История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

ли выше, выдвинулъ ц?лую группу писателей, которые особенно охотно разрабатывали фантастику народнаго творчества. Такъ, Новалисъ, особенно Гофманъ, модный y насъ во времена Гоголя писатель, дали въ своихъ произведеніяхъ образцы, которымъ подражали и русскіе романтики. Изъ нихъ Жуковскій, съ его колдунами, в?дьмами и дьяволами, оказалъ на Гоголя несомн?нное вліяніе {Напр. продажа Громобоемъ души дьяволу и страхъ его въ посл?днюю ночь напоминастъ эпизодъ изъ "Пропавшей Грамоты".}. Модный, въ то время, Марлинскій н?которыми своими произведеніями (напр. "Страшное гаданіе") тоже могъ поддержать стремленіе Гоголя творить въ этой же области романтической фантастики. Даже y Пушкина найдемъ мы н?сколько произведеній такого же рода: баллада "Утопленникъ" и "Гусаръ" являются, въ этомъ отношеніи, типичными. Въ польской литератур?, хотя бы въ сочиненіяхъ Мицкевича, Гоголь тоже могъ встр?тить разработку такихъ же фантастическихъ народныхъ преданій. Въ русской литератур? ближайшимъ предшественникомъ Гоголя надо признать Даля ("Сказки казака Луганскаго"), который подошелъ къ произведеніямъ народной фантазіи съ той же точки зр?нія, что и Гоголь {Впосл?дствіи Тургеневъ, въ его пов?сти "Б?жинъ Лугъ", опять введетъ насъ въ этотъ міръ народной фантазіи.}.
       Источники Гоголевскаго реализма. Квитка. Нар?жный.
      И реализмъ первыхъ гоголевскихъ пов?стей тоже им?етъ за собой богато-разработанную почву. Малороссійская сказка дала ему ярко-обрисованные типы упрямаго, л?ниваго хохла, богато над?леннаго и хитростью, и юморомъ. Эта же сказка дала ему живой образъ сварливой бабы-сплетницы. Оба эти характервые типа еще въ ХVІІ в. изъ сказки попали въ народную комедію ("интермедіи" и "интерлюдіи", "вертепъ"), a зат?мъ и ту комедію, которую усердно разрабатывали малороссійскіе писатели въ род? Гоголя-отца, Котляревскаго, Квитки-Основьяненко, Артемовскаго-Гулака {На это знакомство Гоголя съ подобными "комедіями" указываютъ, хотя бы, т? эпиграфы, которые онъ проставилъ въ н?которыхъ главахъ "Сорочинской Ярмарки". Объ украинской литератур? до Гоголя см. соч. Петрова "Очерки украинской литературы".} и др. Кром? того, большое значеніе для пов?стей Гоголя им?ли и такіе талантливые бытописатели, какъ Нар?жный. Его ум?ніе рисовать жизнь Украйны и ея типы отразилось на пов?стяхъ Гоголя. Въ русской литератур?, конечно, ближайшимъ предшественникомъ и учителемъ Гоголя былъ Пушкинъ, который сум?лъ въ своихъ произведеніяхъ нарисовать жизнь разныхъ слоевъ русскаго общества,- между прочимъ и захолустнаго, провинціальнаго, не безъ юмора обрисовавъ интересы и идеалы русскихъ деревенскихъ дворянъ. Въ своей "Полтав?" онъ набросалъ яркую картину малороссійской жизни и природы.
 

Рыл?евъ.

 
      Рыл?ева тоже называютъ учителемъ Гоголя; для своихъ историческихъ "Думъ" онъ очень часто бралъ сюжеты изъ жизни Малороссіи; въ ея прошломъ онъ сум?лъ найти немало героическихъ образовъ, высокихъ проявленій патріотизма и гражданской доблести.
       Погодинъ.
      Наконецъ, русскіе критики указываютъ на Погодина, какъ на писателя, котораго тоже, съ н?которымъ правомъ, можно назвать предшественникомъ Гоголя. Среди русскихъ литераторовъ своего времени онъ былъ "одинъ изъ первыхъ, который попытался въ "картину нравовъ" включить описаніе быта низшихъ слоевъ нашего общества. Онъ сд?лалъ больше; онъ не только описывалъ, но изображалъ этихъ намъ тогда мало знакомыхъ людей, изображалъ ихъ чувствующими и думающими, a также разговаривающими и при томъ довольно естественною р?чью. Содержаніе пов?стей оставалось въ большинств? случаевъ романтическимъ, но въ выполненіи проступалъ наружу довольно откровенный реализмъ" {Въ II ч. моей "Исторіи", въ глав?, посвященной характеристик? "романтизма", указано, что реализмъ былъ т?сно связанъ съ романтизмомъ, даже вытекалъ изъ него, какъ одно изъ главныхъ требованій романтической школы. Оттого такое сліяніе двухъ направленій встр?чаемъ мы и y Вальтеръ-Скотта, и y Гюго, и y Виньи, и y русскихъ романтиковъ – Марлинскаго, Загоскина, Лажечникова. Погодина и y Гоголя.} (Котляревскій).
      Въ разсказахъ своихъ онъ рисовалъ драмы маленькихъ людей,- драмы, которыя разыгрывались въ купеческомъ быту ("Суженый", "Черная немочь"), мелкопом?стномъ дворянств? ("Нев?ста на ярмарк?"), опускался онъ даже до вертепа людей падшихъ, чтобы показать читателямъ, что и въ сердцахъ воровъ и мошенниковъ теплятся искры добра; касался онъ и жизни кр?постного люда. Наконецъ, есть y него пов?сть изъ малороссійскаго быта,- это трогательный разсказъ о томъ, какъ Петрусь-б?днякъ любилъ Наталку, какъ гордый ея отецъ не хот?лъ отдать дочь за б?дняка, какъ Петрусь отправился зарабатывать деньги, но, вернувшись съ деньгами, засталъ свою Наталку замужемъ зa другимъ, но больную и разоренную. Петрусь отдалъ ей вс? свои деньги.
       Отношеніе русской публики и критики къ пов?стямъ.
      Усп?хъ "Вечеровъ" въ русской публик? былъ большой; даже придирчивая русская критика, въ общемъ, осталась довольна новой книгой. Публика русская оц?нила въ этихъ пов?стяхъ не только яркость изображенія малороссійской жизни и природы, но и тотъ живой и искренній комизмъ, которымъ вообще не отличалась современная русская литература. Ч?мъ-то св?жимъ, жизнерадостнымъ, неудержимо-веселымъ и молодымъ пов?яло въ русской литератур? съ появленіемъ книги Гоголя. Съ такой точки зр?нія похвалилъ ее Пушкинъ. Воейкову онъ писалъ: "Сейчасъ прочелъ "Вечера на хутор?". Они изумили меня. Вотъ настоящая веселость, искренняя, непринужденная, безъ жеманства, безъ чопорности. A м?стами какая поэзія, какая чувствительность! Все это такъ необыкновенно въ нашей литератур?, что я досел? не образумился!" He вс? критики были такъ доброжелательны,- большинство постаралось, прежде всего, найти недостатки. Одинъ критикъ отм?тилъ, что пов?сти страдаютъ излишнимъ реализмомъ, доходящимъ до "грубости" ("парни ведутъ себя совс?мъ, какъ нев?жи и олухи"), что особенно бросается въ глаза рядомъ съ чрезм?рной идеализаціей другихъ образовъ и высокопарнымъ па?осомъ т?хъ р?чей, которыми обм?ниваются иногда д?йствующія лаца. Полевой, не зная еще настоящаго автора этихъ пов?стей, заподозрилъ его въ стараніяхъ подд?латься подъ народность. "Этотъ пасичникъ – москаль,- писалъ онъ,- и притомъ горожанинъ; онъ неискусно воспользовался кладомъ преданій; мазки его несвязны"… Сочувственн?е отнеслись къ Гоголю Надеждинъ и Булгаринъ. Первый указывалъ на отсутствіе въ пов?стяхъ вычурности и хитрости, естественность д?йствующихъ лицъ и положеній, неподд?льную веселость и невыкраденное остроуміе. Особенно нравилась ему въ пов?стяхъ выдержанность "м?стнаго колорита". Булгаринъ хвалилъ Гоголя за стремленіе уловить духъ малороссійской и русской народности. Онъ ставитъ Гоголя выше Погодина, выше Загоскина. Особенно охотно сравнивали Гоголя съ Марлинскимъ. Это сопоставленіе особенно любопытно потому, что въ то время Марлинскій считался первымъ русскимъ романистомъ,- сравненіе съ нимъ Гоголя указываетъ, на какую высоту онъ сразу поднялся въ русскомъ самосознаніи и кого онъ долженъ былъ см?нить, кто былъ его ближайшимъ предшественникомъ въ глазахъ русской читающей публики.
       Значеніе этихъ пов?стей въ исторіи русской литературы.
      Въ исторіи русской литературы "Вечера на хутор? близъ Диканьки" занимаютъ почетное м?сто. Несмотря на вс? недостатки этихъ пов?стей, он? были первымъ наибол?е полнымъ и художественнымъ опытомъ нарисовать жизнь простонародья, заглянуть въ душу простого челов?яа, посмотр?ть на жизнь и природу глазами народа, заглянуть въ тотъ своеобразный міръ, міръ мистицизма, темнаго и, въ то же время, не лишеннаго красоты, о которомъ пришлось мн? говорить въ первыхъ главахъ 1-ой части 1-го выпуска этой книги. Если Гоголь отнесся къ изображаемому только какъ художникъ, какъ поэтъ,- то его ближайшіе посл?дователи-литераторы (особенно Григоровичъ и Тургеневъ) отнеслись къ простонародной жизни не только съ художественной стороны,- они осв?тили эту жизнь сознаніемъ общественныхъ д?ятелей, понимающихъ эту жизнь не съ показной, но съ оборотной стороны. Такое расширеніе идейнаго содержанія картины не должно умалять того факта, что всетаки учителемъ обоихъ нашихъ писателей былъ Гоголь.
       "Миргородъ".
      Пов?сти, вошедшія въ составъ второго гоголевскаго сборника "Миргородъ", по характеру своему и содержанію очень близко подходятъ къ т?мъ пов?стямъ, которыя составили его первый сборникъ "Вечера на хутор? близъ Диканьки". Мы увидимъ зд?сь такое же см?шеніе романтизмаи реализма,увидимъ, что и сюжеты, разрабатываемые Гоголемъ въ этомъ сборник?, берутся изъ т?хъ же областей малороссійской жизни, которыя равъше дали богатый и пестрый матеріалъ для его "Вечеровъ": въ пов?сти "Вій" Гоголь вращается въ кругу народныхъ суев?рныхъ сказаній; въ пов?стяхъ "Старосв?тскіе пом?щики" и "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ" – въ области мелкой жизни провинціальныхъ "существователей"; въ пов?стя "Тарасъ Бульба" Гоголь изобразилъ героическое прошлое своей родины,- взялъ тему, тоже уже затронутую въ н?которыхъ пов?стяхъ изъ сборника "Вечера на хутор? близъ Диканьки" ("Страшная месть", "Ночь наканун? Ивана Купала").
       Отличіе пов?стей "Миргорода" отъ "Вечеровъ".
      Такимъ образомъ, отличаются эти пов?сти отъ бол?е раннихъ – не содержаніемъ и характеромъ, a большею яркостью красокъ, большею тонкостью рисунка и большею вдумчивостью, съ которою авторъ отнесся къ изображаемой имъ жизни. Такимъ образомъ, эти произведенія свид?тельствуютъ о большей зр?лости Гоголя, какъ художника и мыслителя, оц?нивающаго жизнь. Такому быстрому развитію въ немъ "художника" и "судьи жизни", конечно, способствовало сближеніе съ Пушкинымъ и другими выдающимися писателями русскими того времени.
 

"Вій".

 
      Пов?сть "Вій" представляетъ собою произведеніе, въ которомъ опять романтизмъ неразрывно см?шивается съ реализмомъ: жанровыя картины см?няются фантастическими, образы вымышленные,- какія-то мистическія чудовища, порожденіе испуганнаго воображенія народа и самого автора, стоятъ рядомъ съ самыми обыкновенными людьми. Картины природы идиллически-мирной перем?шаны съ пейзажами, полными мистическаго ужаса и тревоги.
       Роматическій элементъ въ "Віи".
      а) Романтическій элементъвъ пов?сти выразился, прежде всего, въ развитіи народнаго в?рованья въ существовавіе какого-то таинственваго Вія, въ существованіе в?дьмъ и въ возможность ихъ общенія съ обыкновенными людьми. Красавица панночка, дочь сотника, обладаетъ способностью оборачиваться въ собаку и въ старуху; она пьетъ кровь y людей, особенно y д?тей; она носится на плечахъ y т?хъ парней, которые ей нравятся, и замучиваетъ ихъ. Объ ней много страшныхъ исторій знаютъ дворовые ея отца. Она находится въ общеніи и съ представителями "нечистой силы" – съ темными силами земли, которыя олицетворены въ вид? чертей-демоновъ, и "Вія-котораго самъ Гоголь называетъ "начальникомъ гномовъ" {Въ подстрочномъ прим?чаніи къ пов?сти Гоголь говоритъ сл?дующее: "Вій – есть колоссальное созданіе простонароднаго воображенія. Такимъ именемъ называется y малороссіянъ начальникъ гномовъ, y котораго в?ки на глазахъ идутъ до самой земли. Вся эта пов?сть есть народное преданіе. Я не хот?лъ ни въ чемъ изм?нить его и разсказываю почти въ той же простот?, какъ слышалъ".}.
      Пристрaстіе романтиковъ кь пользованію волшебными мотивами народнаго творчества было присуще, какъ мы вид?ли, и Гоголю. Ему достаточно было намека для того, чтобы его собственное воображеніе легко и свободно начинало творить въ этой области. Гоголь тягот?лъ къ этому міру фантазіи и потусторонней жизни, в?роятно, потому, что, нервный и впечатлительный съ д?тства, онъ самъ не чуждъ былъ мистицизма {Объ этомъ свид?тельствуетъ, хотя бы, его собственное признаніе, что страшныя сказки въ д?тств? его очень занимали и волновали. Въ пов?сти "Старосв?тскіе пом?щики" Гоголь въ одномъ м?ст? вспоминаетъ, какъ часто въ д?тств? онъ слышалъ таинственный голосъ, его звавшій по имени. "Признаюсь, говоритъ онъ, мн? всегда былъ страшенъ этотъ таинственный зовъ. Я помню, въ д?тств? я часто его слышалъ: иногда вдругъ позади меня кто-то явственно произноситъ мое имя. Я, обыкновенно, тогда б?жалъ съ величайшимъ страхомъ и занимавшимся дыханіемъ изъ саду…"}.
      Вотъ почему все то ужасное, что творилось по ночамъ въ церкви, около гроба в?дьмы, описано имъ въ такихъ яркихъ, живыхъ краскахъ, что производитъ впечатл?ніе кошмара, горячечной галлюцинаціи. Въ русской литератур? не было картины ужасн?е этой, въ которой, необузданная до бол?зненности, фантазія писателя -романтикатакъ изумительно сочеталась съ описательной силой художника- реалиста.
      До какой бол?зненной проникновенности въ "фантастическое" доходитъ Гоголь въ этой пов?сти, лучше всего видно, хотя бы, изъ описанія той волшебной ночи, которую пережилъ Хома Бруть, б?гущій съ в?дьмой на плечахъ {"Л?са, луга, небо, долины – все, казалось, какъ будто спало съ открытыми глазами; в?теръ хоть бы разъ вспорхнулъ гд?-нибудь; въ ночной св?жести было что-то влажно-теплое; т?ни отъ деревъ и кустовъ, какъ кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину; такая была ночь, когда философъ Хома Брутъ скакалъ съ непонятнымъ всадникомъ на спин?…".}.
      Даже взъ краткаго описанія той "ночи чудесъ",- мистической ночи, когда совершаются чудеса, когда все спить "съ открытыми глазами" и молча говоритъ великія тайны,- видно, что все это пережито Гоголемъ, перечувствоваво имъ самимъ ясно до ужаса {*}.
      {* "…Онъ чувствовалъ какое-то томительное, непріятное и вм?ст? сладкое чувство, подступавшее къ его сердцу. Онъ опустилъ голову внизъ и вид?лъ, что трава, бывшая почти подъ ногами его, казалось, росла глубоко и далеко, и что сверхъ ея находилась прозрачная, какъ горный ключъ, вода, и трава казалась дномъ какого-то св?тлаго, прозрачнаго до самой глубины, моря; по крайней м?р?, онъ вид?лъ ясно, какъ онъ отражался въ ней вм?ст? съ сид?вшею на спин? старухою. Онъ вид?лъ, какъ, вм?сто м?сяца, св?тило тамъ какое-то солице; онъ слышалъ, какъ голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звен?ли; онъ вид?лъ, какъ изъ-за осоки выплывала Русалка… Видитъ ли онъ это, или не видитъ? Наяву ли это, или снится? Но тамъ что? в?теръ, или музыка? звенитъ, звенитъ и вьется, и подступаетъ, и вонзается въ душу какою-то нестерпимою трелью.
      "Что это?" думалъ философъ Хома Брутъ, глядя внизъ, несясь во всю прыть… Онъ чувствовалъ б?совски-сладкое чувство, онъ чувствовалъ какое-то томительно-страшное наслажденіе…".}
      Невозможно реальн?е представить "волшебное". Это опять какая-то галлюцинація,- разсказъ о своемъ, когда-то вид?нномъ, сн?.
      Какими бл?дными, нестрашными, мертвецами кажутся т?, которые такъ часто встр?чаются въ сочиненіяхъ Жуковскаго, если сравнить ихъ съ реалистическимъ описаніемъ мертваго лица красавицы-в?дьмы, съ ея мертвыми, невидящими очами!
       b) Реалистическій элементъ въ пов?сти.
      b) Реалистическій элементъпов?сти выразился въ описаніи быта старой дореформенной кіевской бурсы, въ обрисовк? типичныхъ бурсаковъ и дворовыхъ пана сотника.
      Бурса была своеобразной школой, въ которой только "избранные",- люди съ выдающимися способностями и научными интересами, пріобр?тали образованіе,-большинство же ничему не научивалось, но зато выносило оттуда характеры, вполн? подходящіе къ потребностямъ того жесткаго, суроваго времени. Учениковъ тамъ жестоко драли, держали впроголодь, и ученики, въ свою очередь, занимались больше всего избіеніемъ другъ друга, да заботой о собственномъ пропитаніи. Развлеченія тамъ были грубы и суровы. Немудрено, что, посл? такого воспитанія, многіе шли прямо въ Запорожскую С?чь, искать тамъ "лыцарской чести" и вольной жизни вн? всякихъ законовъ.
       Хома Брутъ. Національныя малороосійскія черты въ немъ. Литературная исторія этого типа.
      Героемъ пов?сти "Вій" Гоголь выставилъ "философа" {"Философомъ" онъ названъ потому, что былъ въ предпосл?днемъ класс? академіи. Въ посл?днемъ класс? преподавалось только "богословіе" – ученики носили названіе "богослововъ"; въ предпосл?днемъ класс? преподавалась "философія" – и ученики назывались "философами".} Хому Брута. Этотъ юноша представляетъ собою образъ, въ которомъ собрано много типичныхъ чисто-малороссійскихъ народныхъ чертъ. Онъ былъ до преизбытка над?ленъ душевнымъ равнодушіемъ, которое окрашивалось порою юморомъ, порою – просто флегмой и л?нью. Чему быть, тому не миновать" – обычная его поговорка, съ которою онъ готовъ идти безъ борьбы навстр?чу самому чорту. Такой фатализмъ очень скоро приводитъ его въ душевное равнов?сіе, изъ котораго вывести его трудно. Посл? своего приключенія съ в?дьмой, Хома плотно закусилъ въ корчм? и сразу успокоился, "гляд?лъ на приходившихъ и уходившихъ хладнокровно, довольными глазани и вовсе уже не думалъ о своемъ необыкновенномъ происшествіи". Въ церкви онъ, глядя на страшную в?дьму, самъ успокаиваетъ себя магическимъ: "ничего!"; когда жуть прокрадывается ему въ сердце – онъ прогоняетъ ее такимъ же магическимъ напоминаніемъ себ?, что онъ – "казакъ", что ему стыдно "бояться" чего бы то ни было. Посл? первой страшной ночи въ церкви онъ, посл? сытнаго ужина, сразу начинаетъ чувствовать себя спокойнымъ и довольнымъ. "Философъ былъ изъ числа т?хъ людей, которыхъ, если накормятъ, то y нихъ пробуждается необыкновенная филантропія. Онъ, лежа съ своей трубкой въ зубахъ, гляд?лъ на вс?хъ необыкновенно сладкими глазами и безпрерывно поплевывалъ въ сторону. Пос?д?въ отъ ужасовъ второй ночи, Хома, на разспросы о томъ, что происходитъ ночью въ церкви, хладнокровно отв?чаетъ: "много на св?т? всякой дряни водится! A страхи такіе случаются… Ну…" и больше ничего не сказалъ. Готовясь къ третьей, посл?дней ночи, онъ старается взять отъ жизни посл?днюю радость и пускается въ такой плясъ, что вс? на него смотрятъ съ изумленіемъ. Характерный образъ Хомы, казака-философа, фаталиста и флегматика, не разъ рисовался Гоголемъ и до этой пов?сти, и посл? нея. Старики-разсказчики, въ уста которыхъ вкладываетъ Гоголь свои "страховинны казочки", почти вс? отличаются y него этимъ же хладнокровіемъ. "Экая невидальщина! Кто на своемъ в?ку не знался съ нечистымъ!", спокойно разсуждаетъ одинъ. Друзья погибшаго Хомы Брута – такіе же философы". "Такъ ему Богъ далъ!" спокойно заявляетъ фаталистъ Халява: "Пойдемъ въ шинокъ, да помянемъ его душу!" Другой пріятель Тиберій спокойно заявляегь: "Я знаю, почему пропалъ онъ: оттого, что побоялся; a если бы не побоялся, то бы в?дьма ничего не могла съ нимъ сд?лать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвостъ ей, то ничего и не будетъ! Я знаю уже все это. В?дь y насъ въ Кіев? вс? бабы, которыя сидятъ на базар?, вс? в?дьмы". He желаніемъ сострить, хвастнуть, прилгнуть проникнуты эти слова,- непоколебимой в?рой въ истину своихъ словъ с невозмутимымъ спокойствіемъ… Это – черта удивительная, проникающая многія пов?сти Гоголя,- черта, быть можетъ, національная, малороссійская. Реалистъ, по міросозерцанію, малороссъ все волшебное, фантастическое въ своихъ сказкахъ и преданіяхъ ум?етъ представить реально. И только, при этомъ условіи, волшебное, даже ужасное, можетъ быть представлено юмористически {Какъ образчикъ такого страннаго см?шенія ужаснагосъ см?шнымъможно привести разсказъ одного изъ дворовыхъ сотника о судьб? Микитки, влюбившагося въ в?дьму-панночку: "воротился едва живой, и съ той поры изсохнулъ весь, какъ щепка; и когда разъ пришли на конюшню, то, вм?сто его, лежала только куча золы да пустое ведро,- сгор?лъ совс?мъ, сгор?лъ самъ собою".}.
       Другіе герои пов?сти.
      Къ "реалистическому" элементу пов?сти надо отнести еще б?глыя, но мастерски-сд?ланныя характеристики пріятелей Хомы Брута и дворовыхъ сотника. Особенно удалось Гоголю изображеніе пьяной бес?ды подгулявшихъ сторожей Хомы,- изъ отд?льныхъ отрывистыхъ фразъ, которыми они обм?ниваются, ясно и опред?ленно вырисовывается физіономія каждаго.
       "Психологія" въ пов?сти.
      Въ "психологическомъ" отношеніи эта пов?сть тоже представляетъ большой интересъ: Гоголю удалось изобразить постепенное наростаніе страха въ безстрашномъ, спокойнонъ сердц? бурсака-богатыря.
      Въ пов?стяхъ: "Старосв?тскіе пом?щики" и "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ" Гоголь воспроизвелъ, на основаніи личныхъ воспоминаній и наблюденій, н?сколько сценъ изъ жизни т?хъ "существователей", которые окружали его съ д?тства, которыхъ онъ оц?нилъ и понялъ уже въ ранней юности, будучи еще ученикомъ Н?жинскаго лицея.
       "Старосв?тскіе пом?щики".
      Въ пов?сти: "Старосв?тскіе пом?щики" Гоголь отм?тилъ, что въ этой жизни казалось ему симпатичнымъ.Зная Гоголя, его консервативныя наклонности, мн? безъ труда поймемъ, что онъ всегда готовъ былъ "идеализировать" старину; это онъ и сд?лалъ въ своей пов?сти, выведя героями людей "старосв?тскихъ", т. е. представителей прошлаго, отживающаго покол?нія.
       Жизнь героевъ пов?сти. Безсодержательность этой жизни. "Незаконность" этой жизни.
      Съ добродушнымъ юморомъ и теплой любовью рисуетъ онъ патріархальную жизнъ двухъ любящихъ, н?жныхъ стариковъ, которые доканчиваютъ свое безобидное, безвредное, но, увы, и безполезное для челов?чества и родины существованіе на маленькомъ кусочк? земли,- кусочк?, отд?ленномъ отъ всего міра "частоколомъ". Старички за этимъ частоколомъ остаются чужды всякой "борьбы за существованіе", не знаютъ высокихъ чувствъ обществевности и патріотизма, они словно не знаютъ даже о томъ, что гд?-то льются челов?ческія слезы,- но они не знаютъ и т?хъ дурныхъ чувствъ, которыя рождаются отъ столкновенія челов?ка съ челов?комъ – ненависти, зависти, честолюбія… Ч?мъ меньше желаній, т?мъ меньше разочарованій,- т?мъ больше душевной тишины, больше счастья.Вотъ почему древніе философы учили, что счастливъ тотъ, кто ум?етъ ограничить свои желанія. Но это будетъ счастье эгоистическое,- для челов?ка, живущаго въ государств?, въ обществ?, нельзя замыкаться только въ кругу своей личной жизни! Гоголь не отм?тилъ "незаконности" такого эгоистическаго счастья; но, нарисовавъ такихъ "счастливцевъ", подчеркнувъ, что жизнь ихъ незапятнана зломъ,- онъ, со своей личнойточки зр?нія, осудилъ ея безсодержательность, только отдыхатьмогъ Гоголь въ обществ? добродушныхъ старичковъ, но житьзд?сь онъ не могъ,- ему не хватало зд?сь воздуха… Ихъ жизнь однообразна и пуста,- вс? интересы ихъ сводились къ ?д? и спанью, къ заботамъ о кухн?, кладовой,- ихъ меньше занимали поля съ хл?бомъ и л?са съ дубами, ч?мъ огородъ, садъ и птичій дворъ: это все было ближе къ нимъ, все это было нужн?е имъ,- людямъ съ маленькими потребностями (и къ тому же чуждыми корыстолюбія), ч?мъ крупное хозяйство, которое требуетъ изв?стной ширины экономическаго пониманія.
       Простота и чистота ихъ жизни. Отсутствіе любви къ людямъ.
      Старички отличались и положительными качествами – они были очень просты, просты "до святости", невзыскательны, добродушны и общительны,- жили для гостей – по словамъ Гоголя. Они были чисты, какъ д?ти, наивны и дов?рчивы. Эта "чистота" ихъ старческихъ сердецъ – удивительно подкупающая черта. "Любопытство" старичковъ не было живой любознательностью, ихъ гостепріимство и любезность не были проявленіемъ любви къ людямъ. Въ общепринятомъ смысл?, любовь къ людямъ т?сно связывается съ "служеніемъ челов?честву"; эта любовь всегда стремится сроявиться въ д?л?,- оно есть чувство активное,по существу. Этой активностью не отличались чувства старичковъ, и Гоголь не указалъ намъ ни одного добраго д?ла, которое сд?лали бы эти "добрые", ласковые, гостепріимвые, любезные старички. Въ ихъ душ? н?тъ м?ста злу, но н?тъ м?ста и добру. Ихъ казнить не зa что, но и идеализировать тоже не стоитъ. И мы не стали бы обвинять Гоголя въ такой неум?стной идеализаціи, если бы онъ, рядомъ съ ними, не выставилъ карикатурныхъ реформаторовъ-пом?щиковъ, которые насл?довали им?ніе старичковъ и разорили его. Всл?дствіе такого сопоставленія, выгоднаго для "старосв?тскихъ пом?щиковъ", есть полныя основанія говорить о попытк? нашего писателя идеализировать своихъ героевъ-стариковъ.
      Въ ихъ лиц? Гоголь превозноситъ доброе старое время, уже отошедшее въ прошлое, и казнитъ людей новыхъ,- хищниковъ и эксплуататоровъ, часто безтолковыхъ, недорожившихъ стариной {Въ одномъ м?ст? пов?сти Гоголь прямо осуждаетъ этихъ "новыхъ людей" съ чисто дворянской сословной точки зр?нія.}.
       "Темнота" этой жизни.
      Между т?мъ, Гоголь отм?тилъ еще черту ихъ жизни,- черту, которая, въ сущности, тоже должна была пом?шать такой идеализаціи. Люди непросв?щенные и не желающіе себя просв?щать, старички были окружены мракомъ нев?жества,- они стояли на той же ступени развитія, на которой стояли ихъ кр?постные, съ ихъ мистицизмомъ язычества. Темный міръ суев?рій, прим?тъ окружалъ со вс?хъ сторонъ обоихъ старичковъ,- онъ влад?лъ ихъ жизнью и смертью, и бороться съ нимъ они не могли. Стоило Пульхеріи Ивановн? уб?диться, что ея кошечка къ ней не вернется, она пришла къ нел?пой мысли, что, въ вид? кошки, приходила за ней смерть,- и что она умретъ. А?анасій Ивановичъ услышалъ голосъ, его зовущій. Онъ р?шилъ, что это его зоветъ Пульхерія Ивавовна и что онъ умретъ. И оба они умерли. Умерли отъ самовнушенія, отъ непоколебимой в?ры въ то, что какія-то темныя силы властвуютъ надъ безсильнымъ челов?комъ и что бороться не стоитъ. Да и не могли они бороться,- они не знали, во имя чегодолжны они бороться за жизнь; y нихъ не было сильныхъ интересовъ въ жизни, они не звали ея смысла,- они жили и умерли, какъ деревья, какъ растенія… Жили они безъ душевныхъ потрясеній. Умерли безъ ропота, спокойно и безбол?зненно, ничего собою въ жизнь не внеся, ничего не унеся въ могилу…
       "Личныя" причины симпатіи Гоголя къ героямъ пов?сти. Осужденіе этой жизни Гоголемъ.
      Быть можетъ, вся симпатія Гоголя къ этимъ старичкамъ проистекала изъ чисто-эгоистическаго чувства. Онъ, съ его в?чной тревогой душевной, съ его боязнью остаться въ мір? только "существователемъ", слишкомъ метался въ этой жизни, ища себ? жизненныхъ путей. Мы знаемъ, что онъ утомлялся и разочаровывался, что его тянуло въ милую Украину "отдохнуть", "сойти на минутувъ сферу этой необыкновенно уединенной жизни"… И вотъ, съ точки зр?нія такого утомленнаго страдальца", этотъ "полусонъ", "минута" отдохновенія въ обществ? старичковъ могла показаться ему "раемъ", который полонъ "неизъяснимой прелести". "И онъ представилъ эту жизнь "раемъ", хотя добросов?стность его не позволила ему закрыть глаза на крупные недостатки этой жизни. Но Гоголь не зам?тилъ, что главный ея недостатокъ – отсутствіе "общественнаго самосознанія",- отм?тилъ другіе, какъ-то: душевную скудость старичковъ, ихъ непроглядное нев?жество, онъ даже подъ конецъ пов?сти усумнился въ истинности ихъ взаимной любви. "Долгой, медленной, почти безчувственвой привычкой"называетъ онъ любовь А?анасія Ивановича; на "привычку" смахиваютъ и чувства Пульхеріи Ивановны, которая, умирая, заботилась о томъ, чтобы А?анасію Ивановичу готовилось то, что онъ любитъ, чтобы б?лье, ему подаваемое, всегда было чисто и пр.
       Отношеніе Гоголя къ "кр?постному праву" въ пов?сти.
      Изображая "патріархальную пом?щичью жизнь", сытую и безоблачную, Гоголь не коснулся жизни крестьянъ; отрицательныя стороны "кр?постного права", которое дало возможность героямъ пов?сти, безъ труда, безъ "борьбы за существованіе", "безъ зла", провести всю долгую жизнь, совершенно обойдены Гоголемъ. Онъ даже постарался доказать, что, подъ патріархальнымъ управленіемъ "старосв?тскихъ пом?щиковъ", и крестьяне блаженствовали,- были сыты; "д?вки" объ?дались фруктами и вареньями, приказчикъ богат?лъ, но отъ этого не б?дн?ли и пом?щики… Стоило появиться въ деревню пом?щикамъ-реформаторамъ, какъ блаженство деревни кончилось: все очень скоро оказалось разореннымъ. Поздн?е такую же патріархальную пом?щичью идиллію, съ полнымъ сознаніемъ причинъ, основаній и посл?дствій ея безнравственности, изобразилъ Гончаровъ въ разсказ? о жизни обывателей Обломовки и ея питомца Ильи Обломова.
       Идейные недостатки пов?сти.
      Такимъ образомъ, это произведеніе Гоголя, при всей художественности его картинъ, страдаетъ н?которыми недостатками. Причина ихъ коренится въ самомъ автор?: онъ не достаточно сознательно отнесся къ изображаемой жизни; его отношеніе къ героямъ пов?сти страдаетъ неопред?ленностью: начавъ съ идеализаціи, онъ переходитъ постепенно къ осужденію этой жизни. Разсказъ радостный, безоблачный, оканчивается печально: словно, авторъ, подъ конецъ пов?ствованія, увид?лъ самъ всю пошлость, всю мелочность своихъ героевъ. Сквозь "см?хъ" пробились "слезы"…
       Всесторонность въ изображеніи жизни героевъ.
      Своихъ безобидныхъ героевъ Гоголь сум?лъ обрисовать всесторонне: онъ далъ намъ ясное представленіе о томъ, какой видъ извн? им?лъ ихъ домикъ, каковы были комнаты этого домика. Онъ обрисовалъ намъ А?анасія Ивановича и Пульхерію Ивановну въ обществ? ихъ самихъ, въ обществ? знакомыхъ, въ отношеніяхъ къ крестьянамъ и приказчику. Онъ далъ намъ понятіе о томъ, какъ безалаберно вели они свое хозяйство, какъ ихъ обкрадывали и обманывали. Ни одна характерная деталь ихъ быта не ускользнула отъ внимательнаго глаза Гоголя. И вся совокупность этой удивительно-пестрой кучи разныхъ см?шныхъ, трогательныхъ и печальныхъ подробностей даетъ намъ два ясныхъ старческихъ облика.
       Литературная исторія пов?сти.
      Эта пов?сть Гоголя можетъ быть связана и съ литературой XVIII в?ка; среди произведеній этой поры была очень распространена "идиллія" – жанръ, въ которомъ изображались всегда идеальные герои, связанные чувствами идеальной любви или дружбы. Гоголь воспользовался избитой канвой, внесъ реализмъ, "прикр?пилъ къ земл?" сюжетъ, который, обыкновенно, разрабатывался вн? земныхъ отношеній. "Писатели очень любили такія благодарныя темы, какъ исторія двухъ любящихъ сердецъ, занятыхъ исключительно своимъ чувствомъ,- "Старосв?тскіе пом?щики" были удачной попыткой зам?нить въ этой тем? романтическіе элементы – реальными и бытовыми. Вм?сто прежнихъ пустынныхъ м?стъ – малороссійская деревня, вм?сто разочарованныхъ героевъ и томныхъ, или страстныхъ героинь – старикъ и старуха" (H. A. Котляревскій). Самъ Гоголь намекаетъ намъ на возможность такого сближенія его произведенія съ старыми "идилліями", называя въ одномъ м?ст? пов?сти своихъ старичковъ именами двухъ идеальныхъ героевъ старой идилліи – "Филемономъ и Бавкидою".
       Происхожденіе пов?сти.