Сергей Алексеев как могли аранжировали главную мелодию перестройки.
Сергей Алексеев на одном из пленумов ЦК КПСС иносказанием раскрыл замысел реформации. Горбачев обрадовался, но радость его была понятна от силы 30-40 членам ЦК".
Бектас Ахметов. "Горби". "Аргументы и факты Казахстан", N 9, 2001.
В январе 87-го академик Мигдал сказал по ЦТ: "Научная общественность благодарна Михаилу Сергеевичу за возвращение из
Горького Андрея Сахарова… Должен отметить, что при Сталине Андрей
Дмитриевич не посмел бы против и слова сказать…".
10 декабря 1986-го на вокзале Сахаров сказал встречавшим журналистам:
– Радость возвращения из ссылки омрачена пребыванием в неволе
Марченко, других моих товарищей…
В час дня позвонил Берлиоз.
– Толпа проходила по Сатпаева мимо политеха… Я пошел с ними…
Перед площадью нас ждала милиция… Мы прорвали оцепление и вошли на площадь… Я с полчаса постоял со всеми и вернулся на работу…
– Уррра!
– Ты разве рад?
– А ты как думал?
– Ты же ненавидишь казахов…
Как такое могло произойти? Я не узнавал себя. Горбачев решения не отменит, но дело сделано. Аульные казачата спасли нас.
Пришла участковый врач к Шону. Ни с того ни сего пацаненок прокричал:
– Гобатот дает!
Молодая русская докторша поинтересовалась у Айгешат:
– Гобатот это Горбачев?
– Да.
– Ребенок правильно говорит.
Айгешат сходила за в аптеку и встретила Балтуган. Соседка с первого этажа собралась идти на площадь.
– В редакции ходят слухи, что против демонстрантов собираются применить оружие номер "три". – я разговаривал с Гау.
Кэт перестала звонить. События дня переместились на площадь.
Смогут ли они простоять хотя бы часа два? Это важно. Протест должен быть обозначен четко и недвусмысленно.
– Оружие номер "три"? Что это такое?
– Не знаю.
Я положил трубку.
– Айгешат, нужны сведения из первых рук.
Жена улыбнулась.
– И что?
– Поезжай на разведку…
Айгешат сняла фартук.
… Прошло три часа, а за окном "то дождь, то снег, и спать пора, но никак не уснуть". За окном темно, и она не возвращалась.
Позвонил Балтуган:
– Вы были на площади?
– А что?
– Да-а… Айгешат три часа назад поехала туда и до сих пор ее нет…
– А-а… Испугался за жену?
Дура… Но она права.
Айгешат позвонила в дверь в начале девятого.
– Наконец-то! – я снимал пальто с жены. – Что так долго?
– Еле такси поймала… Одна русская бабенция из-за мотора накинулась на меня: "А-а… Головы подняли!".
– Рассказывай.
– Народу много… Сколько? Не могу сказать… Полно милиции… С трибуны выступал прокурор республики… "Тарандар! Я вынужден буду применять крайние меры… Я прокурор республики Елемисов… Ой, дурак! Я ходила и слушала… Какой-то парень подошел к нам и сказал по-казахски мужчине: "Что стоите, как зрители? Или присоединяйтесь, или уходите… Здесь не концерт…".
Протест не просто обозначен. Теперь Горбачев не сможет сказать, что мы бараны Что станет следующим этапом? Будут разгонять? Если бы сегодня это произошло в Москве, то… То что?
Почему русская тетка сказала Айгешат, что мы подняли головы?
Неужто они не понимают нас?
В одиннадцатом часу позвонила Семка, Салтанат, младшая дочь дяди
Бори. Они живут в ста метрах от площади Брежнева.
– Милиция и солдаты разгоняет народ. Еле убежала с площади…
Проснулся поздно. День пасмурный.
Кому позвонить? Я набрал рабочий номер Серика Касенова.
– Что тебе известно?
– Много… – Серик понимал, теперь телефоны казачат могли поставить на прослушку и говорил полунамеками.
– К примеру?
– Сестра моя Нэлька живет над магазином "Океан" и все видела с балкона.
– Что она видела?
Касенов не выдержал.
– Видела, как солдаты рубили наших саперными лопатами.
– Жертвы есть?
– Есть.
– Сколько?
– Прилично.
– Сколько прилично? Сто, двести?
– Больше.
– Шестьсот, семьсот?
– Примерно.
Я перезвонил к себе в лабораторию.
– Народ сгоняют на митинг в актовый зал, – сообщила Кэт. -
Русские и казахи в лабе не переругались, но в институте все разделились…
Первым выступил Змейков.
– Советская власть нам мать родная… А эти вышли против
Советской власти!
Выскочил на трибуну Асанхан Мамедалиев и закричал:
– Врете! Никто не выходил против Советской власти!
В зале раздалось: "Этот наверно тоже был вчера на площади".
В растерянности, не зная кого из трибунов делегировать на защиту, институтские казачата погнали выступать Руфу: "Давай, ты можешь!".
Руфа перепугался и понес: "Враги обманули молодежь…".
В чем правда дня? Правда в том, что сегодня мы узнали за кого нас держали и держат русаки.
Переволновался заведующий лабораторией гидроэнергетики Тамадаев.
Абдухалик Магомедович, как и Исмаил Заглиев, родом из Дагестана, лакец.
Говорил он сбивчиво.
– Я знаю казахов… Надо так довести народ, чтобы произошло вчерашнее…
Русаки в зале зашумели: "Этот куда лезет?!".
– Не затыкайте меня! – сорвался на крик Тамадаев.
– Что происходит в городе? – из Дома отдыха звонил Чокин. – Здесь все шепчутся… Спрашивать неудобно…
Телефон фонил с присвистом. КГБ поставило город на всеобщую прослушку.
– На улицы вышли студенты…
– Что они хотят?
– Протестуют против увольнения Кунаева.
– Кунаев подлец.
– Несознательные ребята…
– Ты когда ко мне приедешь?
– Нога заживет, приеду.
– Приезжай. Я пошлю за тобой машину.
"Особую жестокость проявили курсанты общевойскового училища имени Конева. Это они саперными лопатами направо и налево рубили обезумевших от страха и бессилия юных демонстрантов. Не отставали от них и курсанты-погранцы Алма-Атинского погранучилища, прибывшие на площадь с волкодавами. Той же ночью из Свердловска, Уфы,
Ташкента, других городов траспортными самолетами перебросили подразделения кадровых солдат внутренних войск…
Подавлением беспорядов руководили из бункера под правительственной трибуной заместитель председателя союного КГБ
Бобков и замминистра внутренних дел СССР Демидов. Активничали и местные председатель КГБ Мирошник, министр внутренних дел республики
Князев…"
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
В те дни мало кто находил в себе силы притворяться.
После Нового года разговаривал по телефону с Фаей.
– Солдаты убивали пацанов и девчонок… – сказал я.
– Правильно делали! – взъерошилась Фая.
– Да ты что?!
– Что, что! Ты бы видел, что вытворяли твои пацаны и девчонки!
И это Фая? Я не узнавал ее.
…На связи Коля Сабдыкеев, двоюродный брат.
– Толпа прошла мимо "Детского мира" по Комсомольской, свернула вверх по Дзержинского… Закинули бетонную урну в окно Ленинского военкомата…
У здания штаба Восточного погранокруга молодежь приняла бой со взводом курсантов. Погранцы палками положили человек двадцать у входа в здание.
"Сучары! Они за это ответят!" – крикнул я и нас с Колей разъединили.
– Гобатот дает! – на обеденном детском стульчике подал голос Шон.
– Что-о?! – я крутнул за ушко сына.
– Ой бай! Баланы тиме! – схватила меня за руку мама.
– Ты что делаешь? – строго сказала Айгешат. – Сам научил… А теперь… При чем тут он?
В Советском райкоме партии секретарь Кадырбекова и председатель райисполкома Акуленко проводили инструктаж для народных дружинников.
Пожилой русак поинтересовался: "Вот вы говорите, проявлять сознательность… А что делать, если они нападут на нас?".
Шум в зале усилился.
"Как будем действовать? – переспросил полковник-пограничник и сам же ответил. – Действуйте, как наметили!".
Х.ф. "Над Тисой".
Акуленко вышел из под контроля Кадырбековой и натурально осклабился:
– Поступайте так, как и следует поступать в таких случаях…
Дружинники-казахи потупили головы, русаки переглядывались с довольными лицами. Секретарь райкома разволновалась.
– Товарищи, – не глядя на председателя-провокатора, сбивчиво заговорила Кадырбекова, – Сегодня ночью состоялся партактив города… При нас товарищ Колбин звонил товарищу Горбачеву… Михаил
Сергеевич просил передать алма-атинским товарищам: при пресечении беспорядков соблюдать социалистическую законность… – Она обвела зал глазами. – Вы меня поняли?
Толпа на секунду приутихла. Акуленко остался весел и невозмутим.
Дружинникам легко могло показаться, как из-за спины Кадырбековой председатель райисполкома посылает зрительные сигналы: "Действуйте, как наметили!".
…Позвонил Каспаков.
– Кто-нибудь скажет правду…этому?
Жаркен умный мужик, но думает, что этому нужна правда. Теперь правда никому не нужна.
Вечером ожидается прибытие председателя Комитета партийного контроля Соломенцева. В 60-х он работал вторым секретарем ЦК КП
Казахстана. Якобы знает подход к аборигенам.
Нашим надо разбегаться по укрытиям. Эти… всех поубивают…
Ребята сделали все по уму, теперь надо спасаться.
В семь часов по радио прервалась музыка и диктор зачитал сообщение.
"Все вы стали свидетелями происходящего в городе…От трудящихся поступают многочисленные обращения к руководству с требованиями положить конец насилию… Правоохранительные органы приступили к наведению порядка…".
Сообщение отзвучало и возобновилась музыка.
Еще только восемнадцатое? Ощущение, что с утра прошла если не неделя, то дня три-четыре. Никак не меньше.
Через час по телевизору зачитывает выступление Председатель
Президиума Верховного Совета республики. Какой он тупой… Лучшего для окончательного опарафинивания казачат, нежели нынешний
Президент, человека не найти.
Маме надоело смотреть и слушать мои приходы. Она вышла из квартиры и через пять минут вернулась с Алтынбеком.
– Успокойся, – зять Сатка обнял меня.
– Алтынбек, нас изнасиловали!
– Да, нас изнасиловали, – сосед сел напротив меня на кухне. -
Горбачев хрущевец! -Алтынбек презрительно скривил губы. – Прицепщик рубит с плеча! .По телевизору поет песню Гульнар Сихимбаева. Раньше к пению
Сихимбаевой не прислушивался. Сейчас смотрел и слушал. И песня проникновенная, и я не узнавал себя. Что с того, что мы туземцы и бунт наш туземный? Мы такие и нас не переделаешь.
Айгешат сказала: "Теперь казахи начнут понимать, что такое
"каждый еврей – лицо нации"…
Пришел проведать меня Каспаков.
– Вовремя у тебя нога повредилась.
– …?
– Если бы ты был ходячим, то не сдержался бы.
– На площадь я бы не пошел. Страшно.
– Я не о том. Ты бы обязательно при русских что-нибудь ляпнул, и тебя бы арестовали.
Вряд ли бы я осмелился при посторонних русаках позабыть про осторожность. Это опасно.
19 декабря я наведался на работу и первым делом заглянул к ученому секретарю. В приемной навстречу шел Темир Ахмеров. Глядя как я опираюсь на костыль, гидрик с усмешкой спросил:
– Ты случайно не на площади ногу сломал?
– Жаль, что я не был на площади.
– Ты что?!
– Да ничего!
Темир хотел спросить что-то еще, но, поймав мой взгляд, осекся.
Позорник и засранец.
Шафик Чокинович, если кому в институте и доверяет целиком и полностью, то только Зухре. За те тринадцать лет, что она при нем,
Зухра ни разу не ошиблась, ни разу не дала повод усомниться в своей преданности директору.
Я пожалел, что пришел к фаворитке Чокина. Зухра несла ахинею об обмане, о Кунаеве.
– Причем здесь Кунаев? – разозлился я, – Если бы на площади убивали вашего сына, вы бы по другому говорили.
Ученый секретарь в ужасе захлопотала глазами.
– Упаси бог…
Вот именно. Чуть что, сразу бог.
Исмаил Заглиев рассказал об Алдоярове.
– Бирлес к концу работы 18-го пришел к нашим бабам… Спрашивает у Афанасьевой: "Правда, я похож на араба?". Бабы ему: "Конечно, ты араб… Бирлес, иди спокойно домой, не бойся милиции".
Что Темир и Бирлес одноклеточные известно, но я не знал, что они способны так легко изойти на говно.
Отыскал Макса. Он редактор институтской стенгазеты.
– Оставь место на страницы полторы.
– Что-то хочешь тиснуть?
– Да.
– Только не тяни. Газету вывесим 22-го.
– С утра в понедельник принесу заметку.
Написать надо так, чтобы не притянули за подстрекательство.
Справедливости нет, ее подменяет закон. Что еще за хренотень? В такие дни всем наплевать на закон. Будем писать как есть, но маскируясь апелляциями к партийному сознанию.
Молодежь спасла нашу честь. Теперь этого мало. Нас волнует: обсуждают ли в мире новости из Алма-Аты? В институтских коридорах казахи между собой говорят, что будто американцы со спутников засняли побоище на площади. К кому-то звонили из Таллина и передали: пленку показывали по финскому телевидению.
Заглиев по ночам слушает западные радиостанции.
– Про Алма-Ату передали только сообщение, но никаких комментариев… "Голос Америки" и Би Би Си говорят только о возвращении Сахарова.
– А что Сахаров говорит?
– Продолжает гундеть про Анатолия Марченко… Почему тоже не освободили…
Сахаров и другие про Алма-Ату знают. Я подумал, остановили их от комментариев подробности поведения джигитов и кыздараек. Жума
Байсенов был в оцеплении на площади и говорил, что казахи вели себя так, что ему было стыдно.
Айгешат вышла на работу. Двое суток врачи и фельдшеры с ее подстанции вывозили из разных концов города раненых.
– Больше всех возмущалась Шамордина…, – рассказывала жена. – Я, говорит, в эти дни не узнавала казахов. Мы приехали на площадь спасать их, они стекла в машинах скорой помощи перебили… Дикость…
– Кто по отчеству эта Шамордина? – спросил я. – Случайно, не
Андреевна?
– Владимировна. А что?
– Спроси ее, не имеет ли она отношение к Андрею Георгиевичу
Шамордину?
– Кто это?
– Мой любимый школьный учитель… Если она каким-то боком связана с Андрюшей, то спроси о его здоровье.
Под окнами старого здания телецентра толпа казачат забила насмерть русака Савицкого. Наших они убивали сотнями, трупы закапывали ночью за городом. Горбачева треба завалить. Кто бы это сделал?
Глава 17
"Но позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божьего, коих, как известно, существуют ровно пять?
– Увы, – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.
– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство".
Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита". Роман.
– Что это она танцует у гроба? – шепотом спросил я.
Айгешат и я в Доме политпросвещения смотрим "Покаяние".
– Это ее сыну кажется, что мать танцует у гроба свекра.
"Если кажется, то перекрестись". Кажущиеся вещи – род легкой формы галлюцинации. Чем прославился Иммануил Кант? Где-то прочитал, будто Кант утверждал: окружающая нас действительность мнимая, кажущаяся. Нам кажутся звезды, небо, кажемся друг другу все мы.
Сидящая рядом в кинозале Айгешат, присутствие которой я осязаю прикосновением на подлокотнике кресла, тоже, как там…
"квинтэссенция тектонически адекватных ощущений…", но вовсе не реальность.
"Галлюцинация – мнимое восприятие несуществующих вещей, возникающее на почве расстройства деятельности мозга". Иначе, распад сознания. Нам многое кажется, многое мнится. Как утверждает Айгешат, сие результат работы подсознания. Незавершенность системы вещей сидит внутри нас и когда она пробивается наружу, мы начинаем потихоньку гнать.
То, что можно потрогать, обнюхать, принять внутрь, по Канту это не реальность. У Воланда мнимость действительности служит доказательством "бытия божия".Что из этого следует? О, очень многое следует. Решительно все следует.
А что Кант? Кант попал впросак и попер по бездорожью.
После Нового года мяса в магазинах завались, каждый день в продажу выбрасывают офигенную сметану. Очереди рассосались. Айгешат на кухонном столе кромсает магазинную баранину. Ее успокаивает
Алтынбек.
– Не волнуйся… Мясо в магазинах исчезнет к весне.
– Дядя, ну почему?
– Баран растет не один день.
Стенгазетная заметка не прошла незамеченной. Название
"Достоинство нации" вычурное, содержание постарался выдержать.
Единственно, что позволил себе, так это немного поглумиться над простоватостью и хамством русаков в надежде, что партия разберется с истинными виновниками. Жаркен похвалил меня: "Молодец, не придерешься, но пробирает". Лерик передал, как у них на стенде при разборе заметки насмешничал Токсанбаев: "Кто такой этот Ахметов?".
Главные вещи произошли на партсобрании. Возник Володя Рябинин:
"Кто дал Ахметову разрешение пропагандировать национализм?". Рябинин мордвин или удмурт и лезет. 5 января неизвестные газету сорвали, дело на меня передали в товарищеский суд. Формально не за заметку. В декабре я оставил на столе записку для уборщицы с просьбой не лазить по столам. Она пошла с заявлением в местком. Телега три недели лежала без движения, после новогодней стенгазеты о ней вспомнили и теперь мне шьют оскорбление рабочего класса. Ерунда, конечно, но в одном месте на меня задул холод.
Тереза Орловски сходила в местком и сказала, что записка адресована ей. Что до того, почему я не обратился к ней устно, так мы, мол, были в ссоре, и Ахметов на бумаге попросил прекратить лазание в его столе.
С Нового года Каспаков работает ведущим научным сотрудником. На работе ведет себя тихо, часто вызывает из комнаты поболтать. После первой зарплаты позвал меня зайти с ним в обувной магазин.
У прилавка с зимними ботинками кружит сосед Жаркена Леонид
Иванович. С соседом Каспаков до прошлого года хорошо побухивал, сейчас посматривает на него свысока.
Старик повертел в руках меховой сапог и спросил: "Жаркен, как ты думаешь, эти подойдут?". Каспаков напыжился: "Что пенсию получил?".
Леонид Иванович хоть и алкаш, но про собутыльника все понял.
– Причем здесь пенсия? – обиделся сосед.
Я рассказал Айгешат о Леониде Ивановиче и заметил:
– Жаркен опять на уровне.
– Какой все-таки Жаркен… – брезгливо скривилась жена.
В субботу с утра к маме пришла тетя Шафира. Я спустился за газетами. В "Известиях" на всю полосу статья-разоблачение Щепоткина
"Паутина". В ней речь и о вузе, где проректором работает сын тети
Шафиры Булат. Щепоткин громил ректора, про Булата ни слова. Почему я и прочитал статью вслух, но тетя Шафира переполошилась. Как оказалось, не зря.
Публикация в "Известиях" получила резонанс. Партком института созвал народ на общеинститутское собрание. Булату, дабы ненароком не перепало, надо было по умному отмежеваться от ректора. На собрании сын тети Шафиры и отмежевался.
– Я не раз делал ему замечания, требовал прекратить безобразия…
Ректор не мог припомнить, когда это осмеливался прежде Булат делать ему замечания и уж тем более требовать покончить с безобразиями, но атакованный со всех сторон народными мстителями, сидел пунцовый и молчал в тряпочку.
В зале нашлись и те, кто хорошо помнил, как совсем недавно Булат публично превозносил ректора. Они-то и покатили баллон на сына тети
Шафиры. Возглавила движение за изгнание из проректоров Булата Флора
Есентугелова.
Дочь дяди Аблая декан факультета и завкафедрой. В институте уважают ее и за ум, и за боевой характер. Булат пробовал поговорить с ней. Флора еще больше распалилась и пообещала довести дело изгнания вероломщика из проректоров до конца.
Тетя Шафира срочно прибежала к матушке. Мама тоже перепугалась за
Булата и на следующий день позвала Флору с тетей Альмирой на разговор.
– Тетя Шаку, я знаю кто вам Курмангалиевы, но прошу вас, не вмешивайтесь, – дочь дяди Аблая мало того, что правдолюбивец, она еще и упрямая, – Знали бы вы, какой ваш Булат подлый.
– Ой бай, подлый… – матушка рассмеялась.
Смех ее означал: покажи мне пальцем, кто у нас не подлый. Если найдешь такого, вместе поплачем.
Тетя Альмира молчала и не улыбалась. Ничего смешного в деяниях сына тети Шафиры она не наблюдала и хорошо понимая, что Булат далеко не Анастасио Сомоса, но согласиться с теорией своего сукина сына тетя Альмира не могла. Флора поведала о числящихся за Булатом эпизодах и по наивности справедливой души думала потрясти матушку.
Мама знала младшего сына тети Шафиры 26 лет и ничто из рассказанного
Флорой нисколько не дотягивало до уровня "удивляется вопрос". Тем не менее, она уже не смеялась, но продолжала стоять на своем.
– Ерунда… Флорочка, прошу тебя, не трогай его…
На примере Флоры можно было видеть: женщину с принципами лучше не злить. Такая запросто любого заборет. Дочь Есентугелова плюнула на
Булата на третьем часу переговоров.
– Тетя Шаку, ладно… – сказала Флора.
Булат мужик рассыпчатый, но поступил он правильно. Раз уж ректор попал под жернова, его бы уже ничто не спасло. Залогом будущей неприкосновенности сына тети Шафиры теперь могло послужить гарантированное затопление бывшего старшего товарища. Булату ничего не оставалось, как помочь открыть подлодке ректора все, до единого, кингстоны.
Неожиданно позвонил Олег Жуков. Почти четыре года не виделись. Из молодежи он один вспомнил о моем существовании. Подъехал через полчаса, быстро разделся, прошел на кухню, поздоровался с Айгешат.
– Где тетя Шаку?
– В больнице.
– Что-то серьезное?
– Да нет…
Олег, как всегда, со вкусом прикинут. Сказал: "Ни с того ни сего вдруг вспомнил о тебе и решил увидеться".
– Кого видишь? – спросил я. – Как там Кемпил?
– На Тулебайке околачивается, – ответил Жуков. – Кочубей в прошлом году женился. – сообщил Вася и спросил. – Тебя почему на свадьбе не было?
– Не было, потому что меня туда никто не звал.
– Не может быть.
Олег играл с Шоном.
– Знаешь, что он говорит?
– Что? – Вася посадил к себе на колени пацана.
– Приходит из садика и материт меня: "Папа педераш и бондон!".
– Ха-ха-ха! Молодец! – Олег расцеловал Шона и спросил. – Кто тебя научил?
– Представь себе, в садике. .Зинаида Петровна с выдворением Кунаева ушла на пенсию – время понянчить внуков теперь у нее есть. Да и материально в семье дела неплохие. Олег пахал огранщиком памятников и хорошо зарабатывал.
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?!
– О, мавр мой, ты, видно, оброзел!
В "Литературке" отчет о Пленуме Союза писателей СССР. Петр
Проскурин поизмывался над Борисом Васильевым из-за статьи в
"Советском экране". Васильев написал: "Посмотрев "Покаяние"
Абуладзе, я прозрел". Оратор дал понять Борису Львовичу: и в экстазе следует воздерживаться от простодушных откровений. Проскурину не понравилась и форма покаяния Абуладзе. "Нельзя трогать покойников!
Что мы знаем о смерти?!" – воскликнул Петр Проскурин. Воскликнул, как будто не желал понимать, что выбрасывание из могил всего лишь метафора.
Не более.
У Бориса Васильева есть мысль: для того, чтобы человек от души боролся с общим врагом, у него обязательно должен быть личный счет к этому врагу.
Институт раскололся на два лагеря после 17-18 декабря прошлого года. Раскололся ненадолго и объединился в единой цели после того, как активисты-баламуты окончательно убедились в справедливости поговорки: смелость города берет.
Чокин не город. Он директор и старый человек.
Брожение начинается с чтения газет и просмотра телевизора. В начале января на Рижском заводе микроавтобусов впервые в стране избрали совет трудового коллектива.
Смуту заварили Хмыров, Палатник, Мельник, Кочетков, и, конечно же, Алдояров.
Виктор Иванович Хмыров до 76-го был замдиректора, теперь он заведует лабораторией защиты атмосферы, где руководит сектором Игорь
Борисович Палатник. Хмырова Чокин убрал из замов из-за сокращения главком до одной должности заместителя директора. Хмыров кандидат наук и полагал, будто Устименко, хоть он и доктор наук, и членкор, будет пожиже его, человека, как он думал про себя, человека с размахом, личности. Палатник, как специалист, глубже Хмырова, но тоже немного пребывал во власти воспоминаний о будущем, почему полностью соглашался с завлабом, что пришла пора спасать науку от
Чокина.
Мельник и Кочетков серьезные изобретатели и, глядя на их надутые губы, без опасения сильно ошибиться, можно было сказать: "Эти парни тоже немного непризнанные гении". При всей своей тщательности четверка, естественно, размышляла над тем, куда способна завести их безоговорочная ставка на Алдоярова. Все они умные люди и видели, что
Бирлес, как все цитатники, от и до вторичен и, уж тем более, не обольщались на счет его мавританских свойств. Сделала четверка тараном Алдоярова в уверенности, что он то, Бирлес, не станет мешать правильно делить заработанные деньги.
Краегульным камнем реформации четверки служила идея группового хозрасчета – финансовая независимость от директора, завлаба, получившая в то время оформление в виде временных творческих коллективов.
В конце января без ведома и участия Чокина инициативная группа приступила к выборам совета трудового коллектива. От нашей лаборатории делегатами на собрание пошли Каспаков, Аленов, Шкрет и
Руфа. Каспаков по настроениям в зале сделал вывод: идея СТК как инструмент удаления Шафика Чокиновича из директоров получила горячий отклик в сердцах ведущих и старших научных сотрудников теплотехнического сектора института. Допреж понурые умарики, почувствовали, что если начальство взять на горло, то оно способно быстро открыть в себе способность безостановочно пятиться назад.
– Алдоярова избрали председателем СТК, – сообщил утром Каспаков.
– Что делать?
– Ничего не надо делать… – предупредил Жаркен. – Кто мы такие?
В современных условиях совет трудового коллектива приобретает разящую силу полкового комитета исключительно при одобрении партийного комитета. Год назад Чокин обновил партком, но за последние две-три недели и в умонастроениях членов партбюро произошли существенные изменения, в результате чего кроме Заркеша
Сакипова на прочокинских позициях стоял только Марат Курмангалиев, заведующий лабораторией топочных устройств. Заместитель Сакипова по партии Дорошин как и Алдояров, тоже из лаборатории теплофизики.
Аскетичной наружности, принципиальный парень Дорошин каждое утро вышагивал к парткабинету под впечатлением накачки Алдоярова.
Должность парторга Бирлес обещал оставить за Геной. Что дальше?
Дальше зажмуриться от предвкушения удовольствия и продолжать тромбить Сакипова.
– Выстоит ли Сакипов? – подумал я вслух.
– Кто знает, – отозвался Каспаков, – он задумался и сказал, -
Вряд ли.
Сегодня движущая сила науки народ. Если дело дойдет до выборов директора, а все к тому и идет, то голосовать будут все. От докторов до вахтеров.
Новый министр энергетики СССР Майорец Чокина не знает. На министерство надежды нет.
– Вы разговаривали с Чокиным?
– Разговаривал.
– Что он думает делать?
– Ничего он не думает…
– Так нельзя. Подскажите ему: пусть позвонит в ЦК КПСС Марчуку.
"Марчук играет на гитаре". Бывший главный инженер Братской ГЭС, ныне заведующий сектором энергетики промышленного отдела ЦК КПСС и хорошо знает Шафика Чокиновича.
– Думаешь, Марчуку сейчас до Чокина?
Разумом я понимал, эпоха Чокина уходит в прошлое. Видел я и что слова о том, что все только и думают о будущем науки несусветная глупость и ложь. Наука не человек, а объективная реальность, которой ни жарко, ни холодно от заклинаний ее служителей. Внутри меня воцарялся мрак, когда я представлял, как меня в случае прихода к власти будет шпынять Алдояров. Иногда и я проявлял готовность смириться с его директорством при условии, если Бирлес даст гарантии моей неприкосновенности. Однако вспомнив, как он посмотрел на меня дома у Макса, я оставлял мысли о капитуляции в покое.
Последние месяцы мавр всерьез точит лыжи в высшее общество и рассказывает всем, как уделал на корте Марата Курмангалиева. Марат после войны жил возле парка Горького и в его увлечении теннисом ничего особенного нет и потом ему, элегантному мужчине, белая майка и шорты к лицу. Мавр же делал вид, что у них там, в Кзыл-Ординской области большой теннис еще до войны потеснил асыки с лянгой и имеет с тех пор устойчивые традиции.
– Обыграл Марата, – сказал Кул и спросил, – И что тут такого?
– Как что тут такого? – дернулся Бирлес. – Марат Курмангалиев выше меня на полторы головы.
Здесь ли надо искать истоки его целенаправленности? Паренек тщится доказать рослым парням, что они всего лишь длиннее его, карапета, но никак не выше. Отсюда и задача получить прописку по месту нынешнего пребывания Чокина.
Насколько серьезно, всамделишно происходящее вокруг меня, со мной, я начинал постигать на примере рывка Алдоярова с глубины на поверхность. Немыслимые в столь откровенной форме ранее домогательства власти Бирлесом которые могли случиться где-нибудь в мультфильме, овеществлялись в реальной жизни в лихорадочном темпе и утверждались с беспощадной дикостью так, что я начинал, увы, поздно постигать насколько цинична как сама жизнь, так и все мы. В чем еще была польза напористости Бирлеса для окружающих, так это в том, что каждый из нас мог воочию убедиться, что все на свете и в самом деле рождается из наших желаний. Мавр раньше других смекнул об этом и сейчас делал свое дело и никуда не собирался уходить.
