Джума

      На истеричный, "баррикадный" клич, в первую очередь, с готовностью откликнутся разжиревшая на "соцреализме", давно не имеющая ничего общего с "гегемоном", интеллигенция и почуявшая запах шальных денег номенклатура, еще вчера гордящаяся своими "умом, честью и совестью", а ныне рвущаяся к заветному скипетру - "вторые", "третьи", "завы" и "замы" идеологических и орготделов. Вся эта свора, годами продававшаяся и продававшая друг друга, с жадностью вцепится в "щит и меч". А миллионы, милостиво допущенных к барскому столу, умиленные и вдохновленные "совместной трапезой", не сразу сообразят, что именно с таким демократическим аппетитом они съели. Когда наступит прозрение, поймут: Щит и Меч Родины! Это потом, как всегда, найдут "стрелочников", вспомнив о "роли личности в истории". Но справедливости ради надо отметить, что виноваты будут все. И не только нам, но и многим поколениям после, еще долго предстоит замаливать этот тягчайший иудин грех. Ибо мы предали память о других миллионах - погибших, но отстоявших Родину в войне с фашизмом. Мы растоптали их Великий Подвиг, низведя его до уровня бессмысленной и напрасной жертвы. И чудовищный взрыв в Каспийске в самый святой и великий праздник - День Победы, прозвучит, как сатанинский, глумливый хохот. Никто не подаст в отставку, не станет стреляться и срывать "эполеты", не оденет вериги и не уйдет в скит, потому что это будет уже в другой стране. В другой... Но платить мы будем еще по старым, давно просроченным, векселям - жизнями наших детей...
      ... Казанцев подошел к столу, за которым сидел Малышев и молча положил перед ним листок бумаги. Роман Иванович быстро прочитал и откинулся на спинку кресла.
      - Присядь, Гена, - сказал тихо.
      Тот продолжал стоять навытяжку, не шелохнувшись, лишь негромко, но твердо произнес:
      - Товарищ полковник, я не изменю своего решения.
      - И все-таки присядь, - мягко и, вместе с тем, требовательно попросил Малышев.
      Казанцев переступил с ноги на ногу и, нехотя, выдвинув стул, сел.
      - Я не стану унижать тебя, рассматривая этот шаг, как... трусость, тщательно подбирая слова, не глядя на него, начал Роман Иванович. - И не думаю, что это - сиюминутный всплеск эмоций. Но, на мой взгляд, ты принял тупиковое решение...
      - Товарищ полковник...
      - Гена, - жестом остановил его Малышев, - давай поговорим - не как коллеги или начальник и подчиненный. Просто, как люди. Пусть кто-то и считает нас чудовищами, запрограмированными на команду "фас!", но тебе-то известны все правила игры. - И он в упор взглянул на Казанцева.
      - Роман Иванович, неужели вы не видите, что изменились не только "правила", но сама "игра"?! - На скулах у Геннадия заходили желваки, глаза блеснули гневом и нетерпимостью: - Знаете, что выдала, не далее, как два дня назад, моя младшая сестренка? "Я не могу сидеть с тобой за одним столом. Витька сказал, у вас у всех руки по локоть в грязи и крови. И вообще, вы - тормоз свободы и прогресса". Витька - это ее дружок, одногруппник по университету. А Володе Стрельцову неделю назад кто-то на двери свастику нарисовал. Но Володя сегодня погиб - не в бою, не на передовой, а средь бела дня, в мирное время. А тот гаденыш, "художник-абстракционист" недоделанный, засыпает сейчас, наверное, в теплой, уютной постельке дома, замирая от счастья и собственной храбрости. Как же: он! - не кому-нибудь, а "жуткому и ужасному кагэбэшнику" - что называется, в лицо плюнул!
      - Володя знает... знал, кто это сделал?
      - Конечно, знал.
      - Почему не доложил? Мы бы разобрались...
      - Роман Иванович, поздно уже "разбираться"! Если и придется, то с целой страной, а это мы уже проходили... Неужели вы не видите, не только нас разваливают целенаправленно, но и армию, милицию! Молодые пацаны из Афгана не в милицию идут, а сбиваются в волчьи, криминальные стаи. Армии сначала отдают приказ давить танками, а потом трусливо объясняют, что это "не было согласовано". Недоучки-прорабы сдают оперативную информацию, а наши генералы - пачками агентурные сети. Что происходит, Роман Иванович?!! Или, может, я пропустил сообщение о начале третьей мировой войны?! Вы можете представить, чтобы евреи или америкосы потребовали ликвидировать свои МОССАД или ЦРУ, ФБР? А, что, они - все из себя в белом и стерильном?! Не могу больше, Роман Иванович, извините... Рано или поздно дров наломаю, своих подставлю. Лучше сам уйду.
      - Гена, ты сам знаешь, у нас только "вход" есть.
      Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Наконец, Казанцев поднялся и проговорил:
      - Если есть "вход", обязательно где-то есть и "выход". Роман Иванович, вы представляете, что происходит в этой стране и куда она катится, если белым днем, из автоматов, в ней начали убивать сотрудников КГБ?
      - Гена, - грустно откликнулся Малышев, - я разделяю твои чувства, но не могу согласиться с выводами. Чтобы не происходило и куда бы не катилась эта страна, мы должны оставаться с ней, а не на ее просторах... волками-одиночками. Ведь именно на последнее кто-то и делает ставку.
      - Зато никто не ударит в спину, - жестко ответил Казанцев. - Володю Стрельцова и Леню Корнеева не просто убили. Сначала был кто-то еще - тот, кто их предал. - И он, попрощавшись, вышел.
      Геннадий прошел в кабинет, который до сегодняшнего дня они делили с Володей Стрельцовым. На краю стола, ближе к окну, сиротливо высилась небольшая стопка книг. Казанцев машинально взглянул на корешки, отмечая названия. От разговора с Малышевым на душе остался неприятный, густой и грязный, как ил, осадок. Он обошел стол Володи и открыл форточку, намериваясь закурить. При этом нечаянно задел стопку книг. Они рассыпались, скользя по гладкой и чистой поверхности столешницы. Казанцев наугад открыл одну из них и увидел штамп Публичной библиотеки. Геннадий закурил, сел к своему столу и принялся листать книгу, пытаясь хоть немного отвлечься и не думать о трагических событиях, происшедших за истекшие сутки. Однако, мыслями упорно возвращался к ним, вновь переживая заново и оттого делая частые и глубокие затяжки.
      "Краткий курс истории микробиологии... Черт! Совсем из головы вылетело: Малышев же просил подготовить материалы по Рубецкому и русской экспедиции в Маньчжурию. Вот и Володя тоже копался в этом бакгадюшнике... Какая же сволочь приказала убить ребят?.. А, если, действительно, Родионов?.. Большой вклад в развитие отечественной микробиологии внесли... Основателем современной микробиологии является французский химик Луи Пастер (1822- 1895 г.г.)... А мотив? Власть, деньги?.. О микроорганизмах человечество узнало от Антони ван Левенгука (1632 - 1723 г.г.), создателя микроскопа...
      Что могло быть в свиридовском "дипломате", ценою в полмиллиона долларов?... Эпидемиология - одна из древнейших наук на Земле. Упоминание о ней можно найти в Библии, древних трактатах Китая и Индии, даже в "Одиссеи" Гомера... А, что, вполне возможно, и Родионов. Жену родную не пожалел, а нам всем... рты заткнули. Хотя, в первый раз, что ли?... Роберт Кох, создатель мировой школы бактериологов. И. И. Мечников - русский ученый создатель теории фагоцитоза. Шарль Бушар... Макс фон Петтенкофер... Серж Рубецкой - лауреат Нобелевской премии, создатель новой вакцины против чумы и основатель теории... Кальмет и Герен - предложили вакцину от туберкулеза (БЦЖ)... Кто же тогда, интересно, сдал Родионова нам? Братки?.."
      - Черт побери! - в волнении воскликнул Казанцев. Не может быть... - Он несколько минут , как в столбняке, изумленно пялился на раскрытую книгу. А, черт! - сгоревшая вместе с фильтром сигарета обожгла пальцы.
      Геннадий схватил учебник и опрометью кинулся вон из кабинета. В приемной Малышева уже никого не было. Он пересек ее и нетерпеливо постучал в дверь шефа, одновременно распахивая ее:
      - Разрешите, товарищ полковник?
      Кабинет Малышева освещала настольная лампа. Сам он сидел, склонившись над столом, внимательно изучая лежащие перед ним бумаги. Роман Иванович поднял голову и недоуменно, словно не узнавая, посмотрел на возбужденного Казанцева.
      - Что случилось, Геннадий Борисович? - он начал медленно подниматься из-за стола, упершись ладонями в стол.
      Казанцев, не говоря ни слова, подошел и положил перед ним раскрытую книгу. Вглядевшись в разворот и поняв, что тот принес ему, он замер пораженно, так и оставшись стоять в нелепой, неудобной позе.
      - Гена, где ты это откопал?
      - Лежало на столе у Володи Стрельцова. Я случайно открыл, стал листать и наткнулся. Когда увидел, подумал: с ума схожу.
      - Действительно, есть от чего! - Малышев покрутил головой, пальцем растягивая ворот рубашки. - Он быстро открыл начальную страницу, затем просмотрел выходные данные. - Всего две с половиной тысячи и сороковой год, - сказал удовлетворенно. - Раритет, можно сказать... Но каков риск! Теперь понятно, почему рисковал и Кейн. Геннадий Борисович, вы понимаете, что это означает?
      - Им нужна "Джума", - убежденно ответил Казанцев.
      - Правильно. Но почему они так рвутся в Черный яр? Погодите... Малышев открыл одну из папок и поспешно начал перелистывать бумаги. - Вот! Ах, как не ко времени, - заметил с досадой. - Хотя, впрочем, может, и к лучшему. - Роман Иванович взглянул на ничего не понимающего коллегу и пояснил: - Завтра начинаются общевойсковые учения Забайкальского военного округа. В зону действия попадает и Черный яр.
      Казанцев глянул на часы:
      - Уже сегодня. Сейчас - ноль двадцать...
      Над городом стояла полночная тишина. Большинство жителей к этому времени спокойно и мирно нежились в постелях, но светилось немало окон, еще глядевших в эту полночь загадочными, желтыми, широко распахнутыми, глазами. За окнами - догуливали, допивали, доедали, смотрели телевизор, склонялись над плачущими в колыбелях детьми, выясняли отношения, оплакивали умерших. И еще - любили... Ночь плавилась от жарких объятий, сладким соком страсти таяла на губах, истекала струями наслаждения по обнаженным телам...
      А в это же время на АТС Белоярска автоматические реле, пощелкивая, соединяли абонентов.
      - ...Слушаю.
      - Это я.
      - Слушаю.
      - Все готово. Выезжаем в десять утра.
      - Я не смогу оставить город... теперь.
      - Ты оставишь его. Тебя прикроют. Не глупи, все уже решено.
      - Хорошо...
      - ...Слушаю.
      - У нас - радость: на побывку, в отпуск, приезжает племянник. Собираемся всей семьей. Ждем тебя обязательно. Тем более, у нашего дяди юбилей. Ты приготовил подарок?
      - Сегодня... вернее, вчера купили.
      - Вобщем, ждем.
      - Я приеду...
      -... Слушаю.
      - Дедушка просил передать, что температура у внучки спала. Сейчас она чувствует себя хорошо.
      - Спасибо большое, что позвонили. Мы очень волновались. А как дедушка себя чувствует?
      - Хорошо.
      - Мы боимся, как бы его в больницу не положили...
      - Все будет хорошо. Если что, позвоню...
      -... Слушаю.
      - Это я. Из Белоярска.
      - Как прошли переговоры?
      - В целом, нормально. Правда, не все вопросы удалось урегулировать. К тому же появились проблемы со здоровьем. Сильно поднялось давление.
      - Может, лучше не рисковать и вернуться?
      - Я так и собираюсь поступить. Думаю, партнеры меня поймут. Радует, что обе стороны крайне заинтересованы в дальнейшем и тесном сотрудничестве.
      - Тогда, до встречи...
      Спустя сорок минут распечатка этих телефонных переговоров легла на стол начальнику Белоярского Управления органов госбезопасности Малышеву Роману Ивановичу. Он внимательно их перечитал. Первый звонок был Багрову; второй - Озерову; третий - Блюмштейну; четвертый - в Оттаву.
      - Ну, что ж, - проговорил он вслух вполголоса, - многое прояснилось и не все потеряно. Время еще есть. Это было его главным и роковым заблуждением, потому что времени не осталось...
      ... Их были десятки и сотни. Они спали, когда мозг на тысячи осколков разорвала надсадным, густым и низким воем учебная тревога. Земля испуганно содрогнулась от топота сапог; воздух сжался, защищаясь от бьющих его хлестко и резко командных голосов, деревья отпрянули, задохнувшись в густом, чадящем дыму, исходящем от выстраивающихся в колонну сотен единиц боевой техники.
      Было 5 часов 40 минут 17 секунд. Черный яр накрыла невидимая, но страшная взрывная волна человеческих страстей.
      - Ослепи их!!! - приказала Золоту Джума. - У слепых только одна дорога - НА ПИР ЧУМЫ. Добро пожаловать!!!
      ... А где-то в вышине, бескрайней и недосягаемой, Млечный Путь, как и миллионы лет прежде, раскладывал пасьянс из звезд, бесстрастно и равнодушно наблюдая за крошечными существами - злыми, эгоистичными и жестокими , из века в век предающимся странным, лишенным логики и смысла, забавам, упорно не желающим взрослеть и постигать мудрость, красоту и гармонию мироздания...
      Часть вторая. Чума
      Сны цвета желтого клена
      "... Вершины. Их покатые плечи в цветах, едва видимых, но крепко и нежно пахнущих. Их скаты блестят слюдой, малахитом и мрамором. Ветер, пробегающий здесь, чист и холоден, как ключевая вода. Но сами они неописуемы. Нет на человеческом языке таких слов, чтобы показать, как они все сразу поднимаются к небу, более дерзкие, чем знамена, более спокойные, чем могилы; громадные, каждая в отдельности, и больше, чем океан, больше всего, что есть на земле великого, когда они вместе..."
      Он с сожалением закрыл книгу. Легко поднялся и, оглядевшись, молча занял свое место в строю. Их было восемнадцать. Вытянувшись цепочкой, они уверенно и быстро стали спускаться по узкой, шириной всего в два человеческих шага, тропе. Он старался не смотреть вперед, но взгляд то и дело приковывала к себе круто обрывавшаяся справа бездонная, черная пропасть, с извивающейся по самому дну змеевидной дорогой. У него слегка кружилась голова, ломило в висках. Он попробовал мысленно сконцентрироваться на маленькой точке в районе солнечного сплетения, приноровить частоту дыхания к знойному, разряженному воздуху, стараясь не думать о том, что каждый вдох и выдох, каждый шаг приближают его к черте, за которой... На что же это будет похоже? Он словно перенесется в параллельный мир, с иными законами и реальностью. Ощутив внутри промозглый, стылый холод, он зябко поежился.
      "Во имя чего я делаю это? - Он посмотрел на идущего впереди человека, отмечая знакомые и ставшие уже привычными для него детали одежды. - Они воюют за свою веру и Родину. А что здесь делаю я? Или это тоже моя война?"
      "... Вокруг великая тишина, горные склоны снизу кажутся совсем отвесными, и на одном из них, блестя повязкой из голубой эмали того действительно неизъяснимого цвета, какой разучились приготовлять современники, высится конусообразная башня - сторожевой пост Тамерлана..." - пришли ему на память прочитанные на привале строки из книги Ларисы Рейснер.
      Но эти горы были другие: из враждебного, затаившегося мира. И он понял причину своей неудовлетворенности и тревоги. Все оказалось просто... Страх! Страх начала конца. Оголенный сгусток чувств, в котором есть прошлое и настоящее, а будущего может на быть.
      Идущий впереди старший группы сделал знак рукой, призывая к вниманию. Все остановились, затем рассредоточились. Он с нарастающим волнением следил за приготовлениями к бою. Трое отделились от группы и подошли к нему. Он понял, что пора. Вчетвером они продолжили медленно и осторожно спуск вниз, к заранее условленному месту. Достигнув его, осмотрелись. Его напряжение достигло предела, но троих сопровождающих, казалось, нисколько не волнует предстоящая операция. На изрытых морщинами, с выдубленной, опаленной и иссушенной солнцем кожей, лицах застыло каменное, холодное спокойствие. Они обменялись несколькими фразами и, кивнув ему на прощание, отправились в обратный путь - туда, где вжавшись в расщелины, их ждали соплеменники.
      Он поднял голову вверх и прислушался. Его поразила насыщенная, пронизанная насквозь солнцем, но ледяная, космическая тишина. Тишина... Горы в ледниковых шапках... И будто опустившаяся на них аура Вселенной, льнущая к коже, проникающая в поры. Тишина, в которой слышался чужой, заунывный, но не лишенный красоты и гармонии, сказочный голос Азии.
      И еще привидился откуда-то с небес - взгляд: то ли Аллаха, то ли Иисуса Христа, вопрошающий с недоумением и тайной надеждой:
      - Люди, зачем вы здесь? Что делаете?..
      И наш, до идиотизма нелепый у порога третьего тысячелетия, ответ:
      - Господа Всевышние, докладываем: мы здесь по делу - убиваем друг друга!
      Словно в подтверждение его мыслей, рядом что-то гулко лопнуло, словно вздохнул горный великан, чихнул со сна, встряхнув каскадом каменных, жестких волос. Он съежился, втянув голову в плечи. "Началась моя война..." - промелькнуло в сознании, но то, что наступило потом...
      ... Оглушенный грохотом, парализованный в мыслях и чувствах, он не помнил, как оказался в гуще боя среди рагромленного каравана. Его взгляд выхватывал отдельные эпизоды. Люди научились это делать, но слов для этого подобрать было нельзя. Война? Бой? Столь же слабо для объяснения, как если бы кому-то пришло в голову сравнивать сбежавшее на плите молоко с извержением вулкана. И все это тщательно планировалось, выверялось и готовилось ради него.
      "Господи, прости меня..." - прошептал он запекшимися, непослушными губами. Не сознавая, не помня себя, забыв вообще обо всех инструкциях, он стоял во весь рост, глазами, точно объективом, "отщелкивая" страшные, неподвластные разуму, противоестественные самой жизни, кадры.
      КАДР ПЕРВЫЙ. Объятый гигантским факелом "наливник"; из его развороченного взрывом брюха, с рванными, раскаленными краями, к небу тянулись черные, густые космы дыма, словно вставшие дыбом волосы...
      КАДРЫ ВТОРОЙ, ТРЕТИЙ, ЧЕТВЕРТЫЙ, ПЯТЫЙ,,,
      КАДР ШЕСТОЙ. Перевернутая, лежащая на боку кубышка БМП, беспомощная и жалкая, как опрокинутая на панцырь черепаха. Рядом - две "разменные монетки" цвета хаки - распластанные, изуродованные осколками, разутюженные взрывом по дороге, отливающие на солнце червонной, застывающей пленкой крови...
      КАДРЫ СЕДЬМОЙ,,, ДЕСЯТЫЙ,,, ПЯТНАДЦАТЫЙ,,,
      КАДР ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. У обочины дороги сиротливо сидящая еще одна "разменная монетка", с блуждающей по лицу детской, непосредственной улыбкой. Парень, зажав между обрубками ног ботинок, деловито и спокойно пытался снять его с остатка оторванной ноги. Сидел, снимал и... улыбался!!!
      КАДР ДВАДЦАТЫЙ. Шок...
      КАДР ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Контузия...
      КАДР ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Смерть... Смерть?
      И ДО КОНЦА... СМЕРТЬ!!!
      Оглушительный взрыв, как консервную банку, играючи вскрыл все ходы и выходы в черепной коробке, круша сосуды, артерии и перегородки. Кто-то невидимый, железной перчаткой средневековых доспех, сжал нежную, колеблющуюся , мерцающую всполохами света, субстанцую мозга...
      А наверху, пожилой афганец, с худым, изможденным лицом, сжимая большими крестьянскими руками гранатомет, осторожно выглянул из расщелины. Он увидел у перевернутой "шайтан-арбы" распластанное тело и узнал этого человека, с удовлетворением отметив рядом с ним отсутствие крови. Его губы сложились в довольную улыбку - свою работу он выполнил на отлично. Оставалось сделать еще один выстрел. Зоркими глазами он выхватил из ревущего смерча боя нужную мишень и приготовился... Но в ту же секунду черный нос маленькой "пчелы", опоясанный красным ободком, стремительно нырнул под белую чалму афганца, жадно вгрызаясь в человеческую плоть, разрывая и разбрызгивая ее своей бронебойно-зажигательной силой по серым, холодным камням.
      Еще продолжался бой. Кто-то падал молча; кто-то - матерясь сквозь стиснутые до боли в скулах, зубы; кто-то выл громко и страшно - не, по-людски, - по-зверинному, вывернув наизнанку скрученное нечеловеческой болью нутро; кто-то, прикипев пальцем к спусковому крючку, давил и давил на него, войдя в азарт, не в силах оторваться и уйти с конвейера смерти. А над кем-то опускалась обвальная тишина. Невидимая и бесплотная, она собирала дань, сортировала души...
      И откуда-то с небес на землю смотрели печальные глаза - то ли Аллаха, то ли Иисуса Христа:
      - Люди, зачем вы здесь? Ведаете ли, что творите?..
      Глава первая
      Саша Костиков остановил машину и заглушил мотор. Повернувшись, вопросительно посмотрел на сидящего рядом Иволгина.
      - Спрятать бы не мешало танк. - Майор открыл дверцу и стал выбираться из машины.
      Остальные последовали его примеру. Выйдя, осмотрелись.
      - Далеко до избушки? - обратился Петр Андреевич к Добровольскому.
      - До поворота, а там километра два-три.
      - Значит так, загоняем машину подальше в кусты и пешочком по свежему воздуху потопали.
      - Петр Андреевич, - взмолился Костиков, - здесь же кустов нет, одни сосны. Да и между ними - ни пройти, ни проехать.
      - Саша, не искушай меня без нужды! - с угрозой проговорил Иволгин. Иначе сам за руль сяду.
      - Нет! - поспешно запротестовал Костиков. - Я попробую...
      Добровольский весело ухмыльнулся, следя за их рокировкой. О методах вождения майора знал весь горотдел. Стоило ему сесть за руль, как машина из "средства передвижения", трансформировалась в смертельное оружие убойной силы. Новенькая "девятка" Костикова принадлежала его тестю. Вообразить, какой вид будет у машины после того, как ее попытается "спрятать в кустах" Иволгин, труда не представляло. Потому Саша, тяжело вздохнув, сам сел за руль и, проявляя чудеса вождения, отогнал машину с дороги вглубь леса.
      Когда он вернулся, они наметили план действий, каждому определив соответствующую роль и договорившись, кто кого страхует на случай непредвиденных обстоятельств. Пройдя до поворота и далее, примерно с километр, разделились на две пары: Иволгин - Приходько и Добровольский Костиков.
      Спустя время, уже в сумерках, за деревьями показалось гурьяновское подворье. Иволгин жестом приказал Игорю остановиться. Тот замер, как вкопанный, почти не дыша. Несколько минут майор внимательно приглядывался к дому и хозпостройкам. Он передвинулся немного вперед и в сторону, с удовлетворением хмыкнув:
      - Хор-р-роший дворик! Есть, где разгуляться. - Иволгин облизнул палец, поднял его вверх: - Повезло нам с тобой, ветерок мимо.
      - Интересно, какие там собаки? - подал голос Игорь. - Знать бы, сколько их?
      - У хозяина такого двора и собачки наверняка под стать. Одно могу тебе обещать точно: болонками здесь и не пахнет. Черт, темнеет как быстро-то.
      Словно в подтверждение слов майора, в окнах дома загорелся свет. И тотчас послышался грозный, собачий лай.
      - Так, первый пошел... - Петр Андреевич подобрался, пристально вглядываясь в сгущающуюся темноту и шепотом добавил: - Ну, Сашок, не подкачай.
      До слуха Иволгина и Приходько донеслись обрывки разговора, несколько раз хлопнула дверь, а затем наступила тишина. Майор уже потерял счет времени, когда его легонько толкнул в бок Приходько. Он наклонился к самому его уху и срывающимся голосом тихо произнес:
      - Петр Андреевич, вроде есть кто рядом...
      Тот резко повернулся и прислушался. Возникло неприятное чувство, будто его держали на прицеле - внимательным, настороженным и сверлящим взглядом. Он медленно потянулся рукой к наплечной кобуре, пытаясь подавить нарастающую панику. Это было чувство страха, никогда прежде им не испытываемое. Иволгин попытался взять себя в руки, но с ужасом понял: страх ему не подконтролен. Еще две-три минуты и он кинется, потеряв голову и не разбирая дороги, в самую чащу леса. Должно быть, похожее состояние переживал и Приходько, так как майор отчетливо слышал его учащенное, свистящее дыхание. Послышался едва различимый шорох, словно понизу поигрался опавшей листвой и хвоей легкий ветерок. Вновь стало тихо. И сию же минуту пропал парализующий сердце и разум страх.
      Жуть-то какая... - срывающимся, хриплым шепотом проговорил Приходько. - Я чуть не умер со страху. А если он за своими пошел?
      - Кто пошел?! - приходя в себя, зло бросил Иволгин.
      - Петр Андреевич, это, ей-Богу, волк был. Матерый такой волчище... Вроде оборотня.
      - Ну хватит! - резко оборвал его майор. - Волчище, оборотни... передразнил он Игоря. - Страшней человека зверя нет, а это точно не человек был.
      - А кто ж тогда?
      - Кто, кто? Дед Пихто и бабка с базукой! Значит так, построились в затылочек друг другу и... смело, товарищи, в ногу. На воссоединение с частями армии Добровольского. Не отставай, Гоша!
      Подойдя к условленному месту сбора, с облегчением заметили Алексея.
      - Как тут? - спросил Иволгин. - Саша не появлялся?
      - Не нравится мне эта фазенда, Андреич, - шепотом откликнулся Алексей. - К тому же... - Он замолчал, не желая выглядеть дураком, но потом все-таки решился: - Я тут сдуру чуть Бородино не устроил. Прямо руки зачесались. Стою возле во-о-он той сосенки и вдруг чувствую: пялиться кто-то в спину. Будто дрелью дырку для ордена сверлит. Хотел уже бабахнуть из ствола, да вовремя одумался. Одним словом, Андреич, нечисть тут вокруг какая-то шастает, хочешь верь, хочешь - нет.
      - Я же говорил - оборотни, - влез Приходько.
      - Сами вы оборотни! - разозлился майор. - Всю кровь уже из меня выпили своими ужастиками. Ну помандражили маленько и что теперь?! Наверняка зверюга какой-нибудь на охоту вышел.
      - Дай ему Бог скорейшей и удачной охоты, но чур меня! - ввернул, притоптывая на месте, Алексей. - Андреич, может, мне пойти? Что-то Санек задерживается.
      - Если Артемьев там, - он кивнул в сторону дома, - он тебя в два счета вычислит. Видел же в больнице.
      - А если его - тьфу-тьфу! - не дай Бог, на куски режут?
      - Ага, скальпелем... Думай, что говоришь!
      - Никак заблудились, люди добрые? - неожиданно раздалось у них за спинами.
      Все трое моментально развернулись, причем Иволгин и Добровольский автоматически выхватили пистолеты.
      - Вы игрушки-то свои на место верните. Меня, может, и положите, а вот их - эт вряд ли.
      Перед ними стоял высокий, с косой саженью в плечах, мужчина с двустволкой за спиной. Рядом с ним, вывалив языки и оскалив чудовищные пасти, смирно и тихо сидели два волкодава, чья родословная, без сомнения, происходила от мифического Цербера, охранявшего, по мнению жизнерадостных греков, вход в преисподнюю. Офицеры медленно опустили оружие; от их внимания не ускользнуло, как даже на это малейшее движение собаки отреагировали, молниеносно подобравшись и приготовившись к прыжку.
      - Сидеть! - негромко, но властно приказал хозяин, и псы тут же послушно замерли, продолжая, однако, сверлить непрошенных гостей диковатыми, не сулящими ничего хорошего, взглядами. - Не в моих правилах гостей на улице держать, - спокойно и обыденно заметил мужчина. - Милости прошу в дом, уж коли пришли, - усмехнулся он и, не оглядываясь, широкими шагами направился к подворью.
      Оперативники, переглянувшись, последовали за ним. В просторных сенях долго обметали снег. Иволгин поймал сочувственный взгляд, брошенный хозяином на их чересчур легкомысленную для подобных прогулок обувь. "Жалельщик чертов! - подумал, злясь, прежде всего, на себя. - Взял, как тетеревов на току! - Но тут же сам и успокоил: - Не дрейфь, окромя штиблет, терять нечего. Прорвемся!" Все вместе ввалились в просторную, чистую горницу.
      - Располагайтесь, гости дорогие, - приветливо, но с усмешкой, проговорил хозяин. - Сейчас вечерять будем, самое время. Аннушка, - крикнул в глубину дома, - готовь стол.
      Из смежной комнаты вышла симпатичная, небольшого росточка, женщина, у которой под широким платьем из яркой "шотландки" заметно выпирал округлившийся живот. Она радушно улыбнулась, отчего лицо ее стало еще симпатичнее и привлекательнее.
      - А у меня все готово. Замерзли, наверное? - спросила с участием.
      - Есть маленько, - откликнулся, потирая руки, Иволгин. - Он смерил хозяев изучающим взглядом и развел руками: - Вот только товарища своего потеряли мы.
      От майора не ускользнул испуг, промелькнувший в глазах хозяйки.
      - Да спит ваш дружок, - хозяин хитро усмехнулся. - Умаялся чуток.
      - Как спит?! - не поверил Иволгин.
      Вместо ответа мужчина приобнял женщину и представил ее:
      - Вот, значит, Анна Федоровна, супружница моя. А я, стало быть, Ерофей Данилыч. Что касаемо дружка вашего, так его и вправду сморило чуток. В спаленке и отдыхает.
      Иволгин и Добровольский переглянулись, Алексей прошел в соседнюю комнату. На широкой лежанке, заботливо укрытый теплым лоскутным одеялом, мирно и сладко посапывал Саша Костиков. Рядом, на старинном сундуке, лежала аккуратно сложенная одежда.
      - Ну-у, дела-а, - пробормотал вполголоса Алексей и вышел.
      Вернувшись в горницу, успокоил коллег:
      - Спит, как младенец. - Увидев веселые искорки в глазах хозяина, не удержался и спросил: - Как же вам удалось завалить его?
      Ерофей хмыкнул и пожал плечами:
      - Разные люди по тайге ходят. Бывает, и лихие попадаются. А по сну в человеке многое разпознать можно. - Глянул остро, пронзительно и вдруг улыбнулся: - Да чтой-то мы стоим, милости прошу к столу. За столом-то, оно сподручнее разговоры вести.
      Гости молча расселись и... открыли рты, когда Ерофей, прежде чем сесть, принялся креститься на иконы в красном углу и, беззвучно шевеля губами, читать молитву. Иволгин и Добровольский неловко стали подниматься из-за стола. Но Ерофей жестом остановил их:
      - Сидите. Бог, он суеты да показухи не терпит. Неча его по ранжиру-то благодарить. Придет время, свою дорогу к ему найдете. - Он взял со стола бутылку с ярко-красной жидкостью и вопросительно глянул на гостей: Отведаете?
      - А лежанок на всех хватит? - прищурившись, ехидно поинтересовался Иволгин.
      Ерофей раскатисто и весело рассмеялся, разливая по стопкам настойку:
      - Нам для хороших людей ни постель, ни еды, ни крова не жалко.
      - И часто хорошие люди захаживают? - беспечным тоном поинтересовался Иволгин.
      Ерофей зыркнул из-под густых бровей, словно лезвием чиркнул:
      - Да Бог не обижает. Ну, гости дорогие, со знакомством, что ли. Как звать-то вас? - Он медленно обвел взглядом всех троих и с расстановкой выдал: - Видать, служивые вы люди. И служба ваша - государева. Навроде... егерей.