Тринити

Если один любящий человек уступит свою почку другому, то почка приживется без всяких хирургов - путем простого прикладывания, без швов. И не будет никакого отторжения. Любовь - это энергия, энергия образов. Это все та же радиация, но в малых дозах, которая направлена к единому центру, если правильно поляризована. Или эта энергия не упорядочена, не дозирована и центробежна - значит, речь идет о ненависти. Энергия эта так же легко материализуется, как и в случае с планктоном. Без всяких промежуточных этапов.
      - Да это просто какой-то фантазм! - воскликнул губернатор.
      - Вполне возможно, - согласился Бурят. - Но я не сказал главного.
      - Чего же именно? - совсем опупел губернатор Макаров, которому казалось, что главное уже озвучено. - Куда уж больше?!
      - Бог внутри нас, - тихо сказал Бурят. - Наши души увеличивают Его потенциал, а значит - наш потенциал. Нравственность, духовность, интеллигентность, справедливость, честность, доброта человека - потенциал, который начинает иметь значение при переходе человека на другой энергетический уровень. Врубаешься? То есть, все, чем мы занимаемся на земле, - небесполезно! Это пригодится, вернее даже, это явится самым главным условием перехода на тот или иной уровень. Ничто на земле не проходит бесследно, сечешь?
      - То есть, вера в Бога - это вера в себя?
      - Да. Но только с непременным пониманием разницы. Не пытайтесь равнять себя с Богом. Просто мы перемещаемся в тело Бога в случае, если наш потенциал правильно сориентирован в поле Вселенной. Мы - следствие Бога, и Бог - следствие нас. Вселенная замкнута на себя. Поэтому Бог есть, и мы можем неплохо поработать на Него.
      - Ну, ты и закрутил! - Макаров не удержался от очередного восклицания.
      - Я не закрутил, а замкнул, - поправил его Бурят. - Я всего-навсего замкнул себя на себя самого.
      - И тем не менее. Круче нас только яйца. Мне кажется, что в попытке разомкнуть код есть нечто антибожественное, - сказал Владимир Сергеевич. Мы можем быть жестоко наказаны.
      - Я думал об этом, - притих Бурят. - Но это и будет подтверждением того, что Бог есть.
      - Получается, мы должны ослушаться, чтобы быть наказанными и оттого поверить в Него еще больше, - домыслил Владимир Сергеевич.
      - Получается, - сказал Бурят и поставил точку в разговоре.
      Соискатели на свою голову приключений договорились совершить обряд тайно, чтобы, как говорится, ни одна собака. Кроме Бека, конечно.
      Для проведения эксперимента подобрали глухое место, безлюдное и труднодоступное - островок на болоте, который имелся на границе областей меж двух столиц - в пупочной области России близ села Миколино.
      Губернатор Макаров смотался в войсковую часть и через третьи руки достал табличек с текстом "Осторожно! Военные учения! Может убить рикошетом!". Этими табличками они с Бурятом оцепили район эксперимента.
      Затем они выбрали поляну, поросшую мужским папоротником, и приступили к делу. Земляные работы велись исключительно по выходным и в вечернее время на протяжении лета и осени. В результате получилась землянка, удобная и просторная. Внутри свежеиспеченные мастера сложили открытую печь из дерна. Жилье укомплектовали спальными местами, затарились провизией: сделали небольшой запас спирта и большой запас еды для себя и для Бека. Для пущей важности затею оснастили инструментом и приборами для замера давления, температуры, пульса. Все необходимое губернатор Макаров подвозил к воде на "Крайслере" в лошадином прицепе, а Бурят на лодке переправлял это хозяйство дальше и укладывал в землянке в нужном порядке. Разобравшись с провиантом, заготовили расчетное количество дров, чтобы не метаться по лесу с топором и закрытыми глазами в ходе эксперимента.
      Место было и впрямь безлюдное. За время хозяйственной возни не повстречалось ни одного человека.
      Закончив приготовления, губернатор Макаров и Бурят, как самые законопослушные цивилы, взяли у себя по месту службы очередные отпуска. По прикидкам за месяц они должны были управиться по-всякому.
      На прощание Владимир Сергеевич сказал своей супружнице Шарлотте Марковне:
      - Отпуск я хотел бы посвятить себе.
      - А как же мы! - возмутилась жена. - Прихватил бы детей да свозил куда-нибудь в Европу. Раз уж со мной нет желания ехать.
      - Мне сейчас не до Европ, - устало выговорил Макаров. - И не до детей. Хочу с собой разобраться. Связи со мной не будет. Мобильники оставляю дома. Отвечать на звонки не надо. Кому понадоблюсь в устной форме, говори, что буду через месяц. Или около этого.
      Владимир Сергеевич положил на стол телефоны, засунул в ящик тумбочки документы - паспорт, военный билет, удостоверение сенатора и другие. И вышел из дома. Собака устремилась за ним.
      На соседней улице к ним присоединился Бурят. Троица направилась за черту города. Пешком, чтобы никаких следов и свидетельских показаний.
      Они дошли до трассы, ведущей на Волоколамск, отловили грузовую попутку и поехали в сторону Миколина.
      Незадолго до поселка Бурят вежливо попросил водителя остановиться.
      - Поохотиться решили? - спросил водитель, завидев торчащие за спиной попутчиков стволы. - А то мой напарник тут неподалеку на днях песца положил.
      - В наших краях песца? - удивился губернатор Макаров.
      - Ну, песца не песца, а фермер орал, как будто с него шкуру сняли!
      - Другое дело, - сказал Макаров. - А то ишь ты - песца!
      - А вы на кого собираетесь охотиться, если не секрет? - поинтересовался водитель.
      - На себя, - коротко сказал Бурят.
      - Тогда удачи, - пожелал водитель.
      Добравшись до болота, Макаров с Бурятом вынули из-под сухой травы спрятанную лодку, переплыли на остров и исчезли в холодной осенней дымке.
      Готовились к обряду долго и тщательно - главным в подготовке было не общаться с людьми и не знать, сколько времени. Поэтому все часы оставили дома, кроме больших песочных - для замера отрезков времени при подготовке смесей и отваров.
      Экспериментаторы читали вслух правильные книги, медитировали на закате и в предрассветной мгле, сосредоточившись на кончике носа. Понятие времени стало понемногу смещаться и исчезать. Они пили отвары корневищ змеевика, лапчатки, белладонны и кровохлебки. Потом по нескольку суток голодали и спали беспробудным сном, пока, наконец, полностью не утратили ощущение времени и стали с трудом определяться в пространстве. Они перемещались по поляне и двигались внутри землянки, словно тени. Тела их стали сухими, как у кузнечиков.
      Бек, словно ужаленный, носился вокруг землянки с глупым лаем. Он вдавался в происходящее, ничего толком не понимал и поэтому нервничал. Самым противным для него было то, что охранять этих придурков было не от кого место подобрали и впрямь дикое. Бек то и дело пытался примоститься к эксперименту и жалобно подвывал.
      - Да заткнись ты! - рычал на него губернатор Макаров. - Ты нам всю рыбу распугаешь! В окрестных деревнях подумают, что вой твой - к покойнику! И припрутся рыскать сюда!
      Накануне решающей ночи напарники сняли с себя обувь и повседневную одежду, постриглись наголо, неспешно вымылись ледяной водой и надели оранжевые балахоны. Затем Бурят приготовил чан травяного отвара из копытеня и сабельника, который они употребили частично наружно, частично внутренне, и улеглись на лежанки. Следующей операцией по регламенту шел самомассаж живота. Друзья успешно проделали его и, хватив для смелости по стопке спирта, уставились в потолок и замерли на границе транса.
      - Ситуация самая подходящая, - констатировал Бурят. - Я думаю, никто из нас не вскочит и не побежит ночью на кухню жрать втихую сало с вареньем? Тем более, на голодный желудок.
      - Насчет сала я не зарекаюсь, - мягко сфланировал Владимир Сергеевич. Придет в голову, и побегу.
      - Это может навредить.
      - Сало еще никому никогда не вредило, - засвидетельствовал Макаров. Это один из немногих животных продуктов, в которых нет холестерина.
      - Ну ладно, замяли, - отмахнулся Бурят, начавший уже сосредотачиваться. - Пока все складывается удачно, - вел он операцию. - Судя по погоде, зима начнется без зазимков, это хорошо. Если выпадет снег, то уже не растает. Потому что лето было совершенно красным.
      - Какая, к черту, зима? - всполошился Макаров. - Мы что, до зимы здесь лежать будем?
      - Я в том смысле, что, если маятник пойдет в обратную сторону.., как-то невнятно проговорил Бурят.
      - Когда начнется отходняк, да? - переспросил Владимир Сергеевич.
      - Да, что-то в этом роде, - отмахнулся Бурят. - Так вот, будет неплохо, если он совпадет с естественным потеплением и возрождением в природе...
      - Ну, тогда давай еще по маленькой, - успокоился Макаров.
      - Давай, - принял карму Бурят. - Самое главное - не сходить с линии и не терять сути, - посоветовал он Владимиру Сергеевичу, и они закинули каждый в себя еще по стакану спирта. - У меня есть все предощущения успеха.
      - У меня после первой пока нет, - признался губернатор, - но с течением времени, думаю, проявятся. А теперь - на дорожку. Напомни мне, пожалуйста, еще разок, что и как нужно делать, - запросил он последние перед операцией ценные указания.
      - Задача такая: отказаться от того, что страшно поманит, - не поленился ответить Бурят, язык которого уже почти не ворочался. - Успеть отказаться надо прежде, чем окажешься там. Ясно?
      - Ясно, - взял под козырек Макаров. - Пока в памяти, буду сообщать обо всех зовущих голосах и видениях, - пообещал он. Это его желание подчиняться и докладывать проклевывалось из военных времен.
      - Хорошо, - принял его слова к сведению Бурят. - Но в какой-то момент я могу не откликнуться.
      - Тогда пойду на автопилоте, - сказал Владимир Сергеевич. - Главное не угадать, а знать свою дозу наверняка.
      - Ну, давай на посошок.
      - Давай и хватит, - забеспокоился и чуть не отказался губернатор, - а то у меня в глазах уже голые бабы мелькают, менты какие-то, горит вокзал. Не на тот канал сел, наверное, надо перестроиться.
      - Ты бы спирт водой разбавлял, и было бы хорошо, - остепенил его Бурят. - Когда алкоголь рассосется, тело начнет голодать и мерзнуть, самая подходящая точка будет. Главное - не проморгать ее.
      Чтобы войти в дрему, экспериментаторы по двадцать раз глубоко вдохнули и медленно-медленно выдохнули с последующей длительной, насколько возможно, задержкой дыхания. Упражнения требовалось проделывать, вытянув руки по швам. До самого затишья.
      Первым отключился Бурят. Он насчитал девятнадцать вдохов и уснул. Владимир Сергеевич довел счет до двадцати пяти, сон не шел. Через какое-то время губернатор принялся тормошить ведущего, но тот ничего не слышал и в сознание не приходил. Тогда Владимир Сергеевич налил себе еще стакан, перекрестился, залпом выпил и начал считать по новой. На какой-то большой цифре он потерял счет и тоже поплыл.
      Что за этим последовало, известно.
      Глава 3
      ОПОЗНАНИЕ
      Благодаря завсегдатаю Прорехову кафе-клуб "Папарацци" превратилось в нормальную городскую точку с круглосуточной отстегнутостью. Под нежные шлягеры про инфицированное одиночество на подиуме всю ночь без устали вращались немногословные блондинки. Им на смену готовился кордебалет. Официант в форме отека кормил толстушек из труппы, которые в ходе танца решали для себя две задачи - где поесть и как похудеть. Как осложнение чье-то морской болезни, вдоль стен кафе плотно стояли аквариумы, в которых среди раковин и утопленных замков, между кустами валиснэрии и стрелолиста и под шапками риччии плавали русалки, преодолевшие планку неброской красоты. Клиенту оставалось только ткнуть пальцем, и нужную порцию вытаскивали сачком, с тем чтобы препроводить ее в постель на второй этаж.
      Цельнотянутые девушки со смещенным центром тяжести составляли цвет и финансовую основу заведения. Они входили к клиентам через сердце, били с оттяжкой по карману и выходили боком.
      Положив на казуальные моменты подъязычного моралите, Прорехов старался понять коммуникативный метаязык организованного им стрипа. Он рассматривал его как заместительную терапию, потому как виагре больше не доверял. От созерцания кафешных картин в органах Прорехова возникало легкое покалывание и подзабытое уныние, поскольку натурных мероприятий он в последнее время избегал. Он просто клубился, поощряя изворотливость танцовщиц, - совал в лифт, на ком был, да в альтернативный трусняк - сотку или свернутую в рулончик бумажную мелочь, чтобы выпирала.
      А все четвертый сон Веры Павловны.
      В атмосфере клубняка и полной постсовковой отвязанности Прорехов искал свой релевантный мутатив - простой подход к решению сложных задач. Поэтому каждое новое утро давалось ему с трудом. После ночных бдений в кафе Прорехов вставал как из могилы и зависал на депрессняке.
      Пока губернатор Макаров находился в состоянии клинической смерти, Прорехов находился в состоянии клинической жизни. Поутру, вместо того чтобы подниматься в офис, он вновь направлялся в кафе. Как Ленин в изгнании в эпоху роста, он усаживался за стол и вытягивал ноги на соседний стул, будто его донимал пяточный бурсит. Заказав две кружки холодного пива и пару сосисок по-баварски с горчицей и тремя скрюченными лентами бекона, он допускал к себе работных людей. Его вмиг обступала ожидающая прихода честная компания - Нидворай, Толкачев, Давликан. Секретарь Журавлева подносила две трубки - телефонную и курительную. Не вставая с места, Прорехов правил газетный бал - обрезал заусенцы ножичком для сигар и проводил менеджмент по управлению издательскими мощами. Так ему было удобнее - все находилось в приятной близости. Другой бы с ума сошел от наплыва дел, а ему хоть бы хны. Сюда же к нему являлись контрагенты, здесь подписывались договоры - все под рюмочку, почтительно и уважительно к людям.
      Под вечер в кафе приходил Потак из почившей "Смены", затем подтягивались и другие клубни. Укос углублялся. Начиналась игра в карамболь.
      В ходе столь ментального существования Прорехов часто ломался пополам прямо на бильярдном столе, и его на шести киях депортировали в галерею "Белый свет", чтобы уложить поперек гостевого дивана. Давликан ставил рядом в качестве ширмы какую-нибудь широкоформатный пейзаж, чтобы спящего было не особенно видно из центра галерейного зала.
      Незаметно для себя Прорехов поселился на работе. Домой он попадал разве что случайно, когда терял бдительность и не успевать подать водителю иных команд. Друзей у него становилось все больше и больше. Он вызвал к себе на работу для собственного почтения одноклассника Пашу Крепышева из Горького Новгорода и однокурсника Юру Цапаева из Вольного Новгорода - чтобы те поняли, как вообще надо жить.
      Находясь в столь уязвимом положении, Прорехов быстро подыссяк. Поддержка дружб требовала прямых затрат. Иногда платить было нечем. Тогда привязанности развязывались, и ситуация заставляла окружать себя все новыми и новыми кругами почитателей, которые относились ко всему всерьез до тех пор, пока не замечали, что этот анекдот уже рассказывался. Через некоторое время Прорехову требовался покой уже в таких количествах, в каких не получалось с вызванными для совместных дел друзьями.
      Душеприказчиком Прорехова стал водитель, преданно сопровождавший его везде и всюду. Из-за большой концентрации в крови виски "Рэд Лэйбл" сам Прорехов уже не мог ездить за рулем.
      Постепенно выяснилось, что пить с удовольствием и без всякого сожаления - это и есть его хобби. В университетской компании, понятное дело, пивали все, но со временем каждый своим путем ретировался к более щадящим дозам. Из всей команды Прорехов был единственным, кто задержался в дасовском детстве. Он не смог перейти от веселого общежитского дебюта к серьезному продолжению. Его давний мандраж по удержанию на плаву общего дела в тяжелые годы подъема так и не перетек в спокойное пользование завоеванной свободой. Прорехов продолжал думать, что он равен самому себе, и квасил по инерции. Почин - в среду в обед, в четверг - продолжение, в пятницу и субботу перигелий, в воскресенье - отход. В понедельник - на работу, сутки - ломка, и - все по кругу до полной одухотворенности.
      Затянувшийся кризис Прорехова приносил окружающим все больше неудобств. Как и всякий пьяница, он концентрировал жизнь других вокруг своей проблемы, заставлял всех носиться с ним, как с младенцем. Ведь это приятно, когда тобой занимаются. Ну, и пусть бы занимались, лишь бы в душу не лезли, мыслил он.
      Первой всерьез всполошилась Ясурова - поскольку была ближе к телу. Не выдержав, она перешла от просьб к ультиматумам и стала требовать от содруга полной спиртовой завязки. Попутно выставлялось пожелание не запускать глаза за пазухи встречных кошелок. Второе шло довеском, так как пережить дамские шалости Прорехова Ясурова была горазда, а вот выносить его бессмысленность в состоянии полного вкоса уже не хватало сил. Одно здесь было причиной, другое поводом. В зависимости от ситуации эти аспекты их совместной жизни менялись местами, что было вполне объяснимо - Прорехов пил, потому что искал счастья на стороне, а искал счастья на стороне, потому что пил.
      - Что ты все дергаешься туда-сюда?! У тебя на меня-то сил нет! сказала Ясурова после очередного загула Прорехова. - Если так будет продолжаться, уйду с концами!
      - Напугали жопу дрелью! - заорал Прорехов на все кафе, прибегнув к семантике локализованного конфликта. Его слегка декорированная натура не выносила совсем уж павильонных подходов к жизни. - На фиг, на фиг мелкими шажками! - стал он выпроваживать ее из кафе домой, чтобы не мешала отдыхать и работать. - Но прежде мне хотелось бы...
      - А мне хотелось бы, чтобы тебе не только хотелось, - сказала она тоже достаточно громко, чтобы все слышали.
      Разум Прорехова закипел - было страшно снимать крышку. Он замахнулся, чтобы ударить Ясурову по месту прошлого жительства, потому что не выносил, когда его прилюдно в чем-то укоряли. Тем более, в таком недостатке, который при правильном позиционировании на людях можно было бы еще долго выдавать за достоинство - как хочу, с тем и живу.
      Она просклоняла его во всех падежах и направилась к выходу.
      В результате объяснения Ясурова действительно ушла. Но не с концами, а с головой. Ушла в бессимптомные покупки и занялась разведением кошек. У нее появился кот Насос, затем кот де Вуар и, наконец, кот Вацек, который повел себя с остальными, как Нижинский. Все животные были тут же облегчены. Так Ясурова отыгралась за неувязки в пробной жизни с человеком. Коты мирно колбасились, поглощая тяжелые мысли хозяйки. Но забота о животных не спасла Ясурову - черты лица ее стали более заостренными, а крылья носа раздулись от бесконечно затянувшегося вздоха по поводу. Вскоре она вовсе уединилась и совсем перестала принимать заваливающегося к ней по пьянке Прорехова.
      - Держите меня семеро! - комментировал Прорехов новое поведение Ясуровой и публично бежал, оставив ее, как невзятую высоту.
      Экстраверт, он жил внешними проявлениями. Внутри себя он в себе не нуждался. Ему было необходимо вызывать интерес в окружающей среде. Самодостаточность у него напрочь отсутствовала. У него не осталось собственного сленга, а обширная чужая цитатность только мешала его внутренней этике обрести статус суверенной субкультуры.
      После скандала с Ясуровой он смотался в какую-то трущобу, чтобы назло всем и в назидание себе вернуться с многоуважаемой там воспитательницей детского сада по имени Рена. Рена Владимовна. Отец ее, откровенный экзот, тонул при исполнении в южных морях. Не успел он, бессознательный, коснуться дна, как его за задницу кусанула мурена. Мариман очнулся и всплыл. Мурена спасла ему жизнь. Когда его многолетний бездетный корабль начал тонуть, родилась девочка и спасла семью от распада. Папа, не просыхая, назвал ее Мурена в память о морфлотовском инцеденте, а когда муть спала, понял, что в горячке поторопился с именем. Девочку стали шепотом кликать Рена, но какой марианский характер прятался за этим именем, оставалось только догадываться. С пробивающейся растительностью и готовностью на все Рена отважно устремилась в новую жизнь. Их брак с Прореховым вступил в силу скоропостижно, через десять дней, как решение суда, поскольку ни одна из сторон не заявила в вышестоящую инстанцию о своем несогласии. Решение суда, решение туда. Свадьбу проехали, потому что костюмы не сходились, а в пуловере неудобно как-то.
      Рена была сплтением цыганских кровей и морских корней. Цветущей и хрустящей, как новый четвертной билет, что вполне соответствовало годам. Возраст нисколько не подпирал эту прекрасную четвертинку уходящего века, но Прорехов понукал ее спешно заняться деторождением, и сам из последних сил был готов броситься в роддом. Скоро у них появился семимесячный сын с врожденным диатезом, неминуемо переходящим в астму. Причиной болезни, как пояснили врачи, было беспробудное пьянство Прорехова, на котором по молодости и по дружбе никто не заострял внимания.
      Рена свернулась в комок, но молча снесла диагноз. Она в одиночку мучалась с ребенком - Прорехов к нему не подходил из-за состояния. Сын был настолько незащищен, что гнойные корки срастались с пеленками. Прорехов заглушал тоску по больному сыну все тем же универсальным способом - квасил.
      По рождении он настоял, чтобы мальчик был назван в его честь. Когда человек понимает, что ему самому до конца не реализоваться в жизни, он скидывает недоделки на фьючерс, давая ему свое имя. Отсюда идут Вячеславы Вячеславовичи, Ильи Ильичи, Сергеи Сергеевичи, Владимиры Владимировичи. В истории зарегистрированы генеалогии, в которых дети именовались по-отцовски до тех пор, пока фамилия не приходила к задуманному результату.
      Рена была из тех дам, которые сами себе задают вопрос, сами на него отвечают, а потом полчаса объясняют, почему ответ был неправильным. В свободное время она рисовала карандашом на салфетках зубы и скелеты. По всем параметрам она устраивала Прорехова, поскольку ничего не требовала - ни любви, ни денег. Просто белки и углеводы. Такое белое безмолвие было по плечу Прорехову. А отвечать за умниц - не его профиль.
      Заходившие в гости по работе Паша Крепыш и Юра Цапа скоро оказались за бортом отношений. Рена отвадила их от визитов. Отделом безопасности холдинга были подобраны причины, по которым парни отправились каждый в свой город. Посмотрели, как живет товарищ из прошлой жизни, и достаточно. А то еще самим захочется. Но на всех здесь не хватит.
      - Хотите анекдот? - говорил им Прорехов на прощание.
      - Уже слышали, - отвечали друзья.
      - Тогда другой, - не отставал Прорехов, понимая, что ремейк в его исполнении засекли. Но толпа, уставшая присутствовать рядом без дела, замолкала.
      После семейной утряски Прорехов глубже погрузился в свою среду. Если раньше алкогольная зависимость - это протозойное заболевание - проявлялась в форме спорадических случаев, то теперь она стала возникать в виде затяжных эпидемических вспышек. Впереди маячила стадия красного опеченения, которая могла легко перейти в кому.
      Зайдя как-то в кафе "Папарацци" вместе с Бурятом и посмотрев на этот микробный пейзаж, губернатор Макаров сказал Прорехову:
      - Может, ты хоть на время тормознешься? Уже на себя не стал похож! Давай-ка, брат, немножко напряжемся.
      - Что ты все наезжаешь? - отмахнулся Прорехов. - То все один выл на эту тему, а теперь ты. Ишь, привычку взяли! Давай лучше сядем, потолкуем... Накануне Прорехов вступил в свежую партию и теперь иронично подтрунивал над старовером Макароном.
      - От твоего систематического толкования у тебя уже давно изо рта печенкой пахнет! - твердо сказал Макарон. - Шел бы домой после работы! Болтаешься здесь, как висячая строка!
      - Не до дома мне! - оправдался Прорехов. - Ты же видишь, я только немного расслаблен - в целом я на работе!
      - И что толку? - продолжал Макарон, понимая, что навлекает на себя весь оставшийся гнев Прорехова. - На работе работают, а ты квасишь без конца!
      - А вот этого не тронь! - щелкнул Прорехов пальцем себе по кадыку и включил отток желчи. - Это мое личное!
      - Никто не спорит, - удерживался Макаров от резких выражений. - То, что у тебя лицо коричневое, как у циррозника, - это твое личное, а то, что ты смертельный договор подписал с почтамтом, - уже наш общий бизнес!
      - Какой договор? - не понял Прорехов.
      - На рассылку газет, - пояснил Макарон. - Извини, что влез не в свое дело. Но знаешь, сколько бы мы платили за доставку одной газеты в день? Сорок три рубля! Да, да, ты подписал такой договор! Тебе подсунули, и ты его подписал! Оборот холдинга в два раза меньше, чем то, что ты намерен отвалить почте!
      - Не может быть! - удивился Прорехов.
      - Может! Вот он - посмотри, - Макаров вынул из папки пробитые степлером листы. - Но он уже недействительный, я успел изъять его из обращения.
      - Я вроде смотрел, - притих Прорехов.
      - Да не смотрел ты ничего! Ты передоверил все подчиненным, а им не до тонкостей!
      - А как же ты засек?
      - Не я засек, - объяснил Макаров. Свой человек на почтамте засек! Позвонил мне на днях знакомый барсучок и все доложил. При правильном подходе, имея на руках такой договор, нас можно было поиметь, как сусликов в отведенные природой сроки! Врубаешься! Ты нас чуть по миру не пустил! Поэтому с водкой давай завязывай!
      - Не могу я! - признался Прорехов. - Ее вкус у меня с губ не сходит! Для меня вечер, если без питья - смысла не имеет!
      - Тогда тебя придется снимать с директоров! - не выдержал Макаров. - Я буду говорить об этом с Артамоновым!
      - Хорошо, я попробую бросить, - согласился Прорехов. - Только не надо на меня давить и не надо меня снимать.
      - И давай без этих своих интрамуральных вплетений! - порекомендовал Макаров, - И еще, присмотри за бухгалтером. Она мимо тебя уже параллельный бизнес сотворила. Заметь, она тебе каждый день говорит: иди в кафе, не беспокойся, я здесь сама справлюсь. Она дает тебе с утра деньги, как ребенку на завтрак, - и ты свободен. И наливает с утра левый толчковый стакан. А пока тебя нет на работе, перекручивает в нужном направлении все имущество и расходные материалы. За время контакта с тобой она заметно поднялась. Я не против, чтобы люди у нас на фирме росли благосостоянием, но у нее это получается лучше всех.
      - Так что мне с ней делать?
      - Ничего, пригласи аудит.
      - Да ты что! Там двойная бухгалтерия!
      - Бухгалтерия двойная, а камера одиночная. Если не наведешь порядок пеняй на себя! Она тебя и сожрет, и подсидит, когда время придет.
      До исчезновения губернатора Макарова у Прорехова, как у директора, не было проблем. Чуть что - поддержка из специального губернаторского Фонда - и сиди не горюй. От таких льгот, пусть даже и завоеванных в честном бою, Прорехов заметно расслабился. Но вот уже полгода доступ к финансовому ресурсу отрезан, и проблемы снова начали заедать. Это не давало Прорехову покоя. Он понимал, что в одиночку ему не вытянуть. Артамонов занимается черт-те где и черт-те чем, какие-то никчемные проекты тянет, а я тут один крутись! До исчезновения губернатора Макарове Прорехов делал вид, что сбавляет питьевые обороты, а когда Макарон пропал, вовсе сошел с рельсов.
      Однажды в кафе "Папарацци" неожиданно для всех присутствующих забрел Фоминат, прямо средь бела дня.
      Прорехов об эту пору вел деловые переговоры с залетным редактором из района. Редактор жаждал перевести свою газету на цвет. Прорехов был неумолим. Не Прорехов, а этакий разхозяйствовавшийся не на шутку субъект, увешанный с головы до пят контрольными пакетами, взятыми в пользование у Артамонова и Макаровна. Редактор плакался, а Прорехов, как жучок типограф, стоял на своей цене, пока клиент не ушел восвояси. Журавлева, ведущая протокол, поставила палочку - сегодня ушел ни с чем пятый по счету человек, с которым не удалось договориться.
      Прорехов заметил Фомината, у которого на лбу бегущей строкой сообщалось, что он здесь не случайно.
      - О! Кого мы видим! Наша уважаемая оппозиция! - приободрил Прорехов давнего знакомого.
      - Да какая уж тут оппозиция!? Просто смотрю, машин у кафе много, скривился Фоминат. - Подумал, может, семинар какой.
      - Семинар, семинар! - обрадовано произнес Прорехов. - У нас всегда семинар! Потому что семинария... Давненько вас тут не стояло!
      - Да, время летит, - вздохнул для контакта Фоминат.
      Усмотрев в положении Прорехова нечто для себя полезное, Фоминат стал подкатывать к нему едва ли не ежедневно. Они играли в карты, как когда-то в природоохранном ведомстве, с той лишь разницей, что в просителях теперь был Фоминат. На спонсора сегодня больше смахивал Прорехов, что ему очень льстило.
      На пике плотного общения Фоминат дал понять, что у него есть разговор с глазу на глаз. Прорехов велел народу очистить кафе.
      - Мне позвонила ваша бухгалтер, - осмотрелся вокруг Фоминат. - Она сказала, что у вас на фирме сложилась такая ситуация, что есть смысл, ну, то есть, скоро у вас должны начаться неувязки с платежами. Поэтому будет лучше, если вы свой бизнес уступите нам за хорошую цену. Она дала нам весь финансовый расклад - и она права. Все ваше хозяйство надо банкротить и выводить на чистую экономическую площадку.
      После долгого уединения с Фоминатом Прорехов отправился к Шарлотте Марковне. Сам он с предложением Фомината согласился сразу. Предложение было и в самом деле серьезным - две трети бизнеса сбываются людям Фомината и Платьева по очень хорошей цене, а доля Артамонова остается незыблемой. При этом Прорехов продолжает работать директором. В результате несложного передела у Артамонова вместо одних партнеров появляются другие - Мошнак и Фоминат. Ничего по сути не меняется, ни у кого ничего не отбирается, лишь перераспределяется таким образом, что в прибытке остаются все стороны. Случай довольно редкий. Гениальное предложение! Как же сам Прорехов раньше до этого не додумался?
      Прорехов не бывал у Шарлотты Марковны с месяц.
      Разговор с ней он начал с повторных соболезнований по поводу исчезновения Макарона. Домашние Владимира Сергеевича выстроились по обстановке - с руками на пупках. Натренировались. Потому что всякий раз, когда являлся очередной соболезнующий с новой сногсшибательной информацией о пропавшем без вести главе семейства, домашние как дураки выстраивались по росту и вытягивались по стойке "смирно". Первой в шеренгу вставала "гуманитарная помощь" - так в семье в шутку величали внепапочного Дастина, потом шла Шарлотта Марковна, за ней тетя Паня и замыкала линию Жабель. Они молча выслушивали новую версию и давились эмоциями.