом, — усмехнулся Леотихид. — И на чем же вы расстались?

— Эфор сказал, что будет поддерживать все мои шаги, направленные на благо Спарты, и выступит против меня, если я буду действовать во вред полису, — в голосе молодого царя прозвучала нотка растерянности.

— А определять, что есть благо, а что вред, будет, конечно, он сам, — это был не вопрос, а утверждение.

— Уже сегодня на переговорах он был очень неуступчив по отношению к ахейцам. Да это и не мудрено: они вели себя как победители, диктующие условия мира побежденным. Думали, что если римский сенатор сидит за спиной, то можно взять нас кавалерийским наскоком.

— Тяжело было? — с сочувствием спросил младший Агиад.

— Пришлось поволноваться, — кивнул головой старший. — Многие у нас были возмущены такой бесцеремонностью гостей, и я тоже собирался кое-что сказать по этому поводу. Но не успел. Все дело сделали Фебид и, в особенности, наварх Калликратид. Его пришлось даже остужать, уж больно горяч наш флотоводец.

— Еще бы! — оскалился Леотихид. — Попробуй, отбери у собаки кость! А Закинф — кость знатная, с внушительными кусками мяса…

Агесилай тему не поддержал, косо глянул на брата.

— Одним словом, сегодняшний день переговоров прошел впустую. Стороны разошлись лечить головную боль. И продолжать плести интриги.

«А также рассылать посылки с прозаическими желтенькими кругляшками», — добавил про себя Леотихид. Но промолчал. Брат в подобных вопросах порой бывал чрезвычайно щепетилен.

— Кстати, — вспомнил Агесилай, — необходимо отдать распоряжения по поводу этого скандала с апартаментами ахейцев. Слыхал о нем?

— В общих чертах, — пожал плечами Леотихид. — Утром кто-то из людей Эфиальта, верховного стратега, принес официальную жалобу, но у меня не было времени просмотреть. Я понял лишь, что опять мальцы из агелы набедокурили…

Агесилай кивнул.

— Они, шакалята. Залезли в Персику покопаться в вещичках гостей.

— Хе, совсем обнаглели, юные ублюдки. Мы в свое время такого себе не позволяли. Украденное возвращено?

— К счастью, их схватили до того, как что-то пропало, — скривился царь.

— Что за недоноски — лезут на такое дело, не умея ни воровать, ни прятаться! — покачал головой элименарх.

— Нужно бы выяснить, чьи сыновья, — отрывисто бросил Агесилай. — Хотя… какая разница? Дать пример наказания необходимо — и для удовлетворения гостей, и для устрашения распоясавшихся сопляков. Отдашь распоряжение педоному.

— Плети или розги? — рассеянно спросил Леотихид. Он мучительно искал повод, чтобы высказать брату занимавшую его мозг просьбу. Но сделать это нужно было тонко, как бы невзначай.

— На усмотрение старины Пакида. Он и без того не отличается мягкостью, но ты передай ему, что я требую суровой кары.

— Сделаю, — Леотихид не сомневался, что педоном Пакид, сменивший на посту главы агелы умершего Басилида, выполнит все в лучшем виде. Пакид, ставленник эфора Архелая, обожал устраивать публичные наказания и был склонен к издевательствам.