Собирались ни ради еды и выпивки, а потому что чувствовали потребность отдохнуть душой от скорбных и печальных будней больницы. Однако за последние год-два такие посиделки случались все реже. Страну неумолимо накрывали предзакатные сумерки, а жизнь все больше стала напоминать узловую станцию образца смутного времени, с его коронным девизом: "Хватай мешки, вокзал отходит!"
      В жизни самой Ларисы, правда, никаких особых перемен не предвиделось. Два бурно начавшихся романа постепенно и безболезненно сошли на нет. Хотя нельзя сказать, что она была обделена вниманием мужчин. Небольшого роста, склонная к полноте, сероглазая шатенка, с ямочками на щеках, она слыла веселой, доброй хохотушкой. Внешность Ларисы вряд ли подпадала под определение "красавица", но внутренняя чистота и обаяние делали ее привлекательной именно в силу этого. На нее засматривались, за ней пытались ухаживать. Но дальше легкого флирта отношения она, как правило, не развивала. После неудачно закончившихся романов решила, что довольно размениваться на сиюминутные радости и пришло время всерьез подумать если не о семье, то хотя бы о ребенке. Ей было двадцать восемь лет, однако выглядела она, несмотря на полноту, несколько моложе.
      В это утро, собираясь на работу, она, по устоявшейся годами привычке, встала пораньше. Зябко кутаясь в теплый халат, выглянула в окно. На улице шел дождь. Поставив на плиту чайник, Лариса прошла в ванную. После переезда родители помогли провести ей в дом воду и отопление. Она умылась и, вытираясь, мельком бросила взгляд в зеркало.
      "Да, Лариса Ляксевна, стареете... - подумала, улыбнувшись. - Много спите, много едите, много мечтаете. Не пора ли встряхнуться? А с кем? - Она вздохнула: - Был претендент да сплыл. Хотя, какой он претендент? Все фантазии ваши, Лариса Ляксевна. Это я на нем зациклилась, а он и в глаза меня не видел. А если бы увидел? - Она повертела головой из стороны в сторону: - Не-а, не то пальто... Кто же его увез? Так, хватит!" - приказала себе и, выйдя из ванны, пошла в кухню готовить завтрак.
      Открыв холодильник, придирчиво оглядела продукты.
      - Надо худеть, - проговорила вполголоса, доставая пакет с кефиром. Взвесив в руке, поморщилась и вернула его на место, задвигая подальше вглубь холодильника: - Вот кому надо, пусть и худеют. А Баба-яга против! И Лариса решительно протянула руку к кастрюльке с любимыми макаронами и рыбными котлетами.
      Спустя время, раскрыв зонт, она уже выходила за ворота. Недалеко от ее дома стояла машина. "К кому это?" - подумала отстраненно, проходя мимо и перескакивая через лужи. Она прошла чуть вперед, но потом остановилась и обернулась. Что-то в этой машине ее насторожило. "Там кто-то был внутри, пронеслась мимолетная мысль. - Нет, наверное показалось. А вдруг водителю плохо стало?". Она вернулась и, неловко держа зонт, наклонилась, вглядываясь сквозь залитое струями дождя, стекло. На двух передних сиденьях действительно кто-то лежал в неудобной, скрюченной позе. Лариса нерешительно постучала по стеклу.
      - Эй, - позвала негромко. - Вы - живой?
      Видя , что на стук нет никакой реакции, дернула дверцу на себя и та открылась. Человек мгновенно проснулся, выпрямляясь, подобно тонкому лезвию шпаги, и оказался с ней лицом к лицу. Его движение было настолько стремительным, выверенным и неожиданным, что Лариса инстинктивно отшатнулась, чувствуя, как ее неудержимо повело назад и она вот-вот рухнет на спину. Он успел выскочить и подхватить ее в последний момент. Даже свозь плотную ткань теплого плаща она ощутила мертвую хватку сильных, как тиски, пальцев. И перевела ошеломленый взгляд на его лицо.
      - Сережа?!! - только и смогла выдавить она потрясенно, впав в транс.
      - Меня зовут Лейтенант, - как-будто издалека услышала его голос Лариса.
      В ушах еще стоял звон, но она начала приходить в себя. Окончательно очнувшись, тихо произнесла:
      - Сережа, тебя все ищут.
      Он глянул подозрительно:
      - Кто ты?
      - Лариса. Комарова... - смутилась она под его взглядом.
      - Тебя кто прислал? - он крепче сдавил ей руки.
      Она попыталась освободиться, все больше нервничая и пугаясь:
      - Сережа, - пролепетала неуверенно, - меня никто не присылал. Отпусти меня, пожалуйста, я все тебе объясню.
      Он слегка ослабил хватку, но рук ее не выпустил. Мелкий, секущий дождь заливал их, за несколько минут полностью промочив одежду. Она дрожала от холода, но ему, видимо, данное обстоятельство не причиняло совершенно никаких неудобств.
      - Сережа, пойдем в дом, - взмолилась она, чуть не плача.
      - В твоем доме засада, - ответил он и она вдруг увидела в его глазах постепенно закипающую ярость.
      Лариса затравленно оглянулась, намереваясь криком позвать на помощь, но он отпустил ее, проговорив решительно и четко:
      - Я убью их.
      Наконец, до нее дошло, что он абсолютно не соображает, где и с кем находится. Осторожно взяв за руку, она слегка подтолкнула его к дому:
      - Конечно, Сереженька, конечно. Ты их всех убьешь. Они все сейчас получат по полной программе. Ты им покажешь, родной, чтобы впредь не устраивали засады...
      Приговаривая, Лариса завела его в дом, поразившись, насколько быстро в нем идет трансформация чувств и настроений. Только что перед ней стоял не человек, а готовая "машина-убийца", но не прошло и пяти минут, как вместо этого - послушный, спокойный и инфантильный ребенок. Она усадила его на веранде, сняла обувь, быстро скинула с себя мокрую одежду и провела его в комнату. При этом ни на минуту не умолкая, стараясь говорить ласково и вкладывая в интонации максимум нежности и любви.
      Он с недоумением остановился посередине комнаты, медленно обводя взглядом обстановку.
      - Сережа, - негромко позвала Лариса, - тебе необходимо лечь в постель. Раздеться и лечь, иначе можешь подхватить пневмонию. В твоем положении это равносильно смерти. Ну, пожалуйста...
      - Да, - ответил он, кивнув. - Равносильно смерти...
      Она подошла и стала снимать с него одежду, стараясь не встречаться взглядом:
      - Я принесу тебе папины рубашку и штаны. По росту - подойдет, а по ширине - немного великовато, но это и хорошо - свободнее будет. Вещи твои я по батареям раскидаю, к вечеру все высохнет. И обязательно откормлю тебя. Посмотри, как ты осунулся и похудел. А этот шрам обработать надо. Где ты так звезданулся? - без умолку тараторила она, расстегивая последнюю пуговицу на рубашке и разводя ее полы в стороны. - Сейчас уложу тебя и... О, Господи! - невольно вскрикнула она, отступив на шаг, и замерла. Потом заглянула ему в лицо: - Откуда у тебя эт-т-то? - спросила заикаясь и с ужасом глядя на страшные шрамы на его теле.
      На нее в упор смотрел незнакомый человек, с глазами цвета выжженной дотла земли...
      Глава тринадцатая
      Малышев и Казанцев, в конечном итоге забравший заявление, сидели вдвоем в кабинете, подводя итоги.
      - Как Астахов себя чувствует? - задал первый вопрос Роман Иванович.
      Геннадий открыл принесенную с собой папку, но не заглядывая в нее, начал докладывать:
      - Понемногу приходит в себя. Мы поместили его в закрытом пансионате. Рядом с ним постоянно дежурят наши сотрудники. У него, оказывается, склонность к "побегам" выявилась. Удирает из палаты, а потом говорит, что ничего не помнит. Последний раз в дождь удрал. Наши врачи говорят, что с головой у него действительно не все в порядке. Предполагают даже эпилепсию, как осложнение после сильной контузии. Вообщем, говорить о выздоровлении не приходится, хотя он и получает достаточно интенсивную терапию и в полном объеме. Наталья Род..., то есть, Артемьева к нему рвется, задергала всех дежурных, ничего слышать не хочет.
      - Решим этот вопрос потом. Что дали его первые показания?
      - Упорно настаивает на версии безобидного ученого-историка. Проверку мы продолжаем. У него действительно была контузия. Кроме того, пришел, наконец, ответ из Министерства обороны. Получено его личное дело. На первый взгляд, косвенно все его показания подтверждаются, но ведется поиск реальных людей, способных опознать его. Родственников, оставшихся в живых, у Астахова нет. Материалы по ранним годам жизни, как вы знаете, погибли во время землетрясения. Ведем проверку по сокурсникам и одногруппникам Астахова в годы его учебы в университете.
      - Сослуживцы по Афганистану? - спросил Малышев.
      - Здесь есть некоторые сложности. Дело в том, что в Афганистане Астахов был задействован в нескольких спецоперациях, которые проводило ГРУ.
      - Ученый-историк? - недоверчиво заметил Малышев.
      - Он, своего рода, уникум, - улыбнулся Геннадий Борисович. Досконально знает культуру, жизнь, быт, традиции ирано-таджикских народностей, не говоря уже о языках и диалектах. Помимо этого, прекрасно владеет приемами рукопашного боя, метко стреляет.
      - Ни дать, ни взять - Индиана Джонс. Однако, по меньшей мере, странные увлечения для ученого, - усмехнулся, покачав головой, Роман Иванович. - Он, кстати, как-то объясняет это?
      - Утверждает, что боевое искусство - неотъемлемая часть вековой истории и традиций народов, издавна населявших этот регион. Хотя, после командировки в Афганистан, Астахов клянется, что в жизни больше оружие в руки не возьмет. Насмотрелся, мол, и на вековые, и на сегодняшние "традиции".
      - "Рукопашник", стрелок, прошел Афган, а не смог сгруппироваться и на льду удержаться, - задумчиво заметил Малышев.
      - Бывает, - дипломатично обронил Казанцев.
      - Геннадий Борисович, а на ваш, личный, взгляд, что представляет из себя Астахов?
      Казанцев немного растерялся и неопределенно пожал плечами:
      - Лично я ему верю пятьдесят на пятьдесят. С одной стороны, косвенных подтверждений его показаний - более, чем достаточно. С другой... Мне кажется, он что-то не договаривает. Возможно, это связано с его участием в спецоперациях ГРУ. Но факт остается фактом: мы, практически, до сих пор не имеем в отношении него четкой и правдивой доказательной базы. Возьмите, к примеру, последний эпизод его участия в боевых действиях в ДРА.
      - А что там? - заинтересовался Малышев.
      - Караван, к которому он был временно прикомандирован, формировался из разных подразделений. Люди знали друг друга недостаточно хорошо. Колонна попала в засаду на участке, который давно и успешно контролировался нашими войсками. Но почему-то именно в этот день с "точек" были сняты люди и караван, практически, обрекли на уничтожение. Кто отдал приказ оголить этот участок, до сих пор выяснить не могут. Но и это еще не все.
      Колонна оказалась разгромленной, как говорится, в пух и прах. Однако, душманы отчего-то не спустились, как обычно, за трофеями. Более того, кто-то, опять же неизвестно кто именно, вызвал "вертушки", которые прибыли, на редкость, оперативно. Но в живых, представьте, из всего каравана! осталось только двое - Астахов и еще один парень. К сожалению, следы этого второго, странным образом, затерялись и найти его невозможно. Он проходил лечение во многих госпиталях. Потом из одного его выписали, а в другой он не поступил. Мало того, исчезли все документы на него, - закончил Геннадий, многозначительно посмотрев на Малышева.
      - Каковы же ваши выводы?
      - Слишком много вокруг Астахова невыясненных обстоятельств. Создается впечатление, кто-то целенаправленно убирает свидетелей, которые могли бы его опознать или пролить свет на его личность.
      - Следовательно, вы все-таки подразумеваете, что Астахов - не тот человек, за которого себя выдает?
      - Это покажут результаты наших проверок, - осторожно ответил Казанцев. - Но надо отдать ему должное, держится он безукоризненно. Простите, Роман Иванович, но именно эта безукоризненность меня и смущает.
      Тот понимающе улыбнулся:
      - Что ж, подождем. Теперь, касательно убийства "триумвирата" и "золотого дела". Вы встречались с Иволгиным?
      - Они ведут разработку Родионова и компании. В тесном взаимодействии с нами.
      - Багров не пришел в себя?
      - Врачи вообще не надеются, что он заговорит и будет самостоятельно передвигаться в будущем.
      - Они и с Астаховым тоже самое твердили, - иронично усмехнулся Роман Иванович.
      - К счастью, лежит он не в отделении Артемьева. Его уж точно похищать никто не будет. Не знаю, как насчет "необратимых изменений мозга", но паралич его разбил крепко.
      - Материалы по Полуянову и Карташову собрали?
      - Да. Теперь предстоит выяснить, кто стоит над ними. Передвижения, телефонные контакты всех троих тщательно отслеживаются и фиксируются. На прослушивание поставлена также дача Родионова. А еще есть новости по "Язону".
      - Слушаю, - тут же оживился и насторожился Роман Иванович.
      - В его окружении вчера замечены несколько человек. Мы ведем скрытое наблюдение, но пока, к сожалению, выяснить, кто они и откуда взялись, не смогли.
      - В чем причина?
      Казанцев замялся и озадачено проговорил:
      - Есть основания предполагать, что рядом с "Язоном" в настоящий момент находятся "профи", причем высочайшего класса.
      - Чьего класса? - подавшись вперед, холодно осведомился Малышев. Наши или...
      - Наши, - поспешил успокоить его Геннадий Борисович.
      - Прикрытие?
      - Но ведут себя довольно странно. И я бы сказал... немного нервничают.
      - Еще бы! - не удержался Роман Иванович. - Вот что, Геннадий Борисович, думаю, пора нам переходить к конкретным и радикальным мерам...
      Договорить ему помешал телефонный звонок.
      - Слушаю, - поднял трубку Малышев. Несколько минут он молча выслушивал сообщение, потом приказал: - Немедленно свяжитесь с Завьяловым, он с сегодняшнего дня отозван, и с Иволгиным. Пусть они задействуют своих людей. - Положив трубку, пояснил напряженно следившему за разговором Казанцеву: В переулке Лазо нашли машину, в которой, со слов Рясной, ее с сыном Сотниковой привезли в город. Мы и тут в хвосте оказались! Не смогли блокировать машину после телефонного звонка Рясной на квартиру Сотниковой. Еще и стрельбу устроили... Кстати, она ничего нового не вспомнила?
      - Роман Иванович, я убежден, что она все помнит, но не хочет говорить. Мы пока не настаиваем: все-таки женщина, судя по ее виду, пережила немало. Она почти вся седая. А мальчик перенес сильный психологический шок. Сейчас с ним работает Блюмштейн. Он говорит, что ребенок еще не скоро оправится от пережитого потрясения. Однако, Вера Николаевна категорически отрицает причастность к этой трагедии представителей криминалитета. И что удивительно, не просто отрицает, а всячески старается защищать.
      - Возможно, Геннадий Борисович, у нее имеются на то основания. - Он с досадой сжал кулаки: - Мы все время опаздываем!
      Прозвучал еще один телефонный звонок. Малышев поднял трубку:
      - Минутку... Геннадий Борисович, вы свободны, - обратился он к коллеге. - Продолжайте розыск по Астахову и начинайте вводить в курс дела тех, кто будет задействован в операции "Руно-2". - Затем вернулся к телефону: - Слушаю... Геннадий Борисович! Задержитесь, пожалуйста, - успел крикнуть он уже выходящему Казанцеву.
      Тот нерешительно замер на пороге. Малышев, продолжая слушать, помахал рукой, приглашая его опять в кабинет, одновременно проговорив в трубку:
      - Проводите его ко мне. - Улыбнувшись, посмотрел на коллегу: - Знаете, кто к нам пожаловал? "Язон"...
      Бессонница цвета осенней березы. Ночь накануне...
      Георгий Степанович Артемьев.
      ... Он ждал этой ночи с давно позабытым ощущением долгожданного, выстраданного подарка. Дело было даже не в обычной физической усталости, когда подкашиваются ноги, вялыми становятся движения, помимо воли закрываются глаза, а мозг отказывается работать, исчерпав суточные лимиты умственного и интеллектуального потенциала, не в состоянии не только обрабатывать информацию, но и воспринимать ее.
      Артемьев входил в эту ночь, как, должно быть, входят уставшие, странствующие пилигримы в раскинувшийся у теплого моря сказочно богатый город. За плечами - "пустая котомка"; он отдал и роздал все, что имел, открыв самые сокровенные тайники. Душа обеднела, но не обнищала. Но разум, вырвавшись из тисков страха и двойственности, став свободным, все-равно не отпускал, продолжая жить по своим, жестоким и безжалостным, правилам: он повелевал, подавлял и подчинял, даже в эту долгожданную, желанную ночь, сулившую приют и забвение.
      Доктор проснулся, словно от резкого толчка. В закоулках темной комнаты мгновенно попрятались, исчезнув без следа, соскочившие с осколков сна фантастические образы и цвета. Он включил ночник, бросив взгляд на стоящий на прикроватной тумбочке будильник. Часы показывали начало четвертого. Георгий Степанович, вздохнув, повернулся на другой бок, намереваясь продлить прерванный сон. Минут через десять, оставив тщетные попытки уснуть, перестав нервно ворочаться с боку на бок, он бездумно уставился в потолок. Но разве можно без мыслей идти по темной, скользкой и коварной дороге ночи?..
      ... Я всю жизнь лечил людей и был счастлив. Счастлив от сознания, что мне не приходилось заставлять себя делать эту работу, совершая над собой насилие - нравственное, духовное или физическое. Я был счастлив. Но теперь ничего подобного уже не будет. Как получилось, что я оказался рядом с такими разными и совершенно непохожими на меня людьми, как Иволгин, Малышев, Наташа, Капитолина Сотникова, Астахов, принятый за другого человека или все-таки искуссно притворяющийся? Что у меня общего с ними?
      Я решил, что существует долг, который мне непременно необходимо заплатить. Тогда отчего в этот процесс оказались вовлеченными столько посторонних людей? Потому что их вовлек я. Но какое они все имеют отношение к моему долгу? Ровным счетом, никакого! Значит... Значит, не так уж счастлив я был до этого. Что-то уходило, стирались грани, исчезала новизна восприятия и захотелось бури, движения, скорости. Я превратил лечебное учреждение в заповедник для "жандармов", как говорит Ерофей, всех рангов и мастей. А вот этого делать я не имел права ни при каких обстоятельствах, невзирая ни на какие "личные долги".
      Во многих из нас сидит до поры до времени демон вселенского добра. Мы пытаемся объять необъятное; найти решение нерешаемых задач; опираясь на личное мировоззрение, переделать этот мир в лучшую сторону. Но кто сказал, что у нас есть на это право?!! Что в погоне за торжеством
      вселенского добра, мы не причиним самым родным, дорогим, близким и остро нуждающимся в нас людям неисчислимые страдания, горе и беды, не станем причиной невосполнимых утрат?
      Я ирочнично посмеивался над молодым, одержимым идеями всеобщего равенства и братства, Игорем Приходько. Но так ли уж далеко ушел от него сам? Не раздумывая, кинулся на баррикады "большой политики". Сколько всего узнал, чего только не натворил, даже во вкус вошел. А, собственно, что же тут странного и непонятного? Человечество за тысячи веков еще не придумало игр забавнее и захватывающее, чем те, где основные правила и условия выражены всего-то четырьмя глаголами: "прятать", "искать", "убегать", "догонять".
      Я, похоже, "наигрался"...
      Я хочу быть счастливым, как раньше. Хочу, чтобы столь же счастливы были все, кто мне близок и дорог - моя семья, мои друзья, сотрудники, больные. Я очень этого хочу и потому... выхожу из игры, где всего четыре глагола. Может, в масштабах Вселенной - это ничтожно мало. А если мерять одной человеческой жизнью?..
      Ерофей Данилович Гурьянов.
      ... Тайга и он. Сросшийся с ней, впитавший в себя повадки зверей и птиц, ставший деревом и травинкой, крупинкой земли, каплей воды. Он вжился в новые интонации своего голоса, фразы и слова, в иной диалект, навсегда забыв утонченную, аристократическую речь, отказавшись от семьи и став причиной смерти некогда любимой женщины. Он отрекся даже от своего имени, составляющего славу и гордость этого Отечества. Он стал совершенно другим человеком, дважды в своей жизни умирая и воскрешая - в 1943, 1952 и, наконец, в 1963 году. Единственное, от чего он не смог бы отречься - от Бога. Но по странной прихоти судьбы это от него никто и не потребовал...
      Он выбрал все это много лет назад: свой путь, одинокий дом и жизнь в нем - вдали от людей, их забот и проблем. От целей, к которым они шли мимо него дружными, сплоченными рядами, скованные одной страстью, ведомые бессердечными, лицемерными и, зачастую, просто глупыми поводырями. С годами разрыв между ним и людьми неумолимо увеличивался и однажды стал настолько очевидным, что его суждение о людях приобрело новое качество. Он полюбил людей.
      Полюбил с недосягаемой нами мудростью отшельника. Так, как, должно быть, любили и молились за род людской святые старцы и иноки в некогда разбросанных по всей Руси обителях и пустынях.
      Он не мог понять - то ли отстал от людей, то ли перерос и ушел в своем пути дальше и выше. Но факт оставался фактом: живя среди первозданной, неуправляемой, свободной стихии дикой природы, он, будучи сам человеком, ощутил однажды свое второстепенное, подчиненное место в ней; ощутил и осознал, насколько человек на самом деле хрупкое, беззащитное существо. Как обделен он любовью - не той, всеохватной, пылкой и страстной, что заключена в словах и "откровениях", не в бесстыдной, вульгарной и выставленной напоказ, а иной - замешанной на нежности, искренности и жалости. Нам всем необходима любовь тихая, выстраданная, тайная; любовь полушепота и полувзгляда, но за которой, как за тонкой льняной сорочкой - прочная, стальная кольчуга, всегда присутствует это неизбывное, где-то фанатичное и неистовое, как и вся Святая Русь - "Жизнь отдам за тебя!".
      Ерофей осторожно высвободил руку, нежно проведя по волосам жены:
      - Спи, Аннушка... До зари далече покуда. Я сейчас...
      Он встал, набросив на плечи тулуп, вышел на крыльцо. Тотчас во дворе показались собаки.
      - Спите, лобастые, ночь на дворе, - ласково проговорил он. - Эт у меня, нешто у мытаря, чтой-то сердце расшалилось.
      Псы, виляя хвостами , подошли к Ерофею и подняв морды, глядя на хозяина, жалобно заскулили.
      - Ну, будя, будя... - он потрепал их по загривкам. - Чай, не конец света, Земля покуда вертится и, дай Бог, поутру солнце встанет. Идитя ужо...
      Собаки послушно повернули к сараю, а Ерофей, постояв еще с минуту, вернулся в дом. Лег, но заснуть так и не смог.
      ... Я всю жизнь был хранителем золота. Золота Державы. Я был "Язоном", которому доверили "золотое руно" России. Теперича... Ох, полно, Ерофей, притворяться! Кто твои мысли подслушать может? Разве что Бог, а он и так о тебе наслышан. Заладил: "теперича", "покуда"... Так в роль вошел, что не имени, не родства, не языка не помнишь. Так о чем я? О золоте...
      Руки к нему человек от самого рождения на этой земле тянет. Одни тянут, другие - эти руки рубят. Вот и к черноярскому золоту дотянулись. Не зная, что помимо сторожа-"Язона", есть еще и "фактор Язон". Не могло его не быть, потому что если есть сторож, при нем всегда и ружье найдется. А мое "ружье" пострашнее чумы. И что мне делать, как поступить?
      Господи! Ну почему людям в любви и покое не живется?!! Золото - это ж малая часть мира. Нет же, на него, как мотыльки на огонь, летят стаями, тучами. А мимо - любовь, дружба, семья, дети, - все под корень вырубается. Все идет на строительство "Арго" - за руном! за руном! - за ним, самым "родненьким, дорогим и желаненьким" золотишком. Вот и приплыли... И как мне быть?
      Рулевые, прости Господи, задали задачку! И ведь кроме меня решить ее некому. Сами под Кремлевской стеной улеглись, помирились - и грешники, и праведники. Им теперь лучше всех! И плевать они хотели на сегодняшних щелкоперов с их разоблачениями, расследованиями, белыми и темными "пятнами" в истории. Они такую фигу скрутили, от которой у нас еще не одно десятилетие скулы набок сводить будет!
      Но меня! - за что ты наказал, Господи?!! Дорогу никому не переходил, жен чужих не уводил, детей не сиротил. Не воровал, не убивал. За что меня караешь таким испытанием? А не зря ли, Ерофей, Господа лихорадишь? Ведь знаешь же, что не только при золоте Державы состоял и этот штамм чудовищный оберегал. Сколько тогда, в пятьдесят втором, бумаг подписал, одну другой страшнее? Подписывал и знал: если "ружье" заряжено, придет срок непременно выстрелит! И ты подпись свою поставил: мол, будьте спокойны, товарищи, в случае чего - на курок, не задумываясь, нажму. Чего тогда Господа теребишь: зачем да почему? Вот за те бумажки-подписи ты сейчас в потолок глазами и пялишься. Страшно тебе... А когда-то с горящим взором лихо отрапортовал: "Всегда готов!" и на массовое убийство свою "резолюцию" наложил. Значит, пришло время отвечать. Спросится словами - ответится поступком. Но как страшно-то, Господи...
      Петр Андреевич Иволгин
      ... Он сидел в кухне, уставившись в темное, наполовину задернутое гардиной, окно. Перед ним стояла пепельница, доверху заполненная окурками, и большая, расписная кружка с остатками давно остывшего крепкого чая. Было очень тихо, холодно и очень одиноко...
      Он знал, что за прикрытой в кухню дверью спят, иногда капризные и эгоистичные, но самые его дорогие и любимые - жена, дочь и сын. Знал, что за скрепленной не Бог весть какими, старыми замками входной дверью спит осточертевший ему, вызывающий нередко приступы глухого раздражения и едва скрываемой ярости, но тоже дорогой и любимый город. Знал, что за пределами города на одной шестой части суши огромного континента спят или бодрствуют миллионы людей, объединенных в емкое, грозное и в тоже время уязвимое и хрупкое понятие - Супердержава, страна, где он родился и без которой себя не мыслил. Он знал это, но все-равно отчего-то было очень тихо, холодно и очень одиноко...
      ... Я всю жизнь стоял на страже социалистической законности. Теперь мне говорят: майор, ты должен все забыть, как страшный сон. Не было никакого социализма, все это происки жидов и германского кайзера, на деньги которых "Ульянов и Компания" построили в Великой России самую кровавую в истории человечества диктатуру. Пойми, майор, это в тоталитарном государстве у тебя были спекулянты, взяточники, воры и убийцы, предатели и насильники. В свободной, демократической стране всего этого нет и быть не может. Давай, майор, настраивайся на новое мышление! Ты теперь будешь стоять на страже частной собственности, свободного рынка и частного капитала. Откуда здесь частный капитал? Майор, зачем тебе задаваться подобными вопросами? Твое дело - стоять на страже! Понял? На, лови кусок! Мало? Майор, понимаешь... Дело в том, что "стоять на страже в свободной и демократической стране" - имеет свои нюансы. Стоять-то, разумеется, надо и даже навытяжку, но желательно... с закрытыми глазами и молча. Давай, попробуй. Ничего не видишь? Ну, а мы что тебе говорим, майор?! Нет ни взяточников, ни спекулянтов, ни воров, ни убийц, ни предателей, ни насильников. На, лови еще кусок! За сообразительность... Понял теперь, в чем твоя служба заключается? Лапы под себя, морду под хвост и глаза закрыты. Усек, Мухтар? Ну, и молодец...
      ... Почему это случилось со мной? Отчего жить в это время мне? Рок? Судьба? Или, как говорят индусы - карма? Это что же надо было натворить в прошлой жизни, чтобы сегодня так мучиться? А, может, потому и мучаюсь, что ничего не сотворил? Не построил, не выпестовал, не научил, - а только дергал с корнем и "пересаживал", с одной стороны "колючки" по другую... Мне эта работа нравится. Но если честно, наедине с самим собой: может человеку нравится такая работа? И может ли человек оставаться нормальным, занимаясь этим всю жизнь? Мы глушим себя сигаретами, водкой, случайными связями - как будто торопимся не успеть дожить, докурить, допить, долюбить. Все это мелькает в жизни, как полустанки, скоротечные остановки. Основное - гон. Один сплошной, большой гон - из века в век, из года в год, изо дня в день, прихватывая зори и рассветы, сумерки и закаты - до тех пор, пока не остановят либо пуля, либо...деньги. Третьего не дано. И никто, ни одна живая душа не знает, как страшно так жить. С постоянным ощущением, что все люди - исчадия ада, твари-мутанты, совершенно лишенные человеческих признаков. Ассенизаторам легче, они могут отмыться, надушиться, переодеться. А наше дерьмо всегда с нами...
      Роман Иванович Малышев
      ... Ночь. Нехватка спасательных средств. Отсутствие опоры. Холодное, многомерное, многомильное безмолвие, когда уже стихли все стоны и крики. Эта ночь почему-то представилась ему ускользающей из-под ног палубой терпящего кораблекрушение парохода. И в голове занозой засели шекспировские строки из "Антония и Клеопатры":
      "... Безмолвно ты ушла, нам показав,
      Что этот мир прощальных слов не стоит..."
      Строки, созвучные его настроению...
      В четвертом часу этой ночи он знал, практически, все. Сомнения вызывала, пожалуй, лишь личность Астахова, но он был уверен, что через день-два сможет доказать, кем тот является на самом деле.
      Он сделал все, что мог. В паре с Иволгиным, который в конечном итоге "выковал" недостающие звенья в длинной цепочке преступления. Он знал теперь достаточно много об этом городе, его истории, людях, в нем живущих. Такие, как он, не имели права на личные чувства и эмоции. Все и вся в его жизни было подчинено раз и навсегда определяющей цели - высшие интересы государства. Будь он фанатиком или просто дисциплинированным, толковым исполнителем, было бы легче. Но он не являлся ни тем, ни другим. Он был профессионалом, сумевшим сохранить и чувства, и эмоции. Именно поэтому эта ночь показалась ему такой страшной и безысходной.
      ... Я всю жизнь защищал свою Родину от врагов. Я принадлежал к касте избранных и неприкасаемых. К тем, кому доступны тайны Родины. Я считал себя ответственным за сохранность этих тайн. С меня брали подписки. Со мной не раз беседовали. Меня не единожды проверяли.
      Сегодня от меня ушел "Язон". Золото, чума и "фактор Язон"...
      Зная что это и зная итоги расследования, - что хочется мне сейчас больше всего? Мне хочется застрелиться. Не от горечи. Не от разочарования. Не от страха и безысходности. Мне хочется застрелиться в силу твердого убеждения, что жизнь моя прожита абсолютно зря.
      На самом деле нет уже таких тайн, которые бы твои "старшие товарищи по оружию и невидимому фронту" не выложили бы с подобострастием и готовностью врагу. Теперь не осталось даже врагов, только "стратегические партнеры". Не осталось ничего, что раньше составляло прочный и надежный каркас супердержавы.