Сборник юмора из сетей

Переводчица поспешно объяснила гостю по-немецки, что слухи о таких операциях не подтверждены, это, скорее, легенда, порожденная выдающимся хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно вслушивался, потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:

- Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи...

И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.

Борменталь в своем кабинете отодвинул занавеску, взглянул в окно. "Икарус" медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.

- И часто ездят? - спросил Борменталь.

- Последнее время зачастили. Раньше-то никого не было... - ответила Катя.

Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже старик. Он был уже без шинели и палки, в офицерском кителе без погон, но с орденской планкой.

Борменталь поднял голову от бумаг.

- Понятых прошу занять места! - четко произнес старик.

- Как вы сказали? - не понял Борменталь.

- Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания, он всегда так говорит. Привычка, - чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.

- Катя... - Борменталю стало неловко от того, что Швондер может услышать.

- Да он почти глухой, - Катя подошла к Швондеру, громко прокричала ему в ухо: - Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!

Старик сделал несколько шагов и опустился на стул перед столом Борменталя.

Борменталь нашел историю болезни.

- Швондер Михаил Михайлович, девятьсот третьего года рождения, ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения... - прочитал он на обложке. - На что жалуетесь, Михаил Михайлович, - обратился он к Швондеру.

- Здесь спрашиваю я, - сказал Швондер. - Фамилия?

- Моя? Борменталь, - растерялся доктор.

- Громче. Не слышу.

- Борменталь! - крикнул доктор.

- Статья пятьдесят восьмая, пункт три, - подумав, сказал старик. Неистребима гнида.

Борменталь не находил слов.

- Опять заскок, - привычно сказала Катя, снова подошла к Швондеру. Не дурите, больной! Не старый режим! - крикнула она ему в ухо.

Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.

- Суставы у меня... Болят...

- Артроз у него, Дмитрий Генрихович, - сказала Катя, помогая Швондеру пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.

- Диагноз ставлю я, запомните, - Борменталь мыл руки.

Он подошел к лежащему на топчане Швондеру в трусах и в майке, ощупал колени.

- Снимок делали? - спросил он.

- А? - отозвался Швондер.

- Полно снимков, - Катя протянула доктору пакет черной бумаги.

Борменталь вынул рентгеновский снимок, посмотрел на свет.

- Борменталь... Иван Арнольдович... Не ваш родственник? - слабым голосом спросил старик.

- Это мой дед.

- Враг народа, - доверительно сообщил Швондер.

Борменталь оторвался от снимка.

- Иван Арнольдович посмертно реабилитирован в пятьдесят девятом году, - веско сказал он. - А вы что, его знали? - спросил он, снова ощупывая колени старика.

- Громче, - потребовал Швондер.

- Знали его?! - наклонился Борменталь к старику.

- Как же. Доводилось. Контра первостатейная.

- Да как вы може... - Борменталь смешался.

- Не обращайте внимания, Дмитрий Генрихович. У него все контры, сказала Катя.

- Да, да, да... - кивал старик. - Вы заходите ко мне, я вам кое-что покажу интересное... Внук за деда не отвечает.

Коттедж Швондера, где старик жил в одиночестве, помещался на самом краю бывшего поселка сотрудников профессора Преображенского. Темный дом, в котором светилось лишь одно окно, заброшенный двор с каменным гаражом-сараем... В деревне выли собаки, кричали кошки.

Борменталь с дочерью добрались до двери коттеджа и постучали. Дверь тут же бесшумно распахнулась, и на пороге возник Швондер с пистолетом в руке.

- Стоять! Ни с места! Стрелять буду! - прокричал он.

Алена в страхе спряталась за спину отца.

- Это я, Борменталь, Михал Михалыч! И дочь моя, Алена! - громко произнес Борменталь.

Швондер опустил пистолет и указал другой рукою в дом. Они прошли темным коридором и вошли в комнату, поражавшую аскетизмом. Железная крашеная кровать, заправленная по-солдатски тонким одеялом, рядом грубая тумбочка. В изголовье кровати, на стене висел портрет Дзержинского.

Швондер был в пижамных брюках, в которые была заправлена гимнастерка с прикрученным к ней орденом Красной Звезды. Он положил пистолет на тумбочку и повернулся к гостям.

- Михаил Михайлович! - собравшись с духом, громко начала Алена. Наша школа приглашает вас на встречу. Мы просим рассказать о вашей биографии...

- Ей директриса поручила, - словно извиняясь, сказал Борменталь.

- Правнучка, значит... Благодарю... Правнучка за прадеда не отвечае т... - бормотал Швондер, кивая.

Борменталь осматривал комнату.

- Вы давно здесь живете? - спросил он.

- Да лет шестьдесят. Как институт построили... этой контре.

- Вы у Преображенского работали?

- Работал, да. При нем... Пойдемте, я вам покажу, у меня тут целый музей...

Старик пошаркал в соседнюю комнату. Борменталь с дочерью двинулись за ним.

Там, и вправду, был музей. В центре, на специальной подставке, стояла бронзовая собака на коротких обрубленных лапах. По стенам висели фотографии в строгих рамках, именная шашка; на столе, накрытые толстым стеклом, лежали грамоты.

Алена с удивлением рассматривала музей.

- Собака... с памятника? - с удивлением догадался доктор, указывая на бронзовую тварь.

Швондер вытянулся, глаза его блеснули.

- Не сметь называть собакой! Это товарищ Полиграф Шариков, красный командир!

- Позвольте... Но ведь это - собака, - смущаясь, сказал Борменталь.

- Для конспирации, - понизив голос, пояснил Швондер. - Красный командир, говорю.

- У-у, какой красный командир, - протянула Алена, дотрагиваясь до несимпатичной оскаленной морды собаки.

- Сберег от вредителей. Прекрасной души человек... А все дед ваш! - с угрозой произнес Швондер.

Он распахнул створки шкафа. Полки были уставлены папками. Швондер извлек одну. На обложке было написано "Борменталь И.А. Начато 10 февраля 1925 года. Окончено 2 мая 1937 года".

- Ввиду истечения срока давности... - сказал старик, обеими руками передавая папку Борменталю.

- Маринка, смотри! Колоссальная удача!.. Да иди же сюда быстрей! Борменталь торжествующе бросил папку на стол.

Жена оторвалась от газеты, недоверчиво посмотрела на Митю, затем нехотя подошла к столу.

Борменталь, волнуясь, развязал тесемки папки и раскрыл ее. С первого листа смотрела на них фотография Ивана Арнольдовича Борменталя с усиками, в сюртуке и жилетке покроя начала века, с галстуком в виде банта.

- Смотри! Это мой дед! - провозгласил Борменталь. - Я же его не видел никогда. Даже не представлял - какой он. А он здесь работал, оперировал...

Дмитрий выложил на стол кучу документов из папки, стал перебирать. Марина смотрела без особого интереса.

- А вот профессор Преображенский, - Борменталь поднял со стола фотографию. - Тот, что на памятнике... Между прочим, гениальный хирург!

- Митя, где ты это взял? - спросила жена.

- Это мне Швондер дал. Чудный старик. Немного в маразме, но все помнит...

- Дарья Степановна говорит - он тут дров наломал, - сказала Марина.

- Знаю, - кивнул Борменталь. - Время было такое. Одни оперировали, другие... сажали...

- Не понимаю! - Марина дернула плечом и отошла от стола.

Борменталь извлек из бумаг тонкую тетрадку.

- Господи! Дневник деда... - Борменталь уселся за стол, в волнении раскрыл тетрадь и начал читать вслух: - "История болезни. Лабораторная собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода - дворняжка. Кличка - Шарик..."

- Очень интересно! - иронически пожала плечами Марина, снова погружаясь в газету.

Борменталь заскользил глазами по строчкам.

- Чудеса в решете! Слушай!.. "23 декабря. В 8.30 часов вечера произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яички Шарика и вместо них пересажены мужские яички с придатками и семенными канатиками..."

- Чем? - поморщилась Марина. - Митя, пощади!

Борменталь обиженно засопел, но чтение вслух прекратил. Однако, про себя читал с возрастающим интересом, постепенно приходя во все большее и большее изумление.

Наконец он вскочил со стула и обеими руками взъерошил себе волосы.

- Невероятно! Оказывается, это никакая не легенда! - он кинулся в кухню, схватил чашку, быстро налил себе половником компота из кастрюли, отхлебнул.

Марина с тревогой следила за ним.

- Была такая операция! Собака стала человеком! - провозгласил Борменталь. - Это потрясающе!

- Да что же в этом потрясающего, Митя? Собака стала человеком. Ты подумай. Кому это нужно? - возразила жена.

- Ты ничего не понимаешь в науке! - запальчиво воскликнул Борменталь. - Необыкновенная, потрясающая удача!

- Не понимаю, чему ты радуешься. Встретил мерзавца, который ухлопал твоего дедушку - и радуешься!

- Радуюсь победе разума! И тому, что деда нашел. Я же не знал о нем ничего... - борменталь подошел к клавесину, откинул крышку. - Ничего не осталось, кроме вот этого! - он ткнул пальцем в клавишу. - Представь себе: были Борментали. Много Борменталей. Несколько веков! И вдруг одного изъяли. Будто его и не было. А?! Что это означает?

Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".

- А... что это означает? - не поняла Марина.

- А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже сыграть на этой штуке не могу! - внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул крышку. - Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.

Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.

- Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.

- Об кого? - деловито спросил Борменталь.

- Об Генку Ерофеева.

- Сейчас приду. Обезболь пока.

- Да чего его обезболивать? Он уже с утра обезболенный, - Катя скрылась.

Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел в потолок.

- Эх, показать бы им всем...

- Кому? Алкашам? - не поняла Марина.

- Мещерякову и всем этим... нейрохирургам. Они еще услышат о Борментале!

И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.

- Мам, зачем мы из Воронежа уехали? - уныло спросила появившаяся из своей комнаты Алена.

Швондер сидел в пионерской комнате на фоне горнов, барабанов и знамен. Был он при орденах, гладко причесан и чисто выбрит. Перед ним сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.

- Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер. - Нынче на ошибки валят. Ошибки были. Но все делалось правильно. Потому что люди были правильные... Взять, к примеру, товарища Полиграфа Шарикова. Я с ним познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?.. Беспощадное классовое чутье. Полиграф прожил короткую и яркую жизнь. Был героем гражданской войны, о нем легенды складывались...

Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.

- Михаил Михайлович, вопрос разрешите? - предупредительно встряла пионервожатая.

- А? - Швондер приложил ладонь к уху.

- У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили, устроили вечер памяти! - громко прокричала пионервожатая к явному неудовольствию пионеров.

Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.

- Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!

Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял вопроса, принялась строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.

- Врагов много было. Всех не передушишь, хотя старались. Сделали много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?

Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.

- Были дети у Полиграфа. Три сына и дочь... Хотя носили другие фамилии по законам военного коммунизма.

Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".

По коридору больницы двое санитаров в халатах быстрым шагом несли носилки с лежащим на них и накрытым простыней телом. За ними спешила медсестра Катя и ходячие больные. У всех были встревоженные любопытством лица.

Носилки внесли в операционную, двери закрылись.

Через минуту послышался топот сапог - это к операционной приближался местный участковый Заведеев. Он попытался проникнуть внутрь, но Катя его выперла.

- Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.

- Как он? - спросил участковый.

- Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?

- Если б знать! - воскликнул участковый. - Подобрали на шоссе. Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься личность устанавливать...

Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.

- Поздно, - сказал он. - Катя, вызывайте паталогоанатома... Впрочем, на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть срочная работа.

И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося на что-то важное.

"...Эксперимент, Дружище, - вещь необходимая. Мы ведь страна экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют. Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор... Немного потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь. Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и вот оно, светлое будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты хвостом! Не гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...

Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет. Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление, поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.

...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком...

Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя гражданской, а мы тебе поможем!

А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"

Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське одинокую пачку турецкого чая.

Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных и голодных бродячих собак.

- Дарья Степановна! Погодите!

Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер - запыхавшийся, всклоченный, с безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.

Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.

- Чего вам? - не слишком любезно спросила она.

- Дарья Степановна, я слышал... Борменталь произвел операцию?

- Ну, произвел. Вам-то что?

- Говорят, результаты странные... - тяжело дыша проговорил Швондер.

- Да вы слушайте больше, что говорят, - Дарья повернулась и пошла дальше.

Швондер поковылял следом.

- Но это правда? Получился человек? У него получился человек? канючил он сзади.

- Да какой человек? Одна видимость, - Дарья даже не оборачивалась.

- Но расскажите же! Я знать должен, - горестно возопил Швондер, вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.

Дарья повернулась, уперла руки в бока.

- Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! - прокричала она в лицо Швондеру. - Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович - золотой человек. Мало тебе загубленных?!

- Молчать! - взвизгнул Швондер. - Именем революции!

- Да какой революции! Тьфу! - Дарья сплюнула под ноги Швондеру и отправилась дальше, качая головой. - Совсем из ума выжил, ей-Богу!

- Дарья Степановна, кто старое помянет... - залепетал Швондер. - Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось...

- У-у, паразит! - простонала Дарья.

- Вы мне только скажите: шерсть выпала? - с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.

- Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.

- И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.

- Везде выпала, - сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.

Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.

- Полиграф... Это Полиграф... - бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.

Борменталь выглянул из комнаты дочери.

- Мариша, трусы! Быстро!

- Какие? - испуганно спросила жена.

Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.

- Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! - яростно разъяснил Борменталь.

Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.

Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: "Так, а теперь правую... Не дрейфь, Дружок! Молодец..."

Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.

- Нервных просят не смотреть! - молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.

На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.

- Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! - произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.

Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.

- Нет-нет, привыкай... Ты теперь прямоходящее... - ласково сказал Дмитрий.

Существо бессмысленно уставилось на Алену.

- Мама, я боюсь... - прошептала она.

- Ничего не бойся, - храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.

В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.

- Ласковый... - сказал Борменталь.

- Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович... - вздохнула Катя.

- Что значит - испортили? - возмутился Борменталь. - Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?

- Гав! - утвердительно отозвалось существо.

- А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться...

- Митя! - поморщилась Марина.

- Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, - с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.

- Одежду ему надо... Костюм, что ли, купить? - неуверенно произнесла Марина.

- Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, - сказала Катя.

Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: "Отлично! Видишь, ничего страшного!"

В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.

- А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!

Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.

- Не тратьте нервы, Дмитрий, - посоветовал Самсонов. - Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.

- Что вы имеете в виду? - насторожился Борменталь.

- Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.

- Очеловечивать - негуманно? - изумился Борменталь.

- Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак негуманно. Людей сначала очеловечьте, - терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.

Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.

- Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! - плачущим голосом обратился он к санитарке.

- Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей... Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?

Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.

- Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, - посоветовала Дарья.

- Кого? - не понял доктор.

- Пса.

- Он уже не пес, Дарья Степановна, - заметил Борменталь.

- А кто же?

- Посмотрим... - загадочно улыбнулся Борменталь.

- Тот-то, прежний, дружок Швондера... Он ведь хуже пса был, почему-то шепотом сообщила Дарья.

Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.

Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.

Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.

Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.

- Молодец! Правильный мужик, - сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.

Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.

Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.

- Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! - крикнула она Дружку.

Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:

- Что ты мелешь?! Здесь люди!

И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:

- Пошли домой, дружище... Потом доделаем.

Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:

- Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.

Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.

В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:

- Извинись.

- Перед кем? - оторопела Марина.

- Перед ним, - ткнул он пальцем в грудь Дружка.

- За что?

- Ты обратилась к нему, как к собаке.

Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.

- Почему, как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал... Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! - Марина с шумом потрясла газетой.

- Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!

Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.

- Извини, Дружок, - с милой улыбкой произнесла она.

- На "вы"! - потребовал Борменталь. - Ты с ним не училась.

- Это уж точно! - рассмеялась она. - А сам, Митенька! Ты же зовешь его на "ты".

- Мне можно. Я, так сказать, его отец.

- А я его кормлю, - не сдавалась Марина.

- Кстати, чем? - осведомился Борменталь, сбавляя тон. - Я хочу знать: что он сегодня ел на обед?

- В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку... А талоны на него дадут?

Дружок переводил взгляд с Борменталя на Марину, мимикой помогая обоим. Наконец не выдержала Алена.

- Хватит вам! Все о'кей. Помогите мне лучше...

- Да вынь же ты гвозди изо рта! - внезапно закричал на Дружка Борменталь, давая себе разрядку.

Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился на хозяина: какие еще будут приказания?

- Видишь! - ехидно сказала Марина. - Не себя посмотри. У нас с ним полное взаимопонимание. Правда, Дружок?.. Он уже говорить учится. Дружок, скажи!

Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:

- Демократия. Гласность.

Подумав, он добавил:

- Перестройка - это клево!

- Алена, твоя работа? - грозно спросил Борменталь. - Вы мне человека не увечьте политикой. Бред какой-то! Он должен стать человеком естественным!

- Человек человеку - друг, товарищ и брат, - сказал Дружок.

У Швондера тоже стояла елка, украшенная пятиконечной звездой и увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими и прочими значками, коих за долгую жизнь у Михаила Михайловича накопилось достаточно.

Старенький телевизор в углу передавал что-то предновогоднее, развлекательное, глубоко чуждое. Швондер на него и не смотрел. Он перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов. Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось: "Шариков П.П. Материалы к биографии", и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.

Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно провел ладонью по лезвию.

Швондер накинул шинель и с шашкой в руке направился в кладовку. Он включил там свет, лампочка осветила связанные в стопки дела, полки со старым заржавленным инструментом, листы железа, деревянные чурки. На верстаке стоял точильный круг. Швондер щелкнул выключателем, и круг начал медленно и тряско раскручиваться.

Швондер взялся за шашку обеими руками и прикоснулся лезвием к вертящемуся точильному камню. Из-под лезвия брызнул сноп искр.

Борментали готовились к новогоднему застолью. В наспех прибранной гостиной, между елкой и клавесином, под старым абажуром был накрыт стол с небогатой снедью, стояли бутылки сухого вина и шампанского и бутылка водки. Марина с Аленой хлопотали на кухне, нарезая овощи для салатов, Борменталь с Дружком, одетым в трикотажный спортивный костюм доктора, носили тарелки к столу.

- Дружок, голубчик, захвати мне глубокое блюдо из серванта! крикнула Марина.

Дружок появился в кухне с блюдом. Вид у него был насупленный.

- Что хмуришься? - спросила Марина.

- Что вы все - Дружок да Дружок... Человеческое имя хочу, - сказал он с обидой.

- Он совершенно прав! - сказал Борменталь, появляясь в кухне. - Я об этом думал. Нужно дать имя и фамилию, и чтобы никаких Дружков!

- Ну, и какое же ты хочешь имя? - спросила Марина.

- Человеческое, - потупился Дружок.

- Предлагаю - Борисом. В честь Ельцина, - сказала Марина.

- При чем тут Ельцин? - поморщился Борменталь.

- Дружок, хочешь американское имя? - предложила Алена. - Мне нравится Грегори.

- Не хочу Грегори. Хочу Василием, - сказал Дружок.

- И прекрасно! - воскликнул Борменталь. - Василий - замечательное русское имя.

- А фамилия? - спросила Марина.

В кухне наступила пауза. Дать Дружку фамилию было нелегко.

- Бери нашу... Борменталь, - неуверенно предложил Дмитрий.

Новоявленный Василий отрицательно помотал головой. Борменталь обиженно засопел, смерил Василия взглядом.

- Почему так? - с вызовом спросил он.

- Еврейская... - совсем поникнув, отвечал Василий.

- Стыдно, Вася, - укоризненно сказала Марина.

- Вот уж не думал, что ты - антисемит, - с удивлением проговорил Борменталь. - Во-первых, если хочешь знать, фамилия Борменталь - не еврейская, а немецкая. Иван Арнольдович, дед мой, происходил из обрусевших немцев. А во-вторых, действительно стыдно... Антисемитизм у нас в семье не в почете.

- Не антисемит я... Просто с такой фамилией... трудно. Будто сами не знаете. Будь вы Сидоров, уже главврачом были бы... - сказал Василий.

- Возможно. Но тебе-то что? Ты собираешься делать карьеру? иронически спросил Борменталь.

- Собираюсь. Не на шее же у вас сидеть. Я взрослый пес... то есть, мужчина, - поправился Василий. - Я делом заниматься должен.

- Ну-ну... - удивился Борменталь. - Тогда сам выбирай.

- Дружков! - не вытерпела Алена.

- Во! - расцвел Василий. - Это то, что надо.

- Значит, в паспорте запишем "русский"? - саркастически осведомилась Марина.

Василий подумал, снова отрицательно помотал головой.

- Почему же? - спросила она.

- Сами мне читали, что у вас с национальным вопросом творится. То русских бьют, то русские кого-то бьют. А я собака... Хочу остаться собакой по национальности.

- В пятом пункте нельзя писать "собака", - сказал Борменталь.

- Почему? - искренно удивился Василий. - Чукча можно, еврей можно, а собака - нельзя?

Вопрос застал Борменталей врасплох своею логичностью. Чтобы проехать этот щекотливый момент, Марина погнала всех к столу. Борменталь хлопнул себя по лбу и скрылся. Через минуту он вернулся в гостиную с завязанным свертком в руках.

- Василий! - торжественно начал он. - Разреши преподнести тебе наш новогодний подарок. Здесь твой первый костюм, в котором ты сможешь появляться на публику...