Звезды, рассыпающие снопы искр, ускоряли бег вокруг человека, постепенно сливаясь в один огненный пояс. Пещера исчезла, и Вульфу показалось, будто он висит где-то посреди пропасти, незаметно втягиваясь в головокружительный хоровод огней, который раскручивался все быстрее и неумолимо притягивал к себе. Все вокруг слилось в звездную чехарду, где не было ни ориентиров, ни направлений. Но тут мелькнула молния, раскалывая черное небо, и вспышка ослепила глаза.
Движение остановилось, вокруг не стало ничего. Полная пустота и покой. Вульф осторожно приоткрыл глаза и увидел склонившиеся над ним лица вардлока и Аса.
— Похоже, Мимир в самом деле принял твой дар, — сказал Седобородый.
Хельги протянул руку и помог Вульфу подняться на ноги. Дрожь в коленях и сильное головокружение были единственным свидетельством его видений. Слегка пошатываясь, Вульф подошел к стене и облокотился спиной о холодный камень.
— С тобой все в порядке? — спросил Хельги.
Вульф кивнул и закрыл глаза, пытаясь унять дрожь.
— Теперь твоя очередь, Хельги, — услышал он бас Воданаза.
Головокружение постепенно проходило, и скоро Вульф позволил себе открыть глаза.
Хельги стоял на коленях у края колодца. Посмотрев на голову Мимира, он сказал:
— Примешь ли ты мою душу за один глоток твоей влаги, хранитель мудрости?
— Да. Испив этой воды, ты потеряешь на веки свою душу, и для тебя путь в обитель богов будет закрыт, — ответил Мимир, — Душа колдуна — достойный дар за один глоток из моего колодца.
Хельги обернулся, ища поддержки во взгляде ильвинга. Вульф одобрительно кивнул, и вардлок склонился над священной водой.
Выпрямившись, он попытался встать, но повалился на пол и замер без движения. Вульф подошел к лежащему колдуну. Его побледневшее лицо казалось лицом мертвеца.
Вскоре его веки дрогнули и затуманенные глаза приоткрылись. Вульф мог себе представить, что произошло в разуме старого колдуна несколько мгновений назад, и что он сейчас чувствовал. Протянув руку, Вульф помог ему встать.
— Вы взяли свое, а я взял свое, — прошептал Мимир. — Теперь идите и больше не возвращайтесь.
Глаза Мимира закрылись, и древний страж погрузился в вечный сон.
— Нам пора, — поторопил Воданаз и направился к выходу из пещеры. Вульф и Хельги поспешили за ним. Факелы погасли, стоило трем путникам покинуть пещеру.
Извилистый туннель вскоре вывел их наружу. Восьминогий конь подошел и потерся мордой о плечо хозяина.
— Садитесь, мы едем обратно, — сказал Воданаз и вскочил в седло. Вульф помог все еще слабому от головокружения колдуну взобраться на коня, затем уселся в седло сам, и летающий жеребец начал разбег, чтобы оттолкнуться от камней и вспарить к темным облакам, что неслись низко над землей.
Внизу проносились невзрачные горы и овраги, которые скоро сменились прекрасным ландшафтом Асгарта. Чертоги богов и великий Ясень вскоре тоже остались позади, и конь начал спуск над небольшой рощицей, что лежала у подножья пологого холма. Он аккуратно приземлился в середине поляны, пробежал некоторое расстояние и остановился, ожидая, пока всадники спрыгнут с его могучей спины.
Привязав коня к одному из деревьев, Одноглазый подошел к воину и колдуну и сказал:
— И так, Вульф, твой род получил, наконец, и третий дар от меня.
— Третий дар? — удивился Вульф. — А где же первые два?
Седобородый посмотрел на молодого князя, лукаво улыбаясь.
— Ты скоро это узнаешь. Теперь торопитесь домой. С холма, что стоит над этой рощей, начинается тропа, которая приведет вас в Мидгарт. Не вздумайте свернуть с нее, иначе вы никогда не найдете дорогу в ваш мир. Эта тропа приведет вас к тому месту, откуда мы начали свой путь.
— Благодарю тебя, Воданаз! — сказал Вульф. — Я буду вечно славить твое имя.
— Благодарю тебя, — Хельги склонил седую голову.
Седобородый кивнул в ответ и, повернувшись, пошел к лесу. Когда его фигура в темно-синем плаще скрылась в чаще, воин и колдун направились в противоположную сторону.
Яркое солнце Асгарта клонилось к горизонту, согревая спины двух путников, поднимающихся по склону холма к заветной тропе, которая тянулась сквозь пространство и время, соединяя миры в одно вселенское кольцо.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Серебряный серп повис среди звезд на темном безоблачном небе, и свет его отражался от плещущихся волн северного моря. Был уже поздний вечер, когда Вульф и Хельги спустились со склона горы, поросшего елями и соснами, которые казались застывшими исполинами в полутьме ночного леса, освещаемого блеклым светом полумесяца.
Они вышли из леса и оказались на скалистом берегу, где они сутки назад сидели на камнях и разговаривали, пока их беседу не прервал явившийся в образе орла Воданаз. Вульф посмотрел на небо и сказал:
— Месяц сейчас точно в том же месте, где он был, когда мы пошли за Одноглазым. Похоже, ничего не изменилось с тех пор, как мы покинули Мидгарт.
— Конечно, ничего не изменилось, — усмехнулся Хельги, — если мы вернулись в Мидгарт в тот самый миг, когда мы его покинули.
Вульф ничего не ответил. Он смотрел на звезды и ему казалось, что они вот-вот тронутся с места и закружатся в огненном хороводе, притягивая его к себе, словно пушинку. Кроме странного ощущения легкости в голове, ничего не напоминало ему о том, что произошло в пещере, где хранился Колодец Мудрости.
— Нам пора в селение, — сказал ильвинг.
Воин и колдун пошли вдоль берега к кострам, которые тянулись кольцом вокруг гарта, освещая его границу. Когда они были уже рядом, им повстречалась Хильдрун. Она сидела у берега на том самом камне, на котором любил сидеть Вульф, когда приходил к морю отдохнуть или помечтать. Услышав шаги, она испуганно вскочила и обернулась, стараясь распознать в темноте двух подошедших к ней мужчин.
— Это я — Вульф, сын Хрейтмара, — сказал Вульф, желая успокоить девушку.
— Уф! — выдохнула она и улыбнулась, — Я, по правде сказать, испугалась.
— Я иду в гарт, — сказал Хельги, обращаясь к князю, — скажу, чтобы готовили костер для покойного конунга.
— Да, — кивнул Вульф, — Я скоро подойду.
Колдун скрылся в темноте, а молодой bльвинг посмотрел на девушку. Лунный свет отражался в ее ярких синих глазах и искрился на жемчужинах, украшавших обруч на голове. Золотистые волосы падали волнами на узкие плечи, слегка вздернутый нос и полные губы придавали ее юному лицу детскую нежность и очарование, и это заставляло сердце ильвинга биться быстрее.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
Она пожала плечами и ответила:
— Я решила пройтись и осмотреть окрестности. Ведь это будет моей новой родиной, раз наши племена заключили союз и будут жить вместе.
Вульф покачал головой.
— Не думаю, — проговорил он, — я уверен, что нам придется уходить и отсюда.
— Многие так говорят. Значит это правда, до победы еще далеко?
— Боюсь, что очень далеко. Если она вообще настанет…
— Неужели все так плохо?
Вульф кивнул. Он вспомнил орды троллей, что недавно штурмовали Этельруги, их дикий рев, от которого стыла кровь в жилах, безобразные зеленые морды и мускулистые лапы, сжимающие каменные топоры. Сейчас, на берегу спокойного моря, под светом луны, все это казалось каким-то страшным сном.
— Идем, нас ждут. — сказал Вульф, пытаясь отогнать ужасные воспоминания.
Они пошли по берегу, приближаясь к гарту. Вульф заметил, что девушка ежится под дуновениями холодного ветра, потирая озябшие плечи, которые открывало ее длинное платье без рукавов.
— Тебе холодно, возьми, — сказал Вульф и снял плащ.
— Благодарю тебя, — тихо сказала Хильдрун, накидывая на плечи шерстяное одеяние ильвинга, который все еще хранил тепло его тела.
Вульф шел и думал о своей жертве, которую он принес Мимиру. Он надеялся, что глоток мудрости окажется достаточно полезным, чтобы ему не пришлось сожалеть о содеянном. Он искоса взглянул на Хильдрун, шагающую слева от него и представил ее полную упругую грудь под своей ладонью, а ее влажные губы на своих губах. Он почувствовал, как зашевелилось его мужское естество, наливаясь кровью и разбухая с каждым ударом сердца. «Что ж, значит это все еще при мне, — облегченно подумал Вульф, — Интересно, что же тогда он имел в виду, когда принимал мою любовь, как жертву за глоток из его колодца?»
Наконец они вошли в гарт, пройдя меж костров, и остановились. Хильдрун еще раз поблагодарила князя за учтивость и, улыбнувшись на прощанье, направилась к дому, отведенному хордлингам для жилья. Вульф посмотрел ей вслед, затем пошел к своему чертогу.
* * *
По древнему обычаю тело Хрейтмара вместе с тушами заколотого ястреба, пса и коня погибшего конунга положили в струг, выдолбленный из дуба, а сам струг установили на четырех бревнах, стоящих вертикально в центре двора перед чертогом старого конунга. Между бревнами под дном струга была выкопана яма, где должен быть захоронен прах князя.
Большая толпа ильвингов и хордлингов собралась вокруг, ожидая начала обряда. Хельги встал рядом со стругом с телом Хрейтмара и разложил на земле все необходимое для совершения ритуала. Взяв в руки молитвенный молот, он начертил в воздухе священный знак. Вульф вздрогнул, увидев вспыхнувшие линии, составляющие священный знак молота, которые медленно угасали, уплывая в сторону, словно облако. Еще три подобных начертанных в воздухе знака уплыли в разные стороны, как бы отгораживая это место от всего остального мира. Еще один знак поднялся вертикально ввысь, и последний незаметно растворился в земле под ногами вардлока. Вульф поначалу не поверил своим глазам, поскольку никогда прежде не замечал ничего необычного во время исполнения Хельги обрядов их племени. Он оглянулся по сторонам, но все собравшиеся здесь не выказывали никаких признаков удивления. За исключением разве что самого Хельги, который, как заметил Вульф, провожал взглядом уплывающие линии.
Легкость в голове не проходила, но это не беспокоило молодого ильвинга. Это даже начинало казаться ему приятным. Ясность мысли и четкость образов, возникающих в его рассудке, лишь радовали его, заставляя забыть о бессонной ночи и долгом пути из Ётунхейма и Асгарта. И Вульф знал, что причиной тому был глоток волшебной воды из колодца древнего стража мудрости Асов. Сейчас, когда его взору открывалось то, что было невидимо для очей прочих жителей Мидгарта, он начинал осознавать ценность дара, который получил.
Тем временем Хельги начал молитву, взывая к богам и богиням.
— О, Тиваз, справедливый Небесный Отец, услышь нас и нашу молитву! Воданаз, многомудрый кудесник, раствори врата своего чертога, чтобы встретить славного конунга, которого несут в твою обитель отважные воительницы. Фрийя, добрая мать всего сущего, услышь мой голос! Тонараз, страж и друг людей, пусть хранит твой могучий молот великого ильвинга на его пути в Чертог Павших! О, Манназ, отец всех людей, открой врата Асгарта, ибо услышишь ты скоро твердую поступь того, кто прошагает по чудесному мосту в древнейший гарт! Добрый Ингваз
— щедрый господин, прекрасная Хольда — светлоликая госпожа, встречайте могучего Хрейтмара и примите его в своем чертоге! Юная Идунна, пусть будут твои молодильные яблоки угощеньем достойному конунгу!
Хельги сделал небольшую паузу, подняв молот и повернувшись к телу Хрейтмара. Вульф видел, что от железной головки священного орудия исходит золотое сияние, будто солнечный луч падает на драгоценный металл. Он чувствовал, как воздух вокруг наполняется чем-то невидимым и необычайно могущественным, и золотистое сияние становится все ярче, затмевая свет звезд и луны. Вульф ощутил присутствие тех, кто откликнулся на зов и явился, чтобы одарить благоденствием и удачей молящихся, и принять в свои чертоги того, кто верно следовал обычаям своего народа и погиб с оружием в руках.
Хельги взмахнул молотом, освящая павшего героя. Сквозь золотистое сияние молитвенного молота Вульф видел, как колдун кладет орудие на землю, берет в руки чашу с элем и наполняет им рог. Затем он повернулся и приблизился к Вульфу, держа рог в руках.
— Все боги и богини, добрые духи и Древнейший Из Волков — отец нашего рода, восславьте Хрейтмара, сына Арна Сутулого!
Вульф принял рог с элем из рук колдуна и, отпив глоток, передал его матери, а та, едва пригубив напитка, отдала дальше его сыновьям и дочери. Сделав круг среди ближайших родичей покойного конунга, рог с элем вернулся к Хельги. Он повернулся, подошел к стругу и вылил оставшееся пиво на тело Хрейтмара. Не говоря больше ни слова, вардлок отошел в сторону и встал, сложив руки на груди, говоря всем своим видом, что пришла пора зажигать огонь.
Вульф взял факел, который протянул ему Хигелак, и подошел к стругу. Взглянув на серо-синее лицо отца, он громко произнес:
— Все боги и богини, добрые духи и Древнейший Из Волков — отец нашего рода, восславьте Хрейтмара, сына Арна Сутулого! Я клянусь отомстить за тебя, отец, как я уже поклялся, принимая твой меч и шлем. Когда-нибудь мы увидимся с тобой в светлых палатах Воданаза!
С этими словами Вульф снял со своего запястья золотое кольцо, которое несколько лет назад подарил ему отец после того, как совсем еще юный ильвинг впервые пролил кровь врага. События почти пятилетней давности пронеслись перед его взором, словно сон. Ильвинги отражали одно многочисленных нападений херулийцев, вступив с ними в бой на самом побережье, как только те высадились на берег. Судьба поставила его лицом к лицу с белобрысым юнцом примерно его возраста. Поединок был не долгий, хотя херулиец дрался с яростью берсеркера. Копье Вульфа пронзило его живот, и он упал со свирепой гримасой, застывшей на лице. Вечером того дня на пиру Хрейтмар торжественно преподнес сыну это кольцо, как знак силы и мужественности, закаленной на крови врагов. Его братья, не бывавшие в битвах прежде, с завистью смотрели на него, преисполненные уверенности в том, что следующим летом, когда они наконец достигнут нужного возраста, чтобы идти в боевые походы с мужчинами, они также получат от отца дар за Первую Кровь. Сейчас это кольцо лежало на груди покойника, как знак благодарности сына отцу за то, что он сделал его таким, каким он был сейчас.
Бросив прощальный взгляд на своего родителя, Вульф поднес факел к соломе, которой был выложен струг, и отступил назад. Пламя быстро захватило сухое дерево, выплевывая в небо клубы черного дыма. По мере того, как огонь разгорался, золотистое сияние, заполнившее собой чуть ли не все небо, стало постепенно исчезать, словно солнце, гасящее лучи за западным горизонтом.
Пламя погребального костра заполыхало, обдавая жаром стоящих поблизости людей. Вульф посмотрел на темное небо, на звезды и луну, то и дело скрывающиеся за несущимся ввысь черным дымом, и удивился тому, что не чувствует печали или горечи от потери близкого человека, которые, как он ожидал, охватят его при виде ревущего пламени погребального костра. Много чувств перемешались в нем, но среди них не было того, которое возникает и схватывает горло железными тисками, когда от тебя уходят близкие, друзья, и просто те, кого все эти годы любил…
Некоторое время спустя горящий струг рухнул в выкопанную под ним могилу. Слабеющие язычки пламени все еще виднелись из-за краев ямы. Еще через какое-то время, когда огонь погас, могила была засыпана землей. Невысокий холмик обставили камнями, а рядом поставили большую плоскую каменную плиту, на которой утром Хельги выцарапает рунами хвалебные строки, посвященные могучему князю ильвингов — Хрейтмару, сыну Арна Сутулого.
Поминальный пир длился долго. Когда Вульф добрался до лежака, было уже далеко за полночь. Положив меч и шлем на пол, он лег и заложил руки за голову. Сон не шел, он по-прежнему не чувствовал себя уставшим. Закрыв глаза, вспомнил события последних дней, которые пронеслись в его памяти хороводом пляшущих огней, превращающихся в снежинки и падающих на слепящую своей белизной долину заледеневшей реки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Темные тучи, гонимые штормом, низко проносились над спящей под ледяным покровом землей. Холодный ветер дул над заснеженной долиной, закручивая снежные вихри и разбивая их о деревянные стены кузницы, словно пытаясь выдуть оттуда жар пламени, язычки которого тянулись ввысь, касаясь каменной крыши печи. Седовласый кузнец стоял рядом с печью, глядя на раскаленное до красна железо. По его покрытому сажей лицу стекали капельки пота, кожаный фартук прилип к мускулистому телу. В жилистых руках он сжимал щипцы, которыми переворачивал в пламени длинный брусок железа. Кузнец с любопытством смотрел на незнакомый ему металл, но его многолетний опыт и знания о кузнечном деле говорили ему, что из этого металла получится хорошее оружие. Ему прежде никогда не доводилось работать с железом, и потому он был благодарен за добрый совет, который дал ему одноглазый путник несколько дней назад, когда тот останавливался в его доме на ночлег. «Ты мог бы выковать меч, и твердь его клинка превзошла бы любое оружие, виданное доселе», — вспомнились кузнецу слова путника, — «Я покажу тебе то, из чего ты выкуешь мне меч. Плата моя будет щедра.» Днем позже он показал, где искать руду, и ушел прочь, а через несколько дней огни кузницы загорелись вновь, раскаляя невиданный доселе металл.
Кузнец вытащил брусок из огня и, положив его на наковальню, взялся за тяжелый молот. Удар за ударом придавали железу нужную форму, вода, выбрасывая клубы пара, закаляла будущий клинок, пламя раскаляло металл и снова удары, удары, удары. Кузнец торопился, ибо хотел закончить работу к началу великого зимнего праздника Йоль, чтобы сделать все приношения на новом мече. Так это оружие было бы освящено как нельзя лучше.
Короткие зимние дни сменялись непроглядными ночами, а кузнец все трудился в своей кузнице. Работа спорилась и близилась к концу. За шаткими стенами кузницы бушевала вьюга, снежная метель кружилась в стремительном танце меж голых ветвей деревьев, гнущихся к земле под напором ветра. Его жалобные стоны сменялись на яростный вой, похожий на крик раненой волчицы, который плавно переходил в пронзительный свист, роняющий ужас в сердца людей и заставляющий их запирать все двери и ставни на засовы. Но кузнец не обращал внимания на звуки, несущиеся из-за двери. Он был одержим работой, он забыл про еду и питье, он не помнил ничего. Перед его безумным взором был лишь огромный клинок невиданного доселе меча, над которым он без устали трудился.
Кузнец уже почти закончил работу, когда очередной порыв ветра распахнул дверь, сорвав расшатавшуюся щеколду. Снежный вихрь закружился в кузнице, задувая пламя в печи. Кузнец обернулся, не выпуская щипцов и молота из рук. Снежинки кружились, выстраиваясь в человеческую фигуру.
Тот, кто возник из снега мгновение спустя, возвышался посреди кузницы, едва касаясь головой потолка. Его темно-синий плащ развевался за спиной, словно крылья огромной птицы, а длинная седая борода шевелилась, будто живая. Один глаз был прикрыт черной повязкой, а другой излучал некое пронзительное сияние, которое накладывало оковы безволия на любого недруга, кто отваживался встретить сей грозный взгляд.
Кузнец замер без движения, подобный живущему в недрах гор существу, обращенному в камень светом восходящего солнца. В том, кто стоял перед ним сейчас, опираясь на длинный посох, он узнал путника, которому дал ночлег несколько дней назад. Также в его скованный сиянием одинокого глаза рассудок пришло понимание того, кем был тот путник, который явился сейчас, чтобы востребовать свой меч.
— Ты закончил работу, Хеовор? — глубокий бас пришельца вывел кузнеца из оцепенения. Держа раскаленный клинок в щипцах, он протянул его гостю и сказал:
— Да, но железо должно остыть.
— Когда он станет холодным, будет поздно. Меч нужен мне сейчас.
С этими словами одноглазый пришелец протянул руку и взялся за багровый от накала клинок. Хеовор, не веря глазам, раскрыл клешни щипцов — раскаленный металл, казалось, не причинил никакого вреда Одноглазому.
Таинственный гость тем временем поднял клинок перед собой, держа его в одной руке. Прислонив посох к стене, он вытащил другой рукой кинжал, висевший на поясе. Он прикоснулся острием лезвия к раскаленному металлу и запел:
СОВИЛО — жаркое светило,
Муспелля радость, дочь огня
Времен ты четкое мерило,
И звезды все твоя родня
Острие кинжала заскрежетало по поверхности меча, вычерчивая магический знак на раскаленном металле. Завершив линию, Одноглазый сдвинул кончик кинжала чуть ниже и начал чертить второй знак, напевая еще одно заклинание:
ИСА — вековечный лед
Растопит солнца луч.
Растает и ручьем стечет,
Хоть был он и могуч.
Седобородый колдун продолжал напевать заклинание, и под вторым знаком стал появляться третий:
ГЕБО — величайший дар,
Исход всех талых вод,
Изведает блаженных чар
Лишь тот, кто отдает.
Закончив волшбу, Одноглазый засунул кинжал обратно за пояс и внимательно осмотрел стынущий клинок. Не отрывая глаза от трех магических знаков, которые начертил, он произнес:
— Девять долгих ночей провисел я на древе великом, чьи корни сокрыты в недрах неведомых, пронзенный копьем, отданный в жертву самому себе. Стеная от боли, на землю взирал я. Стеная от боли, руны я поднял.
Одноглазый умолк. Ветер яростно теребил распахнутую дверь, едва не срывая ее с петель. Огонь в печи давно погас, и зимняя стужа быстро занимала свое место в этом еще недавно не подвластном ее буйству островке тепла.
Ночной гость медленно перевел взгляд с меча на Хеовора, который напрягся под проникновенным взором светящегося глаза.
— Эта ночь, — заговорил Одноглазый, — станет зарей нового умения для всех потомков Манназа, зарей, которая начинает новую эпоху в их жизни. И зваться она будет эпохой рун, ибо этой ночью открыл я людям три первых знака, вырезав их на этом мече. И открою еще больше, чтобы дать людям знания и великое умение колдовать и предсказывать Нити Судеб. Чтобы вложить в эти знаки силу, должны они испить крови, и следует прочесть над ними заклинания, и жертвы великие принести, дабы изменить полотно грядущего, что ткут премудрые девы у Колодца Судеб. Ну а меч этот… — одноглазый бог вновь посмотрел на клинок, украшенный таинственными рунами, — его час впереди. Питать воронов он будет щедро, пока не придет ему время откликнуться на зов. Тогда пробудятся первейшие руны кровью Великой Жертвы, и воспрянет из сна векового могучая сила, что сметет с лица земли всех недругов того, кого признает этот меч своим хозяином!
Словно в ответ на слова Седобородого, руны на лезвии вспыхнули ярким пламенем, осветив прокопченные стены кузницы, и погасли. Седобородый метнул меч в чан с водой, которая успела покрыться тонкой корочкой льда. Вода зашипела, охлаждая все еще раскаленный клинок.
Одноглазый повернулся к дрожащему от холода кузнецу и сказал:
— Заканчивай работу. Завтра ты отнесешь этот меч своему князю, Аури Ясноглазому, из клана ильвингов. Ты не возьмешь с него никакой платы, скажи лишь, что этот меч крепче, чем любой другой, и он будет верным защитником его рода, пока владеть им будет князь. И еще скажи ему, что меч этот он должен передать своему сыну после смерти, а тот передаст своему. Если он спросит о рунах, расскажи ему все, что услышал от меня и добавь, что эти знаки вырезаны на благо его рода, и однажды они спасут жизнь одному из его далеких потомков. И скажешь напоследок, что таков второй дар Воданаза его роду.
Хеовор молча кивал, стараясь запомнить слова бога. А Одноглазый продолжал:
— Ты поработал на славу. За это я дам тебе мое кольцо.
Он снял с запястья толстое золотое кольцо и бросил его кузнецу. Человек поймал сокровище и с нескрываемым благоговением стал рассматривать его.
— Это кольцо зовется Драупнир. Оно волшебное и каждую девятую ночь рождает восемь меньших колец, столь же прекрасных как это. Сколько колец оно народит, ты можешь оставить их всех себе. Но не Драупнир! В ночь, когда на небе вновь засияет полная луна, ты выйдешь к берегу и будешь ждать высокой волны. На ее гребень забросишь ты Драупнир, и волна принесет его мне. Если ты этого не сделаешь, то тебя будут ждать большие беды.
Хеовор покорно закивал головой, стараясь не встречаться со взглядом Седобородого.
— Мне пора, — сказал Воданаз. — Прощай, Хеовор. И не забудь принести щедрые дары богам и богиням этой ночью. Ведь сегодня началась новая эра в Мидгарте. Прощай!
С этими словами Одноглазый взял посох, повернулся и вышел из кузницы. Яростно сверкнула молния, грянул гром такой силы, что Хеовор невольно зажал ладонями уши. В следующее мгновение все стихло. Ветер унялся, и снежинки, некоторое время назад кружившиеся в стремительном урагане, стали медленно опускаться на запорошенный снегом земляной пол кузницы. Дверь застыла, слегка приоткрытая, и звездный свет падал тонкой полоской на почерневшие от копоти стены.
Буря улеглась. Покрывало черных туч неторопливо уплывало к горизонту, открывая россыпи звезд, по которым скакал восьминогий конь, несущий всадника в синем плаще к необозримым далям Асгарта.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Была уже середина утра, когда Вульф наконец открыл глаза. Он попытался вспомнить свой сон, но единственное, что ему запомнилось, был звук удара кузнечного молота, который продолжал звучать на задворках его сознания.
Вульф привстал на лежаке, зевая и потягиваясь. Его взгляд упал вниз на лежащего на земле Кормителя Воронов. Он вздрогнул, когда увидел три руны, выцарапанные на лезвии рядом с рукоятью. Ему вспомнилось суровое лицо Одноглазого, склонившееся над раскаленным мечом, таинственные заклинания, спетые глубоким басом бога, острие кинжала, режущее магические знаки на все еще мягком железе. Одно за другим всплывали из глубин памяти слова, сказанные мудрым Асом.
Вульф поднял меч, держа его за клинок и поглаживая пальцами ровные линии знаков.
— Второй дар Воданаза… — прошептал он, рассматривая оружие. Он провел пальцем по линиям и произнес названия рун: — Совило, Иса, Гебо — «солнце», «лед», «дар».
Вульф поднялся с кровати и бережно повесил меч за спину. Тут послышались шаги, а затем кто-то забарабанил в дверь.
— Вульф, проснись!
Вульф узнал голос Хигелака. Он открыл дверь и позволил брату войти.
— Я не сплю, что-то случилось?
Хигелак кивнул, шевельнув двумя косичками, в которые были заплетены его длинные рыжеватые волосы. В его серых глазах мелькнула тревога.
— Вернулись лазутчики хордлингов. Они пришли сюда по следам своей дружины.
— Пошли!
Вульф и Хигелак вышли из комнаты и оказались в главном зале. Там за одним из столов сидели Сигурд и Хродгар, а между ними Сигни и Вальхтеов. На скамье напротив сидели Фолькхари, Гундхари и Иварр. Рядом сидели двое мужчин, один из которых был ранен. Повязка на голове была красная от крови.
Хигелак сел рядом с Сигурдом, заняв последнее место на скамье. Вульф пододвинул стул и сел во главе стола. Он уловил едва заметное смущение на морщинистом лице Фолькхари, которое тот всеми силами попытался скрыть, обращаясь к одному из лазутчиков.
— Расскажи все, что вы видели, Скарпхедин. — а потом добавил, — Вульф, сын Хрейтмара теперь вождь ильвингов.
Скарпхедин, посмотрев с некоторым недоверием на Вульфа, сидящего во главе стола, сказал:
— Мы прошли к северу вдоль гор, а затем наблюдали за горами на востоке. С севера по побережью, а также с востока с гор шли тролли. Их было очень много, и видели мы среди них немало хримтурсов. Потом южнее Утиного Ущелья они все объединились в одно войско и продолжали идти на юг. Их было несметное количество, мы насчитали их больше двадцати сотен, а с гор продолжали спускаться все новые отряды. Мы решили возвращаться в Ароти, и по дороге нарвались на небольшую группу троллей. Храфнкель и Гицур погибли, а нам удалось добраться до нашего гарта… вернее того, что от него осталось. Поняв, что здесь было сражение и люди оставили деревню, мы двинулись по следам и пришли сюда в Этельруги.
Скарпхедин замолчал, разглядывая сосредоточенные лица ильвингов. Было как-то непривычно сидеть вот так вот за одним столом с ними, словно с близкими родичами, после стольких лет вражды.
— Как быстро они двигаются? — спросил Вульф.
— Позавчера около полудня они объединились возле Утиного Ущелья. Ходят они вроде бы не быстрее людей. Они все пешие.
Вульф кивнул и с трагической уверенностью в голосе сказал:
— Значит к вечеру они будут здесь.
Повисло тяжелое молчание. Серьезность положения постепенно доходила до сознания людей. Вульф смотрел на своих родных, на хордлингов, и в его голове выстраивался план, который, по его мнению, был единственным возможным в этой ситуации. Огненный хоровод пронесся перед его мысленным взором, ослепляя его на мгновение.
— Мои худшие опасения подтвердились, — произнес Вульф, — до сих пор мы сражались всего лишь с разведывательными отрядами троллей, которые проверяли нас на прочность. Теперь же сюда движется их основная армия. Хотя, быть может, и это их не главные силы. Но в любом случае, война только начинается.
— Что ты предлагаешь? — спросил Фолькхари.
— У нас нет иного выхода, кроме как оставить Этельруги и уходить.
— Куда мы пойдем? И до каких пор мы будет бежать? — спросила Сигни. Вульф почувствовал, сколько усилий требуется его матери, чтобы держать чувства в узде. Оставлять гарт, где их род обитал сотни зим, землю, где погребен прах их предков, было нелегко. Вульф знал это, но он был уверен в благоразумии матери — она понимала, что остаться здесь означало погибнуть.
— Мы будем отступать, пока не соберем достаточно сил, чтобы выступить против пришельцев из Утгарта. Чтобы собрать силы, нам придется объединить все племена Севера для борьбы. А также сделать многое другое. Победа, если она когда-нибудь придет, будет не легкой. И зависит она не только от наших мечей, но и от нашего ума. В единении — наша сила!
Фолькхари кивнул и сказал:
