ГЛАВА 3

В которой рассказывается о пирогах и о том, с какой осторожностью следует относиться к обычной переписке

Вскоре после ухода Пэла Кааврен направился домой. Хотя тиаса, будучи лейтенантом Гвардии, имел право жить в своих покоях в Крыле Дракона, он продолжал снимать дом на улице Резчиков Стекла, мы надеемся, читатели еще о нем не забыли. По дороге Кааврен, по обыкновению, остановился на углу проспекта Парка Семи Лебедей и улицы Дракона купить пирог у лоточника.

Лоточник, текла по имени Раф, почтительно ему поклонился:

— Сегодня, милорд, у меня пироги с олениной и грибами. Я выдерживал начинку несколько часов в маринаде из вина и эстрагона, прежде чем положить ее в тесто.

Кааврен кивнул и взял пирог, Раф угощал его всякий раз в благодарность за то, что тиаса лет девяносто назад уладил его территориальный спор с другим лоточником. Поэтому Раф протянул Кааврену горячий пирог (поддон тележки теклы был наполнен пылающими углями) и вежливо поклонился. Лейтенант молча принял дар и поклон как должное и повернул к дому, но тут ему в голову пришла неожиданная идея.

— Как идут дела, мой дорогой Раф? — спросил он. Текла, который никак не ожидал такого поворота, не сразу сумел собраться с мыслями и лишь после паузы ответил:

— Дела, милорд? Прошу меня простить, ваша светлость. Вы, кажется, спросили, как у меня идут дела?

— Ты совершенно правильно понял, мой дорогой Раф, именно о них я тебя и спросил.

— Ну, милорд, раз уж вам интересно, я отвечу. Честно отвечу.

— Ничего другого мне и не нужно.

— Дела, милорд, идут хорошо. Сегодня у меня купили столько же пирогов, сколько вчера, а завтра рыночный день. Думаю продать еще больше.

— Значит, ты сводишь концы с концами, Раф?

— Да, милорд. И даже лучше. Можно сказать, я процветаю.

— Процветаешь?

— Да, милорд. До такой степени, что моя жена теперь покупает глазурь более высокого качества, — поэтому-то ее фаянс стал продаваться еще успешнее, а я покупаю отличное мясо для пирогов, которое вы в них обнаружите, когда начнете есть. Боюсь, пирог у вас в руках уже начинает остывать. Так что торговля у меня идет просто превосходно. Скоро мы сможем оставить наше жилье у Двух Каналов и перебраться в отличные комнаты на улице Монахов. Подумываем даже завести ребенка, о чем мечтали большую часть последнего столетия, милорд.

— Ну тогда, Раф, я должен тебя поздравить. И делаю это с огромным удовольствием.

— Благодарю, милорд.

— Рад, что новый налог не причинил тебе вреда.

— Вреда, милорд? Напротив, именно благодаря налогу я и разбогател.

— Он принес тебе доход? Разве такое возможно?

— Все очень просто. Хотите объясню?

— Выслушаю тебя с интересом.

— Вот как это получилось. Я продавал каждый пирог за девять медных пенни — за исключением, конечно, вас. Ну а как ввели новый налог на пшеницу и мясо, мои расходы возросли на два пенни — в расчете на каждый пирог.

— И что?

— Естественно, расходы моих конкурентов выросли также.

— Да, разумеется. И ты поднял цену?

— Нет, милорд, в этом-то и весь секрет. Я оставил цену прежней, а мои конкуренты ее подняли.

— И что же дальше?

— Дальше, милорд, — теперь все приходят ко мне. Конкуренты начали разоряться, я заполучил их клиентов, которые приходят ко мне с противоположного конца города. Конечно, это связано и с качеством мяса…

— Тут я всецело с тобой согласен, добрый Раф.

— … но главная причина моего процветания в том, что другие лоточники повысили цены. И хоть я зарабатываю сейчас на каждом пироге меньше, продаю-то их намного больше — настолько больше, что уже целый год с тех пор, как повысились налоги, по вечерам возношу молитвы о здравии его величества. Вот так новые налоги помогли мне нажить состояние.

— Ну, теперь мне все понятно. Спасибо, ты все отлично объяснил.

— Милорд, вы оказали мне честь, спросив.

Кааврен вежливо кивнул и пошел домой, предоставив лоточнику разбираться с приличной очередью, терпеливо (а точнее, благоразумно) дожидавшейся, пока Раф закончит разговор с лейтенантом.

Надо заметить, наступил вечер, тот самый час, когда лавочники и ремесленники возвращаются после завершения дневных трудов, а нищие и проститутки только принимаются за работу, его же величество заканчивает обед и направляется к игорным столам или обсуждает предстоящую охоту с придворными. Кааврен вернулся домой, словно какой-нибудь лавочник, уставший после долгого дня и с нетерпением ожидающий ужина с семьей.

Однако на этом сходство (о нем мы непременно должны упомянуть, поскольку подобная мысль не раз приходила в голову Кааврена, причем исключительно в одно и то же время дня) между лейтенантом Императорской гвардии и десятками тысяч лавочников, торговцев и текл заканчивалось. Во-первых, он уже завершил свою вечернюю трапезу в виде пирога, который, как и всегда, оказался сочным и свежим. Во-вторых, вся его семья состояла из единственной служанки, Сахри, успевшей заметно постареть и теперь исполнявшей свои обязанности гораздо лучше, нежели раньше: готовить или вести хозяйство с большим рвением или умением она не стала, зато сделалась молчаливее.

И если в этот день во дворце произошло много неожиданных событий, то дома у Кааврена все было как обычно. Когда он появился в дверях (на них красовался бронзовый геральдический знак тиасы), Сахри подняла глаза, на секунду оторвавшись от книги, а потом снова молча вернулась к чтению. Кааврен прошел мимо нее, остановившись лишь взглянуть, что же ее так увлекло. Обнаружив, что служанка занята изучением скандальных стихов, их автор называл себя «Отравителем», лейтенант направился в свою комнату, поскольку подумал, что ему нечего сказать по данному поводу.

Дабы читатель не сделал неправильных выводов относительно отношений между тиасой и теклой (а отсутствие взаимоотношений, естественно, само по себе тоже взаимоотношение) и не посчитал их напряженными, разрешите заявить: это не соответствует истинному положению вещей. Напротив, они настолько хорошо друг друга понимали, что им не требовалось слов, более того — оба испытывали отвращение к ненужным разговорам.

Добравшись до своей комнаты и повесив ножны со шпагой на гвоздь на верхней площадке лестницы, Кааврен сразу вспомнил о письме, которое начал сочинять своему старому другу Айричу (мы уже упоминали об этом лиорне и осмеливаемся надеяться, читатель о нем не забыл) неделю или две назад, но так и не закончил. Он взял листок бумаги и прочитал несколько строк. Это были ответы на вопросы последнего письма Айрича — всего пара предложений, поскольку особых событий в жизни тиасы не произошло. Сам Айрич прислал короткую записку, где спрашивал о здоровье и новостях. Кааврен, не в силах ничего придумать, оставил недописанное послание на столе — в качестве напоминания, — и, как мы видим, не зря.

Встреча с Пэлом преисполнила Кааврена решимости дописать ответ. Он уселся за стол, смял листок и бросил его в угол, где уже валялось с десяток других, в ожидании того времени года, когда тиаса наконец решался допустить Сахри в свой кабинет, а та изъявляла такое желание. Кааврен разыскал чистый лист — он пользовался идеально отбеленной бумагой, сделанной в Хаммерсгейте по самой новейшей технологии, — и начал заново:

«Мой дорогой Айрич1, спасибо за письмо, в котором вы справляетесь о моих делах и здоровье. Мое здоровье, благодарение Богам и лекарям (или, скорее, тому, что я не имел встреч с последними) в превосходном состоянии. Что же до моих дел — можете не сомневаться, они совершенно не изменились с тех пор, как вы оказали мне честь, спросив о них. Я слежу за охраной императора, которую несут гвардейцы, сам стою на часах и надеюсь на участие в сражении, что кажется весьма маловероятным. Его величество (да хранят его Боги) не проявляет ни малейшего интереса к битвам и не желает, воспользовавшись своим неотъемлемым правом, лично повести в бой войска. Не сомневаюсь, он доверит эту честь Ролландару э'Дриену, который, как вы, наверное, знаете, стал главнокомандующим в начале прошлого столетия. Лорд Ролландар, возможно, из-за того, что его мало интересуют гвардейцы, предоставляет заниматься ими капитану, а тот в свою очередь во всем полагается на меня. В результате у меня много дел, и это вашего покорного слугу чрезвычайно радует. Так что у вас нет оснований тревожиться на мой счет.

Относительно ваших дел, мой дорогой Айрич, рад слышать, что у вас все хорошо. Меня беспокоило, как бы введение нового закона о налогах не вызвало у вас трудности. Изредка до нас доходят слухи о вооруженном сопротивлении, но ничего серьезного. Несколько дней назад его величество оказал мне честь, спросив, не боюсь ли я народа. Я напомнил ему, что нахожусь на службе в течение двухсот шести лет его правления, во время продуктовых бунтов видел и озлобленное население, и организованную толпу; а сейчас, несмотря на шумные протесты, до этого еще далеко. Кажется, мой ответ его вполне удовлетворил. Не сомневаюсь, Айрич, если бы вы были здесь, то согласились бы со мной.

О Пэле я мало могу рассказать, не считая того, что мы недавно с ним виделись. Он совсем не изменился — все так же обожает тайны и участвует в интригах. Должен признаться, Айрич, он оскорбил мои чувства, притворившись — чтобы, получить от меня кое-какую информацию, — будто ничего не знает о текущих делах, а это никак невозможно. Впрочем, он всегда был таким, и я прощаю его ради нашей старой дружбы.

Кстати, о дружбе. Хочу вам сообщить, что около тридцати лет назад я получил весточку от Катаны э'Мариш'Чала. Она вышла замуж за драконлорда линии э'Лания, не помню имени. Меня приглашали на свадьбу, но я не сумел получить отпуск. Вы слышали эту новость? Приглашали ли вас и смогли ли вы присутствовать на церемонии?

Продолжая разговор о друзьях, не могу не вспомнить о нашей доброй Тазендре. Я был рад узнать, что она не пострадала во время взрыва в своем доме. Надеюсь, Тазендра сделала надлежащие выводы и будет более осторожно проводить свои изыскания. Как поживает ее слуга, Мика? Не пострадал ли он? Я бы очень огорчился, если бы…»

Кааврен прервался, услышав грохот, — кто-то стучал в дверной молоток. Тиаса тщательно промокнул несколько последних слов и приготовился сойти вниз проверить, кто пришел его навестить. Он миновал маленькое окошко, оставленное открытым для проветривания, — Кааврен научился регулировать температуру воздуха в своей комнате, открывая его пошире и меняя тягу в небольшом камине. Причина, по которой мы чувствуем себя обязанными остановить внимание читателя на этом окошке, в том, что, выглянув в него, Кааврен увидел, что спустились сумерки; он просидел за письмом к Айричу гораздо дольше, нежели ему казалось. Неожиданно на него навалилась усталость, и захотелось лечь в постель.

Однако в дверь продолжали нетерпеливо стучать.

Сообразив, что уже довольно поздно, тиаса снял с гвоздя шпагу и прихватил ее с собой на случай, если за дверью окажется один или несколько представителей Армии Розы с Шипами — батальона наемников, чья штаб-квартира находилась неподалеку на той же улице. Они всегда недолюбливали гвардейцев, не говоря об их офицерах, и обожали выпивку.

Минуты через три после того, как Кааврен спустился, он, повесив на место шпагу, снова сидел за письменным столом, сосредоточившись на ответе Айричу.

«… что-нибудь случилось2 с этим добрым малым. Надеюсь, вам известны подробности, буду весьма благодарен, если вы мне о них напишете. Полагаю, вас позабавит мой рассказ о том, что пару минут назад мне пришлось убить человека, постучавшегося в мою дверь. Удостоверившись, что перед ним именно я, он попытался разрядить в меня камень-вспышку, — быть может, написание писем не столь безобидное занятие, как я думал. Впрочем, благоразумие, а также поздний час наводят меня на мысль, что пора заканчивать. К тому же я заметил, у меня течет кровь, и мне нужно с этим разобраться, ведь покупка новой одежды, как вы, наверное, еще не забыли, дело не простое, если речь идет о доходах гвардейца.

Остаюсь вашим преданным другом, мой дорогой Айрич,

Кааврен».

И тут мы рискнем предположить, что наши читатели, с одной стороны, хотели бы узнать, как отреагировал Айрич, когда прочитал письмо Кааврена, а с другой — испытывают любопытство относительно неких деталей, которые он опустил. Что до первого вопроса, то мы просим прощения, но должно пройти время, прежде чем у них появится ответ на него. Однако надеемся, они удовлетворятся ответом на второй вопрос.

Мы и в самом деле можем рассказать больше, чем написал Кааврен своему другу. Спустившись по лестнице, тиаса отворил дверь и увидел человека в императорской ливрее, со свитком пергамента в руке, на котором в слабом свете лампы Кааврен разглядел нечто напоминающее императорскую печать.

Посетитель вежливо поклонился и спросил:

— Имею ли я честь обращаться к Кааврену, лейтенанту Императорской гвардии?

Тиаса не заметил ничего подозрительного в позднем посетителе: лишь по чистой случайности в его руке, скрытой за створкой двери, оказалась обнаженная шпага. Тиаса и не собирался ее прятать — просто он держал клинок в правой руке, а дверь открывалась внутрь и направо. Так уж получилось — Кааврену повезло, — как только он заявил, что действительно является лейтенантом Императорской гвардии, посетитель бросил свиток, и на его ладони тиаса увидел плоский и гладкий камень — Кааврен сам не раз пользовался такими.

Тиаса не терял времени попусту и мгновенно поместил ближайший массивный предмет — дверь — между собой и камнем-вспышкой. После чего отступил на шаг, выпустил из руки лампу (которая благодаря случаю не разлилась и не разбилась, что, вне всякого сомнения, привело бы к серьезным неудобствам) и занял боевую позицию со шпагой, направленной под углом в сорок пять градусов к небу. Наемный убийца — теперь нам следует называть его именно так — сделал ошибку, попытавшись войти в дом ударив в дверь плечом. Убийца оказался достаточно сильным человеком, и ему определенно сопутствовал бы успех, если бы дверь была закрыта на обычную защелку, однако Кааврен успел лишь ее захлопнуть. Дверь широко распахнулась, и убийца ввалился внутрь, высоко подняв руку с камнем-вспышкой, в другой он держал кинжал.

Кааврен выбрал позицию так удачно, что разрядившийся камень-вспышка лишь слегка оцарапал ему щеку, в то время как тиаса нанес удар шпагой прямо в лоб убийцы, покончив тем самым с его нападением, а заодно и с жизнью. Теперь лейтенанту оставалось только сожалеть, что ему не удастся допросить нежданного гостя. Впрочем, он затащил тело внутрь и обменялся несколькими резкими словами с Сахри, которую разбудил разрядившийся камень-вспышка. Кааврену пришлось пообещать, что служанке не придется завтра убирать из дома труп. Затем он вытер клинок и вернулся к себе в комнату, чтобы закончить письмо.

Справившись с этим важным делом, Кааврен быстро снял рубашку и замочил ее в тазе с водой, куда добавил щелока. Потом он приложил влажную тряпицу к щеке, которая еще немного кровоточила, после чего запечатал письмо и отправился спать.

К своему удивлению, он обнаружил, что заснуть не может. Тот, кто провел несколько сотен лет в форме, отлично знает: солдат и бессонница вещи абсолютно несовместимые. И все же Кааврен не мог не думать об убийце, чей труп остался на первом этаже. (Следует отметить, Сахри тоже долго ворочалась в своей постели, но ее-то состояние понять гораздо легче.)

— Почему, — спрашивал себя Кааврен, — кто-то захотел меня убить? Я не сделал ничего такого, за что мне хотели бы отомстить, да и мое положение не столь значительно, — во всяком случае, мне кажется, в любой момент меня может заменить любой из дюжины хороших солдат — и никто не заметит разницы. Это очень странно.

Теперь читателю наверняка стало ясно, почему Кааврен почти час пролежал без сна.

ГЛАВА 4

В которой говорится о тех, кто может оказаться вовлеченным в опасную переписку

Кааврен проснулся с тем же вопросом, который занимал его до того, как он заснул. Однако тиаса и сейчас не находил подходящего ответа. Сахри все еще спала, поэтому он решил позавтракать во дворце. Тиаса взял свою рубашку из таза, нахмурился, сообразив, что она все еще мокрая, и, открыв единственный шкаф, где лежала его одежда, взял другую рубашку и старый синий мундир. Было слишком жарко для такого плотного шерстяного материала, но он надеялся, мундир скроет прорехи в старой рубашке.

Кааврен пристегнул шпагу, накинул форменный плащ, внимательно оглядел себя в большое зеркало, которое установил в гостиной, когда получил звание лейтенанта, и пришел к выводу, что с его внешним видом все в порядке. Затем он поднял труп своего ночного посетителя, взвалил его на плечо и, прихватив письмо к Айричу, отправился во дворец. Мы можем лишь догадываться, какое впечатление производил офицер Гвардии, шагающий по улице Дракона и несущий на плече труп. Если Кааврен и слышал какие-то реплики прохожих, то виду не подал. Короче говоря, он добрался до дворца без происшествий.