… и только успел заметить мелькнувшую на стене тень от алкимахова копья. Десятой долей мгновения позже сильный удар подсек колени, опрокинул его на спину.

— А-а-а! Пес!!! — заорал Миарм, всем весом наваливаясь сверху, лупя пудовыми кулаками куда попало.

«Все!» — успел подумать Леонтиск и сумел резким борцовским движением перевернуться на живот. Через миг удары посыпались градом. Били жестоко, не выбирая — ногами, руками, ножнами. С Леонтиском случалось подобное в агеле, однако в этот раз все было особенно неприятно. «Ничего ты не смог, неудачник!» — успел он обругать себя за миг до того, как жестокий удар по затылку вышиб сознание из его головы.

Он очнулся на полу своей камеры. И тут же пожалел об этом. Простое движение — переход из лежачего положения в сидячее — вызвало настоящий взрыв боли во всем теле. Казалось, на нем не осталось ни одного живого места: губы распухли, правый глаз был залеплен коркой крови, стекшей из рассеченной брови, ребра, казалось, все до одного были сломаны. Самую сильную боль доставляло малейшее движение левой ногой, было такое ощущение, что в колено вбит толстый кривой гвоздь. Леонтиск взглянул на ногу. Гвоздя не было, но вид был неважный. Осмотрев себя, сын стратега обнаружил, что его одежда разорвана в десятке мест, и из прорех выглядывают рваные ссадины и черные кровоподтеки. Во рту, помимо тягучей кровавой слюны, болтался осколок сломанного зуба. С трудом пошевелив раздувшимися губами, Леонтиск выплюнул его на пол.

— А-а, очнулся, выродок! — мрачно проговорил сидевший с той стороны решетки Миарм. От его былого благодушия не осталось и следа. Встав, вурдалак вышел во внешний коридор, что-то крикнул. Леонтиск не прислушивался. Он был занят тем, что последовательно, одно за другим, проверял свои ребра. Эта процедура, сопровождаемая гримасами и шипением, выявила, что сломано, скорее всего, только одно. Остальные, хоть и покрытые налившимися опухолями ушибов, кажется, были целы.

Снаружи залязгали засовы, застучали шаги. В караулку вошел Клеомед, за ним — Миарм, подобострастно оставшийся у дверей.

— Ну что же ты, шакаленок, творишь? — с ехидным надрывом произнес хилиарх, глядя на Леонтиска со смесью насмешки и презрения. — Чего ты добивался, кретин? Чтобы тебя убили? Думаешь, это сможет поссорить моего отца с твоим?

«Они не догадываются, что я собирался бежать!» — понял Леонтиск. Лучше ему от этого не стало, он ясно осознавал, что второго шанса попробовать вырваться отсюда ему не дадут. Отвечать он ничего не стал: не было охоты, да и губы, распухшие как два овоща, делали любое произнесение звуков занятием весьма болезненным.

— Да, неплохо тебя отделали, — не дождавшись ответа, продолжал Клеомед. — Прямо любо-дорого глядеть! Тебя, наверно, даже отец родной не узнает, если увидит. А видеть он тебя, кстати, совсем не желает. Мы ему, конечно, рассказали о твоей выходке. Представляешь, он ответил, что даже рад, если наши стражники немного повыбили из тебя пыль. И уверил нас, что не в обиде, что за свою дурость ты отвечаешь только сам, и ежели у тебя появится желание повторить эксперимент, то чтобы мы не стеснялись, учили тебя, как следует. Каково, а?

Леонтиск упорно молчал.

— Так что, дурачок, ты давай, отлежись малость и можешь снова напасть на наших стражников. Только предупреди заранее, чтобы я мог подойти и принять участие в потехе. Очень уж хочется тоже тебе пару зубов выбить. Мы договорились, чучело? Молчишь? А лучше бы пообщался с приличным человеком — в следующий раз не скоро случай представится, так как выйдешь ты отсюда еще не скоро. Я, например, посоветовал бы тебя всю жизнь в клетке держать. Ты ж дикий, на людей бросаешься!

Миарм отреагировал одобрительным мычанием. После короткой паузы Клеомед продолжал:

— Есть и еще одна новость, дружок: когда все-таки отец надумает тебя отпустить, ты предстанешь перед трибуналом. Зачем ты того парня, стражника, так сильно ударил? Он ведь ни в чем не виноват, просто исполнял свой долг. Теперь он лежит, бедный, ни жив ни мертв. А у него, между прочим, жена, и детки, и братья-сестры. И они на тебя в суд подают, за то, что покалечил кормильца. Так что придется тебе за увечье пеню заплатить, и немалую.

«Я вам всем заплачу, нелюди, мало не покажется! — с ненавистью подумал Леонтиск, молча глядя на Клеомеда. — Вы мою пеню кровью получите. Кровью!» Он с удивлением ощутил, что мысль об убийстве, когда она относится к Демолаю и Клеомеду, не вызывает у него волнения или негативных эмоций. Он уничтожит их с легким сердцем, даже с облегчением, как давят таракана или забивают лопатой крысу. Эта месть — единственное, что у него осталось, и только она даст ему право считать, что жизнь прожита не зря.

Видимо, Клеомед прочитал отражение этих мыслей в глазах Леонтиска, потому что вдруг отшатнулся от решетки, дернул щекой. Несколько мгновений его взгляд растерянно метался, затем хилиарх видимым усилием взял себя в руки и выдавил:

— Ладно, всего хорошего, петушок! Продолжай радовать нас, верных почитателей твоего клоунского таланта!

С этим Клеомед повернулся и пошел к двери.

— Никого к нему не пускать! — произнес он с нажимом на первое слово материализовавшемуся за широкой спиной Миарма Алкимаху. Тощий с готовностью закивал головой.

— Есть, командир!

— Ты меня хорошо понял? — не было не малейшего сомнения, что речь идет об Эльпинике. Собственно, никто, кроме нее, к Леонтиску и не ходил.

— Так точно, командир! Будет исполнено!

Конечно, она пришла. На следующий день, как обычно, в полдень, когда Полита принесла обед стражникам и арестанту.

Алкимах решительно загородил Эльпинике дорогу.

— Прости, госпожа, пускать не велено!

Тонкие брови сначала удивленно взметнулись вверх, затем грозно сошлись к переносице.

— Кем не велено?

При звуке этого голоса сердце в груди Леонтиска забилось учащенно.

— Братом твоим, господином Клеомедом.

— И по какой такой причине?

— Ты что, не знаешь, госпожа? — почти обиделся Алкимах. — Не слышала, какой разгром вчера устроил этот ваш заключенный? Клянусь Фебом, это невозможно!

— И тем не менее я хочу войти. Ты что, холоп, забыл наш уговор? Все остается в силе. Статер — тебе, Полита — твоему напарнику, все как обычно.

— Невозможно, госпожа! — с придыханием произнес тощий. Леонтиск увидел, что Миарм нервно облизал губы.

— Никак нельзя, — продолжал Алкимах, — мы ведь и сами бы рады, клянусь луком Феба, но приказ есть приказ. Понимаете ведь — нарушим, так не сносить нам головы.

Эльпиника отступать не собиралась.

— Хорошо, впусти меня в последний раз, и больше я не приду. Пять статеров!

— Не могу, госпожа!

— Десять! Всего на половину часа.

— Нет, невозможно! — простонал, закатывая глаза, тощий. От перспективы упустить такие деньги у него явственно подкашивались колени и отваливалась челюсть. Миарм тоже чуть не скулил, неотрывно глядя на Политу, скромно опустившую глаза и в то же время призывно поигрывавшую грудями.

— Пятнадцать, великие боги! На то время, которое будет достаточно твоему другу, чтобы получить быстрое удовольствие. Ну!

— Алкимах, давай пустим! — прошептал Миарм. — Я быстренько, раз-два. А?

— Не знаю, не знаю, — опустил глаза тощий. — Опасно это…

— Деньги все себе заберешь, — продолжал скулить людоед. — Слышишь? Со мной делиться не будешь. Договорились?

— А вдруг господин Клеомед узнает? Те, снаружи, ведь видели, как ты входила, госпожа. Они обязательно доложат!

— Хорошо, — вмешалась Эльпиника, — пусть будет двадцать статеров. Поделишься с верхними стражниками, и они тебя не сдадут.

Глаза Алкимаха заслезились, он часто-часто заморгал.

— А-а, ладно! — решился он. — Где наша не пропадала. Только денежки, госпожа, вперед, пожалуйста!

— Держи, кровопиец! — Эльпиника достала из-за спины тугой кожаный мешочек, развязала, отсчитала тощему двадцать монет. (Миарм, издав звериный рык, схватил Политу за руку и потащил девицу к дальней камере).

— О! уважаю! — прилипнув глазами к мешочку (изрядно, впрочем, похудевшему), протянул Алкимах. — Похоже, ты знала, что будем торговаться, госпожа?

— Кто ж твою натуру гнилую не знает, холоп? — усмехнулась Эльпиника.

— А сколько ты была готова дать? — глазки тощего заблестели от жадности. В этот момент он как никогда был похож на крысу. — Нет, ты не подумай, уговор дороже денег. Это я так, для интересу. Наверное, сильно продешевил, да?

— Наглец! — возмутилась девушка. — Я оценила тебя в десятку. Так что ты перебрал ровно вдвое!

— А-а, — успокоенно протянул Алкимах. — Тогда хорошо, проходи. Только, ради богов, близко к решетке не приближайся. У этого волосатого с головой непорядок. Он того, буйный.

— Ладно, ладно, иди! — махнула рукой девушка. — Не отнимай мое время, кажется, эти двое уже начали. Если что, я тебя позову.

— Хорошо, госпожа! — весело позвякивая монетами, Алкимах, пританцовывая, удалился в свой обычный угол и уселся там. Он был счастлив — поистине, это была лучшая сделка в его жизни.

Леонтиск медленно, чтобы не тревожить больную ногу, встал с лежака, приблизился к решетке. Он не решался взглянуть Эльпинике в глаза. Он сгорал от стыда из-за того, что не справился со своей частью плана, и боялся увидеть на лице девушки отпечаток презрения.

Однако она была далека от этого.

— Львенок, герой мой! — с нежностью сказала она, подошла к решетке и провела рукой по его покрытому ссадинами плечу. — Что эти негодяи сделали с тобой!

— Я не смог. — Раздувшиеся губы повиновались плохо. — Я все испортил.

— Нет, ты не виноват. Мы ведь не знали, что их будет так много.

— Все равно. Я должен был. А теперь… Старый царь и царевич Пирр… Они погибнут из-за меня, из-за того, что я…

— Нет! — хотя она говорила шепотом, казалось, что голос ее зазвенел. — Ты все равно сбежишь и спасешь своего Пирра. Мы уйдем, вместе!

— Что? — он поднял, наконец, взгляд. Ее глаза горели странным огнем.

— Я говорила, что люблю тебя? Нет? Тогда говорю сейчас! Мы уйдем, убежим отсюда. И будем вместе. Всегда!

Он почувствовал дрожь в руках и теплую волну, покатившуюся от затылка к плечам.

— Милая, ты хочешь бежать со мной? Но как? Когда?

— Сегодня, сейчас! Я все решила, только нужно действовать быстро. Как ты себя чувствуешь, сможешь справиться с тем, тощим, что в коридоре?

— Что? Но… Да, конечно, смогу! Но как? А второй? — он обескуражено потряс головой.

— Полита угостит его жбанчиком с вином, в котором почти треть — сонное зелье. Он уже, наверное, заснул. Главное — быстро покончить с этим, худым. Ты готов?

— Да, — ответил он, хотя еще не понимал, к чему он должен быть готовым. Но с этой девушкой, с этой невероятной авантюристкой он был готов на многое. На все.

— Стража! — вдруг во весь голос крикнула она. И добавила, уже тише:

— Руки мне на шею, быстро! и голоси!

— Что?

— Что-нибудь!

Она была божественно прекрасна в этот момент. Сверкающие глаза, порозовевшая кожа щек, дрожащие от волнения полураскрытые губы…

— Госпожа?

Из коридора раздался торопливый стук ног. Точно так же застучала кровь в висках Леонтиска. Боги, все снова!

— Дрянь! Ты предала меня! — заорал он, схватив девушку за шею и притянув ее к решетке. — Ведьма! Все из-за тебя!..

— По… Помогите! — жалобно простонала Эльпиника, извиваясь в сильных руках юноши. Он даже не подумал, что в самом деле чересчур сильно схватил ее.

— Ах ты, урод! — изменился в лице Алкимах. — А ну, отпусти, быстро! Миарм, сюда!

— Стерва!

— Помогите!

— Миарм, где же ты, зараза!

Все получилось превосходно.

Алкимах перехватил копье, ринулся к решетке, целя свой натренированный удар древком в живот. В тот же миг Леонтиск, повинуясь безмолвному приказу ее глаз, разжал пальцы. Отпрянув назад, она схватила стражника за руку и со всей силой, на какую способна женщина в состоянии аффекта, потянула к решетке.

— Что… Эй! — только и успел воскликнуть безмерно изумившийся Алкимах. В тот же миг его кисть перехватил Леонтиск и всем весом откинулся назад. Увлекаемое мощным рывком долговязое тело стражника встретило преграду ударом, от которого железная решетка загудела. Рука Алкимаха вывернулась под неестественным углом, а сам он безжизненным кулем сполз по прутьям и съежился на полу.

— Великая Мать! Получилось! — взвизгнула Эльпиника.

— Ключи! Ключи! — Леонтиска била дрожь. Он так плотно прижался к решетке, словно собрался пролезть между прутьями.

— Сейчас, — она присела на корточки, потянула стражника за пояс. Звякнула связка. — Который?

— Вот этот, длинный с круглой головкой. Быстрее, ради богов!

Ее руки тоже дрожали, поэтому в скважину она сразу попасть не смогла. Но, взглянув на перекосившееся от нетерпения лицо возлюбленного, взяла себя в руки. Поворот, лязг шестерней, еще один поворот. Скрипнув, дверь темницы отворилась, и Леонтиск оказался на свободе! Он выскользнул из клетки как нетерпеливое животное, поднял ее на руки, закружил, целуя в щеки и шею.

— Ты самая… удивительная! Ты смогла это. Боги, другой такой женщины на свете нет!

— Леонтиск, Леонтиск, мы еще не ушли! Поставь меня, нужно торопиться!

Он послушно опустил ее на пол.

— Теперь — туда, к клоаке. Живо!

— Ты готова лезть со мной в клоаку?

— Будешь должен и за это!

Взявшись за руки, они побежали по коридору.

У четвертой справа камеры их ожидал неприятный сюрприз: Миарм, вместо того, чтобы лежать в беспамятстве, сидел на лежаке с полной чашей в руке и мутным взглядом смотрел на Политу, стрекотавшую, словно сверчок.

— Ну, выпей еще, глотни, мой медвежонок! Ради меня! — юная киликийка самоотверженно пыталась выполнить свой долг.

— Я щас, малыш-шка, — слова давались стражнику с трудом, видимо, выпитое ранее зелье уже действовало, но пока еще не могло побороть его могучий организм. — Клянусь собакой, какое вино крепкое, а! Сейчас, сейчас выпью и мы с тобой повторим эту штуку, ну, когда ты вверх ногами… Только пойду посмотрю, чего там… шумят.

Тут блуждающий взгляд стражника наткнулся на оторопевших от неожиданности беглецов. Изумление частично освежило его разум.

— Чтоб меня демоны сожрали! — взревел Миарм. — Опять ты? Бежать? Ну, нет!

С проклятьем людоед тяжело вскочил на ноги. Полита испуганно смотрела из-за его спины.

— Бежим, бежим! Не задерживайся! — прикрикнула Эльпиника на Леонтиска, который колебался: нырнуть в камеру и попытаться успокоить Миарма так же, как тощего, или брать руки в ноги. Повинуясь приказу, он побежал вперед. За его спиной слышалось торопливое шлепанье ног Эльпиники и громогласные проклятия Миарма.

— Стой, урод! Стой! Алкимах! Стража! Эй, кто-нибудь! Ах, дрянь, опоила!

Уже поворачивая под ведущую налево арку, Леонтиск оглянулся и увидел, что стражник, придерживаясь за решетку, вывалился в коридор. При этом он продолжал во весь голос орать.

— Скорее, скорее! — закричала Эльпиника.

Они забежали в широкое квадратное помещение, освещенное дневным светом, лившимся из двух зарешеченных бойниц-окошек под самым потолком. У дальней стены находился огражденный невысоким бордюром колодец, из которого раздавался шум бегущей воды и неслось резкое зловоние. Юноша и девушка подошли к краю колодца, одновременно глянули вниз. В сумерках, ниже переходивших в почти непроглядную тьму, на глубине не менее тридцати локтей поблескивала пузырящаяся поверхность потока.

— Великая Мать! — побледнела Эльпиника. — Я забыла веревку! У Политы, в корзине! Что же делать?

В этот момент, перекрывая шум клоаки, раздался грохот слетающих по лестнице ног. Боги! Как стражники могли спохватиться так быстро?

— Они там, там, у «вонючки»! За ними, придурки! — истошно вопил Миарм.

Выбирать не приходилось.

— Будем прыгать! — решился Леонтиск и посмотрел ей в глаза. — Сначала я, потом ты. Сможешь?

Она еще раз глянула вниз, стиснула зубы.

— Страшно! А если там мелко?

— Здесь невысоко, не разобьемся! Я поймаю тебя внизу. Хорошо?

Она не отвечала.

— Надо прыгать, слышишь? Надо! — он схватил ее за руки. — Для чего ты столько преодолела? Чтобы струсить в конце? Решайся!

Леонтиск сильно встряхнул ее за плечи.

— Ну хорошо, хорошо! — чуть не плача, выдавила она. — Только ты первый. Прыгай! Они уже близко.

Резко выдохнув, он шагнул в зев колодца. Покрытые зеленой слизью стенки стремительно полетели вверх. Через миг по пяткам ударила вода. В потоке было не мелко. Он погрузился с головой, оттолкнулся от покрытого липучей массой дна, хлебанул воды, вынырнул, отплевываясь и тяжело дыша. Хотя все это происходило какие-то несколько мгновений, поток уже на десяток локтей отнес его от светлого пятна, плясавшего на воде прямо под трубой колодца. Тремя резкими, до хруста в сухожилиях, махами, Леонтиск достиг края канала, зацепился руками за осклизлые камни, рывком вытащил тело из воды. Ударился больным коленом и едва не потерял сознание от боли, каким-то чудом не скатился вниз. Удержался, обламывая ногти, повиснув грудью на остром краю, загребая здоровой ногой и со свистом вдыхая воздух сквозь сжатые зубы. Между стеной и краем канала действительно проходила узкая — не более двух локтей — полка, на которую молодой воин и выполз, задыхаясь и обтекая. Страшно хотелось полежать, хотя бы чуть-чуть, совсем недолго.

— Леонтиск!

Голос Эльпиники, усиленный трубой колодца, заставил Леонтиска вскочить на ноги.

— Эльпиника! Эльпиника, прыгай! Прыгай! — закричал он изо всех сил, боясь, что она не расслышит его из-за шума воды. Он подбежал под самое отверстие колодца и, перегнувшись, рискуя свалиться в воду, посмотрел вверх.

Она его увидела, на бледном лице блеснула улыбка.

— Великие боги! Леонтиск, ты жив!

— Прыгай, прыгай немедленно! Эльпиника! — закричал он, срывая голос.

— Не могу. Прости! Не могу себя заставить. Беги один! Беги, мой Львенок!

За спиной Эльпиники что-то замелькало, раздались мужские голоса.

— Она здесь! Где этот? Он спустился вниз! А ну!

Вскрик. Леонтиск увидел грубую пятерню, упавшую девушке на плечо и оттащившую ее от проема колодца. Затем ее голос:

— Ты что, мерзавец? Убери руки! — и уже с истерикой, надрывом:

— Леонтиск, беги! Они ничего мне не сделают! Я — дочь Демолая! Беги!

Крик прервался. Снова раздались мужские голоса.

— Он там!

— Что делать?

— Лестницу, веревку, болваны! Живо!

Дальше ждать Леонтиск не стал. Прошептав самое гнусное из известных ему ругательств, он повернулся и побежал по карнизу вверх по течению, как ему велел Терамен. Через несколько мгновений убогий отблеск света, падавший из колодца, остался позади. Леонтиску пришлось двигаться в кромешной тьме, наполненной сыростью, удушливым смрадом испражнений и звенящим гулом воды. Левой рукой беглец держался за стену, а ноги ставил очень осторожно, чтобы не споткнуться или не наступить мимо полки. Леонтиск подозревал, что ему может просто не хватить сил выбраться из канала во второй раз. Боль в избитом, опухшем теле, которую он совершенно не замечал в первые напряженные минуты побега, теперь дала о себе знать с удвоенной яростью. Колено при каждом шаге отправляло в мозг огненную стрелу, от которой мутился рассудок, а перед глазами плыли огненные круги. Больше всего молодой воин боялся потерять сознание и попасть в руки преследователям. Сейчас, когда свобода так близка! Только этот страх поддерживал в Леонтиске волю передвигать ноги, все остальные чувства поблекли перед режущей, пилящей, жгущей все тело болью.

Левая рука юноши, скользившая по стене, вдруг провалилась в пустоту. Слева ударил поток воздуха, раздался звук нового бурлящего потока. «Боковое ответвление!» — вспомнил Леонтиск. Два поворота он должен миновать, в третьем его будут ожидать люди Терамена. Вперед! Вдохнув полной грудью напитанный сыростью и тошнотворными запахами воздух, молодой воин с максимальной доступной ему бодростью заковылял вперед. Через боковой поток, плевавшийся холодными брызгами, были переброшены решетчатые мостки, имевшие перила только с одной стороны. На самой середине этого трясущегося скользкого мостика Леонтиск впервые услышал звук погони. Топот и звуки голосов, сперва едва слышные за шумом клоаки, постепенно приближались. Неудивительно, что скорость преследователей, здоровых, свежих и наверняка имеющих при себе факел, была выше, чем у измученного и идущего наощупь беглеца.

Леонтиск прибавил бы шагу, если б мог, но это было свыше его человеческих сил. Теперь он уже не выбирал, куда поставить ногу. Спотыкаясь, скользя, задыхаясь, он не шел вперед, а продирался сквозь собственные боль и слабость. Ни малейшего просвета впереди, никакого намека на то, далеко ли еще до второго поворота.

Вперед! Вдох, хриплый выдох. Ногти левой руки скребут по влажному камню. Колено пульсирует жидким огнем, но если ногу ставить чуть боком, то боль не такая сильная. Вдох — выдох. Сердце стучит не в груди, а в ушах, причем так, что того гляди порвутся перепонки. На языке соленый вкус крови. Вперед!

Шум погони за спиной усилился. Уже стали различимы отдельные голоса, возбужденные, подбадривающие.

Вперед! Лучше сдохнуть, упав в воду и захлебнувшись в городских испражнениях, чем быть снова позорно возвращенным в камеру, взглянуть в торжествующие глаза Клеомеда. Вдох. Легкие вибрируют от натуги. Проклятое колено! Неужели эта пытка когда-нибудь кончится? Выдох. Эльпиника — что будет с ней? Стоп! Не расслабляться, не жалеть ее! Не жалеть себя! Потом. Все — потом. Вперед!

— Эй, я вижу кровь! Ему далеко не уйти. Поднажми, ребята, быстрее! — закричал кто-то из преследователей. Леонтиску показалось, что голос прозвучал прямо у него за спиной. Оглянулся через плечо. Они были уже недалеко и не видели его только потому, что были ослеплены светом своих факелов.

— Тут поворот! — воскликнул другой голос.

Преследователи замешкались у бокового ответвления.

— Смотри-ка, точно!

— Наверное, он свернул туда. Видишь, там вон. Вроде мокрые следы.

— Где?

— Да вон там. Посвети. А, может, и не следы… Демон его знает! Что будем делать? Делиться?

— Ща покумекаем. А здесь что?

— Кровь! Ага, значит, прямо пошел, сукин кот, прямо!

— Прибавь шагу. И смотри внимательно. Он может где-нибудь спрятаться.

— Да где он тут спрячется?

— Да где угодно! В какой-нибудь нише или под мостиком, или еще где… Так что смотри в оба. Упустим — шкуры не спасти.

— Этточно.

Несмотря на шум воды, эту беседу Леонтиск слышал почти совершенно четко. На мгновенье у него и в самом деле промелькнула мысль забиться в какую-нибудь щель и затаиться, пропустить погоню мимо себя. Увы, в густой, словно чернила, темноте он не был способен разглядеть ничего, что могло бы послужить убежищем. Разве что превратиться в рыбу и прыгнуть в бурлящий поток? Но, наверное, и рыба не смогла бы выжить в этой зловонной, загаженной воде.

Вперед, не останавливаться ни на миг! Где же, великие боги, этот второй поворот? Ссадина, рассекающая бровь, открылась и сочилась кровью. Быстрее, быстрее! Ноги тяжелые, как мраморные колонны. Если он упадет в воду, не удержится на поверхности и мгновения, сразу уйдет на дно. Где же поворот? За спиной слышен топот. Неужели все пропало? Нет! Вперед!

Из-под ног с визгом бросилась крыса. От неожиданности Леонтиск неловко ступил больной ногой. В глазах вспыхнули лиловые круги. Он зашатался на самом краю дорожки, судорожно цепляясь за стену. Полетевший из-под ступней щебень посыпался в поток.

— Тихо, я что-то слышал! — воскликнул стражник, шедший первым. — А ну, Фокист, дай-ка факел. Нет, тот, маленький!

Запалив новый факел, стражник с размаху бросил его вперед, в темноту. Треща и извергая искры, горящий снаряд полетел прямо на Леонтиска. Надеяться остаться незамеченным ему больше не приходилось, поэтому он обернулся, чтобы хотя бы попытаться перехватить факел в полете — было такое упражнение в агеле.

— Вот он! — стражники тут же увидели беглеца: оборванного, избитого, теряющего сознание от боли и изнеможения.

Поймать не удалось, тело совершенно не слушалось рефлексов. Леонтиск только смог сбить факел предплечьем, чтобы он не упал в воду, и, с трудом нагнувшись, поднял его.

— Хватай его, ребята!

От преследователей его отделяло шагов тридцать. Леонтиск повернулся, чтобы поискать более узкое место, где можно было бы защищаться, и тут в круге света, отбрасываемого факелом, увидел второй поворот. Он был совсем рядом, в каких-нибудь пятнадцати шагах. Решив стать на мосту, молодой воин заковылял вперед. К счастью, ширина дорожки не позволяла преследователям гнаться за ним во всю прыть, так что Леонтиск успел добраться до шаткого мостика — точного подобия первого — и, повернувшись к врагам, встать на его середине. Дюжиной локтей ниже течение бокового потока, врезаясь в воды главного, создавало стремительный пенный водоворот, довольно пугающий на вид.

— Ну что, собаки, кого забрать с собой в Тартар? — севшим голосом крикнул Леонтиск. Окровавленный, страшный, с горящим факелом в руке, он был похож на какого-то темного бога, преследуемого силами дня: израненного, загнанного в угол, отчаявшегося, и этим вдвое опасного. Достигнув начала моста, стражники поневоле остановились. Их было не менее десятка, и в любом другом случае они бы не раздумывая набросились на беглеца всей стаей. Но сейчас их численное преимущество не играло большой роли, ибо на мостик мог взойти только один. И, глядя на шатающиеся даже под тяжестью беглеца полусгнившие стропила моста и на зловещую пенную воронку под ним, некоторое время никто из стражей не решался ступить на скользкие вибрирующие доски. Увидев нерешительность стражников, Леонтиск захохотал.

— Что, наложили в штаны, храбрецы? — выкрикнул он. — Сдохнуть боитесь? И правильно делаете! Потому что по крайней мере одного из вас я заберу с собой туда!

Указательным пальцем свободной руки Леонтиск показал вниз, в зев водоворота. Читая растерянность на лицах не ожидавших такого поворота преследователей, он почувствовал прилив пьянящей бодрости и снова захохотал во все горло. Он был готов поступить именно так, как сказал, так как в спасение уже не верил и жизнью своей больше не дорожил.

— Гляньте, он же совсем безумный, клянусь копьем Паллады! — пробормотал один из стражников, выделявшийся длинным мясистым носом.

— Безумный, разумный — какая разница! — нервно проговорил другой, стоявший позади него (из-за узости дорожки стражники были вынуждены идти гуськом). — Брать его надо, вот и вся недолга!

— Не-е, старшой, я первый не полезу! — решительно заявил носатый. — Что-то мне не улыбается в этом дерьме жизнь свою закончить из-за какого-то спятившего молодчика. Ты у нас двойные получаешь, вот и лезь сам, подставляй свою задницу. А я, если что, твоей супруге цветы принесу, все, как положено.

Предводитель стражников не отреагировал на это заявление подчиненного, лишь посерел лицом и пожевал губами.

— Может, есть добровольцы? — спросил он наконец. — Если кто вызовется, я доложу о том господину хилиарху. Ручаюсь, он не обидит. Монет насыплет, а может, глядишь, и десятником храбреца поставит.

— Тогда давай я попробую, сотник, — отозвался из середины круглолицый верзила с вьющимися, очень грязными волосами. — Авось справлюсь. Только, это, копейцо дайте…

— Давай, Фокист, проходи! — повеселел начальник. — Я всегда знал, что ты у нас самый боевитый. Ну, молодец! Наградит тебя господин Клеомед, вот увидишь.

— Наградить-то наградит, — буркнул носатый. — Ежели будет токмо, кого награждать.

— Молчать, Терхилл! Сам трус, так не разлагай дисциплину! — прикрикнул сотник. — Ты за свое поведение еще ответишь. И передо мной, и перед хилиархом. А ну, пропусти героя!

Мгновенно погрустневший носатый стушевался и, подобно другим, вжался в стену, давая храбрецу возможность пробраться к мостику.

— Эй, копье ему дайте! — скомандовал старший. — И факела сюда, светите, матерь вашу! А ты, Фокист, копьем-то сильно не маши. В ногу его ткни или куда, чтоб не рыпался, и будет.

— А если в пузо? — принимая широкой ладонью копье, поинтересовался доброволец. — В пузо нельзя, что ли?

— И думать не моги! — отрезал сотник. — В ногу или в руку там, но чтоб не насмерть. Это у господ вроде бы как важный жалоз… зажол… заложник, во! Он им только живой нужный, а дохлый нет.

— Дела-а! — протянул Фокист. На его лице, не обезображенном присутствием сильного интеллекта, появилась кислая мина. — Лады, попробую так. Точно, говоришь, хилиарх за геройство меня отблагодарит?

— О, не сомневайся! — поспешил уверить его сотник. — Еще как!

— Тогда пойду геройничать, — вздохнул Фокист, ухватил покрепче копье и с опаской ступил на первую доску моста.

— Ба! — закричал Леонтиск. — Ты погляди! Нашелся-таки храбрец? Ну, давай попляшем, стражничек, покачаемся!

Он, морщась от боли в колене, стал раскачивать мост из стороны в сторону. Доски затрещали. Фокист остановился.

— Ага, страшно? — засмеялся Леонтиск. — Тогда вот тебе еще, для пущего веселья!

Опустив факел, он в припадке охватившего его лихого безумия поджег веревку, натянутую по краю моста на уровне пояса и служившую поручнями. Несколько мгновений сырая веревка загораться не хотела, но затем принялась пропитывавшая ее смола и дело пошло.

— Сумасшедший! Я же говорил — сумасшедший! — воскликнул, оглядываясь, словно ища поддержки, носатый. Но все смотрели вперед.

Несмотря на все старания Леонтиска, Фокист не позволил себя запугать. Возможно, он являлся безрассудным смельчаком, или же страстно хотел получить награду, а, может быть, просто был настолько туп, что не внимал инстинкту самосохранения. Так или иначе, он медленно, выставив вперед копье, наступал на размахивающего факелом беглеца. Леонтиск понимал, что больная нога лишает его возможности увернуться, и поэтому готовился только к тому, чтобы выбрать удобный момент, прыгнуть на противника и утянуть его в водоворот.