Романы Александра Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

      Персерен в течение всей своей жизни слыл ловкачом, и, дабы сохранить эту свою репутацию и за гробом, он позаботился о том, чтобы хорошенько поводить за нос смерть: он скончался как раз тогда, когда его воображение начало иссякать. После него остались один сын и одна дочка, достойные его имени; сын - смелый закройщик, точный, как циркуль, дочка - вышивальщица и художница, создававшая прекрасные узоры для вышивок.
      Свадьба Генриха IV и Марии Медичи, замечательные траурные наряды названной королевы и несколько слов, вырвавшихся у г-на де Бассомпьера, короля щеголей того времени, обеспечили процветание и второму поколению Персеренов.
      Копчино Кончини и его жена Галигаи, блиставшие после этого при французском дворе, пожелали итальянизировать французский костюм и выписали портных из Флоренции. Но Персерен, задетый за живое в своем патриотизме и самолюбии, обратил в ничто чужеземцев своими рисунками узорчатой парчи и своей неподражаемой вышивкой гладью. Дело кончилось тем, что сам Кончини первым отказал своим соотечественникам и так высоко оценил таланты французского мастера, что одевался лишь у него и в тот день, когда Витри застрелил его на мостике во дворе Лувра, на нем был сшитый у Персерена костюм. Этот костюм парижане с удовольствием разорвали на части вместе с прикрываемой им человеческой плотью.
      Несмотря на благоволение, которым пользовался Персерен у Кончини, Людовик XIII не обрушил на него кары, великодушно простив его, сохранил за ним его должность. К тому времени, когда Людовик XIII Справедливый явил столь великий пример беспристрастия, Персерен успел уже воспитать двоих сыновей, и один из них испробовал свои силы на свадьбе Анны Австрийской, изготовил для кардинала Ришелье тот самый испанский костюм, в котором кардинал протанцевал сарабанду, создал костюмы для трагедии "Мирам" и пришил к плащу герцога Бекингэма жемчуг, которому суждено было просыпаться на паркет Лувра.
      Стать знаменитым нетрудно, если довелось одевать герцога Бекингэма, Сен-Мара, мадемуазель Нинон, де Бофора и Марион де Лорм. И к моменту кончины своего отца Персерен III был в апогее славы.
      Тот же Персерен III, старый, прославленный и богатый, одевал и Людовика XIV. У него не было сына, и это составляло печаль его жизни, так как вместе с ним угасала династия, но у него было несколько подающих надежды учеников. У него были также карета, имение, самые рослые во всем Париже лакеи и, по специальному разрешению короля, свора гончих. Он одевал де Лиона и Летелье, оказывая им своеобразное благоволение, но, будучи политиком, воспитанным на государственных тайнах, он никак не мог сделать удачный костюм Кольберу. Это необъяснимо, но тем не менее это так. Великие люди, в чем бы их таланты ни проявлялись, живут неуловимыми и неощутимыми на глаз побуждениями; они действуют, не зная и сами, что именно побуждает их к тому или иному поступку. Великий Персерен (а великим был прозван, вопреки династическим обыкновониям, последний из них) вдохновенно кроил юбку для королевы, придумывал особый фасон плаща для королевского брата или вышивку для какого-нибудь уголка чулок принцессы Генриетты, его супруги, но, несмотря на все свои дарования, не мог запомнить мерку Кольбера.
      - Этот человек, - нередко говаривал он, - мне положительно не дается, и я никогда не увижу его в хорошо сшитом костюме, хотя этот костюм и сшит моею иглой.
      Само собой разумеется, что Персерен обшивал Фуке, и последний чрезвычайно ценил его мастерство.
      Персерону было близко к восьмидесяти, но он все еще был полон сил и вместе с тем до того сухощав, что придворные остряки утверждали, будто ему грозит опасность сломаться. Его слава и состояние были настолько внушительны, что брат короля, и он же некоронованный король щеголей, брал его под руку, беседуя с ним о модах, и даже наименее склонные к платежам придворные, и те не осмеливались затягивать с ним расчеты, ибо Персерен шил в кредит не более одного костюма и никогда не брался за второй, пока не был оплачен первый.
      Легко догадаться, что подобный портной отнюдь не гнался за заказчиками; напротив, он был почти недоступен для тех, кто обращался к нему впервые. Вот почему Персерен отказывался обшивать третье сословие или новоиспеченных дворян. Ходила даже молва, утверждавшая, что в благодарность за подаренное Персереном парадное кардинальское одеяние Мазарини сунул ему в карман дворянскую грамоту.
      Персерен был остроумен и злоречив. Говорили, что он порядочный волокита и что при своих восьмидесяти годах он снимает мерку, чтобы сшить дамский корсаж, достаточно твердой рукой.
      Вот к этому ремесленнику-вельможе и повез д'Артаньян отчаявшегося Портоса.
      - Смотрите, дорогой даАртаньян, оградите знатность такого человека, как я, - говорил Портос по дороге, - столкновения с наглостью этого Персерена, который, должно быть, ре слишком учтив; считаю нужным предупредить, что, если он позволит себе непочтительность, я задам ему хорошую трепку.
      - Будучи рекомендованы мною, - отвечал даАртаньян - вы можете ни о чем не тревожиться и могли бы не тревожиться даже в том случае, если б были совсем не тем, чем являетесь. Или, быть может, Персерен в чемнибудь виноват перед вами?
      - Мне кажется, что однажды...
      - Ну, так что же случилось однажды?
      - Я послал Мушкетона к бездельнику, который звался этим именем.
      - Что же дальше?
      - И этот бездельник отказался шить на меня.
      - Здесь что-то не то, и это недоразумение нужно выяснить. Мустон, несомненно, напутал.
      - Все может быть.
      - Он смешал имена.
      - Возможно; этот мошенник Мустон никогда не помнит имен.
      - Словом, я беру это дело целиком на себя.
      - Отлично.
      - Велите остановить карету, Портос; мы приехали.
      - Как, уже! Да ведь мы у Центрального рынка; а вы говорили, что Персерен живет на углу улицы АрбрСек.
      - Это верно, по посмотрите-ка хорошенько.
      - Я смотрю и вижу...
      - Что же вы видите?
      - Что мы возле рынка, черт подери.
      - Но не хотите же вы, чтобы нагни лошади вскарабкались на карету, которая перед нами.
      - Разумеется.
      - Ни чтобы предшествующая карета наехала на ту, что стоит перед нею.
      - Еще того меньше.
      - Ни чтобы та, вторая карета протащилась на брюхе по тридцати или сорока впереди стоящим каретам, которые прибыли раньше, чем мы.
      - Ах, бог мой! Вы правы.
      - То-то же!
      - Сколько народа, сколько народа!
      - Каково?
      - Что же они тут делают, эти люди?
      - Ответ очень прост - они дожидаются своей очереди.
      - Вот тебе на! А может быть, актеры Бургундского отеля перебираются на новое место?
      - Нет, мой дорогой. Это очередь к Персерену.
      - И нам также придется ждать?
      - Нет, мы с вами будем хитрее и не столь спесивы, как все остальные.
      - Что же мы сделаем?
      - Мы сейчас выйдем из кареты, проберемся через толпу пажей и лакеев и войдем в дом, даю вам в этом честное слово, особенно если первым двинетесь вы.
      - Идем, - сказал на это Портос.
      И, выйдя из кареты, они направились к дому портного.
      Причиной этого скопления народа и толчеи было то, что дверь Персерена была заперта, и лакей, стоявший у входа, объяснял знатным заказчикам, что в настоящий момент г-н Персерен решительно никого не может принять. Тот же лакей конфиденциально сообщил одному вельможе, к которому благоволил, что г-н Персерен занят пятью костюмами для короля и обдумывает у себя в кабинете украшения, цвет и покрой этих костюмов.
      Иные, удовлетворившись этим ответом, возвращались домой, в восторге от того, что могут распространить его дальше, другие же, более упорные и настойчивые, требовали, чтобы дверь была открыта немедленно, и среди этих последних бросались в глаза три кавалера с голубой орденской лентой, которым предстояло принять участие в балете на празднестве в Во, ведь балет, разумеется, не состоится, если на них не будет костюмов, скроенных рукой великого Персерена.
      ДаАртаньян, пустив перед собой Портоса, силой прокладывавшего путь сквозь толпу, добрался наконец до прилавков, за которыми подмастерья отбивались, как могли, от заказчиков. Мы забыли упомянуть, что Портоса, наравне с прочими, не хотели пропустить в дом, но д'Артаньян, выйдя вперед, произнес: "Именем короля", - после чего они беспрепятственно прошли в дверь.
      Этим бедным ребятам - мы имеем в виду подмастерьев - приходилось несладко, и они, в меру сил, пытались удовлетворить в отсутствие хозяина нетерпеливые требования заказчиков, прерывая порой стежок, чтобы ввернуть несколько слов, и когда чья-нибудь оскорбленная гордость или обманутые надежды порождали опасность слишком бурного объяснения, тот, на кого обрушивались особенно яростные нападки, внезапно нырял под прилавок и скрывался под ним.
      Вереница недовольных вельмож являла собою картину, во многих отношениях весьма любопытную.
      Капитан мушкетеров, отличавшийся быстрым и верным взглядом, сразу же оценил ее по достоинству. Но после того как он бегло оглядел отдельные группы, взгляд его остановился на человеке, сидевшем на табурете прямо против него, причем голова этого человека лишь слегка возвышалась над укрывавшим его прилавком. Это был мужчина лет сорока, с меланхоличным и бледным лицом, с добрыми, светящимися умом глазами. Он рассматривал даАртаньяна и всех других, подперев рукой подбородок, как спокойный и любознательный наблюдатель. Заметив и узнав нашего капитана, он надвинул на глаза шляпу.
      Этот жест, быть может, и привлек внимание даАртаньяна. Если наше предположение правильно, то человек с опущенной шляпой достиг результата, явно не соответствовавшего его намерениям.
      Костюм этого человека был достаточно прост, парик на его голове - самый обыкновенный, и не очень наблюдательные заказчики могли бы счесть его простым подмастерьем, присевшим на табурет за дубовым прилавком и тщательно вышивающим по сукну или бархату.
      Впрочем, он слишком часто нагибал голову, чтобы успешно работать руками,
      ДаАртаньян не дал себя обмануть и тотчас же понял, что если этот человек и работает, то уж, конечно, не над какой-нибудь тканью.
      - Вот оно что, - сказал капитан, обращаясь к этому человеку, - итак, вы превратились в портного, мой дорогой господин Мольер?
      - Тише, господин ДаАртаньян! Тише, бога ради, молчите! Ведь вы меня выдаете, меня узнают.
      - Что же в этом плохого?
      - Плохого тут нет, но...
      - Но вы хотите сказать, что и хорошего тоже, не так ли?
      - Увы, вы правы, так как я, уверяю вас, был занят рассматриванием очень интересных фигур.
      - Продолжайте, господин Мольер. Продолжайте.
      Вполне понимаю, насколько это интересно для вас... и но " стану мешать вам в этом занятии, но с условием - скажите, где господин Персерен?
      - Охотно скажу - он в своем кабинете. Только...
      - Только проникнуть к нему невозможно?
      - Он и впрямь совершенно недосягаем.
      - Для всех?
      - Для всех. Он привел меня в эту комнату, чтобы я йог предаться в свое удовольствие наблюдениям, после чего удалился к себе.
      - В таком случае, дорогой господин Мольер, пойдите и скажите ему, что я здесь, хорошо?
      - Я! - вскричал Мольер тоном честной собаки, у которой хотят отнять доставшуюся ей на законном основании кость. - Я должен оторваться от моего дела? Ах, господин ДаАртаньян, до чего же вы дурно ко мне относитесь!
      - Если вы тотчас же не отправитесь предупредить Персерена о том, что я здесь, дорогой господин Мольер, - вполголоса сказал ДаАртаньян, - то и я не покажу вам одного из моих друзей, который пришел вместе со мной и тем и предупреждаю вас.
      - Вот того, да?
      - Да.
      Мольер оглядел Портоса взглядом, проникающим в сердца и умы. Этот осмотр показался ему, очевидно, многообещающим, так как он сразу же встал и прошел в соседнюю комнату.
      XXXI
      ОБРАЗЦЫ
      В этот момент толпа начала расходиться, бросая в каждом углу обширного помещения мастерской ворчание или угрозу; она напоминала собой океан во время отлива, оставляющий на прибрежном песке водоросли и пену.
      Спустя десять минут появился Мольер и сделал из-за портьеры знак даАртаньяну. ДаАртаньян поспешил вслед за ним, увлекая вместо с собой Портоса. По довольно запутанным коридорам Мольер привел их в кабинет Персерена. Старик, засучив рукава, перебирал куски роскошной парчи, затканной золотыми цветами. Он хотел посмотреть, какова игра этой ткани при том или ином освещении.
      Заметив входящего даАртаньяна, он отложил материю и пошел навстречу ему, не изображая особых восторгов, без чрезмерных любезностей, но с соблюдением должной учтивости.
      - Господин капитан мушкетеров, - обратился он к д'Артаньяну, - вы, конечно, простите меня, не так ли, но я страшно занят.
      - Да, да, господин Персерен, слышал, знаю, - костюмами короля. Говорят, что вы шьете его величеству три новых костюма?
      - Пять, сударь, пять!
      - Три или пять, меня это нисколько не беспокоит. Ведь я знаю, что они будут самыми красивыми на всем свете.
      - Да, да, так думают все. Когда они будут закопчены, тогда и станут самыми красивыми на всем свете, по буду оспаривать. Но прежде их следует сшить, господин капитан, а для этого необходимо время.
      - О, у вас еще дна дня впереди, и времени в вашем распоряжении даже больше, чем нужно, господин Персерен, - сказал ДаАртаньян, напуская на себя полнейшее равнодушие.
      Персерен поднял голову, как человек, не привыкший к тому, чтобы ему перечили даже тогда, когда дело идет о какой-нибудь его прихоти, но даАртаньян по обратил никакого внимания на чело прославленного портного, чародея парчи, которое начало заволакиваться тучами. Он произнес:
      - Дорогой господин Персерен, я привел к вам заказчика.
      - Что вы, что вы! - угрюмо бросил портной.
      - Господина барона дю Валлона де Брасье де Пьерфона, - продолжал ДаАртаньян.
      Персерен отвесил поклон, не вызвавший никакого чувства симпатии в грозном Портосе, который с той поры, как вошел в кабинет, не переставал искоса смотреть на портного.
      - Одного из моих ближайших друзей, - добавил в заключение ДаАртаньян.
      - К услугам господина барона, но не сейчас, а немного спустя.
      - Немного спустя? Но когда же?
      - Тогда, когда буду располагать временем.
      - То же самое вы сказали моему слуге, - проворчал с недовольным видом Портос.
      - Возможно, - ответил портной, - я почти всегда занят по горло.
      - Друг мой, - назидательно заметил Портос, - когда хочешь, время найдется.
      Персерен побагровел, что у стариков, кожа которых поблекла от старости, всегда является опасным симптомом.
      - Сударь, - буркнул он, - вы вольны заказывать себе платья у кого вам будет угодно.
      - Погодите, Персерен, погодите, - произнес примирительным тоном капитан мушкетеров, - вы сегодня не слишком любезны. Ну что ж, я произнесу одно слово, которое заставит вас покориться. Барон дружен по только со мной, он к тому же один из друзей господина Фуке.
      - Так, так! - промолвил портной. - Это меняет дело, да-да, меняет. Затем, повернувшись к Портосу, он спросил: - Господин барон из числа сторонников господина суперинтенданта?
      - Я сам по себе, - вскрикнул Портос, и как раз в этот момент поднялась портьера, давая проход еще одному свидетелю этой сцепы.
      Мольер наблюдал. Д'Артаньян смеялся. Портос мысленно сыпал проклятиями.
      - Дорогой Персерен, - поклонился ДаАртаньян, - вы сошьете костюм господину барону; это я прошу вас об этом.
      - Ради вас - ну что ж, не возражаю, господин капитан.
      - Но это еще не все; вы безотлагательно приметесь за этот костюм.
      - Раньше чем через неделю - немыслимо.
      - Но это все равно, как если бы вы решительно отказали: этот костюм необходим для празднества в Во.
      - Повторяю, что это немыслимо, - настаивал на своем упрямый старик.
      - Нет, нет, дорогой господин Персерен, погодите отказываться, в особенности если об этом прошу вас и я, - произнес у двери ласковый голос, заставивший даАртаньяна насторожиться. Это был Арамис.
      - Господин д'Эрбле! - воскликнул портной.
      - Арамис! - пробормотал даАртаньян.
      - А, наш епископ! - приветствовал его Портос.
      - Здравствуйте, даАртаньян! Здравствуйте, милый Портос! Здравствуйте, дорогие друзья! - сказал Арамис. - Так вот, любезнейший господин Персерен, сшейте костюм господину барону, и я ручаюсь, что, сшив его, вы доставите удовольствие господину фуке.
      Произнеся эти слова, он сделал знак Персерену, гласивший: "Берите заказ и прощайтесь с ними". Арамис, по-видимому, пользовался у Персерена даже большим влиянием, чем даАртаньян; во всяком случае, портной поклонился, показывая тем самым, что он соглашается, и, повернувшись к Портосу, сухо заметил:
      - Отправляйтесь к моим подмастерьям, они снимут с вас мерку.
      Портос покраснел так, что на него было страшно смотреть.
      ДаАртаньян понял, что вот-вот разразится гроза, и, обращаясь к Мольеру, вполголоса произнес:
      - Дорогой господин Мольер, вы видите пред собой человека, который считает, что он подвергнет поношению свою честь, если позволит снять мерку со своих костей и своей плоти, дарованных ему господом богом; присмотритесь к этой весьма примечательной личности и используйте, мой высокочтимый Аристофан, свои наблюдения.
      Мольер не нуждался в этом совете, он и так не спускал глаз с барона Портоса.
      - Сударь, - сказал он, обращаясь к последнему, - если вы соблаговолите пройти вместе со мной, я устрою так, что закройщик, снимая с вас мерку, ни разу не прикоснется к вам.
      - Но как же он это проделает, друг мой?
      - Я утверждаю, что, снимая с вас мерку, вам не будут докучать локтями, футами или дюймами. Это новый способ, придуманный нами для знатных господ, которые настолько чувствительны, что не могут позволить какойнибудь деревенщине касаться и ощупывать их. Мы сталкивались с людьми, которые не в состоянии вынести, чтобы с них была снята мерка, - ведь и в самом деле подобная церемония оскорбляет, по-моему, естественное достоинство человека, - так вот, если и вы, сударь, случайно принадлежите к разряду таких людей...
      - Черт возьми, полагаю, что да.
      - Отлично, господин барон; в таком случае все устроится как нельзя лучше, и вы будете первым, кто испытает на себе придуманный нами способ.
      - Но как же все-таки снимут эту чертову мерку?
      - Сударь, - ответил, отвешивая поклон, Мольер, - если вы соблаговолите пройти вместе со мной, вы убедитесь в этом собственными глазами.
      Арамис наблюдал эту сцену с неослабным вниманием. Быть может, он думал, основываясь на интересе, проявляемом к ней даАртаньяном, что и он уйдет из кабинета портного вместе с Портосом, чтобы не упустить развязки столь забавно начатой сцены. Но, несмотря на всю свою проницательность, Арамис все же ошибся. Ушли только Портос и Мольер. ДаАртаньян остался у Персерена. Почему же он там остался? Из любопытства, и только; может быть, и ради того, чтобы провести несколько лишних мгновений в обществе Арамиса, своего доброго старого друга. После того как Портос и Мольер удалились, д'Артаньян подошел к епископу, что, по-видимому, не входило в планы последнего.
      - И вам нужно новое платье, не так ли, дорогой друг?
      Арамис усмехнулся.
      - Нет.
      - Но ведь вы поедете в Во?
      - Поеду, но без нового платья. Вы забываете, дорогой даАртаньян, что ваннский епископ не настолько богат, чтобы шить себе новое платье к каждому празднеству,
      - Ба, - сказал, смеясь, мушкетер, - а поэмы, разве мы их больше не пишем?
      - О даАртаньян, - проговорил Арамис, - подобную чепуху я давно уже выбросил из головы.
      - Так, так, - произнес даАртаньян, отнюдь не уверенный в том, что Арамис говорит правду.
      Что касается Персерена, то он снова погрузился в рассматривание своей парчи.
      - Не думаете ли вы, дорогой даАртаньян, - улыбнулся Арамис, - что мы стесняем своим присутствием этого славного человека?
      "Так вот оно что, - проворчал про себя мушкетер, - это значит ни больше ни меньше, что я стесняю тебя".
      Затем он произнес уже вслух:
      - Ну что ж, пойдемте; и, если вы так же свободны, как я, любезный мой Арамис...
      - Нет, не совсем, я хотел...
      - Ах, вам нужно переговорить наедине с Персереном? Почему же вы сразу не предупредили меня об этом?
      - Наедине, - повторил Арамис. - Да, да, разумеется, наедине, но только вы, даАртаньян, не в счет. Никогда, прошу вас поверить, не будет у меня тайн, которых я не мог бы открыть такому другу, как вы.
      - О нет, нет, я удаляюсь, - настаивал даАртаньян, хотя в голосе его и слышалось любопытство; замешательство Арамиса, как бы тонко он его ни маскировал, не укрылось от даАртаньяна, а он знал, что в непроницаемой душе этого человека решительно все, даже то, что имеет видимость сущего пустяка, подчинено заранее намеченной цели; пусть эта цель была даАртаньяну неведома и непонятна, но, изучив характер своего давнего друга, он понимал, что она, во всяком случае, должна быть немаловажною.
      Арамис, заметив, что у даАртаньяна появились какието подозрения, также стоял на своем:
      - Оставайтесь, молю вас: вот в чем, в сущности, дело...
      Затем, обернувшись к портному, он начал:
      - Дорогой господин Персерен... Я бесконечно счастлив, даАртаньян, что вы здесь.
      - Вот как! - воскликнул капитан мушкетеров, веря в искренность Арамиса еще меньше, чем прежде.
      Персерен не пошевелился. Взяв из его рук кусок ткани, в созерцание которой он был погружен, Арамис силой возвратил его к реальной действительности.
      - Дорогой господин Персерен, - произнес он, - здесь господин Лебрен, один из живописцев господина Фуке.
      "Чудесно, - подумал даАртаньян, - но при чем тут Лебрен?"
      Арамис посмотрел на даАртаньяна, который сделал вид, будто рассматривает гравюры с изображением Марка Антония.
      - И вы хотите, чтобы ему сшили такой же костюм, какие заказаны эпикурейцам? - спросил Персерен.
      Произнося с отсутствующим видом эти слова, достойный портной сделал попытку отобрать у Арамиса свою парчу.
      - Костюм эпикурейца? - переспросил даАртаньян тоном следователя.
      - Воистину, - сказал Арамис, улыбаясь своей чарующей улыбкой, - воистину самою судьбой предначертано, что даАртаньян этим вечером проникнет во все наши тайны. Вы, конечно, слышали об эпикурейцах господина Фуке, не так ли?
      - Разумеется. Кажется, это своего рода кружок поэтов, состоящий из Лафонтена, Лоре, Пелисона, Мольера и кто его знает, кого еще, и заседающий в Соп-Манде?
      - Это верно. Так вот, мы одеваем наших поэтов в форму и зачисляем их на королевскую службу.
      - Превосходно! Догадываюсь, что это сюрприз, который господни Фуке готовит для короля. Будьте спокойны! Если тайна господина Лебрена состоит только в этом, я не выдам ее.
      - Вы очаровательны, как всегда, дорогой друг. Нот, господин Лебрен к этому непричастен; тайна, к которой он имеет касательство, гораздо значительнее, чем эта.
      - Раз она не уступает в значительности первой из ваших тайн, то я предпочитаю но быть посвященным в нее, - заметил даАртаньян, притворяясь, будто собрался уходить.
      - Входите, Лебрен, входите, - сказал Арамис, открывая правой рукой боковую дверь и удерживая левою даАртаньяна.
      - Честное слово, я ничего не понимаю, - буркнул Персерен.
      Как говорят в театре, Арамис выдержал паузу.
      - Дорогой господин Персерен, - начал он, - вы шьете пять костюмов его величеству, не так ли? Один из парчи, один охотничий из сукна, один из бархата, один из атласа и последний, наконец, из флорентийской ткани?
      - Верно, но откуда, монсеньер, вы все это знаете? - спросил изумленный Персерен.
      - Все это исключительно просто, сударь: предстоят охота, празднество, концерт, прогулка и прием; пять названных мною тканей предусмотрены этикетом.
      - Монсеньер, вы знаете решительно все на свете.
      - И многое другое к тому же, будьте спокойны, - пробормотал ДаАртаньян.
      - Но, - вскричал, торжествуя, портной, - чего вы все же не знаете, хоть вы и великий князь церкви, чего не знает и не узнает никто и что знаем лишь король, мадемуазель де Лавальер и я, это цвет материй и вид украшений, это покрои, это соотношение частей, это костюм в целом!
      - Вот с этим всем, - сказал Арамис, - я и хотел бы при вашей помощи ознакомиться, дорогой господин Персерен.
      - Никогда! - побледнел перепуганный насмерть портной, хотя Арамис произнес только что приведенные нами слова весьма ласково и даже медоточиво.
      Притязания Арамиса показались Персерену после того, как он подумал над ними, настолько несообразными, настолько смешными, настолько чрезмерными, что он сначала тихонечко рассмеялся, затем принялся смеяться все громче и громче и кончил взрывами неудержимого хохота.
      ДаАртаньян последовал примеру портного, но не потому, что находил эту просьбу и впрямь смешною; он имел в виду еще больше распалить Арамиса. Этот последний предоставил им смеяться, сколько они пожелают, и когда они наконец утихли, проговорил:
      - На первый взгляд может и в самом деле показаться, что я позволил себе нечто нелепое, - разве не так? Но ДаАртаньян, который - воплощенное благоразумие, разумеется, подтвердит, дорогой господин Персерен, что я не мог поступить иначе и должен был обратиться к вам с своей просьбою.
      - Как это? - удивился мушкетер, превращаясь в слух; благодаря своему поразительному чутью, он уже понял, что до этой поры действовали только застрельщики, как говорят военные, и что настоящее сражение впереди.
      - Как это? - недоверчиво протянул Персерен.
      - Почему, - продолжал Арамис, - господин Фуке дает празднество в честь короля? Разве не для того, чтобы сделать ему приятное?
      - Верно, - подтвердил Персерен.
      ДаАртаньян выразил свое одобрение словам Арамиса кивком головы.
      - Каким же образом он может достигнуть этого? Посредством обходительности, любезности, забавных выдумок; посредством целого ряда сюрпризов, вроде того, о котором мы только что говорили, - я имею в виду зачисление на королевскую службу поэтов.
      - Прекрасно.
      - Речь пойдет еще об одном сюрпризе, дорогой друг. Присутствующий здесь господин Лебрен - живописец, рисующий с исключительной точностью.
      - Да, да, - сказал Персерен. - Я видел картины господина Лебрена и отметил себе, что костюмы у него выписаны весьма тщательно. Вот почему я тут же согласился сделать ему костюм, будь он такой же, какой шьется эпикурейцам, или в каком-нибудь ином роде.
      - Дорогой господин Персерен, ваше обещание для нас драгоценно, но мы вспомним о нем несколько позже. А сейчас господин Лебрен имеет нужду не в новом костюме, который вы сошьете ему в скором будущем, но в костюмах, изготовленных вами для короля.
      Персерен отскочил назад, и ДаАртаньян, человек спокойный и выдержанный, привыкший размышлять над тем, что он видит, нисколько не удивился этой необычной резвости Персерена: настолько просьба, с которой Арамис рискнул обратиться к портному, была, и на взгляд капитана, странной и вызывающей.
      - Костюмы, изготовленные для короля! Дать скопировать кому бы то ни было костюмы его величества короля?! О господин епископ! Простите меня, но в своем ли уме ваше преосвященство? - закричал бедный портной, окончательно потеряв голову.
      - Помогите же, ДаАртаньян, - сказал Арамис, расплываясь в улыбке и ничем не выражая досады, - помогите же убедить этого господина. Ведь вы понимаете, в чем тут дело, не так ли?
      - Говоря по правде, не очень.
      - Как! И вы тоже не понимаете, что господин фуке хочет приготовить сюрприз королю, сюрприз, состоящий в том, чтобы король тотчас же по прибытии в Во увидел там свой новый портрет? И чтобы портрет, написанный с ошеломляющим сходством, изображал его в том же самом костюме, в каком он будет в тот день, когда увидит о гот портрет?
      - Так вот оно что, - вскричал мушкетер, почти поверивший Арамису ведь все рассказанное им было настолько правдоподобно, - да, да, дорогой Арамис, вы правы; да, да, ваша мысль просто великолепна. Готов спорить на что угодно, что она исходит от вас, Арамис!
      - Не знаю, - ответил с небрежным видом ваннский епископ, - от меня или от господина Фуке...
      Затем, обнаружив нерешительность на лице даАртаньяна, он, наклонившись к Персерену, проговорил:
      - Ну что ж, господин Персерен, что же вы молчите? С нетерпением жду ваших слов.
      - Я говорю, что...
      - Вы хотите сказать, что в вашей воле ответить отказом. Я и сам это знаю и никоим образом не собираюсь насиловать вашу волю, мой милый; скажу больше, мне отлично понятна и та щепетильность, которая препятствует вам пойти навстречу идее господина Фуке; вы страшитесь, как бы не показалось, что вы льстите его величеству. Благородство души, господин Персерен, благородство!
      Портной пробормотал что-то невнятное.
      - Ив самом деле, это было бы откровенною лестью по отношению к нашему юному государю, - продолжал Арамис. - "Но, - сказал мне господин суперинтендант, - если Персерен откажет вам в вашей просьбе, скажите ему, что он от этого в моих глазах нисколько не потеряет и что я буду и впредь относиться к нему с большим уважением. Только..."
      - Только?.. - повторил обеспокоенный Персерен.
      - "Только, - продолжал Арамис, - мне придется сказать королю (помните, дорогой господин Персерен, что это говорит господин Фуке, а не я)... мне придется сказать королю: "Государь, у меня было намерение предложить вашему величеству ваше изображение; но щепетильность господина Персерена, быть может преувеличенная, но достойная уважения, воспротивилась этому".
      - Воспротивилась! - вскричал портной, испуганный возлагаемой на него ответственностью. - Я противлюсь тому, чего желает господин Фуке, когда дело идет о том, чтобы доставить удовольствие королю? Ах, господин епископ, какое скверное слово сорвалось с ваших уст! Противиться! Благодарение господу, уж я-то не произносил этого слова. Призываю в свидетели капитана мушкетеров его величества. Разве я противлюсь чему-нибудь, господин даАртаньян?
      ДаАртаньян замахал рукою, показывая, что хочет остаться нейтральным; он чувствовал всем своим существом, что тут кроется какая-то неведомая интрига, кто его знает - комедия или трагедия; он проклинал себя за то, что в этом случае так недогадлив, но пока, в ожидании дальнейшего хода событий, решил воздержаться.