Король Мертвой Страны

 
      Наконец однажды в лагерь прискакал гонец от короля, которого так ждали командиры.
      Тут же все были приглашены в палатку главнокомандующего.
      Нартанг вернулся с собрания веселый и довольный:
      – Скоро бой! – коротко объявил он своим людям, но столько в эти два слова было вложено огня, что все даже повскакивали с мест и радостно закричали, будто бы не на смерть предстояло им идти, а на праздник. Хотя о смерти данератцы думали меньше всего, и битва действительно была для них праздником, ну а «приемные» кеменхифцы давно уже жили только учениями и волей своего командира.
 
      И вот настал день последней битвы. Прогремели трубы, и войско Кеменхифа качнулось вперед, медленно поползло лавиной, устремляясь к главному штандарту врага.
      Хистанцы тоже отдали сигналы атаки и пошли вперед.
      Нартанг махнул своему отряду – назначенный на один бой пятисотенным, он был поставлен теперь командиром всех наемников. И люди, что поначалу с недоверием и страхом относились к нему, теперь шли вперед, покоренные его силой и отвагой, готовые поддержать в любой отчаянной затее.
      Зорко и цепко оглядев ряды врага и их порядок, Нартанг тут же почувствовал подвох. Так не ставят солдат при лобовой атаке – их явно заманивали развернуться в нужном врагу направлении.
      – Хьярговы ротозеи! – ругнулся Нартанг, глядя, как кеменхифские порядки разворачиваются согласно замыслу врага. Хадор купился на уловку, которую он сам использовал при взятии города ткачей, когда только еще учился военному ремеслу,
      – Халдок! Разверни всех сетью по десяткам через поле! – махнул он своему лучшему опытному заместителю на этой войне, – Ригул, Халак, Гар, Ригар,- за мной! – оглянулся он на своих воинов – Нам надо встать на том холме и разделить весь этот поток! Рубимся во всю мочь – иначе нас всех размажут по проклятому полю! – прокричал он, отводя своих людей далеко в сторону от общего войска.
      Увидевший это движение Хадор решил, что проклятый наемник уводит людей, испугавшись многочисленной силы врага, хотя ему и трудно было в это поверить, но происходящее говорило именно об этом.
      – Куда он их ведет? Проклятый урод! Он уводит их?!
      – Мой командир, этот висельник продался! Он подкуплен! – заорал очумелый советник.
      – Сейчас не время, но он пожалеет! – сквозь зубы процедил Хадор и махнул командирам, чтобы те ускорили темп наступления, пришпорил своего коня.
      Две армии неотвратимо сближались. Но войско наемников Кеменхифа перекрывало движение всему правому крылу хистанцев, а совсем маленький отряд вставал вообще в отдалении основного движения.
      – Что он задумал?! Не пойму! – проследив за странным маневром, вновь ругнулся Хадор, – Куда он сам?
      Его военачальники только пожимали плечами, нервно поглядывая на приближающегося врага.
      Нартанг же спешил занять со своими людьми холм Биора, что разделял равнину почти на равные половины:
      – Встать рогатиной! – скомандовал он, когда они наконец достигли цели своего марш-броска, делая повелительные жесты рукой.
      Когда его воины выстраивались в указанном порядке, две армии сошлись в страшном ударе: шиты грянули в щиты, мечи с лязгом рубили доспехи, поражали плоть. Однако вскоре, как и предугадал Нартанг, с другого конца поля выбежали отряды, спрятанные хистанцами до времени в резерве. Они быстро стали приближаться к разгоряченным битвой врагам, наметившись ударить в спины. Однако на их пути развернулся цепью небольшой отряд, а прямо посередине движения двух фронтов резерва на холме укрепилась малая горстка неприятеля. Замешкавшись лишь на миг, хистанцы пошли в атаку.
      Отправленные с Халдоком наемники приняли на себя основной удар отборных резервных войск врага. Нартанг же со своими пятьюдесятью данератцами творил вообще небывалое сдерживая на вершине холма атаку целой тысячи. За последние две недели Нартанг довел себя до такого физического и морального состояния, что даже обычное для него боевое откровение не было ему заметно: злоба и ярость, что он выплескивал на врагов, казалось, разили сильнее стали его оружия – он орудовал мечом и лезвием, отбросив щит и презрев опасность смерти, а приближающиеся хистанцы невольно начинали пятиться, завидев перед собой знаменитого и страшного Гаура. Он выступил на несколько шагов вперед перед сплоченным строем своих воинов и кромсал направо и налево, образуя вокруг себя баррикаду из тел мертвых врагов. По рядам неприятеля пронесся отчаянный ропот с его прозвищем «Гаур», хистанцы дрогнули, снедаемые суеверным страхом и реалией свершающейся с ними пугающей истории – невиданной смерти десятков от руки одного существа… В то, что Гаур человек уже никто не верил, хотя размышлять сейчас об этом было и глупо, но люди не столько боялись смерти в обычном бою, сколько встречи с мифическим чудовищем, которого они видели перед собой.
      Хадор, все же вскоре разгадавший маневр врага и благодаря самоотверженному действию наемников спасший большую часть своих солдат, обреченных вражеской задумкой на неминуемую гибель при атаке с тыла, в последний момент сумел развернуть отряды и бросить их на нужные позиции, начиная теснить неприятеля.
      Налетевшие на холм Беора и застрявшие там хистанцы, уже принялись пятиться и обходить его с разных сторон, как непреодолимую преграду, когда на выручку подоспела добрая половина кеменхифской армии. Затянутые в сечу крылом Халдока враги не успели как следует сгруппироваться, когда Хадор повел своих в новое наступление.
 
      Этот бой запомнился многим и принес наемникам славу и признание, а Кеменхифу долгожданную победу. Враг бежал, оставив таким трудом завоеванные ранее позиции.
      Все ликовали. Все, кроме Нартанга – в этом сражении он потерял многих, на кого делал ставку, правда, не лишившись ни одного соотечественника. Война грозила закончиться, а собранных на ней средств и людей, явно не хватало, чтобы отправиться в заветное путешествие в поисках нового Данерата.
      – Позволь сказать тебе, Нартанг, что ты не человек! Ты – легенда! – восторженно глядя на страшного командира наемников, еще тяжело дыша, улыбаясь, проговорил Хадор, только что отдавший первые распоряжения по дальнейшим действиями, подойдя к спасителю сегодняшнего положения.
      – Да, я – волколак, – зло оскалился Нартанг – он весь сейчас был мокрым от чужой крови и взор его еще пылал безумством битвы.
      Хадор вздрогнул и невольно отступил на шаг – он не знал перевода данного наемнику прозвища, относя его к просто грозно звучащему сочетанию звуков – видно хистанцы больше взяли из общего древнего языка – вид же, нрав, сила и просто фантастическое умение страшного бойца настолько соответствовали только что названному мифическому чудовищу, что главнокомандующий с суеверным ужасом посмотрел в черный бездонный глаз героя сегодняшней битвы.
      Воин же, не дожидаясь очередного его высказывания, резко повернулся и пошел к своим людям – похвалить данератцев и проверить кто остался из «его» кеменхифцев.
      К сожалению Нартанга, ставка сделанная им на пополнение своего народа, не оправдалась – из пяти десятков, дополнявших данератцев до сотни, осталась только дюжина…
      Победа, которую все принялись бесшабашно отмечать, никак не радовала короля мертвой страны – для него она была слишком дорогой. Все его труды последних месяцев канули в ничто… Так что все пили на радостях, а Нартанг с горя. Сначала он перебирал всех, кто не вернулся из этого боя. Вспоминал их лица и имена, что не получалось и что наоборот лучше всего давалось им из воинской науки, какие у каждого были отличительные жесты или слова. Затем, перебрав всех погибших и залив в себя уже изрядное количество выпивки, Нартанг вспомнил Тагилу. Он уже давно не вспоминал о ней, запретив себе эти мысли, но хмель сделал свое дело.
      Его, сотни раз убивавшего и видевшего разные смерти, так сильно потрясла ее смерть, что наверное уже навсегда останется в памяти, как многие те вспышки шока и удивления, большей частью связанные с болью юношеского поражения и плена в пустыне. Но все те переживания были уже пережиты, обдуманы и забыты – это были лишь воспоминания. Тагила же была еще пока в настоящем. Он запретил себе думать о ней, чтобы окончательно не свихнуться – и без того забитая всякими тяжелыми мыслями голова, с ее смертью грозила просто разорваться от невозможности осмысления и принятия случившегося. Все время, пока пленница была с ним, ему казалось, что это всего лишь его глупая прихоть – держать всадницу, пытаться покорить ее, что исчезни она – он о ней даже и не вспомнит. Он даже был готов к тому, что рано или поздно сам отпустит ее или просто позволит сбежать. Но, потеряв ее вот так неожиданно, он ощутил жуткую пустоту внутри себя. Пустоту, обрубившую все – словно смертельный удар меча, обрывающий жизнь и дарящий черное забвение. Это чем-то напомнило ему смерть Данерата. Похожая убийственная тоска, только, конечно же, уже не такая всесжигающая.
      Теперь во хмелю мысли текли немного медленнее, не так резко оформлялись в жестокие выводы, не сразу выворачивали перед воином правду – сейчас он мог спокойнее вытерпеть свои умозаключения, и поэтому Нартанг продолжал заливать в себя вино и думать, не обращая внимания на шум всеобщего гуляния. Самоубийство гордой воительницы еще сильнее укрепило его в мысли о том, что ни одна женщина на свете не пожелает уже связать с ним свою судьбу, или просто хоть ненадолго остаться с ним. Конечно, в своих мыслях он не думал о продажных шлюхах или грязных, вечно пьяных потаскухах, что вились вокруг любого войска, как мухи вокруг гниющего трупа. Нет, он думал о настоящих женщинах, о тех, которые нравились ему – сильных, гордых, также как и он властных и непокорных. Потом он уже в который раз вспомнил Чийхару. Ведь выбрала же его пылкая красотка, не побоялась гнева своего повелителя, чтобы заполучить себе воина в любовники! «Заполучить»,
      «выбрала»… Вот именно, не он, а она выбрала его. Непокорной чертовке захотелось еще раз доказать всему свету, что она будет делать то, что ей взбредет в голову.
      И доказала, в последний раз в своей жизни… Потом мысли пьяного Нартанга потекли еще медленней, он начал вспоминать Сухада, их продолжительные беседы, стал вспоминать свою жизнь в песках на правах полу-раба – полу- ни пойми кого…
      Проклятого Карифа – самого великого обманщика и пройдоху, встреченного им в своей жизни. Но уже даже подлый торговец не вызвал в нем обычной вспышки гнева, и вскоре воин уснул.
 
      Основной бой был выигран, теперь осталось вычистить границы от малых шаек расчлененного воинства, разбежавшимся по оврагам, лесам и деревням. Все остальное войско медленно тянулось следом за разведывательными отрядами «чистильщиков», чтобы остановиться на установленной ранее границе, грозя вторжением. Конечно же на это задание были посланы наемники – пусть ползают по буеракам – не кеменхифцам же грязную работу делать.
      Однако все эти суждения были чужды Нартангу, для него намного хуже было бы в бездействии плестись гужевым за передовыми. Поэтому в приподнятом настроении духа он со своими воинами прочесывал земли. Занятие, которое по достоинству могут выполнить и оценить лишь настоящие воины – охотники за людскими жизнями.
      Здесь можно было по мальчишески посостязаться в разгадывание следов или установлении давности стоянки, похвастать, сколько выследил и убил врагов – все это было даже занятней обычной сечи, где данератцам оставалось только идти вперед и рубить, словно дрова, попавшихся под руку.
      Чтобы забава была более приятной, на вылазки ходили самое большее – десяткой, но и то, когда точно знали, что впереди больше двух дюжин преследуемых, а так обычно по трое – по пятеро – и охват территории больше и хоть какое-то чувство опасности присутствует. Развлечение это предложил сам Нартанг под хмурый взгляд Халдока – всегда отличавшийся особой «бережливостью» к своим людям молодой предводитель на этот раз имел в голове просто какие-то мальчишеские затеи. Но королей не выбирают, а уж тем более с ними не спорят, по крайней мере не в Данерате, и не с Нартангом… Да и к слову, никто кроме Халдока не был против этакого «веселья»! Данератцы с радостью принялись разбиваться по «охотничьим» отрядам и выбирать себе маршруты по карте. Нартанг довольно скалился, видя как все приободрились. Сам же он почему-то тут же ощутил неодолимую и глубокую тоску, такую, от которой как говориться, хочется волком выть. Он наклонился над картой, все тут же затихли и немного отстранились. Воин быстро пробежал по испещренному рисунком и пометками листу, выбирая на нем место, куда еще не собрались выступить другие, ткнул пальцем в устье маленькой тоненькой ниточки-речушки:
      – А я пойду здесь поохочусь. Халдок за старшего, пока не вернусь. Чтобы в лагере всегда было два десятка – не меньше. Ну все -Удачи нам всем!
      – Удача со всеми нами всегда! – грохнуло дружно ему в ответ несколько десятков глоток, но даже это не ободрило молодого короля – он только махнул в ответ и пошел в намеченном направлении.
 
      Выступив из лагеря утром и дойдя до намеченной речушки, Нартанг так никого и не встретил, хотя он мало на это рассчитывал – ему просто надо было побыть одному.
      Он собирался вернуться на стоянку к закату, но потом что-то отвлекло его от обратной дороги, мысли унесли его далеко от «охоты», а внезапно подвернувшаяся лесная тропинка – далеко от обратного пути в лагерь. Обнаружил это Нартанг, не раз вспомнив Хьярга, уже когда вышел из леса к полю, за которым виднелись реденькие домишки поселения, а спустившиеся сумерки застали его врасплох. Было два пути: ночевать одному в лесу или дойти, пока еще хоть что-то видно до селения. Так как по своей недавно зародившейся и начинающей заметно расти от близости своих воинов и легкости войны халатности, он не взял ни плаща ни второго ремня с подсумком, где были огниво и все самые необходимые в пути мелочи, Нартанг выбрал второе. Прибавив шагу, а потом и вовсе перейдя на бег, воин вскоре уже был в маленькой деревеньке, где через мутные оконца домов едва угадывались огоньки лучин. Некоторые дома и вовсе стояли брошенными. Люди здесь явно бедствовали, да и не удивительно – стоящая у самой границы военных действий деревенька служила кормушкой для всех вооруженных людей и с той и с другой стороны. Нартанг сначала хотел занять пустой дом, но немного поколебавшись, все же постучался в жилой, где в окошке вздрагивал огонек лучины. На его стук приглашения войти не последовало, и лишь какая-то возня пошла в доме. На всякий случай Нартанг отошел немного за угол – он бы не удивился, если бы хозяева принялись стрелять из лука в неприметную дверную щель, чтобы отвести от себя нежданного человека. В такие времена люди уже не думают о хорошем – когда постоянно грабят и обирают, то и ждут от пришлых только этого, ну а свои все по домам сидят и так же вот от каждого стука вздрагивают. И так, отойдя от двери.
      Нартанг продолжал слушать звуки внутри. Он даже толком и не знал что потянуло его к простым людям – любопытство ли, желание ли посмотреть на быт невоенных или просто потребность общения с кем-то совсем чужим и далеким от всего, кому можно рассказать все что угодно и ничего от этого не изменится, только на душе заметно полегчает… Хотя последнего себе Нартанг никогда не позволял, хотя и знал, как от этого бывает хорошо всем остальным, нормальным, людям…
      – Кого там нелегкая принесла?! – после очень долгого ожидания и напряженного топота, наконец, послышался из-за двери старушечий голос.
      – Кеменхифского солдата, хозяйка, – просипел Нартанг, остерегаясь говорить в полный голос, чтобы его рык совсем не испугал и без того верно перепуганную женщину.
      – И чего же тебе надобно? Сбёг, небось? – уже немного посмелее и с оттенком сарказма вопросил из-за двери второй женский голос, явно моложе первого. Этот голос верно вычислил, что раз дверь не ломают, значит, скорее всего и грабить не собираются, а это уже вселяло надежду, что стучавшийся чтит человеческую правду.
      А раз так, то правдой этой можно человека и приструнить, чтобы даже если озорничать и не хотел, то, войдя, еще и сам побоялся, что сдадут его обратно, как дезертира, если он чего удумает.
      – Не-е, завтра обратно вернусь, – оскалившись простоте мыслей людей, которых, еще не видя воочию, он видел насквозь, вновь просипел Нартанг, – Ночь в пути застала.
      Переночевать бы мне.
      За дверью произошло короткое шушуканье, а потом вновь более молодой и бойкий женский голос спросил:
      – А плохого не замышляешь?
      – И не думаю, – все продолжая скалиться и внутренне веселиться тихо ответил воин.
      – Клянись Небом! – потребовала из-за двери уже старшая.
      – Клянусь.
      – Тогда входи, соколик, – лязгнул незамысловатый замок, тяжко и протяжно заскрипела на ржавых петлях дверь, на пороге показалась не совсем еще дряхлая старуха, а за ее спиной лет сорока женщина, сжимающая в руках вилы, зубьями своими направленные на вечернюю тьму за дверью и на того, кто в ней стоял.
      Нартанг не стал входить сразу из-за угла в освещенный тусклым светом лучины квадрат от открытого дверного проема, а наоборот ушел еще дальше в вечерний сумрак. Из темноты, обойдя крыльцо полукругом, он изучил обстановку за спинами двух женщин – не ждет ли внутри дома кто-то третий с припасенной для незваного гостя стрелой наизготовку? Но, не обнаружив и не услышав больше никого, воин вошел, наконец, в свет под единый вскрик женщин, увидевших своего страшного гостя. Когда воин уже переступил порог, немая сцена продолжилась – казалось, хозяйки вмиг лишились и дара речи и способности мыслить и двигаться, а лишь глядели широко раскрытыми глазами, словно загипнотизированная змеей жертва.
      Нартанг же быстро осмотрел дом, оценил мгновенно и отсутствие вкусных съедобных запахов и не совсем чистую скатерть на столе и поломанные табуреты, составленные в дальнем углу, и не так давно сбитую ударом меча побелку печи… Потом его взгляд наконец вернулся к замершим женщинам. Все их чувства он понимал. Взгляды их были ему уже настолько знакомы и неприятны, что воин пожалел, что все же решил идти в жилой дом, а не залез в брошенный. Однако, уже начав действие, он не привык его обрывать.
      – Я переночую и уйду. Вас не трону. Где можно лечь? – уже в полный голос, с тоскливым безразличием прорычал он.
      Прошло некоторое время, пока вздрогнувшие от его рыка женщины переварили и осмыслили услышанное, потом старшая из них быстро ткнула на печь, где, видно, за занавеской был устроен лежак.
      – Только не протоплено у нас, – потом как-то машинально, извиняюще добавила она, запирая вновь простонавшую на петлях дверь.
      От этих слов Нартанг немного потеплел. Ну что винить перепуганных разграбленных женщин за то, что испугались такого как он, пришедшего ночью неизвестно зачем, да и правду ли он сказал, что не замышляет зла? Вздохнув, воин прошел в угол просторной комнаты и присел на пол – садиться на узкую и даже на вид неудобную лавку ему не хотелось.
      – Сами, небось, там спите, – буркнул он, – Вот и спите. А мне покрывало дайте какое и ладно.
      Спокойное поведение страшного пришельца явно немного успокоило и хозяек, и та, которая была толи дочерью толи свояченицей, бойко юркнула за печь и вытащила полинялое шерстяное одеяло. Однако весь ее порыв иссяк на полпути до гостя – просто она, наконец, посмотрела в зрячий глаз чужака, и так и обмерла, остановившись на пол пути. В черном колодце не было никаких знакомых ей выражений или мыслей – ей показалось, что там вообще нет ничего, и что на нее смотрит сама тьма… Наверное, она намного меньше испугалась, если бы воин смотрел на нее с угрозой, похотью или хитрецой, в общем хоть с каким-то выражением.
      Взгляд же Нартанга не выражал ровным счетом ничего… Однако наряду с этим в нем было то холодное спокойствие превосходства с какой человек смотрит на еле видную мошку ползущую рядом; и ничего не стоит ему эту мошку раздавить, но он все же думает а не лень ему это делать, двигаться, или да ну ее пусть ползет – все равно ни про что… Все это как то быстро промелькнуло в голове у вовсе не одаренной большим умом Гарьины, и сделалось ей от этого совсем не по себе, потому что фантазии необразованной селянки сразу начали лепить страшные картины, которые, казалось, лишь только погаснет лучина, сотворит с ними посланник Подземного властелина. И фантазии эти родили бы еще более дремучие суеверные страхи, если бы сжалившийся над бедной женщиной воин не сотворил охранный жест по вере Кеменхифа и не кивнул бы ей в знак благодарности, протягивая навстречу руку за сжатым в ее руках одеялом.
      Гарьина немного оттаяла, точно зная, что никто из Подземного царства не мог бы осенить себя знаком Неба, быстро прошла последние два шага, всунула в протянутую гостем руку одеяло и не поворачиваясь спиной, попятилась назад, не сводя с занявшегося одеялом воина глаз. «И рука-то у него какая-то не такая», – ни к чему подумала женщина.
      Старуха же, наблюдавшая все это со стороны, и явно повидавшая на своем веку поболее, чем Гарьина, увидела по пришедшему человеку, что ему и впрямь нужно лишь переночевать. Видела она и что пришедшей наделен большой силой и очень не бывалой волей, такими которые не скроешь ни под тряпьем нищего ни под латами воина – в мужчине угадывалась власть сразу и безошибочно. Также четко уловила сметливая Нарунг, что меньше всего гость хочет, чтобы на него глазели и вообще как бы то ни было беспокоили, что и сам он уже не рад, что дал кому-то смотреть на свое изуродованное лицо… А потом мысли Нарунг прекратились и испарились – черный глаз вперился в полуприщуренные изучающие глаза пожилой женщины, парализовал ее мысли и пошел дальше, казалось заглядывая в самую душу, туда, где только рождались мысли и чувства, быстро перебрал все эти сами зародыши и отстранился… Нарунг вздохнула облегченно и поспешно полезла на печь:
      – Спокойной ночи, дорогой гость, крепких и добрых снов тебе, – быстро вымолвила она, – Туши лучину, Гарьина, да полезай тоже спать – нечего засиживаться да и путник притомился – спать хочет.
      – Да, – только и выдавила из себя Гарьина и еще раз бросив уже притупленный взгляд на устроившегося в углу Нартанга, взяла светец и прошла с ним к печи, где, наконец задув его, тоже залезла на лежак заученными привычными движениями.
      Утро началось с переполоха в поредевшей до одних старух деревеньке, где заночевал воин. Выбежавшая было на шум Гарьина быстро вернулась обратно:
      – Идут! Снова идут, проклятущие!
      – Ох ты, великие Небеса, да уже и брать у нас нечего! Чего им все надо?!- всплеснула руками только слезшая с печи взлохмаченная Нарунг.
      Нартанг сел, провел ладонью по лицу и быстро поднялся, подходя к тусклому оконцу, которое, право сказать, не давало ровным счетом никакого обозрения улицы – лишь приглушенный ее свет.
      – Ну и кто там идет? – недовольно буркнул он, направляясь к двери и быстро выходя на утренний свет.
      – Беглые идут! Ну, солдаты в смысле бежавшие! Сейчас опять тут все вверх дном перевернут! – быстро и сбивчиво стала объяснять Гарьина.
      – Уходи, солдатик, пока они далеко еще. Ты один – а их дюжины две будет, – подслеповато щурилась Нарунг, вышедшая на крыльцо вслед за воином, – Нас-то они не тронут – уж не впервой приходят. Девок, кто помоложе был всех-то попортили да с собой уволокли. Нас же с Гарьиной не тронули – не хороши мы – горько и саркастично фыркнула старуха, – А вот мужиков всех поубивали, и если кого находят – тоже убивают. Так что ты беги.
      – Угу, – буркнул Нартанг, – Я и шагом дойду, – процедил он сквозь зубы, сплюнул на землю, и пошел навстречу приближающемуся отряду хистанцев.
      Женщины только ахнули за его спиной.
      Но воин уже и забыл про них: восемнадцать, без луков – очень хорошо – явно кучка спасшаяся с резни у Радмова ущелья… -спокойно и размеренно текли его мысли, – Посмотрим, будут ли биться или опять побегут – как-то угрюмо и зло подумал воин, скалясь не пойми чему. Он сейчас ощущал себя неведомым зверем, вышедшем на охоту.
      Но на охоту за людьми, именно за вооруженными людьми… И зверь этот в воображении воина был огромен и черен, имел короткую лоснящуюся шерсть и страшный арсенал зубов и когтей в купе с мускулистым телом: он скалился и рычал, обнажая клыки грозной пасти, тело его с шага переходило в легкий бег, давая обреченным людям лучше разглядеть сокрушительную мощь витых мышц и длину когтей могучих лап – от него не было спасения и не могло придти пощады. А люди, завидев черного зверя, в панике кидались прочь, не смея и помыслить даже защищаться, потому что зверь этот был посланником смерти и служил только ей… Нартанг ухмыльнулся своей фантазии – раньше его не посещали такие никчемные и бахвальные мысли – видно и вправду уже настолько устал быть серьезным, что принялся за ребячества.
      Ну а восемнадцать хистанцев не видели того страшного зверя, что родило воображение воина – они видели только одинокого вооруженного мужчину, быстро и уверенно шагающего им навстречу. По целеустремленной походке, они решили, что он наверняка их соотечественник, иначе бы наверняка не спешил бы к ним один так лихо. И поэтому даже обычная настороженность лиц сменилась удивленной улыбкой, когда они начали переглядываться меж собой:
      – Кто это там идет?
      – Кто ж его знает. Похоже, наш.
      – Ну да, спешит, прям, как братьев увидел.
      – Побегал бы ты один – тоже бы заспешил… Нам-то все половчей выжить, чем ему одному.
      – Да уж.
      Расстояние быстро сокращалось.
      Нартанг уже входил в боевой азарт и лишь расплывчато видел силуэты, он продолжал стремительно идти вперед, предвкушая битву, словно нуждался в ней, как больной в лекарстве.
      А хистанцы, разглядев, наконец, приближающегося мужчину начали немного нервничать, потому что все в нем было настораживающе-опасное. Но скорее не глазами, а нутром вояки почувствовали подвох:
      – Ну и рожа, что-то я таких не припомню…
      – Да уж…
      – Что-то не так в нем. Это точно…
      – Зато я помню! Это тот из кифов, что нас крошил!
      – Гаур! – вдруг точно опознал командира штурмовиков один из них.
      Когда хистанцы выхватили свои мечи, а в руке воина блеснул его, женщины, непроизвольно дошедшие за своим ночным гостем до ворот и теперь смотрящие на все происходящее с пригорка, синхронно вскрикнули и прижали руки к груди. Что и как происходило потом они так и не разобрали. Вот только скоро, совсем скоро, так что молитву Небесам вознести за солдатика даже не успели, весь шум от схватки стих сам собой. Прекратилось бешеное мельканье клинков, в один миг стихли крики и ругань хистанцев – мертвецы не кричат – и только страшный незнакомец стоял посреди них, убитых – неотвратимый палач.
 
      – У меня десяток и еще восемь сверху! У кого сколько? – весело скалясь, вышел к общему костру Нартанг – после утренней резни настроение у него заметно улучшилось: перерезав встреченных хистанцев, он махнул рукой двум замершим у ворот женщинам и быстро вернулся в лагерь, где его встретили такие же веселые взгляды довольных подданных:
      – У нас с Рысью – трое, -гордо улыбнулся Куница.
      – Моя десятка стан нашла – два десятка и еще четверых положили, лошадей взяли и корову, -деловито доложил Халак.
      – Уже есть начали, – гоготнул извечный весельчак Ригар.
      Остальные разочарованно развели руками – «неудачная охота».
      – Хорошо! Это только первый день! – ободрил их Нартанг и прошел к своему походному мешку – здесь, на лесной стоянке, у него уже не было своего шатра, как в кеменхифском лагере.
 
      Пару раз им попадались сплоченные хистанские отряды, отделившиеся от основного войска еще на пике активных военных действий и потерявшие связь с ним, отрезанные растянувшимся кеменхифским войском, но в основном встречались напуганные до смерти сразу бросающие оружие на землю дезертиры – таких отправляли к Хадору.
 
      – До границы было веселее, – вздыхал Ригар, – Третий день ползаем, ну хоть бы кого нарыли.
      – Не ной. Если до завтра никого не найдем – отпросимся на зверя сходим – я вчера вот такенные следы видел! – растопырил свою бугристую широкую ладонь Валар, – Мальчиков с собой возьмем – быстро добудем.
      Два друга сидели и жевали вяленое мясо, когда с разведки вернулся Рысь.
      Карауливший Гаор негромко свистнул, ему свистнули в ответ, и вскоре показался вернувшийся разведчик:
      – Там отряд лучников. Три десятка насчитал. Луки только у пятерых, а у остальных – арбалеты. Да и сели так, что неоткуда не подобраться – как на ладони будешь, – отрывисто докладывал Рысь, весь измазанный грязью и насквозь промокший после своей вылазки, в которой ему пришлось по-пластунски проделать весь свой путь туда и обратно, чтобы раздобыть важные сведения.
      Нартанг кивнул, принимая его доклад, и задумался: можно пойти железным кулаком, понадеявшись на крепость щитов, но кеменхифские щиты были коротки для медленного наступления и неизменно передние точно получили бы в итоге ранения в ноги; быстрый же штурмовой бросок, даже и сплоченной массой, для хороших стрелков все равно делал бегущих уязвимыми – тяжелые арбалетные болты прошивают кольчуги и сочленения, отскакивая лишь от монолитных панцирей, которых не было ни у кого из непривыкших к слитным доспехам воинов; оставалось еще также подобраться и ударить неожиданно, но местность делала вылазку нескольких воинов сразу приметной… Что и говорить – оставалось только возвращаться и просто докладывать о факте засады. Король Данерата не собирался подставлять под стрелы своих воинов – потери в сложившейся обстановке были неизбежны, но смерть даже одного из них была для него недопустимой. Однако упрямая и горделивая натура Нартанга всячески продолжала упорствовать такой быстрой сдаче.
      – Да, здесь бы десяток собак, а так… – после короткого взгляда и приглашающего к высказыванию своего мнения кивка короля пробормотал Халдок, пожимая плечами, – Полягут наши…
      Нартанг посуровел еще больше – он и сам это прекрасно понимал…
      – Я сам пойду. Один, – отрывисто и зло рыкнул он, поворачиваясь и начиная быстро застегивать распущенные замки пластин дополнительного панциря. Не так давно приобретенная броня стала сейчас как нельзя кстати. Кольчуга у него тоже была хорошая – двойного плетения, так что, если Удача будет с ним, то все пойдет хорошо, главное подобраться поближе.