Чм66 или миллион лет после затмения солнца

      Когда окончательно проснулся, был полдень. Усатый причесывался у зеркала. Он похож на белька с острова Ратманова. Сосед услышал, как я чиркнув спичкой, закурил, открыл рот. В зеркале отразились два огромных, заостренных клыка на верхней челюсти.
      Нет, он не белек. Сосед мой Дракула акмолинских степей.
      – Тебя как зовут?
      – Бирлес.
      – Я сильно храпел?
      – Ужас. Обедать пойдешь?
      – Пойду.
      – Пообедаем на фабрике-кухне.У меня талоны есть.
      – Тебе сколько лет?
      – Двадцать три.
      – Ничего себе, – я присвистнул. – Я думал, ты старше меня.
      – Мне больше моего возраста дают. – Дракула улыбнулся и почесал лобешник. – Может из-за лысины?
      – Ты еще не лысый, – я подпрыгнул на кровати, – Выпить за знакомство возраст тебе позволяет? Позволяет. Как ты?
      – Можно. Только я не пью.
      – … Нас семеро братьев и сестер. – Я пью вино, Бирлес рассказывает. – Родителей потерял в тринадцать лет, учился в интернате…
      – В один год лишился родителей? От чего они умерли?
      – От инсульта.
      – Живешь в общаге?
      – У тети.
      – Где работаешь?
      – Инженером на кафедре тяжелых цветных металлов в политехе.
      – Слушай, пузырь кончился. Надо по новой сходить в магазин.
      – Я сбегаю.
      – На тебе деньги.
      – Не надо. – сосед отстранил мою руку с трехрублевкой. – Моя очередь угощать.
      – Но ты же не пьешь!
      – Ну и что?
      Бирлес демонстрировал хорошее знание правил уважения старших..
      Его этикет мне по нраву. Он надел туфли на высоких, заостренных к низу, каблуках. Такие туфли в Алма-Ате шьют для приезжих казачат будочники с фабрики Степана Шаумяна. Каблуки с подковками, нос у туфелек узкий. В таких хорошо по парадной брусчатке прицокивать.
      Из своего номера на втором этаже поднялся Шастри. Увидел пустую бутылку, повертел в руках и догадался:
      – Уже познакомились?
      – Выпьешь?
      – Нет. Мне вечером с Зорковым встречаться.
      Вечером я позвонил домой.
      – Улан нашелся! – сказала мама.
      – Где?
      – В Ташкенте.
      Ситку задержали в Ташкенте менты и поместили в приемник-распределитель. Сейчас идет документирование личности.
      После чего, обещает узбекская милиция, Ситку Чарли с спровождающим доставят в Ама-Ату.
      – Позвони Розе в Чирчик.
      – Утром я позвонила ей. Роза поехала к нему. Обещала покормить.
      – Если достану билет, то послезавтра прилечу домой.
      – Нурхан не будет возражать.
      – Куда он денется.
      Шастри не возражал. Потому что в автобусе мы познакомились с девицей и пригласили ее вечером к себе.
      Пили в номере Шастри, кончились сигареты и я поднялся за ними к себе. Вернулся через полминуты, дверь заперта и тишина. Стучал я громко, за дверью послышался голос молодухи: "Сильней стучи!".
      Поступил я не по-товарищески, но мне хотелось еще с ней покурить.
      Наконец дверь открылась, девица выскочила, посреди комнаты на домкрате стоял голый Лал Бахадур Шастри.
      По результатам посиделок накоротке состоялся обмен мнениями: он двинул меня в подбородок, – я треснул его пустой бутылкой по голове.
      Поднялся я в номер слегка окровавленный и попросил Бирлеса:
      "Сходи, посмотри,что там с Нурханом".
      Чаще убивают, говорил Серик Касенов, как раз пустой бутылкой. В полной бутылке жидкость амортизирует удар по бестолковке, усилие получается рассредоточенным, разлитым; порожний пузырь бьет слитно, осколки наносят более серьезные ранения.
      Для Шастри удар оказался не смертельным. Но с братской дружбой на данном этапе покончено.
      Когда наступает сентябрь…
      Главный отличительный признак провинциализма в науке – серьезное отношение к себе, к своему вкладу в сокровищницу знаний. Это и отмечали в отзывах на труды наших исследователей московские ученые. "В традициях КазНИИ энергетики выполнять НИР
      (научно-исследовательские работы) с большим запасом. – писал рецензию на диссертацию сотрудника доктор наук из Москвы Штейнгауз и саркастически подначивал. – Подобная перестраховка не может не радовать".
      Что и говорить, провинциалам не достает непринужденности, легкости.
      Кул говорил, что когда он учился в аспирантуре ВИЭСХА, то заметил, что москвичи дисеры кропают между прочим, не забывая о главном – об обустройстве быта. Фанатики от науки – на перефирии.
      Провинция живет слухами. Ну, например, в коридорах обсуждают жизнь академика Стыриковича. Михаилу Адольфовичу за восемьдесят, и он ни разу не болел, никогда не простужался, даже гриппом не заражался. Сей факт биографии Стыриковича вызвал серьезную озабоченность в среде соратников и они пригласили специалистов-геронтологов осмотреть патриарха.
      Читая некрологи в центральных газетах, легко убедиться: в основной своей массе крупные ученые живут долго. Умирают обычно в возрасте около восьмидесяти. Саян Ташенев объяснял долголетие крупняков активной мозговой деятельностью. Она, мол, способствует тому, что сосуды их по этой причине долго не теряют эластичности.
      Кул Аленов стоял на своем и говорил, что со здоровьем у корифеев более-менее порядок как раз потому, что они не считают науку занятием достойным серьезного к себе отношения. Дескать, корифеи на то и корифеи, что умеют распределять силы по всей дистанции столь равномерно, что их хватает на все.
      Заместитель директора энергетического института (ЭНИНа) имени
      Кржижановского Александр Семенович Некрасов близкий знакомый
      Аленова. Среди специалистов у него есть имя. Какое имя? Что он там понаписал в монографиях мы не знаем, – не читали, но, скажем, кто сегодня директор ЭНИНа мы знать не знаем, а про заместителя наслышаны.
      В нашем институте, надевающих под костюм галстук, по пальцам можно пересчитать. А вот глянешь на Некрасова и думаешь: в ЭНИНе все такие при галстуках, вальяжные, говорливые дамские угодники.
      Живые классики когда-то и сами ходили в бишарушках. Александр
      Семенович не классик, но, если будет так же активничать, то со временем вполне может пробиться в корифеи. Из сотрудников КазНИИ энергетики ему понятнее всех наш Аленов.
      – Кул, как ты обкатал Некрасова? – спросил я.
      – Да не обкатывал я его, – Аленов говорит правду. Он не привык перед кем-то пресмыкаться и, уж тем более, тратиться на кого-то. – У меня с ним равноправные отношения. Идем с ним по базару, чувствую, ждет он, чтобы я крутнулся на бабки… Нет, думаю, не на того напал.
      Просто советую ему, купи вон те яблоки, веду его туда, где всегда дешевая курага, орехи. Больше ничего.
      – И он не обижается?
      – Да сосет он х… Чем он лучше меня?
      И то правда.
      У Аленова вышла из печати первая монография в соавторстве с
      Каспаковым. Жаркену в ней принадлежит по половинке введения и заключения. Короче, писал (было это еще до 80-го года), конечно,
      Кул, но чтобы книга проскочила через Чокина, Аленов согласился включить в соавторы Каспакова.
      С Кулом у нас шоколадные отношения.
      Ах, Арбат, ты моя религия…
      На работе появился в понедельник. Кэт пришла ближе к десяти. Я выходил из внутренней комнаты от мужиков и увидел, как она поправляла юбку. Она спрашивала про меня у Карины: "Приехал?".
      – Ты ждала меня? – спросил я.
      – А ты думал.
      Кэт вынула из ящика стола бутылку "Русской".
      – Закир рылся в шкафу и за книгами наткнулся на пузырь. Говорит, что водку заныкал ты.
      – Я никогда не оставляю за собой зло. – сказал я и решил. – Коли так, пузырь подлежит оприходованию. Поможешь?
      – Помогу. – ответила Кэт. – Только после работы.
      – Останешься?
      – Ну.
      Что это с ней? Сегодня она своя в доску и не вспоминает о ребенке в садике..
      К одиннадцати нарисовалась Тереза Орловски.
      – Опять под отстой попала? – съязвил я.
      – Представь себе, попала, – коза-дереза соврет и глазом не моргнет.
      Тереза Орловски поиграла глазками и спросила: "Кул меня не искал?".
      – Искал. Сказал, как появишься, сразу к нему.
      – Ой, что я ему скажу? – притворно засуетилась Черепушечка. – Он же меня дрючить будет!
      Кэт, Марадона, я переглянулись и засмеялись. Надя Копытова сделала замечание:
      – Наташка, следи за языком!
      – Что я такого сказала?
      – Ты сказала, что Аленов будет тебя трахать!
      – Разве? – кокетливо повела плечиками Орловски. – Подумаешь. У нас в Москве все бабы так говорят.
      Наташа уселась за стол краситься. Подводя губы, сказала:
      – Бяша, а знаешь, без тебя ко мне приставал Алдояров. Проходу не давал: "Наташенька, Наташенька!".
      – А ты что?
      – А я… – Тереза Орловски сделала губки бантиком и прыснула. – В жопень послала его.
      – Смотри у меня. – сказал я. – Будешь с ним яшкаться, – уволю без выходного пособия.
      – На фиг мне сдался этот черножопый!
      – Я тебя предупредил.
      – Мог бы и не предупреждать. – Орловски продолжала шалить. -
      Знаешь, кто мой кумир?
      – Кто?
      – Ты, Бяша!
      – Во дает! – я повернулся к Наде Копытовой..
      Мужья что у Марадоны, что у Терезы Орловски – милиционеры. Первый работает в городском управлении, второй – в МВД. Что тот, что другой
      – жгучие красавцы. Наташин супруг по матери еврей, что дает Наде основание считать и козу-дерезу Терезу русской только по паспорту.
      Копытова засмеялась: "Эта любого окрутит".
      – Когда Алдояров идет тебе навстречу, – рассказывала Марадона, – он смотрит так, как будто раздевает тебя взглядом.
      Пустилась в додекретные воспоминания и Кэт.
      – Однажды он подвозил меня до дома… Остановил машину у
      "Сайрана"… Говорит: "Искупаемся". Я была в сарафане, без бюстгалтера, смеюсь: "Не хочу". А он давай, да давай".
      Трудно женщинам. Не работа – искушение.
      В комнату влетел Кул Аленов.
      – Скуадра адзурра! – накинулся он на Терезу Орловски. -
      Крестьянка! Опять опоздала!
      Орловски по-лисьи выгнулась перед Аленовым.
      – Кул Сафиевич, меня Бяша с утра в библиотеку послал.
      – Что ты говоришь? Бектас торчал в Усть-Каменогорске.
      – Он в субботу прилетел, а вчера позвонил мне домой и попросил сходить в пушкинскую библиотеку за журналами "Промышленная энергетика".
      – Было? – Кул повернулся ко мне.
      – Было. Я забыл тебя предупредить.
      – А журналы где?
      – Я успела только заказать. Завтра с утра пойду получать.
      Аленов немного поворчал и ушел в свою комнату.
      – Бяша, спасибо. Выручил.
      – А ты оказывается, не только крупная динамистка, но и опытная фонаристка.
      – Хи – хи. – Тереза Орловски закончила утренний туалет и складывала в косметичку помаду, пузырьки, кисточку. – Все. – сказала она и спросила: "Катя, ты обедать к маме пойдешь?".
      – Нет. Мне на базар надо.
      В обед с Кэт пошли на базар. У Никольской церкви бабушка торговала бульдонежами.
      – Дайте вот эти… – Я посмотрел на Кэт. – Для этой белой женщины.
      Я – королева всех бензоколонок…
      Орловски, Марадона, Гурагча, Кэт и я расселись в кустах у
      Весновки. С нами был и Макс из лаборатории Устименко. Ему 26, член
      КПСС, не женат. Макс в рабочем порядке дружит с Марадоной. Марадона домой не спешит, у нее есть кому и кроме нее забрать ребенка из садика. Тереза Орловски подписалась остаться на полчаса.
      Марадона предлагает влить в водку немного пепси. Это она хорошо предложила. Водка вместе с пепси пьется как газировка, и кайф еще тот.
      Первой слиняла Тереза Орловски: "Садик работает до половины седьмого" – сказала она и побежала к автобусной остановке.
      – Тебе за ребенком не надо? – спросил я Кэт.
      – Соседка заберет. – ответила она и попросила. – Проводи меня…
      Она захорошела и бегает на стройку через каждые полчаса.
      "Разгорелся наше тюх! Тюх-тюх-тюх!". Пили до закрытия магазина.
      Кэт, верной фронтовой подругой, провожала меня домой. Матушка открыла дверь и ничего не сказала. Кэт и я молча прошли в мою комнату.
      Я повалил ее на кровать. Я раздевал ее, она не сопротивлялась.
      Выключил свет.
      И так и этак. Ничего не получается.
      Прошло минут двадцать.
      – Включи свет, – Кэт стояла у противоположной к кровати стене и придирчиво рассматривала себя. Она глядела себе вниз бесстыжим пупсиком. – Живот совсем распустила.
      Я протрезвел. Недоумок меня подвел, и я выяснил: Кэт не только вся гладенькая. Местечко, что у нее под ключицей, самое-самое.
      – Где маман?
      – К соседке пошла.
      – Мне надо позвонить, – Она протрезвела. – Дай мне халат.
      Она сидела в холле на топчане и разговаривала по телефону.
      – Алла, ты Фатьку забрала из садика? Спасибо. Где я? На блядках.
      А что? Вам можно, а мне нельзя?
      – Поговорила? – я выхватил из ее рук трубку, распахнул халат. -
      Пошли.
      – Пошли.
      Опять борода. Пока что-нибудь не получится, выпускать ее нельзя.
      Я почему-то подумал, что окончательно протрезвев, Кэт опомнится и закроет доступ к телу.
      Получилось с третьей попытки. Кое как. Она завелась и умоляла думать не только о себе. Нашла кого просить.
      В ванной Кэт приводила себя в порядок.
      – Извини.
      – За что?
      – Разочаровал тебя.
      – Ай… – Кэт обливалась под гибким душем. – Все вы ученые такие.
      Я подал полотенце и подумал: "Она разочарована. Отдастся ли она еще раз?".
      Мама ничего не сказала. Сама виновата. Приставила охрану, а на старые привычки караульных не обратила внимания. Матушка не лопухнулась с охраной и ничего не сказала, потому что у нее в разработке находился план, по которому я должен был вновь жениться.
      На работу Кэт пришла в начале одиннадцатого. Я стучал на машинке.
      – Привет. – не поднимая головы, сказал я.
      – Привет. – тихо ответила Кэт и повесила сумочку на спинку стула.
      Она смущена. Полезла в стол, вытащила спички, достала из сумочки сигареты.
      – Узбек шумел? – спросил я.
      – Было дело… – сказала она и пошла курить на чердак.
      Меня позвали к телефону.
      – Звонила Роза. Утром Улан с милиционером выехал из Ташкента. – прокричала в трубку матушка.
      – Роза еще в Ташкенте?
      – До вечера она еще там будет.
      – В обед приду и позвоню к ней.
      Кэт еще курила на чердаке, но я туда не пошел. В комнату вернулась все такая же притихшая. Обоим нам не в жиляк.
      – Перед твоей маман неудобно. – сказала она.
      – Ерунда. С кем не бывает.
      – Да нет, не ерунда. Я ей обещала охранять тебя, а сама…
      К обеду на работе появилась Тереза Орловски.
      – Катя, ты где вчера была? Я тебе весь вечер звонила.
      – А ты почему опоздала? Опять отстой или сантехника ждала?
      – А ты откуда знаешь? – у Терезы, когда она напропалую врет, глаза бегают по кругу. – Трубу прорвало. Представляешь?
      – Представляю.
      В комнату зашел Гуррагча.
      – Бек, у меня зачет по судебной статистике.
      Гуррагча учится заочно в КазГУ на юриста. Монгол не знает, как называется должность у Брежнева. В курсе он только, что Леонид Ильич в стране главный. Хороший юрист получится.
      – Займемся. – сказал я и обратился к Орловски. – Наташенька, зачем звонить в домоуправление, когда на работе есть штатный сантехник. – я показал на Гуррагчу.
      – Монгол и трубы чинит? – засмеялась Тереза Орловски.
      – Еще как чинит.
      Потомок сотрясателя Вселенной ощерился в плотоядной улыбке.
      Его гарем опустел. Карина ждет ребенка, и Томирис собралась увольняться.
      – Катя, обедать где будешь? – Тереза милая нахалка. Еще бумаги на столе не разложила, а уже об обеде думает.
      – К маме пойду. Пойдешь со мной?
      – Пойду.
      В квартире матери прописан младший брат Кэт – Малик. Брат, как и сестра, вырос в микрашах, служил в армии, работал артистом оригинального жанра, немало поездил по стране. В прошлом году отсидел год общего в Заречном за грамм гашиша, сейчас живет то у сестры, то у матери.
      – Роза! – я позвонил в Ташкент. – Улан новосибирским поездом едет?
      – Да. – по телефону голос у Розы как у теледикторши. – Знаешь, что он мне сказал, когда я к нему ходила?
      – Что?
      – Он сказал, что душа болит за брата, который в больнице… И еще сказал, что его земля зовет.
      Земля зовет? Что это значит? Ничего, кроме того, что по возвращении Ситку нельзя от себя отпускать. Но как это сделать?
      Карашаш и я встретили на вокзале Ситку Чарли с милиционером.
      Ситка галлюцинировал и хвалил ташкентского мента.
      Где два месяца скитался, Ситка так и не рассказал. Прнехали санитары шестого отделения. Ситку Чарли увезли, милиционер остался на два дня погостить.
      "Центр мироздания", – сказал американский летчик.
      Х.ф. "Миранда", режиссер Тинто Брасс.
      Три вечера подряд думал о Кэт. Думал с волнением. С ней, оказывается, может быть очень даже хорошо. Это так, но сейчас я в беспокойстве не из-за того, что я не оправдал ожиданий коллеги. Надо подготовиться ко второму сеансу связи. На время прекратим бухать. Ей быть может тоже неловко, но по другой причине. В последнее время она посерьезнела. До того стала серьезной, что пойти курить с ней на чердак я решился только в четверг. Мы поднимались по лестнице, я приобнял ее за талию, она молчала. Курили молча. Что она молчит? Я переживал, что на этом все и закончится. "Нет, – думал я, – если она мне, как говорила сама Кэт, – друг, то это еще не все. Сеанс связи должен когда-то повториться.
      В пятницу мы разошлись по домам до понедельника и в тот же вечер, в десятом часу, Кэт позвонила.
      – Чем занимаешься?
      – Ничем.
      – Я звоню из автомата, приходи.
      – Куда?
      – Я у мамы.
      – Поздно уже.
      – Я плов сварганила и у матери пол-пузыря осталось.
      Она не поставила крест на моем недоумке и дает шанс исправиться.
      Я разговаривал и видел перед собой, как она гуляет голышом по комнате с сигаретой. Я загорелся.
      – Подожди секунду, – я пошел на кухню.
      – Мама, Катя в гости зовет.
      – На ночь глядя? Никуда не пойдешь.
      – Не пускают, – я взял трубку. – Слышь… Завтра утром сама ко мне приходи. Манты хавать будем.
      – Хорошо.
      – С утра приходи, – повторил я и положил трубку.
      Бывает же так. Матушка нашла в лице Кэт не только моего охранителя от буха, она посылала ее на на базар, в магазин, моя коллега продавала на работе мамины ювелирные украшения. Еще мама делилась с Кэт планами женить меня. О демократичности Кэт она наслышана не только со слов Умки, но не допускала и мысли, что замужняя женщина в забытьи буха потеряет осторожность.
      Теперь же мама посчитала, что хоть Кэт не совсем надежный помощник в ее планах насчет меня, но тем нее, до поры до времени связь с товарищем по работе позволяет контролировать меня лучше прежнего. И для здоровья полезно, и гарантия от непредвиденного увлечения.
      Я долго ворочался в постели. Зачем отпрашивался? Надо было втихоря свалить. Звонок Кэт означал, что она женщина в высшей степени великодушная и не обескуражена провалом, мыслит перспективно, стратегически, и в трезвом уме готова к продолжению сотрудничества на основе общности интересов. Я пустился в воспоминания. Спал часа три.
      Не было и девяти, когда я побежал к дому ее матери.
      Дверь открыла Кэт.Она была в ночнушке.
      – Ты еще спишь? Забыла, что тебя на манты звали?
      – Не забыла. А че это ты с ранья?
      – Напомнить, чтобы зубы почистила. Короче, давай быстрей собирайся.
      – Ты иди, я скоро приду.
      Кэт пришла к началу передачи "Утрення почта".
      Села в кресло. Оглянулась. На кухне мама лепила манты.
      – Пойдем покурим.
      – Пошли.
      Зашли в мою комнату. Скидывая с себя платье, она сказала: "Закрой дверь на ключ".
      – Куда ложиться?
      – Забыла?
      Любит она это дело. И не ленивая рохля.
      – В ванной никого нет?
      – Кто там может быть?
      Она полоскалась и разговаривала.
      – Ты, конечно, думай как хочешь, но с другими бабами будь осторожен.
      – В каком смысле?
      – Не подцепи от кого-нибудь.
      – От кого это я подцеплю?
      – Мало ли… Человек ты свободный, но и меня не обижай.
      – Не понял… Ладно, пошли манты хавать.
      Мама молчала и не глядела на Кэт. Моего товарища по работе скромницей не назовешь, но сейчас она чувствовала себя не в своей тарелке. Матушка тем временем нарушала законы гостеприимства:, и демонстративно не подкладывала Кэт добавки, и та чего-то забоялась.
      – Наелась? – спросил я Кэт.
      – Ага.
      – Пошли покурим.
      …Кэт сбегала в ванную, и, раскинув ноги на ширине плеч, с сигаретой в руке, лежала в кровати, и следила за моим взглядом.
      – Что ты там разглядываешь?
      – Смотрю на то место, каким ты меня совратила.
      – Имей в виду: пока не кончу, не уйду.
      – Слушай, у тебя чудненькая пиписька.
      – Ты мне зубы не заговаривай. Сказала: пока не добью – не уйду.
      Ее не надо просить ни о чем. Животик у нее мягкий-премягкий, волосики редкие, кое-где седые. Центр мироздания повторяет движения хозяйки. Подруга чихнула, центр слегка встрепенулся и отозвался неуловимым шевелением.
      Циркачки.
      Буйне вийна квитна Черемшина…
      В Алма-Ате книги Аблая Есентугелова переводил Морис Симашко. До недавнего времени переводил его и московский писатель Юрий
      Домбровский. Домбровский – это Юрий Д., в коттедже которого Доктор пропадал до утра летом 60-го. В Алма-Ате Юрий Осипович находился то ли в ссылке, то ли в бегах. В середине 60-х он уехал в Москву с женой Кларой.
      Доктор в 66-м бывал у него в московской квартире. Со слов брата,
      Домбровский и в Москве продолжал собирать сходняки и каждому старому собутыльнику был рад как близкому родственнику. И это при том, что он запросто сиживал в редакции "Нового мира" у Твардовского, что в парижском издательстве "Галлимар" регулярно выходили его книги.
      "Летом-осенью начала 60-х постояльцы третьего дома отдыха
      Совмина могли наблюдать Юрия Домбровского не раз и не два лазающим по грушевым деревьям. Размятые, перезревшие груши растекались за пазухой, линялая майка-сетка пузырилась, распозлалась желто-серыми пятнами. Он отирал руки о сатиновые штанишки и шел в направлении квадратной беседки, где на биллиарде собиралась праздная молодежь, и среди которой водилось много приятелей и просто знакомцев Юрия
      Осиповича. Все знали, что этот, неизвестно откуда прибившийся в чиновничье пристанище, босяк пишет книги…
      Как-то под вечер Домбровский отправился в город. В дом отдыха на следующее утро его привезла в воронке милиция: надо было рассчитаться за ночлег в вытрезвителе. Спрыгнув из автузилища, он заторопился с милиционером к себе в коттедж. Вернувшись при деньгах, он выкупил оставшихся в воронке страдальцев. Как и положено, корешей расхмелил и только после этого отпустил гостей".
      Бектас Ахметов. "Это было недавно…". Из книги "Сокровенное.
      Аблай Есентугелов. Мысли. Изречения. Воспоминания".
      Мир тесен. Жена Юрия Осиповича Клара Турумовна в Алма-Ате дружила с медичкой Аидой, которая и познакомила Доктора с Галей. С той самой
      Галей, что училась в мединституте, и которую Доктор обидел в конце января 61-го.
      … Банкет по случаю защиты докторской земляка закончился и
      Жумекен Балабаев у ресторана "Самал" ловил для мамы такси. Ехавшая со стороны Медео "Волга" остановилась. Мама села на заднее сиденье, рядом с женщиной среднего возраста. Впереди с водителем сидел мужчина, который обернулся и попросил женщину передвинуть из прохода между сиденьями ведро с клубникой поближе к себе.
      – Тетя Шаку, вы? – на маму уставилась женщина.
      – Ой бай! Сен ким?
      – Вы меня не узнали? – Соседка дотронулась до маминой руки. – Это я… Галя… Галя Жунусова.
      – Ой, Галошка, как дела?
      На повороте из ведра посыпалась клубника. Галя не обращала внимания на рассыпавшиеся в проходе ягоды.
      – Тетя Шаку, как Нуржан?
      – Нуржан в тюрьме.
      Мужчина с переднего сиденья оказался мужем Гали. Профессор медицины, услышав, в кого превратился друг юности жены, виду не подал, но Галя офонарела.

Глава 3

      Рижский институт инженеров гражданской авиации набирает студентов на местах. Зональный центр приема экзаменов по Средней Азии и
      Казахстану в Алма-Ате. Позвонила Роза.
      – Бахтишка мечтает о Риге.
      – Поторопитесь с приездом. Медкомиссия в рижский строгая.
      – Да, да. Хаджи привезет Бахтишку.
      Роза развелась с мужем в 75-м. Хаджи живет в Ленинабаде, работает в Облфинотделе. Матчинская родня женила его на таджичке.
      Без меня звонил Бирлес. Я рассказал маме много хорошего о
      Дракуле. Особенно тронуло матушку, что Бирлес круглый сирота. От сиротинушек ее на слезу пробивает.
      Кэт рассказала Терезе Орловски о переходе наших отношений в новое состояние. Догадалась и Ушка. Она наблюдательная и первая заметила, как Кэт перестала прилюдно матюкаться.
      Каспакова вызывал Чокин. Директор ругался, Жаркен обещал остановиться. Завлаб уже трижды лежал в наркологии. Устраивала шефа в больничку Таня Ушанова. Она же и носила ему передачи.
      – Зашла к нему, он недовольный: "Опять курицу принесла!". -
      Ушанова не знает, радоваться или нет, что Каспаков хоть и запился, но все такой же, на уровне.
      Сейчас Ушке не до Жаркена. Сборная ФРГ на последней минуте обратила силу стремления в качество и забила победный гол.
      Таня родила дочку.
      Ее третий муж Вася работает в уголовном розыске республики.
      Первые два мужа Тани ребята неплохие, но беспонтовые. Надо думать,
      Ушка извелась в ожидании материнства. Дошло до того, что она и сама на себя стала грешить.
      Любимая книга Ушановой роман Ивана Ефремова "Час быка". Таня человек увлекающийся. Как уже отмечалось, если она поставит перед собой цель, то будьте покойниками – цель непременно поразится.
      Еще Ушановва сентиментальная. В прошлом году после показа записи концерта Пугачевой в Алма-Ате она сказала:
      – Знаешь, Бека, до сих пор не могу отойти от песни "Ленинград".
      Ушка такая. Она лиричная, не любит пошляков.
      Таня знает, что Жаркен поддает со мной. Знает, но не ругает меня.
      Врач из наркологии говорит, что после лечения Каспакову нельзя пить и газировку. Держится он после больницы от силы месяц. Когда развязывается, звонит мне.
      Мы пьем и ругаем наших. Особенно достается от нас Шкрету.
      "Садо"
      Приходила Умка. Что-то с ней произошло. На мигрень не жалуется, на меня ноль внимания.
      Кэт продолжает думать, что у меня с ней что-то было. Пусть себе думает. Чтобы набить себе цену, я махнул рукой и сказал: "Ладно.
      Было и прошло".
      При разговоре присуствовали Орловски и Гуррагча.
      – Кто такая Умка? – спросил монгол.
      – Есть одна тут. Наговаривает на меня Беку..
      Сейчас Умкой я не прочь поговорить о норме прибыли.
      Для писателя выбор темы – наисерьезнейшая вещь. От нее собственно и зависит, где тебе суждено выплыть. То ли к берегу прибьешься, то ли будешь дрейфовать до конца жизни в открытом море.
      Первую книгу Саток писал в больнице, когда болел туберкулезом.
      Тубики лечатся по полгода и не знают куда себя деть. Чаще заняты поиском развлечений, пьют.
      Саток писал. Писал, превозмогая болезнь, себя. Книга получилась ударная. Там есть напевные слова "и прилетел ветер с Мангистауских гор…". Бекен Жумагалиевич говорил, что наш сосед пишет как Джек
      Лондон.
      Я рассказал Сатку, как бывший тесть сравнил его с Джеком
      Лондоном. Сосед спокойно сказал: "Так оно и есть".
      Саток уехал в Павлодар писать роман о тракторостроителях.
      Директор тракторостроительного завода Лузянин дал должность, выделил
      Сатку комнату в общежитии.
      Сосед пишет как Лондон, павлодарцы переходят на выпуск ленинградских тракторов "К 700". На самом же Кировском заводе осваивают выпуск тракторов нового поколения "К 701".
      В шестидесятых работники министерства сельскохозяйственного машиностроения
      СССР намучились с возведением тракторного завода в Павлодаре.
      Завод построили, производство запустили, павлодарские тракторы выпускались для статотчетности – на полях аграрии от них отбрыкивались. Культура производства в Ленинграде, в Харькове, в
      Казахстане – разные вещи. Чтобы дорасти до самостоятельного изготовления тракторов, нам надо еще запороть немало образцов старых моделей.
      Тренироваться на кошках в Павлодаре будут неизвестно сколько, вот
      Саток и решил воспользоваться случаем и попробовать себя в написании производственного романа.
      Чемпионат мира 82 проходит в Испании. Хваленый Зико облажался. В героях ЧМ 82 итальянцы Бруно Конти и Паоло Росси.
      Серик Касенов разругался с Миркой. Жена забрала детей и ушла к родителям.
      – Мы с Кэт у тебя посмотрим футбол?
      – Можно.
      Напросился в гости и Гуррагча. Глубокой ночью еще одна трансляция матча.
      У Серика две смежных комнаты. В первой смотрели телевизор хозяин с монголом, во второй расположились Кэт и я..
      – …Уф, – сказала подруга, – наконец-то я с тобой кончила.
      – Тебе не надо домой?
      – Нет.
      – Вдруг узбек начнет искать?
      – Пусть ищет.
      – Тогда утром разберемся.
      Взаимопознание закончилось на рассвете.
      – Ты меня затрахал… – Кэт впервые с интересом разглядывала моего недоумка. – Смотри, а он у тебя…
      Дома в прихожей стоят знакомые шаумяновские котсы. Без меня пришел Бирлес и остался ночевать.
      Я прошел к папе.
      – Папа, пойдемте бриться.
      Отца надо выводить на улицу. Гулять с ним надо хотя бы по часу в день. Гуляю с ним от силы два раза в неделю.
      Никто не объяснит, почему нас к кому-то тянет. Я пропадал в хате
      Иржика не только потому, что с кем-то надо бухать или потому, что мне по душе все, без исключения, обитатели его и Магды, кельдыма.