История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Гоголь зaм?тилъ это самъ, и посл? испытанія не явился за отв?томъ (Шенрокъ). Зат?мъ онъ р?шился испробовать счастья на поприщ? литературномъ и выпустилъ на свой счетъ въ св?тъ свою идиллію "Ганцъ Кюхельгартенъ", скрывъ свою фамилію подъ псевдонимомъ "В. Алова" {Въ предисловіи, отъ имени какихъ-то несуществовавшихъ издателей, Гоголя им?лъ нескромность заявить, что они (издатели) "гордятся т?мъ, что, по возможности, спосп?шествовали св?ту ознакомиться съ созданіемъ юнаго таланта".}. Произведеніе было встр?чено критикой очень враждебно, и юный авторъ уничтожилъ свое первое "д?тище", отобравъ изъ магазиновъ нераспроданные экземпляры. И напечатаніе этой слабой поэмы, и сожженіе ея,- все очень характерно для пониманія Гоголя: съ этой стороны, видно и самомн?ніе его, выразившееся въ переоц?нк? своего таланта,- съ другой стороны, бол?зненное самолюбіе, не терпящее осужденія. Онъ над?ялся, что "Ганцъ Кюхельгартенъ" сразу выдвинетъ его въ ряды зам?тныхъ писателей,- этому произведенію онъ, очевидно, придавалъ очень большое значеніе. Понятно поэтому, что неудача "Ганса" сильно потрясла его; онъ даже внезапно р?шился покинуть Россію и у?хать за границу. Это р?шеніе было такъ неожиданно для него самого и его родственниковъ, что впосл?дствіи, затрудняясь самъ дать себ? ясный отчетъ въ своемъ поступк?, онъ р?шился даже оправдать его вымышленными фактами. Впрочемъ, въ томъ характерномъ письм? къ матери, въ которомъ онъ объяснилъ ей свое б?гство изъ Россіи необходимостью спасти себя отъ какой-то безнадежной любви, слышатся искреннія страданія юнаго безпокойнаго сердца, все еще не примиряющагося съ мелочной, прозаическою жизнью обыкновевныхъ "существователей". Неудачи своихъ первыхъ шаговъ на житейскомъ поприщ? религіозный юноша объясняетъ даже проявленіемъ мудрой воли Божьей. "Я чувствую налегшую на меня справедливымъ наказаніемъ тяжкую десницу Всемогущаго!" – писалъ онъ матери. Волей Бога объяснялъ онъ и свою неожиданную по?здку на чужбину: "Онъ указалъ мн? путь въ зеемлю чуждую, чтобы я тамъ воспиталъ свои страсти въ тишин?, въ уединеніи, въ шум? в?чнаго труда и д?ятельности, чтобы я самъ по н?сколькимъ ступенямъ поднялся на высшую, откуда бы былъ въ состояніи разс?евать благо и работать на пользу міра". Онъ опять повторяетъ, что не хочетъ "пресмыкаться" въ жизни. Онъ ут?шаетъ свою мать, говоритъ, что ему нужно "перед?лать себя", переродиться, оживиться новою жизнью, "расцв?сть силою души въ в?чномъ труд? и д?ятельности", чтобы найти не личное счастье, a возможность посвятить свою жизнь для счастья и блага себ? подобныхъ". Мы вид?ли уже, что съ этими же "мечтами" носился Гоголь еще въ бытность свою въ Н?жин?.
       Гоголь заграницей. Идеалы древней Руси и міросозерцаніе Гоголя.
      Гоголь заграницей выжилъ только м?сяцъ,- онъ соскучился по родин?, изъ которой б?жалъ, да и тоска попрежнему его мучила зд?сь: его юную душу попрежнему мучилъ разладъ. Въ письм? изъ-заграницы онъ пространно испов?дуется передъ матерью. Онъ с?туетъ, что Богъ, "создавъ такое единственное, или, по крайней м?р?, р?дкое въ мір? сердце, какъ его, создавъ такую душу, пламен?ющую жаркою любовью ко всему высокому и прекрасному, облекъ ее въ такую грубую оболочку. Это бореніе т?ла и духа, такъ мучительно выразившееся въ юной душ? Гоголя,- было главнымъ содержаніемъ духовной жизни древней Руси; многихъ оно вело тогда къ аскетизму, подвижничеству, отреченію отъ земли. Это роковое насл?дство досталось въ уд?лъ Гоголю. Юношей, еще мало в?дающимъ жизнь, онъ узналъ уже т? духовныя страданія, которыми жили и питали свою душу подвижники древией Руси. Подобно имъ, Гоголь-юноша больше всего интересуется своей душой, копается въ ней, бичуетъ себя за ея недостатки. Онъ спрашиваетъ Бога, зач?мъ Онъ допустилъ въ его душ? такую страшную см?сь противор?чій, упрямства, дерзкой самонад?янности и самаго униженнаго смиренія…
       Гоголь на служб?. "Вечера на хутор? близъ Диканьки".
      Душевная борьба пом?шала ему заинтересоваться заграничной жизнью, и потому никакихъ особыхъ впечатл?ній его по?здка ему не принесла. Вернувшись въ Петербургъ въ первыхъ м?сяцахъ 1830 года, онъ поступилъ на службу въ департаментъ уд?ловъ. Эта казенная служба слишкомъ отличалась отъ того "служенія" родин?, о которомъ мечталъ Гоголь,- естественно, что онъ не чувствовалъ себя удовлетвореннымъ. Даже жалованья чиновничьяго ему не хватало на существованіе. Приходилось давать частные уроки, заниматься гувернерствомъ и заказной литературной работой. Въ поискахъ средствъ къ существованію, Гоголь остановился на счастливой мысли пустить въ литературный оборотъ свои знанія малороссійской жизни. Онъ зам?тилъ, что петербургская читающая публика, подъ вліяніемъ господствующихъ въ тогдашней литератур? романтическихъ вкусовъ, обнаружила интересъ къ знакомству съ жизнью различныхъ народовъ ("couleur locale"),- она узнала кавказскихъ горцевъ по Марлинскому, Пушкину и Лермонтову, крымскихъ татаръ и бессарабскихъ цыганъ – по Пушкину. Немного познакомилась она съ Малороссіей по произведенію Пушкина: "Полтава". Гоголю суждено было полн?е и глубже ознакомить ее съ поэтической стороной жизни Украйны. Въ поискахъ "хл?ба", принялся онъ за сочиненіе своихъ "Вечеровъ на хутор? близъ Диканьки" – и, неожиданно для себя, завоевалъ этими веселыми поэтическими разсказами не только "хл?бъ", но и "славу"… Этимъ разсказамъ онъ никогда не придавалъ большого значенія, такъ какъ его мучительная душевная борьба въ нихъ не отразилась,- ему дороже былъ его неудачный "Гансъ Кюхельгартенъ" – произведеніе, въ которое онъ вложилъ всю свою душу.
       Работа Гоголя надъ пов?стями.
      Впрочемъ, если онъ самъ мало интересовался своими бытовыми разсказами, онъ писалъ ихъ очень добросов?стно: онъ не довольствовался своими знаніями Малороссіи, своей богатой фантазіей,- для своихъ разсказовъ онъ старательно собиралъ факты и матеріалы; мать его, друзья и знакомые, оставшіеся на родин?, доставляли ему въ столицу св?д?нія, пополняющія его знанія малороссійской жизни {Какъ образецъ подобныхъ просьбъ, можно привести отрывокъ изъ письма Гоголя къ матери: "Вы много знаете обычаи и нравы малороссіянъ нашихъ и потому вы не откажитесь сообщить мн? ихъ въ нашей переписк?. Это мн? очень, очень нужно… Я ожидаю отъ васъ описанія полнаго наряда сельскаго дьячка, отъ верхняго платья до самыхъ сапоговъ, съ поименованіемъ, какъ это все называлось y самыхъ закорен?лыхъ, самыхъ древнихъ, самыхъ наимен?е перем?нившихся малороссіянъ. Еще обстоятельное описаніе свадьбы, не упуская ни мал?йшихъ подробностей… Еще н?сколько словъ о колядкахъ, о Иван? Купал?, о русалкахъ. Если есть, кром? того, какіе-либо духи, или домовые, то о нихъ подробн?е, съ ихъ названіями и д?лами. Множество носится между простымъ народомъ пов?рій, страшныхъ сказаній, преданій, разныхъ анекдотовъ и пр". Въ этомъ интерес? къ народной жизни сказалась одна изъ характерныхъ особенностей романтизма – погоня за couleur ethnographique. Интересуютъ его и древнія монеты, р?дкости, старопечатныя книги; онъ проситъ высылать ему стародавнія рукописи про времена гетманщины. Этотъ интересъ къ старин? – тоже черта романтиковъ, увлекавшихся сознательнымъ желаніемъ в?рно воспроизводить couleur historique.}. Эти матеріалы, д?йствительно, сослужили Гоголю большую службу,- они придали его веселымъ разсказамъ ту этнографическую полноту и содержательность, которыя отм?чены были сразу русской крвтикой.
       Гоголь въ апоге? славы. Вліяніе Пушкина на а) литературное развитіе Гоголя;
      Высокую художественность гоголевскихъ разсказовъ оц?нили выдающіеся русскіе писатели того времени: Жуковскій, Пушкинъ, Плетневъ, Дельвигь. Они сблизились съ нимъ и ввели его въ кругъ тогдашнихъ русскихъ литераторовъ. Попалъ Гоголь и въ салонъ фрейлины Смирновой, гд? собирались лучшіе русскіе умы того времени и выдающіеся иностранные дипломаты. Пушкинъ былъ душой этого салона. Подружился онъ съ Віельгорскими. Въ 1832 году Гоголь ?здилъ на родину и по дорог? остановился въ Москв?; зд?сь онъ сошелся съ Погодинымъ, Шевыревымъ, семьей Аксаковыхъ. "Посл? долгихъ неудачъ Гоголь вдругъ испыталъ какое-то фантастическое, волшебное счастье: онъ сразу почувствовалъ себя перенесеннымъ въ высшія сферы литературнаго міра (Шенрокъ). Несомн?нно, подъ впечатл?ніемъ удачи, Гоголь забылъ надолго свои душевныя страданія, къ тому же онъ всец?ло подпалъ подъ вліяніе Пушкина {Въ "Запискахъ Смирновой" не разъ разсказывается, съ какимъ благогов?ніемъ слушалъ Гоголь все, что говорилъ Пушкинъ. Многія изъ его зам?чаній и сужденій Гоголь немедленио записывалъ въ записную книжку.}, который съ любовью занялся литературнымъ и умственнымъ развитіемъ талантливаго "самородка". Онъ указывалъ Гоголю, что надо прочесть, объяснялъ Гоголю характерныя черты его таланта и р?шительно повелъ его на путь художественнаго реализма. "Изображеніе отрицательныхъ сторонъ русской д?йствительности" – вотъ дорога, которую указалъ Гоголю Пушкинъ.
       b) философское; с) политическое. Блестящій періодъ творчества Гоголя.
      Въ уравнов?шенной душ? нашего великаго поэта не было м?ста для той борьбы, которая мучила Гоголя: мы вид?ли, что Пушкинъ сум?лъ и въ жвзни, и въ творчеств? примирить плоть и духъ. Неизв?стно, открывалъ ли Гоголь передъ Пушкинымъ тайники своей души но, несомн?нно, если бы онъ это и сд?лалъ, онъ не встр?тилъ бы сочувствія себ? со стороны "п?вца земли". В?роятно, оказалъ вліяніе Пушкинъ и на политическое міровоззр?ніе Гоголя. "Націоналистъ" по уб?жденіяяъ, в?рящій въ Россію и примирившійся съ русской д?йствительносгью, Пушкинъ такіе же взгляды привилъ Гоголю. Сд?лать это т?мъ бол?е было легко, что Гоголь самъ шелъ къ такому міросозерцанію. И вотъ, взгляды "оффиціальной народности", отчасти "славянофильство" были прочно усвоены Гоголемъ. В?ра въ незыблемость "православія, самодержавія и народности" вошла въ его міросозерцаніе. Впрочемъ, подобно Пушкину, онъ не примкнулъ ц?ликомъ ни къ правительству, ни къ славянофиламъ, не сд?лался пропагандистомъ ихъ взглядовъ, по крайней м?р?, въ первый періодъ своей жизни. Н?сколько въ сторон? остался Гоголь отъ философскихъ и политическихъ настроеній эпохи. Подъ вліяніемъ своихъ новыхъ петербургскихъ друзей-писателей, онъ съ головой окунулся въ литературную жвзнь; онъ сталъ теперь серьезн?е смотр?ть на занятія литературой; издавъ свои "Вечера" въ св?тъ въ 1831 году, подъ псевдонимомъ "Рудаго Панька", онъ въ 1832 году, по сов?ту Пушкина, берется за сочиненіе большой бытовой комедіи изъ русской жизни. Кром? того, старательно изучаетъ русскую литературу, старается выяснить себ? сущность и ц?ли искусства, занимается исторіей {Мысли, имъ выработанныя въ это время, нашли себ? выраженіе въ т?хъ статьяхъ, которыя вошли поздн?е въ составъ его сборника "Арабески".}… Вообще семь л?тъ (1829-1836), проведенные имъ въ Петербург? въ обществ? Пушкина, были блестящей порой его жизни и творчества: въ этотъ періодъ времени развернулся его таланть, – онъ написалъ "Вечера на хутор?", въ 1835 году "Арабески", "Миргородъ" (въ этотъ сборникъ вошла и пов?сть "Тарасъ Бульба"), "Пов?сть о томъ, какъ поссорился Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ", "Старосв?тскіе пом?щики", "Записки сумасшедшаго", "Женитьбу", "Ревизора" (написанъ въ 1835 г., поставленъ на сцену 19 апр?ля 1836 г.), задумалъ и началъ "Мертвыя души", критическія и теоретическія статьи о русской литератур? и искусств?,- словомъ, сказалъ почти все, что онъ им?лъ сказать, и зат?мъ только перед?лывалъ передумывалъ и дополнялъ сказанное или задуманное раньше" (Котляревскій). Его творческій геній роковымъ образомъ померкъ со смертью Пушкина.
       Гоголъ-профессоръ. "Ревзоръ". Отношеніе Гоголя къ своему произведенію.
      Въ эти семь л?тъ многое перем?нилось въ жизни Гоголя,- онъ изъ чиновника сд?лался педагогомъ – преподавателемъ исторіи въ Патріотическомъ институт?, потомъ даже профессоромъ всеобщей исторіи въ С.-Петербургскомъ уннверситет?. Этотъ выборъ карьеры оказался очень неудачнымъ,- къ отв?тственнымъ обязанностямъ профессора Гоголь былъ не подготовленъ, одного таланта и блестящаго воображенія было мало тамъ, гд? не было знанія,- немудрено поэтому, что годъ его профессорства былъ очень ему тяжелъ. Эта новая неудача была большимъ ударомъ для впечатлительнаго самолюбія писателя. Но она им?ла и хорошіе результаты,- она приковала Гоголя къ литератур?. Онъ испробовалъ н?сколько путей, везд? терп?лъ неудачи: оставался одинъ – писательство. Но любопытно, что не своими литературными усп?хами недоволенъ былъ онъ: друзья-писатели, петербургскіе и московскіе, носили его на рукахъ; публика читала нарасхватъ его произведенія; критика русская, вообще недоброжелательная, тоже заинтересовалась новымъ св?тиломъ,- но Гоголю всего этого было мало. Судя по его письмамъ, онъ все еще мечталъ о какомъ-то "большомъ д?л?" {Онъ съ презр?ніемъ отзывался о своихъ первыхъ произведеніяхъ, которыя принесли ему славу: "да обрекутся они неизв?стности,- писалъ онъ о "Вечерахъ на хутор?",- покам?стъ что-нибудь ув?систое, великое, художническое, не изыдетъ изъ меня!" Съ этимъ "великимъ" онъ хот?лъ связать то "большое д?ло", о которомъ онъ мечталъ. "Я вижу ясн?е и лучше многое, нежели другіе,- писалъ онъ матери въ 1833 году.- Я изсл?довалъ челов?ка отъ его колыбели до конца, и отъ этого ничуть не счастлив?е. У меня болитъ сердце, когда я вижу, какъ заблуждаются люди. Толкуютъ о доброд?тели, о Бог? и, между т?мъ, не д?лаютъ ничего. Хот?лъ бы кажется, помочь имъ, но р?дкіе, р?дкіе изъ нихъ им?ютъ св?тлый, природный умъ, чтобы увид?ть истину моихъ словъ". Гоголь даже одно время бросилъ совс?мъ писать, мучаясь т?мъ, что его великіе замыслы не находятъ себ? великаго воплощенія, "мелкаго (писать),- говоритъ онъ,- не хочется, великое не выдумывается".}. Пушкинъ указывалъ ему, что это "большое д?ло" можно было сд?лать литературой, что обличеніе недостатковъ родной русской жизни – тоже д?ло немаловажное, но, должно быть, ему не удалось разуб?дить Гоголя. Вотъ почему и "Ревизоръ" {Въ 1-ый разъ поставленъ на сцену 19 апр?ля 1836 г.}, им?вшій большой усп?хъ и въ то же время вызвавшій озлобленіе въ широкихъ кругахъ русской публики, принесъ Гоголю больше горя, ч?мъ радости. Произошло это потому, что "на сцену Гоголь смотр?лъ не какъ авторъ заурядной театральной пьесы, котораго полное торжество заключается въ радушномъ пріем? и рукоплесканіяхъ публики, но съ затаеннымъ страхомъ и глубокою скорбью за судьбу своего созданія, въ которое онъ положилъ свою душу, свои лучшія, благородн?йшія стремленія" (Шенрокъ). Театръ ломился, когда давали "Ревизора", но многіе осуждали пьесу за дерзкую критику русской жизни. Гоголь былъ пораженъ т?мъ, какое впечатл?ніе произвела на русское общество его пьеса: "Господи Боже!- жаловался онъ.- Ну, если бы одинъ, два ругали, ну, и Богъ съ ними, a то вс?, вс?!" Измученный и потрясенный своей "неудачей", Гоголь у?зжаетъ за границу, чтобы тамъ отдохнуть и успокоиться. Онъ уб?дился теперь, что та публика, которой онъ съ юности рвался "служить", не понимала его, относилась къ нему враждебно… Къ тому же, и самъ Гоголь разочаровался въ той пьес?, которая недостаточно ясно выразила его основную мечту,- онъ хот?лъ "пропов?дывать", "морализировать", когда писалъ своего "Ревизора", a оказался "обличителемъ". Произошло это потому, что "великій художникъ,- воспитанникъ Пушкина, поб?дилъ въ Гогол? "моралиста". Увлеченный сюжетомъ "Ревизора", сюжетомъ, который былъ ему подаренъ Пушкинымъ, Гоголь предоставилъ свободу своему юмору,- и, въ результат?, получилась сатира, поражавшая въ сердце всю тогдашнюю русскую д?йствительность, съ ея централизаціей, съ ея чиновничествомъ и произволомъ {Это понялъ императоръ Николай Павловичъ, присутствовавшій на первомъ представленіи комедіи. "Ну, пьеска! – сказалъ онъ – вс?мъ досталось, a больше вс?хъ мн?!"}. Гоголь не м?тилъ такъ глубоко,- онъ ничего не им?лъ противъ строя тогдашней русской жизни,- онъ хот?лъ лишь изобличить пороки отд?льныхъ лицъ, которыя своими личными недостатками вносили дисгармонію въ систему, вообще превосходную, не нуждающуюся въ реформахъ. Говоря словами Капниста онъ стоялъ на той точк? зр?нія, которая утверждала, что "законы святы, да исполнители – лихіе супостаты", что вся б?да не въ порядкахъ, a въ душевныхъ качествахъ отд?льныхъ людей. Эта точка зр?нія на русскую жизнь проводилась и Карамзипымъ, и Жуковскимъ, и отчасти Пушкинымъ… Жандармъ, появляющійся въ конц? комедіи съ изв?стіемъ, что настоящій ревизоръ прі?халъ и зоветъ къ отв?ту порочныхъ чиновниковъ, игралъ въ глазахъ Гоголя слишкомъ большую роль,- онъ оправдывалъ строй русской жизни, указывалъ, что порокъ наказывается и въ Россіи. Но эта мораль пьесы оказалась слишкомъ бл?дна,- ея никто не зам?тилъ, ея не поняли,- и это было больно Гоголю.
       Объясненіе Гоголемъ смысла пьесы. Значеніе см?ха.
      Въ развязк? "Ревизора" онъ самъ объяснилъ истинный смыслъ своей комедіи. Въ уста "перваго комическаго актера" вложилъ онъ свои мысли, свои взгляды. "Н?тъ такого города на Руси, говорилъ Гоголь его устами, гд? бы вс? чиновники были порочны. Сл?довательно, не надо буквально понимать всего изображеннаго, не надо угадывать живыхъ людей въ изображенныхъ герояхъ. Авторъ изобразилъ "душевный городъ" – т. е. челов?ческую душу вообще, и вс? "чиновники", и жители этого города – это олицетворенія пороковъ, съ которыми долженъ бороться челов?къ,- иначе ждетъ челов?ка страшная кара. "Будто не знаете, кто это ревизоръ? Что прикидываться? Ревизоръ этотъ – наша проснувшаяся сов?сть, которая заставитъ насъ вдругъ и разомъ взглянуть во вс? глаза на самихъ себя. Передъ этимъ ревизоромъ ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повел?нію онъ посланъ". Сов?сть – "настоящій ревизоръ" – "Хлестаковъ – в?треная св?тская сов?сть, продажная, обманчивая сов?сть; Хлестакова подкупятъ какъ разъ наши же, обитающія въ душ? нашея, страсти… Не съ Хлестаковымъ, но съ настоящимъ ревизоромъ оглянемъ себя! Клянусь, душевный городъ нашъ ст?итъ того, чтобы подумать о немъ, какъ думаетъ добрый государь о своемъ государств?. Благородно и строго, какъ онъ изгоняетъ изъ земли своей лихоимцевъ, изгонимъ нашихъ душевныхъ лихоимцевъ! Есть средство, есть бичъ, которымъ можно выгнать ихъ. См?хомъ, мои благородные соотечественники! См?хомъ, котораго такъ боятся вс? низкія наши страсти! См?хомъ, который созданъ на то, чтобы см?яться надъ вс?мъ, что позоритъ истинную красоту челов?ка. Возвратимъ см?ху его настоящее значеніе! Отнимемъ его y т?хъ, которые обратили его въ легкомысленное св?тское кощунство надъ вс?мъ, не разбирая ни хорошаго, ни дурного!… Не возмутимся духомъ, если бы какой-нибудь разсердившійся городничій, или, справедлив?е, самъ нечистый духъ, шепнулъ его устами: "что см?етесь? надъ собой см?етесь!" {Смыслъ этой фразы обращенной въ комедіи, словно къ публик?, д?йствительно, загадочный, разъясняется только этими словами Гоголя.} Гордо скажемъ ему: "Да, надъ собой см?емся, потому что слышимъ приказанье Высшее быть лучшими другихъ!… Не пустой я какой-нибудь скоморохъ, созданный для пот?хи пустыхъ людей, но честный чиновникъ великаго Божьяго государства, и возбудилъ въ васъ см?хъ,- не тотъ безпутный, которымъ пересм?хаютъ въ св?т? челов?къ челов?ка, который рождается отъ безд?льной пустоты празднаго времени, но см?хъ, родившійся отъ любви къ челов?ку. Дружно докажемъ всему св?ту, что въ Русской земл? все, что ни есть, отъ мала до велика, стремится служить Тому же, Кому вс? должны служить на земл?,- несется туда, кверху, къ Верховной в?чной красот?".
      Понятно, какъ оскорбительно было Гоголю сознать, что никтовъ автор? "Ревизора" не увид?лъ "честнаго чиновника великаго Божьяго государства" – пропов?дника добра,- a усмотр?ли или скомороха-шута, пот?шника толпы, или либерала-обличителя, или просто суроваго и несправедливаго судью-самозванца. Онъ уб?дился, что его опять не поняли читатели, и онъ сталъ защищать себя отъ многочисленныхъ и разнообразныхъ обвиненій,- особенно, отъ обвиненій въ томъ, что хот?лъ унизить Россію {Это онъ сд?лалъ не только въ частныхъ беседахъ и письмахъ, но и въ н?сколькихъ объяснительныхъ статьяхъ, посвященныхъ "Ревизору": "Отрывокъ изъ письма, писаннаго авторомъ посл? перваго представленія "Ревизора" къ одному литератору", въ "Предув?домленіи для т?хъ, которые хот?ли бы сыграть, какъ сл?дуетъ "Ревизора" и въ комедіи,,Театральный разъ?здъ посл? представленія новой комедіи" (1842), "Развязка Ревизора".}. "Если бы это была правда,- писалъ онъ Прокоповичу,- то хуже ("Ревизора") на Руси мн? никто не могъ нагадить. Но, слава Богу, это – ложь… Мн? страшно вспомнить обо вс?хъ моихъ мараньяхъ. Они въ род? грозныхъ обвинителей являются глазамъ моимъ. Забвенья, долгаго забвенья проситъ душа. И если бы появилась такая моль, которая съ?ла бы вс? экземпляры "Ревизора", a съ ними "Арабески", "Вечера" и всю прочую чепуху, и обо мн? въ теченіе долгаго времени ни печаталъ, ни изустно не произносилъ никто ни слова, я бы благодарилъ судьбу". Онъ охлад?лъ къ "Ревизору", какъ прежде къ "Гансу Кюхельгартену", и успокоенія искалъ, какъ и раньше, въ заграничномъ путешествіи.
      "Пророку н?тъ славы въ отчизн?" – писалъ онъ Погодину незадолго до отъ?зда, выражая въ этихъ словахъ все свое самомн?ніе и презр?ніе къ русской "черни". Но его все не оставляла мысль, что онъ совершитъ н?что великое: называя вс? свои сочиненія (въ томъ числ? и "Ревизора") "ученическими", онъ восклицалъ: "пора, пора, наконецъ, заняться д?ломъ!".
       Гоголь заграницей.
      Гоголь заграницей, въ періодъ 1836-1841 гг.- "большая загадка, которую, в?роятно, не разъяснятъ никакіе біографическіе матеріалы и даже личвыя признанія поэта. Въ этой сложной душ?, полно противор?чій, совершалось за этотъ періодъ времени то таинственное бореніе, которое художника, въ конц? концовъ, обратило въ моралиста и богослова, и въ юморист?-бытописател? заставило вновь проснуться съ подновленной силой старое романтическое міросозерцаніе. Это было бореніе сначала очень радостное, полное вдохновеннаго восторга, a въ конц? совс?мъ бол?зненное, истомившее художника и физически, и нравственно (Котляревскій).
      Заграницей онъ искалъ только впечатл?ній эстетическихъ,- онъ холодно относился къ западно-европейской культур?, къ современной жизни Европы, даже къ исторической старин?,- чаще всего оставался онъ одинъ съ глазу на глазъ, со своей душой, мятежной и жаждущей. Къ Германіи, Швейцаріи и Парижу отнесся онъ равнодушно; только Италія нравилась ему. Она успокаивала его больные нервы; св?томъ, тепломъ и красотой ласкала его больгое сердце. "Кто былъ въ Италіи, тотъ скажи "прощай" другимъ землямъ",- писалъ Гоголь друзьямъ,- кто былъ на неб?, тотъ не захочетъ на землю. Европа, въ сравненіи съ Италіей, все равно, что день пасмурный въ сравненіи съ днемъ солнечнымъ". "Душенька моя! моя красавица Италія!- восклицалъ онъ,- никто въ мір? ея не отниметъ y меня! Я родился зд?сь… Россія, Петербургъ, сн?га, подлецы, департаментъ, ка?едра, театръ,- все это мн? снилось…О, если бы вы взглянули только на это осл?пляющее небо, все тонущее въ сіяніи! Все прекрасно подъ этимъ небомъ". Особенно увлекался Гоголь Римомъ: "Зд?сь только тревоги не властны и не касаются души,- писалъ онъ…- Кром? Рима, н?тъ Рима на св?т?,- хот?лъ было сказать – счастья и радости, да Римъ больше, ч?мъ счастье и радость!".
       Жизнь въ Рим?.
      Въ Рим? Гоголь жилъ въ обществ? молодыхъ русскихъ художниковъ – сл?довательно, въ кругу утонченныхъ эстетическихъ удовольствій. Особенно сблизился онъ съ изв?стнымъ энтузіастомъ-художникомъ Ивановымъ, который всю свою жизнь отдалъ созданію одной картины: "Явленіе Христа народу" (находится въ Москв? въ Третьяковской галере?). Религіозное мстическое настроеніе Иванова было сродни Гоголю, высокое пониманіе миссіи художника тоже связывало обоихъ. Понятна изъ этого ихъ дружба, взаимное вліяніе ихъ и углубленіе въ душ? обоихъ религіознаго мистицизма.
      Къ этой пор? пребыванія Гоголя въ Италіи относится увлеченіе Гоголя католицизмомъ. Гоголь, какъ художникъ, былъ поб?жденъ красотою католической службы, великол?піемъ храмовъ, набожностью в?рующихъ и ликовъ. "Только въ одномъ Рим? молятся,- говорилъ онъ,- a въ другихъ м?стахъ показываютъ только видъ, что молятся". Русскіе аристократы, друзья Гоголя, изм?нившіе православію ради католичества, прилагали усилія, чтобы и Гоголя заставить сд?лать то же; для этого было организовано постепенное систематическое склоненіе великаго писателя въ католицизмъ. Онъ это зам?чалъ, но этому не противился,- говорилъ даже, что "позволяетъ втирать въ себя н?сколько хорошихъ мыслей". Впрочемъ, если Гоголь отъ православія и не уклонился, то, несомн?нно, охотно слушалъ разговоры о "божественномъ",- в?дь это было такъ близко основнымъ интересамъ его жизни!…
       Отношеніе къ родин?.
      Любопытно, что въ эту пору полной эстетической и религіозной жизни, когда писателю, удаленному отъ родины, она казалась далекимъ "сномъ",- творчество его работало интенсивно и все въ томъ же направленіи, которое далъ ему Пушкинъ. Гоголь "жилъ" Италіей, и, въ то же время, "грезилъ" Россіей,- и грезы эти были такъ ясны, такъ мучительно-живы, были облечены въ такую осязательную "плоть",- что перо Гоголя быстро рисовало одинъ русскій типъ за типомъ: Чичиковъ, Ноздревъ, Собакевичъ,- все это было такъ далеко отъ Италіи, отъ духовныхъ интересовъ Гоголя,- но все это росло передъ нимъ, окрашивалось ярко и жизненно {"Я живу около года въ чужой земл?,- писалъ онь одному другу,- вижу прекрасныя небеса, міръ, богатый искусствами и челов?комъ; но разв? перо мое принялось описывать предметы, могущіе поразить каждаго? Ни одной строки не могъ я посвятить чуждому. Непреодолимою ц?пью прикованъ я къ своему, и нашъ б?дный, неяркій міръ, наши курныя избы, обнаженныя пространства предпочелъ я небесамъ лучшимъ, прив?тливо гляд?вшимъ на меня".}.
       "Мертвыя души".
      Въ "Мертвыхъ Душахъ" Гоголь задумалъ опять "великое" произведеніе. Сперва, впрочемъ, онъ не придавалъ серьезнаго значенія своему труду: для Гоголя сначала это произведеніе было только см?шныжъ анекдотомъ, "карикатурой". Но его поразило, что чтеніе первыхъ главъ романа въ 1835 г. произвело на Пушкина такое впечатл?ніе, что онъ, см?явшійся при начал? чтенія, становился все сумрачн?е и, наконецъ, когда чтеніе кончилось, сказалъ: "Боже! какъ грустна наша Россія!" "Меня это изумило,- говоритъ Гоголь,- Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не зам?тилъ, что все это карикатура и моя собственная выдумка!" Т?мъ не мен?е, скоро и самъ Гоголь понялъ, что изъ "см?шного анекдота можетъ выйти большая картина". Посл? смерти Пушкина, въ 1837 году, отношеніе Гоголя къ начатому произведенію еще разъ м?няется. Для него трудъ, зав?щавный ему великимъ учителемъ, сд?лался въ его глазахъ "священнымъ". И ч?мъ бол?е онъ углублялся въ него, т?мъ шире разростались его художественные замыслы. Не сдерживаемый Пушкинымъ, покоренный своими мистическими настроеніями, онъ задумалъ, наконецъ, изъ "карикатуры" и "выдумки" сд?лать поэму.Подобно Данту, изобразившему въ своей "Божественной Комедіи": "Адъ", "Чистилище" и "Рай" – исторію челов?ческой жизни,- и Гоголь задумалъ написать исторію воскресенія челов?ческой души: первая часть его романа должна была соотв?тствовать дантовскому "Аду", вторая – "Чистилищу", третья – "Раю". Въ этомъ произведеніи Гоголь хот?лъ изобразить всю Россію,- все зло и добро ея жизни, и съ жаромъ принялся за работу. "Вс? оскорбленія, вс? непріятности посылались мн? высокимъ Провид?ніемъ на мое воспитаніе,- говорилъ онъ,- я чувствую, что неземная воля направляетъ путь мой… Мн? ли не благодарить пославшаго меня на землю! Какихъ высокихъ, какихъ торжественныхъ ощущеній, невидимыхъ, незам?тныхъ для св?та, исполнена жизнь моя! Клянусь, я что-то сд?лаю, чего не д?лаетъ обыквовенный челов?къ. Львиную силу чувствую я въ душ? своей!" Съ такой в?рой въ себя принялся онъ зa свое "великое" произведеніе; и въ то время, когда картины русской жизни рисовалъ онъ живыми, сочными красками и земные образы оживали передъ нимъ,- въ это время его личныя настроенія и выраженіе ихъ въ письмахъ его принимаютъ все бол?е и бол?е торжественный характеръ; онъ начинаетъ даже говорить библейскимъ стилемъ, усваиваетъ стиль ветхозав?тныхъ пророковъ: "Горе кому бы то ни было, не слушающемуся моего слова!" – говоритъ онъ въ письмахъ друзьямъ. "Никто изъ моихъ друзей не можетъ умереть, потому что онъ в?чно живетъ со мною!" – Друзья недоум?вали, читая такія изреченія, и, мало-по-малу, y многихъ стала зарождаться тревожная мысль, что Гоголь сд?лался ненормальнымъ.
       Бол?знь Гоголя.
      Нервы Гоголя были, д?йствительно разбиты; онъ самъ чувствовалъ, что боленъ, ждалъ смерти и боялся ея, такъ какъ хот?лъ сказать людямъ то, чего онъ еще не могъ сказать… Онъ то примиряется съ мыслью о близкой смерти, видя въ этомъ проявленіе мудрой воли Бога, то боится одной мысли о смерти, хватается за жизнь, лечится, молится…
       Смерть Пушкина.
      Странное впечатл?ніе на него проізвело изв?стіе о смерти Пушкина. "Все наслажденіе моей жизни – говорилъ онъ, все мое высшее наслажденіе исчезло вм?ст? съ нимъ. Ничего не предпринималъ я безъ его сов?та, ни одна строка не писалась безъ того, чтобы я не воображалъ его передъ собой. Что скажетъ онъ, что зам?титъ онъ, чему посм?ется, чему изречетъ неразрушимое и в?чное одобреніе свое – вотъ, что меня только занимало и одушевляло мои свлы… Боже" нын?шній трудъ мой ("Мертвыя души"), внушенный имъ, его созданіе… я не въ силахъ продолжать его". "Моя жизнь, мое высшее наслаждевіе умерло съ нимъ. Когда я творилъ, я вид?лъ передъ собой только Пушкина. Ничто мн? былв вс? толки, я плевалъ на презр?нную чернь: мн? дорого было егов?чное и непреложное слово. Все, что есть y меня хорошаго, вс?мъ этимъ я обязанъ ему. И теперешній трудъ мой есть его созданіе. Онъ взялъ съ меня клятву, чтобы я писалъ". "О, Пушкинъ, Пушкинъ, какой прекрасвый сонъудалось мн? вид?ть въ жизни,- и какъ печально было мое пробужденіе!" Въ такихъ искреннихъ жалобахъ великій художникъ оплакивалъ своего генія-вдохновителя и хранителя – Пушкина. Умеръ Пушкинъ, и вдохновеніе изсякло… Для Гоголя, по его словмъ, вся русская д?йствительность казалась "сномъ" (см. выше). Теперь и Пушкина онъ называетъ "сномъ"… Съ его смертью пересталъ Гоголь вид?ть "сны"… "Печально было мое пробужденіе!" – восклицаетъ онъ. Это было, д?йствительно, "печальнымъ пробужденіемъ!… Жизнь вела Гоголя къ этому пробужденію, смерть Пушкина ускорила это. Въ Гогол? умеръ великій художникъ-жанристъ, ученикъ Пушкина, – остался Гоголь больной, измученный челов?къ,мистикъ и фанатвкъ, съ мыслями о смерти, о загробныхъ мукахъ,- челов?къ, съ каждымъ днемъ уходившій отъ земли въ таинственный міръ своихъ смутныхъ и неясныхъ идей… Характерно, что "снами" называлъ онъ свои живыя впечатл?нія земной жизни,- a "пробужденіемъ" – отреченье отъ всего земного, углубленіе въ свой внутренній міръ, въ мысли "неземныя", чуждыя людей…