Джума

      Одним из них был Чарльз Стоун. Второго звали... Впрочем, в свое время имен у него было несколько. В сегодняшней встрече он являлся Координатором. Отсутствие же имени нисколько не умаляло его заслуг, знаний, информированности и тем более профессионализма. Среди собравшихся ему, по-видимому, отводилась главенствующая роль, что выражалось, прежде всего, в незаметном, на первый взгляд, но почтительном и уважительном отношении к нему со стороны присутствующих.
      Войдя в кабинет, Кейн радушно приветствовал каждого из них, не называя по именам, терпеливо ожидая, когда официант закончит сервировать небольшой столик. Пока же шел обмен обычными приветствиями, шутливыми фразами, ничего не значащими замечаниями. Вскоре официант поклонился, Ричард вежливо его поблагодарил и они втроем, наконец, остались одни.
      - Прошу, господа, - Кейн жестом пригласил гостей располагаться. Подождав, когда они сядут, сам с удовольствием опустился в просторное и, должно быть, любимое кресло: - Устал, - проговорил он просто, без тени снобизма и кокетства. - Все, что угодно, только не приемы!
      Его собеседники понимающе улыбнулись, но выражение озабоченности и тревоги, сквозившее в глазах обоих, давало повод предположить, что подобная встреча продиктована отнюдь не желанием собравшихся развеять грусть-тоску на светском рауте. Скорее, прием являлся поводом для этого рандеву. Кейн со своей стороны не стал испытывать терпение прибывших и сразу перешел к делу:
      - Более подробный отчет я представлю завтра, ближе к концу дня. - Что касается общей картины... Я с самого начала не одобрял эту операцию, - он вздохнул и перевел усталый взгляд с Координатора на Стоуна: - Чарльз, вы были правы, говоря о том, что у русских две беды: дураки и дороги.
      - Это не я, Ричард, а их писатель Гоголь утверждал подобное, - с легкой улыбкой поправил его Стоун. - Если вкратце, что с ним произошло?
      - Он поскользнулся на покрытом льдом тротуаре и получил тяжелейшую черепно-мозговую травму, - с укором глядя на обоих гостей, произнес Кейн.
      Причем, акценты его слов были расставлены таким образом, что гости невольно почувствовали свою вину за происшедшее. Будто от них зависело состояние тротуаров в далеком от Торонто забайкальском Белоярске. Видимо спохватившись, Кейн попытался сгладить это впечатление:
      - Прошу прощения, господа. Я еще не отошел от своего "визита" в Россию. Похоже, эта страна для того и существует, чтобы все остальные не уставали убеждаться на наглядном примере, как жить не надо, - с иронией заметил Ричард.
      И после паузы он рассказал все, что удалось выяснить в ходе его визита в Белоярск относительно судьбы Сержа Рубецкого..
      - По нашим данным, он находится на спецобъекте, принадлежащем КГБ, выслушав его, холодно заметил Координатор. - Вообще, вся его история совершенно не укладывается в рамки здравого смысла: нелепое падение, больница, похищение, арест. - Он пристально посмотрел на Стоуна и Кейна: Не думаю, что в данной ситуации можно расчитывать хоть на какой-то успех. И самое неприятное, мы проигрываем по времени. Когда вы вылетаете в Белоярск? - обратился Координатор к Ричарду Кейну.
      - Через два дня. Если не случится ничего непредвиденного, - добавил он неуверенно.
      Координатор вопросительно вскинул брови и бросил на Стоуна и Кейна красноречивый взгляд, не сулящий ничего хорошего:
      - Когда в работе наших служб начинают происходить непредвиденные обстоятельства, это говорит только об одном: пришла пора всерьез подумать об уровне подготовки специалистов. Я бы хотел, Ричард, чтобы вы пояснили подробно все, что касается ваших опасений. Мы и так, практически,
      провалили операцию. У нас остался единственный шанс и он касается только Рубецкого. Его необходимо вытянуть оттуда как можно скорее.
      Кейн поднялся, кивнул и, предложив гостям напитки, вернулся в кресло. Выдержав паузу, необходимую для того, чтобы присутствующие смогли по достоинству оценить предложенное и насладиться, он неторопливо начал:
      - Во время переговоров одним из активных участников со стороны белоярской администрации было сделано предложение, на мой взгляд, заслуживающее пристального анализа и изучения. Суть предложения заключается в переводе в один из канадских банков ценностей на сумму около двухсот миллионов долларов.
      При этом даже на внешне бесстрастном и спокойном лице Координатора отразилось крайнее удивление и недоверие.
      - Речь шла о... личном счете? - спросил он.
      - Вероятно, да, - ответил Кейн. - Мой визави явно не был заинтересован в разглашении подобной информации. Это второй секретарь горкома партии Белоярска Борис Родионов. - Кейн, не сдержавшись, брезгливо поморщился: - В человеческом плане - крайне неприятный субъект. Но что касается деловых качеств, - он развел руками, - даже нашим бизнесменам есть чему поучиться. Настоящая акула коммунизма! - усмехнулся он саркастически.
      Последнее замечание Кейна позабавило гостей. Но лишь на мгновение.
      - На ваш взгляд, Ричард, это искреннее предложение или... с нами начали игру? - вновь став серьезным, озабочено поинтересовался Координатор.
      - Стоимостью в двести миллионов долларов? - Кейн в сомнении покачал головой: - Не думаю. Они предпочитают переводить партийные средства на счета в Лозанне и Цюрихе. В крайнем случае, в Германию. Я уверен, речь шла о личном счете. - Он обратился к молчавшему до сих пор Стоуну: - Чарльз, вы выполнили мою просьбу? - Тот кивнул. - Может быть, просветите нас? - на лице Кейна застыла улыбка Мефистофеля.
      - По нашим данным, - с готовностью начал Стоун, - в последнее время в среде белоярской мафии стали упорно циркулировать слухи о, якобы, найденном кладе времен гражданской войны и имеющим отношение к вывезенному в свое время в Сибирь адмиралом Колчаком золотому запасу бывшей Российской империи. Мы попытались собрать интересующие нас сведения среди представителей российской эмиграции первой волны...
      Стоун не стал делать паузу, надеясь поразить своих собеседников дешевым и вовсе несоответствующим уровню собравшихся здесь людей эффектом, а сразу продолжал:
      - ... В прилегающем к Белоярску регионе действительно во время гражданской войны оказался "захоронен" клад местного атамана Семенова. По предположительным оценкам на сегодня его стоимость исчисляется в полмиллиарда долларов. За последнее время, - продолжал бесстрастно Стоун, в Белоярске были убиты три главаря мафии, далеко не последнюю роль занимавшие во всесоюзной криминальной структуре.
      Наши аналитики представили модель, согласно которой на этом кладе могли сойтись интересы криминала и партийной верхушки Белоярска. А учитывая просьбу Родионова о переводе в Канаду двухсот миллионов долларов, можно сделать вывод о том, что клад, практически, найден и контролирует его никто иной, как Родионов.
      - Все это имеет какое-либо отношение к миссии Рубецкого? взволнованно спросил Координатор.
      - Если в Белоярске начнется борьба за клад, это в значительной степени облегчит его работу. Потому что органы госбезопасности вынуждены будут бросить все силы на предотвращение разграбления и вероятный вывоз ценностей за пределы Советского Союза.
      - Мы должны до поездки Ричарда решить, какую займем позицию, задумчиво произнес Координатор и пояснил: - Родионов представляется мне очень перспективной фигурой в плане будущего. К тому же, если мы поможем разместить его капитал в Канаде, это укрепит его доверие к нам. В последующем стоит попытаться подготовить из него влиятельное лицо в политическом и экономическом отношении.
      Но главная задача на сегодня - это Рубецкой. Необходимо продумать, как в операции с ним использовать Родионова. У него должна быть своя команда и в ней наверняка не последние люди в городе и области, которых тоже при определенных обстоятельствах можно использовать. - Он взглянул на Кейна и Стоуна: - Естественно, ни Родионов, ни, тем более, его друзья не должны даже догадываться об истинной цели проводимой нами операции.
      Ричард Кейн и Чарльз Стоун молча кивнули.
      - Чарльз, - обратился Координатор к Стоуну, - я жду вас завтра в три часа дня с предварительным планом. - И более жестко добавил: - Думаю, вы понимаете, что гибель военнослужащих еще одной военно-воздушной базы нам с вами вряд ли простят. Мы потеряли слишком много людей, кое-что уже просочилось в печать. Пока нам удается сохранить все в относительной тайне. Но Рубецкого необходимо вытянуть во что бы то ни стало...
      Глава четырнадцатая
      ... Он был совсем маленький, недели четыре от роду. Пушистая, длинная шерсть частично свалялась и там, где была окрашена в белый цвет, выглядела грязновато-серой. Он походил на потерянную ребенком детскую варежку, черно-белого цвета, украшенную двумя крошечными голубыми бисеринками. В его снах еще жили пища и тепло, радость и игры. Но все чаще их вытесняли образы, переселявшиеся в сны из реальной жизни, жестокой и бесприютной. И еще он до сих пор отчетливо помнил запах руки, однажды положившей его в холщовую сумку, а спустя время оставившей здесь - на голых, холодных ступеньках. Он все ждал, зябко поджимая крошечные лапки, что за ним придут, о нем вспомнят. Задрав кверху мордочку, жадно втягивая ноздрями воздух, с надеждой вглядывался в спешащую по своим делам "обувь". Он все верил: вот, сейчас, кто-нибудь обязательно остановится, опустится до его несчастного уровня, подхватит на руки, прижмет, улыбаясь, к себе и, согревая, спрячет за пазуху. Он ждал и недоумевал, почему эти, такие большие и сильные, проходят мимо.
      Рядом с ним остановились "старенькие ботинки". Спустя мгновение у его ног оказался маленький кусочек хлеба. Он радостно замяукал, благодаря. "Ботинки" постояли и пошли дальше. Он было кинулся вдогонку, но понял, что сегодня ему повезло только на хлеб, но не на приют.
      Потом, в течение долгого дня возле него останавливалась еще какая-то "обувь". Один раз ему больно отдавили хвост и один раз сильно отшвырнули с дороги. Он осознал, что отныне так будет всегда: никто за ним не вернется и никто о нем не вспомнит. Всегда будет вода, иногда - хлеб и никогда больше не будет дома и семьи. Ему было всего четыре недели от роду, но он уже знал главную истину своего кошачьего бытия: человек - воплощение абсолютного зла в живой природе на этой земле. К нему не надо стремиться, у него не стоит искать защиты. А в случае опасности - от него надо уметь быстро скрыться...
      В это утро он как обычно пришел к порогу булочной. Он не знал, как называется большой дом, из которого вкусно и тепло пахнет хлебом. Но успел понять: это место, где торопящаяся мимо него "обувь" редко бывает "злой". У него выработался своеобразный ритуал. Сначала он грелся: осторожно перешагнув порог, следовало быстро прошмыгнуть открытое пространство и спрятаться под прилавком.
      В сущности, он вторгался на чужую территорию, но обитавший здесь до него здоровенный, откормленный котище не стал возражать против его присутствия, видимо справедливо рассудив, что на этом "хлебном" месте вполне хватит пищи и двоим. Для порядка первые дня три Кот-хозяин немного повозмущался, пошипел, но, учтя малолетний возраст пришельца, оттаял.
      Согревшись, он обычно перебирался ближе ко входу-выходу. Там, конечно, не так уютно, как под прилавком, но зато можно было вполне расчитывать на лишний кусочек хлеба, а если повезет - то и булочки. Он знал, что пройдет много времени, прежде чем его пожалеют. Но смирился и приготовился ждать, постепенно привыкая к новой жизни, в которой редко случаются приют, покой и хлеб, но которая до краев заполнена смирением и ожиданием. Он задремал, уткнув нос в подвернутые лапы...
      Он крепко спал, когда во сне к нему внезапно пробилось будоражащее чувство тревоги. Он открыл глаза и огляделся. В проходе в подсобку сидел Кот-хозяин. Шерсть на нем вздыбилась, желтые зрачки расширились, превратившись в две сверкающие монеты. И вдруг самого котенка словно толкнуло и подхватило невидимой волной: он почувствовал, как крупной дрожью раз-другой-третий больно хлестнуло землю. Она съежилась и замерла. С черного хода Апокалипсиса неуправляемой биомассой выползало, вываливалось, перетекало через край, затопляя все вокруг, круша и сметая на своем пути, абсолютное зло, чтобы на старый, потемневший от крови, алтарь принести новые жертвы...
      ... Дежурная часть горотдела, начиная с девяти утра, стала напоминать вавилонское столпотворение. На ноги были подняты все имеющиеся в резерве подразделения горуправления. На пульт то и дело поступали граничащие с паникой и истерикой звонки жителей Белоярска по поводу
      хулиганских действий подростков и молодежи. Выезжавшим на место оперативным бригадам, подкрепленным и усиленным экипажами дорожно-постовых патрулей, приходилось, никого не застав, только со злостью отбиваться от возмущенно наседавших жителей и с досадой констатировать нанесенный материальный ущерб: разбитые окна в жилых домах, витрины в магазинах, разгромленные ларьки кооператоров, в нескольких местах - перевернутые и сожженные автомобили.
      В конце концов было принято решение создать Координационный штаб по ликвидации беспорядков. Настораживало, что никто толком не мог сказать, что, собственно, явилось причиной их возникновения. По мере поступления информации стало ясно: действиями разбушевавшейся молодежи, по всей вероятности, руководит, состоящий далеко не из дураков, тоже свой "координационный штаб".
      К десяти утра поступили сообщения об избиении граждан, визуально неподходящих под категорию "русские". Между тем, всплыл интересный факт: молодчики, участвующие в избиениях, представляли из себя довольно мобильные бригады из шести-восьми человек на двух машинах. По данным очевидцев срочно составлялись фотороботы. Ближе к полудню обстановку в Белоярске удалось более или менее нормализовать. Но вдруг, как снег на голову, "подоспела" информация о взрывоопасной социальной обстановке уже на промышленных предприятиях города. Рабочие, якобы, возмущенные бездействием правоохранительных органов, а также отсутствием в магазинах продуктов и товаров первой необходимости, решили провести митинг протеста в тринадцать часов у здания обладминистрации. Но самое неприятное, с точки зрения самой обладминистрации, заключалось в том, что в городе ожидали приезда канадской делегации для заключительного этапа переговоров по учреждению совместного предприятия. На грани срыва оказался дорогостоящий контракт, способный в значительной степени повысить уровень материального благосостояния отдельных жителей Белоярска. Естественно, речь шла не о простых жителях. На крайний же случай, в виду недопущения повторения массовых беспорядков, было принято коллегиальное решение о привлечении военнослужащих ЗабВО.
      В половине первого дня экипажи ППС, патрулировавшие по улицам города, доложили поразительную вещь: Белоярск, казалось, вымер. Даже транспорт, в последние дни бравшийся, как крепость, с бою, ходил почти без пассажиров. Жители, напуганные утренними событиями, предпочитали сидеть по домам. Отдельные же прохожие, покинувшие дома по причинам неотлагательным, торопливо и опасливо озираясь, старались побыстрее вернуться вновь под защиту родных стен и потолков. Предметом первой необходимости стали дверные замки, что в Белоярске до конца восьмидесятых годов вообще невозможно было вообразить.
      В этом городе все знали друг друга не один год, не одно поколение. Казалось бы, жители Белоярска - испокон века острожного и каторжного, но привыкли доверять друг другу. Возможно, определенную роль сыграло то обстоятельство, что город в течение нескольких веков являлся своеобразной "столицей" для лучших представителей аристократии и интеллигенции, неоднократно ссылаемых в эти места со всех концов необъятной бывшей Российской империи. Несмотря на "темное прошлое", на Белоярске, как, впрочем, и на многих других городах Сибири, лежал некий дворянский лоск и шарм. К сожалению, всему когда-нибудь приходит конец...
      Ровно в двенадцать сорок пять Белоярск содрогнулся от ревущих раненым зверем фабричных и заводских гудков. После чего наступила тишина, которую постепенно стал вытеснять, заполняя собой все окрест, мерный, нарастающий гул - по улицам города растекалась людская река. Дикая, неуправляемая, набиравшая мощь по мере приближения к центру, она неудержимо и неумолимо обретала силу грозной стихии. Задержать ее могла только прочная и крепкая плотина...
      ... Они стояли, тройным кольцом оцепив площадь с каменными изваяниями символов "народной власти" - зданиями обкома партии и облисполкома. Им предстояло стать той самой плотиной, о которую должны были разбиться "мечты и чаяния простого, трудового народа".
      В течение полутора часов шли нудные, вялые, ни к чему не обязывающие обе стороны, переговоры. Парламентеры сновали от толпы к зданию и обратно. Милиция и жители, стоявшие в первых рядах, беззлобно переругивались друг с другом. Скорее всего, закончилось бы очередным "стравливанием пара" пошумели бы, повозмущались и разошлись по домам. Однако неожиданно, словно рябь по гладкой воде, пробежал над головами легкий ветерок волнения и вот уже с крайних рядов, нарастая, возбуждая и электризуя толпу, покатилась ошеломившая и взбудоражившая всех новость: на окраинах и в жилых кварталах рабочих Белоярска появились танки! И народ поверил. Собственно ничего невероятного в этом не было, ибо давно известно: чем более нелепыми выглядят слухи и ложь, тем охотнее и искреннее им верят.
      Передние ряды, подталкиваемые серединой и краем, заволновались, напирая на стоявшую в оцеплении милицию. Напор нарастал и усиливался. Стражам порядка, чтобы сдержать толпу, пришлось, естественно, применить силу. И искра вспыхнула... Справедливости ради стоит сказать, что первым в воздухе просвистело все-таки "оружие пролетариата", а уж затем в ход пошло разом все, что относится к экипировке и атрибутике русской народной забавы под названием "рукопашный бой", имееющей обыкновение плавно перетекать в процесс, метко охарактиризованный еще А. С. Пушкиным, как "бессмысленный, беспощадный" и пр. Одним словом, спустя час с небольшим, в стационарах Белоярска, что называется, "на лицах" проявилась стойкая тенденция к перевыполнению плана по койко-дням. А "скорые" все подвозили и подвозили пострадавших...
      К четырем часам дня подуставший в кулачных боях народ обуяла жажда и на горотдел незамедлительно рухнул обвал звонков о начале погромов в вино-водочных магазинах. Пил народ с огромным воодушевлением, по накалу и страстям намного превосходившим тот, с которым раз в четыре года встречались и в последующем претворялись в жизнь решения очередного съезда партии. "Приняв на грудь", народ на неопределенное время сосредоточился и задумался. В его загадочной душе, как не раз уже бывало, всколыхнулись единство и борьба противоположностей, верной дорогой приведшие к другой русской забаве, с традиционными на протяжении многих веков вопросами: "Что делить?" и "Кого бить?". Вообщем, в Белоярске "процесс пошел"!
      ... Иволгин не успел войти в кабинет, как на пороге возник возбужденный Приходько.
      - Петр Андреевич, взяли! - радостно гаркнул он, поправляя сползшую со лба повязку и непроизвольно при этом морщась.
      - Игорь, ты почему не в больнице? - строго посмотрел на него майор.
      - Петр Андреевич, - не унимался тот, - да успею я еще належаться! Взяли их, слышите, взяли!
      Иволгин недовольно покачал головой, но, махнув рукой, произнес:
      - Ладно, потом выбью тебе отгулы у Завьялова... Где там эта банда?
      - Выгружаются, сейчас здесь будут. Знаете, кто у них за главного? Лопатник!
      - Лукиновский приближенный? - не мог скрыть своего удивления майор. Значит, это они раздухарились? Ну-ну... - протянул он тоном, не сулящим ничего хорошего. - Давай его первым.
      Приходько мгновенно ретировался. Едва он вышел, как дверь вновь открылась и в кабинет вошел усталый Добровольский. Он попытался улыбнуться:
      - Разрешите, ваше благородие, Госпожа удача?
      - На лирику потянуло? - буркнул майор. - Присаживайся. - Заметив ссадины на лице, уже мягче поинтересовался: - Как здоровье?
      В глазах Добровольского мелькнули веселые искорки, но он на манер салонной бырышни кротко потупил взор, скороговоркой заметив:
      - Гемоглобин - сто тридцать, давление - сто двадцать на восемьдесят, в моче сахара нет. Предлежание - головное и вообще: беременность протекает нормально.
      - Да-а... - сочувственно протянул Иволгин, - не слабо, видать, "гегемон" к твоей башке приложился.
      Алексей рассмеялся, готовый ответить на колкость, но в кабинет Иволгина ввалилась целая делегация из оперативников, омоновцев и задержанного. Последний, здоровый и плечистый парень лет двадцати двух-трех, еще пытался сохранить марку и держаться с вызовом. Правда, попытка эта ему давалась с трудом, учитывая свежий, во всю левую скулу и закрывший глаз, кровоподтек.
      - Батюшки святы! - всплеснул растопыренными пальцами Добровольский. Ну чисто "хохлома", а конкретно - "палех"!
      Парень криво усмехнулся, но промолчал.
      - Сопротивление при аресте, надо полагать? - подходя, осведомился Иволгин и вопросительно взглянул на омоновцев.
      - Было маленько, - пожав плечами, ответил один из них.
      - Не круто ли?
      - Да вы что, товарищ майор! - изумленно воскликнул омонец. - Вы про это, что ли? - он кивнул на лицо парня. - Так это он сам! Нечаянно в автобусе при транспортировке на поручень налетал...
      - Что значит, "налетал"? - удивился Петр Андреевич.
      Тот с готовностью принялся объяснять:
      - Эти деятели на окраинах орудовали. Агитаторы гребанные! Мы их, в полном смысле, повязали. А дороги там сами знаете какие, на окраинах-то: кочки, асфальт разбитый, сплошные рытвины и ямы. Колеса автобуса ка-а-ак ухнут в яму, он, бедняга, ка-а-ак приложится морд..., то есть, лицом об поручень. Мы его уже и поддерживали бережно, и самого просили поаккуратней быть, но... - он обреченно развел руками: - ...ямы, будь они неладны, товарищ майор! Думали, и не довезем живым, - омоновец смотрел на Иволгина васильковыми, удивительно честными и виноватыми, глазами.
      Петр Андреевич хмыкнул и повернулся к задержанному с кислым выражением лица:
      - Что ж, ты, Славик, окраины-то выбрал? Видишь, как получилось... неудобно.
      - В цетре своих героев хватало, - ехидно засмеялся Лопатник, бросая красноречивый взгляд на Приходько и Добровольского.
      - Товарищ майор, а не свозить ли его на следственный эксперимент по "старой белоярской дороге" ? - задумчиво поинтересовался Алексей.
      Омоновцы с готовностью подобрались, однако Лопатник, надо отдать ему должное, встретил предложение спокойно, лишь слегка повел крутыми плечами да сжал в пудовые кулаки скованные "браслетами" руки.
      - Ладно, - Иволгин прошел к столу и сел. - Будем считать счет один-один. Вы, ребята, свободны, - он кивнул омоновцам. - Спасибо.
      В кабинете остались четверо: Иволгин, Добровольский, Приходько и Лопатник, а в миру - Вячеслав Сергеевич Лопатовский. Несколько минут стояла тишина, в течение которой майор внимательно изучал текст поданной Игорем листовки, немало экземпляров которых были изъяты у Лопатовского и его команды при задержании. На белой, отличного качества, бумаге, крупным шрифтом, с выделениями в соответствующих местах, был набран текст следующего содержания:
      "Дорогие Россияне!
      Пришел час, когда мы все должны сказать твердое и решительное "нет!" душителям свободы и демократии. Всем тем, кто прикрываясь словами о благе и защите нашего многострадального Отечества, а на деле являясь последователями сталинско-бериевских палачей, пытается сегодня повернуть историю вспять. Не выйдет!
      Противники свободы и демократии создают сегодня все условия для хаоса, экономической нестабильности и социального неравенства. Они опираются на своих верных слуг - армию, милицию и КГБ, готовых по первому приказу обрушить на головы стариков, женщин и детей всю мощь своих репрессивных аппаратов. Не выйдет!
      Славное прошлое нашего старинного, исконно русского, сибирского города взывает к нашей памяти и самосознанию. Довольно, как звери в клетках, жить за "железным занавесем" по законам, написанным в подвалах КГБ!
      Да здравствует свободное Отечество! Да здравствует демократия!
      Превратим Белоярск в оплот свободы Забайкалья и всей Сибири!"
      Петр Андреевич дочитал до конца и заинтересованно взглянул на Лопатовского. Из сводок по горотделу Иволгин знал, что "превращение Белоярска в оплот свободы" обошлось в семь человек убитыми и переваливших за третью сотню ранеными разной степени тяжести. Причем, немалую часть пострадавших составляли сотрудники силовых структур.
      - Славик, - ласково проворковал майор, - никак в рыволюционэры решил податься? Свобода, демократия... Сам сочинял? Молчишь... - со вздохом констатировал майор, бросив недвусмысленный и мимолетный взгляд на Алексея и Игоря. - Придется тебя в "шестерку" определить.
      "Шестерка" пользовалась в городе дурной славой и считалась "кошмаром на улице Лиственной". О ней ходили самые невероятные слухи и домыслы. До недавнего времени это была обыкновенная камера ИВС. Пока в ней не отдал Богу душу один из задержанных. С тех пор, якобы, он превратился в вампира и с успехом обращал в свою "веру" каждого, кто имел несчастье переступить порог камеры и переночевать в ней хотя бы одну ночь. Слышал об этом и Лопатовский, о котором было известно, как о страстном любителе появившихся во множестве на заре перестройки видеофильмов - "ужастиков". Фильмы он смотрел, слухи доходили, но как человек неглупый, всерьез он их не воспринимал. Потому услышав многозначительным голосом произнесенное Иволгиным обещание по поводу "шестерки", Лопатовский лишь иронично усмехнулся:
      - Да хоть в "шестьсот шестедесят шестерку".
      - У-у-у, ка-а-акие мы, в на-а-ату-уре, оптими-и-исты, - не удержался Алексей. - Вперед и приятных сновидений!
      - Прямо сейчас? - не поверил Лопатник.
      Оперативники в упор, неотрывно и молча, сверлили его любопытными, жадными взглядами, в которых задержанный с немалой долей тревоги отметил искорки кровожадности. Его одолели сомнения.
      - Вы че... так смотрите? - без прежней уверенности в голосе, спросил он.
      Ответом ему были тоже молчание и теже кровожадные огоньки в глазах.
      Лопатовский нервно заерзал на стуле, безуспешно пытаясь развести в стороны скованные руки:
      - "Браслеты" хоть снимите.
      - На фига? - лениво поинтересовался Добровольский, скрещивая на груди руки и подавляя приступ зевоты. - Свободу, Славик, выстрадать надо: иногда - кровь за нее пролить, а случается - и жизнь отдать, - с пафосом закончил капитан.
      - Это не мои листовки! - потеряв контроль, выкрикнул тот.
      - А кто говорит о листовках? - изобразил искреннее недоумение Алексей.
      - Ну... - замялся Лопатник. Он все еще не мог понять, чего от него хотят оперативники.
      - Что "ну"? - передразнил его Иволгин. - Вот тебе и "ну" - назад коленки гну! Вообщем, хватить врать, марш в "шестерку". Посиди до утра. От-дох-ни, - зловеще, не скрывая сарказма, добавил майор, вызывая охрану.
      - Вы же ничего не спрашивали! - запаниковал Лопатовский.
      - Как это не спрашивали?!! - подскочил на стуле Добровольский. - Да ты сейчас с три короба наврал!
      - Я-а-а?! - протянул ошеломленно Вячеслав. - Но я же... молчал.
      - Правильно, - не унимался капитан, - вот и наплел!
      - Как?!! - у Лопатовского от негодования потемнели глаза.
      - Так я и говорю: молча, - наклонившись к нему, вкрадчиво и издевательски произнес Алексей. - Молча.
      В кабинет вошел конвой. Оперативники бесстрастно смотрели, как заартачившегося Лопатовского, изрыгающего потоки брани и угроз, скрутили и поволокли прочь по коридору, чтобы "незамедлительно доставить в одиночную камеру номер шесть", по слухам, "лично принадлежавшую начальнику Белоярского угро" и предназначавшуюся "для особо упорствующих граждан".
      - Думаешь, сработает? - без особой надежды спросил скептически Иволгин.
      - Да у него уже крыша поехала, - ответил Алексей. - А после полуночи он не проситься - рваться "на прием" будет. Вспомни предыдущих.
      Идея "шестерки" принадлежала исключительно немного цинику, немного садисту-приколисту, но, в большей степени, все-таки хорошему человеку капитану Леше Добровольскому. Однажды он прочитал, что больше всего на свете люди боятся непознанного и непонятного. Страх подобный уходит корнями в золотые, вобщем-то, времена, когда человек уже слез с дерева, но по доброте своей и наивности еще не додумался до государства. Природа ежедневно щелкала его то по носу, то по темечку, за что он ее справедливо побаивался, частично уважал и даже где-то восхищался ею и любил. Одним словом, знал свое место и было оно далеко не худшим и не последним. Но это прелюдия...
      Два года назад в камере №6 ИВС скоропостижно скончался мужчина от сердечного приступа. Следующим ее обитателем стал молодой человек, ка бы это помягче выразиться - не совсем уравновешанный и пытавшийся "закосить" под "Мессию". Дело закончилось тем, что с его подачи по ИВС поползли слухи о, якобы, воскресшем в образе вампира мужике, с которым совершенно "окосевший" паренек попытался сражаться за правое дело Господа, всеми имеющимися в наличии средствами: орал благим матом, плакал навзрыд, смеялся до икоты и, надо отдать ему должное, достаточно метко плевался в охранников. Ледянящая душу история о "мужчине в белом", благодаря тюремному фольклору, обросла бесчетным количеством невероятных слухов и "шестерка" стала камерой, куда водворить кого-либо удавалось с большим трудом, невзирая на ужасную скученность в других помещениях ИВС. Несмотря на постоянно горящий свет, попадавшие в нее представители криминалитета, начинали испытывать безотчетный страх, метаться и слезно проситься "куда угодно". Таким образом, идея о "мужчине в белом", овладев массами, приобрела статус материальной силы, еще раз доказав правоту Карла Маркса и всего его бессмертного и гениального учения.