Гвардия Феникса (№2) - Пятьсот лет спустя

— Но как вы здесь оказались, не понимаю…

— Я тоже. В вашем доме очаровательные безделушки так живо напоминали о вас, и позволили еще лучше понять ваш характер. Мне вдруг почудилось, что вы в опасности. Я решила немедленно одолжить у кого-нибудь лошадь.

— А как вы меня нашли?

— Тем же способом — выбирала путь, который представлялся мне верным, и в конце концов вас отыскала. Потом… вставайте, друг мой. Вот так, хорошо. Разрешите мне… теперь все в порядке. Вам следует обхватить меня за талию, вот так. Когда я вас увидела, возле вашего тела стоял драконлорд. Он вроде раздумывал над тем, что с вами делать. Я предложила ему отойти в сторону, и у нас возникла небольшая дискуссия, после которой я начала перевязывать ваши раны, — впрочем, мне пришлось ненадолго отвлечься, чтобы переговорить с другим драконлордом.

— Значит, вы спасли мне жизнь.

— О, что до этого…

— Да?

— Драконлорды ведь не убивают раненых врагов.

— Может быть. Но и рассчитывать на то, что они будут перевязывать им раны, я бы не стал. А если они, как я подозреваю, знали, зачем я сюда пожаловал…

— Поговорим об этом чуть позже. Вас не беспокоит движение лошади?

— Ни в малейшей степени. Честно говоря, вряд ли я потерял много крови; подозреваю, удар в голову лишь оглушил меня, поскольку я чувствую себя намного лучше.

— Вполне возможно, хотя земля вокруг вас была залита…

— Ча! Поговорим об этом, как вы предложили, чуть позже.

— В таком случае о чем вы хотите поговорить?

— О вас, моя дорогая графиня.

— Боюсь, эта песня будет короткой, мой храбрый капитан.

— Я мечтаю насладиться каждым звуком.

— И мелодия не покажется вам скучной?

— Мелодия? Она лишь средство, при помощи которого музыкант раскрывает свою душу.

— А если музыкант обладает самыми обычными способностями?

— Прекрасное всегда выражается простыми средствами.

— Ах, кажется, вы шутите.

— Вы не любите шуток?

— Напротив — лекарь прежде всего мечтает о том, чтобы его пациент был счастлив, а шутки, которые приводят больного в веселое расположение, часто служат отличным инструментом в его профессии.

— Вот видите, упомянув об инструментах, мы вновь вернулись к обсуждению музыки.

— Как пожелаете. Однако музыканты важнее инструментов.

— Вы так считаете?

— Неумелый музыкант…

— О, вы всегда гармоничны, а вариации на вашу тему никогда мне не наскучат.

— То, что гармонично для одних, звучит диссонансом для других, а тема, которую вы находите бессмертной, другой посчитает банальной и избитой.

— Бессмертная любовь… Да, нет темы более банальной. Однако тут все дело в исполнении и оркестровке.

— Ну и как вы собираетесь оркестрировать данную тему?

— Но, Даро, ведь оркестр — это вы, что я и намерен вам продемонстрировать, если вы мне позволите, конечно.

— Безусловно. Вы можете попытаться доказать свою правоту, а я самым внимательным образом прислушаюсь к вашим словам. Но предупреждаю: я не потерплю фальши.

— Логика моих построений будет столь же безупречной, как клинок, при помощи которого вы защитили меня от опасности.

— Мы уже договорились о том, что больше не станем обсуждать данную тему.

— Хорошо.

— Тогда начинайте.

— Итак, слушайте. Прежде всего, ваши губы…

— Мои губы? Почему вы о них упомянули?

— Потому что они являются частью оркестра.

— Вижу, вы настроены самым решительным образом.

— Вы совершенно правы.

— Превосходно, мои губы. И какое участие они принимают в деятельности оркестра?

— Они станут дудочкой, а ваш голос пением тростника.

— Вы так полагаете?

— Я абсолютно уверен.

— Раз вы настаиваете — согласна, пусть мои губы будут дудочкой. А в оркестре, о котором мы говорим, есть волынка?

— Волынка и дудочка, свирель и флейта.

— И что же такое волынка?

— Что же иное, как не ваша грудь. Она вздымается так восхитительно — я ни о чем другом не могу думать.

— Вы научились подобным речам на службе у его величества? Ну хорошо, а как насчет свирели?

— Глаза, моя единственная. Трепетание ваших ресниц рождает такие сладостные, такие жаркие и совершенные звуки.

— Не знала, что вы знаток музыки, капитан. Теперь расскажите мне про флейту.

— Ваш подбородок и овал лица наполняют пение инструментов жизненной силой, без которой чудесные мелодии кажутся пустыми и холодными. Но когда речь идет о вас, произведение становится таким прекрасным, что при его звучании глаза наполняются слезами.

— Мне нравятся ваши сравнения.

— Я рад. Только чему вы смеетесь?

— Надеюсь, мой смех вас не ранит — вам хватает ранений и без моего участия. Я смеюсь от счастья и еще потому, что, если поступлю иначе, ваши комплименты вскружат мне голову.

— Как хорошо, что вы смеетесь не надо мной, — мое самолюбие не вынесло бы такого удара.

— Не сомневайтесь в моей искренности. А как насчет струнных инструментов? Они присутствуют в каждом оркестре.

— Ваши руки, каждый пальчик, поющий свою собственную песнь.

— Так, а дальше? Возьмем идиофоны — я имею ввиду трещотки, ударные и цимбалы.

— Биение вашего сердца, с которым мое стучит в унисон.

— Ах! Вы, оказывается, поэт, Кааврен. А литавры?

— Разумеется, ваши ножки, мадам. Литавры — опора каждого оркестра, они стройны, изящны, поразительно красивы.

— Вы заставляете меня краснеть.

— У вас это так прелестно получается.

— Кажется, мы почти завершили состав нашего оркестра, если не считать органофона, на котором может играть только настоящий мастер, создающий мелодию волнующую, приводящую в трепет, обостряющую все чувства, — причем он едва касается пальцами инструмента.

— О, я не могу позволить себе прямо назвать этот самый священный из инструментов.

— Теперь я краснею и смеюсь одновременно, а от моего достоинства не осталось и следа. Никогда не прощу вам такой вольности!

— Но, скажите, по крайней мере, удалось ли мне убедить вас в том, что вы достойны обсуждения?

— Уверяю вас, я капитулирую — окончательно и бесповоротно. Ну, что вы еще хотите знать?

— Все.

— Как много! С чего же начать?

— Расскажите о вашей семье.

— Моя мать, графиня Уайткрест, сейчас живет в Адриланке. После моего возвращения она отойдет от дел, поскольку никогда не любила управлять поместьем. У нас есть свои корабли, несколько страховых компаний и даже небольшой банк. Моя мать позаботилась о том, чтобы я получила хорошие навыки владения шпагой, а также кое-какие знания волшебства.

— Вы мне поведали про вашу матушку. А отец.

— Барон Форлигвуда. Но он отказался от своего титула, чтобы жениться на матери, и теперь живет вместе с ней в Адриланке. Его отец оказал какие-то услуги — мне неизвестно, какие именно — ее величеству и воспользовался ее расположением, когда я выразила желание провести несколько лет при дворе в надежде лучше понять жизнь Империи. Я хотела научиться более эффективно управлять своими поместьями. Впрочем, — вздохнула Даро, — теперь мне придется забыть о своих планах.

— У вас есть братья или сестры?

— Никого.

— Я буду счастлив встретиться с вашими родными.

— А я буду рада вас с ними познакомить. А теперь ваша очередь.

— Ну, разве вы забыли, мы заключили соглашение. Поговорим обо мне позднее, хотя мне особенно нечего рассказывать.

— В таком случае вы хотите, чтобы я продолжила?

— Больше всего на свете.

— Что еще вы желаете узнать?

— Какую еду вы любите?

— Ну, я из Адриланки, где гордятся Валабаром. Даже пиры императора не обходятся без его вин.

— Правда?

— Самые лучшие вина Империи, те, что производятся в островных королевствах или у сариоли, даже вина с Востока — все собраны в подвалах Валабара. И каждому отведено соответствующее место в качестве почетного спутника для того или иного блюда. Должна заметить, они несказанная услада для органов чувств. В общем, Валабар сделал меня привередливой. Так что его можно рассматривать как благословение и как проклятие.

— Вы должны меня туда отвезти.

— Непременно.

— Расскажите еще что-нибудь.

— Про еду?

— Или про что-нибудь другое.

— Например?

— Каковы ваши взгляды на жизнь?

— Вы полагаете, они у меня есть?

— У всех есть взгляды на жизнь.

— Да, вы правы. Но чтобы объяснить, в чем заключаются мои, нужно много времени, а мы уже подъехали к вашему дому.

— О, в самом деле, мы добрались до цели наше путешествия. Вам следует спешиться, а я отправляюсь во дворец.

— Почему во дворец? Вы же нездоровы!

— Наоборот, у меня немного кружится голова, но я не помню, когда чувствовал себя так прекрасно. Я должен повидаться с его величеством и доложить о том, что я предпринял для выполнения его приказа. После чего, обещаю вам, я обязательно схожу к личному врачу его величества и вернусь к вам, как только покончу со всеми делами.

— Хорошо, я не намерена становиться между вами и вашим долгом. Однако вам следует позаботиться о своем здоровье, поскольку мне будет жаль, если я потратила силы понапрасну.

— Буду осторожен. А что станете делать вы?

— Порепетирую, чтобы подготовиться к следующему концерту.

Оставив Даро возле дверей своего дома, Кааврен направился во дворец. Всю дорогу туда он чувствовал эйфорию, хорошо знакомую всем влюбленным. Однако по мере приближения к императорскому дворцу мысли о том, что он не выполнил приказ его величества, а следовательно, и свой долг, стали постепенно вытеснять счастливые и сладостные мечтания на второй план. Кааврен помрачнел, и его охватило ощущение какого-то необъяснимого нетерпения и досады.

Впрочем, досада, с которой Кааврен покинул дворец, не шла ни в какое сравнение с чувством, охватившим его по возвращении. Но, что бы ни случилось, он должен был поставить его величество обо всем известность. Поэтому слова: «Прошу прощения, капитан», — услышанные им в тот момент, когда он соскочил со своего коня по имени Чемпер, не могли не вызвать у него раздражение, которое он перенес на говорившего, чей голос не узнал.

Он постарался скрыть неудовольствие и придать лицу любезное выражение, поворачиваясь к тому, кто его позвал. Оказалось, что это лорд Вернуа, феникс. Кааврен видел его несколько раз при дворе. Он поклонился:

— Слушаю, милорд. Вы меня звали?

— Да, дорогой Кааврен, я хочу с вами переговорить прежде чем вы продолжите свой путь.

— Я готов, но только если это займет немного времени, — ответил Кааврен, передавая лошадь конюху. — Я очень тороплюсь. Надеюсь, вы понимаете, дело тут совсем не во мне. Срочный приказ его величества. Нельзя мешкать.

— Буду краток, — пообещал Вернуа, — поскольку не имею никакого желания мешать выполнению приказов его величества.

— Хорошо, — проговорил Кааврен. — Тогда я вас слушаю.

— Капитан, вы бледны.

— Ничего страшного, простая царапина.

— Именно по этой причине вы прижимаете руку к боку, а на голове у вас повязка?

— Разумеется. Но, прошу вас, вы хотели задать мне вопрос. Уверяю, я не могу терять ни минуты.

— Хорошо, раз вы настаиваете.

— Да.

— Вам знакома принцесса Лудин?

— Таков ваш вопрос?

— Почти. Мой вопрос имеет к ней отношение. Так знакомы ли вы с принцессой?

— Ну, если не ошибаюсь, я ее видел. По-моему, несколько лет назад она была одной из фрейлин ее Величества, а сейчас является наследницей трона от Дома Феникса.

— Именно о ней и речь. Она подала в отставку семьдесят лет назад по случаю нашего бракосочетания.

— Вы женились на фрейлине ее величества?

— Верно.

— Позвольте поздравить вас, милорд, поскольку взять в жены фрейлину ее величества — большая честь.

— Однако должен заметить, моя жена вызывает у меня некоторое беспокойство, — поклонившись, проговорил Вернуа.

— Беспокойство?

— Да. Что и заставило меня обратиться к вам; более того, я намерен доверить вам тайну, если не возражаете.

— Вы хотите доверить мне тайну?

— Если позволите, капитан.

— В таком случае давайте отойдем от двери. Вам следует говорить потише. И тогда, я уверен, никто не услышит нашего разговора.

— Да, да, — прошептал Вернуа, последовав совету Кааврена. — Что вы знаете об опасности быть подслушанным? Во дворце повсюду уши. К сожалению, информация получается неполной. Отсюда рождаются слухи, естественно часто неверные.

— Вы правы, — согласился с ним Кааврен. — Мы вдыхаем слухи, живем ими, нам даже кажется, будто ветерок, гуляющий по коридорам, что-то нашептывает нам.

— Точно. И, мой дорогой капитан, кое-какие их этих слухов наводят ужас — в особенности на человека в моем положении.

— В вашем положении?

— Да.

— А каково ваше положение?

— Точнее, разговор о положении моей жены.

— Ее…

— Она ждет ребенка, капитан.

— О, ждет ребенка? Примите мои поздравления, милорд, от всего сердца!

— Спасибо, капитан.

— Но слухи…

— Ах да. Мне говорили о беспорядках в городе. Вы о них слышали?

— Слышал. И уж кто, кроме вас, может знать о беспорядках наверняка. Я беспокоюсь за безопасность своей жены. В обычной ситуации я бы не стал волноваться, капитан. Боги знают, моя супруга — женщина отважная, умело владеет шпагой и вполне способна за себя постоять. Однако она должна родить со дня на день. Поэтому, надеюсь, вы понимаете, что если ситуация действительно серьезная, я должен немедленно увезти ее из города. Впрочем, я не хочу подвергать ее опасности и пускаться в путь, если для беспокойства нет причин. Капитан, я вам доверяю, скажите, что мне делать?

Кааврен посмотрел в честные глаза Вернуа и вспомнил опустевший лагерь, приказ, который получил, памфлеты и хмурые лица прохожих на улицах.

— Милорд, — проговорил он, понижая голос, — если вас беспокоит благополучие вашей супруги и будущего ребенка, не теряйте ни минуты, отправьте их из города как можно скорее.

Вернуа озадаченно на него посмотрел, затем кивнул и зашагал в сторону дворца. Он уже бежал, когда приблизился к двери.

ГЛАВА 22

В которой рассказывается о том, как Пэл занимается расследованием; Мика приглашает Сахри на обед; его величество разговаривает со своими советниками, а врач занимается ранами

К тому моменту, когда Кааврен вошел к его величеству, император закончил ужинать, что Кааврен посчитал чрезвычайно удачным стечением обстоятельств.

Ведь ужин и раздражение ее величества заставили бы его помедлить и не объявлять о своем прибытии сразу. А это, в свою очередь, привело бы к возникновению осложнений, которые вряд ли доставили бы удовольствие. Учитывая тот факт, что тиаса подслушал разговор Ноймы с Даро, он сомневался в собственной способности сдержаться и не ответить резкостью, пожелай супруга его величества сделать колкое замечание в его адрес. Размышления об ужине заставили Кааврена вспомнить о том, что он не ел целый день, кое упущение он и решил восполнить при первой же возможности. Его величество в сопровождении супруги и верного Тэка направлялся в бани, когда его отыскал Кааврен.

Император, услышав тихое покашливание Кааврена, повернулся, увидел мрачное, бледное лицо капитана, его покрытый кровью и пылью костюм и понял, что тот едва держится на ногах.

— Ну, мой дорогой капитан, — сказал он, — похоже, у вас неприятности.

Императрица оглянулась одновременно с императором и, посмотрев на раненого Кааврена, сделала шаг в сторону, понимая, что разговор пойдет о чрезвычайно важном деле. Она не должна была мешать, но по причинам, одной ей известным, она желала услышать тайное донесение капитана.

Нужно заметить, Кааврен не обратил на нее никакого внимания, если не считать того, что он поклонился Нойме, прежде чем обратиться к его величеству со следующими словами:

— Да, сир, у меня очень серьезные неприятности.

— И в чем же дело? Если речь идет о неприятностях, я желаю немедленно о них слышать.

— Сир, я не сумел выполнить приказ, который вы оказали мне честь дать.

Орб потемнел, а вместе с ним и помрачнел его величество.

— Вы не выполнили приказ, капитан?

— С превеликим сожалением должен признать, это так, сир.

— Однако если мне не изменяет память, подобных неприятностей до сих пор с вами не случалось.

— Сир, все когда-то происходит впервые, и мало что на свете не происходит никогда.

— Вы философ, капитан?

— Да, сир, или солдат, если вашей милости угодно, — трудно отличить одного от другого.

— Почему? Прошу вас, объясните, что вы имеете в виду. Ваши мысли чрезвычайно меня заинтересовали.

— Солдат думает при помощи шпаги, философ убивает пером — и каждый из них безжалостен.

— Да, я понял.

— На самом деле, сир, мне кажется, сегодня вам больше пригодился бы философ, умеющий держаться в седле и владеющий шпагой, а не солдат, у которого на все готов ответ.

— Вы говорите, все бывает, а сегодня случилось так, что вы не сумели исполнить мой приказ?

— Да, сир.

Его величество вздохнул, словно пытаясь успокоиться, хотя Орб по-прежнему оставался темно-красным.

— Расскажите, как это произошло.

— Сир, я решил отправиться один, чтобы арестовать лорда Адрона.

— Один? Почему, капитан?

— Потому что при нем была армия, сир.

— Ну, мне это известно. Что дальше?

— Сир, я подумал, если лорд Адрон посчитает необходимым вступить в сражение, моего батальона будет недостаточно, чтобы одержать верх над его знаменитыми воинами. А если захочет сдаться, меня и одного вполне хватит.

— Понятно. Получается, он не захотел сдаться добровольно?

— Не захотел, сир. На подъезде к лагерю его высочество выставил солдат, которые помешали мне.

— Помешали?

— И весьма эффективно, сир.

— Сколько их было?

— Трое.

— Я не могу винить вас за то, что вы не справились с тремя солдатами лорда Адрона — ведь они славятся своим военным искусством. Тем не менее мне кажется, если бы вы прихватили с собой отряд, все сложилось бы иначе.

— Возможно, сир. Но если мне позволено не согласиться с моим сюзереном, скажу, что его высочество как раз и ждал меня с отрядом. Именно по этой причине он выставил на дороге троих драконлордов — в их задачу входило сообщить о нашем прибытии. Ваше величество наверняка помнит, Изрыгающий Пламя Батальон лорда Адрона знаменит тем, что его солдаты умеют быстро передвигаться и атаковать противника. Кроме того…

— Кроме того?

— Ваше величество оказали мне честь, объявив, что меня не стоит винить за то, что я потерпел поражение, сражаясь с тремя солдатами его высочества. Сир, если бы единственной моей целью было справиться с теми солдатами, я бы не чувствовал ничего, кроме ликования.

— Что такое?

— Понимаете, сир, я еще жив, а они…

— А что с ними?

— Они — нет.

— Неужели вы убили всех троих?

— Мне выпала такая честь, сир. Однако схватка оказалась исключительно горячей. Они меня ранили, и в течение некоторого времени я был без сознания. Если бы не друг, пришедший мне на помощь в тот момент, когда я лежал на земле, я бы и сейчас там оставался — живой или мертвый. Уж не знаю, как распорядилась бы на сей счет судьба.

— Понятно. — Его величество еще раз вздохнул. — Итак, нас переиграли, а Адрон решил стать мятежником.

— Да, сир, Адрон стал мятежником. И вы совершенно правы — нас переиграли, хотя…

— Да?

— Я потерпел поражение в первом туре, но игра еще не закончена.

— В самом деле, капитан? Прошу вас, говорите.

— Сир, Адрон покинул лагерь вместе со своим батальоном. И как я уже имел честь вам сообщить, на меня напали в тот момент, когда я попытался выполнить приказ вашего величества. Однако я еще не сказал, что меня просили передать вашему величеству послание от имени лорда Адрона.

— Послание?

— Да, сир.

— И что в нем говорится?

— Сир, его высочество сдастся добровольно, если ваше величество принесет ему извинения за оскорбление, которое, по мнению лорда Адрона, вы нанесли его дочери, приказав устроить в ее апартаментах обыск и изъяв вещь, принадлежащую леди Алире.

Орб еще больше потемнел, и Кааврен заметил, что супруга императора, внимательно прислушивавшаяся к разговору, сделала шаг назад и, тихонько вскрикнув, прижала руку к губам, словно позволила себе нечто неприличное во время официального обеда.

— Он так и сказал? — с сомнением в голосе спросил император.

— Это в точности его слова. Именно так прозвучало послание, переданное мне солдатами, которые затем меня сильно поцарапали, хотя и не без ущерба для себя.

— Да? И что?

— Сир, речь ведь идет о мятеже. Мне кажется, в данном случае следует прибегнуть к помощи главнокомандующего и вызвать войска. Вот почему я говорил, что игра еще не закончена.

Его величество несколько минут обдумывал его слова, а Орб тем временем приобретал более спокойный цвет.

— Меня интересует ваше мнение, капитан, — сказал император. — Неужели Адрон считает, что ему удастся справиться с военной мощью Империи?

— Сир, его высочество военный гений — более того, он могущественный волшебник. Не знаю, каким будет исход, если ваше величество примет такое решение, однако мне трудно представить себе, что вы позволите ему избежать правосудия. Наверняка лорд Адрон прекрасно все понимает. Возможно, для него это дело принципа или проблема в его упрямстве. Или он ожидает поддержки от кого-то, о ком нам ничего не известно. Или настолько уверен в себе и своей армии, что надеется одержать над Империей верх. Мне это не ведомо. Однако…

— Однако?

— Если дело в том, что он уверен в своей армии, льщу себя надеждой, сегодня мы несколько поколебали его уверенность.

— Полагаю, вы правы. — Император снова задумался, а потом сказал: — Вы не ошиблись по крайней мере в одном, капитан. Мы не позволим ему так себя вести, пока я обладаю властью и могу заставить его предстать перед судом Империи.

Тортаалик жестом подозвал слугу:

— Найди Джурабина и Ролландара, передай: мы с капитаном будем ждать их в Седьмой комнате через час.

Слуга поклонился и бросился исполнять приказ. Император повернулся к жене:

— Дорогая, боюсь…

— Вашему величеству не нужно ничего говорить, — перебила его супруга. — Я все понимаю и не стану вас искать до тех пор, пока вы сами меня не позовете.

Император пожал ей руку, после чего она скрылась в глубине коридора. Его величество посмотрел на Кааврена и нахмурился.

— Капитан, а вы сможете принять участие в обсуждении плана действий? Вы ведь ранены?

— Да, сир, хотя и не серьезно. Если вы позволите мне удалиться, чтобы немного перекусить, мне кажется, я приду в себя и смогу присутствовать на совещании, посвященном столь важной проблеме. К тому же я должен внести ряд предложений по поводу весьма неотложных мер.

— Хорошо, — ответил его величество.

Кааврен поклонился и поспешил — насколько позволяло его состояние — на поиски жизненно важных средств, которые помогли бы ему восстановить силы. Он направился на императорскую кухню, расположенную в Императорском крыле, ему пришлось подняться на три этажа. После минутных поисков тиаса обнаружил слугу и, получив исчерпывающие ответы на свои скромные вопросы, узнал, где хранятся хлеб и сыр, к потреблению коих он и приступил с похвальной старательностью.

— Какой отличный теплый хлеб, — заметил он, проглотив первый кусок, — хотя его цвет меня удивляет, а сыр так приятно жжет язык!

— Рад, что вам нравится еда, милорд, — отозвался шеф-повар — он решил сам прислуживать Кааврену. — Хлеб испечен по моему рецепту, который я сохраняю в тайне. Молотый красный орех смешан с пшеничной мукой — вот откуда такой необычный цвет и консистенция. А что касается сыра, моя заслуга заключается только в том, что я его выбрал. Его прислали вассалы лорда Данна и… Милорд, вам нехорошо? Вы побледнели и как-то подозрительно наклонились над столом, умоляю вас… О! Милорд! Помогите кто-нибудь! Капитану плохо!

Не сомневаемся, читателю хватит воображения представить себе, какой поднялся шум и переполох, когда Кааврен так бесцеремонно потерял сознание. Слуги помчались искать врача его величества, подчиненные Кааврена пришли в ужас, а Тортаалик — он рассчитывал, что здравый смысл и опыт тиасы помогут ему найти правильное решение вопроса, касающегося мятежного лорда Адрона, — не на шутку рассердился. Мы же не станем задерживаться на всех этих подробностях и привлечем внимание читателя к событиям, о которых в противном случае он не узнает. Вернемся к нашему другу Пэлу. Именно в тот момент, когда Кааврена под руководством врача выносили из кухни, Пэл и Тазендра покинули Дно.

— И все же, — говорила Тазендра, когда они быстрым шагом (что было совершенно не характерно для Пэла, снова надевшего свой роскошный костюм придворного) направились в сторону дворца, — не понимаю, зачем такая срочность.

— Вы не понимаете? — переспросил Пэл.

— Совсем, уверяю вас.

— Но ведь вы же стояли рядом со мной, когда мы вошли в лавку, где продают мерчин…

— Как, там продают мерчин? Вот какая это была лавка!

— А вы о чем подумали, Тазендра?

— Ну, ни о чем особенном. Лавка ведь не моя.

— Конечно, — согласился с ней Пэл. — Все равно вы ведь стояли рядом со мной.

— Не стану с вами спорить.

— Вы ведь находились со мной, когда владелец говорил об умершем наемном убийце, которого звали Чалер.

— Разумеется, я слышала.

— И о том, где его можно найти.

— Признаться, его слова меня удивили, ведь он же умер.

— Мы пошли по следу.

— Получается, если он не представляет для нас интереса.

— По крайней мере, нашли место, в котором он бывал.

— Мы его и в самом деле нашли.

— И узнали, с кем тот встречался.

— Очень даже неплохо. Трупов я уже навидалась, и они мне совсем не нравятся.

— Мы получили подробное описание его дружков и выяснили, что двое из них джареги.

— А еще мы говорили с джарегом — непонятно про что.

— После чего мы побеседовали кое с кем из моих знакомых.

— Похоже, у вас с ними неплохие отношения.

— И подробно описали тех джарегов.

— А ваши знакомые нам кое-что о них рассказали…

— Теперь нам известно, что те двое — наемные убийцы.

— … после чего мы помчались…

— … мы помчались, потому что…

— … вы утверждаете…

— … что жизнь Кааврена в опасности…

— … что жизнь Кааврена в опасности…

— … и вы по-прежнему не понимаете почему?

— … и я по-прежнему не понимаю почему.

— Тазендра, вы меня внимательно слушали?

— Прошу прощения, мой дорогой Пэл, я разговаривала сама с собой, потому что продолжаю находиться в недоумении. Подождите…

— Ладно, поверьте мне на слово. Кааврену угрожает серьезная опасность.

— Кааврену? Невозможно!

Пэл покачал головой и прекратил все попытки убедить Тазендру в своей правоте. Впрочем, она, несмотря на протесты, отлично знала, что йенди обладает тонким умом и может заглянуть в суть проблемы, которая многих ставит в тупик. И потому поспешила за ним к Императорскому дворцу, стараясь не отставать ни на шаг.

В то же самое время довольно далеко от них разворачивались события, имевшие непосредственное отношение к нашей истории. В гостинице Хаммерхед — читатель, возможно, помнит по предыдущей книге, что она располагалась рядом с домом Кааврена, — разыгрывалась следующая сцена. Мика, хорошенько изучив состояние своих финансов, пригласил на роскошный обед Сахри, к которой начал все больше привязываться.

Щедрость Мики распространилась так далеко, что он заказал жареную дичь в масле и грибном соусе, хлеб, зажаренный со сладким перцем и чесноком, и бутылку вина. Сахри поглощала все эти яства с почтением, которого они заслуживали благодаря своим питательным свойствам и цене. Разумеется, нашему читателю известно, что цена — понятие относительное. Стоимость такого же точно обеда в том же самом месте показалась бы Тазендре сущим пустяком, а вот бедняга Мика выложил за него целое состояние (поскольку привык питаться тем, что оставалось на хозяйском столе).

Чтобы усилить впечатление, Сахри приступила к приятной беседе. Мы употребили слово «приступила», поскольку поначалу ей пришлось делать над собой усилие; впрочем, благодаря сходству характеров — своего и Мики — она довольно быстро освоилась, и застольная беседа потекла ровно и спокойно.

Мы не станем надоедать читателю подробностями их разговора — достаточно сказать, что два достойных представителя Дома Теклы оказались в приятной обстановке, да еще обнаружили, что получают удовольствие от общения друг с другом. А вот слуг гостиницы не особенно радовало их присутствие в обеденном зале. Существует классификация неприятных посетителей: их разделяют на два типа. Первые — те, кто очень богат и наделен властью, считают, что прислуга обязана мгновенно выполнять каждый их каприз. Вторые — те, кто очень беден и считает, что тратят на обед огромную сумму из своих заработанных тяжелым трудом денег, а следовательно, трапеза должна стать для слуг таким же важным событием, как и для них самих.

По мере приближения конца обеда, после обсуждения своих господ, неприятных поручений, необычного цвета глаз и волос друг друга (самого заурядного в действительности), ценности белого мяса против темного и важности того, чтобы оно не оказалось слишком сухим, и прочего, Мика громко и с чрезвычайно важным видом попросил принести хлеба. Он хотел собрать остатки соуса с большого деревянного блюда, на котором им подали дичь. Слуга принес ему горбушку грубого черного хлеба и сопроводил ее таким высокомерным взглядом, что Мика не мог не обратить на это внимание.

— Ты заметила, какие отвратительные здесь манеры? — сказал он.

— Заметила, — проговорила Сахри, — они совершенно не умеют себя вести!

— Если бы я прихватил с собой табуретку, уверяю тебя, я бы с ним потолковал по-свойски.