Тринити

      В завершение встречи в верхах Прорехов с Макароном набрались пива под селедку, напустили полную комнату бензольных колец и пролежали сутки в агрессивной среде. По истечении времени в комнате было обнаружено два обрубка. При них находились личные вещи усопших. Лежащие навзничь товарищи были настолько высказанными, что вошедшие Варшавский с Артамоновым долго не могли придумать, как приступить к реанимации.
      - Да у них тут целый газоносный бассейн! - перекрыл нос Варшавский.
      - Макарона точно не поднять - спит, как рельс, - сказал Варшавский и плюнул, развеивая бытовую завесу.
      - Этого тоже, - сказал Артамонов, перекатывая Прорехова. - Когда не пьет - человек, а напьется - туловище!
      - Их надо отправлять на горно-обогатительный комбинат, - предложил Артур. - Другого способа восстановить я не вижу.
      - Развели тут, понимаешь ли, бытие! - решила запустить скандал Галка, заглянувшая на территорию встречи.
      - Дорогие товарищи, - произнес полумертвый Прорехов, - вы, конечно, будете, смеяться, но нас снова постигла тяжелая утрата. - И он, бесполезно потормошив Макарона и отчаявшись, потянулся к шкапчику.
      - Ну, хорошо, - внезапно заговорил Макарон, тщетно усаживаясь а позу лотоса вверх ногами, - я к вам приеду. Насовсем.
      - Он приедет, - подтвердил Прорехов, пытаясь приподняться на локтях. Я его уболтал.
      - А что ему здесь делать? - спросил Варшавский и, пособив Макарону сесть на стул, начал хулить тенденцию соратников. - Юристов набрали, а чем заниматься дальше, никто не знает! - выпалил он, исследуя, будто лунную поверхность, только что вынутый из кратера палец.
      - Все очень просто, пятачок, - исторг Прорехов горючие пары. - Берем минимальную конфигурацию...
      - И выпускаем газету, - продолжил Артамонов.
      - Вы сойдете с ума, - предрек Макарон, почесав брюшную пурпуру. Затевать нынче свое издание - такая головная боль! - Он достал из-под кровати припасенную специально для пробуждения бутылку самодельного сидра смесь яблочного сока, водки и газировки из сифона. - Между тем в пустыне Кара-Кум существует крутой способ выращивать арбузы. Надрезают стебель саксаула, расщепляют его и вставляют в расселину семечко арбуза. И саксаул начинает качать своим сорокаметровым корнем-насосом влагу для паразита. Арбуз вырастает огромный, как кубометр! Артамонов не даст соврать.
      - Не дам, - подтвердил Артамонов.
      На бутылке сидра Макарон смог лишь приблизительно показать, как корень цедит жидкость сквозь толщу песка.
      - Поэтому будет сподручнее, если всеми фибрами своего чемодана присосаться к существующей газете и провернуть дело изнутри, - продолжил Макарон. - А демократия пусть пока сгущается, пусть нагуливает жир.
      Идея через арбуз была высказана настолько развернуто и метафорично, что с Макароном согласились все, и даже стоявшая в дверях Галка. Чтобы возразить ему вот так же широко и размашисто, а главное - образно, нужно было как минимум на час отложить поход в "Старый чикен", на что никто не отважился.
      - Значит, ты предлагаешь произвести обсеменение других органов печати? - переспросил на свой лад Артамонов.
      - Да, - ответил Макарон. - Именно так.
      - Правильно! - поддержал его Прорехов. - Предложим местным газетам компьютерные услуги. Может, кто и клюнет.
      - Вот это разговор! - присоединился к нему Артамонов. - Что бы мы без тебя делали, аксакал?!
      - И главное, господа, - подвел черту Макарон, - нас не должно покидать чувство локтя, - и, передернув желваками, поставил точку: - Чувство локтя в собственном горле!
      Глава 6
      ПОПЫТКИ ЗАКРЕПИТЬСЯ
      В ИНФОРМАЦИОННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
      Исследование газетных территорий проводилось методом исчерпывания. Иными словами, методом тыка. Простое прочесывание местности ничего хорошего не дало. Пришлось делать вскрышу поверхностного информационного слоя, производя которую сразу напоролись на первого сеянного - все ту же партийную газету "Губернская правда". С ней уже пересекались, но по другому поводу.
      В разгар исторических катаклизмов, когда страна утопала в путчах и население региона жаждало хоть какой-нибудь весточки по существу, редактор "Губернской правды" Асбест Валерьянович Шимингуэй - добрый уставший человек - начинал будто ни в чем не бывало рубить высоким слогом о тереблении льна и еловых балансах. А по выходным, когда жажда правды одолевала массами полностью, Шимингуэй отправлялся за город соблюдать по науке трехпольного земледелия три своих дачных участка - один, полученный от первого секретаря обкома, под озимые культуры, второй, доставшийся от второго секретаря, - под яровые, и третий, выделенный инструктором обкома по печати товарищем Позорькиным, как водится у серьезных колхов - под пар.
      В написании текстов Асбест Валерьянович слыл не новичком. Он неустанно освещал протекание своего бесконечного романа с литературой доперестроечного периода. Ни для кого не было секретом, что его перу принадлежало объемное сочинение "У истоков гряды". На авантитуле книги было указано, что копирайт по наследству не передается. Из произведения не вытекало, кому в своих фитонабросках автор импонирует больше - себе или грядкам.
      Своим именем Шимингуэй был обязан станции Асбест Свердловской области, где был произведен на свет старшиной линейной службы и дежурной по вокзалу. Как говорится, был сыном колхозницы и двух рабочих. В какой-то момент жизни его стали одолевать мухи творчества. Прорезавшиеся сначала молочные - после школы рабочей молодежи, а потом и настоящие - после высшей партийной школы литературные наклонности Асбеста Валерьяновича Шимина спровоцировали нарост на конце first name, с которым фамилия зазвучала краше - Шимингуэй. Такой он взял себе псевдоним. Если у Мошнаковского фамилия от времени и родовых потерь укоротилась до Мошнака, то у пролетария Шимина, напротив, она доросла до мирового уровня.
      Асбест Валерьянович считал себя естествоиспытателем. Он таскался по еланям, любил поторчать по делу на кочке среди топей, пока не снимут спасатели. Ему было в жилу отыскивать укромные уголки, куда не ступала нога Фомината.
      По молодости Шимингуэй придумал неплохой ход - предложил возродить газету, выпуск которой был прерван в годы репрессий. Идея попала в точку всякого рода реабилитации были тогда в большом популяре. Возрожденная газета получилась такой же патриархальной, как и была, в ней публиковались постановления и решения партии. Почти жизнь проработал Асбест Валерианович проработал в своей газете, что было вполне похвальным.
      "Ренталловцы" долго не могли выловить Асбеста Валериановича для первичного разговора - то он был на сессии Верховного Совета СССР, то на охоте.
      Как-то раз, ожидая его, Артамонов, Прорехов и Варшавский курили на крыльце Дома печати на улице имени революционера Важнова. В компанию, под дымок - не будет ли у вас папироски? а спичек? а сколько времени? - втесался некто Неудобин, предпенсионного возраста человек в подпоясанной косоворотке навыпуск. Мученики слова разговорились: то да се, трали-вали пассатижи. Выяснилось, что Неудобин - бывший работник "Губернской правды".
      - Ха! - сказал Прорехов. - Как раз то, что надо!
      - Вот, сужусь с ними, - поведал о себе Неудобин, кивнув головой на окна редакции. - А вы что, на теорию и практику партийной печати?
      - Вроде того, - признался Прорехов. - Асбеста Валериановича не можем отсканировать. То он отпуск догуливает, то в творческой командировке.
      - Ни в какой он не в командировке! - выпалил Неудобин. - На месте он...
      - Секретарша говорит, что нет, - сообщил Артамонов.
      - А вы подойдите под окна его кабинета, - посоветовал Неудобин. - Если оттуда доносятся переливы баяна, значит, он на месте. Его любимое занятие запереться в кабинете и наяривать на баяне.
      - Просто так, без свадьбы? - удивился Прорехов.
      - Вот именно. А зачем вы его вылавливаете? - поинтересовался Неудобин. - Там есть его замша - Ужакова, - подсказал самозваный маклак, Ольга Робертовна. Переговорите с ней. Кстати, на нее я тоже в суд подал.
      - Хотелось бы потолковать с первым лицом, - сказал Артамонов. - На базе этой газеты мы намерены создать нечто современное, компьютеры поставить, объяснил он тонкости момента.
      - Вы что, с ума сошли?! - взбеленился Неудобин. - В этот гадюшник компьютеры!
      Неудобин разнервничался и, как семечки, стал закидывать в себя разные таблетки, вынимая их по очереди то из пузырька, то из упаковки. Потом Неудобин увлек компанию в скверик и, поглядывая на окна редакции, начал живо насаждать слушателям почти детективную эклогу:
      - Вот они в показаниях пишут, что вор был свой. То есть Неудобин. Представляете! Какая наглость! Я работал при пяти редакторах! Все - таланты. И только последний - выродок! Неудобин был вынужден уйти из редакции ошельмованным! - Рассказчик говорил о себе то в первом, то в третьем лице. А в редакции как до его ухода, так и после продолжались кражи-пропажи. Ужакова посеяла сапоги, у Жеребятьевой увели кошелек. Да, я занимал один с ней кабинет. Но ведь мог кто-то зайти в кабинет, кроме меня! В редакции всегда полно проходимцев - Центр занятости на одном этаже. Неудобин обеспеченный человек, работал на Колыме! Кстати, о птичках. Их не удивляет тот факт, что человек, знающий из книг, что отпечатки пальцев остаются на гладких предметах - стекле, полированной мебели, - вдруг заявляет, что отпечатки могут быть обнаружены на кошельке из шершавой кожи! Я давно заметил двойную игру Жеребятьевой и лицемерное поведение Ужаковой!
      По столь изысканным фамилиям - Ужакова, Жеребятьева - можно было подумать, что на первых попавшихся слушателях Неудобиным обкатывается крутая современная пьеса-багатель, где характеры обусловлены не только именами дегероизированных персонажей, но и псевдонимом автора.
      - И тогда мне раскрылся авантюрный характер Асбеста, - продолжал Неудобин свое сказание, чувствуя, что хорошо зацепился за свободные уши "ренталловцев". Похоже, эта повесть никому доселе не зачитывалась в один присест. - Асбест с ложным восторгом замечал в разговоре со мной: какой богатый опыт! таких людей надо беречь! А сам обратился в милицию! Будучи уверенным в бесполезности ментовской операции, я открыто заявил людям в погонах: не удивляйтесь, если на кошельке обнаружат мои отпечатки! Дело в том, что Неудобин обладает сложным характером. В силу сложности жизненного пути. До журналиста кем он только не работал: музыкантом, в театре кукол, инспектором РОНО в Сибири. Давайте будем правдивыми до мелочей - никто никогда не обращался в милицию с просьбой провести обыск на квартире Неудобина... Я сам настоял. Меня возмутила наглость, с которой Ужакова взялась руководить сыском... по телефону! Следователь, осмотрев квартиру, сказал: столько не наворовать! Я взял справку из милиции, что ни в чем не виноват, и подал в суд на Жеребятьеву и Ужакову. Кто-то купил говядину, а в холодильнике оказалась требуха... коллектив был вовлечен в интриги. Все говорили: Ужакова доведет дело до смертельной травли! Вы не знаете Ольгу Робертовну! Третьи молчали: поживем - увидим. Далее события развивались на дачных участках. Обратите внимание - Ольга Робертовна видела, как Неудобин сорвал с грядки Асбеста... морковку. И съел ее, не помыв. Вдумайтесь, сколько смысла - Неудобин ворует у самого Шимингуэя! То есть никаких приличий! А Неудобин непоколебим - с детства приучен есть овощи, исключительно помытые кипятком. Про главную битву на земельном участке скажу: никаких малолетних детей там не было. Просто Ужакова отторчала, как копорка, задом кверху излишек часов, обрела мозговое давление и набросилась на меня со словами: забери заявление!
      Неудобин тек сплошным потоком, словно сосна при подсочке. Как из надрезанного ствола, из него по наклонной зарубке выходила вязкой струей смолистая живица негодования.
      - Газету стряпают случайные в журналистике люди! - продолжал он. Жеребятьева вообще перестала ходить на работу. Я пахал один. То ей голову проломят бокалом, то обострение язвы. Лошадь такая! Разве у нее может быть язва? Она силос переварит! Я понял, что массовкой руководит Асбест. А если выгнать меня, то у всех - повышение по службе.
      Под животный эпос Неудобина быстренько сбегали за "Хванчкарой" и чуть не приняли квалифицированным большинством решение не сотрудничать с Шимингуэем - такой серпентарий эта его редакция! Но уж больно рассказ Неудобина смахивал на тайный план литературного террориста, у которого "посыпался винт". Вспотевшему декламатору пообещали помочь - сходить на очередное заседание суда и освистать ответчиков. Встреча получилась исчерпывающей. Неудобин полез в карман за визиткой, но не нашел. Визиток не оказалось и у слушателей. Мелькнула надежда, что есть возможность расстаться навсегда и бесповоротно.
      Воспользовавшись подсказкой Неудобина, команда выпасла Шимингуэя по баяну.
      Когда вошли в приемную, секретарша нырнула в кабинет Шимингуэя и долго не выходила. Наконец за двойной дверью в последний раз вздохнули меха, инструмент стих, и делегацию попросили войти.
      Шимингуэй даже и не пытался вникнуть в суть предложения. Единственное, что он спросил, как компьютерный комплекс будет стыковаться с линотипом.
      - Никак, - огорчил его Прорехов.
      - Вот видите, возникнут проблемы! - просипел Шимингуэй с придыханием, как дырявые меха.
      - Дело в том, что в случае компьютерной верстки линотип вообще не нужен, - пояснил Прорехов.
      - Вот как? Занятно... - не понял технологического юмора Шимингуэй.
      - По нашей технологии исключается вредный этап - отливка букв из металла, - раскрыл смысл технического сотрудничества Артамонов. - Бич высокой печати - злокачественные опухоли. Почти каждый работник, выходя на пенсию, заболевает раком.
      - Но ведь мы не типография, - заметил Шимингуэй. - У нас нет никакого литья букв.
      - Для вас главное - скорость верстки, - нашел другую точку соприкосновения Артамонов. - В газету будут успевать последние новости. Вы станете свежее.
      - И этот ваш казус с лотереей, - с трудом выдавил Асбест Валерьянович. Одышка доставала его, даже если он никуда не поднимался.
      - Мы могли бы с вами посотрудничать пока что на общественных началах, предложил Артамонов.
      - Эти излишне, - отказался Шимингуэй..
      - Упустите время, - предупредил Прорехов. - Наступит момент, когда будет поздно.
      - Успеем, - сказал Асбест Валерьянович, похрустывая "раковыми шейками", хорошо отбивающими запах спиртного. - Впрочем, я пришлю к вам компетентную комиссию.
      Общий смысл сказанного Шимингуэем легко укладывался в формулировку: "Будете рядом - проходите мимо!"
      Комиссия от Шимингуэя действительно через некоторое время появилась. Ее члены смотрелись однородной мазеобразной массой. Галка продемонстрировала им электронную верстку полос. Сотрудники закивали головами, как умные лошади, и, продолжая кивать, ушли.
      - Здорово! - подытожил Прорехов. - Кажется, им понравилось. Есть контакт!
      - Да, похоже, их это поразило, - согласился Артамонов. - Лица, по крайней мере, окаменели.
      - Значит, можно будет столковаться! - обрадовался Варшавский.
      На следующий день в гости к "ренталловцам" пришла одна только Ужакова.
      - Плотное сотрудничество вряд ли удастся, - передала она промежуточное решение Асбеста Валерьяновича, - но наметить швы можно. Чтобы перенять опыт.
      Одна из точек, по соображению Шимингуэя, трактовалась следующим образом: "Ренталл" выгоняет пленку со шрифтами от малого кегля до великого, а монтажница "Губернской правды" вырезает ножницами понравившиеся буквы и составляет заголовки на свой вкус.
      - Видите ли, Ольга Робертовна, - обратился к ней сам-Артур. У него по ошибке вместо Ольга Робертовна чуть не вырвалось - пятачок. Видите ли, пятачок. - Видите ли, Ольга Робертовна, в памяти компьютера сидит миллион шрифтов и кеглей. Чтобы их выгнать вам напоказ, нужно сидеть месяц. Само по себе это занятие из серии бестолковых.
      - Ну, тогда я пошла, - откланялась Ужакова..
      - Идите, Ольга Робертовна, - сказал ей на прощание Варшавский, добитый бесповоротной тоской по прошлому.
      Никакого родственного скрещивания с "Губернской правдой" не получилось. Компьютерная верстка была освистана и опущена, как поц.
      - Следует отметить, что инбридинг идет тяжело, - признался Артамонов. Реакция пациентов неадекватная. Явная клиника.
      - Я шкурой чувствовал, что не поймут, - признался Варшавский.
      - Один процент интеллигенции, - потряс словарем Прорехов. - Это тебе не хухры-мухры.
      - Н-да, налицо полное неотражение действительности, - сказал Артамонов. - Асбест Валерианович путает "раковые шейки" с раком шейки матки.
      - Бардак, как в коммандитном товариществе! - подытожил диалог Прорехов. - Придется делать над аэродромом еще один круг.
      Газета "Сестра" в "ренталловских" планах захвата не значилась. Обе ее редактрисы - идеолог издания госпожа Изнанкина и суррогатная мать госпожа Флегманова - пришли на поклон сами и незвано. Они прознали, что по городу рыщут частные издатели, скупающие на корню все СМИ, и в первую очередь те, которые дышат на ладан.
      Редактрисы пробились в офис "Ренталла", как два нарыва, объединенные одним мозолистым телом.
      - Спасите нас! - выпалили они прямо с порога и строго предупредили: Если вы не приберете "Сестру" к рукам, нас надолго не хватит!
      - Здесь вам не тут, - сбил им пыл Прорехов.
      - Здесь не хоспис, - пояснил Артамонов.
      - Неужели мы так сильно смахиваем на погост, что именно сюда, к нам, вы пришли умирать? - спросил Прорехов и уселся поудобнее выслушивать ответ.
      Обе дамы имели форму восточных полушарий и топорщились не стыкующимися частями. Как лбами, упирались они друг в друга Африками, рассеченными нулевым меридианом, а с обратной стороны кололи себя в зады иззубренными островами Фиджи. Будучи равноправными хозяйками общественной газеты, Изнанкина и Флегманова безбожно воевали меж собой на страницах. Ведомственные читатели, которым приходилось просматривать "Сестру" по нужде, советовали перед употреблением разрезать газету пополам - иначе текст не познать. Отчасти поэтому цельная "Сестра" не имела никаких перспектив. Проблемы, которые в разной мере мучили повзрослевших за работой редактрис, вообще не трогали остальных женщин региона.
      При ознакомительном контакте с Изнанкиной и Флегмой - так Флегманову звали близкие - дальше обмена мнениями на бытовую тематику у "Ренталла" дело не пошло.
      - Посулов давать не будем, - сказал в результате Артамонов. - Покупать вашу редакцию нам нет мотива. Вы не стоите ни гроша. У вас нет ни помещений, ничего.
      - Зато есть торговая марка! - не постеснялась Изнанкина.
      - Она не раскручена, - сказал Прорехов. - С ней придется работать, как с нулевой.
      - И еще есть мы! - воззвала Флегма.
      - Вас уже не раскрутить, - справедливо отметил Артамонов.
      - Неужели с нас вообще ничего нельзя заполучить? - спросила Изнанкина.
      - Разве что шанс изрядно потратиться, - сказал Варшавский.
      Через некоторое время вышел в свет поминальный номер "Сестры", и больше женские краски в регионе никто не сгущал. Молодые издатели были у редактрис последней надеждой.
      Прекрасная половина области легко пережила крах феминистской газеты, хотя во время переговоров обе барышни - кормило и забрало "Сестры" убедительно доказывали, что если единственное в городе женское издание не спасти, то все дамы региона запутаются в жизни, побросают семьи, станут поголовно лесбиянками, уйдут в монастыри, поотпускают усы и баки, переполнят дома терпимости, попадут в женские колонии, поскольку, кроме как на страницах "Сестры", им больше негде познакомиться с партнером, поделиться своими переживаниями, достижениями, мужьями, счастьем, муками и адюльтером.
      Изнанкиной и Флегмановой пришлось пойти работать в заводские многотиражки.
      Следующим за партийной газетой шло комсомольско-молодежное издание "Смена".
      Затея Варшавского выйти на нее с офертой по телефону провалилась главный редактор без распальцовки ничего не понял. Кое-как сговорились насчет того, что редактор устроит ознакомительный прием, после которого будут проведены деловые переговоры в несколько раутов.
      "Смена" была изданием, которое открыто заигрывало с демократией. Сотрудники газеты ютились в подвале явно не от жиру. Помещение редакции старинный флигелек - сдавалось "Товариществу трезвенников" - аббревиатура "ТТ" - с целью иметь хоть какие-то деньги. По численности общество непития превосходило редакцию. Зашитые амбалы из товарищества под началом председателя общества Завязьева и под надзором наркологов сутками играли в "Монополию". Напряжение их ломки явно передавалось работникам редакции, которые не выдерживали мучений соседей и ежедневно срывались вместо них. Плату за аренду редакционных помещений трезвенники вносили нерегулярно, поэтому "Смена" выходила с такой периодичностью, с какой у иных читателей возникала потребность устелить бумагой мусорное ведро, поскольку целлофановых пакетов для этих целей в обиходе населения пока что не имелось.
      Суровые будни "молодежки" отслеживал подстриженный в скобку главный редактор Фаддей по прозванию Одноклассник. Он всюду опирался на своих однокашников. Дальше этого круга он соваться боялся. Он не мог находиться и что-либо делать в чужой среде. И тем более не мог создавать новую среду. Он занимался своего рода духовным инцестом.
      При Фаддее газета "Смена" превратилась из органа в эротический дайджест. Все номера газеты открывались одним и тем же маргинальным коллажом: обезображенное высокой печатью голое черно-белое человеческое тело, подпертое обломком городского пейзажа. Натура для обложки заимствовалась из западных журналов, а текстура была самопальной - сочинял ее сам Фаддей. Слова из него выскакивали, как из комментаторской кабины, озабоченно и с комсомольским задором. Они сразу вступали в противоречие со всем остальным на полосе, отчего потребительский спрос на газету устремлялся к нулю.
      Фаддей принял делегацию частных издателей сдержанно, улыбнувшись одними коренными зубами. Гости успели заметить, что он предпочитал металлокерамику. При разговоре он имел привычку зажимать нос средним и указательным пальцами. Получалась сизая фига. Угнувшись и ведя разговор себе под мышку, Фаддей думал, что собеседник не видит фиги. Но собеседник как раз ее одну и видел. От вечной зажатости нос Фаддея стал походить на чернослив.
      - Наслышан про вас, премного наслышан! - начал Фаддей. - Ходят по городу трое молодых людей и скупают газеты.
      - Уже четверо, - поправил Прорехов. - К нам вчера подъехал Макарон. Но он отсыпается с собакой.
      - С собакой? - напрягся Фаддей.
      - Да, - сказал Артамонов. - Он подтянется чуть позже.
      Количество олигархов сбило Фаддея с толку.
      - "Ренталл", насколько я помню, - попытался он прийти в себя и, чтобы показать осведомленность в языках, сделал вольный перевод идиомы "Rent all". - Арендуем все! Я правильно понял? И что же вы хотите взять в аренду у нас?
      - Нет, вы нас неверно поняли, - поправил его Артамонов. - "Ренталл" переводится как "все схвачено".
      - И тем не менее премного наслышан...
      - Нет, это мы о вас премного наслышаны! - перешел в наступление Артамонов. - Ссорятся с учредителями, остаются без денег, а жить хочется...
      - Гм... - откашлялся Фаддей.
      - Но это - детали, - изготовился к открытому признанию Артамонов. Вообще, мы планируем из кого-нибудь в регионе сделать что-нибудь удобоваримое.
      - Вот как, - не скрыл любопытства Фаддей.
      - И не только на русском, - похвалился Прорехов, - но и на немецком, английском, французском...
      - А на карельском? - спросил Фаддей оживленно. - Не планируете?
      - Откровенно говоря, не думали, - переглянулся с коллегами Прорехов. Вот на китайском, может быть...
      - Мы демократы, - неожиданно объявил Фаддей. - У нас нет денег, но мы единственная газета, которая не опубликовала обращение ГКЧП!
      - А зря, - посожалел Прорехов. - Среди обнаженной натуры оно бы неплохо смотрелось.
      - Это наша позиция, - спозиционировал себя на газетном рынке Фаддей. Мы работаем вне политики.
      - В таком случае вы можете прославиться, - посулил Артамонов.
      - В смысле? - полюбопытствовал Фаддей.
      - Если мы договоримся, - объяснил Артамонов, - то впервые в истории страны комсомольскую газету будет издавать частная структура.
      - Мы это переживем, - успокоил гостей Фаддей, - мы демократы, у нас очень подвижный коллектив.
      - То есть демшиза? - спросил Прорехов.
      - Что такое "демшиза"? - встречно спросил Фаддей.
      - Демократы, вышедшие, по мнению оппонентов, за конституционное поле гармонии, - ответил Прорехов.
      - А вы не могли бы показать Устав газеты? - попросил Варшавский, не откладывая до очередной стыковки. - Интересно посмотреть на вас, как на документ.
      - Устав? - переспросил Фаддей.
      - Ну да, - попытался на пальцах показать Варшавский то, что ему требуется, - или учредительный договор. Все равно. Нидворай велел нам принести копию для юридического анализа.
      - Нидворай? - спросил Фаддей.
      - Да, наш юрист - Николай Иванович Нидворай.
      - А-а, тогда нет вопросов, - сказал Фаддей и полез в шкаф. Оттуда хлынула лавина бутылок и заполнила комнату по колено. - Здесь, похоже, Устава нет... Помнится, я видел его в бухгалтерии. А деньги у вас есть?
      - Нет, - сказал Артамонов. - Но мы умеем их зарабатывать.
      - Вы полагаете оформить отношения надолго, - полюбопытствовал Фаддей, или вам нужна временная пристежка к кому-то? На период выборов...
      - Мы намерены заключить долгосрочный издательский договор, - продолжил пробную дискуссию Артамонов. - Лет эдак на сорок девять. Как у взрослых.
      - А потом уволите всех, кто не понравится, - догадался вошедший на шумок заместитель редактора и одновременно завотделом культуры Кинолог. Невзрачный человек в историческом одеянии.
      - Вполне может быть, - признался Артамонов. - Но такой цели мы не ставим. Наша цель, я повторюсь, сделать приличной хотя бы одну газету в регионе.
      - А что это значит - "приличной"? - попросил уточнить Фаддей.
      - Ну, чтобы газету читали, - сообщил прописные истины Артамонов, чтобы рос тираж.
      - Да, тираж - это наша самая больная панацея, - пожаловался заглянувший на огонек фотокор газеты товарищ Шерипо в солнцезащитных очках.
      - А какой у вас тираж? - спросил Прорехов. - Только честно.
      - Три тысячи, - сообщил заглянувший просто так спортивный обозреватель Потак, который для цельности образа посещал работу в тренировочном костюме и сланцах. - Три тысячи или около того, - повторил он.
      - Вы нас неправильно дезинформируете, - поправил его Прорехов, - тираж у вас меньше. Это число, близкое к кончине.
      Переговоры со "Сменой" велись в режиме консультаций и в формате "большой восьмерки" - трое со стороны издателей и пятеро - от газеты. Артамонов, Прорехов и Макарон против Фаддея, Кинолога, Шерипо, Потака и Завязьева, который представлял сторонних и независимых наблюдателей. Период узнавания длился недолго. Пустота расчетного счета "Смены" не замедлила сказаться на скорости взаимопонимания. Чтобы соблюсти политес, "Ренталл" снял кабину в "Старом чикене" и склонил коренной народ "Смены" к неформальному общению. По такому случаю в подвальчике были плотно сдвинуты два стола и накрыты моющейся скатертью.
      Путем встреч, усиленно обставленных исходящим реквизитом, стороны вырабатывали форму сближения. Фотокор Шерипо учуял, что из всех доброжелателей именно Прорехов наиболее сведущ в подборе "мази", и попросил его председательствовать на решающем толковище.
      Как потомственная ворожея, Прорехов впроброс прошелся по безутешному будущему "Смены", которое наступит, если Фаддей со товарищи не передаст газету в перспективные руки. Далее Прорехов расписал, как пореформенная "Смена" обретет вторую жизнь и с компьютерной версткой наперевес взовьется над всей остальной местной прессой, потом приспустится в народ, к читателю, прижмет к груди тысячи новых подписчиков, и те, счастливые и информированные, заплачут навзрыд.
      "Сменовцы" сломя голову слушали Прорехова, который завершил свое выступление очень завлекательно:
      - Деньги от рекламы и продаж потекут рекой!
      - А если договоренность не будет достигнута? - спросил Шерипо на всякий случай.
      - Тогда... не обессудьте, - завершил безотвальную обработку Артамонов. Манера говорить у него, как известно, была абразивной, а переговорные методы самые обычные - пиявки, воды, кровопускание...
      Музыка в "Старом чикене" была приглушена.
      Взяв тайм-аут, чтобы осмыслить предложение, "сменщики" потягивали растворимый суп дня из пластиковых стаканчиков. Официант по первому зову обносил желающих куриными окорочками и излюбленными напитками из-под полы. От остальных посетителей "Старого чикена" "сменщиков" отличали вялый слог и сморщенные землистые лица, которые походили на ассорти из сухофруктов.
      Шерипо пил без закуси. Три дня назад он объявил голодовку - Фаддей мурыжил его с очередью на казенную квартиру.
      Со стороны редакции - в смысле произнесения самих предложений переговоры велись по очереди то Кинологом, то Фаддеем. Решающее слово оставалось за тем из них, кто на момент ответа был в состоянии говорить, а не тщился удержать лицо над курганом трубчатых костей от кур.
      Добиться от "Смены" чего-то конкретного долго не удавалось.
      - Мы хотели бы получить откат, - наконец-то намекнул Кинолог.
      - Сбей пепел, паренек, - притормозил его Артамонов. - Какой, к черту, откат?! Это если б вы нас покупали...
      - Но хоть что-то мы должны получить лично? - не удержался Потак.
      - Я вижу, вы вообще поплыли! - лечил пациентов Артамонов. - Издание не ваше, оно принадлежит общественной организации!
      - Но какой нам тогда смысл? - пожимал плечами тугоплавкий Фаддей.
      - Газета станет краше, - увещевал Артамонов, теряясь в последних аргументах.
      - А на кой ляд она нам сперлась, красивая?! - заявил Кинолог, закуривая сигарету Прорехова. - Нам и такая нравится.