Романы Александра Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

      - Ваше высочество, шевалье де Лоррен следует за мною.
      Принц взглянул на Маликорна и улыбнулся. И действительно, в комнату вошел шевалье.
      XII
      РЕВНОСТЬ Г-НА ДЕ ЛОРРЕНА
      Герцог Орлеанский вскрикнул от удовольствия, увидев шевалье де Лоррена.
      - Ах, как я рад! - сказал он. - Какими судьбами? Все говорили, что вы пропали.
      - Да, ваше высочество.
      - Что же это, каприз?
      - Каприз? Смею ли я капризничать, находясь рядом с вашим высочеством? Глубокое уважение...
      - Ну хорошо, уважение мы отложим в сторону, ты каждый день доказываешь обратное. Я тебя прощаю. Почему ты исчез?
      - Потому что я не был нужен вашему высочеству.
      - Как так?
      - Около вашего высочества столько людей более интересных, чем я. Я чувствовал, что не в силах тягаться с ними. И я удалился.
      - Во всем этом нет ни капли здравого смысла. Что это за люди, с которыми ты не хотел тягаться? Гиш?
      - Я никого не называю.
      - Но ведь это же глупости! Чем тебе мешает Гиш?
      - Я не говорю этого, ваше высочество. Не принуждайте меня. Вы знаете, что Гиш мой хороший друг.
      - Тогда кто же?
      Шевалье прекрасно знал, что любопытство усиливается, как жажда, когда у человека отнимают протянутый стакан.
      - Нет, я хочу знать, почему ты пропал.
      - Я заметил, что стесняю...
      - Кого?
      - Принцессу.
      - Как так? - спросил удивленный герцог.
      - Очень просто. Быть может, ее высочество испытывает что-то вроде ревности, видя расположение, какое вы изволите мне выказывать.
      - Она дала тебе понять это?
      - Ваше высочество, с некоторого времени принцесса не обращается ко мне ни с единым словом.
      - С какого времени?
      - С тех пор, как господин де Гиш нравится ей больше, чем я, и она стала его принимать во всякое время.
      Герцог покраснел.
      - Во всякое время... Что вы сказали, шевалье? - строго произнес он.
      - Вот видите, ваше высочество, я уже навлек на себя ваше неудовольствие. Я так и знал.
      - Дело не в неудовольствии, - вы употребляете странные выражения. В чем же принцесса выказывает предпочтение Гишу перед вами?
      - Я умолкаю, - ответил шевалье с церемонным поклоном.
      - Напротив, я настаиваю на том, чтобы вы говорили. Если вы из-за этого удалились, значит, вы очень ревнивы?
      - Кто любит, тот всегда ревнив, ваше высочество. Разве вы сами не изволите ревновать ее высочество? Разве ваше высочество не омрачились бы, если бы постоянно видели около принцессы кого-нибудь, к кому она выказывает явное благоволение? А ведь дружба такое же чувство, как и любовь. Ваше высочество иногда оказывали мне величайшую честь, называя меня своим другом.
      - Да, да... Но вот опять двусмысленность. Знаете, шевалье, вы не мастер разговаривать.
      - Какая двусмысленность, ваше высочество?
      - Вы сказали: выказывает явное благоволение... Что вы подразумеваете под благоволением?
      - Ровно ничего особенного, ваше высочество, - сказал кавалер самым благодушным тоном. - Ну, например, когда муж видит, что жена приглашает к себе какого-нибудь мужчину предпочтительно перед другими; когда этот мужчина всегда находится у ее изголовья или у дверцы ее кареты; когда нога этого мужчины вечно по соседству с платьем этой женщины; когда они оба то и дело оказываются рядом, хотя по ходу разговора этого совсем ненужно; когда букет женщины оказывается одинакового цвета с лентами мужчины; когда они вместе занимаются музыкой, садятся рядом за ужин; когда при появлении мужа разговор прерывается; когда человек, за неделю перед тем совершенно равнодушный к мужу, внезапно оказывается самым лучшим его другом... тогда...
      - Тогда... Договаривай же!
      - Тогда, ваше высочество, мне кажется, муж вправе ревновать. Но ведь эти мелочи не имеют никакого отношения к нашему разговору.
      Принц, видимо, волновался и испытывал внутреннюю борьбу; наконец он произнес:
      - Но вы все-таки не объяснили мне, почему вы сбежали. Вы сейчас мне заявили, что боялись стеснить, да еще прибавили, что заметили со стороны принцессы пристрастие к обществу де Гиша.
      - Ваше высочество, этого я не говорил!
      - Нет, сказали.
      - Если сказал, то потому, что не видел тут ничего особенного.
      - Однако что-то вы все-таки в этом видели?
      - Ваше высочество, вы ставите меня в затруднительное положение.
      - Нужды нет, продолжайте. Если ваши слова - правда, зачем вам смущаться?
      - Сам я всегда говорю правду, ваше высочество, но я колеблюсь, когда приходится повторять то, что говорят другие.
      - Повторять? Значит, что-то говорят?
      - Признаюсь, это так.
      - Кто же?
      Шавинье изобразил негодование.
      - Ваше высочество, - сказал он, - вы подвергаете меня настоящему допросу, обращаясь со мною, как с подсудимым... А между тем всякий достойный дворянин старается забыть слухи, которые долетают до его ушей. Ваше высочество требуете, чтобы я превратил пустую болтовню в целое событие.
      - Однако, - вскричал с досадою принц, - ведь вы же сбежали именно из-за этих слухов!
      - Я должен сказать правду. Мне говорили, что господин де Гиш постоянно находится в обществе принцессы, вот и все; повторяю, самое невинное и совершенно позволительное развлечение. Не будьте несправедливы, ваше высочество, не впадайте в крайность, не преувеличивайте. Вас это не касается.
      - Как! Меня не касаются слухи о постоянных посещениях моей жены Гишем?..
      - Нет, ваше высочество, нет. И то, что я говорю нам, я сказал бы самому де Гишу - до такой степени считаю невинными его ухаживания за принцессой... я сказал бы это ей самой. Однако, вы понимаете, чего я боюсь? Я боюсь прослыть ревнивцем по обязанности, в силу вашей благосклонности ко мне, в то время как я ревнивец из дружбы к вам. Я знаю вашу слабость, знаю, что, когда вы любите, вы знать ничего не хотите, кроме вашей любви. Вы любите принцессу, да и можно ли не любить ее? Посмотрите же, в каком безвыходном положении я очутился. Принцесса избрала среди ваших друзей самого красивого и привлекательного; она так сумела повлиять на вас в его пользу, что вы стали пренебрегать всеми другими. А ваше пренебрежение - смерть для меня; с меня довольно немилости ее высочества. Вот поэтому-то, ваше высочество, я и решил уступить место фавориту, счастью которого я завидую, хотя питаю к нему прежнюю искреннюю дружбу и восхищение. Скажите, можно ли возразить против этого рассуждения? Разве мое поведение нельзя назвать поведением доброго друга?
      Принц взялся за голову и стал ерошить волосы. Молчание длилось довольно долго, так что шевалье мог оценить действие своих ораторских приемов. Наконец принц сказал:
      - Ну, слушай, говори все, будь откровенен. Ты знаешь, я уже заметил кое-что в этом роде со стороны этого сумасброда Бекингэма.
      - Ваше высочество, не обвиняйте принцессу, иначе я покину вас. Как! Неужели вы ее подозреваете?
      - Нет, нет, шевалье, я ни в чем не подозреваю мою жену. Но все-таки... я вижу... сопоставляю...
      - Бекингэм был просто сумасшедший.
      - Сумасшедший, на поведение которого ты мне открыл глаза.
      - Нет, нет, - с живостью перебил шевалье, - не я открыл вам глаза, а де Гиш. Не надо смешивать.
      И он разразился язвительным смехом, напоминавшим шипение змеи.
      - Ну да, ты сказал только несколько слов. Гиш проявил больше рвения.
      - Еще бы, я думаю! - продолжал шевалье тем же тоном. - Он отстаивал святость алтаря и домашнего очага.
      - Что такое? - грозно произнес принц, возмущенный этой насмешкой.
      - Конечно. Разве господину де Гишу не принадлежит первое место в вашей свите?
      - Словом, - сказал, несколько успокоившись, принц, - эта страсть Бекингэма была замечена?
      - Разумеется!
      - Ну, хорошо! А страсть господина де Гиша тоже все видят?
      - Ваше высочество, вы опять изволите ошибаться: никто не говорит о том, что господин де Гиш пылает страстью.
      - Ну хорошо, хорошо!
      - Вы видите сами, ваше высочество, что было бы во сто раз лучше оставить меня в моем уединении, чем раздувать нелепые подозрения, которые принцесса будет вправе считать преступными.
      - Что же надо делать, по-твоему?
      - Не надо обращать ни малейшего внимания на общество этих новых эпикурейцев, тогда все слухи постепенно затихнут.
      - Посмотрим, посмотрим.
      - О, времени у нас довольно, опасность не велика! Главное для меня не потерять вашей дружбы. Больше мне и думать не о чем.
      Принц покачал головой, точно хотел сказать: тебе не о чем, а у меня забот по горло.
      Подошел час обеда, и принц послал за принцессой. Ему принесли ответ, что ее высочество не выйдет к парадному столу, а будет обедать у себя.
      - Это моя вина, - сказал принц. - Я проявил себя ревнивцем, и теперь на меня за это дуются.
      - Пообедаем одни, - сказал шевалье со вздохом. - Жаль Гиша.
      - О, Гиш не будет долго сердиться, он добрый!
      - Ваше высочество, - вдруг заговорил шевалье, - мне пришла в голову хорошая мысль. Во время нашего разговора я, кажется, расстроил ваше высочество. Значит, я должен и уладить все... Я пойду отыщу графа и приведу его.
      - Какая у тебя добрая душа, шевалье.
      - Вы так сказали, будто это очень удивило вас.
      - Черт побери! Как ты злопамятен!
      - Может быть; по крайней мере, признайтесь, я умею заглаживать причиненное мной зло.
      - Да, признаю.
      - Ваше высочество, благоволите подождать меня несколько минут.
      - Хорошо, ступай... Я пока примерю свои новые костюмы.
      Шевалье ушел, созвал слуг и отдал им приказания. Они разошлись кто куда; остался один только камердинер.
      - Поди, узнай сейчас же, - сказал он ему, - не у принцессы ли господин де Гиш. Можешь ты это сделать?
      - Очень легко, ваша милость. Я спрошу у Маликорна, а он узнает от мадемуазель Монтале. Только не стоит спрашивать, вся прислуга господина де Гиша разошлась, а с нею вместе, наверное, ушел и он сам.
      - Все-таки разузнай получше.
      Не прошло и десяти минут, как камердинер вернулся. Он с таинственным видом вызвал своего господина на черную лестницу и провел в какую-то каморку с окном в сад.
      - Что такое? В чем дело? - спросил шевалье. - Зачем такие предосторожности?
      - Взгляните под тот каштан.
      - Ну?.. Ах, боже мой, это Маникан... Чего же он ждет?
      - Сейчас увидите. Минуточку терпения... Теперь видите?
      - Я вижу... одного, двух... четырех музыкантов с инструментами, а за ними самого де Гиша. Что он тут делает?
      - Он ждет, чтобы открыли дверь на фрейлинскую лестницу. Тогда он поднимется к принцессе, и у нее за обедом будет новая музыка.
      - А ведь это прекрасно, то, что ты говоришь.
      - Вы так считаете, ваша милость?
      - Тебе это сказал господин Маликорн?
      - Он самый.
      - Значит, он тебя любит?
      - Он любит его высочество принца.
      - Ради чего же?
      - Он хочет поступить на службу к принцу.
      - Черт возьми, придется взять его. Интересно, сколько же он дал тебе за это?
      - Это секрет, но его можно продать, ваша милость.
      - Я тебе плачу за него сто пистолей. Держи!
      - Благодарю, ваша милость! Смотрите. Дверь отворяется, женщина впускает музыкантов...
      - Это Монтале?
      - Тише, сударь, не произносите громко этого имени. Назвать Монтале все равно что назвать Маликорна. Не поладили с одним, не поладите с другой.
      - Хорошо. Я ничего не видел.
      - А я ничего не получал, - сказал камердинер, пряча кошелек.
      Удостоверившись, что де Гиш вошел к принцессе, шевалье вернулся к принцу, который успел великолепно нарядиться и весь сиял.
      - Говорят, - вскричал шевалье, - что король избрал солнце своей эмблемой; по совести, ваше высочество, эта эмблема больше подходит вам.
      - Ну что же Гиш? - спросил он.
      - Не найден! Бежал, испарился. Ваша утренняя выходка напугала его. Его нигде нет.
      - Черт возьми, этот пустоголовый способен, пожалуй, взять лошадей да и укатить в свое поместье. Бедный малый! Ну да ничего, мы вызовем его обратно. Давай обедать.
      - Погодите, ваше высочество, сегодня уж такой день, что мне приходят в голову разные счастливые мысли. И вот теперь у меня новая мысль.
      - Какая?
      - Ваше высочество, принцесса на вас сердиться, и она права. Вам надо чем-нибудь порадовать ее. Ступайте к ней обедать.
      - О, ведь это могут принять за слабость!
      - Какая же это слабость, это доброта! Принцесса томится, роняет слезы в тарелку. У нее красные глаза. А мужу не следует доводить до слез жену. Идите же, ваше высочество, идите!
      - Да ведь я велел подать обедать сюда.
      - Полноте, полноте, ваше высочество! Мы тут умрем со скуки. У меня сердце не на месте, как вспомню, что принцесса там одна. Да и вам будет не по себе, хоть вы и напускаете на себя суровость. Возьмите и меня с собой; это будет прелестно. Ручаюсь, что мы повеселимся. Ведь вы провинилась сегодня утром.
      - Шевалье, шевалье! Ты даешь мне дурной совет!
      - Я даю вам хороший совет. Притом же вы сейчас неотразимы: вам так идет ваше лиловое платье с золотым шитьем. Ваша внешность поразит принцессу больше, чем ваш поступок. Вы очаруете принцессу. Решайтесь же, ваше высочество.
      - Ты меня убедил, идем.
      И принц направился с шевалье на половину принцессы. Шевалье успел шепнуть на ухо лакею:
      - Поставь людей у запасного выхода! Чтобы никто не мог удрать! Живо!
      И за спиной герцога он вошел в переднюю покоев принцессы.
      Лакеи хотели было доложить об их прибытии, но шевалье, улыбаясь, сказал:
      - Не докладывайте. Его высочество хочет сделать сюрприз.
      XIII
      ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ДЕ ГИШУ
      Принц шумно распахнул двери, как человек, входящий с самыми добрыми намерениями, не сомневающийся, что доставит удовольствие, или как ревнивец, рассчитывающий застать врасплох.
      Принцесса, покоренная звуками музыки, бросила начатый обед и танцевала, забыв обо всем.
      Ее кавалером был де Гиш. Он стоял на одном колене, подняв руки и полузакрыв глаза, как испанские танцоры, с горящим взглядом и ласкающими жестами. Принцесса порхала вокруг него, улыбающаяся, соблазнительная. Монтале восхищалась. Лавальер, сидя в уголке, мечтательно смотрела на танцующих.
      Невозможно описать, какое действие произвело на этих счастливых людей появление принца. И так же трудно описать, как подействовал на Филиппа вид этих счастливых людей.
      Граф де Гиш не в силах был встать. Принцесса замерла, не докончив па, не способная вымолвить ни слова. А шевалье де Лоррен, прислонившись к косяку, спокойно улыбался, как человек, испытывающий самое простодушное восхищение.
      Бледность принца, судорожные подергивания его рук и ног прежде всего поразили присутствующих. Звуки музыки сменились глубокой тишиной.
      Воспользовавшись всеобщим молчанием, шевалье де Лоррен почтительно приветствовал принцессу и де Гиша, стараясь соединить их в этом приветствии как хозяев.
      Принц, подойдя к ним, хрипло проговорил:
      - Очень рад, очень рад. Я шел сюда, думая застать вас больною и грустною, а застал в разгаре удовольствий. Отрадно видеть. Кажется, мой дом самый веселый дом на свете.
      Потом, повернувшись к де Гишу, он прибавил:
      - Я не знал, что вы такой прекрасный танцор, граф.
      Потом, снова обратившись к жене, продолжал:
      - Будьте любезнее со мной. Когда у вас устраивается такое веселье, приглашайте и меня... А то я совсем заброшен.
      Де Гиш успел вполне овладеть собою и с врожденной гордостью, которая так шла ему, произнес:
      - Ваше высочество, вы хорошо знаете, что моя жизнь в вашем распоряжении. Когда потребуется отдать ее, я готов. А сегодня нужно только танцевать под пенье скрипки, и я танцую.
      - И вы правы, - холодно сказал принц. - А вы не замечаете, принцесса, что ваши дамы похищают у меня друзей. Ведь господин де Гиш не ваш друг, сударыня, а мой. Если вы хотите обедать без меня, у вас есть ваши дамы. Зато, когда я обедаю один, при мне должны быть мои кавалеры; не обирайте меня совсем.
      Принцесса почувствовала и упрек и урок. Она вся покраснела.
      - Ваше высочество, - возразила она, - до приезда во Францию я не знала, что принцессы занимают там такое же положение, как женщины в Турции. Я не знала, что здесь запрещено видеть мужчин. Но если такова ваша воля, я буду ей покоряться. Может быть, вы пожелаете загородить мои окна железными решетками, так, пожалуйста, не стесняйтесь.
      Эта реплика, вызвавшая улыбку у Монтале и де Гиша, снова наполнила гневом сердце принца.
      - Очень мило, - проговорил он, едва сдерживаясь. - Как почтительно со мной обращаются в моем собственном доме!
      - Ваше высочество, ваше высочество, - шепнул шевалье на ухо принцу так, чтобы все видели, что он его успокаивает.
      - Пойдем! - ответил ему принц, так резко повернувшись, что чуть не толкнул принцессу.
      Шевалье последовал за ним в его кабинет, где принц, бросившись на стул, дал полную волю своей ярости.
      Шевалье поднял глаза к небу, сложил руки и не произносил ни слова.
      - Твое мнение? - спросил принц.
      - О, ваше высочество, положение очень серьезное.
      - Это ужасно! Такая жизнь не может больше продолжаться.
      - Что за несчастье, в самом деле! - воскликнул шевалье. - А мы-то надеялись, что после отъезда этого шального Бекингэма все будет спокойно.
      - А стало еще хуже!
      - Этого я не говорю, ваше высочество.
      - Ты не говоришь, но я говорю. Бекингэм никогда не осмелился бы сделать и четверти того, что мы видели.
      - Чего же именно?..
      - Да как же! Спрятаться для того, чтобы танцевать, прикинуться больной, чтобы наедине пообедать с ним!
      - Нет, нет, ваше высочество!
      - Да, да! - восклицал принц, подзадоривая сам себя, как капризный ребенок. - Только я не намерен это терпеть.
      - Ваше высочество, выйдет скандал...
      - Э, черт возьми! Со мною не стесняются, а я должен стесняться? Подожди меня, шевалье, я сейчас.
      Принц скрылся в соседней комнате и спросил у слуги, вернулась ли из капеллы королева-мать.
      Анна Австрийская была счастлива. В ее семье царило согласие, народ был в восторге от молодою короля, государственные доходы увеличивались, внешний мир был обеспечен, - словом, все сулило ей спокойное будущее. Иногда она упрекала себя при воспоминании о бедном юноше, которого она приняла, как мать, и прогнала, как мачеха.
      Неожиданно к ней вошел герцог Орлеанский.
      - Матушка, - вскричал он, закрывая за собой дверь, - так не может продолжаться!
      Анна Австрийская Подняла на него свои прекрасные глаза и вздохнула.
      - О чем вы говорите?
      - О принцессе.
      - Верно, этот сумасшедший Бекингэм прислал ей какое-нибудь прощальное письмо?
      - Ах нет, матушка, дело вовсе не в Бекингэме. Принцесса уже нашла ему заместителя.
      - Филипп, что вы говорите? Ваши слова крайне легкомысленны.
      - Разве вы не заметили, что господин де Гиш то и дело бывает у нее, что он постоянно с ней?
      Королева всплеснула руками и расхохоталась.
      - Филипп, - сказала она, - вы положительно больны.
      - От этого мне не легче, матушка, я очень страдаю.
      - И вы требуете, чтобы вас лечили от болезни, которая существует только в вашем воображении? Вы желали бы, ревнивец, чтобы вас поддержали, одобрили ваше поведение, хотя ваша ревность не имеет никаких оснований.
      - Ну вот, теперь вы начинаете говорить про этого то же самое, что говорили про того.
      - Да ведь и вы, сын мой, - сухо проговорила королева, - ведете себя по отношению к этому совершенно так же, как и по отношению к тому.
      Немного задетый, принц поклонился.
      - Но если я вам приведу факты, вы поверите?
      - Сын мой, во всем прочем, кроме ревности, я поверила бы вам без всякой ссылки на факты, но в отношении ревности я этого не обещаю.
      - Значит, я понимаю ваши слова так, что ваше величество приказывает мне молчать и забыть обо всем.
      - Никоим образом, вы мой сын, и мой материнский долг - быть к вам снисходительной.
      - Ах, доведите до конца свою мысль: вы должны быть снисходительны ко мне как к безумцу.
      - Не преувеличивайте, Филипп, и берегитесь представить свою жену как существо испорченное.
      - Но факты!
      - Я слушаю.
      - Сегодня утром в десять часов у принцессы играла музыка.
      - Невинная вещь.
      - Господин де Гиш разговаривал с него наедине...
      Да, я и забыл вам сказать, что последнюю неделю он следует за нею, как тень.
      - Друг мой, если бы они делали что-нибудь дурное, они бы прятались.
      - Прекрасно! - вскричал герцог. - Я только и ждал, чтобы вы это сказали. Запомните же хорошенько. Сегодня утром, повторяю, я захватил их врасплох и совершенно ясно выразил им свое неудовольствие.
      - И будьте уверены, что этого достаточно, а может быть, вы даже переусердствовали в своем неудовольствии. Эти молодые женщины обидчивы. Упрекнуть их в ошибке, которую они не совершали, иногда все равно, что сказать, что они могли бы ее сделать.
      - Хорошо, хорошо, подождите. Запомните, что вы сказали, матушка: "сегодняшнего урока достаточно, и если бы они делали что-нибудь дурное, то прятались бы".
      - Да, я это запомню.
      - Ну так вот, раскаиваясь, что утром я погорячился, и воображая, что Гиш дуется и сидит у себя, я отправился к принцессе. Угадайте же, что я там застал? Снова музыку, танцы и де Гиша. Его там прятали.
      Анна Австрийская нахмурила брови.
      - Это нехорошо, - заметила она. - Что же сказала принцесса?
      - Ничего.
      - А Гиш?
      - Тоже... Впрочем, нет... Он пробормотал какую-то дерзость...
      - Какой же вы сделали вывод, Филипп?
      - Что я одурачен, что Бекингэм был только ширмой, а настоящий герой Гиш.
      Анна пожала плечами.
      - А дальше?
      - Я хочу удалить Гиша так же, как Бекингэма, и буду просить об этом короля, если только...
      - Если только?
      - Если только вы, матушка, сами не возьметесь за это, вы, такая умная и добрая.
      - Нет, я не стану.
      - Что вы говорите, матушка!
      - Послушайте, Филипп, я не намерена каждый день говорить людям неприятности. Молодежь меня слушается, по это влияние очень легко потерять... А главное, ничто ведь не доказывает виновности Гиша.
      - Он мне не нравится.
      - А это уж ваше личное дело.
      - Хорошо, коли так, я знаю, что мне делать! - пылко проговорил принц.
      Анна посмотрела на него с беспокойством.
      - Что же вы придумали? - спросила она.
      - А вот что: как только он придет ко мне, я велю утопить его у себя в бассейне.
      Произнеся эту свирепую угрозу, принц ожидал, что королева придет в ужас, но Анна осталась совершенно спокойной.
      - Ну что же, утопите, - сказала она.
      Филипп был слаб, как женщина; он стал жаловаться, что никто его не любит и даже родная мать перешла на сторону его врагов.
      - Ваша мать просто смотрит дальше, чем вы, и перестала уговаривать вас, потому что вы ее не слушаете.
      - Я пойду к королю! - закричал он.
      - Я только что собиралась вам это предложить. Я сейчас жду его величество: он всегда посещает меня в это время. Расскажите все ему.
      Она еще не договорила этих слов, как Филипп услышал шум открываемой в соседней комнате двери и быстрые шаги короля. Принц испугался и поспешно выбежал в боковую дверь, оставив королеву одну. Анна Австрийская расхохоталась и смеялась до прихода короля.
      Как заботливый сын, Людовик зашел осведомиться о здоровье королевы матери. Кроме того, он хотел сообщить ей, что приготовления к отъезду в Фонтенбло закончены.
      Услышав ее смех, он успокоился и сам засмеялся.
      Анна Австрийская взяла его за руку и весело сказала:
      - Знаете, я ужасно горжусь тем, что я испанка.
      - Почему, ваше величество?
      - Потому что испанки, во всяком случае, лучше англичанок.
      - Не понимаю.
      - Скажите, с тех пор как вы женились, вам приходилось когда-нибудь упрекать королеву?
      - Ни разу.
      - А ведь все-таки прошло уже некоторое время, как вы женаты. А ваш брат женат всего две недели...
      - И что же?
      - И уже второй раз жалуется на принцессу.
      - Как, опять Бекингэм?
      - Нет, теперь Гиш.
      - Вот как! Значит, принцесса порядочная кокетка.
      - Боюсь, что так.
      - Бедный братец! - рассмеялся король.
      - Я вижу, вы прощаете кокетство?
      - Когда речь идет о принцессе, прощаю, ибо по сути своей принцесса не кокетлива.
      - Может быть, но брат вашего величества из-за этого теряет голову.
      - Чего же он хочет?
      - Он собирается утопить Гиша.
      - Какая жестокость!
      - Не смейтесь, он в самом деле доведен до отчаяния. Придумайте какой-нибудь выход.
      - Охотно сделаю все, что могу, чтоб спасти Гиша.
      - Если бы брат слышал вас, он составил бы Против вас заговор, как ваш дядя против вашего отца.
      - Нет, Филипп меня любит, и я его люблю. Мы с ним не станем ссориться. Но, однако же, как быть?
      - Вы должны запретить принцессе кокетничать, а Гишу ухаживать.
      - Только-то? Ну, мой брат составил себе чересчур высокое понятие о королевской власти... шутка сказать: исправить женщину! Мужчину - еще куда ни шло.
      - Как же вы приметесь за дело?
      - Гиш человек благоразумный, я сумею его убедить одним словом.
      - А принцесса?
      - Это будет потруднее. Тут одного слова мало. Придется сочинить для нее целую проповедь.
      - И надо спешить.
      - О, я обещаю приложить все старания. Да вот сегодня после обеда репетиция балета.
      - И вы будете говорить проповедь, танцуя?
      - Да, матушка.
      - И обещаете обратить ее на путь истинный?
      - Я искореню ересь либо убеждением, либо огнем.
      - В добрый час! Только не впутывайте меня в это дело. Принцесса ни за что мне этого не простила бы. Я ведь свекровь, мне надо ладить с невесткой.
      - Государыня, король возьмет все на себя. Знаете, я передумал. Не лучше ли пойти к принцессе и поговорить с ней?
      - Это, пожалуй, слишком торжественно.
      - Так что же? Для проповеди нужна торжественность, а то ведь скрипки могут заглушить добрую половину моих доводов. Кроме того, надо же помешать брату в его свирепых замыслах... Принцесса теперь у себя?
      - Я думаю.
      - Какие же главные пункты обвинения?
      - Вот они, в двух словах: вечно музыка... постоянные посещения Гиша... подозрение в том, что от мужа прячутся...
      - Доказательства?
      - Никаких.
      - Хорошо. Так я иду. - И король принялся рассматривать в зеркалах свой нарядный костюм и прекрасное лицо, ослепительное, словно алмазы на платье.
      - Принц опять дуется и прячется? - спросил он.
      - Да, огонь и вода не убегают друг от друга с такой стремительностью, как эти двое.
      - Матушка, целую ваши ручки, самые красивые во всей Франции.
      - Желаю успеха, государь... Будьте миротворцем.
      - Я не прибегаю к услугам посла, - отвечал Людовик. - Значит, я буду иметь успех.
      Он со смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.
      XIV
      ПОСРЕДНИК
      Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство. Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер.
      В те времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.
      Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.
      Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.
      Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.
      Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.
      Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.
      - Милая сестра, - начал он, - в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?
      Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.
      - Ах, государь, - сказала она, - будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.
      - Как! - произнес король с некоторым изумлением. - Разве вам нездоровится, милая сестра?
      - Да, государь.
      - Так надо позвать врача.
      - Нет, доктора бессильны против моей болезни.
      - Вы меня пугаете.
      - Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.
      Король удивился еще больше.
      - В Англию! Что вы говорите, сестра моя?!
      - Я вынуждена сказать это, государь, - решительно проговорила внучка Генриха IV.
      Ее прекрасные черные глаза засверкали.
      - Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.