Джума

      - Но предварительная договоренность есть? - не отставал Валерий Петрович.
      У Родионова забегали глаза, он потянулся к бутылке с водкой, вопросительно глянул на гостей. Те согласно кивнули. Выпив, склонились над тарелками с закуской, но все трое ограничились ломтиками лимона и взяли по одному бутерброду.
      - Так что там? - прожевав, вернулся к прерванному разговору Полуянов.
      - Понимаешь, Валерий Петрович, - нехотя начал Родионов, - есть у них в делегации мужик один, Ричард Кейн. Крупный воротила и, видимо, не последний человек в коридорах власти в Оттаве. Одним словом, настоящая "акула империализма". Он, в принципе, не против "тесно сотрудничать", но...
      - Ты говори, говори, Борис Николаевич, - спокойно произнес Карташов. Сам же сказал: трупы у нас теперь общие.
      - Черт его знает как, но на фуршете всплыл этот Черный яр, - решился рассказать Родионов. - И Кейн загорелся. Стал плести какую-то чушь, дескать, интересуется необычными названиями местностей. Даже, мол, книгу собирается написать. Хобби у него, видите ли, такое. А тут еще ляпсус вышел, - продолжал рассказывать Дмитрий Николаевич. - Они, канадцы, захотели город посмотреть. Мы, естественно, им культурную программу подготовили, все согласовали по времени. Но они - ушлые твари. Если, мол, все соглашения подпишем и договоримся, нашим людям придется работать в вашем городе. Вообщем, захотели узнать, как у нас не только с культурной программой, но и со снабжением, медициной и прочей мурой. Благо, в городской больнице недавно ремонт провели, кое-что обновили. Но в тот день, будь он неладен, из нейрохирургии похитили одного пациента. Кажется, Астахов его фамилия. Он подозревался в убийстве Горыныча. Увели прямо из-под носа милиции и кагэбэшников.
      - Кагэбэшников?! - в один голос воскликнули гости.
      - Вот именно, - подтвердил Родионов. - А главное: канадцы каким-то образом об этом пронюхали и на следующий день Кейн срочно вылетел в Москву, а потом в Канаду. Якобы, по состоянию здоровья. Но мы-то не дураки, знаем, что "состоянием здоровья" многое объяснить можно.
      - И причем здесь Черный яр, этот Кейн и Астахов? - с недоумением спросил Карташов.
      - Я, когда Михаилу все это рассказал, он очень интересную версию выдвинул. - Борис Николаевич внимательно посмотрел на гостей и, собравшись с духом, проговорил: - Астаховым этим сильно "контора" заинтересовалась. Он в бреду черт знает на скольких языках шпарил. И, по непроверенным данным, тоже к окрестностям Белоярска любовью воспылал.
      - Кто он вообще такой? - нервно закуривая, спросил Полуянов.
      - А вот это не смогли выяснить до конца ни милиция, ни "контора". Вроде бы ученый-историк из Ашхабада. Но там на него ничего нет. А тут и канадцы со своими закидонами по поводу Черного яра и уровня развития здравоохранения в Белоярске. Скажите: на кой черт им и то, и другое сдалось?
      - Так что там за версия у Багрова? - напомнил Карташов.
      - А версия у Миши такова, что неспроста в Белоярск канадцы наладились. В Канаду в свое время много господ-аристократов и белогвардейцев бывших смоталось. Между прочим, знаменитый князь Рубецкой, что каторгу и ссылку в Белоярске отбывал, тоже туда уехал после гражданской войны. Даже нобелевским лауреатом стал. Вот Миша и предположил: не мог ли кто из этих "бывших" знать о семеновском золоте?
      - Почему же они раньше не хватились? - скептически заметил Карташов.
      - И кто бы их раньше пустил сюда? - ехидно осведомился Борис Николаевич. - Это теперь бардак и раздолье для воров и мошенников. Говорят, в Москве агенты ЦРУ пачками по кремлевским кабинетам шастают. А уж "бывшим" - сам Бог велел. Они же у нас теперь - "жертвы коммунистической идиологии и тоталитарного режима".
      - А что? - Полуянов бросил на Карташова быстрый многозначительный взгляд. - Все может быть. Но тогда, Борис Николаевич, выходит, что мы, рискуя жизнями и положением, на блюдечке принесем золото этой белогвардейской швали?!
      - Вот то-то и оно, - удрученно ответил Родионов. - Прямо не знаю, как быть.
      - Может, в Китай попробовать? - подал голос Анатолий Иванович.
      - А, - отмахнулся Борис Николаевич, - не получится. Я тоже, было, подумал через Китай его толкнуть. Но почву прозондировал и отказался. Это ж азиаты, дикари! Даром что глазенки узкие, от такого количества золота у кого хочешь они из орбит повылезают! Нет, туда соваться опасно. Заморочат голову своей философией, обведут вокруг пальца, отберут, а самих где-нибудь в стене замуруют. Она ж у них Великая, черта с два кто найдет!
      - Ну и задачка, - покачал головой Карташов. - В кои веки удача сама в руки свалилась - весь земной шар купить можно, а спрятаться негде. Хоть в Антарктиду езжай! И что мне там с этим золотом делать? Перед пингвинами выпендриваться?
      - Интересно, на что расчитывал атаман Семенов, надеясь когда-нибудь вернуть золото? И как он думал им распорядиться? - задумчиво обронил Полуянов. Он внимательно посмотрел на Родионова и Карташова: - А зачем нам, собственно, куда-то ехать и где-то пристраивать свою часть? Борис Николаевич, лучше чем здесь, в Сибири, этому золоту и не найти применения. Да с таким капиталом Москву запросто куда подальше послать можно. Заодно и всех остальных прихлебал - всех этих чернозадых и бледномордых. Сколько можно их кормить?! Отделиться и дело с концом! А, Борис Николаевич? И Запад нас, я думаю, поддержит, с таким-то потенциалом...
      - Я здесь не останусь! - нервно выкрикнул Родионов. Он прищурился, глазки его злобно полыхнули: - Думаешь, Валерий Петрович, "нужным" людям рот заткнем и на этом все успокоятся? Золото - не соль, его много никогда не бывает. Может, нашей доли нам бы и хватило, а тем, - он красноречиво глянул в потолок, - всегда мало будет. И мы для них, как заноза в заднице. У них аппетит - не чета нашему. Поверь мне, рано или поздно спохватятся и доить начнут, пока досуха не выжмут. Нет, вы, как хотите, а я - только за "бугор"! Черт с ней, с Канадой, не клином свет сошелся. Рвану в какой-нибудь "банановый рай" и... "прощай, немытая Россия"! - Он весело и от души рассмеялся.
      Однако, Полуянов и Карташов, отнюдь, не разделяли его оптимизма.
      - Вот в этом "раю", Борис Николаевич, "рано или поздно" КГБ и накормит тебя свинцовыми "бананами" до отвала, - безжалостно вылил на него "ушат холодной воды" Полуянов и безапелляционно закончил: - Если от группы Краснова в ближайшее время не получим сообщения, будем действовать по запасному варианту...
      Я только одного опасаюсь, как бы непосредственный начальник Краснова генерал Орлов, не очухался и "молниеносных" своих искать не кинулся. Он ведь в отпуске был, когда наши люди их дернули под Белоярск...
      Глава десятая
      Далеко заполночь они подъехали к дому, где он временно жил. Нащупав в "бардачке" ключи, он протянул их водителю:
      - Принеси мою куртку и покрывало.
      При этом даже в темноте салона водитель почувствовал на себе его пронизывающий взгляд и не посмел ослушаться. Через несколько минут он вернулся, в нерешительности остановившись рядом с машиной. Лейтенант помог женщине одеться, покрывалом бережно укутал ребенка и, подхватив его на руки, заторопился к подъезду. Женщина покорно пошла следом. Он обернулся и видя, что водитель остался в машине, вернулся, тихо проговорив:
      - Ты пойдешь с нами.
      - Да щас! - не выдержал тот его диктата. - Пойди поищи идиота! Давай
      заканчивай с этой бабой и возвращайся. Нас в другом месте ждут - не дождутся.
      - Я найду тебя везде, - спокойным и бесстрастным голосом произнес Лейтенант, но именно спокойствие и бесстрастность необъяснимым образом подействовали на водителя.
      Вполголоса кроя трехэтажным матом своего напарника, он вылез из машины и вошел в дом. В квартире, кивком указав водителю на кухню, Лейтенант, с ребенком на руках, провел женщину в комнату. Затем вернулся и долго изучающе смотрел на медленно бледнеющего и внутренне похолодевшего водителя. Последний слишком хорошо знал, на что способен этот человек, с глазами цвета выжженной дотла земли.
      Внезапно водитель почувствовал резкие позывы в мочевом пузыре. Он скривился, неловко переступая с ноги на ногу. Лейтенант, продолжая сверлить его взглядом, поднял руку. Водитель шарахнулся, откидываясь всем корпусом назад. Налетев на стоявшую позади возле окна табуретку, он обессиленно рухнул на нее и зажмурил глаза. Тело его задергалось в лихорадочном ознобе, по лицу потекли слезы и он, кусая губы, тоненько и жалобно несколько раз судорожно всхлипнул . Звук хлопнувшей дверцы холодильника заставил его нервно подскочить и открыть глаза. По мере того, как до него доходило значение увиденного, на лице, мгновенно сменяя друг друга, промелькнула невыразимая гамма чувств - от изумления до недоверия. Он с мистическим ужасом смотрел на Лейтенанта, держащего в руке прозрачный целлофановый пакет, в котором вперемешку были навалены дензнаки с изображением американских президентов. Сверху пакет был покрыт тонким слоем изморози, отчего лица их казались мутными и тусклыми, несколько утратив свою привлекательность и значимость. Лейтенант небрежно бросил пакет на стол:
      - Здесь достаточно, чтобы забыть меня навсегда. Ты понял?
      Водитель согласно и ошалело закивал головой, все еще боясь поверить в тот очевидный факт, что его не будут убивать. Более того, не просто отпускают, а и обеспечивают безбедное существование в обмен на сущую безделицу - молчание. Он немного пришел в себя и негромко, охрипшим голосом, спросил:
      - Я могу... уйти?
      - Иди, - пожал плечами Лейтенант.
      Водитель поднялся, нерешительно протягивая руку за пакетом и настороженно следя за реакцией теперь уже бывшего напарника. Взяв пакет,
      боком протиснулся между столом и стоявшим рядом Лейтенантом и опрометью кинулся в прихожую, в паническом страхе на ходу задержав дыхание, и каждую секунду ожидая неминуемой смерти. Оказавшись у входной двери, открыв ее, он все-таки напоследок обернулся и замер на пороге:
      - Но почему?!!
      Но бывший напарник, казалось, не услышал его. Он стоял молча и на губах его блуждала странная, одновременно обворожительная и дьявольская улыбка. Водитель, так ничего и не поняв, но не став уточнять, быстро юркнул в дверь, захлопывая ее за собой. На лестнице послышались его торопливые шаги. Лейтенант же, словно очнувшись, прошел в комнату. Женщина и ребенок, прижавшись друг к другу, смотрели на него глазами, полными мольбы и надежды.
      - Нам надо уходить отсюда, - лицо его вновь превратилось в застывшую маску, на которой холодом и пустотой зияли провалы глаз.
      Женщина невольно передернула плечами, крепче прижав ребенка.
      - Мы можем поехать ко мне, - неуверенно выдавила она. - Но где мы найдем машину?
      - Ждите, - кратко бросил он, выходя из комнаты.
      Спустя несколько минут хлопнула входная дверь и наступила тишина. Женщина еще какое-то время прислушивалась, после чего поднялась, намереваясь обследовать квартиру. Но стоило ей сделать один шаг, как ребенок в панике схватил ее за руку, с недетской силой впившись пальцами в запястье. От неожиданности она покачнулась и чуть было не упала на него.
      - М-м-м! - страшно замычал мальчик, повисая на ней всей своей тяжестью.
      На глазах женщины выступили слезы.
      - Успокойся, - ласково проговорила она, с нежностью и болью глядя на ребенка. - Я никуда не уйду. Только посмотрю.
      - М-м-мо-мы-ы-ы! - продолжал мычать мальчик. Его голос начал переходить в хрип.
      - Пойдем со мной, - женщина трогательно обняла его: - Хочешь пойти со мной?
      Ребенок, часто вздрагивая, закивал головой. Она взяла его на руки, чувствуя, как он в страхе обхватил ее руками за шею. Они прошли в коридор и она с радостью увидела то, что ей теперь было нужно больше всего - телефон. Не мешкая, подошла к нему и с трудом набрала номер, из последних сил удерживая на руках ребенка, который ни в какую не желал расставаться с ней хотя бы на миг. После второго гудка трубку подняли.
      - Алло, Капелька! Это я, Вера! - И не дожидаясь ответа, быстро заговорила: - Мы сейчас приедем. Мы живы! Я не могу долго разговаривать. Жди нас! - и положила трубку.
      Быстро вернувшись в комнату, она напряженно замерла на диване, пытаясь успокоиться и выровнять дыхание. Они не знали сколько прошло
      времени, когда послышался звук отпираемой двери и в комнату вошел Лейтенант.
      - Машина внизу, - лаконично известил он их, тщательно укутывая ребенка и поднимая его на руки.
      У подъезда действительно стояла машина, но за рулем никого не было. Вера вопросительно взглянула на Лейтенанта, затем в недоумении стала озираться. Он устроил мальчика на заднем сидении, кивком приказывая ей сесть рядом. Она не двинулась с места, в глазах ее промелькнули смятение и страх.
      "Почему я верю ему? - подумала с запоздалым раскаянием. - А если он хуже, чем тот, первый? Тот был зверь, садист, а этот? У него же временами глаза страшнее атомной войны, натурального психа или маньяка..." Додумать она не успела. С другой стороны двора в него на большой скорости въехали две машины, на миг ослепив их мощными лучами фар. Лейтенант с силой толкнул женщину в салон, хлопнул дверцей. Их машина, набирая скорость, понеслась вперед, грозя опрокинуться на покрывшем дорогу, расстаяшем, жидком и скользком месиве. Сонная тишина, внезапно рухнув, будто засыпала мирный дворик осколками ночного кошмара, сотканного из визга покрышек, грубых возгласов и криков, скрежета металла и выстрелов.
      Вера, прижав к себе ребенка, закрыла глаза и безвучно шевеля губами, молила Бога, читая подряд все известные молитвы, мешая в них слова и обращения, не столько думая о том, что именно она говорит, сколько - как. Она молилась истово и самозабвенно, полностью абстрагировавшись от всего, что происходило вокруг. В данный момент для нее не существовало ни машин, ни этого ненормального Лейтенанта, ни тех, кто их преследовал. Пространство вокруг состояло всего из двух вечных, неизменных и неистребимых в непутевой и величественной одновременно русской душе ипостасей - Господа Бога и Божией Матери.
      - Куда вас везти?!! - в ее сознание вломился полный негодования голос, который, оказывается, был обращен к ней.
      Вера сказала адрес.
      - Показывай дорогу! - заорал Лейтенант, обернувшись.
      И она неосознанно в ужасе откинулась назад, испугавшись его перекошенного яростью лица. Несмотря на все пережитое, только увидев такое лицо и такие глаза, поняла: вот теперь она знает об этой жизни все!
      Возможно, действительно помогли некие высшие силы, но им удалось оторваться от преследователей. Он загнал машину в темный, узкий переулок и заглушил мотор. Не оборачиваясь, холодно спросил:
      - Кто они?
      - Я... н-не з-знаю, - пролепетала она непослушными губами, дрожа.
      - Ты обманула меня, - произнес спокойно Лейтенант.
      Подобное спокойствие, случается, подавляет психику людей в гораздо большей степени, нежели гнев или ненависть. Потому что зачастую за ним кроется уже не подлежащий переосмыслению, окончательный приговор. Она поняла это, но все-таки попыталась оправдаться:
      - Понимаешь, я должна была позвонить! Я звонила матери мальчика! Это не мой ребенок...
      Он молчал, по-прежнему, сидя к ней спиной. Она не видела его лица, не могла прочитать на нем отголосок хоть каких-то эмоций и чувств. Казалось, все, сказанное ею, бесследно растворяется в пространстве, словно она обращается не к нему, а разговаривает сама с собой. Вера, набравшись храбрости, протянула дрожащую руку и коснулась его плеча:
      - Лейтенант... Зачем ты нас вытащил с той дачи?
      - Дача? - удивленно спросил он. - Там не было никакой дачи.
      На лице Веры отразился испуг. Этот неуправляемый человек вселял в нее ужас своей непредсказуемостью, холодностью и отстраненностью. Временами казалось, что он прибыл на Землю то ли из другого измнрения, то ли вообще с какой-то иной, бесконечно далекой отсюда, планеты. Она сочла за благо не перечить ему, боясь вызвать в ответ взрыв негодования и ярости. Но он, напротив, как ни в чем не бывало продолжал:
      - Это был кишлак. Они вошли в него с двух сторон. Я все видел. Неужели ты ничего не помнишь?..
      После паузы он заговорил вновь, но она не могла понять ни слова. Рука ее медленно сползла с его плеча и бессильно повисла. С возрастающим изумлением на лице она замерла, слушая его сбивчивую, непонятную речь. Это был всплеск эмоций, густо пересыпанный выкриками, возгласами, а временами странными, напевными фразами. Будто он, покинув одну реальность, мгновенно переместился в другую, где уже не было ни "кишлака", ни тех, кто входил в него "с двух сторон", а материализовалось вдруг нечто прекрасное, возвышенное, но недосягаемо далекое и необратимо недоступное.
      - Лейтенант... - позвала она тихо.
      Он не откликнулся. Вера позвала громче и внезапно поняла, что этот мир, в котором они сейчас находились, для него просто не существует. Она открыла дверцу машины и тут же громко ею хлопнула. Он не обернулся и даже не вздрогнул. С бешено колотящимся сердцем Вера подхватила на руки мальчика и быстро вылезла из машины, оставив дверь открытой. Оказавшись вне салона, перевела дух и торопливо заспешила прочь. У выхода из переулка обернулась с каким-то суеверным чувством: в лунном свете ей показалось, что машина напоследок, словно подмигнув, блеснула сумасшедшими глазами темных, как омут, боковых стекол...
      Она торопливо шла по ночному городу, не чувствуя уже ни холода, ни страха. Почему-то после встречи с Лейтенантом она была убеждена, что ничего страшного уже не произойдет. Ибо самым большим страхом, испытанным ею в жизни, как раз и стала встреча с этим непонятным человеком.
      Глава одиннадцатая
      Посетители вошли в палату.
      - Ерофей Данилович! - радостно воскликнул Стукаленко, пытаясь приподняться.
      - Лежи, лежи, - улыбнулся Гурьянов, протягивая находившейся здесь же жене Бориса Ильича большой целлофанновый пакет: - Здравствуй, Серафима Павловна. Я тут наколдовал кой-чего для Бориса. Може, маленько полегчает. Он лукаво прищурился: - Да и тебе пару склянок припас. Устала поди без роздыху. Я там все прописал на бумаге: по сколь и чего принимать.
      - Спасибо тебе, Ерофей Данилович, - благодарно улыбнулась она. - Боря еще те твои настойки не все выпил.
      - Гони ты его отселя! - недовольно пробурчал он. - Ишь, разлегся! И чтой-то ты, Борис, в энтой каморке нашел только? Духотища, ни солнышка тебе, ни воздуху чистого. Птицы не поют и дух казенный. Поехали ко мне, я тебя в тайге-матушке в два счета на ноги поставлю.
      - Отбегали мои ноги, Ерофей Данилыч, - с грустью ответил Стукаленко.
      - Отбегали... Куды там! И чего вы все в энти города попереползали только!
      - Ерофей, кончай трепаться, - засмеялся повеселевший Борис Ильич и обратился к жене: - Фимочка, как унас там с "Божьей водицей"?
      - Боря, у тебя сегодня переливание крови! - всполошилась она.
      - Да сдалась мне их кровь! Я ж русский мужик, а не вампир какой-нибудь. Доставай, доставай, мы по маленькой.
      Серафима Павловна обескураженно взглянула на посетителей.
      - А что? - неожиданно поддержал больного Ерофей и лукаво улыбнулся: Я, как знал, свое зелье захватил. - Он обернулся к молчаливо стоявшему рядом второму посетителю: - Давай, что ли, наши гостинцы.
      Тот протянул Ерофею второй, не менне объемный, пакет, из которого Гурьянов стал доставать баночки, маленькие свертки и, наконец, вытащил поллитровую бутылку с маслянистой жидкостью темно-бордового цвета.
      - Раз такое дело, пойду "на шухере" постою, - усмехнулась Серафима Павловна, поняв, что переубедить мужчин не удасться. - Не дай Бог, главврач или лечащий нагрянут - стыда не оберешься. Ерофей Данилович, вы уж, пожалуйста, не сильно тут...
      - Да нешто я без понятия?! - укоризненно проговорил Гурьянов. - Самую малость, Серафима Павловна. Для поддержания боевого духа, так сказать.
      - Знаю я ваш боевой дух, - махнула она рукой. - Он сюда совсем плохой поступил. А после того, как ему твои "травки" передали, знаешь что учудил?
      - Так, мать, ладно, - засмущался Борис Ильич. - Подумаешь, процедурную сестру за задницу ущипнул. Тоже мне, нашла сексуального маньяка!
      Серафима Павловна только покачала головой и вышла.
      С минуту пациент и гости приглядывались друг к другу. Потом Ерофей пододвинул два стула к тумбочке, быстро и ловко разложил на ней привезенные гостинцы и сноровисто разлил по стопкам жидкость из бутылки. Поднял свою:
      - Ну, Боря, за тебя. Поперед меня решил? А вот шиш тебе с маком! Нам с тобой еще не один год на роду написано в "сторожах" ходить. Так что, и думать не смей! - посмотрел многозначительно и повторил: - За тебя, Борис!
      Выпив, немного закусили. Наконец, Гурьянов решился начать разговор, из-за которого и приехал.
      - Прости, Боря, напарника я свого не представил. Имя его, вроде, самое подходящее - Иван Васильевич, - улыбнулся Ерофей Данилович. - Человек он надежный. Его Амур вдоль и поперек давеча "обмерил". От, холера! - махнул рукой в сердцах. - Чуть было хороших мужиков не порешил мне. Я и сам их проверил, - заметил со значением, никак не отреагировав на удивленный взгляд, брошенный на него при этих словах вторым посетителем. - И к нашему делу касательство имеет - ближе некуда.
      - У меня на днях Малышев был, - хмуро перебил Гурьянова Стукаленко. Думал, конец пришел мне, Ерофей. За тобой послал, а ты, как в воду канул. Это потом мне сказали: на Оленгуй, мол, подался.
      - Рассказал? - спокойно спросил Ерофей.
      Стукаленко кивнул:
      - А куда деваться было? Тебя нет, девка эта, "с косой", в дверях стоит и подмигивает: давай, мол, мин херц, пора... А до меня дошли слухи, что к "Джуме" кое-кто руки протянул. Малышев так или иначе докопался бы, продолжал оправдываться Борис Ильич. - Слухи идут, вокруг Белоярска канитель закрутилась. Вот я и подумал, не поспеем мы с тобой и такое начнется... - Он виновато опутил глаза: - Я ему и про "Язона" сказал.
      - И про...
      - Нет! - тут же вскинул голову Стукаленко. - Это пострашнее "Джумы" будет. Узнай он все, не знаю, как и повел бы себя. Я ему только про "Язона" сказал, о "факторе Язон" вообще не упоминал, - он метнул быстрый, настороженный взгляд на второго посетителя.
      - Значит, Малышев знает, - задумчиво проговорил Ерофей.
      - Кто такой Малышев? - подал голос Иван Васильевич.
      - Роман Иванович Малышев - начальник Управления госбезопасности Белоярска, - ответил Стукаленко.
      - Ему можно доверять?
      - Можно. Он в этой "карусели" двух людей своих потерял. Если кому и верить, так ему.
      - Я, Борис Ильич, после всего, что произошло, никому не верю. А то, что рассказал Ерофей Данилович, так вообще в рамки здравого смысла не укладывается. Потому и приехал к вам, поймите меня правильно. Вся эта история, скорее, на жуткий вымысел похожа, чем на правду.
      - Ерофей, - Стукаленко замялся, а потом решился: - есть в этом деле еще одно очень нехорошее обстоятельство...
      - Говори, - понял его нерешительность Гурьянов, - сказал же: надежный человек. - И со значением добавил: - Видал? Живой и невредимый, а поболе двух суток прошло.
      - Так он... - Борис Ильич замолчал и со страхом, смешанным с долей восхищения и уважения, уставился на посетителя.
      - Вот эдак, Борис, - подтвердил его догадку Ерофей. - Он со своими хлопцами, в аккурат, к самым ящикам и приперся. Задание ему, вишь, такое дали. Так мало энтого, он, Иван Васильич значится, исхитрился ишо и чашку Петри расколошматить! Ну тут уж я не доглядел. Они как в штольню-то вперлись, у меня сразу звоночек сработал; я, значится, и поспешил. Да Амур меня упредил: чуть мужиков на опояски не порвал! Покуда разбирались - что да как, я тебе уж признаюсь, Боря, чуть сам не прихворнул: шутка ли чужаков полный дом, да мало энтого, все, как один, можно сказать, "Джумки" по самое горло наглотались... Ну, как видишь, сдюжили! Значится, стоящие хлопцы.
      - Тогда скажу, - согласился Стукаленко, продолжая глядеть на посетителя. - В Черном яру не только за золотом охота началась. На нем спецслужбы "засветились".
      - Чьи? - быстро спросил Васильевич.
      - Не знаю, - честно признался Борис Ильич. И, спустя минуту, добавил:
      - Вам бы, хлопцы, с Малышевым встретиться, информацией обменяться. Чует мое сердце, опоздать можем. Как бы беда не случилась. А, Ерофей Данилыч? - и он с надеждой заглянул в глаза Гурьянову.
      Тот молча разлил настойку по привезенным стопкам. Поднял свою, задумчиво глянул на свет. Она отливала насыщенным бордовым светом. Внезапно перед взором мелькнул разрастающийся ввысь и в стороны громадный, мерцающий огненно-красными и черными всполохами, гриб. Он жадно всасывал в себя комья земли, обломки деревьев и зданий, людей и животных. Рос и тучнел буквально на глазах. И вдруг от него пошла, набирая скорость, сжатая до упора, тугая, раскаленная стена воздуха. На миг Гурьянову показалось, что он почувствовал на лице ее обжигающее, испепеляющее дыхание и дернулся, пролив несколько капель на руку.
      - Прости меня, Господи... - прошептал онемевшими губами, безумным взглядом обводя притихших собеседников. Тряхнул головой, отгоняя кошмарное видение и несколько раз глубоко вдохнул. - Привидятся же, Господи прости, страсти...
      - Что с тобой? - с тревогой спросил Стукаленко.
      - Будя, - махнул рукой Ерофей. - Нынче выпьем, чтоб Господь Бог Россию-матушку не оставил, да разума нас не лишил.
      Молча выпили.
      - Теперича, мужики, пора итог подвести. - Глянул строго: - Кумекаю я, сколь же нас осталось-то? Хватит ли силенок золото уберечь? Малышев, оно понятно, сильная подмога. А с другого боку... Ну, как зачнет по инстанциям докладывать да совета просить? От таких сообщений у кого хошь мозги набекрень съедут. Понабегут разные "радетели", можем и не отбиться. - Он глянул на сидевшего рядом мужчину: - Как считаешь, Иоанн Васильевич?
      - Смотря сколько набежит, - неопределенно пожал тот плечами, но в глазах заплясали хитрые искорки. - С воздушно-десантной дивизией, ясное дело, тяжеловато будет, но ее, скорее всего, на нас и не натравят. Я так понимаю: лишние рты нашим "кладоискателям" ни к чему. Значит, попытаются вызвать "спецов". Придумают задачку об "условном противнике" или "диверсантах", или еще лучше - "сбежавших из колонии рецедивистах", естественно: "особо опасных". И по одному нас "отщелкают".
      Надо что-то придумать, чтобы их с толку сбить. - Он поморщился: Откровенно говоря, не хотелось бы мне с Малышевым встречаться. Честно признаюсь: не люблю "конторских". Вы уж меня, мужики, извините ради Бога, я, вроде, и сам всю жизнь не в белых перчатках проходил, но такое учудить с этим золотом, с чумой... Это ж как свой народ "любить" надо, чтобы на такую бочку пороховую посадить!
      - Народ... - фыркнул негодующе Борис Ильич. - Да ты погляди кругом, с какой радостью он нынче на эту бочку лезет! Не протолкнешься! Кто сейчас царь и Бог в Державе? Доллары! Ну нажремся мы их, набьем брюхо и карманы. Дальше что?!! - Он, побагровев, приподнялся и продолжал: - Все одно: всем два на полтора отмеряно, один костюмчик и пара штиблет. Детишкам и внучатам нажитое оставить? Дак это еще как посмотреть - что именно оставляешь. Если на чужих слезах и крови богатство распухло, так эти самые слезы и кровь вместе с богастством и перейдут "по наследству". А ты - "народ", "бочка пороховая"...
      - Неужели все так безнадежно? - усмехнулся напарник Ерофея.
      - Почему безнадежно? - искренне удивился Стукаленко. - Народ не человек, он в "безнадежном состоянии" никогда не будет. Память отшибет это бывает. Но временно. Временно! - повторил веско. - Вот Америка силу нынче набирает. Допустим, согнет она нас в баранний рог. Мы-то полежим, отойдем со временем, встанем, отряхнемся и по новой за свое примемся. Недаром "Ваньку-встаньку" наш народ придумал. А у нее врага-то не останется, нового искать придется. Найдет - нам же лучше. Пока они друг другу морды "чистить" будут, мы под эту драку за "мировое господство" и поднимемся. За нашу историю, дорогой товарищ Иоанн Васильевич, кого только под стенами Кремля не перебывало. И где они все?
      Америка - молодая пока что, ей силу девать некуда. Вот она, как пьяный фраер на танцплощадке, всех и цепляет. И пусть. Начиталась, блаженная, Толстого, Достоевского, Чехова и думает, что все про нас узнала, поняла и сделала выводы. А вот шиш там! Эти трое классиков только душу нашего народа раскрыли. Но у него еще и характер есть. И вот его-то, что называется, не в бровь, а в глаз уже другой товарищ расписал. В самую точку попал!
      Ерофей и Иван Васильевич улыбнулись, догадавшись из всего раннее сказанного Стукаленко, кто именно метко и правдиво раскрыл сущность русского народа.
      - Вот то-то и оно, - подвел итог Борис Ильич. - Золото это нам еще пригодится, мужики. Сберечь его обязательно надо для России. Из меня теперь помощник вам никудышний, но всем, чем могу, помогу. Наливай, Ерофей! Под нее, родимую, глядишь и надумаем что путнее...
      Глава двенадцатая
      Лариса Комарова жила в нескольких минутах ходьбы от работы. После смерти бабушки она переехала в ее дом, построенный еще до войны, но до сих пор крепкий, с просторными верандой, кухней и тремя светлыми комнатами. Родители, оставшиеся в двухкомнатной квартире, изредка навещали дочь, не слишком обременяя ее своим присутствием, справедливо полагая, что так ей гораздо легче будет устроить личную жизнь. Лариса не просто любила этот уютный дом, с маленьким садиком и окнами, выходящими в тихий переулок, она его обожала.
      Ей нравилась старая, довоенная мебель, кружевные, плетенные бабушкой, салфетки и ею же вышитые крестиком картины, всевозможные безделушки, стоящие на буфете и этажерках, домотканные, вязанные вручную, половики. Переехав, Лариса ничего не поменяла, забрав из квартиры родителей только книги, магнитофон и переносной телевизор.
      В гостях у нее перебывали все сотрудники нейрохирургического отделения во главе с Артемьевым, которого они любили и боготворили, иронично называя между собой "мил человек". Нередко дни рождения, юбилеи и праздники справляли именно у нее. Затарившись продуктами, вваливались веселой, шумной компанией, раздвигали большой, круглый, необъятных размеров, стол и торжественно открывали очередной "капустник".