История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

      Не гнуть ни сов?сти, ни помысловъ, ни шеи.
      По прихоти своей скитаться зд?сь и тамъ,
      Дивясь божественнымъ природы красотамъ,
      И предъ созданьями искусствъ и вдохновенья
      Безмолвно утопать въ восторгахъ умиленья -
      Вотъ счастье! вотъ права!"
 
      Стихотвореніе это очень важно для пониманія тревожныхъ настроеній Пушкина въ посл?дній годъ его жизни, но оно отнюдь не характерно для его общаго міросозерцавія.
 
      Уже въ Михайловскій періодъ творчества Пушкинъ испробовалъ впервые свои силы надъ изображеніемъ чувствъ и міросозерцаній другихъ народовъ, восточныхъ и западныхъ.
       Вліяніе древне-русской церковной поэзіи.
      Мы вид?ли уже, какъ увлекался Пушкинъ эстетической и идейной стороной церковной поэзіи: онъ въ это время зачитывался Евангеліемъ, Библіей и Псалмами царя Давида, легендами, житіями святыхъ. Благодаря этому, онъ постигъ душу русскихъ людей XVII- го в?ка, сум?лъ сродниться съ ихъ міросозерцаніемъ и въ своемъ творчеств? откликнулся на т? религіозно-поэтическія настроенія, которыми жила древняя Русь {Къ удачнымъ произведеніямъ посл?дняго періода, нав?яннымъ поэзіей Св. Писанія относится отрывокъ: "Юди?ь", переложеніе великопостной молитвы Ефрема Сирина ("Отцы-пустынники") указываетъ, что и поэзія святоотеческихъ твореній была ему доступна и понятна.}.
      Хотя этотъ интересъ къ церковной поэзіи не умиралъ y насъ въ теченіе Х?III-го в?ка (Ломоносовъ, Державинъ, Дмитріевъ и мн. др.),- но только въ лиц? Пушкина онъ выразился особенно полно и ясно.
      И въ св?тской письменности древней Руси онъ сум?лъ найти для себя интересное чтеніе: "Слово о П. Игорев?" онъ зналъ наизусть, по л?тописямъ сум?лъ опред?лить религіозно-поэтическіе мотивы родной старины, и потому на Пушкина можно смотр?ть, какъ на перваго русскаго поэта, близко подошедшаго къ основнымъ настроеніямъ древне-русской письменности.
       Античный міръ въ поэзіи Пушкина.
      Многія лирическія произведенія этого періода представляютъ собой переводы произведеній древне-греческихъ лириковъ: Анакреона, А?енея, Ксенофона, Іона, Горація, Катулла. Высокое значеніе Пушкина, какъ ц?нителя античнаго міра, выяснено русской критикой {Черняевъ П., "А. С. Пушкинъ, какъ любитель античнаго міра" К. 1899. Любомудровъ, "Античный міръ въ поэзіи Пушкина". М. 1899.}.
      Ни одинъ изъ русскихъ поэтовъ до Пушкина не проникалъ такъ глубоко въ настроенія классической поэзіи. Начавъ cъ псевдоклассицизма (po?sie l?g?re), который изъ настроеній античнаго міра сум?лъ усвоить почти только одно – эпикуреизмъ, Пушкинъ перешелъ къ "неоклассицизму" и въ своихъ "переводахъ", особенно въ "подражаніяхъ", сум?лъ подняться до истинно-античнаго міровоззр?нія на жизнь, природу и искусство. Въ этомъ отношеніи, на него можно смотр?ть, какъ на итогъ русскаго классицизма, прояснявшагося въ теченіе XVIII в?ка.
       Восточная и западная поэзія въ творчеств? Пушкина.
      Встр?чаются среди лирическихъ произведеній этого періода также произведенія, которыя в?рно выражаютъ мотивы восточной поэзіи ("Не пой, красавица, при мн?", "Отрывокъ", "Изъ Гафиза", "Стамбулъ гяуры нынче славятъ", "Подражаніе арабскому), – испанской ("Я зд?сь, Инезилья", "Предъ испанкой благородной…", "Альфонсъ", "Родрикъ"),- итальянской ("Ты знаешь край",,,Подражаніе Данте", "Подражаніе итальянскому"),- англійской ("Пью за здравіе Лери", "Шотландская п?сня") и польской ("Конрадъ Валленродъ", "Воевода", "Будрысъ").
      Этотъ интересъ къ поэзіи другихъ народовъ, это стремленіе постигнуть ихъ "духъ", ихъ "психологію", уловить couleur locale было той данью, которую Пушкинъ заплатилъ романтиззіу. На этой ж? почв? романтическихъ требованій развился его интересъ къ исторіи (couleur historique) и къ народной русской поэзіи.
       Русская природа въ творчеств? Пушкина. Народная поэзія въ творчеств? Пушкина.
      Большая группа лирическихъ и мелкихъ эпическихъ произведеній посвященій, изображенію русской природы ("Зимняя дорога", "Зима, что д?лать намъ въ деревн?", "Зимнее утро", "Б?сы", "Осень", "Опять на родин?"), сценамъ изъ русской простонародной жизни ("Утопленникъ", "Въ пол? чистомъ серебрится", "Сказка о рыбак? и рыбк?"), событіямъ русской исторіи ("Пиръ Петра Великаго", "Опричникъ"). По прежнему интересовался Пушкинъ и народной п?сней. Ц?лый рядъ "подражаній", имъ сочиненныхъ, указываетъ, до какой степени сроднился онъ съ народнымъ творчествомъ, его пріемами, духомъ и міросозерцаніемъ народа. Къ этимъ "подражаніямъ" относятся сл?дующія произведенія – "Кормомъ, стойлами, надзоромъ", "Начало сказки", ("Какъ весенней теплою порою", "Сватъ Иванъ, какъ пить мы станемъ", "Одинъ то былъ y отца, y матери единый сынъ", "Другъ мой милый, красно солнышко мое")…
       Вс. Миллеръ о "народничеств?" Пушкина.
      Изв?стный ученый этнографъ Вс. Миллеръ говоритъ: "яркимъ прим?ромъ удивительнаго процесса полнаго усвоенія народнаго духа и склада являются два отрывка – подражанія народнымъ стихамъ, сохранившіяся въ рукописяхъ Пушкина – начало сказки о медв?диц? и н?сколько стиховъ о вылет? первой весенней пчелки.
      "Передъ нами, какъ будто, запись подлинной народной п?сни, но, всматриваясь въ нее пристальн?е, мы зам?чаемъ, что это попытка къ художественному воспроизведенію, руководимая замысломъ сохранить весь колоритъ народности, незлобивый юморъ, м?ткія характеристики, типическій стихъ,- попытка, дающая, какъ справедливо выразился Анненковъ, "впечатл?ніе деревенской п?сни, проп?той великимъ мастеромъ". Сказка задумана изъ русскаго животнаго міра и начиваетъ разсказъ о событіи, случившемся въ л?сномъ царств? – въ семь? медв?дя-боярина. Нашъ бурый Мишка всегда пользовался народвой симпатіей и своими свойствами – неуклюжестью, лакомствомъ, челов?коподобными позами – служилъ мишенью народному юмору. Въ сказк? Пушкина медв?дь представленъ "бояриномъ л?снымъ" въ моментъ горя: умерла y вего сударушка-медв?диха, и зв?ри собираются къ нему выразить свое сочувствіе. Это предоставляетъ Пушкину возможность набросать краткія въ народномъ дух? характеристики зв?рей: онъ зналъ, что "животный міръ, изв?стный русскому крестьянину – и зв?ри, и рыбы, и даже нас?комыя – даетъ обильную пищу его наблюдательности, вызываетъ въ его воображеніи сравненіе съ міромъ людей и возбуждаетъ тотъ благодушный юморъ, въ которомъ чувствуется симпатія ко всему живому. Онъ могъ знать изв?стную нын? во многихъ записяхъ "старинку о птицахъ и зв?ряхъ, содержащую характеристику бол?е 30 представителей животнаго царства".
      "Въ сказк? о медв?диц? мы видимъ скор?е такое же художественное собраніе въ одинъ фокусъ народныхъ красокъ, запечатл?вшихся въ богатой памяти поэта, какъ въ его знаменитомъ пролог? къ "Руслану и Людмил?" – этомъ дивномъ калейдоскоп? русскихъ сказочныхъ мотивовъ".
       Обработка народныхъ сказокъ въ стихи.
      Къ этому же періоду относятся обработки народныхъ сказокъ въ стихи: 1) о рыбак? и рыбк?, 2) о цар? Салтан?, 3) о поп? и работнпк? его Балд? 4) о мертвой царевн? и – 5) о золотомъ п?тушк?. Кром? того, изъ записанныхъ имъ н?сколькихъ сказокъ (в?роятно, еще въ Михайловскій періодъ) онъ далъ Жуковскому свою запись "сказки о цар? Беренде?" – и Далю "о Георгіи Храбромъ и с?ромъ волк?". Очевидно, Пушкинъ не только самъ интересовался, но старался веиманіе и другихъ привлечь къ народному творчеству.
       Оригинальность стихотворныхъ разм?ровъ въ "народныхъ" произведеніяхъ Пушкина.
       Вс.Миллеръ указываетъ на разнообразіе и оригиналъность стихотворныхъ разм?ровъ, которыми пользовался Пушкинъ для своихъ "сказокъ": наприм?ръ, для сказки о Цар? Салтан? онъ облюбовалъ совершенно особый разм?ръ, которымъ раньше ничего не писалъ; причемъ трудно себ? представить разм?ръ, ближе соотв?тствующій отрывистому слогу народныхъ сказокъ {Этимъ разм?ромъ поздн?е воспользовался Ершовъ для своего "Конька-Горбунка".}. Въ "Сказк? о поп? и его работник? Балд?" Пушкинъ удачно подражаетъ той рубленой, но снабженной ри?мами, проз?, которую мы читаемъ на сгаринныхъ лубочныхъ картинкахъ. Наконецъ, въ знаменитой сказк?: "О рыбак? и рыбк?" поэтъ отказывается отъ ри?мы и ведетъ разсказъ южно-славянскимъ стихомъ, съ которымъ познакомился онъ въ сербскихъ п?сняхъ изъ сборника Караджича и которымъ вполн? соотв?тствуетъ спокойному эпическому ходу пов?ствованія.
       Происхожденіе н?которыхъ "народныхъ" произведеній Пушкина.
      Не вс? "сказки", обработанныя Пушкинымъ, чисто-русскаго происхожденія: такъ, "сказка о рыбак? и рыбк?", "сказка о мертвой царевн?" – сказки н?мецкія по происхожденію. Нужно было знать и понимать русскую народную поэзію такъ, какъ Пушкинъ, чтобы изъ чужого-заимствованнаго создать чисто-русское и даже простонародное. То же онъ сд?лалъ поздн?е и съ сюжетомъ, взятымъ изъ н?мецкой сентиментальной оперы: "Das Donauweibchen", переработавъ его на русскій ладъ въ своей "Русалк?".
       Работа Пушкина надъ своимъ языкомъ.
      Сближеніе съ творчествомъ и жизнью народа заставили Пушкина обратить особое вниманіе на свой, не только литературный, но и разговорный языкъ. Въ письмахъ его это сказалось лучше всего: съ каждымъ годомъ его р?чь д?лается проще, народн?е: онъ, словно, щеголяетъ простонародными выраженіями, знаніемъ пословицъ… Къ этому онъ шелъ сознательно и упорно. "Сказка сказкой, однажды сказалъ онъ, a языкъ нашъ – самъ по себ?, и ему нигд? нельзя дать этого русскаго раздолья, какъ въ сказк?. A вакъ это сд?лать?… Надо бы сд?лать, чтобы выучиться говорить по русски и не въ сказк?… Да н?тъ трудно, нельзя еще! A что за роскошь, что за смыслъ, какой толкъ въ каждой поговорк? нашей! Что за золото! A не дается въ руки, н?тъ!".
       Эпическія произведенія Пушкина въ этотъ періодъ.
      Къ важн?йшимъ эпическимъпроизведеніямъ этого періода относятся поэмы: "Полтава" (1828), "Галубъ" (1829), "М?дный всадникъ" (1833); романы и пов?сти – окончаніе "Евгенія Он?гина" (съ ?-ой главы), "Арапъ Петра Великаго" (1827), "Пов?сти Б?лкина" (1830), "Дубровскій" (1832), "Капитанская дочка" (1833).
       "Полтава".
      Поэма "Полтава" явилась результатомъ интересовъ Пушквна къ Петру Великому и малороссійскимъ преданіямъ, съ которыми познакомился онъ во время пребыванія своего въ им?ніи Раевскихъ въ "Каменк?". Самъ Пушкинъ и его друзья большое художественное значеніе придавали этому произведенію, усматривая въ немъ много литературныхъ достоинствъ.
      Въ поэм? н?тъ единства содержанія,- зд?сь развертываются дв? темы: 1) любовь, связавшая Мазепу съ Маріей, и – 2) столкновеніе Петра съ Карломъ. Об? темы связаны только личностью Мазепы.
       Мазепа.
      Мазепа, въ отношеніяхъ къ Маріи и къ Петру, представленъ эгоистомъ, который ради своихъ личныхъ радостей и личнаго счастья, готовъ жертвовать другими. Въ этомъ отношеніи, и Марія, и Петръ отт?няютъ собою этотъ эгоизмъ Мазепы,- Марія – своей самоотверженной любовью, Петръ – своимъ пониманіемъ общаго блага и неизм?ннымъ служеніемъ этому благу. И потомство расплатилось съ хищнымъ эгоизмомъ Мазепы,- его проклинаютъ въ церквахъ, тогда какъ трогательный образъ загубленной имъ д?вушки сд?лался предметомъ народныхъ п?сенъ, a въ честь Петра воздвигся монументъ.
       Отношенія Пушкина къ своему герою.
      Въ обрисовк? характера Мазепы Пушкинъ не пожал?лъ мрачныхъ красокъ. "Однакожъ, какой отвратительный предметъ!- восклицаетъ онъ, всматриваясь въ образъ своего героя: ни одного добраго, благосклоннаго чувства! ни одной ут?шительной черты! Соблазнъ, вражда, изм?на, лукавство, малодушіе, свир?пость!" У Пушкина это единственный образъ, для котораго поэтъ не нашелъ ни одной симпатичной черты. Объясняется это, быть можетъ, т?мъ, что онъ долго не всматривался въ дуiу Мазепы, a написалъ ее подъ вліяніенъ "думъ" Рыл?ева {"Войнаровскій", "Мазепа", "Пал?й" и др.},- тамъ Мазепа представленъ безпросв?тнымъ злод?емъ-титаномъ. И это увлекло Пушкина. "Сильные характеры и глубокая трагическая т?нь, набросанныя на вс? эти ужасы,- вотъ, что увлекло меня – говоритъ Пушкинъ. "Полтаву" написалъ я въ н?сколько дней, дал?е не могъ бы ею заниматься и бросилъ бы все!" Посл?днія слова очень характерны,- они свид?тельствуютъ о томъ, что долго въ героевъ "Полтавы" Пушкинъ не вдумывался, не изучалъ ихъ, что написаны они "порывомъ", в?роятно, подъ вліяніемъ Рыл?ева. Если бы поэтъ самъподошелъ къ этому образу, онъ, конечно, изб?жалъ бы слишкомъ неопред?ленныхъ и, въ то же время, сплошь темныхъ красокъ въ описаніи Мазепы. Поэтъ не обрисовалъ бы героя такими общими чертами:
 
      …онъ не в?даетъ святыни,
      …онъ не помнитъ благостыни,
      …онъ не любитъ ничего!
      …Кровь готовъ онъ лить, какъ воду,
      …презираетъ онъ свободу,
      …н?тъ отчизны для него".
 
      Повторяя характеристики, сд?ланныя Рыл?евымъ, Пушкинъ называетъ Мазепу "неукротимымъ", "старикомъ надменнымъ", "дерзкимъ хищникомъ", "губителемъ", "Іудой", "злод?емъ", "скрытнымъ", съ душой "коварной", "мятежной", "ненасытной"… Сл?дуя за Рыл?евымъ, онъ разсказываетъ о "черныхъ думахъ" Мазепы, объ его "злой вол?", объ "угрызеньяхъ его зм?иной сов?сти", объ его терзаньяхъ какой-то страшной пустотой, о томъ "кипучемъ яд?", который переполвяетъ его сердце. Въ описаніи наружности Мазепы Пушкинъ не щадитъ такихъ же красокъ: y Мазепы "блестящій", "впалый взоръ"; онъ "суровъ", "бл?денъ", "угрюмъ", онъ "молча скрежеталъ", y него "коварныя с?дивы", онъ "сверкаетъ очами". Стремительность его неукротимаго духа и y Рыл?ева, и y Пушкина выражается въ томъ, что Мазепа постоянно то "мчится", то "несется" на кон?. Однимъ словомъ, въ лиц? Мазепы Пушкинъ изобразилъ довольно шаблоннаго романтическаго злод?я; только прекрасная сцена разговора его съ Маріей смягчаетъ этотъ напыщенный и неестественный образъ.
       Петръ.
      Неизм?римо выше, въ художественномъ отношеніи, обрисованъ образъ Петра, выношенный въ душ? поэта, давно имъ любимый, имъ изученный и понятый… Чтобы обрисовать Петра, ему не пришлось обременять его образъ громкими эпитетами, – онъ нарисовалъ только два момента: въ его настроеніяхъ – 1) на пол? полтавской битвы – и 2) пирующимъ посл? поб?ды. Въ первомъ случа? передъ нами зам?чательное описаніе вн?шняго облика императора. Это описаніе реально, правдиво,- и, въ то же время, оно полно божественной красоты. Десятки эпитетовъ, которыми Пушкинъ над?лилъ Мазепу, желая представить его титаномъ зла, бл?дн?ютъ передъ сл?дующими немногими строками:
 
      "…Его глаза
       Сіяютъ.Ликъ его ужасенъ.
      Движенья быстры.
      Онъ прекрасенъ.
      Онъ весь – какъ Божія гроза…
      "…И онъ промчался яредъ полкми
      Могущъ и радостенъ, какъ бой!
      Онъ поле пожиралъ очами…
 
      Въ этихъ словахъ Пушкину удалось представить Потра "полубогомъ", создать ему апо?еозъ, не приб?гая къ искусственвымъ романтическимъ эффектамъ.
      Другой моментъ въ настроеніяхъ Петра – ликованіе его по поводу поб?ды:
 
      "Пируетъ Петръ.
      И гордъ, и ясенъ,
      И славы полонъ взоръ его,
      И царскій пиръ его прекрасенъ.
 
      Это – торжество великаго челов?ка, празднующаго не свою личную удачу, a новую эру въ историческихъ судьбахъ своего народа. Оттого такимъ величіемъ и спокойствіемъ полна его радость. Зд?сь н?тъ м?ста мелкому тщеславію, эгоизму, злорадству. Оттого въ своемъ шатр? онъ угощаетъ не только своихъ вождей, но и чужихъ-
 
      "И славныхъ пл?нниковъ ласкаетъ
      И за учителей своихъ
      Заздравный кубокъ поднимаетъ.
 
       Петръ, Карлъ и Мазепа.
      Передъ этимъ величіемъ государя, постигшаго духъ своего народа и прозр?вшаго его великія задачи, жалкими кажутся эгоистическое тщеславіе и честолюбіе Карла и Мазепы… И судьба покарала ихъ за то, что они служили, прежде всего, себ?,своимъ желаніямъ… Изъ царскаго шатра, въ которомъ царитъ чисто-олиипійское величіе и радость, поэтъ ведетъ насъ въ "глушь степей нагихъ": тамъ -
 
      "Король и гетманъ мчатся оба.
       Б?гутъ.Судьба связала ихъ.
 
      Они б?гутъ, "поникнувъ головою", б?гутъ навстр?чу смерти и нев?домымъ могиламъ въ чужомъ краю…
       Смыслъ поэмы.
      Весь смыслъ поэмы раскрывается въ эпилог?:
 
      "Прошло сто л?тъ – и что жъ осталось
      Отъ сильныхъ, гордыхъ сихъ мужей,
      Столь полныхъ волею страстей?
      Ихъ покол?нье миновалось -
      И съ нихъ исчезъ кровавый сл?дъ
      Насилій, б?дствій и поб?дъ.
      Остатки разоренной с?ни,
      Три углубленныя въ земл?
      И мхомъ поросшія ступени
      Гласятъ о шведскомъ корол?.
 
      Такова судьба великихъ людей, которые въ исторіи пресл?дуютъ свои маленькія, личныя ц?ли. Между т?мъ-
 
      "Въ гражданств? с?верной державы,
      Въ ея воинственной судьб?,
      Лишь ты воздвигъ, герой Полтавы,
      Огромный памятникъ себ?! -
 
      это награда отъ благодарнаго потомства великому слуг? своего народа.
       Разв?нчиваніе личности въ поэм?.
      Такимъ образомъ, "Полтава", какъ "Цыгане", какъ "Евгеній Он?гинъ", какъ, отчасти, "Борисъ Годуновъ" – есть разв?нчиваніе "лвчности". Мы вид?ли и въ жизни самого Пушкина это освобожденіе отъ эгоизма.
       Художественныя красоты поэмы.
      Поэма "Полтава", им?ющая большіе недочеты въ "построеніи", отличается обиліемъ отд?льныхъ сценъ и картинъ, написанныхъ геніально. Таковы, наприм?ръ, сцены: разговоръ Мазепы съ Маріей, Орлика и Кочубея, появленіе сумасшедшей Маріи, описаніе украинской ночи и полтавской битвы.
       Происхожденіе поэмы.
      Какъ указано было, поэма отразила на себ? – 1) давно зр?вшій y Пушкина интересъ къ личности Петра – и 2) вліяніе "думъ" Рыл?ева: въ нихъ Рыл?евъ раньше Пушкина началъ ходить вокругъ того художественнаго замысла, который воплощенъ "въ Полтав?": въ "думахъ" его выведены почти вс? лица, которыя повторяются потомъ въ Полтав?; кром? того, н?которыя отд?льныя картины, даже стихи Рыл?ева повторены въ "Полтав?" (черты характера Мазепы, картина привала утомленныхъ б?глецовъ Карла и Мазепы, пророческія вид?нія Мазепы, ана?ематствованіе въ церкви, казнь Кочубея, появленіе Маріи, y Пушкина развившіяся въ ц?лыя картины, прощанье съ родной землей) – все это, заимствованное Пушкинымъ, имъ перерабатывается и достигаетъ высокой степени совершенства,- 3) многіе факты изъ жизни Мазепы взяты Пушкинымъ изъ его "жизнеописанія", приложеннаго къ "дум?" Рыл?ева – "Войнаровскій", и принадлежащаго перу Корниловича.
       "Галубъ".
      Неоконченная поэма "Галубъ" интересна т?мъ замысломъ, который положенъ въ ея основаніе.
      Въ семью дикаго Галуба возвращается сынъ его Тазитъ, отданный отцомъ на воспитаніе отшельнику, повидимому, тайному христіанину. Тазитъ, просв?тленный св?томъ христіанства, тяготится суровой жизнью родного аула: онъ оторванъ отъ интересовъ своей дикой родни, онъ не понимаетъ идеаловъ отца,- не р?шается онъ ограбить беззащитнаго купца-армянина, рабу отца онъ даетъ возможность уб?жать изъ неволи, изъ сожал?нія не р?шается мстить убійц? брата, приводя въ свое оправданіе, что:
 

"Убійца былъ

 
      Одинъ, израневъ, безоруженъ!
 
      Отецъ прогоняетъ взъ дома Тазита, проклинаетъ его, считая сына недостойнымъ носить имя чеченца.
      Изъ сохранившагося въ бумагахъ Пушкина плана поэмы видно, что Тазитъ долженъ былъ отказаться не только отъ родного дома, но и отъ любимой д?вушки; онъ сближается съ монахомъ, д?лается миссіонеромъ.
      Отрывокъ этой поэмы отличается необыкновенными красотами: описаніе похоронъ горца поразительно своей простой красотой; суровый образъ старика-Галуба отличается ц?льностью и полнотой.
       Идея поэмы.
      Идея поэмы – великое культурное значеніе христіанства, свид?тельствуетъ о томъ интерес?, съ которымъ Пушкинъ относился къ исторіи христіанской религіи. О великомъ цивилизующемъ ея значеніи въ начал? ХІХ-го стол?тія говорилось немало и на запад? (Шатобріанъ "Le g?nie de christianisme", Ламеннэ, Шеллингъ), и y насъ (напр., Чаадаевъ) {См. выше стр. 61.}.
       "М?дный всадникъ".
      Въ поэм? "М?дный Всадникъ", какъ въ "Полтав?", опять ставится вопросъ о томъ, что выше – счастье личное, или благо государственное. Опять въ лиц? Петра представленъ великій д?ятель, служившій только благу родины. Для его в?щаго взора, провидящаго будущее, ясна была необходимость "въ Европу прорубить окно" и, "ставъ ногою твердою y моря", создать Петербургъ, колыбель новой исторической жизни. Великое д?ло Петра потребовало много жертвъ y совремевниковъ. Большинство этихъ жертвъ было неизб?жно и необходимо, такъ какъ безъ нихъ никогда не можетъ обойтись ни одно великое событіе. Но и тогда, когда событіе еще только совершалось, и тогда, когда уже развертывались вс? великіе положительные результаты его – могли обнаруживаться, рядомъ съ нимъ, такія отрицательныя частности этого событія, отъ которыхъ попутно страдали отд?льныя личности. Эти страданія могли быть и безполезны для общаго блага! Но передъ необъятнымъ благомъ всего народа, въ глазахъ историка, мало ц?ны им?ютъ эти случайныя несчастья, даже гибель отд?льныхъ личностей. Это жестоко, но это неизб?жно. Весь трагизмъ этой суровой безсмысленной необходимости прочувствованъ Пушкинымъ и выраженъ имъ въ его поэм?: "М?дный всадникъ".
       Евгеній – жертва исторической необходимости.
      Мазепа въ "Полтав?" является эгоистомъ, приносящимъ все въ жертву своимъ суетнымъ желаніямъ,- онъ и погибаетъ всл?дствіе этого. Герой поэмы "М?дный Всадникъ", мечтающій только о личномъ благополучіи, не насилуетъ ничьей жизни, не вторгается въ исторію, – онъ только дрожитъ надъ своимъ маленькимъ счастьемъ. Но судьб? было угодно погубить это счастье,- и онъ погибъ, какъ случайная жертва великаго д?ла Петра,- погибъ отъ наводненія, которымъ особенно подверженъ Петербургъ всл?дствіе своего неудачнаго географическаго положенія. Передъ нами одна изъ "безсмысленностей" исторіи, одна изъ т?хъ ненужныхъ, безполезныхъ капель крови, которыхъ много разбрызгано по пути ея медленнаго величаваго шествія. Неумолимая и жел?зная, она идетъ впередъ, незная состраданія, не считая своихъ жертвъ. И каждая такая жертва, особенно ненужная и безполезная, внушаетъ къ себ? только безм?рную жалость. Пушкинъ прочувствовалъ это и написалъ глубоко-трогательную исторію одной такой жертвы: наводненіе разбиваетъ мечты Евгенія,- его возлюбленная погибаетъ, и онъ сходитъ съ ума.
      Но Пушкинъ не ограничился этимъ: онъ къ этой грустной исторіи прибавилъ еще одну черту: жертва не сразу подчиняется судьб?,- она ропщетъ: во имя своихъ личныхъ, эгоистическхъ чувствъ, Евгеній дерзаетъ святотатственно порицать того Петра, который былъ, въ его глазахъ, главнымъ виновникомъ его несчастья. И этотъ жалкій вызовъ сумасшедшаго Евгенія, брошенный гиганту на бронзовомъ кон?, лишаетъ несчастнаго значительной доли нашего сочувствія: безропотное страданіе внушаетъ къ себ? неизм?римо больше сочувствія. И жалкій муравей, возставшій противъ исполина, жестоко наказанъ,- всадникъ, съ разгн?ваннымъ ликомъ, на бронзовомъ кон?, пресл?дуетъ его по пятамъ…
       Евгеній – представитель захудалаго дворянства.
      Любопытно что Пушкинъ усложнилъ образъ Евгенія еще н?сколькими чертами: передъ нами не только челов?къ, потерявшій "по вин? Петра" свое личное счастье,- онъ, кром? того, принципіальный врагъ Петра за то, что тотъ унизилъ своими реформами русское дворянство. Евгеній, по происхожденію, принадлежалъ къ захудалой дворянской фамиліи, считавшей въ прошломъ въ своихъ рядахъ немало славныхъ именъ. Петръ своею "табелью о рангахъ" далъ дорогу "новымъ людямъ", и привилегіи происхождевія потеряли свою ц?ну. Въ любопытномъ отрывк?: "Родословная моего героя", относящемся къ поэм?, Пушкинъ прямо выражаетъ сожал?ніе по поводу постепеннаго паденія русской родовой, но об?дн?вшей аристократіи. Самъ Пушкинъ принадлежалъ къ ней, самъ гордился своей генеалогіей, и тяготился униженнымъ состояніемъ своего рода. Отсюда, изъ этихъ настроеній, вышли н?которыя произведенія его, въ которыхъ онъ высм?иваетъ "высшій св?тъ", въ значительной своей части состоящій изъ "новыхъ людей", выдвивувшихся только въ XVIII-омъ в?к?.
       Евгеній – славянофилъ.
      Но, кром? такихъ "сословныхъ" причинъ вражды Евгенія къ Петру, Пушкинъ представилъ его и еще націоналистомъ-славянофиломъ, который въ великомъ преобразовател? усмотр?лъ "насильника" надъ русской національностью. Собственно, въ дошедшемъ до васъ неоконченномъ текст? поэмы н?тъ указанія на это "славянофильство" Евгенія, но кн. Вяземскій, въ чтеніи самого Пушкина, слышалъ монологъ Евгенія (въ 30 стиховъ), въ которомъ осуждался Петръ за его крайнее западничество и энергически звучала ненависть къ европейской цивилизаціи.
      Во всякомъ случа?, въ художественномъ отношеніи, поэма проиграла бы, если бы Пушкинъ подчеркнулъ сословную вражду Евгенія къ Петру и включилъ бы еще его славянофильство: ослабился бы трагизмъ судьбы Евгенія и померкла бы основная идея поэмы.
       Петръ въ поэм?.
      Петръ Великій, какъ въ "Полтав?", представлевъ "полубогомъ": его самого въ поэм? н?тъ, но онъ присутствуетъ, какъ воспоминаніе, какъ ясный историческій образъ, связанный съ Невой и Петербургомъ.
 
      "На берегу пустынныхъ волнъ
      Стоялъ онъ, думъ великихъ полнъ,
      И вдаль гляд?лъ…
 
      Черезъ сто л?тъ онъ присутствуетъ зд?сь-же въ вид? м?днаго исполина:
 
      "Ужасенъ онъ въ окрестной мгл?!
      Какая дума на чел?!
      Какая сила въ немъ сокрыта!
      А въ семъ кон? какой огонь!
      Куда ты скачешь, гордый конь,
      И гд? опустишь ты копыта?…
      О, мощный властелинъ судьбы!
      Не такъ ли ты надъ самой бездной,
      На высот?, уздой жел?зной
      Россію вздернулъ на дыбы.
 
      И зат?мъ, этотъ же бронзовый гигантъ, въ вид? ужаснаго призрака, чтобы покарать дерзкаго пигмея-Евгенія за его эгоизмъ и мелкую злобу, несется за нимъ ночью по улицамъ столицы.
 
      "И озаренъ луною бл?дной,
      Простерши руку въ вышин?,
      За нимъ несется Всадникъ М?дный
      На звонко-скачущемъ кон?…
 
       Происхожденіе поэмы.
      Поэма богата прекрасными картинами – къ такимъ надо отнести, наприм?ръ, картину Невы до основанія Петербурга и Неву при Пушкин?, описаніе наводненія… Написана поэма подъ впечатл?ніемъ т?хъ разсказовъ, которые услышалъ Пушкинъ отъ очевидцевъ наводненія, и вычиталъ въ тогдашнихъ журналахъ и газетахъ. Картина Невы до основанія Петербурга заимствована изъ сочиненія Батюшкова; "Прогулка въ академію художествъ". Образъ оживленной статуи Петра, говорятъ, взятъ Пушкинымъ изъ ходячаго тогда разсказа о сн? кн. Голицына: въ 1812-омъ году ему привид?лось, будто статуя Петра скакала по улицамъ Петербурга и им?ла бес?ду съ императоромъ Александромъ.
       Сравненіе этихъ поэмъ съ прежними.
      Вс? эти три разобранныя поэмы неизм?римо богаче, въ идейномъ отношеніи раннихъ юношескихъ поэмъ,- тамъ интересъ автора сосредоточенъ на характер? героевъ, на описаніяхъ своеобразной природы юга,- зд?сь все вниманіе устремлено на выясненіи глубокихъ историческихъ идей: поэта интересуетъ великая культурная цивилизующая роль христіанства ("Галубъ"), его захватываетъ вопросъ о моральныхъ обязанностяхъ личности въ исторіи ("Полтава"), объ ирраціональномъ элемент? въ исторіи, выражающемся въ безполезности случайныхъ жертвъ. ("М?дный Всадникъ").
       Историческія пов?сти.
      Историческія пов?сти Пушкина: "Арапъ Петра Великаго" и "Капитанская дочка" – об? вышли изъ историческихъ интересовъ Пушкина къ Петру и Пугачеву. Какъ изв?стно, онъ занимался въ архивахъ сначала исторіей Петра, потомъ перешелъ къ Пугачеву. Результатомъ его увлеченія исторической работои была "Исторія Пугачевскаго бунта", дв? названныя пов?сти и, отчасти, такія произведенія, какъ "Полтава", "М?дный Всадникъ", "Пиръ Петра Великаго".
       Вліяніе Вальтеръ-Скотта.
      Историческія пов?сти Пушкина отразили на себ? вліяніе, популярныхъ тогда y насъ, романовъ Вальтеръ Скотта. Но это вліяніе сводилось только къ тому, что, сл?дуя за англійскимъ писателемъ, Пушкинъ испробовалъ свои силы надъ новымъ для него литературнымъ жанромъ -"историческимъ романомъ". Въ манер? письма онъ остался самостоятельнымъ и въ своихъ двухъ опытахъ явилъ образцы реалистическагоисторическаго романа, что было диковинкой и для Запада, гд? этотъ жанръ оставался еще романтическимъ(погоня за яркими картинами, за интересными героями, приподнятость стиля) – y насъ такимъ романистомъ-романтикомъ былъ старшій современникъ Пушкина – Бестужевъ-Марлинскій.
       Е. А Котляревскій объ историческихъ пов?стяхъ Пушкина. Историческая пов?сть на запад?.
       Н.А. Котляревскій говоритъ о пов?стяхъ Пушкина сл?дующее: "Оба памятника стоятъ совершенно одиноко въ нашей литератур? т?хъ годовъ. Мы не найдемъ имъ предшественниковъ ни y насъ въ Россіи, ни даже на Запад?. Все, что до Пушкина писано въ этомъ род? на русскомъ язык?, ничтожно и не возвышается надъ уровнемъ литературной посредственности: все, что писано на Запад? – при вс?хъ красотахъ выполненія – не достигаетъ той художественной простоты, той ясности въ замысл? и той жизненной правдивости въ р?чахъ и поступкахъ д?йствующихъ лицъ, которая такъ поражаетъ васъ въ историческихь романахъ Пушкина… Не сравнимъ мы съ ними ни сентиментальныхъ н?мецкихъ романовъ Лафонтена, или Мейснера, въ которыхъ много чувствительности и мало правды, ни французскихъ романовъ типа Гюго, Виньи, или Дюма – геніально-колоритныхъ и патетическихъ, но всегда сбивающихся на сказку, ни, наковец, романовъ англійскихъ – даже такихъ, какъ романы Вальтеръ Скотта, или Бульвера, въ которыхъ воображенія неизм?римо больше, ч?мъ въ Пушкинскихъ разсказахъ, но въ которыхъ, опять-таки, н?тъ и психологической правды въ душевныхъ движеніяхъ, настолько сильной, чтобъ обратить историческую личность въ нашего собес?дника и насъ – въ его современниковъ. A именно вс?ми этими качествами и блещутъ историческія пов?сти Пушкина… Прошедшее становится для насъ д?йствительностью, и, почти безъ усилія фантазіи, мы начинаемъ себя чувствовать людьми иного в?ка, потому что видимъ предъ собой живыхъ людей и живую обстановку, въ которыхъ соблюдены вс? условія реальной д?йствительности. Пушкинъ обладалъ этимъ даромъ заставлять читателя жить прошлою жизнью, и только одинъ изъ вс?хъ нашихъ писателеи им?лъ эту власть надъ временемъ, пока "Война и Миръ" не указала намъ въ лиц? графа Л. Толстого его законнаго насл?дника".