Графиня де Шарни. В двух томах - Графиня Де Шарни

      – Ax, черт! И правда! – подтвердил он, засунув палец в отверстие от пули. Хорошо сработано, папаша Клуи. Хоть вы, господин Бийо, и неплохо стреляете, но вы не сможете так же точно попасть в зайца.
      – Ерунда! Ведь зверь, в которого я собираюсь стрелять, в двадцать раз больше зайца, и я надеюсь, что не промахнусь.
      – Но волк… – начал было Питу. – А разве у нас в кантоне уже появились волки? Странно, неужели в этом году до снега…
      – Да, странно, однако это так.
      – Вы в этом уверены, господин Бийо?
      – Совершенно уверен, – отвечал Бийо, взглянув разом на Питу и на Катрин, что было нетрудно, потому что они сидели рядом. – Пастух видел волка нынче утром.
      – Где? – доверчиво спросил Питу.
      – На дороге из Парижа в Бурсон, неподалеку от лесосеки Ивор.
      – А-а, – молвил Питу, взглядывая то на Бийо, то на Катрин.
      – Да, – по-прежнему невозмутимо продолжал Бийо. – Его уже видели в прошлом году и предупредили меня; потом он пропал, и все подумали, было, что навсегда, но…
      – Но?.. – переспросил Питу.
      –..Но он, похоже, вернулся, – продолжал Бийо, – и опять собирается сунуться на ферму. Вот почему я и попросил папашу Клуи почистить мое ружье и отлить пули.
      Слушать дальше оказалось Катрин не по силам. Она придушенно вскрикнула, поднялась и, пошатываясь, направилась к двери.
      Ничего не понимая, но чувствуя беспокойство, Питу тоже встал и, видя, что Катрин едва держится на ногах, бросился ей на выручку.
      Бийо бросил гневный взгляд в сторону двери, но на открытом лице Питу слишком ясно было написано удивление, чтобы он мог его заподозрить в пособничестве Катрин.
      Не заботясь более ни о Питу, ни о дочери, он продолжал:
      – Так вы говорите, папаша Клуи, что для большей верности хорошо бы обернуть пули в клочок промасленной кожи?
      До слуха Питу долетел этот вопрос, но ответа он не услышал: выйдя в кухню, где он наконец догнал Катрин, он почувствовал, как девушка падает ему на руки.
      – Да что с вами такое? Боже мой! Что с вами?! J – в ужасе вскричал Питу.
      – Неужто вы не понимаете? Он знает, что Изидор вернулся нынче утром в Бурсон; он хочет его убить, если тот подойдет к ферме.
      В это время дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился Бийо.
      – Дорогой Питу! – не допускавшим возражений тоном начал он. – Если ты действительно пришел за кроликами папаши Лаженеса, мне кажется, тебе пора отправляться ставить силки. Как ты понимаешь, скоро совсем стемнеет, и ты ничего не увидишь.
      – Да, господин Бийо, – согласился Питу, взглянув на Бийо и переведя взгляд на Катрин. – Я именно за этим пришел, клянусь вам.
      – Так что же?
      – Ну, я пошел, господин Бийо. Он вышел во двор, а Катрин в слезах возвратилась в свою комнату и заперла за собой дверь на засов.
      – Да, – пробормотал Бийо, – да, можешь запираться, несчастная! Я-то сяду в засаду с другой стороны!

Глава 28.
БЕГ ВЗАПУСКИ

      Питу вышел с фермы в полной растерянности. Только благодаря тому, что он услышал от Катрин, он прозрел, но это знание его ослепило.
      Питу знал то, что хотел знать, и даже более того.
      Он знал, что виконт Изидор де Шарни прибыл утром в Бурсон и что если он попробует повидаться с Катрин, ему угрожает пуля.
      В самом деле, сомнений быть не могло: иносказание Бийо стало ему понятно после короткого разговора с Катрин: волк, виденный в прошлом году неподалеку от овчарни и, как казалось, исчезнувший навсегда, однако вновь появившийся в то утро у лесосеки Ивор на дороге из Парижа в Бурсон, оказался виконтом Изидором де Шарни.
      Это ради него было вычищено ружье, ради него были отлиты пули.
      Как видно, дело принимало нешуточный оборот.
      Питу мог при случае померяться силой со львом, но в то же время был осторожен, как змея. Достигнув сознательного возраста, он безнаказанно обманывал сельских полицейских, опустошая перед самым их носом фруктовые сады; он мог прокрасться вслед за лесничим и поставить в его угодьях намазанные клеем ветки для ловли птиц и силки. Вот где он научился хорошенько все взвешивать, а потом принимать мгновенные решения, и это помогало ему в случае опасности выпутаться с наименьшими потерями. На сей раз, как и раньше, он призвал на помощь смекалку и поспешил в лес, расположенный в восьмидесяти футах от фермы.
      Лес этот густой, и в нем нетрудно остаться незамеченным, можно подумать обо всем без помех.
      В этом случае Питу, как видят читатели, нарушил привычный ход вещей, сообразуясь с тем, что первым пришло ему в голову и не обдумав всего основательно.
      Однако доверившись инстинкту, Питу почувствовал, что ему надо спешить. И самым неотложным делом было найти убежище.
      Он направился в лес с таким непринужденным видом, будто голова его вовсе не трещала от переполнявших ее противоречивых мыслей. Когда он добрался до опушки, у него хватило сил, чтобы не оглянуться назад.
      Впрочем, как только он высчитал, что с фермы его не видно, он наклонился, будто для того, чтобы закатать гетру, а сам посмотрел меж ног вдаль.
      Казалось, ничто не предвещало опасности.
      Убедившись в этом, Питу снова принял вертикальное положение и одним прыжком очутился в лесу.
      Лес был родной стихией Питу.
      Там он был у себя дома, там он был свободен, там он был королем.
      Он был ловок, как белка; хитер, как лисица; он так же, как волк, хорошо видел в темноте.
      Однако в этот час ему не нужны были ни ловкость, ни хитрость, ни способность видеть в ночи.
      Питу необходимо было лишь пробежать по диагонали лес, в который он углубился, и выбраться на лесную опушку в том месте, где лес ближе всего подходил к ферме.
      С расстояния в шестьдесят или семьдесят футов Питу мог бы наблюдать за событиями; с этого расстояния он мог противостоять кому угодно, кто мог передвигаться или нападать, имея для этого только руки и ноги.
      Само собою разумеется, что Питу совсем иначе готовился встретить всадника: впрочем, вряд ли нашелся бы хоть один такой, который мог бы проехать хотя бы сотню футов в лесу тем же путем, какой проделал Питу.
      Питу растянулся во весь рост в молодой поросли, оперевшись головой на два сросшихся у основания дерева, и глубоко задумался.
      Он размышлял о том, что обязан сделать все, что в его силах, чтобы помешать папаше Бийо привести в исполнение задуманную им страшную месть.
      Первое, что пришло Питу в голову, – бежать в Бурсон и предупредить г-на Изидора об ожидавшей его опасности, если он отважится приблизиться к ферме.
      Однако почти тотчас же ему на ум пришли два возражения.
      Во-первых, Катрин его об этом не просила.
      Во-вторых, опасность могла бы не остановить г-на Изидора.
      И потом, разве Питу мог быть уверен в том, что виконт, намеревавшийся, по всей видимости, остаться незамеченным, войдет по большой дороге, а не по какой-нибудь узкой тропочке, проторенной дровосеками и лесниками?
      Кроме того, отправившись на поиски Изидора, Питу пришлось бы оставить Катрин, а Питу, все взвесив, пришел к выводу, что ему было бы неприятно, если бы с виконтом случилось несчастье, «о если бы несчастье произошло с Катрин, он был бы в полном отчаянии.
      Он решил, что самое разумное – оставаться на месте и действовать во обстоятельствам.
      В ожидании событий он не сводил с фермы неподвижного горящего взора, словно тигр, выслеживающий добычу.
      Перво-наперво оттуда вышел папаша Клуи.
      Питу увидел, как он попрощался у ворот с Бийо, заковылял вдоль забора и вскоре исчез в направлении Виллер-Котре: ему нужно было пройти через городишко или обогнуть его, чтобы добраться до своей лачуги, расположенной в полутора милях от Писле.
      В то время, когда он выходил, начинало смеркаться.
      Так как папаша Клуи был всего-навсего второстепенным персонажем, чем-то вроде статиста в разыгрывавшейся драме, Питу не обратил на него особого внимания; он для очистки совести проследил за ним глазами до тех пор, пока тот не скрылся за углом забора, и перевел взгляд на ворота и окна.
      Спустя мгновение в одном из окон зажегся свет: это было окно в комнате Бийо.
      С того места, где был Питу, комната была отлично видна. Питу разглядел, как Бийо, войдя к себе, зарядил ружье со всеми предосторожностями, о которых говорил папаша Клуи.
      Тем временем сумерки сгустились.
      Зарядив ружье, Бийо погасил свет и прикрыл ставни таким образом, что между ними осталась щель; через нее он мог наблюдать за происходящим.
      Из окна Бийо, расположенного во втором этаже, не было видно находившегося в первом этаже окна Катрин из-за выступа в стене, о котором мы, кажется, уже упоминали. Однако оттуда открывался прекрасный вид на дорогу из Бурсона, а также на лес, занимавший пространство между горой Ферте-Милон и лесосекой Ивор.
      Если бы Катрин вылезла через окно и попыталась пробраться в лес, Бийо мог бы ее увидеть в ту минуту, когда она попала бы в поле его зрения; однако ночь становилась все непрогляднее, и Бийо разобрал бы, что перед ним женщина, но вряд ли с уверенностью мог бы утверждать, что это Катрин, а не кто-нибудь еще.
      Мы заранее делаем все эти оговорки, потому что именно так думал Питу.
      Питу совершенно не сомневался в том, что, когда ночь окончательно спустится на землю, Катрин попытается выбраться, чтобы предупредить Изидора.
      Продолжая краем глаза следить за окном Бийо, он перевел взгляд на окно Катрин.
      Питу не ошибся. Когда темнота показалась девушке достаточно непроницаемой, Питу, для которого, как мы уже сказали, ночи не существовало, увидел, что ставень Катрин медленно отворяется; потом она перешагнула через подоконник, прикрыла ставень и скользнула вдоль стены.
      Девушке ничто не угрожало до тех пор, пока она следовала этим путем; и предположив, что ей необходимо было добраться до Виллер-Котре, можно было с уверенностью утверждать, что она доберется туда незамеченной. Если же, напротив, она двинулась бы к Бурсону, она неизменно попала бы в поле зрения отца.
      Дойдя до угла, она постояла некоторое время в нерешительности, и у Питу появилась надежда, что она пойдет в Виллер-Котре, а не в Бурсон. Но вдруг, отбросив сомнения, она, пригибаясь, перебежала дорогу и устремилась по небольшой тропинке, ведшей к лесу и через четверть мили выходящей на дорогу в Бурсон.
      Тропинка кончалась на небольшом, перекрестке, – носившем название Бур-Фонтен.
      Когда Катрин оказалась на этой тропинке, избранный, ею путь и ее намерения стали столь очевидны для Питу, что он перестал смотреть в ее сторону и поспешил перевести взгляд на приотворенные ставни, через которые, как сквозь крепостную бойницу, Бийо не спускал глаз с леса.
      Вся территория, находившаяся в поле зрения Бийо, была совершенно безлюдна, не считая пастуха, ставившего загон для скота.
      Как только Катрин ступила на эту территорию, то, несмотря на скрывавшую ее черную накидку, она не могла не привлечь к себе проницательного взгляда фермера.
      Питу увидел, как ставни приотворились и в окне показалась голова Бийо. На минуту он застыл в неподвижности, пристально вглядываясь, будто не доверяя в темноте своим глазам. Однако собаки пастуха, бросившиеся было вдогонку за этой тенью и несколько раз тявкнувшие, вскоре вернулись к хозяину. У Бийо не осталось сомнений в том, что это Катрин.
      Подбежав к ней, собаки ее узнали, а узнав, перестали лаять.
      Само собой разумеется, что все происходившее было до такой степени понятно Питу, будто он заранее знал все, что должно было случиться.
      Он ждал, когда захлопнутся ставни в комнате Бийо и распахнутся ворота.
      И действительно, спустя несколько минут дверь отворилась, и в то время, как Катрин была уже на лесной опушке, Бийо с ружьем на плече шагнул через порог и большими шагами направился к лесу по дороге на Бурсон; на нее через четверть мили выходила тропинка, по которой шагала Катрин.
      Питу не должен был терять ни минуты, иначе через десять минут девушка могла лицом к лицу столкнуться со своим отцом!
      Вот что понял Питу.
      Он вскочил, бросился сквозь лесную поросль, как испуганный козленок, и побежал напрямик через лес в направлении, противоположном тому, которое он избрал в первый раз. Он выскочил на тропинку и услышал торопливые шаги и сбивчивое дыхание девушки.
      Питу притаился за стволом дуба.
      Спустя несколько мгновений Катрин была в двух шагах от этого дуба.
      Питу вышел из укрытия, преградил девушке путь и поспешил назвать свое имя.
      Он решил, что необходимо все это проделать, чтобы Катрин не слишком испугалась.
      Она едва слышно вскрикнула и затрепетала от пережитого волнения.
      – Вы.., здесь, господин Питу!.. Что вам угодно? – спросила она.
      – Ни шагу больше, небом заклинаю вас, мадмуазель! – взмолился Питу.
      – Почему же?
      – Потому что ваш отец знает, что вы вышли из дому; он идет по дороге на Бурсон, прихватив с собой ружье; он поджидает вас на перекрестке Бур-Фонтен.
      – А как же он, он!.. – потерявшись от страха, пролепетала Катрин. – Его, стало быть, никто не предупредит? И она рванулась вперед, вознамерившись продолжать путь.
      – Разве будет лучше, если вас перехватит отец? – возразил Питу.
      – Что же делать?
      – Возвращайтесь назад, мадмуазель Катрин, ступайте в свою комнату; я буду ждать в засаде неподалеку от вашего окна и, когда увижу господина Изидора, предупрежу его.
      – Вы сделаете это, дорогой господин Питу?
      – Ради вас я готов на все, мадмуазель Катрин! Ведь я так люблю вас!
      Катрин пожала ему руки. Подумав с минуту, она проговорила:
      – Да, вы правы, отведите меня домой.
      Ноги у нее подкашивались; она взяла Питу под руку, и они направились к ферме.
      Десять минут спустя Катрин незамеченной вернулась к себе и притворила окно, а Питу указал ей на ивы, среди которых он собирался затаиться в ожидании Изидора.

Глава 29.
ЗАСАДА НА ВОЛКА

      За ивами, росшими на пригорке в двух десятках шагов от окна Катрин, проходил ров, в котором на глубине семи или восьми футов журчала вода.
      Этот ручеек, протекавший вдоль дороги, скрывался то там, то здесь в тени ив, похожих на те, за которыми прятался Питу; они напоминали в темноте карликов с растрепанными огромными головами на чахлом теле.
      В дупле крайнего из этих деревьев Питу и оставлял каждое утро письма для Катрин, а та забирала их, улучив минутку, когда ее отец уходил из дому.
      И Питу и Катрин действовали с такой предосторожностью, что тайна не могла открыться с этой стороны. Это была чистая случайность, что пастух с фермы встретил утром на дороге Изидора и, не придавая этому значения, рассказал о возвращении виконта. Эта встреча пастуха с виконтом в пять часов утра показалась Вийо крайне подозрительной. Со времени своего возвращения из Парижа, со времени болезни Катрин, с той поры, как доктор Рейналь запретил ему входить в комнату больной, пока она бредила, он уверился в том, что виконт де Шарни был любовником его дочери. Будучи уверен, что виконт де Шарни никогда не женится на Катрин, он не видел в этой связи ничего, кроме бесчестья. Вот почему он решил смыть позор кровью.
      Вот почему все описанные нами подробности, которые могли бы показаться несведущему человеку незначительными, представлялись Катрин столь страшными, а когда Катрин поделилась своими соображениями с Питу, он вполне разделил с ней ее опасения.
      Догадываясь о намерениях отца, Катрин предприняла попытку противостоять им, предупредив Изидора о грозившей ему опасности. К счастью, ее остановил Питу, потому что вместо Изидора она встретила бы на своем пути отца.
      Она слишком хорошо знала ужасный характер отца, чтобы и не пытаться его уговорить. Это лишь ускорило бы развязку, только и всего; она бы вызвала бурю вместо того, чтобы ее отвести.
      Она же стремилась к тому, чтобы помешать столкновению между ее возлюбленным и отцом.
      Ах, как горячо она в этот момент желала, чтобы отсутствие возлюбленного, из-за которого она чуть было не лишилась жизни, продлилось бы еще хоть немного! Она благословила бы голос, который бы ей сказал: «Он уехал!» – даже если бы голос прибавил: «Навсегда!» Питу понимал это так же хорошо, как Катрин; вот почему он предложил ей себя в качестве посредника. Придет виконт пешком или прискачет верхом, Питу надеялся увидеть или услышать его вовремя, броситься ему навстречу, в двух словах обрисовать положение и уговорить бежать, пообещав на следующий день передать от Катрин весточку.
      Питу так крепко прижимался к иве, словно сроднился с деревьями, среди которых он прятался, призвав на помощь все чувства, необходимые ночью как на открытом месте, так и в лесу, чтобы разглядеть тень или уловить малейший звук.
      Вдруг ему почудились шаги; они раздались у него за спиной со стороны леса. Человек шел неровно, спотыкаясь о борозды. Шаги показались Питу чересчур тяжелыми для молодого элегантного виконта. Он медленно и неслышно обошел вокруг дерева и в тридцати футах от себя разглядел фермера с ружьем на плече.
      Как и предвидел Питу, тот караулил на перекрестке Бур-Фонтен; однако, видя, что на тропинке никто так и не появился, он подумал, что ошибся, и теперь возвращался в засаду, как он и предупреждал, под окно к Катрин, убежденный в том, что именно через это окно виконт де Шарни попытается к ней пробраться.
      К несчастью, случай пожелал, чтобы он выбрал для засады те же ивы, в которых прятался Питу.
      Питу разгадал намерения фермера. Не ему было оспаривать место. Он скатился с пригорка и исчез в канаве, спрятав голову среди размытых водой корней ивы, к которой привалился плечом Бийо.
      К счастью, поднялся ветер, иначе Бийо непременно бы услышал, как отчаянно стучит сердце Питу.
      К чести нашего героя следует заметить, что его беспокоила не столько угрожавшая ему опасность, сколько приводила в отчаяние невозможность исполнить данное Катрин обещание.
      Что она подумает о Питу, если г-н Шарни придет и с ним случится несчастье?
      Вероятно, подумает, что он ее предал. Питу предпочел бы скорее умереть, нежели допустить мысль о том, что Катрин поверит в его предательство.
      Но ему не оставалось ничего иного, как притаиться там, где он находился: малейший шорох мог его выдать.
      Так прошло четверть часа; ничто не нарушало ночной покой. Питу тешил себя надеждой, что виконт задержится, а Бийо надоест ждать, и, усомнившись в том, что виконт вообще придет, фермер вернется домой.
      Вдруг Питу, оказавшийся в силу обстоятельств прижатым к земле, услышал конский топот. Если он не ошибался и это был действительно конь, он, должно быть, скакал по той самой тропинке, которая вела из леса.
      Вскоре у него не осталось сомнений, что это был конь. Он пересек дорогу футах в шестидесяти от пригорка, поросшего ивами, и копыта зацокали по щебенке, а когда конь наскочил подковой на большой камень, посыпались искры.
      Питу увидел, как фермер пригнулся у него над головой, вглядываясь в темноту.
      Однако ночь была настолько темная, что даже глаза Питу, привыкшие видеть в потемках, различили только тень, мотнувшуюся через дорогу и исчезнувшую за углом каменного забора фермы.
      Питу ни на минуту не усомнился в том, что это Изидор, но он понадеялся на то, что виконт изберет другой путь, нежели окно, для того чтобы пробраться на ферму.
      Бийо тоже было так подумал, потому что у него вырвалось ругательство.
      Минут десять протекло в пугающей тишине.
      Спустя десять минут Питу, приглядевшись, заметил на углу забора человеческую фигуру.
      Привязав коня к дереву, всадник возвращался назад пешком.
      Темнота была такая непроницаемая, что у Питу появилась надежда, что Бийо не заметит эту тень или увидит ее слишком поздно.
      Он заблуждался: Бийо ее увидел; Питу услышал, как фермер дважды сухо щелкнул собачками, заряжая ружье.
      Человек, пробиравшийся вдоль стены, тоже, несомненно, услышал этот звук, который не мог обмануть слух охотника. Он остановился, вглядываясь в ночную мглу, однако различить что-либо было невозможно.
      В это мгновение Питу увидел, как Бийо поднял ружье; однако с такого расстояния фермер мог бы промахнуться или угодить не туда. Вскинув было ружье, Бийо опустил его.
      Тень снова заскользила вдоль стены.
      Она заметно приближалась к окну Катрин.
      На сей раз Питу услышал, как забилось сердце Бийо.
      Питу спрашивал себя, что он может сделать, как ему предупредить несчастного молодого человека, каким образом его спасти.
      Но ничего не приходило ему на ум. От отчаяния он вцепился руками в волосы!
      Он увидел, как ружье снова поднимается и опять опускается.
      Жертва была пена слишком далеко.
      Прошло не больше минуты. За это время молодой человек прошел двадцать футов, отделявших его от окна.
      Подойдя к окошку, он тихонько стукнул три раза с равными промежутками.
      На сей раз сомнений быть не могло: это был условный знак любовника.
      Ружье поднялось в третий раз, а Катрин тем временем, услыхав условный стук, приотворила окно.
      Питу, задыхаясь, скорее почувствовал, как сработала в ружье пружина. Раздался щелчок, это камень ударил по кресалу. Вспышка, похожая на молнию, осветила дорогу, однако выстрела не последовало.
      Сгорела лишь затравка.
      Молодой дворянин понял, какая опасность ему угрожала. Он рванулся было туда, откуда пытались стрелять, однако Катрин схватила его за руку и притянула к себе.
      – Несчастный! – прошептала она. – Это же мой отец!,. Он все знает!.. Иди сюда!..
      Она с нечеловеческой силой рванула его на себя, помогая перескочить через подоконник, и заперла ставень.
      У фермера был еще один выстрел. Но юноша и девушка были, несомненно, так тесно прижаты друг к другу, что он боялся, выстрелив в Изидора, угодить в дочь.
      – Пусть только выйдет! – прошептал он. – Уж тут-то я не промахнусь.
      Не теряя времени даром, он буравчиком от пороховницы прочистил запал и насыпал новую затравку, чтобы не повторилось чудо, которому Изидор был обязан жизнью.
      В течение пяти минут было совершенно тихо. Не было слышно дыхания Питу и фермера, даже сердца их словно перестали стучать.
      Вдруг тишину разорвал лай собак, сидевших во дворе фермы на привязи.
      Бийо топнул в сердцах, прислушался и снова топнул.
      – А-а, она решила провести его через сад, – проговорил qh. – т-Это на него собаки лают.
      Прыгнув через ров, в котором притаился Питу, он упал по другую его сторону и, несмотря на темноту, он, хорошо зная местность, скоро исчез за углом.
      Он надеялся обогнуть ферму и перехватить Изидора.
      Питу понял его маневр. Обладая прекрасным чутьем, он выпрыгнул из канавы, бросился через дорогу напрямик,: подбежал к окну Катрин, рванул на себя ставень, забрался в пустую комнату, вышел в освещенную лампой кухню, выскочил во двор, побежал по направлению к саду и, очутившись там, разглядел в темноте две тени; одна из них занесла над забором ногу, а другая стояла под забором, простирая вперед руки.
      Прежде чем спрыгнуть по другую сторону забора, молодой человек обернулся в последний раз.
      – До свидания, Катрин, – молвил он, – помни, что ты всегда со мной.
      – Да, да, – отвечала девушка. – Беги же, беги!
      – Да, бегите, бегите, господин Изидор! – прокричал Питу. – Бегите!
      Стало слышно, как молодой человек спрыгнул на землю; потом заржал конь, узнавший хозяина; скоро раздался стук копыт подгоняемого всадником коня. Прогремел один выстрел, потом другой.
      Заслышав первый выстрел, Катрин закричала и рванулась на помощь Изидору. Когда она услышала второй выстрел, она вздохнула, силы покинули ее и она упала на руки Питу.
      Тот, вытянув шею, прислушивался к стуку копыт и вскоре убедился в том, что конь не замедлил бег.
      – Ну вот, – рассудительно проговорил он, – есть надежда. Ночью хорошо не прицелишься, да и рука дрожит, когда стреляешь в человека, а не в волка или кабана.
      Подняв Катрин на руки, он хотел отнести ее в дом. Собравшись с силами, она высвободилась из его объятий и соскользнула на землю, останавливая Питу жестом.
      – Куда ты меня ведешь? – спросила она.
      – Я хотел вас проводить в вашу комнату, мадмуазель! – изумившись ее вопросу, отвечал Питу.
      – Питу! – проговорила Катрин. – У тебя есть такое место, где я могла бы укрыться?
      – Если бы такого места у меня не было, я бы его нашел, мадмуазель, – молвил Питу.
      – Тогда отведи меня туда, – попросила Катрин.
      – А как же ферма?
      – Надеюсь, что через пять минут я расстанусь с ней навсегда.
      – А ваш отец?..
      – Все кончено между мною и человеком, собиравшимся убить моего возлюбленного.
      – Но, мадмуазель… – осмелился было возразить Питу.
      – Ты отказываешься меня сопровождать, Питу? – спросила Катрин, выпуская руку молодого человека.
      – Нет, мадмуазель. Боже сохрани.
      – Тогда следуй за мной.
      Катрин пошла вперед. Из сада она прошла в огород.
      На краю огорода находилась небольшая калитка, выходившая на равнину Ну.
      Катрин отворила ее без колебаний, вынула ключ, заперла калитку на два оборота за собой и Питу и бросила ключ в стоявший у забора колодец.
      Решительным шагом она пошла через поле, опираясь на руку Питу, и вскоре оба они исчезли в долине, раскинувшейся между деревней Писле и фермой Ну.
      Никто не видел, как они ушли, и один Господь знал, где Катрин нашла в ту ночь убежище, обещанное ей Питу.

Глава 30.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ БЕДА УЖЕ МИНОВАЛА

      Бывают в человеческих отношениях бури, подобные природным ураганам: небо хмурится, сверкает молния, гремит гром, земля словно сходит со своей оси; наступает критическая минута, когда кажется, что вот-вот погибнут люди и вещи: все дрожат, трепещут, взывают к Богу как к единственной надежде. Потом мало-помалу приходит успокоение, рассеивается мгла, наступает новый День, снова светит солнце, распускаются цветы, оживают деревья, люди отправляются по своим делам, предаются удовольствиям, любви. Жизнь возрождается и улыбается с обочин дорог и порогов, и никто уж не заботится тем, что там, куда угодила молния, царит опустошение.
      Так было и на ферме: всю ночь в сердце человека, решившегося и приведшего в исполнение план мести, бушевала страшная гроза. Заметив, что его дочь сбежала, он тщетно искал в темноте ее следы; он звал ее сначала злобно, потом умоляюще, затем с отчаянием, но ответа не было. В это время что-то жизненно важное наверняка было разрушено в его мощном организме. Однако когда эта буря криков и угроз, во время которой были и своя молния и свой гром, как в природе, сменилась тишиной и усталостью; когда собаки, у которых не стало причин для беспокойства, перестали выть; когда дождь с градом смыл следы крови, тянувшиеся подобно оброненному пояску, вдоль фермы; когда погода, бесчувственная и молчаливая свидетельница разыгравшейся на ферме драмы стряхнула со своих крыльев последние ночные часы, жизнь возвратилась в привычную колею: ворота проскрипели ржавыми петлями, с фермы вышли работники, одни – отправляясь за семенами, другие – за боронами, третьи – за плугами. Следом за ними появился и Бийо, не сводивший глаз с равнины. И вот наконец наступил день; вся деревня проснулась, и те из жителей, что плохо спали ночью, с любопытством и беззаботностью говорили:
      – Ох, и выли же нынче ночью собаки у папаши Бийо! А за фермой два выстрела грохнули…
      Вот и все.
      Впрочем, нет, мы ошибаемся.
      Когда папаша Бийо вернулся, как обычно, в девять позавтракать, жена его спросила:
      – Скажи-ка, отец, а где Катрин? Ты не знаешь?
      – Катрин?.. – через силу отвечал Бийо. – Ей вреден воздух фермы, вот она и отправилась в Солонь к тетке…
      – А-а… – молвила тетушка Бийо. – И долго она там пробудет, у тетки?
      – Пока ей не станет лучше, – отвечал фермер. Тетушка Бийо вздохнула и отодвинула чашку с кофе с молоком.
      Фермер попытался заставить себя поесть, но не смог и, взяв бутылку бургундского за горлышко, одним махом ее опустошил и прохрипел:
      – Надеюсь, моего коня еще не расседлали?
      – Нет, господин Бийо, – робко отвечал ему детский голосок; его обладатель приходил каждое утро на ферму с протянутой рукой, клянча завтрак.
      – Хорошо!
      Грубо отстранив бедного мальчонку, фермер вскочил на коня и поскакал в поле, а жена, утирая слезы, пошла в тень от камина на свое привычное место.
      Стало меньше одной певчей пташкой, одним радующим глаз цветком, которые в образе юной прелестной девушки оживляли старые стены фермы. А в остальном жизнь на ферме обещала уже на следующий день войти в привычную колею.
      Питу встретил утро в своем доме в Арамоне, и те, кто вошли к нему в шесть утра, застали его за перепиской набело перед отправкой Жильберу отчета о потраченных на обмундирование двадцати пяти луидорах, подаренных доктором Национальной гвардии Арамона. Питу писал при свече, которая, верно, судя по длинному фитилю, давно горела.
      Правда, дровосек сказал, что видел, как Питу около двенадцати часов ночи пронес по деревне в руках что-то тяжелое, напоминавшее очертаниями женское тело, а потом спустился под откос и пошел по направлению к хижине папаши Клуи. Однако это было маловероятно, ведь папаша Лаженес утверждал, что видел, как Питу бежал со всех ног около часу ночи по дороге на Бурсон, а Мавме, живший на краю деревни со стороны Лоноре, сказал, что между двумя и половиной третьего ночи Питу прошел мимо его двери и он ему крикнул: «Здорово, Питу!» – а Питу в ответ прокричал: «Здорово, Манике!» Стало быть, не приходилось сомневаться в том, что Манике видел Питу между двумя и половиной третьего.
      Но чтобы дровосек видел Питу неподалеку от хижины папаши Клуи несущим на руках, да еще в полночь, нечто тяжелое, похожее на женское тело, чтобы папаша Лаженес видел Питу бегущим сломя голову около часу ночи по бурсонской дороге; чтобы Манике поздоровался с Питу, проходящим перед его домом между двумя и половиной третьего, – Питу, которого мы потеряли из виду, когда он находился вместе с Катрин между половиной одиннадцатого и одиннадцатью часами ночи в оврагах, отделяющих деревню Писле от фермы Ну, должен был пройти, чтобы добраться до хижины папаши Клуи, около полутора миль, потом вернуться в Бурсон, то есть отшагать еще две мили, затем пойти назад из Бурсона к папаше Клуи и, наконец, вернуться от папаши Клуи домой.